Даррелл ЛоренсМой брат Ларри

ЛОРЕНС ДАРРЕЛЛ

МОЙ БРАТ ЛАРРИ

Я понимаю, что писать о моем брате Ларри - примерно как идти по минному полю. Когда-то я издал книгу, в которой он был одним из центральных персонажей. Я хотел написать вполне невинный и, как я надеялся, забавный шарж. К моему огорчению, кое-кто усмотрел в этом злобный выпад. Дошло до того, что один литературный мэтр (и большой поклонник Ларри) спросил его, намерен ли он "реагировать". Ответ был вполне в духе моего брата: не моргнув глазом он сказал, что вызвал меня на дуэль в Гайд-парке, но был вынужден ее отменить, поскольку его не устроил мой выбор оружия - кобры, к которым он издавна питает необъяснимое отвращение.

О Ларри-писателе я судить не берусь; о Ларри- спорщике, остряке и мистификаторе я могу говорить вполне компетентно. В споре он настолько напорист и изворотлив, и уже через несколько минут вы с изумлением обнаруживаете, что почва ушла у вас из-под ног и вы отчаянно защищаете ту самую позицию, которую хотели опровергнуть.

Дураков он выносит с трудом, ну а когда они его по-настоящему разозлят, достает из своего речевого арсенала острую, как клинок, фразу и разом заставляет их умолкнуть. Однажды на приеме он целых полчаса довольно добродушно терпел некую особу с мушиными мозгами, сплетавшую вокруг него паучью паутину лести. Но потом она допустила роковой промах, поинтересовавшись его работой. "Вы сейчас что-нибудь пишете?" - спросила она, дрожа от нетерпения. С тем же успехом можно было бы спросить врача о том, кого он лечит. Ларри неохотно признался, что работает над книгой. Надо было обладать поистине слоновьей толстокожестью, чтобы не остановиться, но дама в порыве слепого восторга лезла напролом. Заглавие - это так важно, верно? Как будет называться его новая книга? Этого Ларри уже не мог стерпеть. "Я назову ее... "Не сейчас... муж смотрит".

Он обладает удивительной способностью внушать людям веру в себя. За всю мою жизнь я ни от кого другого не получал такого горячего ободрения, как от него, и если я чего-то добился, то не в последнюю очередь - благодаря его поддержке. Тонизирующее действие его слов распространяется не только на меня. Помню, как-то раз в Лондоне Ларри пришел ко мне в гостиницу - за пазухой у него была предусмотрительно припрятана бутылка бренди. Мы уселись в обветшавшем викторианском холле, где дежурил ночной портье, и приступили к уничтожению бренди. Проведя ловкий блиц-опрос, Ларри через пять минут выяснил, что портье лелеет тайную мечту проехать по Африке на велосипеде, но не верит в осуществление этого честолюбивого замысла. Огорченный его пораженчеством, Ларри немедля взялся за дело. Полчаса он рассуждал о велосипедном путешествии по Африке с таким заразительным пылом, что можно было подумать, будто это и его заветное желание. Мои слабые попытки указать на отдельные недочеты в его аргументации ("Вода в Сахаре не проблема, если знаешь, где искать") отметались в сторону. Когда он кончил, не только у портье, но и у меня не осталось никаких сомнений, что велосипедная прогулка по Черному континенту - самая чудесная и простая вещь на свете. Ларри еще не успел уйти, как портье засел за составление списка походного снаряжения (особо прочные шины, запасные камеры); его глаза горели энтузиазмом. Насколько мне известно, человек этот до сих пор работает ночным портье, но в тот день он на несколько ослепительных часов превратился в Стэнли, Ливингстона, Бёртона и Сесила Родса в одном лице.

Щедрость Ларри нередко принимает и более материальные формы. Помню, мы с ним зашли в один паб в Сохо и встретили там какого-то несчастного, потрепанного поэта, глубоко удрученного тем, что за целый год его ни разу не напечатали. Поэт он был плохой, но Ларри это ничуть не смутило: он обработал бедолагу по полной программе, и через час тот буквально сиял от самодовольства. На прощанье Ларри - хотя с деньгами у него тогда было очень туго - выписал поэту небольшое вспомоществование: чек на пять фунтов. Ларри тратит деньги очень осторожно, но раздает их с необыкновенной щедростью именно раздает, никогда не дает в долг - и часто больше, чем может себе позволить. В прошлом году он приехал на Рождество ко мне в зоопарк в Джерси и без памяти влюбился в нашего льва. Он подробно расспросил меня об условиях его содержания, я сказал, что клетка неплохая, хотя и маловата. Мы хотели бы поставить другую, побольше, и подобрать льву пару, но у зоопарка пока нет на это средств. Немного спустя Ларри прислал мне чек "на новую клетку для льва". Я усматриваю в этом первые проблески интереса Ларри к естествознанию - и, разумеется, намерен всячески их поощрять.

Одно из самых замечательных, на мой взгляд, свойств Ларри - самоирония. После войны я приехал к нему на Кипр, где он возглавлял информационное агентство. Как раз тогда достраивалось новое здание для этого агентства, и Ларри с глубочайшим интересом следил за ходом строительства. Когда наступил торжественный день и долгожданный переезд наконец состоялся, я зашел посмотреть, как Ларри устроился на новом месте. Он сидел в необъятном зале за столом размером с бильярдный и просматривал почту. Вид у него был чрезвычайно внушительный - настоящий финансовый магнат. Распечатав очередной конверт, он тяжело вздохнул и сказал: "Прибыль от последнего моего сборника составляет пять фунтов одиннадцать с половиной шиллингов. Надо следить за этим, не то и оглянуться не успеешь, как дойдет до шести". Моя первая книжка вышла одновременно с книгой Ларри и в том же издательстве. Во всех воскресных газетах напечатали анонс с громким заголовком: "Головокружительный взлет братьев Даррелл". Я показал газету Ларри - он внимательно прочел объявление и бросил на меня торжествующий взгляд: "Поздравляю. Мы выступаем с цирковым номером: парим над ареной на высоте 300 футов в обтягивающих трико с блестками. Ты срываешься в воздушную бездну, а я, повиснув на трапеции вниз головой, пытаюсь сфокусировать взгляд, чтобы успеть схватить тебя за ноги на лету".

Он владеет тем же искусством, что и Уайльд, Сидни Смит и другие выдающиеся мастера устного жанра: взяв самое рядовое событие, превратить его при помощи умелой отделки, неожиданного ракурса и горстки сравнений в нечто такое, отчего слушатели буквально умирают со смеху. Перед выходом в свет очередного тома "Александрийского квартета" Ларри говорил, что планирует следующую рекламную акцию: наша мама, облаченная в бикини из шкуры леопарда, выедет на Трафальгарскую площадь верхом на верблюде - комизм рассказа достигал такого накала, что под конец вам казалось, будто все это происходит на самом деле и у вас на глазах.

У меня была секретарша, которая панически боялась встречи с Ларри, хотя я изо всех сил убеждал ее, что он не людоед. Настал день рокового свидания. Я знал, что беспокоиться нечего - девушка была исключительно хороша собой: зеленоглазая, с каштановыми волосами и кожей цвета персика со сливками. Ларри хватило одного взгляда: он немедленно включил обаяние на 50 миллтонов вольт и принялся уверять ее, что Тициан переворачивается в гробу из-за того, что лишен возможности написать ее портрет. Два часа напролет Ларри занимался только ею, попутно вливая в себя неимоверное количество моего вина. Когда он наконец ушел, я сказал: "Ну что, все оказалось не так уж страшно?" - "Еще бы, восторженно воскликнула она, - нисколько не страшно, только... он всегда такой трехмерный?"

Очень точную, на мой взгляд, характеристику его ораторского мастерства дала одна юная дама, которая однажды, когда Ларри гостил у нас на Рождество, три часа просидела у его ног, завороженно слушая его разглагольствования. Я потом спросил у нее, о чем он говорил, и из ее ответа вы поймете, какой колдовской силой обладают речи Ларри.

"Понятия не имею, о чем он говорил, - сказала она, - но готова слушать его часами".