Глава 2

После того как все слабонервные приведены в чувство, над корзинкой, придерживая пузо обеими руками, склоняется дежурный полицейский.

Затем, констатировав, что я самый свежий из группы, он спрашивает дрожащим голосом:

– Что тут случилось?

– По всей видимости, преступление, – отвечаю, – потому что я сильно сомневаюсь, что тот тип (я указываю на корзину) сделал это, бреясь.

Шутка, хотя и предназначенная таким гигантам мысли, как этот блюститель порядка, ни у кого не вызывает смеха.

Я отвожу продавца голов в сторону и предъявляю ему мое служебное удостоверение.

– Старина, я бы хотел услышать вашу версию случившегося...

– Мою что?..

– Вашу точку зрения. Эта человеческая голова не могла добраться сюда сама. Ей это было бы сложновато!

В глазах курчавого мускулистого продавца требухи столько непонимания, что я закрываю свои, дабы избежать головокружения.

– Я не понимаю, как это могло случиться, – уверяет он.

– Где вы храните ваш ливер?

– В холодильных камерах в подвале.

– Вы оставляете их наваленными в корзинах?

– Нет, раскладываю по полкам...

– То есть корзину вы наполняли сегодня утром?

– Ну да. Самое позднее два часа назад... Я был вместе с моим работником, он может вам подтвердить.

– Ладно, вы подняли груз. А что было потом?

– Потом... Ну, он пошел за остальным... У нас столько товара, что приходится делать несколько ездок.

– Получается, что человеческую голову подсунули к скотским уже здесь?

Его глаза вылезают из орбит. Протяни руку, и они упадут прямо в нее. Если через год и один день он за ними не явится, они станут собственностью банка моргал.

– Получается так, – соглашается он. – Наверное, ее сунули, когда меня здесь не было.. Сделать это совсем нетрудно... Тут постоянно ходит туда-сюда много народу... Никто ни на кого не обращает внимания...

По-моему, он сказал практически все, что знал. Пока я его интервьюировал, Берю вытащил голову неизвестного месье из корзины и положил на разложенную на полу тряпку.

Не знаю, приходилось ли вам уже видеть человеческий чайник, отделенный от каркаса и четырех дополняющих его конечностей. От себя могу сказать: зрелище отвратное.

Берюрье отложил в сторону свои рыбацкие инстинкты, чтобы заняться своим прямым делом Он жестом предлагает требушатнику приблизиться. Бедняга подчиняется.

– Вы знаете этого господина? – осведомляется Берюрье.

Торговец осматривает серую вещь, на которую ему указывают, и качает головой.

– Никогда не видел!

Насколько я могу судить, голова принадлежит мужчине лет сорока. Ее владелец имел довольно крупный нос с горбинкой, маленькие седеющие усики и пышную набриолиненную шевелюру с проседью. На подбородке я замечаю бородавку с черными волосками... Раздвинутые губы открывают зубы в великолепном состоянии. Это может усложнить работу по установлению личности умершего, поскольку обычно в подобных случаях дантисты ценные помощники.

– Ты у меня признаешься, крысиная морда! – рычит Берю на требушатника. – Думаешь, мы поверим твоей туфте? Я тебе скажу, в чем правда: это ты обезглавил этого месье отрезанием ему головы...

– Плеоназм, – сухо замечаю я. Берюрье вытирает рукавом соплю, вылезшую от возбуждения из его носа.

– Обезглавить отрезанием головы – это плеоназм, – настаиваю я. – Ты бы лучше поштудировал словари, вместо того чтобы ходить на рыбалки!

Он протестует взглядом.

– Естественно, – продолжаю я, – этот малый отрезал башку у ее владельца и попытался ее загнать, чтобы увеличить свою прибыль!

Продавец кишок и прочего ливера плюхается на стул, оставленный Гродю.

– Какой кошмар! – хнычет он. – Подстроить такое мне! Тут продавец субпродуктов несколько загибает.

– Хватит ныть, – советую я. – Я думаю, что злую шутку сыграли главным образом с ним!

При этих словах заявляются господа полицейские из ближайшего комиссариата. Ажаны в неизменных пелеринах, как и полагается, оттесняют толпу. Комиссар начинает быстрое расследование, в результате коего устанавливает, что в зале требухи никто ничего подозрительного не заметил. Я удерживаю Берюрье за рукав, потому что достойный инспектор хотел бы заняться всем сам. Но эта история не наше собачье дело, как говорит один мой знакомый собаковод. Как вы знаете, в полиции обязанности служб и отделов строго разграничены. Стоит вам сунуть нос в епархию соседа, и он устроит жуткий шухер на самом верху из-за того, что у него отнимают любимую кость.

Комиссар, проводящий предварительное расследование, принадлежит к категории сухарей-служак. Должно быть, этот малый штудирует по ночам при свете свечей специальные журналы и считает себя пупом мироздания.

Он недвусмысленно дает мне понять, что эта голова принадлежит ему и, каким бы асом я ни был, самое лучшее, что я могу сделать, это ограничиться ролью свидетеля.

Я отвечаю этому кретину, что данный обрубок человеческого тела меня абсолютно не интересует и если он хочет, то может сожрать его с уксусом. И добавляю, что на его месте высушил бы ее на манер индейцев, чтобы иметь у себя на камине оригинальное украшение.

За сим Гродю, Берюрье и ваш друг Сан-Антонио отваливают и направляются в соседнее бистро поправить здоровье.

После четвертого стаканчика Берюрье приходит в полную форму.

– Я бы сейчас с удовольствием чего-нибудь пожрал, – признается он.

Хозяин тошниловки сообщает нам, что у него есть кулебяка размером с бычью голову. Толстяк опрокидывает стакан на рубашку.

Как и следовало ожидать, газеты устраивают вокруг этой истории большой шум. Вечерние брехаловки выпускают специальный выпуск с шапкой на четыре колонки и фотографией отрезанной головы на полстраницы.

Удобно устроившись у себя дома, я узнаю из трудов щелкоперов, что полиция провела обыск во всех помещениях рынка, включая холодильные камеры, но не нашла ничего аномального. Котелок как с неба свалился: никаких известий об остальных частях тела.

По общему мнению, речь идет о преступлении маньяка. Убийца расчленил труп и будет избавляться от него по частям, разбрасывая их в разных местах. Прям девиз словаря «Ларусс»: «Я сею на всех ветрах!»

Остальные части трупа надо ждать, как продолжения многосерийного фильма. Благодаря наличию морды малого есть надежда, что удастся установить его личность. Потому газеты печатают ее на первой странице.

Остается ждать.

Следующий день не приносит ничего нового. Судебный врач и эксперты осмотрели голову и на этой основе составили следующее описание жертвы:

И все. Вот с этими господами из криминалки и придется работать!

Если серьезную прессу занимают эти сведения, то юмористические издания выбрали наши (мою и Берю) головы в качестве объекта для острот!

Нас изображают в виде быков или санкюлотов, потрясающих отрезанной башкой.

Старик просто в бешенстве. Он вызывает нас чуть ли не каждую минуту, с тем чтобы сообщить, что нам совершенно не нужно привлекать к себе внимание общественности столь скандальным способом. Едва я начинаю ему объяснять, что мы оказались впутанными в эту историю помимо своей воли, он меня резко перебивает.

Утром третьего дня об обезглавленном еще ничего не выяснено. Пресса продолжает издеваться над нашими мордами в меру своих способностей. Я держу злость в себе, что очень вредно для нервов... Любой ядерный реактор в плане энергии – банановая кожура в сравнении со мной. Гнев Старика становится просто невыносимым. Этот яйцеголовый (не знаю, применимо ли данное выражение к человеку, у которого на голове столько же волос, сколько на подошвах ног) всегда злится на всех вокруг, если что-то не ладится!

Скоро он начнет винить меня в том, что Франция проиграла войну тысяча восемьсот семидесятого года с Пруссией.

Итак, на третий день в моем кабинете звонит внутренний телефон. Я как раз изучаю дело о подпольном радиопередатчике, который смастерили два народных умельца. Снимаю трубку, и язвительный голос босса выплевывает:

– Немедленно зайдите ко мне вместе с Берюрье! Я встаю и иду в соседнюю комнату за Толстяком. Он, вооружившись линейкой, показывает Пино, как вчера упустил леща минимум в сто граммов весом.

– Нас ждет Старик, – говорю я. – Чувствую, сейчас начнется новый сеанс полоскания мозгов. Он мне показался любезным, как голодный зверинец...

Берю со вздохом бросает линейку на стол и ухитряется при этом опрокинуть чернильницу на штаны Пино, который издает жуткий вопль. Мы направляемся к гидравлическому лифту.

– Лысый меня достал! – заявляет Берюрье, однако причесывается перед аудиенцией. – Вот увидишь, я ему скажу пару ласковых.

Он вытирает свою беззубую расческу о галстук цвета бордо, сдувает перхоть, снегом усыпавшую лацканы его пиджака, и сует зажженный окурок во внешний карман своего клифта за четырнадцать разноцветных шариковых ручек.

Недовольный и смутно встревоженный, я стучу в дверь.

– Входите!

Как всегда в серьезных случаях, патрон стоит, прислонившись к батарее. Его череп цвета слоновой кости блестит, глаза тоже.

– Привет, шеф!

Он не отвечает, ловким движением хватает развернутую на его столе газету, удостоверяется, что мы внимательно слушаем, и начинает читать:

– "Обычно полиция объясняет свои неудачи тем, что первые свидетели запутали след. На что она сошлется в данном случае, где первые свидетели полицейские?"

Он бросает газету к нашим ногам, и я вижу, что он выделил прочитанный абзац синим карандашом.

Подождав десять секунд, он спрашивает ледяным голосом:

– Что скажете?

Берю пожимает плечами.

– Все журналисты – козлы!

– Не говорите мне о козлах! – гремит голос Старика. – Хватит с меня того, что последнее время я слышу только о быках и коровах!

Обращаясь непосредственно ко мне, он спрашивает:

– Что вы об этом думаете?

Я выдерживаю его взгляд, явно выпущенный на заводе холодильников.

– Патрон, я понимаю ваше раздражение и разделяю его. Но что я могу поделать? Да, случай, будь он проклят, захотел, чтобы мы стали свидетелями этой мрачной находки, но ведь не мы же ведем расследование!

Он готов взорваться, но мое спокойствие действует на него благотворно, и он возвращается к батарее греть свои бубенцы.

– Именно поэтому я и вызвал вас обоих... Мне надоело видеть вас мишенями для острот прессы. Поскольку наши коллеги из криминальной полиции оказались неспособными раскрыть это преступление, делом, в неофициальном порядке, займетесь вы...

– Мы?

– Вы и Берюрье! И мне нужны быстрые результаты, слышите? Даю вам неограниченный отпуск, используйте его с толком!

Он щелкает пальцами.

– Это все!

Мы прощаемся с ним поклоном, затем ставим правую ногу перед левой, потом левую перед правой, и повторение этих операций выводит нас из кабинета.

Закрыв дверь, Берюрье подмигивает мне.

– В каком-то смысле все прошло не так уж плохо!

– Ты так считаешь?

– Отпуск... Можно спокойно заняться этой историей, а?

Я пожимаю плечами.

– Как же, спокойно! Ты слышал его проповедь? Он хочет получить быстрые результаты! Ставлю «штуку» старыми, что через час он вызовет нас снова и спросит, как продвигается дело...

Берюрье вытаскивает свой окурок и сует его в рот.

– С чего начнем?

– Сходи к «братьям меньшим», чтобы узнать, чего конкретно они добились. Спроси их между прочим, публиковалось ли фото головы в иностранных газетах... Черт побери! Не мог этот тип дожить до сорока пяти лет, абсолютно ни с кем не общаясь! Должен же он был говорить «доброе утро» консьержке и покупать газеты!

– А может, он жил в собственном доме и не умел читать? – делает мудрое предположение Берюрье и добавляет: – А ты?

– Что – я?

– Чем в это время будешь заниматься ты?

– Размышлять о твоем остроумии. Тут работы хватит надолго...