"Сэр Вальтер Скотт и его мир" - читать интересную книгу автора (Дайчес Дэвид)

ГЕРМАНСКИЕ УВЛЕЧЕНИЯ

Что еще важнее — он пал жертвой германского поветрия, занесенного в Шотландию главным образом стараниями Генри Маккензи. Оглядываясь с высоты прожитых лет на германскую «лихорадку» конца XVIII века, Маккензи писал: «Вероятно, именно немецкая поэтическая школа, с которой к этому времени познакомилась британская публика и которая чрезвычайно пленила молодежь одушевлявшими ее теплыми чувствами и своими романтическими сюжетами, сообщила сей (восторженно-яркий. — Д. Д.) стиль английской поэзии… Указанное романтическое течение в поэзии разделялось на два потока: один устремлялся в сверхъестественные области художественного вымысла, другой в равной мере истекал из обыденной жизни и питался горестями и радостями простонародья». Таким образом, и Маккензи, и Скотта пленил сентиментально-романтический дух немецкой литературы конца XVIII столетия. В апреле 1788 года Маккензи выступил перед Эдинбургским Королевским обществом, которое было основано в 1783 году при его участии, с «Докладом о немецком театре», уделив особое внимание «чувствительным и трогательным сочинениям». Этот «Доклад», опубликованный затем в «Трудах» Общества, Скотт прочел взахлеб. «В Эдинбурге, — вспоминал Скотт в 1830 году, — где примечательное сходство немецкого языка с нижнешотландским побуждало молодежь обращаться к сему новооткрытому литературному источнику, образовалась группа из шести-семи близких друзей, которые надумали поучиться немецкой речи». Скотт, разумеется, вошел в эту группу, а в декабре 1792 года она влилась в класс немецкого языка, которым руководил немец-лекарь по имени Виллих, практиковавший в Эдинбурге.

Вспоминая впоследствии о полосе своих германских увлечений, Скотт подчеркивал, что немецкие драматурги «отвергли формализм единств 65» и «стремились, впадая порой в неправдоподобие и крайности, вывести на подмостки жизнь в ее самых невероятных противуречиях и беспредельном разнообразии типов». Он также выделял «их вымышленные сюжеты, их балладную поэзию и прочие ветви их литературного древа, особо приспособленные к воплощению сумасбродного и сверхъестественного». Первым плодом немецких штудий Скотта явился выполненный в апреле 1796 года перевод чрезвычайно популярной баллады Бюргера 66 «Ленора», в которой призрак мертвого жениха похищает героиню и сочетается с ней под сенью могилы. Восторги друзей склонили Скотта напечатать перевод анонимно вместе с его другим более вольным переложением «Дикого охотника» того же Бюргера. Таким образом, небольшой томик, изданный без указания имени автора, — «Погоня и Уильям и Елена» — был первой публикацией Скотта. А первой книжкой, которую он выпустил под собственным именем, тоже стал перевод с немецкого (1799) — «Гёц фон Берлихинген» Гёте.

Все это были ученические поделки, и в известном смысле можно утверждать, что германская «лихорадка» увела гений Скотта с верного пути или по крайней мере способствовала его однобокому развитию, заставив сосредоточиться на нелепых сентиментальных сюжетах, дававших скудную пищу тому волнующему ощущению хода истории, связи тогдашнего цивилизованного образа жизни с давними законами и обычаями, которое позднее так впечатляюще проявилось в его романах. Больше того, Скотт хоть и с увлеченностью занимался немецким, однако грамматику так до конца и не освоил, да и в словарном запасе у него были зияющие пробелы. Человеку, способному перевести «Mein Kloster ist Erfurt in Sachsen» 67 как «Мой монастырь занимается торговлей», предстоит, несомненно, еще учиться и учиться немецкому. И все же именно переводы немецких образцов и подражания им положили начало литературной деятельности Скотта. Как образно писал сэр Герберт Грайерсон 68, «немецкая литература дала толчок, превративший молодого антиквара и всеядного книгочея в писателя-творца, зажгла огонь, в котором любовь к истории и древностям сплавилась с любовью к поэзии и романтике». Тем не менее величие Скотта-писателя зиждется на фундаменте куда более основательном, чем этот сплав.