"Камни Юсуфа" - читать интересную книгу автора (Дьякова Виктория)

ГЛАВА 2 Вассиана

Очнувшись ото сна, Витя обнаружил, что он остался один. Кругом стелился туман, было сыро, зябко и как-то странно тихо. Приподнявшись, Витя прислушался – точно, ни звука вокруг.

Что-то непривычное и потому пугающее почудилось ему в этой тишине. Казалось, он попал в самые недра тысячелетней давности, куда веками не долетал ни единый человеческий вздох. Витя поднялся, справил нужду, застегнул куртку поплотнее и стал осматриваться.

Насколько можно было видеть сквозь туман из густого кустарника, он не ошибся – никого вокруг не было. Не гудели голоса в близком поселке, не играло радио в домах.

Летом ведь в дачных поселках, как в одних домах укладываются, в других уже новую музыку заводят. На реке не проглядывали желтые огоньки бакенов, не гудели двигатели машин на шоссе…

– Стоп, – одернул себя Витя. Как это? Дома исчезли? Ну, палатки – понятно. Игроки разбежались, инвентарь свой, палочки-досочки, унесли, его самого тут бросили, даже не разбудили, добирайся, мол, сам, как знаешь. А Иваныч? Хотя, тоже видать, так и не приехал. Хорош гусь. На фестиваль он отправился – очки втирать начальству, а сам, поди, у бабы какой-нибудь отсиделся.

Тьфу… Слов нет. Да, выбираться-то как-то самому придется. Витя еще раз огляделся. Где дорога, по которой он вчера сюда пришел? В понедельник утром, кровь из носа, надо быть в управе, деньги получить. Если денег он не получит, то останется только одно – повеситься. В кармане ни шиша, а как жить?

А все-таки, куда подевались дома? Не унесли же их с собой ребята с фестиваля. Хотя Витя вчера и не очень внимательно присматривался к округе, не до того было, но заметил, что на противоположном берегу Невы стояли каменные дачи. А теперь сплошной лес стеной стоит, и такой солидный лес, не кустарник кры-жовничек-смородинка. Прямо чудеса какие-то.

“А может быть, – вдруг пришла ему в голову мысль, – он после вчерашней “нагрузки”, да еще остатки от предыдущего, в общем, так хорошо заснул, что не заметил, как весь лагерь из Келымы еще куда перебрался, в другое место? И вообще, какой день сегодня? Воскресенье? Или давно уже понедельник, вторник?”

Витя посмотрел на часы. Часы стояли. Он встряхнул их, попробовал завести – не идут.

“Ну, все, кокнул, – подумал он. – Где, кто, в каком месте, сколько времени, какой день – ничего не знаю”.

Тут ему вспомнился Рыбкин. Тоже ведь смылся, хорек.

Туман постепенно рассеивался. Становилось теплее.

“Ладно, – решил Витя про себя. – Встречу Леху – морду набью, и Иванычу тоже, а пока надо делать ноги. Перекусить бы чего…”

Желудок старательно напоминал о себе…

– А вот тебе, – взглянув на бутылку в руке, решил Витя. – Попробуй согревающего, а как согреемся, разберемся с остальным.

Он допил из горлышка остатки водки, зажевал ее сорванным с куста листом и снова свернулся на траве под листьями ивняка. Пока не очень холодно, нужно отоспаться. Проблемы будем решать днем, когда поднимется солнце и разойдется туман. А сейчас все одно никаких концов не найти.

– Потерпим, – пробормотал он себе под нос. – Вроде шоссе тут было рядом. Выйду потом, остановлю тачку, а там доберемся как-нибудь до Иваныча. Или к Лике завалюсь, соскучился ведь… Она-то точно покормит.

В задурманенном рассудке явь смешалась со сном, и далеко не сразу Растопченко сообразил, что он уже не спит, а над головой палит яркое солнце. Бывший чекист поднялся, передернул плечами, отбросил в сторону пустую бутылку и решительно двинулся в сторону шоссе…

Однако там, где по его представлениям вчера была дорога, Витя наткнулся на… заболоченную низину, да и вообще земля вокруг была влажная, иногда даже хлюпала под ногами, того и гляди угодишь в какую-нибудь мерзость. Растопченко остановился, раздумывая.

Вдруг из густых кустов, покрывавших низину, его негромко окликнули:

– Виктор Александрович, – голос был сипловатый, слегка простуженный, но как показалось Вите, знакомый. – Товарищ майор!

Растопченко оглянулся, но никого не увидел. Наваждение какое-то.

– Товарищ майор, я здесь, – снова донеслось до него. Кусты раздвинулись, из них показалось бледное, испуганное лицо Рыбкина.

Озираясь, милиционер вылез из укрытия.

– Вы куда все подевались! – накинулся на него Витя – Бросили меня. В город возвращаться надо…

Но Леха не отвечал. Он молча смотрел на майора широко открытыми глазами, в которых застыл ужас, сравнимый лишь с ужасом в глазах узников Освенцима перед казнью в газовых камерах, как показывают в военных кинохрониках.

– Ты чего, сержант? – снова обратился тот к Рыбкину – Чего молчишь-то? Случилось что ль чего?

Рыбкин приблизился и тихо, словно боялся спугнуть окружавшую их тишину, произнес:

– Все кончено, товарищ майор, мы погибли.

Покорное отчаяние недавнего знакомого произвело на Витю удручающее впечатление.

– Да не крути ты! – прикрикнул он на сержанта – Давай выкладывай, что случилось, пока я спал!

– Мы в другой мир провалились, – со значением, как величайшую тайну, поведал ему Рыбкин, – Пока вы спали, вот обнаружилось…

Растопченко рассмеялся:

– Леха, меньше пить надо! Что за бред! Вот бедолага, видно, крепко ты перегрузился, – он ободряюще похлопал Рыбкин по плечу. – Давай, пошли к шоссе. Куда делись-то все? Где машина? Ребята где?

Но Рыбкин не шелохнулся.

– Старшего нашего зарубили, – продолжал он все таким же убитым голосом. – Еще нескольких человек зарезали в деревне. Тут, рядом. Остальные… Остальные вдоль реки пошли, мост искать. А я вот остался. Вас жду. Обещал же вчера, что вместе будем. Товарищ майор, – Рыбкин с тревожной надеждой заглянул Вите в глаза. – Что будет-то? А? Мы домой-то попадем? Ко мне мама приехала. Мне в общагу надо. Ведь представляете, что получается, – Леха схватил Витю за рукав, – нет больше ничего: нет Питера, то есть, еще нет, нет шоссе, нет телефонов, нас с вами тоже еще нет…

– Нет, Леша, ты точно рехнулся, – успокоился Витя, – с перепоя это у тебя. Ну как это, нас с тобой нет, когда вот ты стоишь, и вот я стою? Дышим, говорим, потрогать друг друга можем. Живы-здоровы. Значит, мы есть. Ты согласен?

Рыбкин утвердительно кивнул.

– Следовательно, – уже совсем весело продолжал Витя, – раз мы есть, значит, все есть: и шоссе, и машины, и телефоны… Просто забрели мы с тобой вчера по пьяни в какую-то тьмутаракань, а твои дружки-менты даже не побеспокоились нас поискать. Давай, пошли, нет времени болтать, – он подтолкнул Леху под локоть. – Вместе держаться будем. – А потом спросил с легкой издевкой: – А тебе всегда по этому делу чужой мир мерещится, или иногда там декабристы захаживают? Или тебе эти артисты с фестиваля голову заморочили?

Но Леха молчал. Красноречие Растопченко также иссякло. И некоторое время они шли, не разговаривая. Вокруг все было так же тихо и пустынно. И никаких намеков на шоссе или прочие достижения цивилизации. И вдруг Витю осенило, чем поразила его с первых же минут пробуждения необыкновенная тишина кругом. Чем она была необыкновенна? А вот как раз тем самым: отсутствием привычных уху городского жителя отзвуков цивилизации, от которых под Питером не скроешься в самом глухом лесу. Не было даже воспоминаний о них. Тишина вокруг была девственной и абсолютной, как при сотворении мира, а воздух… Воздух тоже явно был другим… Сразу он как-то не почувствовал этого. Все вокруг было другим: деревья, топь, трава. Нехоженое, дикое, величественное, исконное… Витя снова почувствовал тревогу.

И вдруг где-то совсем рядом послышалось тихое ржанье лошадей и… приглушенный смех!

– Люди! – Витя вскочил на ноги. – Люди! Он радостно пихнул в плечо Рыбкина, едва не сбив его с ног.

– Бежим! Лесничий, наверное, спросим у него!

– Не ходи! – вцепился в руку сержант – Нас убьют. Уже многих убили! Ты не видел, какая резня в деревне на холме случилась!

Но Витя не слушал. Отбросил руку и что было сил рванул вперед.

– Не хочешь, сиди тут! – зло кинул сержанту на ходу. Но тот, наверное, уже его не слышал.

Деревья поредели, впереди просвечивала поляна. Витя бежал к ней. Рыбкин трусил следом. Перед поляной Леха почти догнал его, но едва заметил на поляне всадников, как тут же кинулся на землю, как под артобстрелом. А вот Витя остановиться не успел и выскочил едва ли не на середину.

То, что он увидел, сначала ничуть его не испугало. Два всадника, мужчина и женщина, в дорогих бархатных одеждах, на великолепно убранных лошадях, обнимались посреди поляны, и даже лошади их, неторопливо перебирая ногами, ласкались друг к другу. У Вити не было сомнений, что это кто-то из разбежавшихся членов клуба крутит тут вдали от общего шума свои амурные дела. Единственное, что вызвало удивление, так это лошади – вчера он что-то не заметил, чтобы в лагере присутствовали всадники. Тем более в столь богатом убранстве. Да и одежды у всадников явно не дешевые. Наверное, к вечеру приехали, после того как они с Лехой поднабрались. Таких павлинов было бы трудно не заметить. Одних камней да мехов понашили на одежонку, “Мерседес” купить хватит. Каждому.

“А может, – вдруг мелькнула мысль, – Иваныч не обманул, и действительно кое-кто из новоявленных русских князей-буржуев посетил фестиваль, себя показать? Они ведь пешком не ходят. У них, наверняка, тут куча “джипов” под боком стоит. Покажу удостоверение, пока не отобрали. Подвезут”.

Мужчина и женщина целовались, не обращая на Растопченко никакого внимания, и Витя кашлянул:

– Товарищи, – громко произнес он. – Товарищи, прошу прощения, не подскажете, где здесь остановка автобуса? Как доехать до метро?

Услышав его голос, женщина испуганно обернулась и отпрянула. Мужчина дернул поводья и выехал вперед, закрывая ее собой, рука грозно легла на рукоять сабли. С другой стороны поляны из-за деревьев появились еще дюжина всадников и встали полукругом за спиной хозяина, готовые к атаке. Все с саблями, кое у кого у седла болтались щиты и луки.

“Братва, наверно”, – мелькнуло в голове у Вити.

Он вдруг почувствовал, как руки его задрожали и, дабы не выдать себя, быстро спрятал кулаки в карманы.

“С братвой лучше не связываться, – подумал он, – это у них снаружи игрушечные мечи, а за пазухой-то, поди, стволы припрятаны. Сейчас как резанут из “Узи”… Никакие “корочки” не помогут”.

– Беги! Беги! – донесся откуда-то из-за спины голос Рыбкина.

“Да, что-то тут не то, – понял Растопченко. – Явно не то. Надо бы отваливать”.

Но под внимательными взглядами полутора десятков мужчин ноги слушаться отказывались. Растопченко словно врос в землю и стоял, вылупившись на всадников, а они, вдруг заметил он, рассматривали его с не меньшим страхом и изумлением. Его одежда: джинсы, клетчатая рубашка, курточка, не говоря уже о милицейском мундире Рыбкина, который маячил в отдалении, – все это явно озадачило братву… Да и братву ли?..

Возникла тревожная пауза: Витя стоял не шелохнувшись, всадники не двигались. Все молчали. И только Рыбкин тихо стонал сзади: “Убегать надо, товарищ майор, убегать!”

Вдруг Витя увидел, как женщина что-то сказала своему другу. Причем, Витя мог поклясться, сказала по-французски. Особенно-то он в языках не отличался, но в школе учил французский, в “учебке” – английский, и во всяком случае отличить один от другого на слух мог.

“Так они еще и иностранцы! – догадался Растопченко. – Придется вспоминать, как там по-французски будет… А что в наши старорусские кафтаны вырядились? Видать, “Интурист” тоже в фестивале участие принимал. Иначе как тут французы оказались?..” Додумать свои мысли Витя не успел. Мужчина подал знак одному из охранников, и всадник, пришпорив коня, направился прямо к Растопченко. Тот похолодел. Теперь предупреждения Рыбкина уже не казались ему излишним паникерством. Он вдруг заметил, что лица у людей, встретившихся ему на этой поляне посреди девственного леса, ну, сразу не поймешь, но какие-то не такие… Ладно бы только одеты по-самаркандски. Крутых, да и всех прочих во что ни одень – все равно видно. А тут лица, как с портретов в Русском музее или в Эрмитаже. Правда, Витя давно уже там не был, многое подзабыл, но кое-какие воспоминания об искусстве у него все-таки сохранились. Сам в молодые годы увлекался, да и в учебке хоть кое-как, по верхам, но все-таки поднатаскали.

Благородные, что ли? Или еще какое-то слово напрашивается…

Всадник приблизился, натянул поводья. Нападать на Витю он явно не собирался – ни к сабле своей не тянулся, ни пистолета из-за пазухи не доставал. Остановился шагах в пяти и произнес… по-русски:

– Князь Алексей Петрович Белозерский и княгиня Вассиана желают знать, кто будете? Из каких краев?

“Слава богу, русские, – с облегчением подумал Витя, – поймут, не придется язык ломать. Но сами-то они кто? – Он замялся. – Как сказать-то…”

– Слышь, служивый, нам бы в город, на метро, а? – не очень уверенно ответил он.

Всадник не понял и что-то переспросил. Но Витя не услышал его слов. Внимание Растопченко приковала к себе княгиня, которая выехала вперед и неторопливо приближалась.

В ее глазах глубокого кобальтового цвета Витя не видел ни страха, ни удивления; как ни странно, в них явно читалось сочувствие и… понимание. Как будто она знала что-то неведомое всем прочим. Как будто она была знакомой, родной…

“Красивая девочка, модель, что ли, из Парижа?” – подумал Витя, глядя на нее.

Вот она подъехала совсем близко. Охранник посторонился и положил руку на рукоять сабли. Весь его посуровевший вид говорил о том, что он в любую минуту готов встать на защиту госпожи.

На всаднице был черный бархатный костюм, отделанный лиловыми кружевами, иссиня-черные волосы свободно вились по плечам. Она совсем не походила на тех толстых неумех в сарафанах, которые всю жизнь проводили в светелках, пряли, шили да на качелях качались и даже читать не умели. Только вчера Витя посмеивался над ними на фестивале, когда подобный тип женщины некоторые “знатоки средневековья” пытались выдать за идеал. Для модели она явно ростом маловата, а так…

– Вассиана, – произнесла княгиня – Мое имя Вассиана. – Она говорила по-русски, но в ее речи явно чувствовался легкий романский акцент.

“Вассиана”, – казалось подхватили высокие кроны деревьев.

“Вассиана…” – испуганная птица метнулась среди веток.

– Ты голоден, я вижу, – негромко продолжила она, глядя на бывшего чекиста с малопонятной многозначительной улыбкой. – И вижу я, что судьба решила очень зло с тобой пошутить. Ты пока еще даже не понимаешь, насколько зло. Сочувствую. Князь разрешил накормить тебя. Этот человек с тобой?

Только теперь Витя обернулся, вспомнив о Лехе.

Видя, что никого не убивают, и даже, похоже, нашли общий язык, Рыбкин подошел поближе.

– Да, со мной, – подтвердил Витя. – Э… девушка, ваше сиятельство, – вспомнил он, как обращались к господам в кино, – до Питера не подбросите?

Всадница звонко расхохоталась.

– Так то до Свей надо путь держать, – ответил вместо нее воин. – А мы в другую сторону…

– Мы на Белое озеро, а потом в Москву едем, – со смехом пояснила Вассиана.

– Девушка, а день-то сегодня какой? Воскресенье или понедельник уже? – ничего не понимая, взмолился Витя. – Игра – игрой, а время-то сколько, хоть скажи? Заигрались совсем. И когда домой поедем? Хоть в Питер, хоть в Москву, все равно. Не надоело вам выкаблучиваться? На работу же всем. Или не так?

– Никита, отъедь, – обратилась Вассиана к воину. – Хочу пару слов гостю нежданному сказать.

Всадник неуверенно оглянулся в сторону князя, и женщина ободряюще добавила:

– Не беспокойся, Никита. Гость наш человек мирный, да и оружия при нем нет. Отъедь.

– Так чего, возьмете или нет?! – потребовал ответа уставший от навалившихся на него странностей Растопченко, но то, что он услышал в ответ, повергло его в настоящий шок.

– Не о том мысли твои, незнакомец, – негромко, но четко и ясно произнесла Вассиана. – Не о работе своей утерянной заботиться тебе надлежит, а о животе своем и судьбе горькой. Ибо ныне ты находишься в году одна тысяча пятьсот пятьдесят втором от рождения господа нашего Иисуса Христа, в царствование государя Иоанна Васильевича на земле Водьской пятины, недалече от ямского тракта от Пскова на Новгород. Уж не знаю, за какие грехи послал вам Бог это испытание, но дома вашего и города в мире сем пока еще нет.

– Ох, бляха-муха, – только и вымолвил Рыбкин и невесть откуда взявшимся инстинктивным жестом широко перекрестился.

– Что за бред?! – мотнул головой Витя. – Какой царь, какой год? Вы тут все с ума посходили, на своем маскараде!

– Замолчи, несчастный, – так же тихо и спокойно продолжила Вассиана, – ибо уговаривать я тебя не стану. Не хочешь верить, спасайся сам. А хочешь жить: нравы свои грубые позабудь немедля. С людьми разговаривай уважительно, князю кланяйся с почтением. И помни, тут хоть и не Европа, но за гнусный нрав тоже веревку на шею получить можно, али нож под ребро. И решай не медля, мгновения у тебя считанные остались. Между жизнью и смертью висишь.

– Живой? – неожиданно громко прозвучал вопрос подъехавшего князя. Теперь Витя, хотя еще и с трудом, но вроде как понимал, что князь настоящий, то есть был настоящим.

– Живой, живой, ваше сиятельство, – бодро ответил за него Рыбкин. Он на удивление быстро успел сделать свой выбор, и теперь не очень умело, но достаточно почтительно склонил голову перед местным начальством.

Князь восседал на черном скакуне, покрытом богато расшитой попоной. Витя прямо уперся взглядом в вышитый на попоне герб: щит, помещенный на горностаевом поле развернутой княжеской мантии и покрытый княжеской шапкой. В голубом поле серебряная полоса реки, в которой положены на крест две рыбы. Над рекою серебряный полумесяц рогами вверх, а над полумесяцем – серебряный крест.

Сам князь был статен и красив лицом. Возраста явно молодого, что-то около тридцати лет. Густые русые волосы под шапкой, светлее загорелого лица, составляли явную противоположность с темными бровями и ресницами. Короткая борода, немного темнее волос, слегка оттеняла губы и подбородок. Глаза – темно-серые, взгляд – цепкий и умный, в нем сквозила решительность, недюжинная сила духа и привычка к власти.

– Возьмем их с собой, принц, – не то спросила, не то попросила Вассиана. – Иначе они тут пропадут. Сгинут без следа и памяти. Свены это из дальних земель. Как сюда попали, не ведают. Чудо Господне. А пути Господни неисповедимы. Может, пригодятся в хозяйстве. А то и для дела ратного годны окажутся.

– Что ж, свен, поедешь со мной на Белое Озеро, – решил князь Белозерский, внимательно глядя на Витю. – А там видно будет, кто таков и на что способен. И человека своего бери с собой. Никита Романович присмотрит за вами, – кивнул он на уже знакомого Вите всадника. – Попробуешь бежать – убью.

Сказал спокойно, словно обещал конфету дать.

– Вели накормить их, Никита, – приказал он всаднику, уже поворачивая коня, – да в путь. Застоялись мы тут.