"Юрий Поляков. Гипсовый трубач: Дубль два" - читать интересную книгу авторавернулся мыслью к загадочному миру, где властвует "коитус леталис". Теперь
его озаботила участь граждан с разнузданной и нетрадиционной ориентацией. Ведь если, скажем, для двух лесбиянок ночь любви относительно безопасна, то, оказавшись в одной постели по взаимному влечению, два гея рискуют проснуться утром мертвыми. А что делать с транссексуалами, не говоря уже об экзотических извращениях? Кокотов понял: здание нового жизнеустройства человечества, привидившееся ему во сне, дает безнадежные трещины. "Да и хрен с ним! Пусть все остается как есть!" - решил он и отправился завтракать. Но сначала, влекомый неодолимой силой, писатель поднялся этажом выше и, затаив дыхание, приблизился к 308-му номеру. В комнате было тихо. Возможно, Наталья Павловна тоже проспала, и теперь искать ее следует в столовой. В жарынинский люкс Кокотов постучал громко и решительно, но сразу отошел в сторону, обособляясь от гаремной жизни соавтора, которая могла открыться взору в любую минуту. Однако Дмитрий Антонович не отозвался, что было совсем уж странно! Одновременное отсутствие и режиссера, и Обояровой нехорошо затомило сердце автора "Преданных объятий". Он помнил, как вчера его бывшая пионерка сочувствовала потрясенному Жарынину, как просила: "Идите к нему! Ему сейчас так плохо!" Да и сам режиссер, выпивая за будущую победу, настойчиво, несколько раз спрашивал: "А где же это Наталья Павловна?" Едва отвечая на скорбные приветствия встречных ветеранов, Кокотов полетел на завтрак. Он даже не расспросил радостного доктора Владимира Борисовича о ходе воздушных боев над Понырями, наотрез отказался помочь вдове внебрачного сына Блока разобраться в новом мобильном телефоне и грубо отверг просьбу комсомольского поэта Бездынько выслушать свежую эпиграмму на Столовая давно опустела. Лишь в дальнем углу виднелся понурый поедатель чужих деликатесов Проценко. "Лучший Фальстаф эпохи" под влиянием вчерашней проработки с видимым отвращением приучал себя к казенным харчам. Да еще за соавторским столом одиноко сидел терпеливый Ян Казимирович. Появлению Кокотова старый фельетонист обрадовался настолько, насколько сам писатель возликовал, не обнаружив Жарынина и Обоярову за совместным питанием. - Где же Дмитрий Антонович? - спросил он, повеселев. - Не видел, - удивленно всплеснул ручками ветеран. - А вы знаете, Проценко хочет объявить голодовку! - Неужели?! Странно, странно... - Кокотов поглядел в окно и не обнаружил на стоянке ни режиссерского "вольво", ни красного "крайслера" Натальи Павловны. В сердце снова заскреблись мыши подозрений. - Уехала красотка ваша. К адвокату полетела! - доложила Татьяна, бухая на стол тарелки с сиротской снедью. - Раньше-то ведь как? Раз - и развели. Потому как делить было нечего. Алименты, если мужик забаловал, из зарплаты вычитали. Обкобелись! А теперь? До самой смерти можно судиться, если деньги есть... - А Жарынин? - А салтан наш Дмитрий Антонович чуть свет умчался. Только чаю и хлебнул, даже кашку дожидаться не стал. Злой, красный... Регина с Валькой уговаривали: "Не ездь!" Нет, ускакал... - Куда? - Сказал, кого-то в Останкино поехал убивать. А я б ему помогла! Наглый |
|
|