"Банк" - читать интересную книгу автора (Данилов Всеволод)Глава 9 Концерт для высшего менеджментаКаждое утро теперь начиналось одинаково. Забелин первым делом заходил в комнатку, занимаемую Клыней, и задавал один и тот же сакраментальный вопрос: «Проплатили?» После изгнания Жуковича Клыня поддерживал сношения с устроителями аукциона. И всякий раз при виде руководителя Клыня лишь судорожно мотал головой. Вообще вся эта история очень повлияла на молодого парня: и раньше неговорливый, теперь он и вовсе замкнулся, переживая происшедшее. И даже в приемной не появлялся. Зато Яна в последние недели сделалась просто монументальной. Если прежде она одолевала Забелина своей настойчивой опекой, затем изо всех сил демонстрировала свое безразличие, то теперь за нейтральной аккуратностью едва скрывала злорадную неприязнь – о бегстве Юли Лагацкой знали все. Не знали только, где она. Не узнал этого, увы, и Подлесный. На безмолвный ежедневный вопрос Забелина он лишь сконфуженно разводил руками. «Все прошерстили. Всех знакомых, начиная со школы и института, вычислили. Мужа бывшего на рога поставили. Как в воду. Вот ведь конспиратор девка», – с оттенком восхищения констатировал он. Но от сомнительных его комплиментов легче не становилось. Прошли первые дни, но боль не утихала. Напротив, она разрослась. Любое случайное обнаружение забытой Юлей пустяковой вещицы отзывалось в нем. Возвращаясь домой, он слонялся по пустой квартире и не мог ни на чем сосредоточиться. А потому старался приходить как можно позже, привычно пытаясь забыться в работе. Но и здесь в эти дни главное было ждать. Вот и в это утро, спустя неделю после аукциона, акции все еще не были проплачены. Впрочем, и успокаиваться не приходилось – на переговоры «ФДН» так и не выходил и, более того, по информации Подлесного, продолжал активный поиск средств для проплаты. Хотя покупка эта для него с каждым днем делалась все менее рентабельной – команда Флоровского развернула ударническую скупку акций у сотрудников, причем о результатах этого аккуратненько всякий день доводилась очередная сводка до Белковского. С учетом переоформленных раньше девяти процентов в их распоряжении находилось уже свыше сорока процентов. Но при всей приятности этого факта была ситуация чревата и крупными финансовыми потерями. Дело в том, что если «ФДН» все-таки отступится, то с учетом сорока процентов, которые перешли бы в результате к «Лэнду», уже существовал перебор – восемьдесят против необходимых для абсолютного контроля семидесяти пяти процентов. Если «ФДН» удастся все-таки найти средства и выкупить эти злосчастные сорок процентов, тогда, чтобы иметь большинство, следовало сформировать хотя бы пятьдесят один процент, а для этого необходимо докупать аж целых одиннадцать. Причем сделать это следовало срочно – и так уже многие, прознав о неожиданной конкуренции, начали отказываться продавать акции по прежней, еще вчера казавшейся им невиданной цене. В этой ситуации Забелин дал команду скупку не приостанавливать. Сам он в институте, само собой, не появлялся, а всю работу там после исчезновения Юли вели теперь Астахов и Власова, само собой под неуемным контролем вездесущего Макса. Он даже оборудовал ночлег в кабинете. Судя по всему, вместе с Натальей. Со сделавшимся нелюдимым Забелиным они теперь общались больше по телефону. Правда, Макс с Натальей то и дело порывались навестить его или куда-нибудь выдернуть, но попытки эти он под разными предлогами пресекал. Но сегодня Алексей получил от Натальи приглашение, от которого не смог отбиться, – на ее день рождения. Причем приглашение оказалось нетривиальным – на концерт. Это порадовало – значит, не придется мелькать среди раздражающих лиц. Но – и это сразило – на концерт Большого симфонического оркестра! В классической музыке Забелин разбирался немногим лучше, чем в иконописи. Единственное преимущество его как меломана состояло в знании самого начала Первого концерта для фортепьяно с оркестром Чайковского, под который они студентами несколько лет чокались, встречая Новый год. Живо предугадывая три часа муки, вечера он ждал с еще большей неприязнью, чем обычно. Стремительные перемены происходили и в банке. Подала заявление об уходе бессменный банковский главбух Файзулина – в отсутствие отходившего в реанимации после пересадки почки Второва Покровский, не теряя времени, заложил крутой галс – подписал приказ о создании финансового блока, куда наряду с бухгалтерией вошли новые, мудреные для старослужащих названия типа «Управление формирования учетной политики банка», «Управление планирования и оптимизации структуры баланса», «Группа координационных работ подпроекта финансового контроллинга». Когда Файзулина заподозрила, что нормальный человек попросту в этих названиях потеряется, Покровский, стараясь быть терпеливым, разъяснил, что время допотопных методов прошло. Следует активнее интегрироваться в международный финансовый рынок. После этого не интегрированная в мировую экономику Файзулина в духе прежних, допотопных традиций попросту перестала с ним разговаривать, и в последние дни общались и.о. президента с главным бухгалтером исключительно через секретарей. Следовало, впрочем, отдать должное энергии Покровского. С его утверждением в должности резко активизировались переговоры с западными компаниями об инвестиционных кредитах, началась подготовка к новой эмиссии для реализации акций в Америке. Диковинное словечко «американские депозитарные расписки» становилось обиходным. Правда, Керзон на все замечания о том, что банк при Покровском готовится рвануться вперед, отвечал коротко: «Ну да. Как корабль, который в бурю выставляет все паруса». Впрочем, Керзон и при Папе был неизменным скептиком. К тому же следовало сделать скидку на уязвленное самолюбие проигравшего фаворита. В половине второго в кабинет Забелина ворвался взволнованный Дерясин. – Нам перекрыли кредитование, – с порога огорошил он. – Остынь. Кто? – Только что на кредитном комитете мне отказали в выдаче очередного миллионного транша. Баландин потребовал отчитаться за предыдущие расходы. – Отчитаться? Но с чего бы у него неясности? – Не ко мне вопрос, Алексей Павлович. Вы, говорит, аукцион проиграли. Стало быть, цели – семидесяти пяти процентов уже не достигнете. Нечего больше деньги тратить. У нас, мол, ресурсы ограничены. Да чего там ограничены?! Вы гляньте только, кому дают. Вот – у Инги выклянчил. И он бросил через стол ксерокопию протокола закончившегося заседания кредитного комитета. – Сноровисто. – Забелин пробежал глазами по списку. И прервался, не веря глазам. Он даже посмотрел вопрошающе на Дерясина, который быстро подтверждающе закивал: «Он самый, не сомневайтесь. Нам, стало быть, отказывают, а другой рукой противников наших подкрепляют. И цифра тютелька в тютельку». Забелин еще раз вчитался. Ошибки не было – «Кредитовать ЗАО „ФДН консалтинг групп“ в размере 6 миллионов 500 тысяч рублей – под пополнение оборотных средств». – Стало быть, акции оборонного института – это теперь оборотные средства. А пятьсот для кого? Дерясин лишь понимающе усмехнулся. Забелин схватился за телефон. – Послушай, Чугунов, – без предисловия, в манере самого руководителя аппарата, произнес он. – Ты знаешь, что нам отказали в кредитовании на скупку акций? – Да, но ничего не могу сделать. Все решения Баландин согласует с Покровским, а тот поставлен Папой, – сомнения рокового дня миновали, и теперь во вновь утвердившемся мире с ясными ориентирами Чугунов сделался прежним. – Но речь идет как раз о приоритетном проекте, который Второв лично инициировал. Что ты отмалчиваешься? – Папе доложили о результатах аукциона, – неохотно признался Чугунов. – А ему доложили, что аукцион – это еще не конец света? Что задача наша объемней – взять институт под контроль. Что он сказал? – Повторить дословно? – Не стоит. – Забелин бросил трубку и поднял вновь. – Какой у Баландина? Не помнишь? – Так бесполезняк. Нет его. С Яной нашей укатил. Он присмотрелся к ошарашенному шефу: – Что? Впрямь ничего не знаете? Ну, вы чисто голубь. Про то, что она вам на хвост сесть пыталась, это не тайна. Потом увидела, что у вас не забалуешь. Вот и… А тут как раз Баландин на нее глаз и положил. – А ей-то зачем? Лет тридцать меж ними? – Да дура же она, Алексей Палыч. – Для Дерясина это была аксиома, доказательств, как известно, не требующая. – Ей всегда хотелось много и сразу. Он, видно, наобещал с три короба. Теперь ходит треплет по банку, что вот-вот машину себе купит. Тоже хрустальная мечта у человека. Чтобы вынь да положь – машина, квартира, счет в банке. Ну пустота! – Где она, кстати? Вроде в университет отпрашивалась. – Ну да, как же, университет. – Дерясин сверился с часами. – Школа жизни. Он ее в это время всегда на хату возит. – Ты-то откуда?.. – усомнился было Забелин. Потом сообразил: – Ах да, от Инги. – Юрку вот жалко, – напомнил Дерясин. – Да, неудачно влюбился парень. – Забелин напрягся, томительно восстанавливая день аукциона. Что-то было совсем рядом. Еще чуть-чуть… – Да что втюрился? Полдела, – в полном расстройстве произнес Дерясин. – Жениться на ней собрался. И женится ведь, дурачок. Она ему неделю назад пообещала. И не расскажешь. Ну как тут скажешь? Да и не в себе он. А последние дни и вовсе… – Иди, Андрей, – вскочил Забелин. – И Подлесного ко мне. Живо! Дерясин поднялся, дивясь внезапной перемене в начальнике. – Иди, иди. А кредитование будет. Много не обещаю, а миллион будет. – Так… – Живо. В возбуждении заходил он по кабинету. Все, что мучило его с того непонятного аукционного дня, разом срослось. Загадка разрешилась. И это было важно, но и горько. Втиснулся Подлесный. После последнего инцидента, а особенно в связи с неудавшимся поиском Юли руководителя он старался обходить стороной. – Вваливай, – разрешил Забелин. – «Головку» «ФДН» хорошо изучил? – В основном. – Подлесный полез было в папку, но Забелин нетерпеливо отмахнулся: – До вечера через любые каналы выясни, кто и когда из них пересекался с нашим Баландиным. – Он говорил быстро, напористо, и смышленый Подлесный подобрался охотником, учуявшим, что на него гонят близкую дичь. – Главная замазка, где стоит искать, – звонкое комсомольское прошлое. На БАМ, на целину можешь не заглядывать. Полагаю, их Юрий Палыч не больно своим присутствием баловал. Скорее что-то на проезде Серова. – Понял, – по-военному четко отрапортовал Подлесный, преисполняясь нетерпением. – Разрешите?.. – И еще. Скажи-ка, если в конверт вложить записку? Потом все это в другой плотный конверт. Просветить можно? – Ну если не спецсостав… Клыня все-таки?! – всполохнулся он. – Ах, дьявольщина! Разрешите?! – Заткнись, ты свое подлое дело один раз сделал. Еще аукнется, – зло припомнил Забелин. – Выполняй, что велел. И о Клыне никому ни слова. Без тебя разберусь. Это не Жукович. Этот от твоей методы колоть и вовсе пополам развалится. Потом не соберем. – А чего дерьмо всякое собирать? – Потому и не лезь, – обосновал приказ Забелин. Но загоревшиеся глаза Подлесного ему не понравились. От этой бодрой готовности найти и затравить врага делалось не по себе. Причем, обнаружив, что затравил не того, Подлесный лишь слегка огорчился. Больше – зря истраченному заряду. И тотчас, забыв об оплошности, был готов рвануть по свежему следу. А потому, не откладывая, мимо пустующего, сияющего девственной чистотой Яниного стола быстро прошел в угловой кабинетик, где обосновался Клыня. При звуке двери Клыня поспешно, но запоздало нажал на гасящую экран кнопку – Забелин успел разглядеть, что за белых на шахматной доске стояла проигрышная позиция. – Просадил? Клыня кивнул. Кончики прозрачных ушей его зарделись сигнальными лампочками. – Как же это получилось все, Юра? – Что – как? – нервозно, не поднимая головы, переспросил Клыня. – Да с Жуковичем эта история из головы не выходит. Ведь на всю жизнь человек себя обложал. Чтобы на такое пойти – ой какие причины нужны. И главное – все улики, так сказать, на лице. – Так он признался? – вскинулся Клыня, впервые на короткое время подняв глаза, но сразу и отвел. – Не признался. Но и не отпирался. Из головы не выходит. Для чего ему было? А вы-то всегда вдвоем. Может, замечал что? Он тяжело помолчал, глядя на склоненный мальчишеский затылок. – Так и полагал, – огорчился он. – Да, брат Юра, тяжелая у мужика жизнь теперь начнется. Жить с клеймом предателя – это, доложу, куда как не просто. Если, конечно, есть чуток совести. Иные богатенькие и то в петлю лезут. Вот только стоят ли наши игры жизни человеческой, да не жизни даже – судьбы сломанной? – А может, случайно?.. Просто получилось так. Обстоятельства. – Обстоятельства – это конечно. На обстоятельства свалить – это мы любим. Они у нас как костыли: чуть что – и подопрут. Бывают и счастливые обстоятельства. Слышал, жениться собираешься. – Да, – без энтузиазма подтвердил Клыня. – Алексей Павлович, – решился он. – Отпустите меня назад в кредитное управление. Здесь-то мне все равно теперь делать нечего. А? – Баландин возьмет? – Возьмет! – обрадовался Клыня и осекся, поняв, что проговорился. – Он сам предложил. – Возьмет, конечно! Клыня сжался. – Какая судьба, – подивился, предлагая и подчиненному подивиться вместе с ним, Забелин. – Один в небытии, можно сказать, пребывает. Другому – и повышение, и невеста любимая. – Повышение? – тоскливо переспросил Клыня. – Ну а как же! Как не поощрить? Аж завидно – какая фортуна тебе сразу обломилась. – Он убавил голос. – И всего-то за какой-то час. – К-какой час? – Клыню передернуло. Он посмотрел недоуменно, но под насмешливым взглядом суетливо повернулся к компьютеру, взялся за какую-то книгу. Рывком Забелин развернул его кресло так, что оба оказались сидящими вплотную, колени в колени. – В глаза! – потребовал он. – Я передал тебе пакет в четырнадцать двадцать. Не в половине четвертого, как должен был, а в четырнадцать двадцать, потому что начало правления откладывалось. Помнишь? А помнишь, что приказал, – тотчас идти к Жуковичу? Это пятнадцать минут ходьбы. А ты пришел лишь в пятнадцать сорок. То есть больше чем через час. А в пятнадцать тридцать «ФДН» поменял заявку. Такой вот сюрпризец. И где ты провел время? – Я… прогулялся. – Отличненько. Это с таким-то конвертом в кармане. – Я с Яной встречался. Мы как раз насчет свадьбы договаривались. – Еще раз отличненько. Именно что о свадьбе. Кому ты давал конверт, Юра? – Я?! Да вы… – Молчи. Не гневи лучше. Просто – кому? – Но зачем мне?! – отчаянно выкрикнул Клыня. – Вот именно. Ты же не сволочь, Юра. Ты же помнишь, что товарищ твой дерьмом обмазан. Ты хоть представляешь, в каком он дерьме останется, если не отмыть? – А я? – Ты? – Забелин неожиданно подмигнул, отчего Клыня смешался. – Есть еще шанец переиграть итоги аукциона. От тебя зависит. И если переиграем, то обещаю, все между нами останется. Но факты нужны сейчас. Да и отец… – Что отец?! – Вот именно. Нельзя Николаю Николаевичу про это узнать. Так куда конверт носил – в «ФДН»? – В «ФДН»? – поразился в свою очередь Клыня. – Да за кого вы меня, Алексей Павлович, держите? – Тогда что? Но быстро, Юра! Неужто Баландин? Ну? Клыня удивленно посмотрел, шмыгнув носом, кивнул: – Наверное. – Что еще за «наверное»? Ты по порядку можешь? – Угу. – Он высморкался и сначала с трудом, потом все быстрее, как человек, измаявшийся давящей его тайной, принялся сбивчиво рассказывать: – Я тогда к вам с Яной приезжал. Она внизу ждала. Перед этим она как раз согласилась. Ну – замуж. – Понятно. – Она сказала, что мне нужна другая должность. Чтоб… – Тоже понятно. – В общем, кто-то там поговорил с Баландиным насчет меня, и он вроде как… На какое-то время Забелин, видно, забыл контролировать себя, потому что Клыня прервался укоризненно: – Я знаю, вы не любите Яну. Но она хорошая. Это внешнее только. – Так что произошло после? – от обсуждения Яны Забелин уклонился. – Я спустился. А Яна как раз перед тем увидела, случайно увидела Баландина и сказала, что он меня ждет, чтобы поговорить. Я хотел позже, но… – Ну, понятно. «Место уйдет», «лови момент». – Мы посидели в приемной, и как раз он подошел. – Ну да, в сортир ходил, – пробормотал Забелин и тут же кивнул: – Не обращай внимания. – Ну, пригласил. Жарко было. Он в рубашке. Ну… это я уж потом допер-то, Алексей Павлович, – давай поговорим по-мужски, мол, без пиджаков. Повесил мой на стул. Предложил должность. Потом повел в кадры анкету писать. – Без пиджака? – Я хотел взять, но Юрий Павлович сказал, что здесь не возьмут и пусть повисит. Еще пошутил – пусть, мол, к месту привыкает. Я же тогда не думал. Написал анкету, заявление. Еще все боялся, как вам потом скажу насчет ухода. Вернулся минут через пятнадцать, Яны уже не было. И Баландина тоже. Секретарша сказала, что он опять на правление ушел. «Ну да, видели его на правлении, как же». – Зашел, пиджак там же, конверт на месте. И поехал сюда. Я поначалу не думал. Это уже когда вечером цифры объявили, то… – Почему тогда же не доложил? – Сначала как-то опешил. А потом, когда Олега избили… Я через дверь видел, как Подлесный его бил. Тот ползает, а этот ногами по бокам. Жутко. – Его передернуло. – Хотел к Баландину пойти поговорить. Да как скажешь? Не вы ли нас сдали? Да и Яна отговорила. Что, мол, дурак и сам свое счастье обрушу. Что это просто совпадение. Доверчивая она. – А сам? – Н-не знаю. Чтобы так точно угадать… – Не знаешь? – Забелин не сдержал злой иронии, и Клыня съежился, точно под хлыстом. – На-ка прочти. Он отчеркнул пальцем строку и протянул Клыне копию сегодняшнего протокола. – Вот то-то. А ты говоришь. – У отца опять криз был гипертонический. Врачи сказали – надо с работы уходить, нервничать нельзя. – И не будет. Из-за нас с тобой, во всяком случае. – Что мне теперь делать? – Тебе? Может, возвращайся в самом деле в кредитное. А пока в отпуск. В Египет, например. Отойди от трудов праведных. Вопреки желанию Забелина намек получился неприкрытым. – Уйду я из банка. – Из банка-то можно. От себя труднее. Да и потом, все, как теперь выясняется, не так уж сумрачно вблизи. Жизнь, Юра, по моим наблюдениям, человека несколько раз на излом неожиданно берет. Вроде рулишь беззаботно по проторенной дороге, и бац – развилка. А тут ведь как в лабиринте – один раз не туда свернул – с концами! И времени на раздумье нет. Вот тут и решается, кем ты сюда подошел. Есть ли в тебе нить эта. А ошибся – и тогда до самого конца не туда. Ты сейчас налево махнул. А там тупик. И, не останови я тебя, в него бы и уперся. Но притормозил ведь. В коридоре послышался требовательный голос: – Шефа кто видел? И Клыня, вздрогнув, уставился в дверь взглядом бандерлога при приближении удава Каа. Дверь распахнулась. – Алексей Павлович! – Подлесный пытливо обозрел представшую картину. – Все срастается. Он не отводил разгоревшихся огнем глаз от сжавшегося в панике Клыни. – А мы во всем разобрались. С помощью Юры. – Так?.. – Нет. Юра как раз и помог разобраться. По-мог! – требовательно, остужая страстного подчиненного, повторил он. – Давай докладывай. – Помог, стало быть? Больно помощников много. Потом не пересчитаешь. – Ты что, не слышал?! Здесь чужих нет. Но слова эти оказались напрасны – ни Подлесный не поверил им, ни Клыня не вышел из состояния прострации. – Словом, Баландин действительно как секретарь ЦК комсомола курировал Московский областной комитет на Колпачном, когда Белковский был там замзаворга. Корешковали, говорят, крепко – в свое время в «Олимпийце» – база комсомольская в Химках – всех баб покрыли. Поставлял, само собой, Белковский. – А теперь, выходит, и Баландин отрабатывает. – Забелин, демонстрируя веселье, подтолкнул оглушенного Клыню – «вот оно, брат, как». – Ну, пошли разыщем энтузиаста нашего. Самое время. – Уже нашел, – доложил, будто на подносе поднес, Подлесный. – В Бурыкинских палатах он. Какого-то губернатора обхаживает. – Вот там и возьмем. Тепленького. Поза Клыни, когда закрывали, не изменилась. Если по Басманной проскочить со стороны Садового кольца, оставив слева Елоховскую церковь, то по правой стороне за ней открывается укрывшийся за ажурной решеткой выложенный из красного кирпича двухэтажный теремок, зарегистрированный среди памятников старины как «Бурыкинские палаты». Как-то проезжая мимо полуразрушенного, обросшего мхом и готового, казалось, к единственному – к сносу – здания, Второв ткнул в него пальцем и в очередной раз оказался прозорлив – нигде не совершалось столько удачных для банка сделок, как в прохладных Бурыкинских палатах: губернаторы и даже развязные депутаты, оказавшись за отделанными под старину дубовыми столами под иконами, приосанивались и делались на удивление сговорчивыми. Узнав забелинский «БМВ», охрана открыла ворота без промедления. Среди стоящих во дворике машин увидел он, к своему облегчению, и баландинский «Мерседес». Забелин быстро зашел внутрь и, ответив на кивок пожилого человека в смокинге, в прошлом одного из известнейших в Москве метрдотелей, только спросил: – Где накрыли? – В подвале, – в спину доложил метрдотель. Но это было излишним – густой бас тостующего Баландина резонировал по прохладному, наполненному гулом дуба и железа, зданию. Мимо барной стойки по винтовой лестнице Забелин устремился вниз. Под сводчатыми колоннами вошел он, согнувшись, в залу, в которой вокруг массивного, уставленного снедью стола сидели по четырем его сторонам четыре человека и слушали пятого – раскрасневшегося Юрия Павловича Баландина. Сзади в готовности застыли двое официантов в белых перчатках – сервис в «Бурыкинских палатах» был образцовым. – Хо, какие люди! Ну-ка еще прибор, – неприятно поразился обернувшийся вместе с остальными на шум Баландин. – Позвольте представить… – Алексей Павлович, как удачно, – поднялся, отбрасывая салфетку, маленький полный человек – губернатор одной из черноземных областей, где банк планировал открыть новый филиал. – А я все огорчался, что уеду, не повидавшись. Но теперь уж… Со страдающей улыбкой Забелин приложил руки к груди: – Прошу простить, но… Никогда не позволил бы себе ворваться, если б не чрезвычайные обстоятельства. Вы сами человек дела, и прошу понять… Позвольте украсть у вас Юрия Павловича, всего на пятнадцать минут. Губернатор сожалеюще, но и с пониманием поднял ладони. – Ну, словом, за смычку! – поспешно закончил Баландин какой-то длинный тост и первым опрокинул в себя запотевшую рюмку. Он потянулся было за куском севрюги, но Забелин все с той же извиняющейся улыбкой не шутя ухватил его за руку, и Баландину пришлось подчиниться. – Мог бы и выпить рюмку. Немаленькие все-таки люди, – пробурчал он, увлекаемый по винтовой лестнице молчаливым сослуживцем. – Да что ты меня, как девку, тянешь? – разозлился он, когда Забелин, миновав холл, устремился на второй этаж. – За нами никому не ходить, – потребовал Забелин от сгрудившейся обслуги, и Баландин перестал вырываться. Мимо кованой сундучной они прошли в увешанную картинами залу, посреди которой стоял диван. – Скажешь наконец толком? – Ты что ж, паскуда, банк продаешь? – залепил в ответ Забелин и, не дожидаясь, когда ставшее багровым лицо Баландина разразится матом, сунул ему копию протокола. Едва, впрочем, глянув, Баландин отбросил лист в сторону, так что он, спланировав, бессильно завис на самом углу журнального столика. – Во-первых, подбери губы. Я, имей в виду, всякого крутивья в жизни повидал. А во-вторых, или говори толком, или завтра будем у Покровского объясняться. – А вот уж хрен, – не согласился нимало не сметенный жестким отпором Забелин. – Если сейчас не договоримся, я сегодня же к Папе вылечу. И прорвусь. – В реанимацию-то? – А хоть в морг! Он и мертвый восстанет, если узнает, как банк сдают. – Да кто сдает? Что ты мельтешишь? – нажал на голос и Баландин. – Насчет скупки, так Папа ее прикрыл, как узнал, что аукцион ты пропердел. А этих кредитовали – так чего ж деньгам пропадать? Не выиграли, так хоть на процентах заработаем. Некогда мне. – Ишь как ловко! А то ты, когда Папе докладывал, не знал, что если они денег не найдут, так победителями мы становимся? Все знал. Так сам же им деньжат преподносишь, чтобы, не дай бог, не обломилось. Лихо! – Пустое. Продристал, теперь пылишь. А мне так один хрен кого кредитовать, лишь бы доход банку. – Да. Много ты о банке думал, когда Белковскому денежки подписывал. Баландин двинулся было демонстративно к двери, но при фамилии «Белковский» вернулся. – Белковский? Белковский? – Да, тот самый. Твой корешок по «Олимпийцу», – освежил ему память Забелин. – Или тоже совпадение? – Все мы работаем с теми, кому доверяем. Для банка надежней, – прорычал Баландин. – Особенно если можно навар поиметь. – Ну ты не заговаривайся. А то ведь тоже не посмотрю… – В склочку обратить хочешь? Может, и обратилось бы, если бы не… Он сделал паузу. И Баландин на паузу эту купился. – Если бы что? – не выдержал он. – Именно. Пиджачишко Клынин. – Какой еще?.. Что ты здесь? Пришел, сорвал встречу, пылишь что-то. Может, не в себе? – заподозрил он. – Какая-то бессвязность. – Может, и прошел бы у тебя этот номер, если б не Клынин пиджачишко, – со своей стороны посочувствовал собеседнику Забелин. – А так элементарное служебное расследование – и все срастется: отказ в кредите, тут же кредит «ФДН», странная победа, докладная Клыни и моя, само собой. Да и лишние пятьсот тысяч рублев и в кредите – тоже та еще бородавочка. – Бездоказательно. – Окстись, милый, – охолодил Забелин. – Этого-то не достаточно? Сам знаешь, Папа многое любимцам прощает. Даже воровство. С удовольствием ощутил, как дернулся Баландин. – Но не предательство. Тут он строг. Да и смысла теперь нет. И в ответ на вопрошающий взгляд Баландина пояснил чуть ли не беззаботно: – Контрольный пакет, по существу, у нас сформирован. И к управлению, а тем паче к дивидендам никакой «ФДН» я на дух не подпущу. Пусть он хоть усрется, – усилил он впечатление на языке, близком собеседнику. – А значит, и интереса нет. Со всех позиций бессмыслица. И из банка со скандалом… – Не пугай – пуганый. -…И денег тю-тю, – не обратил внимания на квелую реплику Забелин. – Так что выбором можно не мучиться. Ну, как, договоримся? Кстати, я твоему Белковскому пообещал за отказ пятьсот тысяч долларов. Пока в силе. Там на всех вас хватит. Вот так, Палыч. – Ай ты, черт. – Баландин, заглядевшийся на что-то через стрельчатое окошко, хлопнул себя по ляжкам. – Дурацкий какой-то разговор. Еще и разругаться не хватало. Будто и впрямь не одно дело делаем! Влип ты, конечно, Палыч, но не чужие мы. И даже обвинения твои дурацкие прощаю – вижу, что не в себе. Попробую помочь. – Вот и спасибочки. – Забелин придвинул ему телефон. – Ты меня совсем за ссученного держишь. Подождешь до завтра. – И так заждался. – Сказано – до конца дня, – решительно объявил Баландин. – Бывай! – Бывай, – согласился Забелин. – Я пока здесь побуду. Но если через час мне не сообщат, я для начала к вам спущусь. А потом… в общем, отсюда в Шереметьево. Баландин развернулся, уперся взглядом в тихонько поднявшегося метрдотеля. – Тебе чего здесь?! – Там… гости нервничают, – растерялся старик. – Пошел. Скажи – иду. – А мне – кофе, плиз, – попросил беззаботно развалившийся на диване Забелин. – Если не трудно, конечно… И Яну чтоб завтра же забрал, – добил он. – Плохо ты кончишь, Палыч, – заверил Баландин. В ответ Забелин растекся в обаятельной, под Макса, улыбочке. Прошло сорок минут, когда раздался зуммер мобильного телефона. – Алешенька! – услышал он радостный голос Наташи и тотчас понял – сработало. – Тут Максим вырывает. Ну, я сама бы… – Стар! Ты слышишь? – трубкой опять овладел сильнейший. – Только не падай там – сдался Белковский. Только что позвонил. Полная виктория! Вот так. Пока ты там груши околачиваешь, я подработал. Цени! – Ценю! – Алешенька! – Это опять была Наталья. – Я так за нас рада. Это так здорово. Но ты бы слышал – Максим разговаривал ну как король. Я даже боялась, что Белковский трубку бросит. Но ничего!.. Да, ты не забыл насчет вечера? – Помню, помню, – погрустнел Забелин. – Жду у входа. Зажатый меж неестественно оживленными любовниками Забелин терпеливо скучал под грохочущий на сцене симфонический оркестр. Потом, поняв, что несколько часов этого времяпрепровождения ему не выдержать, взял программку и принялся развлекаться, пытаясь разобраться, чем отличаются друг от друга бесчисленные тромбоны, валторны, габои. Из транса его вывел Максим, энергично ткнувший приятеля локтем. – Полагаешь, в буфет пора? – по-своему понял жест обнадеженный Забелин. Но, посмотрев в направлении, куда указывал Максим, замер в изумлении. Двумя рядами ниже, чуть в стороне, рядом с полной женщиной находился – ошибки быть не могло – Жукович. Нельзя было сказать, что он сидел рядом. С отсутствующим, благодатным каким-то лицом он подался вперед, привстав над сиденьем. Губы его были в движении. Исполнялся «Полет шмеля», и Жукович летал вместе со шмелем, двигая вслед ему головой и руками, губами воспроизводя звуки музыки. Соседка, несомненно жена, с трудом удерживала его руку в своей ладошке, привычно успокоительно поглаживая. Когда оркестр замолк, Жукович с утомленным видом откинулся в кресле. – Никогда бы не подумал, – признал Забелин. Развязный, хамоватый Жукович и – восторженный меломан, которого он увидел. Это не мог быть один человек. Но это был он. – Как говорится, на ловца и зверь… – Едва дождавшись перерыва, Забелин стремительно поднялся, стремясь не упустить Жуковича из виду. Но в сутолоке выхода упустил-таки и нашел лишь когда прозвучал второй звонок и Максим с Натальей, обозленные бездарно проведенным антрактом, едва волоклись следом. Нашел в самом уголке, среди группки людей, столпившихся подле служительницы зала, которая, прохаживаясь вдоль старых фотографий, рассказывала что-то о Чайковском. Жукович навис рядом, благоговейно внимая. – Олег! – позвал Забелин. Тот удивленно оглянулся. – Здравствуй, Олег. – Забелин проигнорировал негодующие взгляды. – Может, отойдем? – А мне и здесь хорошо. Говори. – Да. Мир и впрямь тесен. Не ждал. – Вижу. Мешаешь, между прочим. – Я хотел сказать. Тут такое дело вскрылось. В общем, виноват я перед тобой, Олег. Нашли мы виновных. Получается, подставили тебя тогда. Но и ты хорош – тоже толстовец нашелся. Не погнушался бы объясниться, давно бы разобрались. Собравшиеся, перед тем недовольные, теперь заинтересованно ждали продолжения. – Вот видишь, видишь, – обрадованно затеребила Жуковича жена. – Я же говорила – все разъяснится. Не может не раскрыться. Просто ошиблись люди. – Ошибочка вышла, – прошипел Жукович. – По суставам-то по моим. По нерву! Как тогда, в восьмидесятых. – Только не нервничай! – вскрикнула успокоительно жена. – Подлесного выпер? – Нет. Нужен он. Дело – оно наших с тобой амбиций важней. – Вот как?! Стало быть, ошибочка опять?! – Жукович вырвался из слабых женских рук. – Суки! Суки вы все гэбэшные! Какие были, такие остались! Поглотители херовы! – не модулируя больше голос, закричал он. Заинтригованная было толпа меломанов при первых признаках бузы брызнула врассыпную. Лишь утонченный экскурсовод оставалась на месте, восторженно впитывая в себя редкий в ее жизни скандал. – Ну, чего пылить-то, мужик? – вмешался Максим. – Жизнь ведь. Давай встретимся, спокойно поговорим. – Встретиться? Ишь – встретиться! Я встречусь. Я с вами в другом месте встречусь. В суде! – увлекаемый женой, не унимался Жукович. – И денежки, что мне причитаются, до копеечки выплатите. До центика! – Заплачу, – тихо подтвердил обескураженный Забелин. Он встретился с требовательными глазами экскурсовода и почему-то ей пообещал: – За все заплачу! И женщина согласно закивала. – Еще с Мельгуновым объясняться, – тоскливо, прижав обмершую Наталью, припомнил Максим. – Эк как все зашкалило. |
||
|