Глава 6

Моя скульпторша лежит на паркете и обливается кровью. Дверь продырявлена, как решето.

Я открываю ее и выскакиваю на лестницу, но, не успев пробежать и половины пролета, слышу, как на улице пулей сорвалась с места машина. Нет смысла нестись как угорелому. Чувак, саданувший из автомата, слишком намного опередил меня.

Поднимаюсь на несколько ступенек и опускаюсь на колени рядом с Клод. Она получила добрых полдюжины маслин: одну в правое плечо, три в грудь, две в левую руку... Она жива, даже не потеряла сознания. Ее глаза полны слез.

– Маленькая моя Клод, – шепчу я. – Подонок! Клянусь, я его достану!

В открытую дверь вижу лица соседей, осторожно высунувшихся на лестничную площадку.

– Вызовите «скорую», быстро! – кричу я им. Я знаю, что больше ничем не могу помочь малышке. Чтобы ее починить – если ремонт вообще возможен, – требуется отличный врач с карманами, набитыми дипломами...

– Сан-Антонио... – бормочет она.

Она хочет мне что-то сказать, и я готов отдать свой выходной костюм, чтобы ее выслушать, но знаю, что малейшее усилие может стать для нее роковым.

– Помолчи, киска моя, мы поговорим позже... Приезжает «скорая». Малышку несут в нее через двойной ряд зевак в пижамах. Когда появляются парни из ближайшего комиссариата, я показываю им мои бумаги и делаю краткое резюме драмы.

– Если узнаете что-то новое, звоните мне в Париж. Я сажусь в свою машину и на полной скорости гоню в сторону славной столицы...

Ночь я заканчиваю в отельчике недалеко от конторы. Встав рано утром, принимаю ледяной душ, потом звоню в версальскую больницу узнать о состоянии Клод.

Дежурный мне говорит, что ей сделали ночью срочную операцию, но состояние ее очень тяжелое и пока нельзя сказать ничего определенного.

Эта новость вызывает у меня грусть, но, в конце концов, пока есть жизнь, есть и надежда. Клод молодая и крепкая и раз не отдала концы сразу, то выкарабкается.

Я одеваюсь и иду перекусить в кафе. Стаканчик кальвадоса, и я снова готов идти в атаку.

Покупаю газеты, чтобы посмотреть, во сколько должны собраться министры четырех великих держав. Встреча назначена на четыре.

Чем бы мне до этого заняться? К шефу я решаю не ходить. Я не в настроении петь ему романсы, глядя на его безупречно белые манжеты... Нет, схожу в Лувр. Имею я право познакомиться с Lонтескье, если мне этого хочется?

Кажется, я не бывал в знаменитом музее с того времени, когда был студентом. Спрашиваю, где зал статуй, и смотритель в галунах отвечает, что в подвале. И вот я прохаживаюсь между Дианами, Венерами, героями, херувимами, античными воинами и разными бородачами.

Дохожу до бюстов и довольно скоро узнаю Монтескье. Встав перед ним, я чувствую себя кретином. Чего я ждал от этого визита? Что Монтескье расскажет мне новый анекдот?

Похлопываю его по щеке.

– Чего-то ты бледноват, – говорю я ему. – И холодный, как собачий нос!

Какой-то тип останавливается и смотрит на меня.

Этот длинный мужик, косящий, как заяц, ошеломленно таращится на меня, потом едва заметно пожимает плечами и уходит.

Конечно, я похож на чокнутого.

Снова смотрю на папашу Монтескье. Я не очень силен в скульптуре, но все-таки понимаю, что это не бог весть какой шедевр. Вообще-то сделан он неплохо, аккуратно, но любитель искусства никогда не захочет иметь дома копию этой штуки... Она может заинтересовать только литератора из-за личности изображенного... Сильно сомневаюсь, что у Вольфа были друзья литераторы. Он был скорее завсегдатаем стадионов. Все это довольно таинственно... Тем более таинственно, что кто-то без колебаний всадил автоматную очередь в дверь Клод, чтобы заткнуть ей рот... Почему с ней сыграли эту злую шутку? Просто потому, что я был у нее и мог узнать, что она сделала копию этого паршивого бюста? Заводя игру в «почему» дальше, быстро подходишь к вопросу: почему для кого-то так опасно, что я узнаю об этой работе? А если оставить игру в «почему», возникает вопрос: как убийца узнал, что я у малышки Ринкс? Потому что следил за ней или, наоборот, он следил за мной?

Если верна вторая гипотеза, это означает, что, несмотря на нашу инсценировку, Анджелино не поверил в «несчастный случай» с Вольфом.

Темно, как в пузырьке с чернилами!

Я снова хлопаю Монтескье, уже сильнее. Это почти пощечина.

– Если бы ты мог говорить, то много чего порассказал, да, старина?

Монтескье начинает действовать мне на нервы. Я строю ему страшную рожу и ухожу