Он проснулся от собственного крика, перебинтовал прокушенную руку и долго, жадно курил в кровати. Потом быстро оделся и ушел.

Он почти бежал по улице, и редкие в столь ранний час прохожие шарахались от него, как от прокаженного. Он купил бутылку вина и, спустившись под мост, чтобы спрятаться от любопытных глаз, выпил залпом почти половину. Но легче не стало. Он допил вино, бросил в реку бутылку и снова долго и жадно курил. Потом пошел, не торопясь и слегка шатаясь, непонятно куда, пока шли ноги. И затуманенный алкоголем мозг притупил ощущение боли, и почти не чесалась рука под бинтом, и даже прохожие стали милостиво поглядывать на него, как на просто малость подвыпившего человека, бредущего по улице домой. Домой?.. Его так рассмешило это слово, что он зашелся в судорожном приступе смеха, больше похожем на истерические рыданья. Мир сузился до размеров его ботинок, и он силился разглядеть что-то в их матовой коже до боли, до рези в глазах, и в последнее мгновенье, перед тем, как упасть, увидел дрожащий свет полной луны.

- Ну, что ж ты, милок, - сказала седая старушка, помогая ему встать. - Осторожнее нужно, как-никак гололед. Так и голову разбить можно, или руку, ногу сломать...

- Спасибо, - машинально кивнул он, удерживая отряхивающую его руку. - Не нужно. Спасибо.

- У тебя случилось что? - заботливо спросила старушка. - Время раннее, а ты вон выпивши уже... Может, тебя домой проводить?

Он, наконец, поднял на нее глаза: старушка, как старушка, божий одуванчик, и с трудом разлепил ссохшиеся губы:

- У меня нет дома.

- Так не бывает, - сказала старушка строго. - Может, пьяный боишься показаться?

- Бывает, - скорее сам себе возразил он. - Спасибо, я пойду.

И не слушая усилившихся причитаний старушки, быстро двинулся прочь.