"Банк" - читать интересную книгу автора (Данилов Всеволод)

Глава 5 Бугор и регистр

– Откуда? Ну откуда они появились? – не в первый раз спрашивал Подлесный, не столько адресуя вопрос набычившемуся Жуковичу, сколько стараясь показать его беспомощность перед Забелиным и впорхнувшей перед тем Юлей Лагацкой.

– Да залетные какие-то.

– А то, что психов нет деньги на ветер выкидывать, чьи это слова?! – дожимал Подлесный. – Кто уверял, что, кроме нас, на аукцион никто не заявится?

– Тогда и не было никого. А ты чего вообще здесь волну гонишь? Не на допросе. – Задиристый при всяком общении с Подлесным, теперь Жукович сидел нахохлившийся и угрюмый, отругиваясь больше по привычке.

– Алексей Павлович! – Подлесный обратился к Забелину. – Не в первый раз прошу – уберите Жуковича из проекта. Поверхностен. Ненадежен.

– Во-во! – поддакнул Жукович. – Убери. А гэбэшника этого назначь. То-то он тебе наработает. Да поймите же! Аукцион – это лотерея! Куда дальше, если сами устроители в недоумении. Они-то были в уверенности, что вообще эти паршивые акции никому не спихнуть. Ну нарвались на чумовых. Таких на рынке кишмя кишит. Нахапают по дешевке, а потом втюривают чуть дороже. На маржонке и живут. Да я вам голову наотрез – как узнают, что другие претенденты есть, вспорхнут – и только мы их и видели.

– Вы выйдите-ка пока, ребята. – Забелин дождался, когда дверь за Юлей и за Подлесным закроется.

– Да не дрейфь, Палыч! Не в первый раз! Захотелось кому-то полезть в молотиловку, так ничего – перемолотим. Не таких махал обмахивали. – Жукович что-то еще, утухая, говорил, пока бодрый рык не перешел в бормотание. И умолк наконец на середине невнятной фразы, прекратив ее неким бульканьем. – Хотя, конечно, с информацией прокололись чуток.

– Знаешь, Олег, смотрю на тебя – и такое ощущение, что набрали колючек, гвоздей, стекла битого…

– Угу. Говном обмазали, и получился Жукович, – догадался тот. – Зато и задницу никогда никому не лизал.

– Вот видишь, стало быть, и ты не без достоинств. Но откуда в тебе сволота эта накопилась? И впрямь, что ли, покрутили в комитете да на всю жизнь и обломали.

– Ну, обломать – это им слабо оказалось. А насчет того, что все зло от них, – так это ты такой зеленый, что на всяких Подлесных ставишь. А коснись чего, он-то и сдаст. Достал! Во все щели просачивается. Гляди, не уберешь – набью я ему сусалы. За все, что было, набью. Помяни…

– Это ты помяни! И накрепко. Свару устраивать не дам.

– Свару?! Да ты в аргумент врубись. За дело ж болею!

– Ну так выздоравливай! Здесь тебе не палата номер шесть. И еще по поводу коммуникабельности твоей. Я гляжу, ты что-то Яну больно обуреваешь. Знаешь же, что по ней Клыня сохнет. Или ты его для удобства тоже в комитетчики зачислил?

– Да по ней не сохнуть, дрючить ее надо. Такой станок! Я и Клыне это много раз говорил. А то пока он там сохнет…

– Словом, так, – подвел итог дискуссии Забелин, – не уймешься, не прекратишь склоки разводить – вышибу к чертовой матери. И – в чем Подлесный прав несомненно – по верхушкам хватаешь.

– Эва! Так ты уж с его голоса запел? И не боишься? А ну как сдам тебя вместе с твоим безграмотным гэбэшником? Да хоть тому же Мельгунову «упрозраченному». И вся тонкая игра – в пыль!

Он прервался, пугаясь изумления Забелина.

– Ну ладно, ладно, не держи в голове. Бывает у меня в запале – знаешь. Но и сам не заводи.

– Можно? – заглянула Юля. За ней вернулся и Подлесный. – А как называется эта фирма, что на аукцион заявилась?

– Да какая, хрен, разница?.. – Жукович еще не отошел от неприятного разговора и особенно от последней, сорвавшейся с чертова языка фразы. – Не помню. Их же как грязи. Сейчас. Клыня где-то записал. Вот – «ФДН консалтинг групп». Надо было придумать такое. Будто ломом вырубили.

– Тогда плохо.

– Это почему, собственно? – в преддверии нового прокола ревниво насупился Жукович.

– Есть информация? – поторопил и Забелин.

– Только общая. Просто фирма эта, – неспешностью ответа Юля как бы призывала распалившихся мужчин к более спокойному тону, – достаточно известна на фондовом рынке. Никогда не работает на своих деньгах. Только по заказу. И как правило, на западных заказчиков.

– А вот это ерунда! – без паузы отрубил Жукович. – Вот всякий себя знатоком спешит обозначить, чтоб другого, значит, мордой. Черта наша расейская! Да какой иностранец пойдет на наш рынок за жалкими сорока процентами? Меньше чем пятьдесят один никто не заказывает.

– И это тоже правда, – охотно подтвердила девочка и будто ненароком примирительно коснулась жилистого запястья.

– С организатором аукциона хотя бы контакт установлен?

– Обижаешь, Алексей Павлович! – Жукович приободрился. – Меня на него чувачок один из Антимонопольного комитета вывел. Уж с неделю корешкуем. В последние два дня и вовсе из кабаков не вылезаем. Так что теперь он в нашем интересе. Могу смету представить.

В это как раз можно было поверить – по части налаживания неформальных контактов шумный Жукович мало знал себе равных. Разве что Баландин. Но тот лоббист-реактивщик работал на другом, куда более высоком эшелоне.

– Смета твоя – в результате.

– Так давно все продумано. Стало быть, на аукцион идем двумя компаниями – «Лэнд» и вторая – как ее? Да, «Профит».

– Зачем деньги за две компании вносить, если уж «ФДН» этот заявился? Раз две компании есть, стало быть, аукцион состоялся, – не понял Подлесный.

– Уберите от меня тупого! – немедленно потребовал Жукович. Но тут же изобразил извиняющийся жест в сторону Забелина.

– Это все технология. Как во всяком деле, – мягко объяснила Юля. – Снимать вторую компанию никак нельзя. Во-первых, тот же «ФДН» может отказаться в последнюю минуту и тем аукцион все-таки сорвать. Но главное – по правилам, если выигравшая компания отказывается платить, то победителем будет объявлена вторая по сумме. Поэтому техника здесь известна – заявляются две суммы с разрывом. Первая – с очень большим запасом, чтоб наверняка выиграть. А вторая – умеренно. И если наши компании первое-второе место занимают, то первая, понятно, снимается, а заплатит та, что заказала поменьше.

– Понял. – Подлесный энергично кивнул. – Так какие суммы заявляем?

– Суммы. Эва тебе чего, – поразился Жукович.

– Нет, нет, – не давая заново вспыхнуть скандалу, вмешалась Юля. – Сумму заявки, кроме Алексея Павловича, никто знать не должен. Это – тайное из тайных.

– Хоть одна толкушка, – примирился с ней Жукович. – В общем, я в последний день порекомендую. Покручусь еще и выдам. В яблочко! Но цифру в конверт ты, Алексей, сам прямо в день аукциона впишешь. А я уж лично отвезу. И положу как раз за пятнадцать минут до срока. Чтоб ни одна… простите, мэм, зараза, даже если б чего пронюхала, но свой конверт подменить не успела.

– Вот что, тонкий художник, – объявил Забелин. – Завтра все это изложишь на бумаге. Сам не умеешь – Клыню посади. Он, похоже, поорганизованней. На концепции должна быть согласующая виза Лагацкой и Подлесного. Да, Подлесного! – Забелин подошел к зазвонившему телефону. – И имейте в виду – если сорвете аукцион, обоих отсюда так вы…звездну, что мало не покажется. Да, слушаю… Кого?.. Юля, это вас. – Он удивленно протянул трубку.

– Ой, да, – Юля вскочила, – извините, что я дала… Там срочно… – Я слушаю, – при общем молчании произнесла она. – Да, да! Результаты. Да? Да?! Нет?! Вы правду говорите, его нет? Господи! Спасибо же вам! Миленькая вы моя…

– Алексей Павлович, я-то здесь при чем? – начал было тихонько Подлесный, но замолчал.

Лицо Юли, обычно замкнутое, даже когда она шутила, а сразу после звонка помертвевшее, теперь расцвело, глаза, всегда будто нерадостно заглядывающие внутрь себя, лучились восторгом. И сколько же света прорвалось в ней – будто шторы сорвали. Она положила трубку и посмотрела на стоящих в недоумении, оценила увиденное и засмеялась. Захватывающий смех рассыпался по комнате и овладел остальными.

– Его там нет, – то и дело, всхлипывая от колик, повторяла она, не в силах остановиться.

И вслед за ней, ничего не понимая, зашлись в хохоте трое взрослых мужчин.

– Знаешь, что скажу, Юлька? – Отсмеявшись, Жукович торжественно поднялся. – Я поначалу про тебя думал, мол, обтянули пару кило костей чем осталось. А ты, оказывается, еще та штучка. Вещь в себе.

– А я теперь всегда такая буду.

– Тогда плохо. – Предугадать реакцию Жуковича было невозможно. – Янка тут вовсю парфюмом обаяет. Но до тебя ей никак. Какая после этого работа?

– А вот от Яны отцепись, – напомнил Забелин.

– Да кому она нужна?

В дверях Жукович с Подлесным столкнулись. Оглянулись на оставшихся в кабинете, и каждый сделал шаг назад, вежливо уступая другому дорогу.

– Что-то радостное? – От вида смеющейся Юли почему-то, как когда-то в школе, перехватило дыхание.

– Да. Очень. Испугала?

– Может быть.

– Устали вы, Алексей Павлович. – Она была полна веселым сочувствием.

– Пожалуй. Как-то все накопилось. Будто груз поднял. Сначала вроде ничего. Потом тяжелее. А там – как бы не надломиться.

– Потому что неправедное делаем.

– Опять за свое? И что ж такого неправедного делаем мы, Юля?

– Я это ощущаю. Зло за нами идет.

– Не смею спорить, потому как если талант комбинирования есть зло, тогда я вас вынужден огорчить – вы посланец тьмы.

– Не богохульствуйте! Я ведь и сама часто думаю, за что мне этот несчастный дар. Вот уж три года, как мои идеи оборачиваются человеческим горем.

– Мне думается, что сто двадцать тысяч – неплохая компенсация за утрату веры в торжество добра.

Едва договорив, он пожалел о сказанном – такой беззащитной сделалась она.

– Думаю, Юля, суть не в деле, которым мы занимаемся. Каждое может быть обращено во зло, как и во благо. Я не силен в философских категориях. Кто высчитает в микронах, сколько зла в добрых намерениях и какое благо приносит иной раз злой умысел? У меня есть свое нехитрое представление об этом и предлагаю им воспользоваться: какое чувство мы с вами вложим в наш замысел, таков будет и результат.

– Так просто? – Она засмеялась.

– Я же предупреждал, что не философ. Слушайте, это безобразие – у вас в самом деле какой-то нерабочий смех.

Но тут же, застеснявшись внимательного ее взгляда, поспешил вернуться к прерванному разговору:

– Стало быть, «ФДН» работает только на западников.

– В основном да, – вслед за ним вернулась к деловому тону и Юля.

– А западные компании нацелены только больше чем на пятидесят процентов?

– Чаще на семьдесят пять.

– Тогда зачем они лезут на аукцион? Шансов на остальные акции у них нет. Ведь скупка в институте не ведется.

– Это факт?

– Это не факт?! – Вопрос оказался неожиданным. – Может, и не факт. Яна! – склонился он к селектору. – А где у нас Астахов? Найдите и срочно ко мне.

Он тяжело помолчал, выслушивая всплески девичьего голоса, отодвинул от уха трубку, изготавливаясь рыкнуть. Но, остановленный молящим взглядом Юли, лишь коротко оборвал:

– Не знаю где. Это ваша работа.

– Скажу вам две вещи, Юля. – Забелин вернулся на свое место. – Во-первых, вы редкая умница. А во-вторых, и это же в связи с во-первых, я думаю, у нас с вами все получится здорово. Ну, в смысле… Да во всех смыслах.

И с удивившим самого нахальством положил руку на подрагивающую маленькую ладошку.

– Алексей Павлович, там… – Глаза вошедшей, как всегда, без стука Яны при виде сидящих заледенели. Она дождалась, когда смущенная Юля высвободит руку, и голосом Каменного гостя закончила: – Астахов через пятнадцать минут будет. И Флоровский подъезжает.

Не дождавшись ответа, Яна развернулась и с грохотом вышла.

– Может, ей объяснить? – кивая на дверь, пробормотала Юля.

– Что? Ах, это. Пустое!

И, говоря, уже знал – именно пустое.

– …Но какая лапа у тебя в приемной! – Максим, все еще под впечатлением Яны, которую только что обаял, решительно вошел в кабинет, где натолкнулся заново восхитившимися глазами на стоящую подле Забелина Юлю.

– Вот в чем тебе не откажешь, так это в умении работать с кадрами. – Он дотянулся через стол до начальственно предоставленной руки и, с подобающим подобострастием прогнувшись, пожал.

– Уже и иззавидовался, старый ловелас.

– Так есть чему.

И Максим со значением потянулся с рукопожатием к чуть раскрасневшейся Юле.

– Это Максим Юрьевич Флоровский, – представил Забелин.

Но официоз не прошел.

– Шутит! Для вас просто Максим. А вас, конечно?..

– Юля.

– Лагацкая Юлия. Твой главный консультант по скупке.

– То есть мой? – разыгрался Флоровский.

– То есть консультант… Морду набью.

– Набьет, – весело подтвердил Максим изумленной Юле. – Этот, если из-под него что-то, что ему запало, забрать пытаются, набьет. Жуткий, между нами, Юлечка, – ничего, что я так запросто на правах друга? – бабник.

– Надо же. А по виду не скажешь.

– О! Так вы его не знаете.

Забелин с завистью увидел, как зажатая обычно, углубленная в себя Юля, к которой он и теперь не знал как подступиться, всего за минуту общения с Флоровским начала преображаться.

– Лучше скажи, как у тебя дела, – с нарочитой, плохо получившейся суровостью потребовал Забелин.

– Лучше, чем что? – не унялся Максим и тотчас, указывая на него пальцем, радостно принялся подталкивать девушку. – Гляди на глазищи. Нет, Юлька, что ни говори, ты ему запала. Давно таким волкодавом не смотрел.

– Ну что вы, право, выдумываете.

– Эх, молодость, молодость. – И, опережая выбирающегося с угрожающим видом Забелина, вытянулся во фрунт: – Докладываю! В институте все чики-поки, идет по намеченному и утвержденному плану. Старики предоставили мне полный карт-бланш. Я им теперь и мессия, и избавитель. Зарегистрировал две компании. Первая – «Профит», которую с дедами учредили. Вторую, на которую акции скупать начнем, – обозвал «Лэндом», что значит «одалживать». Кредитные деньги, как договорились, на нее пойдут. Самое поразительное, деды молчат как партизаны, только перемигиваются. Ждут, что заграница нам поможет. Для них это вроде как шпионская игра. А Петраков лох – до сих пор ничего не знает. Так что находимся в готовности номер один.

– Чего боюсь, Макс, так это твоего верхоглядства. – Не отомстить за предыдущие «подколы» Забелин не мог. – На большие деньги идем. Поэтому очень прошу – вчитывайся сам в каждую бумажку. Не передоверяйся.

– Кого учишь? Мальчишка. За собой смотри – объяснись-ка лучше, что там за конкурент у нас на аукционе выискался.

– Уже знаешь.

– Потому как вникаю. Хоп: один – ноль.

– Как раз разбираемся, – как ни одергивал себя Забелин, но избавиться от унижающей его в глазах Юли неловкости не получалось.

Он склонился к селектору:

– Яна! Подошел Виктор Николаевич? Тогда запускайте… Ну, чем похвастается наша налоговая инспекция?

– Да есть кое-что, – с удовольствием человека, качественно проделавшего трудную работу, подтвердил пригнувшийся под косяком Астахов, при этом плохо скрывая недоумение при виде заместителя директора института.

В свою очередь и Максим изумленно таращился на невесть как образовавшегося в этом кабинете дотошного налоговика.

– Виктор Николаевич Астахов. Наш сотрудник, – бесцветным вроде голосом, в котором бушевало, однако, торжество, представил Забелин.

– А, то есть вот так. Ну, ты силен. Тогда один – один!

Прежде чем сесть, Астахов привычно опробовал стул рукой и только затем осторожно опустился на него богатырским телом. Достал из портфеля бумаги и неспешно принялся раскладывать перед собой. Под нарочитой сдержанностью его ощущалось возбуждение человека, добывшего уникальные результаты.

– За истекшие два года нарушений в финансовой деятельности института набралось предостаточно. Но если поначалу они носили характер – как бы сказать? – хаотичный, то за последний год – сплошной криминал. Начнем поэпизодно. Итак. – Он поднял первый лист и, смакуя, пробежал глазами. – Вот в этом особенно непросто было разобраться. Поломал-таки извилины. В конце прошлого года институт в лице Петракова скупил 63 тысячи 162 свои акции на сумму 457 тысяч 621 рубль. А уже через месяц эти же акции были проданы некой «ФДН консалтинг групп» всего за каких-то 7 тысяч 395 рублей. То есть прямой убыток институту от этой сделки составил…

– Стоп! – Забелин сначала заметил, как напряглась благодушная перед тем Юля, и только тогда сообразил, о чем, собственно, говорит Астахов. – Погодите, Виктор Николаевич! Какой убыток? При чем тут убыток? Мы вообще о чем говорим?

– Об акциях института, которые финансовый директор А.Б.Петраков за бесценок толкнул налево, – осторожно, сверяясь с актом, подтвердил Астахов.

– Да чушь это! – Наткнувшись на заострившийся взгляд друга, Максим возмутился. – У института нет и не было собственных акций. Все акции, кроме принадлежащих государству, на руках у сотрудников. И никто в институте не проводил никакой скупки. Что вы тут, дорогой инспектор… фантазируете? Да ты чего, Алешка? Чтоб на глазах у всех скупали акции? И чтоб об этом не знала Наташка? Потом, кто ж в институте станет продавать без Мельгунова? Это ж верное «возьмите шляпу и – на выход».

– Из меня такой же фантазер, как налоговый инспектор, – обиделся Астахов. – Если есть сомнения…

– Не в вас, не в вас, Виктор Николаевич. Информация больно чрезвычайная. – Забелин не отводил глаз от пунцовеющего Флоровского. – Но не могли вам дезу подсунуть?

– Каждая приводимая цифра опирается на документы, которые я лично перепроверил.

– Мы так вас поняли, Виктор Николаевич, – стеснительный Юлин голос, как и всегда, снизил накопившееся раздражение и далее потек меж стихающих мужских голосов, – что институт в лице Петракова сначала скупил акции, а потом за бесценок перепродал.

– Да и не скупил даже. У меня дальше как раз об этом и говорится. Оформлено отступными.

– Под займы, – догадалась девушка. – Конечно же! Очень знакомый способ. – Она сострадательно отвела взгляд от двух равно отупевших мужских лиц. – Так всегда делают, когда акционерное общество хочет без огласки, без шума провести скупку собственных акций. Владельцам под залог акций выдается кредит. Кредит заведомо невозвратный, и акции через некоторое время…

– Переходят к кредитору. То есть к самому обществу, – блеснул наконец сообразительностью и Забелин.

Поощряющая Юлина улыбка стала ему наградой.

– Но, – Макс оказался самым тупым, – как это могло произойти, без Мельгунова? Без Натальи? Реестр-то она ведет. А залог в реестре должны были зарегистрировать. Стало быть, мимо нее пройти не могли. Да и потом, это ж какая работа? Напечатать, обойти людей, подписать. И притом чтоб никто не знал. Не Петраков же бегал. Ты что, всерьез на Наташку думаешь?

– Остынь. Думать после будем. Сейчас бы факты свести. Просто озвезденеваю от услышанного. Сколько это?

– Прямой убыток институту от сделки – 451 тысяча рублей, – сверился с актом Астахов. И только тогда заметил, что взгляды сосредоточились над манипулирующей над калькулятором Юле.

– Шестьдесят три тысячи акций – это… Господи, почти девять процентов! – она изумленно подняла голову.

– То есть девять плюс сорок – это уже… Сорок девять! Еще каких-то пару процентов – и контрольный пакет! – Забелин замотал головой, отмахиваясь от подступившего наваждения. – Да нас же, как пацанов, водят!

Метнулся к селектору:

– Яна! Подлесного живо. Откуда хочешь!

Селектор саркастически хмыкнул:

– Вячеслав Иванович ждет в приемной.

Теперь Яна была официальна и иронична.

В кабинет вошел и, не дойдя, как всегда, до стола двух метров, остановился выжидательно Подлесный. Точность его была поразительна, Забелин как-то замерил – тютелька в тютельку два метра.

– Так, вопрос на засыпку. По «ФДН консалтинг групп». Когда сможете собрать информацию?

– Вчера, – Подлесный с дружелюбным выражением уже несколько раз кивал на Флоровского.

– Ах да. Максим Юрьевич Флоровский. Новый замдиректора института. Наш союзник. Так что без церемоний.

– Очень, очень приятно. – Подлесный, не выказав удивления, кивнул засветившемуся коротким дружелюбием Максиму, открыл неизменную папку. – Компания организована два года назад. Генеральный директор – некто Белковский.

– Действительно, все договоры подписаны им, – подтвердил Астахов.

– Все?!

– Вы ж не даете доложить. Между институтом и «Консталтинг групп» заключено некое соглашение о совместной деятельности. Удивительное, доложу, соглашение. Просто-таки труба по выкачке институтских денег.

– Эти семь тысяч за акции, что им Петраков продал, они… оплачены? – быстро уточнил Максим.

– Нет. Просто учтены как вклад компании в совместную деятельность. Я уже думал об этом. Можно попытаться признать сделку недействительной, но это долгие суды и без гарантии успеха.

– Но почему Петраков сливает институтские активы в это «ФДН»? В чем его интерес? Вы выяснили наконец, Вячеслав Иванович? – Забелин вернулся к Подлесному.

– Прямых сведений пока нет. Может, там какие-то его родственники числятся? Это проверяем. Хотя вряд ли. Но «ФДН» – это «дочка» банка «Балчуг», а, по уточненной информации, на Петракова в банке действительно положен крупный вклад. Учредители самого «Балчуга» – офшорные западные компании. Кто за ними – пока не докопался. Да и непросто это. То есть за «ФДН» стоит банк «Балчуг».

Забелин заметил, как обозначил движение Астахов, и утвердительно кивнул.

– Акции у сотрудников скупались на кредит, взятый в банке «Балчуг». И кредит этот явно не планируется к возврату – я видел, что на сумму кредита подготовлен проект договора долгосрочной аренды на тысячу квадратных метров.

– Каких еще таких метров? – вскинулся Флоровский. – И так за институтом едва половина площадей осталось.

– И между прочим, все основные счета института тоже в «Балчуге», – напомнил Астахов.

– Что, скучно было без конкуренции? Теперь завеселеет, – прервал растерянную тишину Забелин. – Девять процентов у них гандикапа. Если еще и сорок на аукционе заглотят, институт, считай, в кармане. Вот вам и разгадка, почему «ФДН» на аукцион рвется. Максим! Надо срочно найти Мельгунова.

– Нет проблем.

– Убеждай как хочешь. Но сегодня же необходимо отстранить Петракова от права подписи, отобрать печать, прошерстить все последние договоры.

– Деньги институтские из «Балчуга» вывести, это самое первое, – вмешался Астахов.

– Вы и выведете. В ближайшее время дезавуируем вас как налоговика и переходите в институт, на финансовый блок. Максим Юрьевич обеспечит. В общем, установка для всех – не вешаем носа. Хоп?

– Хоп. Никогда и не вешал, – Максим поспешно поднялся. – Но все-таки, как с этой скупкой? Кто провернул? Может, все-таки с Натальей сначала переговорить?

Забелин увидел энергичные жесты, что за спиной Флоровского подавал ему Подлесный.

– Нет уж, время не ждет, так что давай разделимся. За тобой – Мельгунов. А с Натальей – доставь мне такое удовольствие.

– То есть ты тоже не веришь, чтоб Натаха против нас чего затевала?..

– Да ты никак опешил? Гони-ка к Мельгунову. Нет сейчас важней задачи, чем Петракова быстренько изолировать.

– Тогда до связи, выдвигаюсь на передовые позиции, – азартно объявил Максим, но двинулся не к выходу, а бесом подскочил к Юле и завладел ее ручкой.

– Никогда не думал, что женский ум может быть столь красив, – томно произнес он.

– Иди, иди, – подтолкнул ловеласа Забелин. – Не порть мне сотрудницу. А вы, Юля, не слушайте. Врет, как всегда.

– Жаль, – весело расстроилась девушка. – Так красиво сказал.

– Истину, истину глаголил! – крикнул выталкиваемый Максим.

Сквозь закрывающуюся за ним дверь слышны были отголоски какого-то утихающего вдали комплимента, обращенного к секретарше.

– Балабошка, – грустно улыбнулась Юля, и Забелин пожалел, что не он награжден этим малопочтенным, казалось бы, прозвищем.

– Я, пожалуй, тоже пошел. Здесь все остальное. – Расстроенный сорвавшимся триумфом Астахов положил акт на стол и вышел вслед за Флоровским.

– Так что означает сия артикуляция? – Забелин живо обратился к выжидающему Подлесному.

– Мы у Петракова в квартире «жучки» установили. Второй день слушаем. И… вот, последняя стенограмма. Там подчеркнуто. – Внимательно вглядывающийся в потемневшее лицо шефа Подлесный поспешно подставил стул. Не отрываясь от чтения, краем сознания Забелин расшифровал этот жест несентиментального подчиненного – за прошедшее время Подлесный докопался до его институтского прошлого.

– Здесь нет ошибки?

– Это стенограмма. Есть еще магнитофонная запись, – бесстрастно подтвердил Подлесный. – Я не стал при Флоровском. Показалось…

– Правильно показалось, – при виде поспешно наливающей минералку Юли Забелин усмехнулся. – Что? Напугал? М-да, совсем разучился в руках себя держать. Прочтите.

Юля неохотно заглянула в донесение. Но брезгливая усмешка сменилась азартом игрока, внезапно подглядевшего чужие карты.

– Судя по сегодняшней информации, этого следовало ожидать, – констатировала она. – Во всяком случае, теперь ясно, что Власова играет за Петракова. И значит, ее тоже срочно надо изолировать. Хотя бы отстранить от ведения реестра.

– И еще, шеф, Руль – это, конечно, ваше. Но скупка-то вся под Флоровского настроена. Компания, куда деньги заводим, под ним. А ну как «кинет»? – продолжая говорить, отметил, что Забелин и Лагацкая быстро переглянулись. – Не то чтоб я утверждаю. Но живой ведь, а деньжищи неслабые. Потом, что ни говорите, – семь лет в Штатах. Опять же с Власовой у них какие-то шуры-муры. А та, в свою очередь, с Петраковым этим завязана…

– Молодцы. Быстро схватываете, – сквозь зубы одобрил Забелин. – Ретиво. Только вот мне, дураку, пока ничего не ясно.

Он подтянул к себе телефон, не глядя, набрал номер, лукаво подмигнул насторожившимся сотрудникам и озарился радостью:

– Натуська! Привет, дорогой человечек. Это Алеша.

С улыбкой выслушал встречный поток слов, не без труда вклинился:

– Ну, извини подлеца. Захлопотался. Столько дел, что жить не успеваешь… Что значит – с кем? Вижу, общение с Максом на тебя дурно действует. Просто жить, Натуля. Вспомнил как раз посиделки наши на Котельниках с портвешком. И так захотелось увидеться. Прямо там же… Можно для первого раза без портвешка. Тем более теперь такого не делают. Но прямо сейчас. А то до вечера просто-таки истеку ожиданием… Что значит «с чего бы»? Отвечаю конкретно и исключительно по существу – соскучился.

Скосившись, уловил с удовлетворением ставшее неприязненным лицо Юли.

Выслушал новый словесный поток.

– Все больше убеждаюсь, что хваленый ум мужчин лишь иллюзия, которую им в своих интересах внушают женщины. Конечно, ты права – это важно. Отчасти и о Максиме… Есть, через полчаса жду.

– Это нельзя делать, – едва он положил трубку, произнесла Юля. – Это категорически нельзя делать.

– Как только вы раскроетесь, она передаст Мельгунову, что скупка акций затевается в интересах банка, а Флоровский – наш агент. И на этом все планы стратегического поглощения грохнутся, – поддержал энергично Подлесный.

– Наверное, вы правы. Но ваша правда – правда момента.

– Проколемся мы тоже моментом. Но накрепко.

– Тогда пойдем пиво пить, – Забелин решительно раздвинул пораженных сподвижников, задержался. – Флоровский, к вашему сведению, не агент. И Власова не объект наблюдений. Друзья они мне. Есть работа. Есть жизнь. Жизнь – это те люди, что нас окружают, что дороги нам. Так вот, если выбирать по интересам, я наработался вволю. Так что скоро и друзей вовсе не останется. А посему выбираю жизнь.

И, заключив диковинную эту фразу общим разудалым жестом, вышел.

– Думаю, можно паковаться, – мрачно оценил услышанное Подлесный.

Лагацкая со странным выражением лица промолчала.

На самом деле вовсе не было в Забелине той уверенности, что так лихо продемонстрировал он перед Максимом. Напротив, все сходилось, и записанный подлесновскими слухачами разговор лишь подтвердил, что выглядело ранее невероятным, – вся в воздушных надеждах, порывистая Наталья, обратившаяся за эти годы из насмешливой, мечтательной девочки в пожившую, но все так же пребывающую в ожидании близкого добра женщину, где-то, должно быть, надломилась в вечном задыхающемся своем беге.

Был Забелин смятен и растерян. Потому и машину бросил подальше, на Большой Радищевской, неподалеку от входа в метро, чтобы иметь время подготовиться к ожидавшему его неприятному разговору, – отсюда до Котельнической набережной было минут пятнадцать ходу.

Пройдя могучий, из рифленого гранита дом, Забелин остановился – вниз, к набережной, круто убегал выложенный булыжником переулочек. Казалось, упади на этом булыжнике и тебя покатит – разгонит живенько и далеко внизу, перебросив по инерции и через поток машин на набережной, и через парапет, забросит прямо в Москву-реку. Девять лет назад в этом переулке он снял на лето квартиру в двухэтажном, предназначенном под снос и почти расселенном доме, чтобы в тишине закончить монографию. Тут же, прознав про новоселье, заявились Максим с Натальей, да так и остались ночевать. Утром счастливый Максим, пока остальные спали, сгонял за цветами и бутылкой коньяку. И они сидели за обеденным столом. Старый тополь под окном выдавил лапой рассохшуюся облупленную оконную раму, и пухлая его ветка лежала на скатерти рядом с разложенными книгами, коньяком и пучками редиса. Они сидели пьяноватые то ли от коньяка, то ли от майского воздуха, и Максим, не отпуская, держал Наташину руку.

Через год Максим эмигрировал.

Теперь на месте того дома из-за ажурной решетки кокетливо выглядывал трехэтажный особняк, с джипами на помытой брусчатой мостовой.

Прошел теплый дождь, и грязные ручейки вытекали из сквериков на покатые улицы и там, сливаясь в общий мутный поток, в бесшабашном азарте, обгоняя одинокого пешехода, устремлялись вниз, к Котельникам.

Да, все изменилось. Было время, когда здесь, сбегая из лаборатории, начинали они с Максимом рабочий день – в кинотеатре повторного фильма «Иллюзион» можно было увидеть американские и французские ленты тридцатых-сороковых, давно забытые или вовсе не шедшие в отечественном прокате. Если, конечно, достать билеты, что было куда как непросто. Внутри кинотеатра, называвшегося, видно, для конспирации, музеем, висели фотографии западных кинозвезд, устраивались лектории. За семьдесят копеек здесь можно было часа два подышать неведомым и оттого желанным иноземным воздухом. После «Моста Ватерлоо» впечатлительный Максим вышел с мокрыми глазами.

– Что, птичку жалко? – подковырнул тогда Алексей.

– Дурак. Себя жалко, – зло огрызнулся Флоровский.

Теперь возле кинотеатра было пусто и сиро. Лишь две пожилые женщины с кокерами на поводках лениво, не в первый раз, просматривали афиши. Должно быть, скучающие домработницы.

Что-то екнуло в нем – за «высоткой», в скверике, отсеченном потоком машин, увидел он со спины Наталью – расслабленная, она сидела на одной из чугунных скамеек, вытянув ноги и с интересом разглядывая двух полощущихся в луже воробьев.

– Опять опоздал. Нет мне прощенья. – Как прежде, проскочив меж загудевшими машинами и перепрыгнув через решетку, Забелин обхватил ее сзади за плечи.

– Ты посмотри, как он за ней ухаживает. – Не оборачиваясь, Наталья прислонила щеку к его руке и чуть провела по ней. – На самом деле спасибо тебе. Когда еще вот так среди бела дня… В институте все всегда срочно, важно. Будто в горячем цеху. И не выпускаем ничего уж года с полтора, а все та же суета. А потом приходишь сюда…

– И выясняется, что ничего срочнее этого и нет, – Забелин уселся рядом. – У меня то же. Работаю до девяти, до двенадцати. Лопачу, лопачу, а меньше не становится. Хотя и в охотку. А потом в кои веки бац – и в отпуск. Так, на недельку. И через недельку, едва дождавшись, летишь в волнении – что там без меня? И видишь – все как-то и без тебя, незаменимого, движется. А если не двинулось, тоже сигнал – может, не так уж и нужно двигать?

– Значит, ощущение значимости сильно преувеличено?

– Увы, природа мудра – и все взаимозаменяемо. А так, сказать меж нами, хочется быть единственным.

– Не меняетесь вы, мальчишки.

– Понятно. Макс вовсю обаяет?

– Еще как.

– Между нами, что касается упрямства, вы друг друга стоите. Ты, конечно, стоишь насмерть?

– Боюсь, не устою. Уж больно красиво кается. Простить разве?

– И прости. Сколь, в самом деле, можно жизни бояться? И так не слишком много выдано. Все цепляешься по принципу – жить-то хочется, а жить-то не с кем. Вот и живешь с кем попало.

– Стало быть, не развелся?

– Да так. Как всегда – наполовину. Тоже скажу – обрыдло.

– Найдешь. Тебя, наверное, Максим подослал. Я тут с ним вчера немножко резковата была. Переборщила. Испугался, должно, дурачок. Бьется, ревнует ко всем, а того не понимает, что я, может, сама боюсь его потерять, едва вернув. Только вернула ли? Помнишь, как он меня раньше звал?

– Погоди-ка. Данусей, да?

– Это в «Крестоносцах» такая была героиня, вся из себя чистая-чистая. Так вот он и теперь на ту Данусю молится. Водрузил меня на какой-то пьедестал, чтоб грязь не коснулась, и все не надышится. А я-то давно не Дануся. И когда-то да поймет. И что тогда? Вот что страшно – когда в тебе не тебя любят.

– Похоже, и здесь у нас с тобой интересы совпадают. Я ведь тоже заинтересован этого фантазера – как бы это мягче сказать?.. – заземлить.

– Так он прислал?

– В этот раз нет.

– Нет? – Наталья насторожилась. – Тогда что-то и впрямь важное? То-то гляжу, ты какой-то весь из себя при значении. Что ж ты молчишь? С чем пришел, Алеша? Не молчи.

– Да не молчу я. Это я так сам себя уговариваю начать. Короче, есть у меня сведения, что Петраков скупил у сотрудников часть акций. Правда ли это?

Теперь молчала озадаченная Наталья.

– Ты, может, не в курсе, но Макс попросил меня помочь разобраться в ситуации. Вот и… помогаю. Ну, согласись, мы ж должны иметь информацию.

– Не Петраков. Институт скупил, – нехотя подтвердила она.

– То есть? И Мельгунов в курсе?

– Нет. И знаешь, что нет, раз спрашиваешь.

– Предполагаю. Но тогда кто? Почему тайком? Для чего все?

– Что все?! Да у Юрия Игнатьевича, как Макс говорит, тараканы в голове. Его от слов «рыночная экономика» трясти начинает. А делать меж тем что-то надо было. Институт просто валился. Нужны деньги – их нет.

– И Петраков в роли спасителя. Самой-то не смешно?

– Какой есть. Вы-то чистенькие да умненькие разлетелись. А он, плохонький да неказистый, уж два года тянет.

– Тянет – это точно. Да и вообще, на кой черт в постель-то к нему лезть было?! – бухнул Забелин.

Ресницы Наташи вздрогнули, и глаза начали расширяться, будто от атропина.

– Да как ты?.. – Но, приглядевшись к сконфуженному лицу Забелина, сникла. – Ну, вот и все, – пробормотала она. – За что боролись, на то и напоролись. И кто поделился?

– Считай, сам дошел.

Она промолчала, склонившись.

– Максим, он тоже?..

– Нет. Да и не должен. Согласна? Ты уж прости подлеца за бестактность. Но, как узнал, до того обидно стало. Такая гордячка была. А тут – плоскодонке какой-то.

– О! Еще один Флоровский на мою голову. Много времени утекло с тех пор. И не так лет, как событий. Ты ведь уж не застал, как это по три месяца с ребенком без копеечной зарплаты. Поначалу все диковинными ожиданиями жили, что государство встрепенется, поймет, какие мы незаменимые. Юрий Игнатьевич Чапаем по Москве летал: то в министерство, то в Академию наук. Планов-то у него громадье было. И так, видно, всех достал, что решили от нас отвязаться, – объявили об акционировании. Вроде как по просьбам трудящихся. То-то радости, то-то ликования было! Друг другу только что не «сэр». Как же – собственниками стали. А на поверку ни что это, ни что с этим делать, никто не знал. Тут Петраков и появился. Он один что-то делал. Один среди всех! Ему помощь была нужна. Да и мне – так устала – хотелось хоть к какому-то плечу прислониться.

– Прислонилась.

– Не тебе судить! – вспыхнула в ней прежняя Наталья. – Я в отличие от тебя да дружка твоего сладкоречивого никого не сдала. Ни-ко-го! Да что в самом деле? Вы-то вон, выпендрюжники, оба в этих «бабках». Как вы их там заработали – тоже, должно быть, та еще песня. Так какое у вас право брезговать мной за желание хоть какой-то резерв в этой жизни иметь? Ведь до позапрошлого года за границей не была. А тут… Египет, Анталия. Сын хоть от бронхита избавляться начал.

– А институт?! Или не знала, что Петраков твой его задарма слить готовится? Только не говори, что нет.

– Нет! Наоборот, может, потому и… сблизилась, что у него у единственного хоть какая-то идея была – собрать большой пакет акций и продать по большой цене крупной компании. Во-первых, чтобы возобновить финансирование исследований. Заплатить сотрудникам. И потом, он считал, что один крупный владелец, если уж заплатит, так станет наводить порядок. Не мы одни. Вся страна так считала. Вот и расторговались. Конечно, и сама заработать хотела.

Она смешалась.

– Ну и как, продали с выгодой?

– Я отказалась регистрировать эту сделку. Когда увидела цену, отказалась.

– И что дальше?

– Да и все, собственно. Саша… Петраков настаивает. Объясняет, что это какая-то схема, минимизация каких-то налогов. Еще что-то такое. А я… не верю уже ничему. Полагаю, поначалу он и впрямь как для всех лучше хотел. А потом то ли не смог, то ли изуверился. Да и деньги шальные закрутились… Чего разглядываешь? И мне перепадало. Такая вот Дануся получилась. Сказать – сколько?

– Скажи лучше, как вы вообще скупку ухитрились организовать в такой тайне? Что никто ничего?

– Да потому, что знать не хотели. – Наталья отвечала, но все больше погружалась в свои, пугающие ее размышления. – Мельгунову я сказала – есть возможность поощрить увольняющихся через схему залога акций. Ну, Юрий Игнатьевич – он же стратег, в детали не вникает. Считает, да и правильно, что отпущенного ему времени едва хватит на науку. В общем, махнул, как всегда, – «Комсомольцы, вперед!» – и забыл. А скупали у тех, кого сокращали. Для них это было как выходное пособие. Просто люди при увольнении получали деньги и что-то подписывали. Никто и не разбирался. А поскольку сокращали по подразделениям, то и утечки практически не было.

– Кредит взяли в «Балчуге»?

– Да, – она больше не удивлялась его осведомленности. – Я потому и не регистрирую. Кредит в полмиллиона! И вдруг – эти же акции продаем за семь тысяч. Не укладывается. Вот я и требую договор этот переделать, хотя бы чтоб долг «Балчугу» закрыть. Недавно опять поссорились.

– Веселая диспозиция. Ты будешь смеяться, но только и мы с Максом тоже институт скупить хотим и тоже чтоб организовать эффективное управление.

– Все те же слова, слова, слова.

– Непросто тебе, – посочувствовал Забелин. – Но кому-то придется довериться. Полагаю, ты и сама догадалась, что сейчас скажу. Да, скупку мы хотим провести в интересах банка «Светоч» и на самом деле – на его деньги. Но разница в том, что здесь мы сами ситуацию контролируем – я, Макс, ты, если с нами. И акции оформлять будем на компанию, вами же созданную. То есть без нас никто ни одного решения провести не сможет. Как говорят в рекламе, почувствуйте разницу. И выбирай. Можешь, пока не поздно, доложить Мельгунову. Он это дело живенько пресечет. Только тогда еще через полгодика и пресекать будет нечего.

– Хорошо. Я сегодня же скажу Александру Борисовичу, чтоб на меня больше не рассчитывал. Да, собственно, и без того объяснились.

Забелин удрученно вздохнул.

– Что-то еще? – зло догадалась она.

– Понимаешь, Натка, сегодня Петракова отстранят от права подписи. Макс уже поехал к Мельгунову. Ревизию провели. Так вот, наворовал твой Сашок за последний год преизрядно.

Она отвела взгляд, не удивившись.

– Но вся загогулина в этом договоре на девять процентов акций. Формально он есть, и Петраков вместе с теми, на кого работает, могут потребовать через суд его зарегистрировать. Можно, конечно, оспаривать, но дело это темное и долгое. Имея эти акции в кармане, «Балчуг», конечно, пойдет на аукцион и любую цену даст, чтобы выиграть. После этого еще чуть взвинтят и два-то процента всегда доберут. И это будет финиш – вы, считай, в чужом кармане. Такой вот расклад.

– Что ты от меня-то еще хочешь?

– Надо заставить Петракова отдать договоры.

– Вот пусть и отдаст.

– Конечно. Тебе.

– С чего бы это? Если я сама не раз того же требовала.

– Ну так и… не требуй больше. – Забелин доверительно принялся поглаживать ее руку. – Скажи, что возмущена отстранением его, поторгуйся и согласись зарегистрировать. А уж когда принесет…

Не помогла рука. Вырвавшись, Наталья вскочила над ним с выражением гадливости.

– Похоже, опять за правду пострадаю, – всплакнул Забелин. Но Наталью этим не остановил.

– Так это все шантаж! Завербовать меня решил. Я, мол, ничего не скажу, а ты будешь доносить. Потом, наверное, и на Максима надо будет стучать. Так вот запомни: от Саши, – она теперь с аппетитом, не убавляя голоса, назвала Петракова по имени, – я видела только хорошее. Деликатнейший, в отличие от вас, горлопанов, человек. Голоса ни на кого не повысил. И если даже… не поддержу его, то честно, в глаза! Потому что любит он меня. Ты-то, импотент нравственный, и забыл, что это такое значит. И платить за это дешевкой… Да за кого ты меня принимаешь?..

– Сядь, дуреха! – Забелин дернул Наталью так, что она рухнула на скамью.

К их разговору прислушивалась парочка на соседней скамейке – броско одетые девушки в распахнутых кожаных плащах.

– Совсем страну детективами запоганили! Я с ней, как с другом. Мог бы – сам сделал. Сказано же – Петраков твой сливает институт. Всех наших с любовью сли-ва-ет! Между прочим, при твоем содействии. И что на самом деле аморально – остаться чистенькой и дать возможность выкинуть всех на улицу или помочь этому же добытчику не сесть в тюрьму? Потому как если я даже институт и не сумею отбить, но уж на нары – это я ему обеспечу! За всех, кого сдаст с твоей помощью!

– Почему на улицу?

– А ты и впрямь решила, будто «Балчуг» за бесценок институт скупает, чтоб науку двигать? Здание ему нужно, на котором заработать можно. А всех остальных живо повыкидывают. И Петраков твой тишайший свой выбор сделал.

– И что ты, наконец, от меня хочешь?

– То единственное, что, кроме тебя, никто не сделает. – Деланное безразличие улетучилось. – Петраков должен принести договоры тебе. И он принесет, потому что «Балчугу» тоже позарез нужно их зарегистрировать. Пока не зарегистрируют, не смогут ими голосовать. А в твоем кабинете мои люди с ним и встретятся.

– Да ты с ума сбрендил, Забелин!

– Никакого смертоубийства. Самое страшное – отберут и при тебе порвут договоры. А скорее деликатненько предъявят доказательства его хищений и сам все отдаст. Главное, чтобы принес.

– Это все?

– Почти. Дальше техника. Все эти же договоры перепишем на ваш «Лэнд». Само собой, как ты и хочешь, по цене кредита.

– А если он договоры вернет, то как с тем, что… ну, украл как бы?

– Покрою. Договоры эти – его индульгенция.

Слишком легко и охотно это у него вырвалось. Усмехнувшись, Наталья поднялась, потянулась, демонстрируя по-прежнему изящные очертания.

– Ладно, пойду. Спасибо, Алексей Павлович, за приятную прогулку. А вы, оказывается, гибким стали.

– Это уж как дело потребует. Но запомни: ни об этом, ни о том, что за вами «Светоч», никто знать не должен, – поспешно, с тревогой удерживая ее, напомнил Забелин.

– А какой мне псевдоним положим?

– То есть?..

– Давай так: ты – «бугор», я – «регистр».

– Да полно дурачиться. Постой, куда ты?

– Чао, – Наталья вгляделась в девиц по соседству, что-то в них определила, сделала волнообразное движение сумочкой и, усиленно вращая бедрами, направилась к выходу из сквера.

– Так Макс ничего не знает! – крикнул вслед Забелин. – Договорились?!

Молчание было ему ответом.

«Будем считать, договорились. Тем более ничего другого и не остается».

– Закурить не угостите? – перед Забелиным остановились те самые вслушивавшиеся в их разговор девушки. Они стояли подле него, расставив высокие сапоги, так, что короткие юбки натянулись на бедрах.

– Не заморозите?

– А ты согрей. – Интересный, в приличном прикиде мужик давно заинтересовал их, и уход его скандальной, судя по всему, бабы показался очень кстати.

– Нет, девочки, я не по этой части, – огорчил их, поднимаясь, Забелин. – Как-нибудь в другой раз.

– Будем ждать, – со смехом послышалось из соседней аллеи.

Он присмотрелся: в темнеющем сквере накапливалась жизнь – недавно министр внутренних дел громогласно объявил, что переселит проституток с Тверской на Котельническую набережную. И теперь, не дожидаясь официального указания, законопослушные проститутки заблаговременно осваивали новую территорию.