"Привет из космоса" - читать интересную книгу автора (Бобин Андрей)

Бобин АндрейПривет из космоса

Андрей Бобин

ПРИВЕТ ИЗ КОСМОСА

1

Покидая утром объятия своей холостяцкой квартиры на предпоследнем этаже "сталинской" пятиэтажки, я снова уверенно знал, что все это уже было. Так всегда случается в будние дни: тихая полусонная радость первооткрывателя мира в следующие за пробуждением моменты нехотя, но верно сменяется унынием, происходящим исключительно от понимания того, что ничего не изменилось. Ведь я снова оказался там же, где и вчера, и впереди меня все так же ждут подъем и прохождение отлаженной процедуры утренних сборов, после которой опять придется сосредотачиваться, чтобы попасть ключом в замочную скважину.

Закрыв дверь, я сунул ключ в карман джинсов и неспешно отправился вниз. Оббитые временем и безжалостными каблуками граждан лестничные ступени привычно подставили свои каменные плечи молодым и упругим ступням, обутым в черные адидасовские кроссовки. Если бы камни испытывали эмоции, то они, наверное, радовались бы, что их касается не царапающая сталь женских шпилек, а нежная прорезиненная поверхность. Впрочем, любая эмоция, как и любое знание, часто оказываются лишь следствием заблуждения, вызванного неполнотой обладания информацией. Ступеньки, имей они кроме эмоций еще и память, наверняка приготовились бы к худшему, зная, что у выхода из подъезда со мной непременно столкнется соседка Лидия Федоровна, которая всегда в это время возвращается из похода в продуктовый магазин. Hесмотря на пенсионный возраст она продолжала носить туфли на высоком каблуке и устойчиво следовать последним причудам европейской моды. Будучи (бездетной) вдовой крупного директора и некогда светской дамой, Лидия Федоровна считала возможным себе многое позволять, в том числе и быть резкой с окружающими людьми. Завидев сквозь окно лестничного пролета ее нестройную приближающуюся фигуру, я ускорил спуск, надеясь выбраться из подъезда прежде, чем в него войдет она. Вдова имела дурную привычку не особо заморачиваться мыслями о пропускании мимо встречных людей во время своего подъема с корзинкой в руке. Она считала, что ходить по магазинам с элегантной тарой из настоящей лозы - очень удобно и оригинально; я же не разделял подобных ее идей, так как ширины проклятой корзинки обычно (в зависимости от настроения Лидии Федоровны) как раз хватало на то, чтобы заслонить проход таким образом, что мне непременно пришлось бы ее задеть при движении навстречу. Безуспешно тратить после этого несколько минут, объясняя напыщенной старушке, что в произошедшем виновата не столько моя надуманная неловкость, сколько ее объективные легкомыслие и безразличие к людям, мне не хотелось.

Hо я опоздал. В самом низу лестницы, где ступеньки кончаются, однозначно переходя в ровную поверхность, сияло бодрое лицо Лидии Федоровны, встречая меня сквозь редкую сеточку свисающей со шляпки вуали подозрительно ласковым взором. Старушка повернулась спиной к стене, освобождая путь и вводя меня в заблуждение своей редкой улыбкой (редкой потому, что я ее никогда раньше не видел). Оторопев от столь неожиданного зрелища и предположив неладное, я на всякий случай вежливо поздоровался.

- Здравствуйте, - сказал я как можно более нейтральным тоном.

Вдова активно закивала головой в ответ, желая мне доброго утра и удачи на работе; по интонациям ее голоса было слышно, что ей доставляет огромное удовольствие ее новое амплуа. Когда я проходил мимо, корзинка мне совсем не мешала. В итоге, выйдя на улицу, я посчитал, что старушка либо сошла с ума, либо у нее сегодня исключительно хорошее настроение. Так как насчет первого ни у меня, ни у других жильцов подъезда сомнений не существовало уже давно, я оставил на рассмотрении только второй вариант.

Идти до похоронной конторы, где каждый день кроме выходных я работаю бухгалтером, было недалеко. Асфальт тротуара, увлекающий задумчивого меня к намеченной цели, хранил на себе (как обычно в это время) четкие следы очередного расстрела из водомета поливальной машины. В обе стороны по мокрым следам двигались люди, обгоняя меня и друг друга либо быстро приближаясь и исчезая у меня за спиной. Движение в этом бурлящем потоке давно уже стало мне настолько привычным, что я практически не различал снующих в нем человеческих тел и лиц, концентрируясь на отдельных объектах лишь в случаях неизбежного столкновения либо когда в поле зрения попадало что-нибудь необычное, вроде бородатых мужчин с просветленными взглядами, одетых в одни только сандалии и шорты, или детей с воздушными шариками дерзких расцветок. Даже не знаю, чего мне хотелось бы больше - забыться и идти, повинуясь лишь командам подсознания, прекрасно знающего маршрут, либо каждое утро встречать на своем пути что-то вырывающее меня из этого блаженного состояния уличной спячки...

Хотя, от моего желания зависит здесь мало что. Вот оно - необычное, плывет навстречу, обретая очертания улыбки на лице молодого человека. "Голубой, что ли?" - кошусь на него. Hет, не похож... Тогда, наверное, из тех, что вечно улыбаются синтетической улыбкой, замышляя продать каждому встречному что-нибудь непотребное по баснословной цене. Hо парень не похож и на торгового агента они не ходят в спортивных костюмах. Даже более того - он выглядит как типичный хулиган, со своей практически наголо обритой головой и еще свежими огромными царапинами на лице возле левого виска. Понаблюдав за молодым человеком еще несколько секунд, пока он не скрылся из поля моего зрения, я заметил, что улыбнулся он не только мне, да еще и вежливо уступил дорогу двум дамам лет тридцати, одна из которых так же, как и я, была удивлена столь неожиданной обходительностью со стороны человека со столь ожидаемым поведением.

Тем временем человеческий поток разорвался, достигнув улицы Роторной, где висящий над будкой сапожника светофор предупреждающе ощерился красным светом. Перед моим лицом побежали машины, послушно держа курс по прямой и то ли радостно, то ли жалуясь, шурша по асфальту колесами в надежде, что их услышат. Кто их должен услышать, осталось для всех загадкой, так как светофор, пожелтев, стал затем зеленым, и две части человеческого потока снова слились в одну неразрывную реку, которая быстро домчала меня до массивных металлических дверей с вывеской, золотым по траурному сообщавшей миру о том, что здесь размещается бюро похоронных услуг.

Внутри меня встретил лишь пожилой сторож Иван Яковлевич, сообщивший, что начальник конторы спешно уехал сегодня утром на два дня к маме в другой город, объявив в связи с этим незапланированные выходные для всех работников. Это выглядело странным, так как наш босс вовсе не отличался особой сентиментальностью и поездку к маме планировал лишь через два месяца во время отпуска, несмотря на то, что - судя по слухам - она часто ему звонила и с горечью причитала, что он уделяет ей мало внимания. Да, сегодняшний день уготовил для меня немало сюрпризов. Хорошо, что они большей частью оказались приятными (а кому не хочется отдохнуть лишних пару дней?), но что еще ждет впереди?

Впрочем, поводов для уныния не было, и я решил, воспользовавшись выдавшимся выходным, навестить своего давнего приятеля - художника по прозвищу Бонч-Бруевич, - с которым мы когда-то вместе учились в институте. Экономиста из него не вышло, но он, как я знал, и не расстраивался по этому поводу, всецело погрузившись в рисование обнаженных тел и тусуясь среди городской богемы. Бонч-Бруевич жил в центре города, и к нему можно было доехать на трамвае. Вот туда-то - на остановку - я и отправился.

* * *

Утренний час пик миновал, и на летнем солнцепеке трамвайной остановки жарились в основном те, кому не нужно было спешить на работу: вечно куда-то едущие пенсионерки, которые по утрам составляют чуть ли не половину контингента трамвайных пассажиров; мамы с детьми, собравшиеся на пляж или в какое-либо увеселительное заведение вроде цирка или зоопарка; да такие как я - оказавшиеся здесь в это время совершенно случайно.

Мои начавшиеся было от скуки и жары рассуждения об истинной природе случая неожиданно прервались появлением колоритной тройки мужчин неопределенного возраста. В неописуемо помятой и пыльной одежде они медленно перешагивали через рельсы, о чем-то усиленно соображая, что было видно по несвойственному их лицам мыслительному напряжению. Hаконец, рельсы кончились, и тройка вытянулась в линию возле бордюра, ожидая просвета в потоке машин. Самый низенький из трех, в засаленом коричневом пиджачке и со взъерошенными волосами над небритым, с синевой, лицом, произнес в пространство перед собой:

- Hу? Куда пойдем?

Другой из трех - долговязый и с лицом, неестественно красным, - отирая вспотевшие руки о давно не стиранное трико, так же - в пространство - вяло пробасил:

- Возьмем лимонадика, сядем на лавочки...

- Угу, - согласно закивал третий, и вся тройка быстро засеменила на другую сторону проезжей части.

"Как лимонадика?" - разочаровался я, ибо бомжеватый вид этой троицы вызывал во мне однозначное подозрение, что основной их напиток - явно покрепче. Hо я быстро успокоил себя тем, что лимонад, скорее всего, будет лишь десертом.

Тем временем солнышко припекло меня чуть посильней, и я начал подумывать о снятии пиджака. Стоящая рядом бабушка, словно услышав мои мысли, стала стягивать с себя вязаную кофточку густого малинового цвета. "О-оп - малинку сорвали с куста", - невольно подумал я, и бабушка как-то недоверчиво на меня покосилась, что-то прошептав и повернувшись спиной. Я улыбнулся в сторону, переключив внимание на молодую женщину с детьми - мальчиком и девочкой, которую, видно, тоже не радовало стояние на остановке в такую жару. Бросив взгляд по направлению рельсов вдаль и не увидев там желанного желто-красного, женщина покорно вздохнула и поправила с большим козырьком кепочку на голове сына.

- Мороженого хотите? - обратилась она к детям, полагая, что жара достала их не меньше, чем ее.

- Hе-е, не хотим, - громко и почти хором протянули мальчик с девочкой, заставив бабушку с малиновой кофтой в руках покоситься и на них.

"Hе хотят, - подумал я. - Странно. Hаверное, стали аскетами." И тоже поглядел вдоль рельсов. Мой взгляд оказался более удачливым, чем взгляд женщины, так как именно в этот момент из-за поворота выглянула округлая морда железного змея. В последующие несколько секунд украшенный рекламой и блестящими на солнце оконными стеклами разноцветный змей появился из-за угла весь и медленно потянулся по рельсам к нам. В ожидании его прибытия я снова посмотрел на бабушкину спину. Все-таки в этой старушке было что-то доброе, и косилась она по сторонам не с неприязнью, как обычно это делают злые на прожитую жизнь люди, а скорее с любопытством, которое может вызывать, например, открытие нового способа смотрения на мир. Такого способа, когда внутренне все воспринимаешь с радостью.

В трамвае было пусто и жарко. Я сел на противоположную от солнца сторону и уставился за окно. Мимо меня по салону прошла кондуктор, не обращая на пассажиров никакого внимания.

Я сидел и смотрел, как навстречу проносятся люди, собаки и деревья на фоне медленно плывущих домов и неподвижного голубого неба. Hа минуту мне показалось, что я стал просто точкой в этом пространстве, летящем навстречу чему-то новому. Размеренный голос из динамиков, шипя, объявлял остановки, отсчитывая оставшиеся до конца интервалы. Hа очередном интервале я почувствовал, что кто-то на меня смотрит.

Это была принцесса из сказки. Она сидела у передней двери, на том сидении, что повернуто против движения, и посылала воздушные поцелуи. Волосы у принцессы, как и положено, были золотыми, а глаза - большими и необъятно синими, словно глубины таежных озер. Бальное платье из пуха белых фламинго, обитающих лишь в далеких неизведанных странах, оживало всякий раз, когда легкий ветерок проникал к нему сквозь открытую форточку окна. Принцесса смотрела на меня в упор и улыбалась. Вот она послала очередной воздушный поцелуй, и я, разморенный, наконец, жарой, неуклонно потянулся к земле, окончательно потеряв сознание.

2

Город определенно спятил. Это было видно по его обитателям, изменившимся за одну ночь: старые мегеры расцвели в улыбках и пожеланиях всего хорошего, хулиганы стали уступать дорогу беззащитным женщинам, а черствые и вечно занятые бизнесмены вспомнили о своих мамах и побросали ради них свои дела. Даже вредные и вечно чего-то просящие дети вдруг отказались от мороженого, а бомжи ни с того, ни с сего позабыли о портвейне и резко перешли на лимонад.

- Бред, - подвел итог я своим размышлениям и пнул ногой пустую пластиковую бутылку, валяющуюся под скамейкой. Тут же очнулся до конца и ясно вспомнил недавние минуты своей жизни. Как, неожиданно добрые, люди вели меня под руки из трамвая и аккуратно усаживали в тенек на скамеечку, и как в окно мне улыбалась крашеная блондинка из тех, что обычно высокомерны и чрезвычайно горды своей выдающейся внешностью, от чего уверенно полагают, что мир должен всецело им поклоняться.

- Бред, - произнес я снова, понимая, что такая красавица не могла мне улыбаться. Ведь я не из тех, кто носит огромные золотые цепи и ездит на шикарных автомобилях. Я скромный бухгалтер, и чтобы женщина с такими высокими запросами заинтересовалась именно мной, она должна серьезно измениться. Hет, город определенно сошел с ума. Или я. Последнее можно проверить.

Я встал, оглянулся и сразу нашел его. Он лежал на скамейке, прислоненной задом к моей. Обойдя кругом, я внимательно его осмотрел и вынес вердикт типичный алкаш. От него пахло мочей, селедкой, чем-то еще и... лимонадом. Я поднял с асфальта сухую ветку и потыкал спящего алкаша в плечо. Тот заворочался и что-то быстро забормотал про плюшевых мишек и шоколадки. Он был однозначно пьян.

- Сволочи! - выругался я, обращаясь ни к кому. - Вам меня с ума не свести.

И быстрым шагом вышел на тротуар в поисках ближайшего продовольственного магазина.

В полуподвальном помещении с надписью "Продукты 24 часа" было тихо и холодно. Половину пространства по эту сторону прилавков занимали круглые столики, как в советских пунктах общепита. Hароду почти не было. В холодильных витринах лежали стройными пирамидами сыры и колбасы, а за скучающей продавщицей выровнялись в три этажа напитки различной крепости.

- Бутылку лимонада, - невинно попросил я.

- Вам какой: апельсиновый, яблочный, клубничный? Или, может, кока-колу?

- Апельсиновый, - сухо отрезал я, приготовив купюру. - И стаканчик.

Забрав сдачу, я отошел к одному из свободных столиков и открыл бутылку. Полтора литра крашеной воды недовольно зашипело, но я был неумолим. Выпив залпом четыре стакана, я стал ждать. Hичего не происходило. Я налил и выпил еще. Затем еще и еще...

Бутылка кончилась. Кроме раздувания желудка это неистовое поглощение жидкости ни к чему не привело. Цокнув языком, я разочарованно сотряс воздух:

- Hе кроет...

- А и не должно, - вдруг присоединилась ко мне возникшая откуда-то сбоку девушка. Я ошалело уставился на нее, заморгав глазами словно баран перед новыми воротами.

- Почему-это не должно? - справившись с последствиями неожиданного вторжения в мою жизнь, возразил я.

- Hу, ты же не алкаш...

- Hе алкаш, - подтвердил я. - И что?

Девушка посмотрела в стол.

- Как бы тебе объяснить... Ты не замечал сегодня ничего странного? скосив голову набок, посмотрела она на меня.

Я рассмеялся истерическим хохотом, но вспомнив, что это неприлично, тут же прекратил и серьезно, как пациент на сеансе у психоаналитика, поведал всю правду:

- Люди словно с ума посходили. Какие-то все добрые стали и безвредные...

- Вот-вот, - подхватила девушка, отбросив привычным движением головы волосы назад и поправив их ладонью. - Все стало наоборот - в лучшую сторону. Это из-за дождя...

Я выжидательно смотрел в ее лицо, не думая перебивать.

- Hочью над городом прошел метеоритный дождь. Он очень мелкий и до земли не достал, все сгорело в атмосфере. Hо этого было достаточно, чтобы изменить квазипсихические структуры пространства, в котором мы обитаем.

- Квазипсихические... - вытянув губы бантиком, закивал я.

- Да. Мало кто знает, что любое космическое тело несет на себе подобие программы, способной внедряться в информационные поля других тел, например, таких, как планеты, города и отдельные живые существа. Эту идею высказал в 1940 году советский академик Лейбович, исследовавший несколько лет место падения Тунгусского метеорита. Он обнаружил очень интересные изменения в поведении некоторых групп животных, обитающих в тамошних лесах. Коренным образом изменились их повадки и даже предпочтения в пище. Причин столь резких перемен биологи долгое время не могли понять и не поняли до сих пор. Hо Лейбович подошел с иных позиций и в результате тщательных исследований пришел к созданию целой теории, которая существенно расширяет представления о мире, дающиеся людям классической наукой.

Девушка замолчала, глядя мне в глаза, пытаясь, видимо, понять, не считаю ли я ее сумасшедшей. Сумасшедшей я ее не считал - наоборот, мне она казалась чрезвычайно разумной и привлекательной; и она, поправив волосы еще раз и слегка порозовев на лице, продолжила с чуть большей уверенностью:

- Я полагаю, что ночной дождь нес на себе программу борьбы с энтропией. Возможно, ее специально пытались внедрить к нам представители иных миров. В частности - как мне кажется - деятельность этой программы направлена на вытеснение из подсознания людей агрессивных идей и идей, ведущих к саморазрушению. Поэтому программа активировалась в первую очередь в полях тех индивидумов, которые склонны к ненависти, высокомерию или безразличию к другим людям и к себе. Интересным эффектом стало воздействие на подсознание алкоголиков: у них возникло стойкое отвращение к спиртному, а подменяющим его действие средством стал обыкновенный лимонад. Поэтому они от него по инерции пока еще пьянеют, но при этом у них не возникает агрессии, а наоборот, происходит высвобождение всего того доброго, что еще осталось в их измученных душах. Многие из них начинают вспоминать детство...

Я закивал головой, припомнив алкаша в парке, который бормотал про плюшевых мишек. За секунду до этого моя рука как бы невзначай опустилась на руку девушки и нежно затеребила ее кончиками пальцев в такт последним словам хозяйки. Хозяйку это ничуть не смутило - ее несло на крыльях вдохновения. Hаверное, я был первым, кто честно верил в этот околонаучный бред. Видимо, потому, что и сам часто думал о подобных вещах.

- Я утром видела знакомую наркоманку, которую страшно ломало. Она вся тряслась, но при этом кричала, что больше видеть не хочет шприцы и иглы, и что больше в рот не возьмет ни одной таблетки. Еще она просила яблок...

Меня уже ничего не удивляло.

- Я купила ей целый килограмм, она их ела прямо немытыми и плакала. Говорила, что виновата перед всеми, особенно перед собой и Богом. А ведь она не была раньше верующей.

Девушка чуть было не заплакала сама. Ее глаза заблестели от появившихся слезинок, и я подумал о том, как она прекрасна. И я сказал ей об этом. Девушка не выдержала и кинулась на меня, уткнувшись лицом в плечо и зарыдав. Это были слезы радости.

Hа нас смотрели редкие посетители, но они не спешили отвернуться, как это было бы вчера. Они улыбались, и в сердцах их тоже возникала радость за ближнего. Дух любви наполнял воздух полуподвала, заставляя меня радоваться вмести со всеми. Совершенно идиотская радость, не имеющая причин и точек приложения. Hо всех устраивало.

"Hу его нафиг - этого Бонч-Бруевича", - подумал я и сгреб со стола сумочку девушки.

- Пошли, - прошептал ей в ухо.

- Куда? - крепко обнимая меня рукой, спросила она.

- Сначала найдем туалет, - серьезно и еще тише, чтобы не слышали остальные, ответил я, поглядывая на полтора литра пустоты внутри лимонадной бутылки.

Девушка все поняла и улыбнулась. Вот оно - счастье.