"Александр Дюма. Учитель фихтования" - читать интересную книгу автора

Действительно, по пути из Кельна в Дрезден, где я имел намерение остаться
на три дня, нам позволяли выходить из нашей клетки лишь для того, чтобы
поесть, на что уделялось ровно столько времени, сколько нужно, чтобы
насытиться. После трех дней такого вынужденного заключения, против
которого никто из пассажиров не протестовал - настолько это было обычно в
королевстве его величества Фридриха-Вильгельма, - мы прибыли в Дрезден.
Не стану подробно описывать, как я добрался до России. Начиная от
Вильны я уже ехал по тому самому пути, по которому двенадцать лет тому
назад Наполеон шел на Москву.
Я хотел было осмотреть Смоленск и Москву, но для этого нужно было бы
сделать крюк верст в двести, что было для меня невозможным. Проведя один
день в Витебске и побывав в доме, в котором две недели прожил Наполеон, я
сел в повозку, в какой разъезжают курьеры в России. Она называется здесь
"перекладной", потому что лошадей перекладывают на каждой почтовой станции.
В эту повозку была впряжена тройка. Одна из лошадей, коренник, бежала
молча, высоко подняв голову, а обе пристяжные ржали на бегу, так низко
опустив головы, словно собирались вцепиться зубами в землю. Отметим, что
по этой же дороге совершала некогда свое путешествие в Тавриду Екатерина.
На другой день вечером я уже прибыл в Великие Луки. Дороги были
настолько плохи, а мой экипаж - такой тряский, что я намеревался
остановиться здесь, чтобы хоть немного отдохнуть, но решил ехать дальше:
мне оставалось до Петербурга не более ста семидесяти верст. Бесполезно
говорить о том, что во всю эту ночь я не сомкнул глаз: я катался по
повозке, как орех в скорлупе. Много раз я пытался уцепиться за деревянную
скамейку, на которой лежало нечто вроде кожаной подушки толщиной в
тетрадь, но поминутно скатывался с нее и должен был снова взбираться на
свое место, жалея в душе несчастных русских курьеров, которым приходится
делать тысячи верст в этих ужасных повозках.
Во всяком другом экипаже я мог бы читать. И надо сказать, что
измученный бессонницей я не раз пробовал взяться за книгу, но уже на
четвертой строчке она вылетала у меня из рук, а когда я наклонялся, чтобы
поднять ее, больно стукался головой или спиной, что быстро излечило меня
от желания читать.
Вначале следующего дня я был в небольшой деревеньке, Бежанице, а в
четвертом часу дня - в Порхове, старом городе, расположенном на реке
Шелони. Это составляло половину моего пути. Меня искушало желание
переночевать здесь, но комната для приезжих оказалась так грязна, что я
предпочел продолжать путь. Кроме того, ямщик уверил меня, что дальше
дорога пойдет лучше: это и заставило меня принять столь героическое
решение.
Дальше мы поскакали галопом, и меня еще больше бросало и швыряло во
все стороны. Ямщик на облучке тянул какую-то заунывную песню, слов которой
я не понимал, но грустный мотив ее как нельзя лучше соответствовал моему
печальному положению. Скажи я, что мне удалось заснуть в эту ночь, никто
бы мне не поверил, да и я сам не поверил бы себе, если бы не проснулся,
больно ударившись лбом обо что-то твердое. Повозку так тряхнуло, что ямщик
чуть не вылетел со своего сиденья. Тут мне пришло в голову обменяться с
ним местами, но как я ему ни толковал об этом, он не мог понять меня.
Впрочем, он, может быть, боялся согласиться, так как думал, что в таком
случае не исполнит своего долга. Мы поехали дальше: ямщик продолжал свою