"Сказки для парочек" - читать интересную книгу автора (Даффи Стелла)

5

Джонатан не мог поверить своему счастью. Кушла согласилась пообедать с ним не только в первый же свой рабочий день, но и во второй, и в третий. Путешествуя по ресторанам, они пробовали на вкус Европу — от современной Англии через старушку Францию к вырожденческой Италии. Во время третьего ланча за фрейдистскими спагетти с морскими черенками и головками спаржи и кремовым персиковым тортом на десерт (торт они съели сообща, зачерпывая по ложечке, теплый янтарный сок стекал по ее пальцам) Кушла предложила на следующий день отправиться после работы в бар. Просто посидеть, выпить. «Пропустим по стаканчику и разбежимся», — сказала она. И что в этом плохого? Все ходят в бар, разве нет?

Но только не Джонатан и Салли. Они копят на дом.

Вторая половина рабочего дня выдалась у Джонатана очень насыщенной: он старательно избегал простодушного взгляда Кушлы, отказывался подходить к телефону и уговаривал совесть заткнуться. Джонатан не желал внимать ее предупреждениям и даже шепотом, наедине с собой, не хотел признать правды. А насторожиться было из-за чего: он ни словом не заикнулся Салли о новой секретарше. Равно как и не упомянул о трех обедах и предстоящем походе в бар. Дальше больше: не моргнув глазом, он солгал, когда Салли предложила заехать за ним вечером, — они еще не все закупили к свадьбе и не составили меню. Но Джонатан увернулся от вечерней прогулки по магазинам, сославшись на усталость, занятость и работу над новым отчетом. Салли его поймет, правда? И Салли поняла. Это ведь ее работа — понимать. Она собиралась посвятить всю жизнь тому, чтобы понимать Джонатана, любить Джонатана, поддерживать Джонатана — что бы ни уготовила ему судьба, ведь в конце концов его судьба станет их общей. Будучи постфеминисткой девяностых, то есть женщиной, идеологически незашоренной, Салли не сомневалась, что каждую ее жертву Джонатан когда-нибудь с готовностью компенсирует равной жертвой. И сейчас она так хорошо все поняла, что договорилась отправиться за покупками с Сюзи вместо Джонатана. Девушки составят небольшой списочек, сконцентрируются на трех-четырех наиболее важных предметах и прекрасно обойдутся без жениха. Ему не придется морочить свою занятую головушку всякими глупостями вроде рисунка на фарфоре. Глупостями вроде тарелки, с которой он каждый вечер станет ужинать всю оставшуюся жизнь.

Джонатан ругал себя за то, что обманул Салли, он ненавидел себя за ложь, клял за невольную измену. А потом, когда Салли дочиста отмылась от традиционного утреннего секса, Джонатан облачился в чистые носки, боксерские трусы из красного шелка, лучший костюм и провел день, считая минуты до шести часов. Кушла ушла с работы за полчаса до Джонатана, как и было уговорено. Он сбрызнул себя туалетной водой для мужчины нового поколения и вышел на улицу. Его вел запах ее плоти.

Переступая порог тесного бара, выбранного Кушлой, на удивление тихого и темного, Джонатан уже знал, что поставил свою подпись под их неписаным контрактом. Оглядев небольшое сумрачное помещение, он увидел в углу Кушлу: блики свечного пламени плясали в ее волосах. Она сидела, откинувшись на вышитые подушки, и лениво водила пальцем по капельками испарины, выступившей на бутылке воды. Стоило Джонатану войти в бар, как Кушла тут же ощутила на себе его цепкий взгляд колонизатора. Не отводя глаз от блестящей бутылки, она небрежно откинула волосы, легонько вздохнула, втянула живот, выпятила идеальную грудь и медленно поднесла поблескивающий влагой палец к губам. Пока Джонатан преодолевал расстояние в пять шагов, она приоткрыла губы и кончиком пальца коснулась уголка влажного темного рта. Она знала, что Джонатан уже рядом, уже подходит к ее креслу, но подняла голову лишь, когда он уперся в ее локоть. Она взглянула на него со смущенной полуулыбкой, точно ребенок, застигнутый врасплох, но заведомо знающий, что ругать его не станут — язык не повернется. Кушла провела пальцем по нижней губе — вправо, влево:

— Ох, ты меня застукал.

Джонатан нахмурился, слово «застукал» вызвало в нем новый прилив виноватости.

— Прости, что?

— Не могла ждать. Начала без тебя, — она облизала палец. — Надеюсь, ты не возражаешь.

Джонатан не возражал. Ни против столь очевидного заигрывания; ни против того, что Кушла флиртовала с напором скорее не секретарши, но ангелочка Чарли[1]; ни против такого расклада, когда все козыри оказались на руках у Кушлы, точеных ухоженных руках. Джонтан был слишком несведущ, чтобы возразить. Не понимал, что вправе возразить. Он по-прежнему воображал, будто знает, что делает. Последняя ходка налево. Чтобы с корнем вырвать сорняки греха. И доказать себе, что Девушки Мечты в действительности не существует. Еще один, последний разок, прежде чем я отдам себя Салли навеки — и в горе и в радости. Аминь. Джонатан не возражал, ибо до сих пор не осознал, что Девушка Мечты стала реальностью. И не догадывался, что реальность эта ограничится рамками потного, беспокойного кошмара.

Они выпили по бокалу белого, потом по бокалу красного и остановились на бутылке дорогого и особо рекомендованного официантом красного. После чего Джонатан выложил Кушле все о своем детстве в Суиндоне; о футбольной команде, за которую играл по воскресеньям в парке; о матери, которая умудряется каждое воскресенье пересушить жаркое, и об отце, что раз в две недели стрижет газон — зимой и летом, в солнце и дождь. Кушла ничего не рассказывала, она лишь создавала впечатление, будто они ведут беседу. И в каком-то смысле так оно и было. Он говорил, она слушала. Он не закрывал рта, она же кивала, хмурилась, похлопывала его по руке, поглаживала по колену, приобнимала за плечи. Он говорил по-английски, она отвечала на языке тела. И хотя слова произносил только один из них, диалог между ними определенно состоялся. За разговором Джонатан умял две порции чипсов с сыром и луком, горячую картошку с чесноком и острой сальсой, жирный кусок морковно-апельсинового торта с творожным кремом. Вкуса Джонатан не чувствовал. Он говорил и говорил, а когда умолкал, набивал рот едой, до отказа заполнял его пищей, вином и опять вином. Открыли другую бутылку. Принесли еще еды. А он по-прежнему не закрывал рта — чтобы отправить в него очередной кусок или извергнуть очередную порцию слов. Он жевал и говорил, говорил и жевал. В уголках рта собиралась слюна и картофельно-чесночные крошки; Джонатан неуклюже вытирал губы и пачкал фирменный галстук жирным кремом. Он шевелил губами, наполнял рот, набивал, облизывал — делал все что угодно, лишь бы удержаться от того, чего он более всего желал, о чем молила каждая молекула его плоти. Все, что угодно, лишь бы не взять ее за руку — за ту руку, которой она отбрасывала свои рыжие волосы, поправляла на бедрах тонкую шелковую юбку, задумчиво проводила по незапятнанным едой губам. Он жаждал схватить эту нежную руку и запихнуть себе в рот, сожрать ее, затем плечо, шею, грудь. Джонатану до боли хотелось заглотить целиком это дышащее, волнующее тело. Кушлу словно выложили перед ним лакомым блюдом, а вкусить не позволяют — мешают правила, придуманные им самим, и «нельзя», отчеканенное обществом.

Помеха не самая серьезная.

То ли он напился и вино развязало ему язык, то ли его вынудил к действию затягивающий взгляд темных глаз Кушлы, но Джонатан наконец взял ее за руку, неловко перецеловал пальчики один за другим и предложил уйти. Вместе.

— Пойдем к тебе, Джонатан?

Он покачал головой, которая и без того шла кругом:

— Нет! То есть… понимаешь, у меня…

— Занято, — шепотом закончила свободная Кушла и улыбнулась.

Салли тоже заканчивала за него предложения, но при этом она не клала ладонь на его левое бедро.

Джонатан поперхнулся последним кусочком морковного торта — не оставлять же добро! Язык его заплетался тем сильнее, чем отчаяннее он цеплялся за трезвость:

— Да-а. А что-а, ес-сли мы п-пойдем…

— Ко мне, Джонатан? Ты хочешь пойти ко мне домой?

Слово «домой» в устах Кушлы прозвучало как «бордель». Да, Джонатан хочет домой.

Туда он и отправился. Следом за Кушлой. Радостно виляя хвостом.