"Игра королей" - читать интересную книгу автора (Даннет Дороти)

Глава 2 ВНЕЗАПНЫЙ ШАХ

Если Ричард Кроуфорд, уезжая в Бранксхолм, был вне себя и избегал общества, то Ричард Кроуфорд, вернувшись из Бранксхолма, был, как отметила его жена, не разговорчивее монаха-молчальника.

Рана Ричарда заживала быстро, и Мариотта даже пожалела о том, что ее готовность посвятить себя лечению немощного больного не была востребована, — раненый встал с постели, когда еще должен был лежать, и покинул дом до того, как должен был встать с постели.

Мариотта не нашла сочувствия у леди Бокклю, которой поверила свои мысли на этот счет.

— Таковы его обязанности, — сказала Дженет. — Да и вам, пожалуй, лучше посвятить себя чему-нибудь другому, а не выхаживанию больных.

— Но неужели мы должны проводить молодость, не разделяя забот и сомнений друг друга, довольствуясь лишь редкими днями и часами общения?

— Господи! — воскликнула леди Бокклю. — Не имею ни малейшего желания разделять с Бокклю его заботы. У меня и своих хватает, и Уота я к ним и на милю не подпущу.

Это было в начале ноября. Вскоре прибыла первая посылка с драгоценностями.

Посылку нашла Мариотта у себя наверху; все осторожные расспросы ни к чему не привели. Внутри свертка обнаружилась красивая брошь с витиеватой надписью: «Nostre et toutdits a vostre desir». [43] И хотя основывать предположения можно было только на этих словах да на дерзости самого факта посылки, Мариотта решила, что знает, кто отправитель.

Леди Мариотта Калтер провела беспокойный день, размышляя над тем, что следует предпринять. Сказать Ричарду? А вдруг она не права? Может быть, где-то в дороге задержалось письмо, в котором дается вполне невинное объяснение появлению этой броши. А возможно, и не столь невинное. Но Ричард и без того в напряжении из-за всех происшествий, связанных с братом, и Сибилла, подумала Мариотта, посоветовала бы не подливать масла в огонь. Мариотта решила подождать.

Никакого письма не последовало, а неделю спустя прибыла еще одна посылка. На сей раз в свертке обнаружился браслет, надпись на котором дерзко вопрошала: «Бьется ли твое сердце в такт с моим?» Мариотта бродила по своей комнате, задавая себе вопросы и не находя ответов. Она без конца видела перед собой синие глаза, слышала неясный, запинающийся голос.

Чудовищно было бы и сравнивать этих двоих. Зрелая, уравновешенная женщина девятнадцати лет вынула бы брошь из-за корсажа и передала бы ее вместе с браслетом мужу, сказав: «Твой брат пытается ухаживать за мной. Что я должна делать?»

Мариотта не спрашивала, что ей делать. Она надела браслет и стала ждать, что скажет Ричард. Но Ричард не заметил браслета. Она стала носить бриллиантовую брошь, но с тем же результатом. Сибилла через несколько дней после своего возвращения из Бранксхолма восхитилась брошью, приняв ее за одну из драгоценностей ирландской работы, полученных Мариоттой в приданое. Мариотта не стала возражать. Потом прибыла леди Бокклю, обратила внимание на светлое, блестящее золото и заметила:

— Кстати, Сибилла, Ричард сделал что-нибудь с перчаткой Лаймонда, которую тот оставил после выстрела?

Сибилла отрицательно покачала седой головой. Все три женщины находились в комнате Сибиллы. В этот ноябрьский день розоватое пламя в камине освещало кровать и отбрасывало странные отсветы на портьеры.

— Эта перчатка все еще в Стерлинге, в моем французском шифоньере. Мы поехали на юг сразу же, как только Ричард оправился, а с тех пор он был так занят… Смотрите-ка, — безмятежно сказала Сибилла, когда дверь вдруг неожиданно открылась. — Это же Булло. Входите. Мы все горим желанием послушать о философском камне.

Когда Лаймонд отбыл из Острича, Джонни Булло остался и только в следующую субботу уехал в Мидкалтер. А его люди, о чем он с невинным видом сообщил и Лаймонду, и Скотту, без него направились в Эдинбург.

Войдя в маленькую, жарко натопленную комнату, Булло скользнул взглядом по Сибилле и Мариотте и посмотрел чуть подольше на леди Бокклю. Дженет сама кое-что смыслила в алхимии и медицине, и Джонни не очень обрадовался, увидев ее здесь. Но он спокойно уселся на стул, поставленный на почтительном расстоянии, и начал, как было условленно с Сибиллой еще в Стерлинге, рассказывать необыкновенную, фантастическую историю философского камня.

Время шло. Свет за окнами стал серым, потом ультрамариновым; непривычные слова падали в теплый, душистый воздух. Сера, ртуть и соль. Первоначальное единство материи. Метеоры совершенные и несовершенные и вещество Вселенной — Сатурн и свинец, Юпитер и олово, железо и Марс. Двенадцать процессов умножения. Феррум философорус. Кровь дракона.

Когда стало темно, Джонни Булло счел уместным остановиться. В комнате повисла тяжелая тишина. Потом Дженет Битон задумчиво произнесла:

— Ляпис философорум. Основная идея достаточно проста. В человеке идеальное соотношение элементов означает здоровье, в металлах — золото. Создайте систему, способную обеспечить подобное слияние элементов, и у вас появится средство, которое, с одной стороны, дает человеку здоровье, долголетие, силу, а с другой…

— …производит золото, — мягко добавил цыган. Он оглядел всех: Мариотта сидела испуганная и зачарованная; практичная леди Бокклю внимательно слушала; да и леди Калтер казалась живо заинтересованной. — Я знаю способ. Но мне нужны средства для его воплощения в жизнь.

— И создав камень… — начала Сибилла.

— …я смогу превращать простую руду в золото в любых количествах.

Леди Бокклю не забывала о выгоде:

— Мы должны подписать договор.

Мариотта не без страха в голосе произнесла:

— Кровью дракона?!

— Это всего лишь название осадка, дорогая, — задумчиво сообщила Сибилла. Потом решительно добавила: — Стеклянную посуду я достану. Дженет мне посоветует. Руду… Какую? Свинцовую? Я могу послать в Эдинбург. Печь… Придется перестроить ту, что в старой пекарне. Насколько я понимаю, мастер Булло, если мы предоставим все названное, вы готовы начать работы по созданию камня, а потом поделиться с нами прибылью?

— Если вы сделаете это, — искренне произнес Джонни Булло, — то внесете огромный вклад в великую науку алхимию и в общую копилку человеческой мудрости…

Значительно позднее, когда Булло уже ушел, появились Кристиан с Агнес Херрис и выслушали рассказ.

Баронесса сделала большие глаза:

— Философский камень?! Мы доживем до девяноста лет, и все у нас будет из золота.

— Не забывай про Мидаса, дорогая, — мягко напомнила Сибилла. — Как вам понравилось в Богхолле? — И, слушая безжалостный комментарий Агнес, вытащила письмо и помахала им. — Пока вы отсутствовали, это пришло для вас.

Агнес замерла. Письма в ее жизни были большой редкостью. Мать ей никогда не писала. Бабушка писала редко. Агнес схватила письмо и без слов вышла.

Минуту спустя она вернулась.

— Кто-нибудь, кроме Кристиан, — спросила она странно изменившимся голосом, — может перевести с испанского?

— Нет.

Сибилла бросила на нее взгляд:

— У вас очень образованный корреспондент, дорогая. Но если хотите, можете прочесть вслух для Кристиан. Мы не будем слушать.

Поколебавшись, Агнес сообщила:

— Это не имеет значения. По-испански написаны стихи.

— Стихи! — воскликнула леди Бокклю. — Девушка получила любовное послание.

Сибилла добавила иронически:

— Я думаю, вам лучше посвятить нас в некоторые детали, Агнес. От кого письмо?

Агнес голосом, в котором смешались гордость, изумление и некоторая доля благодарности, сказала:

— От Хозяина Максвелла.

Ее не пришлось больше убеждать — она принялась читать послание вслух.

«Я боюсь вам писать. Умер великий Пан — никаким волшебством невозможно рассказать о сердце. О своей наружности я бы мог рассказать, но она отнюдь не героическая — я не принц из мифа или саги. Мое лицо никогда не составит пары для моего сердца. Мой голос никогда не сможет преодолеть барьера, который воздвигнут между нами вашей юностью, вашим богатством. К тому же, как говорят, рука ваша обещана другому.

Но птицы в райских садах кормятся росою, а пифейские жрицы — ароматом диких яблок: так что, может быть, звук слов напитает нас. В надежде на чудо я протягиваю руки к огню, горящему в моем воображении.

Я не могу прийти к вам. Я могу лишь кричать, как выпь на болотах: сжальтесь надо мной, моя светлая богиня. Когда-то я хотел жениться на вас. Теперь вы обещаны другому, и я должен забыть о своих желаниях. Но, написав эти слова, я достиг всех своих целей. Я с вашей помощью получил все, что желал.

Читайте и вспоминайте иногда того, кто написал это. Может быть, вы увидите в этом всего лишь руку Меркурия, но верьте: все, сказанное здесь, сказано от сердца… «

Заканчивалось письмо по-испански:

Роса из роз в моем вертограде,

Дама из дам в роскошном наряде…

На самом деле стихи написаны не по-испански, а по-галисийски (на старом галисийско-португальском языке) и принадлежат Альфонсо X Мудрому (1221 — 1248), королю Кастилии и Леома, образованнейшему человеку своего времени.

Стих был довольно длинный, а за ним следовала подпись: Джон Максвелл.

В комнате воцарилось ошеломленное молчание. У Кристиан, устремившей взгляд в ту сторону, где сидела Мариотта, был такой вид, что Мариотта едва не расхохоталась. Леди Бокклю, которую поразило услышанное, сказала:

— Я скажу, что это удивительное послание к тринадцатилетней девочке.

Сибилла пребывала в задумчивости.

— Рука Меркурия — как странно. Эти испанские стихи. Кристиан, их трудно перевести?

— Испанские стихи? — повторила слепая девушка. — О, я знаю их. Совсем недавно… Ах, да их знают все, — торопливо закончила она.

— Вы их недавно переводили, да? — спросила Сибилла.

— Я недавно слышала эту песню, — откровенно призналась Кристиан, выдавая себя. «Я не могу прийти… написав эти слова, я достиг всех своих целей… Я с вашей помощью получил все, что желал»… — Тот же двусмысленный, витиеватый язык… конечно же — каким говорил ее безымянный пленник в Богхолле, Инчмэхоме и Стерлинге. Его песня. Его хитроумная уловка. Но письмо пришло от Джона Максвелла. На нем подлинная печать, и принес его гонец из Трива. И, наконец, оно было адресовано не ей, а Агнес.

Но он обещал, хотя это и показалось странным, написать. И он знал, что только она одна в доме знает испанский и такое письмо непременно покажут ей. И в этом письме среди множества лукавых нелепостей содержалась новость, которую она хотела узнать. Кристиан вдруг услышала, как Агнес задумчивым голосом говорит: «Как вы думаете, я должна ответить?» А Сибилла ей: «Я думаю, непременно. Конечно, все это так неожиданно, и о человеке нельзя судить по письму. И я бы не стала говорить об этом в присутствии Гамильтона. Но любовная переписка никому еще не приносила вреда».

Молчание. Потом снова голос Агнес: «Я не знаю испанского. А латынь, которой меня учили, совсем забыла». Потом спокойный голос Сибиллы: «Может быть, Кристиан вам поможет. Пишите вместе, и посмотрим, что у вас получится».

Это был ловкий ход: Кристиан почувствовала, что краска залила ее лицо. Да, она конечно же поможет Агнес. И попробует — ведь это никому не причинит никакого вреда — вставить какую-нибудь двусмысленность от себя. Она встала.

— Идемте в вашу комнату, — предложила она. — Мы сейчас же напишем ответ.

Письмо вскоре было закончено.

Накрыли на стол. Когда Уот Скотт из Бокклю прибыл за своей женой, к ним присоединился Ричард.

Сибилла, прекрасно владевшая своим лицом, отослала слуг за едой и вином и увлекла Бокклю к камину.

Сэр Уот сел, бросив беспокойный взгляд на хозяйку, которая вежливо заметила:

— Как я вижу, Уот, вам, кажется, лучше.

Бокклю поерзал на стуле, бросил уничтожающий взгляд на свою жену и ответил:

— Нет-нет, я себя еще отвратительно чувствую. Но не могу же я всю зиму просидеть дома, как курица на насесте. Я время от времени совершаю небольшие прогулки. Но только инкогнито.

Ричард спокойно, но твердо произнес:

— Какая жалость. Значит, вас не будет с нами в этой вылазке со скотом?

— Вы о предложении Максвелла? Странно все это, если хотите знать, — размышлял Бокклю. — Парень так часто бывал в Карлайле…

— Или вы все же присоединитесь к нам? — гнул свое Ричард.

Сэр Уот помолчал немного, потом сказал:

— Ну, что до этого… — И снова умолк.

— Вы только послушайте, — вставила леди Дженет. — Человек просто потерял дар речи. Уот Скотт, ты можешь наконец дать ясный ответ? — Она повернулась к лорду Калтеру. — Королева согласилась на переговоры Уота с англичанами при условии, что он, не слишком выставляя себя, предоставит доказательства своих добрых намерений. Так что хочет он или не хочет, но ему придется отправиться в этот рейд — только не слишком высовываться, чтобы остроглазые хорьки из Карлайла его не приметили.

Их беседу прервала леди Херрис, повторив слова Бокклю:

— Предложение Джона Максвелла?

— Верно. — Учуяв возможность ускользнуть от ответа, Бокклю не преминул воспользоваться ею. — Идея принадлежит Джону Максвеллу, хотя я и не уверен, что нам следует на него полагаться. Но Джон обещал нам сообщить время и место следующего вторжения Уортона — сам он со своими людьми по меньшей мере не станет вмешиваться. Если подумать, то все вроде правильно — парень во что бы то ни стало хочет доказать свою лояльность королеве.

— Этот парень просто преследует нас, — вставила леди Бокклю. — Мы целый вечер читали послание от него. Агнес, расскажите Бокклю о письме.

Агнес с наигранной небрежностью вкратце пересказала письмо Максвелла. Глаза двух мужчин встретились — оба, казалось, подумали об одном и том же. Бокклю задумчиво произнес:

— Понятно. Ну, пожалуй, вреда от этого не будет. И она ответит, Сибилла?

— Она уже ответила, — спокойно сообщила леди Калтер. — Я подумала, что так будет лучше.

— А ты как считаешь, Уот? — спросила леди Бокклю. — С ним не опасно иметь дело?

Бокклю глубоко вздохнул.

— Наверно, нет. Протектор держит его на коротком поводке, что правда, то правда. Его брат в Лондоне, а сам Максвелл должен вскоре отчитаться перед Уортоном. Добавьте к этому тот факт, что все его земли расположены в двух часах езды от Карлайла, а граф Ангус женат на его единственной сестре, и вы увидите, что человек этот попал в переделку. Но он отнюдь не глуп, — добавил Бокклю. — Вероятно, он в состоянии околпачить их всех. Поживем — увидим.

Наконец гости из Бранксхолма стали собираться. Дама Дженет отстала от других, чтобы поговорить с лордом Калтером.

— Я помню, о чем мы говорили в Бранксхолме, Ричард. До сих пор Уот не получал от мальчика никаких известий.

Калтер кратко ответил:

— Вы знаете, что я об этом думаю.

— Ну, вы его слышали, — сказала Дженет. — Вряд ли он передумает. Решайте сами, насколько вам нужен Лаймонд. — Ричард ничего не ответил, а Дженет, поглядев на него, добавила шепотом: — И если бы вы не смотрели таким букой, я бы дала вам хороший совет насчет вашей жены.

Обращение, читанное громко, сочным, хорошо поставленным голосом, призывало джентльменов, офицеров и управителей Западных Провинций Шотландии, поступивших на службу к королю Англии, вечером в следующее воскресенье явиться со своими конниками в Дамфрис под команду графа Леннокса и сына лорда Уортона Генри, которые поведут их на шотландцев.

— Боже мой, — сказала Кейт Сомервилл, пощупав землю в цветочном горшке и начав обильно поливать довольно хилое растение. — Как, интересно, чувствуешь себя, когда у тебя праздник, а все остальные твердят урок? Если бы ты была на месте папы, Филиппа, как бы ты провела такие неожиданные каникулы?

Филиппа, серьезная десятилетняя девочка с длинными прямыми волосами, задумалась.

— Отправилась бы на охоту?

— В такую погоду? Нет, дорогая, папа не хочет надевать просмоленную рубашку, пока его насильно не обрядят в нее.

— Стала бы играть в триктрак?

— Папа считает, что не стоит играть в азартные игры с теми, кто умеет это делать лучше него.

— Сочинила бы новую песню?

— Вот это безобидное, приятное и милое дело для джентльмена без определенных занятий. Конечно, он мог бы сочинить для нас песню.

Гидеон Сомервилл отложил обращение Уортона и уставился на жену и дочь.

— Может быть, я стар и не имею определенных занятий, но я еще не дошел до такого состояния, когда мне указывают, что делать. Я не стану сочинять для вас песню. А если и стану, то по собственной воле.

— Сегодня, — сказала его жена, — у папы дурное настроение. Ты его корми, слушай, что он говорит, но не задавай вопросов, даже умных. — Она улыбнулась мужу.

Кейт Сомервилл, стройная, подтянутая, с каштановыми волосами и мягкими карими глазами, в свои двадцать с лишним лет обладала характером искушенной и умной светской женщины. За свою жизнь Кейт привыкла к тому, что ее считают «рассудительной», и никто, даже Гидеон, не знал, насколько ей это неприятно. Да, таких вещей он не понимал — но вообще был человеком проницательным и в улыбке жены увидел отражение собственного беспокойства. Он с трагическим жестом поднялся на ноги.

— Хорошо. Я знаю свое место. В музыкальную комнату! — сказал он и с удовольствием увидел, как его жена и дочь рассмеялись и одновременно рванулись к двери. Скоро он забыл о послании лорда Уортона и о неприятном поручении лорда-лейтенанта. За окном на Флоу-Вэллис, его сады и дворы, на голые остовы деревьев, на Тайн, шумящий поодаль, на пестрые коричневые холмы, на болота падал снег, а Сомервиллы записывали, считывали и сочиняли музыку, и комната звенела, как колокольня, и все забыли о лорде Уортоне и его набеге.

Ни одна английская семья, живущая вблизи шотландской границы, не могла долго предаваться удовольствиям. Слушая концерт из своей спальни, Кейт уловила голоса во дворе. Перекрывая песню Гидеона, кто-то из его людей звал хозяина. Кейт кивнула, закрыла окно и, вернувшись в соседнюю комнату, безжалостно прервала мужа:

— Спускайся вниз, соловушка: на скотном дворе что-то случилось.

Гидеон последовал за ней вниз.

Внизу собралась охваченная смятением толпа, и ему немедленно сообщили новость.

— Лошади, сэр! Кто-то пробрался в конюшню и увел лошадей. Ни одной не осталось.

Гидеон стал в сердцах опрашивать людей. Они никого не видели. Вперед вытолкнули дежурного конюха, который тоже ничего не мог объяснить. Они услышали стук копыт, бросились следом и увидели лишь крупы испуганных лошадей, скакавших за ворота. Стражники бросились к воротам, но лошади чуть не затоптали их. Кто открыл ворота, так и осталось неизвестным.

— А как же… — начал было Гидеон и остановился. — Ты, ты и ты, — резко проговорил он, — вас же не должно здесь быть.

В это время появилась еще одна фигура. Кейт, тихо стоявшая в стороне, прищелкнула языком.

— Я так и знала. Твои хитрые, старые лошадки стали приманкой для прочего скота: пока гончие бежали по следу копыт, кто-то опустошил все стойла.

Она была права. Кто-то не только опустошил конюшни, но и увел весь другой скот. Всех коров, всех овец, всю живность, какая была.

Слуг в доме Сомервилла бранили редко, но не потому, что Гидеон не умел быть жестким, когда это было нужно. Они выслушали и побежали одалживать лошадей у соседей, собирать припасы и оружие, чтобы преследовать похитителей.

Гидеон повернулся к жене:

— Извини, дорогая, но вот и нашлось занятие для ничем не занятого джентльмена. Я постараюсь вернуться поскорее. А стражники теперь, я надеюсь, больше не будут спать.

— Хорошо, — сказала его жена с философским спокойствием. — Удвой стражу. Заведи сов, может быть, они помогут.

Гидеон поцеловал жену, а вскоре после этого повел своих людей, оседлавших одолженных лошадей, на север, в погоню за похитителями.

Флоу-Вэллис располагалось восточнее других местечек английского приграничья, на которые были совершены в тот день налеты, подготовленные и руководимые Кроуфордом из Лаймонда.

Пока лорд Уортон, засевший в Карлайле, собирал не горевших желанием воевать парней из Камберленда и Уэстморленда, весь скот из обезлюдевших ферм обоих графств был угнан на север.

Уилл Скотт в этом налете показал, что три месяца ученичества не прошли для него даром. Встретив его на какой-то ферме во время реквизиции, Джонни Булло ухмыльнулся:

— Ну, парень, ты даешь: я чуть было не принял тебя за твоего командира — вот только язык у тебя не так подвешен.

В Карлайле лорд-смотритель, до которого еще не дошли известия о происходящих событиях, совещался со своим соратником графом Ленноксом и посматривал на небо, предвещавшее дурную погоду: поэтому-то в глубине души он радовался, что поход возглавит не он, а Леннокс.

В это же время в Шотландии солдаты королевы по указанию Джона Максвелла собирались в Ламингтоне, готовясь к маршу на юг. Лорд Калтер и Уот Скотт из Бокклю также прибыли в Ламингтон.

К вечеру начался град, поднялся порывистый ветер — и набеги на фермы северной Англии были завершены. Налетчики сгоняли воедино мелкие стада, ручейки поглощались речками, речки сливались в одну большую реку. К тому времени, когда граф Леннокс вышел из Карлайла, огромное стадо уже двигалось ему наперерез. Следом и шотландская армия начинала свой марш на юг — градины звонко барабанили по стальным шлемам.

Между Англией и Шотландией в этом месте протекала река и лежали болота — на западе предательские топи дельты Солуэя, а на востоке — высокие, непроходимые горы. Армия Леннокса в тот вечер завязла на берегах реки. Солдаты, с трудом выдирая ноги из болотной тины, проклинали все на свете, а их командующий Леннокс зашипел от ярости, когда разведчики доложили, что узкая дорога впереди забита стадом скота.

Для кланов, обитавших в тех местах, были привычны набеги англичан, которые под покровом ночи похищали шотландский скот и гнали его на юг. Эллиоты, предпринявшие в ту ночь подобную вылазку на север и теперь угонявшие добычу, делали все возможное, чтобы расчистить дорогу. Но Ленноксу, прибывшему к месту происшествия, показалось, что здесь собраны все четвероногие обитатели Шотландии, безнадежно застопорившие продвижение его армии.

Леннокс оглянулся вокруг. Справа и слева лежали глубокие топи. Дорога впереди была узка и забита скотом. В пятидесяти ярдах справа над болотом поднимался небольшой холм, нависавший над дорогой с восточной стороны. Между этим откосом и западными болотами смутно белела какая-то тропа, полускрытая мощными тушами.

— Что это за дорога за холмом? — презрительно фыркнул граф Леннокс.

— Это широкая и удобная дорога, сэр, — ответил Эллиот. — По ней вы пройдете без особых хлопот.

— Это вы пройдете по ней без особых хлопот, — злобно парировал Леннокс. — Мы развернем ваше стадо и погоним его назад через ущелье, а оттуда на ту дорогу. Если вы думаете, что я пришел сюда, чтобы меня столкнул в болото какой-то племенной бык, то вы ошибаетесь.

Люди Леннокса, крича и щелкая бичами, немало потрудились, прежде чем удалось развернуть мычащее стадо и направить его по указанному пути. Следом за стадом спорым шагом шли камберлендцы.

Одному Богу известно, по каким приметам в темную, ненастную ночь вдали от дома узнает фермер свою скотину. Армия Леннокса обогнула холм, когда раздался первый крик: «Эй, постойте-ка: клянусь, там три мои коровы!» Потом послышался другой: «Да это же овцы Джилсланда!» А потом целый хор голосов: «Стой! Поворачивай их! Стой!»

Кто-то подбежал к ехавшему впереди и кипевшему гневом Ленноксу, ухватив за узду его коня.

— Это какая-то ошибка, сэр. Это не шотландский скот, это наш, камберлендский. Коровы и овцы. Их нужно гнать назад! — Говоривший исчез в ночи, а за ним бросилась половина армии.

Леннокс приподнялся в стременах и кричал до хрипоты, но никто ему не ответил. Он остался один с горсткой людей, а чуть поодаль в невообразимой мешанине сапог и копыт его солдаты пытались отыскать свою собственность. Граф Леннокс снова опустился в седло, и в этот момент раздался характерный свист рассекающих воздух стрел.

Стрелы летели с небольшого холма на востоке и с шотландской стороны идущей на север дороги, а когда англичане, оставив поиски своей скотины, взялись за оружие, стрелы полетели и с юга, из-за небольшого, невесть откуда взявшегося стада, которое блокировало единственный путь к отходу.

Люди Леннокса вдруг обнаружили, что стали удобной мишенью: они быстро спешились, пытаясь укрыться среди скота, но стрелы летели все гуще.

На склоне холма со стороны дороги, на которой попали в ловушку англичане, Скотт из Бокклю наслаждался зрелищем.

— Это за Тома Скотта, а это за Боба Скотта, а это за Джоки Скотта, а еще одна за… Черт, они удерут по карлайлской дороге, если мы ничего не предпримем!

— Все в порядке, — произнес один из его людей, вглядываясь в темноту. — Кто-то подогнал небольшое стадо с юга, и сейчас англичане продираются сквозь него.

— Правда? У кого-то хорошо работают мозги, — восхищенно заметил сэр Уот. — Давайте-ка поможем ему. — И он понесся вниз по холму, минуя Максвелла — так ему показалось — с его людьми. В этот момент он увидел и еще кое-что: широкоплечую фигуру всадника, слившегося с лошадью.

Бокклю остановился, пропуская вперед своих людей, и взгляд его впился в одинокого всадника. Всадник выкрикнул какую-то команду, и тогда сэр Уот голосом, известным в шести графствах, прорычал:

— Уилл!

Его сын замер.

Среди мечущейся скотины Уилл разглядел крючковатый нос своего отца и его глаза, мечущие пламя, а Бокклю увидел сильную, гибкую фигуру и непривычно жесткую складку губ.

Он проговорил неожиданно хрипло:

— Мальчик мой, ты не вернешься со мной? Сейчас, в темноте? Тебя еще долго не хватятся.

Бокклю спешил сказать то, что хотел, потому что к ним приближались люди.

Ему показалось, будто юноша вздрогнул, но Уилл лишь сказал приглушенным голосом:

— Нет. Слишком поздно… Я должен ехать. — Он пришпорил коня.

Всадники почти настигли их.

— Уилл… Тогда давай встретимся. Просто поговорим. Клянусь, я не задержу тебя, если только ты сам не захочешь. Пришли мне весточку, и я приеду в любое место. Обещаешь?

В нескольких шагах от них были шотландцы из Ламингтона, и Бокклю смотрел на них, закипая от гнева. Его сын кивнул.

— Хорошо. Я напишу, когда смогу приехать. — Юноша помедлил еще мгновение, устремив на отца странный, почти что жаждущий взгляд, а потом направил своего коня к дороге.

Войска Леннокса, в панике бросая оружие и провиант, теснимые испуганным стадом, под безжалостным дождем стрел отступали в болото, откуда многим так и не удалось выбраться. Шотландцы начали отходить, когда лорд Калтер заметил, что стадо, блокировавшее дорогу с юга, исчезло. Оно направлялось по еле заметной горной тропе, ведущей на восток. Его гнали какие-то люди, и впереди всех в неверном свете на миг блеснувшей луны различил он знакомую копну волос, ярко-желтых, как спелая пшеница.

Лорд Калтер спешился и снял свой лук с седла. Он вставил стрелу и отвел назад руку. Но в этот момент между ним и целью оказалась чья-то широкая спина, за которой точно в направлении его стрелы следовал отряд людей. Спина принадлежала Бокклю, который ревел:

— Шотландец! Шотландец!

Золотоволосый, услышав это, обернулся. Калтер увидел смутное белое пятно, потом стрелы дождем посыпались в пространстве между людьми Бокклю и Лаймондом. Отряд Бокклю остановился в нерешительности, и этим моментом воспользовались налетчики, исчезнувшие за гребнем холма.

Стоя там, где он спешился, загадочный, непроницаемый, невозмутимый лорд Калтер в бешенстве поднял правую руку и, словно хлыстом, стеганул своим дорогим тисовым луком по камню. Сэр Уот, немного взволнованный, рысцою возвращался назад.

— Черт возьми! Вы видели, кто это был?

Лорд Калтер бесстрастно изрек:

— Меня не касается то, как ваш сын позорит себя. Но и вы не должны забывать, что защита убийцы и предателя — тяжкое преступление.

Бокклю, готовый к тому, что ему придется выслушать упреки, не ожидал подобного. Он глубоко вздохнул, проглатывая оскорбление, и сказал:

— Вы просто осатанели, дружище. Поехали, нас ждут.

— Одну минуту. Поймите меня правильно, — сказал лорд Калтер, и на мгновение его глаза стали такими же жесткими, как у Лаймонда. — В следующий раз, кто бы ни оказался между мной и целью, я пущу стрелу.

Но терпение Бокклю, вещь и без того хрупкая, в эту ночь было уже на пределе. Он резко бросил:

— Я предпочту, чтобы моего сына поймали и повесили за то, что он оказался в дурной компании, Ричард Кроуфорд, чем позволю себе иметь репутацию человека, о которого можно вытирать ноги. — Пришпорив коня, он исчез в ночи, оставив Калтера одного, — и тот долго стоял неподвижно, уставившись в темноту невидящим взглядом.

В воскресенье рано утром небо очистилось, ударил мороз, и звезды осветили сверкающий белизной пейзаж. На взбаламученной грязи образовалась корка льда. Земля застыла. Во всем Камберленде ничто не двигалось, кроме черного стада, резво направляющегося на восток в окружении цепочки всадников.

В долине реки Тайн поместье Флоу-Вэллис стояло с пустыми конюшнями и хлевами, дожидаясь возвращения Гидеона. Во дворе и саду люди Грея прятались от ветра в укромных уголках и растирали озябшие руки.

Неожиданно раздался стук копыт. Кейт тоже услышала его и открыла окно.

— Едут? — выкрикнула она.

Чей-то голос сверху ответил:

— Да, мэм, я их вижу. Аллен, открывай ворота. Они неплохо съездили, мэм, кажется, вернули все стадо.

Лицо Кейт засветилось от удовольствия. Она смотрела из окна, как двор наполняется мычащим стадом. Раздавались крики всадников и щелканье бичей: животных загоняли обратно в стойла.

— Как они устали! — сказала Кейт, глядя во влажные, остекленевшие коровьи глаза. — Что-то я не вижу папы, Филиппа. А ты?

Но тут карие глаза Филиппы блеснули, и она, тряхнув косичками, отвернулась от окна.

— Я знаю, где он, — сказала девочка. — Слушай! — Филиппа открыла дверь.

По коридорам дома разносились торжествующие звуки клавикордов. Кейт схватила дочь за руку и понеслась к музыкальной комнате.

— Думаешь, овцы могут играть Моралеса? 31) Нет? Тогда у папы выросли четыре руки, — сказала она и распахнула дверь.

Но за клавикордами сидел не Гидеон.

— Господи, грабитель — музыкант! — крикнула Кейт и вытолкнула дочку в коридор.

— Всюду в доме мои люди. И они не очень воспитаны, — услышали они холодный голос. — Вам обеим будет безопаснее со мной. Закройте дверь. — Кейт втащила Филиппу в комнату и захлопнула дверь. — А теперь садитесь.

Крепко затянув концы своей самой старой шали, Кейт обхватила руками дочь и села. Будучи женщиной умной, она сразу сообразила, в чем дело. Перед ней сидел тот самый человек, о котором лорд Грей предупреждал Гидеона. Ее задача состояла в том, чтобы, не испугав при этом Филиппу, убедить пришельца: Гидеон вовсе не тот, кого он ищет. Ей очень хотелось знать, вернулся ли домой муж.

Госпожа Сомервилл провела языком по высохшим губам и заговорила слабым голосом:

— Надеюсь, вы не сочтете нас слишком навязчивыми, если мы будем просто сидеть и смотреть на вас.

Играть этот человек умел. Он продолжал извлекать мелодию из инструмента, не обращая на них ни малейшего внимания.

— Вероятно, — проговорила Кейт дружелюбно, — вам не часто случается попрактиковаться? Вы к нам надолго?

— Боюсь, — послышался холодный голос, — вам придется потерпеть и дождаться возвращения вашего мужа. Он шел за мной по пятам и не заставит себя долго ждать.

— Шел за вами?.. Так это вы угнали скот? — воскликнула в удивлении Кейт.

— И привел его назад.

— Ах. — Она спрятала лицо. — А эти лучшие стрелки лорда Грея открыли вам ворота, думая, что вернулся Гидеон. Вам должно быть стыдно. Неужели Господь совсем забыл о тех, у кого нет разумения? — В ответ — ни слова. Кейт подумала и в свой следующий вопрос вложила максимум дружелюбия, на которое была способна. — Извините, но вы и есть та дурная компания, в которую попал молодой Скотт?

Легкое движение. Человек с яркими соломенными волосами поднял руки от клавиш, облокотился на инструмент и повернул голову к матери и дочери. Кейт встретила взгляд широко раскрытых кошачьих глаз.

— Вижу, вы горазды шутить. Почему вам пришло на ум имя Скотта?

— Если вы тот самый человек, который сейчас в компании с сыном Бокклю, то у нас есть письмо для вас, — пояснила Кейт. — Но я вовсе не героиня, и достать его придется вам самому.

Он без труда нашел письмо в том месте, которое Кейт указала, той же бесшумной, ленивой походкой прошел к двери и раскрыл ее.

— Ваша компания обворожительна, — сказал незнакомец. — Но, кажется, я смогу обойтись и без нее. Выйдите, пожалуйста.

— Вряд ли мы подходящая компания для плохо воспитанных людей за дверями… Ах, Гидеон!

Незнакомые люди провели Гидеона Сомервилла по коридору его собственного дома до дверей музыкальной комнаты. Он в замешательстве уставился на свою жену и на девочку, а потом на человека, который молча стоял перед открытой дверью. Гидеон побледнел, и в глазах его появился неподдельный страх. Тогда Кейт толкнула Филиппу внутрь, села и обратилась к мужу, который мимо стоявшего у двери человека тоже вошел в комнату.

— Ну вот, — сказала Кейт, — взгляни, к чему привел хитроумный замысел Уилли Грея. Этот человек пригнал обратно скот — так что нам следует быть покорными и не задираться.

Прислонившись к запертой двери, незваный гость наблюдал за ними, постукивая по колену нераспечатанным конвертом. Чуть заикаясь, Гидеон заговорил:

— Вы м-могли бы избавить нас и себя от лишних хлопот, мой друг. Меня предупредили о том, что вы придете, и просили помочь вам. Если вы прочтете письмо, то поймете, что я совсем не тот, кого вы ищете.

Пришелец продолжал пристально разглядывать их. Потом он медленно подошел к столу в дальнем углу комнаты, повернулся так, чтобы видеть их всех, сломал печать сэра Джорджа Дугласа и углубился в чтение. Закончив читать, он улыбнулся, и длинные ресницы его задрожали.

— Это ничего не доказывает, — заявил он.

Кейт ощущала, как гнев и усталость одолевают Гидеона, но голос его оставался ровным.

— Тогда спрашивайте, что хотите. Я могу уверить вас в том, что до сегодняшнего смехотворного спектакля я не испытывал к вам никакой вражды и, насколько мне известно, не причинил вам ни малейшего зла. Я даже имени вашего не знаю.

— Мое имя Лаймонд.

Это имя ничего им не говорило.

— Что ж, господин Лаймонд…

— Лаймонд — это название поместья. Мое родовое имя — Кроуфорд.

— Хорошо, господин Кроуфорд… — терпеливо начал Гидеон и остановился, потому что светловолосый смотрел куда-то за спину Гидеона.

— Филиппа! — позвал Лаймонд.

Девочка, прижавшаяся к коленям Кейт, не шелохнулась. Кейт заявила:

— Ребенку пора спать. Ступай к себе, крошка. Если джентльмен пожелает, он поговорит с тобой завтра, когда ты проснешься.

Лаймонд разжал кулак и показал ключ от двери, лежащий у него на ладони.

— То, что написано в письме и что говорите вы, ничем не подтверждается. Вы заявляете, будто вы — не тот человек, которого я ищу. Ладно. Пусть девочка докажет это.

Кейт сверкнула глазами:

— Дорогой господин Кроуфорд, вы говорите не подумав. А вдруг этот ребенок родился Мессалиной? 32)

Яркие, как у женщины, глаза остановились на Гидеоне.

— Пусть она подойдет ко мне.

— Только если захочет сама. — Гидеон был без оружия.

Филиппа встала: косички ее растрепались, а из-под короткого халата выглядывала белая ночная рубашка. Девочка произнесла:

— Не бойся, папа, я ему ничего не скажу.

Глаза ее родителей встретились. Потом Гидеон с усилием обратился к дочери:

— Ничего не бойся, детка. Можешь говорить ему все, о чем он будет спрашивать. С нами ничего не случится.

— Не беспокойтесь, — повторила девочка. — Он меня не заставит говорить. Не беспокойтесь.

Бросив на пришельца горящий гневом взгляд, Кейт скользнула со стула на колени и, прижав голову ребенка к груди, зашептала:

— Ах, Филиппа, Филиппа, папа просто хочет сказать, что нам нечего бояться, — господин Кроуфорд нас с кем-то спутал. Ты же знаешь, — добавила она, глядя на дочь блестящими глазами, — какие легкомысленные у тебя родители. Он не верит нам, но говорит, что поверит тебе. Это не очень лестно для нас — но, вероятно, у тебя единственной в этой семье честное лицо, и мы с папой должны за это Бога благодарить. Иди к нему, дорогая. Я буду рядом. И говори, — отрезала она, словно бритвой, — говори так, как будто перед тобой собака.

В глазах девочки стояли слезы, но она не плакала. Она встала, пересекла комнату и остановилась на достаточном расстоянии от Лаймонда.

— Я не лгунья, — сказала Филиппа. — Спрашивайте, что хотите.

— Мне этого не вынести. — Гидеон дернулся, но жена ухватила его за рукав.

— Нет, оставь. Это единственное, что может нас спасти. Черт бы побрал твоего Уилли Грея, — со страстью выговорила Кейт.

Началась отвратительная сцена. Лаймонд, полуобернувшись, опершись руками о стол, не поднимая глаз от полированной древесины, стал задавать вопросы:

— Сколько тебе было лет, Филиппа, когда ты уехала из Лондона? — Она подумала и твердым голосом ответила. — Ты помнишь старшую английскую принцессу? Принцессу Марию? Твой папа работал на нее? Ты помнишь, когда вы жили в Хэтфилде? В какое время года это было? Ты играла в саду? Когда ты уехала оттуда?

Она не все помнила. Иногда он наводил ее на ответ дополнительными вопросами. Иногда немного помогала Кейт, не давая при этом подсказок. Потом наступила пауза, и Кейт подумала: «Какие у него красивые руки. Разве не омерзительно так поступать с ребенком? Что же она ему сказала? Достаточно, чтобы оправдать Гидеона? Или, наоборот, приговорить… детская ошибка… путаница с датами… «

В ней закипал гнев, и она не выдержала:

— Ну, господин Кроуфорд, вы удовлетворены? Или хотите попробовать еще раз?

Лаймонд поднял голову и повернулся к Гидеону.

— Я убедился, что вас не было в Лондоне, когда какой-то неизвестный друг надумал поиграть с моим добрым именем. Поэтому неизвестным другом должен быть Сэмюэл Харви. Вы, должно быть, думаете, что можно было выяснить этот немудрящий факт и более простыми способами. Но уверяю вас, если бы это было так, я бы избавил себя от довольно скучного вечера.

— Надеюсь, — отрезал Гидеон, — что веселого вечера в вашей компании не выпадет на нашу долю. Может быть, теперь вы покинете нас?

— Пожалуй. — Блуждающий взгляд Лаймонда остановился на бледном личике Филиппы.

Карие глаза девочки, пристально смотревшие на него, были обведены широкими темными кругами. Лаймонд опустился на одно колено. Тонкой рукой музыканта он отстегнул от своего дублета брошь, украшенную сапфиром того же цвета, что и его глаза. Девочка вздрогнула от прикосновения, но ничего не сказала. Когда он поднялся, она потрогала брошь и, прежде чем кто-либо успел остановить ее, швырнула вещицу на пол и принялась топтать своими грубыми деревянными башмаками. Потом побежала к родителям.

Прижимая к себе рыдающую девочку, Кейт спокойно взглянула на Лаймонда.

— Полагаю, извинения излишни.

Какой-то миг он стоял не двигаясь и лицо его было спокойным, потом мягко подошел к двери и открыл ее.

— Если вас это хоть как-то утешит, ваше стадо за эту ночь умножилось — даже, сказал бы я, поразительным образом, с точки зрения естественных наук, — сообщил Лаймонд. — Доброй ночи. — И дверь за ним закрылась.

Собрав своих людей, Лаймонд беспрепятственно покинул Флоу-Вэллис, потом в условленном месте встретил Скотта и остаток отряда, а с наступлением дня разбил лагерь в укромной долине, где их костры не были видны со стороны, а низкорослые ели предоставляли и защиту от ветра, и сухое топливо.

По дороге туда Лаймонд не скрывал своего настроения. Взгляд его был неистов, а голос, холодный и резкий, падал, как удары хлыста. Лэнгу Клегу взбрело в голову самостоятельно поохотиться за чужим скотом. Когда до Лаймонда дошла эта история, он сделал то, до чего снисходил редко: лично выпорол Клега, привязанного за запястья и щиколотки к дереву, своим собственным длинным кнутом.

Скотт стоял рядом и смотрел, пока окровавленный Клег не повис на веревках, а потом почувствовал тошноту и отвернулся.

Когда наказание было закончено, они завернулись в одеяла и устроились поближе к кострам. Наступало морозное утро, и часовые несли свою вахту на окружающих холмах.

Теперь, когда наконец можно было поспать, Скотт ворочался с боку на бок, прислушиваясь к бесконечному шороху шагов Лаймонда, пока прямо над ним не раздался знакомый голос.

— Поднимайся. Я хочу поговорить с тобой. — Лаймонд, прислонившись к ближайшему дереву, смотрел на него сверху вниз. — Ты сегодня долго беседовал с Джонни Булло, верно? — сказал он. — Ты провел со мной три месяца, а теперь отошел от меня. Мы больше не понимаем друг друга. Что тебе рассказал Булло?

Скотт не был расположен хитрить, хотя и убедился этой ночью, каким крутым может быть нрав Лаймонда. Он, не лукавя, признался:

— Мы говорили о вашем отсутствии в сентябре, после визита в Аннан.

— Ясно. И Джонни тебе рассказал…

— Как слепая девушка спасла вам жизнь, так и не узнав вашего имени. Как вы склонили ее на то, чтобы шпионить для вас. Как устроили тайную встречу с ней после того, как подстрелили своего брата в Стерлинге.

Последовала многозначительная пауза.

— Я так и думал, — отрезал Лаймонд. — А ты, значит, возражаешь?

Но Уилл научился кое-чему за три месяца — ирония, сходная с иронией Лаймонда, засветилась в его глазах.

— С какой стати? Вы не делали секрета из своих привычек.

— И эти самые привычки одевают и кормят всех вас, не правда ли? — Лаймонд осторожно опустился на землю, оперся спиной о дерево и поднял глаза к темным ветвям. — И все же ты возражаешь, упрямец, — в твоем уме, который, точно маяк, неустанно высвечивает чужие чувства, все звучит и звучит один и тот же припев: ах, как непорядочно использовать женщин в своих целях. Ах, как не по-рыцарски использовать их обманно. Ах, как противно нормам морали использовать женщин, которых обидела природа. Тот, кто решился на подобное, никогда не попадет в царствие небесное. Весь ты в этом: все у тебя делится на черное, белое и серое, и твой моральный кодекс похож на стрельчатую арку.

Было ясно, что Лаймонд ищет ссоры.

— А какая разница? В особенности для вас? — спросил Скотт.

— Какая разница? Именно это и повторял Буриданов осел. Разница есть — до некоторой степени. Если ты собираешься сохранить свою душу чистой и непорочной, то выбрал для этого малоподходящую компанию, Булло назвал тебе имя девушки?

— Да. Кристиан Стюарт. Мы играли вместе, когда были детьми, — тихо ответил Скотт. — Я поклялся делать все, что вы потребуете, и делал. Я не изменился. Но к этому случаю не могу относиться так, как вы. Вот и все.

— Ты позволяешь мне грабить и святотатствовать, но запрещаешь трогать Кристиан Стюарт. Почему?

Скотт ответил твердо:

— Бить можно того, кто способен дать сдачи. Девушка думает, что помогает человеку, попавшему в беду. На самом же деле она шпионит для преступника, и, если об этом узнают власти, ее могут повесить. — Поза Лаймонда ничуть не изменилась: со стороны могло показаться, что он дружески беседует с приятелем. Уилл заговорил с внезапной страстью: — Я бы скорее дал отрубить себе руку, чем поступил бы так с девушкой.

— Не сомневаюсь, — сказал Лаймонд, вертя в руках сухую травинку. — И, как обычно, пожертвовал бы всем и вся ради своих принципов. Но окинь же своим суровым оком другую сторону медали. Ты расписал вред, какой нанес я этой леди. Но задумывался ли ты о пользе? Не стала ли она счастливее после того, как явился я? Без ложной скромности скажу — она очарована, в самом лучшем смысле этого слова. Не стала ли ее жизнь более волнующей, полной, осмысленной? Не гордится ли она тем, что может оказать услугу любезному, во всем покорному ей кавалеру? Да, да и да. И, наконец, если узнают власти, падет ли на нее позор, потерпит ли она хоть какой-нибудь ущерб? Ни в коем случае. Ее сочтут невинной жертвой обмана, и все проклятья обрушатся на мою, как всегда неуязвимую, голову. Видишь — три против одного. При этом я ни словом не обмолвился о тех преимуществах, которые в результате получаю я. А они огромны.

Усталый ум Скотта не мог отличить истину от софистики. Юноша откинул одеяло и поднялся. Стоя спиной к Лаймонду, он сказал голосом обиженного ребенка:

— Не понимаю, как вы могли так поступить.

Лаймонд тоже внезапно встал.

— Не понимаешь, как я мог поступить так? Бог мой — да ведь это чисто женская логика. О чем мы с тобой говорим — о моральных догмах вообще или о наборе моих привычек? Если в твоей душе таится святой, я бы с удовольствием подразнил его. Но, черт возьми, я не позволю тебе с твоей чадящей свечой вторгаться в души моей потемки. К тому же то, что ты там найдешь, лишит тебя сна. — Лаймонд вытянул свои длинные пальцы, ухватил Скотта за плечо и развернул лицом к себе. — Ты мне не веришь? Могу представить доказательство. Если бы ты, мой милый, был последователен в своих выводах, то ожидал бы такого документа.

Уилл Скотт взял бумагу, которую протянул ему Лаймонд. Письмо было адресовано просто: «Хозяину».

«Оставляю это в надежде, что в один прекрасный день вы объявитесь в Флоу-Вэллис. Вы уже успели обнаружить, что в остальных отношениях ваш визит оказался тщетным. Джентльмен, с которым вы хотите встретиться, — господин Сэмюэл Харви, а он находится в Англии, и вам трудно получить к нему доступ.

Но это нетрудно для лорда Грея. Предложение, сделанное им, состоит в следующем: он берется доставить господина Харви на север и устроить вашу встречу с ним, если вы предоставите в распоряжение лорда Грея некоего Уилла Скотта из Кинкурда, наследника Бокклю, находящегося в настоящее время у вас. Детали предприятия предоставлены на мое усмотрение, и с этой целью я готов встретиться с вами в любое время в одном из моих замков. Мои передвижения, вне всяких сомнений, известны вам.

Чтобы получить доступ ко мне, вам достаточно лишь сказать, что у вас послание относительно господина Харви».

Письмо было подписано: «Джордж Дуглас».

Скотт чувствовал себя так, словно ему накинули петлю на шею. Он знал, что лицо его бледно, а веки внезапно отяжелели, что он с трудом держал глаза открытыми. Уилл взял себя в руки и сказал даже с некоторой долей иронии:

— Понимаю. Еще одно испытание? Догадываюсь, что Грей хочет заполучить меня после приключения в Хьюме. А в Хьюме я прославился вашими стараниями.

— Частично, — возразил Лаймонд, — и своими собственными.

Пораженный, может быть, смятением на лице Скотта, хозяин вдруг неудержимо расхохотался. На мгновение показалось, что смех душит его помимо воли, и изумленный Скотт впервые со дня их встречи заметил в своем командире внешние признаки крайней, смертельной усталости. Отсмеявшись, Лаймонд снова заговорил:

— Так на чем же мы остановились? Не правда ли, трудно решить, кому можно доверять, а кому нет? В самом деле: fide et difflde [44] — такова мораль этой несложной истории. Не доверяй никому — и ты проживешь счастливую жизнь и умрешь, ненавидимый всеми — а до этого будешь полезен мне. Присядь. — Скотт снова опустился на свои одеяла. Лаймонд взял письмо из рук юноши и выпрямился. — Я показал тебе это потому, мой будущий анахорет, что не собираюсь использовать тебя как предмет торга. У меня есть нечто иное, в чем Джордж Дуглас гораздо больше нуждается, — это информация. А если так ничего не получится, то, мне кажется, я смогу сам достать заложника, который стоит — уж ты не обижайся — двоих из нескончаемого приплода Бокклю. А в этом, — добавил он с преувеличенной любезностью, — как и во всем остальном, мне понадобится твоя помощь.

Скотт улегся на свою подстилку, малодушно сдаваясь:

— Ясно. Если дело обстоит так, то я помогу… Если сумею. — Сон одолел его, и веки сомкнулись.

— Конечно, поможешь, — ласково сказал Лаймонд и набросил на юношу одеяло. — Ибо, мальчик мой Уилли…