КОМНАТА НА ДВОИХ

Они снимали комнату на двоих. Писатель и музыкант, приехавшие в Москву из глубины провинций, чтобы жить, творить, и кто знает, как все может обернуться, люди испокон веков верят в чудо, может быть, схватить за хвост красавицу птицу-фортуну.

Писатель гордо носил черное каре и тонкие усики, высоко держал голову и был не по годам серьезен. Исторический роман, который вышел у него несколько лет назад, успев чудом проскочить через издательство еще на тот момент не до конца разваленного государства, в количестве десяти книг, аккуратно дремал на полке, дожидаясь часа своего триумфа.

Музыкант успел поиграть не в одной московской группе среднего пошиба, длинные волосы стягивал в хвост, носил вечные джинсы, и, даже занимаясь какими-то другими, не связанными с музыкой делами, напевал себе под нос только что рожденную мелодию, которые выплескивались из него фонтаном.

Писатель ходил по издательствам, пока безуспешно, работал над новым романом, который обещал быть интереснее и сильнее первого, подрабатывал в нескольких журналах и газетах одновременно, гонораров из которых хватало лишь на пай за комнату в двухкомнатной квартире и хлеб. Иногда, если повезет, - с маслом, но чаще - без.

Музыкант писал аранжировки, подрабатывал сезонным басистом, и даже ухитрился как-то раздобыть довольно неплохой, хотя слегка потрепанный компьютер за сравнительно недорогую цену, подшаманил его слегка, докупил нужных деталей, и теперь имел возможность слушать компакт-диски, ставить музыкальные программы и больше работать дома.

Они познакомились на обычной около-музыкальной тусовке, куда писатель попал совершенно случайно, не в силах отказать своей новой подружке, у которой на тот момент он жил, и которая была отчаянной фанаткой группы, где по странному стечению обстоятельств в это время как раз играл музыкант.

Вечер окончился стандартной ночной пьянкой, писатель и музыкант, сидя на полу чьей-то кухни и периодически стукаясь головами о батарею, пили водку и признавались друг другу в любви, оставляя друг за другом звания гениального басиста и прозаика. Подруга писателя тщетно пыталась разбить их тандем в течение всего вечера и переключить внимание музыканта на свою особу, в конце концов, поняла всю бесполезность своих усилий, плюнула и ушла с кем-то из молодящихся поклонников группы, забрав перед уходом из кармана писателя ключи от своей квартиры.

Утро было мерзким и серым, словно тоже болело с похмелья, вывернутые карманы насыпали мелочи лишь на две бутылки пива. "Или чекушку!" - радостно сообразил музыкант, стараясь не шевелить раскалывающейся головой. "Это, видимо, от батареи", - глубокомысленно заметил писатель, вяло отодвигаясь в сторону от проворного веника хозяйки квартиры и ее выразительного взгляда, ясно говорящего, что терпение у нее далеко не вечное, и вообще, все нормальные люди уже давно бы поняли, что им пора.

Улица встретила их запахом свежих деревьев, сыростью и желтой листвой, падающей к их ногам. Вожделенная чекушка была куплена и благополучно выпита, дорога до электрички занимала достаточно времени, чтобы покурить, не торопясь, и обсудить план дальнейших действий. Оба совершенно одинаково полагали, что лекарственного действия чекушки хватит ненадолго, карманы были пусты, как незамутненный разум идиота, писатель трезво предположил, что вчерашняя его подруга сегодняшней уже не является, и идти ему явно некуда. Музыкант, не долго думая, предложил поехать к нему, предупредив только что обретенного друга, что через два дня им обоим придется съехать, так как его кинули с деньгами, и за следующий месяц ему платить просто не чем, а хозяин квартиры - такая сволочь, ждать не будет ни дня.

Писатель пару минут соображал, потом сообщил, что в квартире его вчерашней подружки остались его вещи и в них, как это ни странно, приличная сумма, частью полученная из журналов, частью присланная из дома, и, если музыкант не против, было бы уместно перебраться к нему и заплатить за квартиру, при чем, чем скорее, тем лучше, подружка его - девушка горячая, и может, в силу непредсказуемости своего характера, выкинуть вещи писателя в подъезд, навряд ли они там долго пролежат. "Что же ты молчал?!" - искренне сочувствуя, воскликнул музыкант, и они поехали.

Они являли собой странную пару: худощавый и не очень, высокий и приземистый, брюнет и блондин, интеллигент и разгильдяй. Писатель курил редко, но предпочитал исключительно "Яву", музыкант смолил все без разбора - на что хватало денег. Утром, когда музыкант еще спал, вернувшись домой на последней электричке, писатель, благоухающий самым дешевым из дорогих одеколонов, методично обходил издательства и редакции в надежде заполучить работу и пристроить рукопись. Музыкант просыпался поздно, лениво почесывая длинную гриву, выползал на кухню, разогревал оставленный ему завтрак, тащил его в комнату, включал компьютер и глотал, практически не жуя, запивая обжигающим чаем. Писатель возвращался часам к пяти, если не случалось ничего неординарного, ворчал про немытую посуду, брошенную в комнате на стуле, который заменял им журнальный стол, музыкант весело отшучивался, потягивался и шел готовить обед из того, что в данный момент находилось в холодильнике и кухонном шкафу. Часов в шесть оба садились за стол, музыкант выслушивал очередную историю бесплодных скитаний и, в меру своего разумения, давал дельные советы. Писатель уныло закуривал первую за день свою сигарету, пока музыкант метался по комнате в поисках разбросанной ночью одежды. Музыкант, ласково запрятав в кофр гитару, хлопал дверью и скатывался по лестнице, а писатель, бережно потушив и сложив в специальную банку окурок, садился за компьютер работать.

Иногда мирное течение времени нарушали дружеские попойки с философствованием, песнями, отрывками из только что написанных глав романа и проигрышами новых мелодий. Женщины в комнате появлялись по обоюдной договоренности, тогда один из них, музыкант - ехидно посмеиваясь и пошучивая, писатель - серьезно желая удачи, уезжал ночевать к одному из многочисленных друзей, которых в достатке было и у того и у другого. Впрочем, с некоторых пор, это были общие друзья.

Так продолжалось три года, они давно уже понимали друг друга без слов, достаточно было жеста, намека, взгляда, пока однажды...

Музыкант появился на пороге и втолкнул в комнату длинноволосое большеглазое созданье. Писатель оторвался от компьютера и слегка привстал.

- Это Кира, - сказал музыкант.

- Очень приятно, - кивнул писатель.

- Ты не мог бы посидеть на кухне? - спросил музыкант.

- Конечно, - снова кивнул писатель и перебрался на кухню. Ему с самого утра нездоровилось, он мечтал закончить страницу, потом таблетку, горячий чай и в постель... Музыкант засунулся в кухню:

- Старик, прости. Водку пить будешь?

- Нет, - отказался писатель и закашлялся.

- Что-то ты неважно выглядишь, - констатировал музыкант. - Тебе бы полежать...

Девушка стремительно возникла из-за его плеча и без всякого предупреждения коснулась лба писателя холодной ладонью.

- У тебя температура, - сказала она. - Градусник у вас есть?

Музыкант развел руками.

- Ничего, - из-за кашля звуки получились смятыми. - Я сейчас таблетку выпью.

- Пошли, - потянул музыкант Киру и в дверях оглянулся. - Прости, старик, сам понимаешь...

- Иди уж, - махнул рукой писатель.

Кухонное заточение продолжалось до трех ночи. В начале четвертого писатель не выдержал и постучал в дверь комнаты. Таблетка что-то не помогала, и ему было совсем плохо. Музыкант выглянул из-за двери.

- Мне завтра рано вставать, - сказал писатель.

- Ага, - произнес музыкант, что-то отчаянно обдумывая. Он был уже изрядно пьян. - Слушай, старик, может, ты сегодня на кухне переночуешь? Перенесем твой матрасик и дело с концом?

Писатель представил себе шесть квадратных метров кухни, заставленных ненужными шкафами, столами и тумбочками.

- Мне в каральку свернуться? - не без ехидства полюбопытствовал он.

- Черт, я совсем забыл! - искренне признался музыкант и с явной неохотой распахнул дверь, ну, что же теперь делать, проходи.

Девушка сидела на единственном диване, принадлежавшем музыканту, и тоже была не трезва. Писатель пробрался сквозь заставленный бутылками стул, закрыл настежь распахнутую форточку, и, стараясь казаться едва заметным, поплотнее укутался в одеяло на своем матрасе, лежащем прямо у окна.

- Он сейчас уснет, не обращай внимания, - услышал писатель звенящий шепот музыканта и старательно заткнул одеялом уши. Музыкант добавил громкости в колонки.

...Музыка качала и уносила на волнах, под запах табака и спиртных испарений, потом откуда-то потянуло свежим ветром, чем-то родным и до боли близким, захотелось коснуться этого, подержать в руках, задеть губами... Это было море и ласковый песок его родного города, он так обрадовался тому, что он дома, что по щекам его потекли слезы... Ему навстречу шла девушка, которую он когда-то любил, но оставил в погоне за славой, и прохладный ветер играл подолом ее платья... Ее кожа пахла морем, и если коснуться губами была теплой и чуточку соленой... В волосах ее играло солнце, они были мягкими и пушистыми на ощупь, а в глазах плескалось море - сияющее, величественное, огромное... Он погрузился в него весь, без остатка, его ласковые волны обнимали и согревали, качали и уносили, любили и дарили покой... Сладострастный женский стон разрезал тишину, женщина стонала в экстазе, громко, со всхлипами дыша. Море глаз превратилось в воронку, вода потемнела, стала почти черной, обжигающий колючий ветер ударил в разгоряченное лицо, он схватил губами воздух и захлебнулся этой черной, ледяной, непрозрачной жижей. Он пытался кричать, но воронка засасывала его, перекручивала, пережевывала, тащила все глубже и глубже, куда-то туда, где не было ничего, где было ничего, где ничего...

Музыкант едва оторвал голову от губ Киры:

- Ты ничего не слышала?

- Тебе показалось... - сладко простонала она. - Иди ко мне...