"Дети Атлантиды" - читать интересную книгу автора (Сигел Ян)

Глава четвертая

Проснувшись утром, Ферн подумала, что чувствует себя так же, как наутро после смерти мамы. Тогда, открывая глаза, она понимала, что мир навеки изменился. Исчез один из камней фундамента ее существования, ее жизнь потеряла устойчивость, душа металась от неуверенности на краю разверзшейся пропасти. Годами она возводила между собой и бездной стену, строила ее из мелких планов, осуществленных желаний, повседневных забот. Она пыталась закрыть не только саму пропасть, но даже и намек на нее. Теперь стена рухнула, широкий мир со всеми своими мрачными сторонами оказался совсем рядом. Ферн чувствовала себя раздетой и испуганной, как будто слабый поток какой-то неясной энергии начал растекаться по ее венам, наполняя новой силой.

За завтраком Ферн постаралась вести себя как обычно. Элайсон, с бледными губами и синяками вокруг глаз, выглядела невыспавшейся.

— Я видела здесь бродячую собаку, — сказала она миссис Уиклоу. — Если она снова появится, прогоните ее. Я не хочу, чтобы около дома бегала эта псина, она может быть опасной.

Ферн под столом толкнула ногу Уилла.

— Миссис Уиклоу тоже не любит собак, — сказала она, стараясь не встретиться глазами с домоправительницей.

— Да уж, так и есть, — отозвалась миссис Уиклоу, но не упомянула Лугэрри.

— Вы здоровы? — заботливо спросила Ферн у Элайсон.

— Конечно, здорова, — огрызнулась Элайсон.

Ближе к полудню прибыл приятель Элайсон, вызвавшийся посмотреть амбар. Это был загорелый человек с выбритой головой и с акцентом, в котором угадывался бывший кокни. Он был одет в итальянские джинсы, плотно обтягивавшие его ляжки, и в кожаную куртку с оторванными рукавами, богато украшенную кнопками. Элайсон называла его «Ролло, дорогой», а он ее — «дорогая», «дорогуша», «лапочка» и даже «душка». Он явно хотел распространить свою заботу и на Ферн с Уиллом, потрепав Уилла по волосам с подозрительной нежностью, но Элайсон быстро отбила у него охоту общаться с детьми.

Они вместе отправились в амбар, чтобы посмотреть на состояние «Морской ведьмы», но Ферн с Уиллом быстро ушли, потому что начались разговоры об интерьере открытого плана, о многоярусной структуре, разметке, перспективе и Фенг Шу. Не сговариваясь, брат и сестра отправились на холм и сели на бугорок, откуда могли обозревать свои владения. Было солнечно, и становилось все жарче. Ветерок приносил стрекот кузнечиков, жужжание пчел, дальнюю песенку птицы. Смутно доносилось журчание реки. Белые облака гонялись за своими тенями на пустоши.

— Все так мирно, — сказал Уилл. — Никто не поверит, что где-то здесь, совсем рядом, обитает дьявол.

— «Всюду под солнцем есть зло», — процитировала Ферн так мрачно, что Уилл обернулся и задумчиво посмотрел на нее.

Они долго молчали, прежде чем она решила перевести беседу в другое русло.

— Прошлой ночью ты опять ходил во сне.

— Правда? Я ничего не помню. Хотя мне снился странный сон. Очень странный…

— Ну, продолжай.

— Мне казалось, что я встал. Я чувствовал, что проснулся, но знал, что на самом деле сплю, и поэтому мне не было страшно. Я бы сошел с ума, если бы думал, что это не сон.

— И что же происходило?

— Я спустился по лестнице, прошел через холл к гостиной…

— Зачем?

— Не знаю, — ответил Уилл. — Это было частью сна. Ты же не знаешь во сне, что и зачем ты делаешь. Вобщем, в гостиной все было по-другому: комната была та же, но она стала гораздо больше, а потолок оказался выше, я его даже почти не видел, а камин показался мне огромным, как пещера, в нем полыхал огонь, но пламя было голубым и холодным. Комната была освещена бледным светом, и все вокруг тоже стало голубоватым. Этот ужасный идол стоял около огня, только он очень вырос, а глаза у него были живые, вовсе не каменные, и сильно сверкали, как глаза зверей сверкают в темноте.

— Он говорил? — быстро спросила его Ферн.

— Не помню. Смешно, когда я это описываю, кажется, что это очень страшно, но во сне я не боялся, я просто оцепенел. Я встал в центр круга посреди комнаты, и все закружилось вокруг меня, и я больше не видел стен, как будто стоял в гигантском ледяном круге, и на меня лился свет. Огонь горел на краю круга, но он не грел, он был тоже ледяным. Она тоже была там, только снаружи, не в круге.

— Элайсон?

— Вроде бы да. Вернее, похожая на Элайсон, но немного другая.

— Больше?

Задумавшись, Уилл помолчал.

— Выше. Да. Я уверен, она была выше. И похожа на ведьму. Из-за глубоких теней от голубого огня ее лицо напоминало череп, рот ее был кроваво-красным, а красное платье при свете холодного пламени

тоже стало кровавого оттенка. Она задавала мне вопросы, а я отвечал на них, хотя глубоко внутри я понимал, что это не очень хорошо. — Он обернулся к сестре и спросил с тревогой: — Я прав? Чем больше я об этом думаю, тем больше все это кажется не совсем сном. Ферн…

— Все в порядке, — сказала она. — Только скажи мне, помнишь ли ты ее вопросы?

— Помню только один. Она спросила меня об исчезнувшем сокровище, и я собирался сказать ей об Атлантиде, но у меня в сознании возникла другая картина — пираты с ножами в зубах, шахматная доска, наполненная золотыми монетами, и «Морская ведьма» с пиратским флагом на ее мачте — и я не упомянул об Атлантиде.

— Это было замечательно, — сказал Ферн.

— Ты видела, как я шел с закрытыми глаза?

— Да.

— Куда я шел?

— В гостиную, — ответила Ферн. — Я пошла за тобой. Для меня комната была обычных размеров, но, как ты и сказал, там был круг с пентаграммами внутри, и голубой огонь, и оживший идол. Он говорил. И я не была в забытьи, мне это не снилось. И никогда в моей жизни мне еще не было так страшно.

Солнце светило прямо на них. Совсем рядом жужжали пчелы. Кузнечики тоже приблизились и устроили концерт цыганских гитар. Однако ночь и ночной кошмар не отступали.

— Нам нужна помощь, — сказала Ферн.

— Гас Дипсдэйл?

— Нет. Думаю, нам надо оставить Элайсон с ее приятелем в амбаре и отправиться в далекую прогулку. На своих двоих.

Они взяли из холодильника бутылку лимонада, а миссис Уиклоу сделала им бутерброды.

— Далеко не ходите, — предупредила она, — и не потеряйтесь. В вересковой пустоши легко заблудиться, особливо когда туман опустится. «Эльф за руку ведет» — так это называют. Хотя сегодня славный денек, да таким и будет до вечера, а Ферн сама схожа с эльфом. Что мне сказать мадам, если она спросит, где вы?

— Ничего, — ответила Ферн. — Нечего ей беспокоиться из-за пустяков.

Лугэрри ожидала их на выступе холма, она лежала так неподвижно, что бабочка чуть не села ей на нос. Ферн подумала, что волчица, как и Рэггинбоун, так умеет сливаться с окружающей ее природой, что может превратиться в стебли травы и дикие цветы, в бугорок земли и в летящий ветер, но может мгновенно вернуться назад в свое естество, только помыслив об этом. Еще Ферн подумала, что мы все — часть огромного Бытия, реального мира и мира теней, солнечного света и тьмы, и понять и принять это — значит сделать первый шаг к отрицанию собственного «я», к утверждению духовного начала. Чтобы понять ветер не только как движение молекул, но и как пульс воздуха, как собственный пульс, нужно самой стать ветром и лететь вместе с ним над танцующей травой до самого конца неба…

— Ферн! — взволнованно крикнул Уилл и требовательно схватил ее за руку.

— Да?

— Сейчас ты показалась мне похожей на привидение, может быть, мне померещилось? Сегодня все так необычно…

— Тебе померещилось, — сказала Ферн.

Они последовали за Лугэрри через вересковую пустошь к отдаленной возвышенности, где каменная скала, прорвав зеленый ковер, устремлялась к Небу, у этой скалы их ждал Рэггинбоун, его истрепанное ветром одеяние сливалось с камнем.

— Ну? — спросил он. — Вы нашли?

— Нет, — ответила Ферн. — Плохи наши дела.

Она представила брата, и они уселись по обе стороны от старика, неожиданно обнаружив, что после долгой ходьбы на жаре им очень хочется пить. Ферн никак не удавалось отвинтить крышечку на бутылке, но Рэггинбоун сделал это с легкостью. Уилл предложил ему бутерброд. Паника, охватившая Ферн, когда Уилл сжал ее руку, немного улеглась в присутствии Наблюдателя. Она чувствовала себя ребенком в чужом взрослом мире, а он был ее союзником, во всяком случае, она надеялась на это.

— А что, Лугэрри действительно принадлежит тебе? — спросил Уилл, протянув зверю корочки хлеба.

— Нет, — ответил Наблюдатель. — Она принадлежит самой себе. Быть вместе со мной — это ее личный выбор, сделанный давным-давно. Я предупреждал ее тогда, что это опрометчивый выбор.

— Гас — священник — сказал, что имя Лугэрри обозначает «человек-волк», — продолжал Уилл. — Она действительно… оборотень?

Рэггинбоун вздохнул:

— Возможно. Возможно, она когда-то им и была. Любишь послушать интересные истории?

Уилл кивнул головой.

— Очень хорошо. Тогда я расскажу одну историю. Однажды… жила-была волшебница, которая охотилась в северных лесах далеко-далеко отсюда, принимая волчье обличие. Первое время она была осторожна и избегала встреч с человеком, но постепенно увлеклась охотой, забыла об осторожности и стала убивать даже себе подобных. Тогда люди обратились за помощью к могущественному колдуну. Он наложил на оборотня страшное заклятье: оставаться зверем до тех пор, пока заново не откроет в себе человеческую природу. Волчица должна была являться к нему каждые сто лет, и как только в ней снова оживет настоящая женщина, колдун должен был вернуть ей человеческий облик. И вот ей пришлось уйти из деревни, в которой она жила, и остерегаться других волков, которые чувствовали в ней чужака, и в одиночестве прятаться в лесах. Она бегала на свободе, пока могла, и пила горячую кровь, пока та не стала обжигать ее горло, и когда она захотела взвыть от тоски, у нее это не получилось, потому что оборотни молчаливы, как привидения. Когда истекли сто лет, она отправилась искать колдуна и нашла его. Он посмотрел в ее человеческие глаза и увидел там женскую душу.

— И он не вернул ей прежний облик? — воскликнул Уилл, у ног которого лежала Лугэрри.

— Он не смог, — ответил Рэггинбоун. — Он потерял свое могущество, и никто другой не мог снять его заклятье. Поэтому она осталась с ним, сначала в надежде, что со временем ему удастся освободить ее, потом — кто знает? — уже по привычке или да же привязавшись к нему. Привязанность — лучшее из свойств человека. Конечно, если бы она убила его, заклятье тут же рухнуло бы. Но она уже не чудовище, — он улыбнулся Уиллу, который смотрел на него с сомнением и с грустью. — Не придавай этому значения. Это всего лишь сказка.

— А почему колдун потерял свою силу? — спросила Ферн.

— Потому что он преувеличивал свое могущество, пытаясь делать то, что лежало за пределами его возможностей. Как только честолюбие начинает превышать способности, тут же начинаются несчастья.

— Может быть, ему удастся восстановить свое могущество?

— Вряд ли, — Рэггинбоун быстро глянул на Ферн из-под нахмуренных бровей. — Потраченный или впустую растраченный Дар вернуть невозможно.

«Дар, — так сказал идол. — Если у нее есть Дар…»

— А что такое Дар? — спросила Ферн.

— Это уже другая история, — ответил Наблюдатель. — Я вам уже одну поведал, теперь ваша очередь. Догадываюсь, что вам есть чем поделиться.

И тогда они все рассказали ему. Ферн описала Элайсон-Элаймонд, их проникновение в ее комнату и то, что они там нашли. Уилл добавил рассказ о своем «сне», при этом Ферн украсила его рассказ деталями, свидетельницей которых она была. Сначала Рэггинбоун вставлял некоторые замечания: «Шкура дракона», — сказал он о перчатках. «Электронная безделушка», — язвительно бросил о телевизоре Элайсон. — Новый способ делать старинные трюки. Хрустальный шар, возведенный в куб. Элайсон любит следовать за модой. Однако она делает кое-что, чего я не знаю… — И Рэггинбоун замолчал. Брови сошлись над переносицей, рот сжался. Он глубоко задумался.

— Мне кажется, пора объяснить нам, что происходит, — наконец сказала Ферн. — Или мы упадем в яму, не зная, что она у нас на пути.

— Да, согласен. — Наблюдатель мрачно посмотрел на брата и сестру. — Вы знаете слишком много, но слишком мало для того, чтобы обезопасить себя. Мне это не нравится. Вы слишком молоды для таких неприятностей, но неприятности, — увы! — не считаются с возрастом.

— Я уже взрослая, — сказала Ферн, забыв свое недавнее ощущение. — И к тому же вы просили моей помощи. Нашей помощи.

— Я просил вас найти кое-что, — поправил ее Рэггинбоун. — А вместо этого вы нашли…

— …трудности, — весело сказал Уилл.

— Ну, так и быть. — Наблюдатель рассеянно толкнул бутылку с лимонадом. Некоторое время он молчал. Брат и сестра ждали, когда он заговорит, Ферн подумала, что это так же, как ждать, когда распустится цветок.

— С чего начать? — пробормотал наконец Наблюдатель. — Самое трудное — начать. Корни этой истории так глубоко…

— Начните с Атлантиды, — сказала Ферн.

— Ах, да. Атлантида. Мы так мало о ней знаем. Древнейшая из цивилизаций, прекраснейшие города, облагодетельствованные Даром, обреченные… Все позади. Потомки тех, кто спасся оттуда бегством, хотя теперь их осталось совсем мало, всегда были гонимы. Лишь они сохранили древние документы и никогда не показывали их историкам. Но слухи всегда оказываются сильнее любых запретов. Это был всего лишь остров и ничего больше, высокомерная метрополия, управляющая островной империей еще в доисторические времена. Могущество метрополии держалось на странном круглом камне, размером со змеиное яйцо. Лоудстоун. Никто не знал, откуда он появился. Считалось, что он попал туда из Другого мира, не просто с другой планеты, но из другой вселенной, хотя откуда возникло это знание — никому не известно. Он не соответствовал ни одному нашему физическому закону. Пространство вокруг него сворачивалось, а люди, жившие рядом, навсегда резко изменялись. Изучая документы того времени, я пришел к выводу, что этот камень не просто из другой вселенной, он сам — другая вселенная, некое совершенное создание, доведенное до невероятно сконцентрированной материи в виде сферы. Только это объясняет экстраординарное могущество камня.

— Это невозможно, — возразил Уилл. — С одной стороны, он маленький, как булавочная головка. С другой — сила притяжения должна была бы искривляться вокруг него.

— Сила притяжения в двух разных мирах может означать два разных понятия, — заметил Рэггинбоун, — и размер булавочной головки зависит от размера булавки. В любом случае, это всего лишь теория. Мы можем быть уверены только в том, что атланты использовали свою силу, чтобы учиться и учить, строить и создавать, управлять, главенствовать и, несомненно, угнетать. Они называли себя людьми, владеющими Даром, и те из них, у которых Дар проявляется наиболее сильно, становились людьми почитаемыми, наделялись властью и представляли аристократию страны. Атланты завоевывали новые земли, распространяя на их обитателей свои необыкновенные способности. Потомки этого племени существуют и в наши дни. Правда, с тех пор людей, владеющих Даром, называют по-другому: ведьмы, колдуны, сдвинутые, дети Атлантиды.

— Что такое Дар? — прошептала Ферн. — Что это означает?

— Телепатия, телекинез, телегносиз. Возможность передвигаться во времени между настоящим и прошлым, настоящим и будущим, между данным миром и его тенью. Дар заявляет о себе самыми разными способами. Но ты должна сознавать, что наделена им, и должна научиться им пользоваться, иначе он становится слабее. Неспроста его называют шестым пальцем. Его нужно опасаться, нельзя пользоваться им легкомысленно, злоупотреблять им смертельно.

— Смертельно для кого? — спросила Ферн.

— Это было смертельно для атлантов в конце их существования. Они были одержимы идеей браков среди себе подобных, законом запретили браки с иностранцами, стараясь воспроизвести как можно больше людей, наделенных Даром. Вслед за этим неизбежно началось ослабление породы, беспомощность, болезни и даже слабоумие. Появились идиоты с замашками гигантов, диктаторы, движимые страстями и маниями. Зорэйн, последняя королева Атлантиды, была наделена невероятной силой, но ей хотелось большего… — Ферн внезапно вспомнила выражение нечеловеческой алчности на лице Элайсон —…ей хотелось проникнуть за границы мира, пройти Врата Смерти, оставаясь живой, и вернуться неизмененной. Она, конечно, была сумасшедшей. Только мертвый может пройти эту границу, это знание запретно для живых. Древние Духи, которых мы называем Бессмертными, бывали в том мире, но смертные должны умереть, прежде чем попадут туда, даже те, которые обладают Даром. Зорэйн хотела пройти этой дорогой с открытыми глазами, нарушив первый закон Бытия. Она решила, что может воспользоваться субстанцией другой вселенной, чтобы сделать себе ключ, который откроет Врата Смерти, и так она достигнет того измерения, откуда эта субстанция появилась. И тогда она использовала свой Дар, чтобы уничтожить его источник. Она вдребезги разбила Лоудстоун.

— Я не понимаю! — воскликнул Уилл, очень серьезно воспринявший рассказ Наблюдателя. — Несомненно, Врата, которые вы упоминаете, всего лишь некий символ, ведь их в действительности невозможно увидеть. Но даже если бы это было возможно, как она могла знать, что ключ откроет эти Врата?

— Если у вас есть ключ, то замок к нему найдется, — сказал Наблюдатель. — Найдете замок — откроете дверь. Ты правильно чувствуешь, Врата — это символ, но каждый символ несет в себе истину. Если хочешь, я покажу тебе Врата. Они всегда рядом.

Он встал рядом со скалой и сделал мягкий жест обеими руками. Постепенно на поверхности скалы появилась арка, а в ней — дверь. Она выглядела очень старой, казалась непрочной, доски, из которых она была сделана, стали серыми от непогоды, кольцо, за которое надо было бы потянуть, чтобы открыть дверь, поржавело, вися без движения. Однако между досками не было зазора, и по краям двери не было ни щелочки. Внешне это была обычная дверь, как миллионы других дверей, но от нее шло магнетическое излучение, одновременно пугающее и притягивающее. Ферн почувствовала, как ее неодолимо тянет к скале, однако ее ноги онемели от ужаса.

— Не приближайся! — мягко, но настойчиво сказал Рэггинбоун, и образ двери стал медленно угасать, а скала приобрела прежний вид.

— Ты будешь знать, когда придет момент открыть дверь, — продолжал он. — До той поры ты можешь увидеть дверь много раз, можешь не увидеть ни разу, она может выглядеть такой же или совсем другой, но ты ее всегда узнаешь. Трепет перед Вратами никогда не уменьшается.

— Расскажите о Зорэйн, — напомнила Ферн, взяв себя в руки. — Она открыла дверь?

— Сомневаюсь, — ответил Рэггинбоун. — Ты почувствовала силу двери даже тогда, когда она была закрыта, но если она откроется, энергия того, что находится за дверью, немедленно взорвет нашу вселенную. Мы не знаем, что произошло на самом деле. Действия Зорэйн привели к тому, что Атлантида исчезла навсегда. Археологи узнали о ней совсем немного, а люди, владеющие Даром, не смогли проникнуть взглядом на тысячелетие назад, чтобы раскрыть тайну. Кто-то считает, что разрушение Лоудстоуна привело к искривлению земной коры под островом, другие утверждают, что были разрушены основополагающие законы. Что бы ни было причиной, но огромная приливная волна обрушилась на остров, а вслед за ней начался шторм, ужасней которого мир не припомнит. Изменились очертания континентов, горы стали островами, океан затопил низменности. Атлантида ушла под воду, и морская бездна поглотила ее. Не осталось ни камешка, и даже создания, живущие в глубине вод, не могли сказать, куда делся остров. Что случилось с ключом — мы можем только догадываться. — Он замолчал, разглядывая свои ладони. — Но мы не разгадали этой загадки до сегодняшнего дня.

— Вы искали его, — неожиданно все поняв, сказала Ферн. — Это были вы? Мы видели вас в фильме Элайсон. Вас было двое, вы вглядывались в дым. — Она непроизвольно улыбнулась. — Вы — ученик волшебника.

— Бедный Фантоди. Он не был удачливым волшебником. — Глаза Рэггинбоуна устремились в далекие времена. — А я не был его учеником… Что было хорошо для меня, а еще лучше для него. Кандидо Гобби… — Он играл с именем, как будто оно принадлежало кому-то еще. Кандидо — не такой уж и чистосердечный. Бездомный мальчишка, ставший шулером, бессовестным и аморальным. Он вырос в Кэйрекандала, овладев, как он думал, мудростью, рисковал Даром, который не оценил по достоинству, и наконец потерял. Вместе с ним он потерял уважение, силу и индивидуальность. Довольно трудно учиться жить без того, что составляло твою сущность. Что такое волшебник без волшебства? Всего лишь человек без своей работы. Говорят, в таком положении проявляется истинный дух, но так считают люди, которые никогда ничего не лишались.

— Кэйрекандал, это ваше настоящее имя? — спросила Ферн.

— Это имя я получил в честь моего Дара, как Элайсон стала называться Элаймонд. Был такой обычай.

— Элайсон очень опасна? — спросил Уилл.

— Очень. Голод, который снедает ее, не знает насыщения. Дорога, по которой ты идешь, очень часто зависит от того, как и в связи с чем ты впервые обнаружила свой Дар. В детстве ее обижали, и она с такой силой мстила за это зло, что сама не осознавала этого, не понимала, что пользуется своим могуществом во имя ненависти, которая определила ее будущие поступки. — Говоря это, Наблюдатель долго и серьезно смотрел на Ферн, обдумывая все, что он знал о ней. В лучах солнечного света ее лицо было мягким, как лепесток цветка, и лишь намекало на формировавшийся характер. Он глядел на нее с сомнением, с любопытством, угадывая многообещающую волю, но он был почти уверен, что злобы в ней не будет. «Шестой палец, — подумал он. — Если он у тебя есть, используй его. Используй его. Нам нужна его сила».

— Скажите, почему она хотела поймать лошадь? — вспомнила Ферн и сама удивилась этому ходу мыслей.

— Это был единорог, — ответил Рэггинбоун. — Возможно, она верит в силу его рога, хотя известно, что она не столь уж велика. Единорог появился в результате мутации. Тот, которого ты видела, вероятно, конь-ветер. Конь-ветер — это дух воздуха, а не настоящее животное, а духи воздуха редко владеют магической силой.

Наступило молчание. Наблюдатель смотрел на раскинувшуюся перед ними вересковую пустошь, вслушивался в шум, издаваемый деловитыми насекомыми, впитывал безмятежность летнего дня.

Когда он, наконец, заговорил, голос его изменился, он стал мягче, но несмотря на это в нем слышались тревога и даже страх.

— Меня больше всего беспокоит идол. Я был вызван в виде духа и не мог ясно видеть, что происходит, Уилл был в трансе, но ты, Ферн, видела все. Тебе повезло, Элаймонд была сосредоточена на круге и забыла об остальном. А вот идол… он ведь каменный, он не мог повернуть голову.

Ферн вздрогнула, внезапно замерзнув, несмотря на жаркое солнце.

— У него двигались губы, — сказала она.

— Это стоило большого напряжения. Он — воспринимающее устройство, статуя языческого божества, которая может быть использована в качестве передатчика Бессмертным, которого она представляет. Раньше Древним Духам поклонялись, как богам, а они ненавидели человека и страстно желали подчинить его себе. Религиозные верования давно зачахли, и теперь большинство этих Духов спит, а остальные почти потеряли свою силу. Немногие из них выдержали испытание временем, приспособились и нашли дорогу к человеческим сердцам. Но ты, Ферн, видела трех из них, когда Элаймонд вызывала их в круг: Старую Ведьму, Охотника и Ребенка. Сильные Духи редко появляются самостоятельно. Они предпочитают общаться через передающие устройства, через порабощенные души, через амбулантов.

— Объясните, что такое «амбулант»? — спросила Ферн.

— Живые существа, человек или животное, в которые проникает Дух. Их называют «одержимые». В животное проникнуть легче, люди часто оказывают сопротивление, но когда человек принимает захватчика, за соответствующее вознаграждение, конечно, тогда уж от оккупанта не отделаться.

— Какой ужас! — воскликнул Уилл. — Вы хотите сказать, что кто-то, кого мы знаем…

— Одержимость имеет свои отметины, — продолжал Рэггинбоун. — Может быть замедлен процесс старения, иногда портится кожа, иногда выдают глаза. При вторжении могут мгновенно поседеть волосы. Но Дух, который глубоко погружается в украденное тело, по мере его старения теряет свою силу. Поэтому самые сильные Духи контролируют нескольких амбулантов, передавая через каждого только часть своих мыслей и своей силы. Боюсь, что Элайдмонд заключила смертельный союз с одним из них.

— И кто же ее Дух? — спросила Ферн.

— Он есть, — ответил Рэггинбоун, и его лицо покрылось мрачными морщинами. — И этого достаточно.

— Но у него же есть имя?

— У него много имен и много лиц. И тем не менее он един, Он самый старый из всех самых старых, самый могущественный из всех могущественных. Если он схватит, то уже не отпустит, его разум никогда не спит, если он возненавидит — то это навсегда. Раз Элаймонд обратилась к нему, значит, ее алчность превосходит не только рассудительность, но и здравый смысл.

— Но если он так могуществен, — сказал Уилл, — то как же нам с ним бороться?

— Никак, — ответил Наблюдатель. — Ни у вас, ни у меня нет на это сил. Это все равно, что бороться с ураганом.

Несмотря на безнадежный тон конца беседы Ферн все-таки ощущала поддержку Рэггинбоуна. Вернувшись домой, она посмотрела в словаре значение слова «телегносиз» — «знание об отдаленных событиях, полученные без помощи обычных чувств».

Ночью ей приснилась боль, ужасная боль. Ферн и вообразить не могла, что может быть так больно. Боль была в животе, в самой сердцевине тела. Боль разрывала, кусала невидимыми зубами, раздергивала на части. Желудок свело судорогой, бедра широко раздвинулись, и из нее хлынула кровь, резкими толчками пульсируя между ног. Она кричала, но никому не было до нее дела.

— Эли Гиддингс! — Над ней склонилась узколицая женщина. — Вам должно быть стыдно, вы устроили такую суету из-за пустяка. У меня было семеро детей, и вы были седьмой, но никто так не тревожил меня.

Затем откуда-то снизу раздался другой голос:

— Слишком быстро. Чересчур скоро…

И тогда боль улетучилась, а между ног, извиваясь, возникло белое, голое нечто, похоже на безволосую крысу, и она подняла это, и ее наполнила любовь, которая унесла прочь даже воспоминание о страданиях. Она плакала о любви, но когда она поднесла маленькое существо к груди, оно не стало сосать, глаза его были крепко закрыты, а крошечные конечности повисли, как ручки и ножки куклы.

— Оно мертво, — сказал один из голосов. — Заберите его…

И вот она стоит где-то на узкой дороге и смотрит на мужчину с длинными кудрявыми волосами, которые блестят на солнце, как позолоченные, и с изысканным профилем, будто бы сделанным из фарфора. Но он проскакал мимо и не взглянул на нее. Ее сердце забилось от голода и злости, и эти чувства заполнили то место, где прежде была великая любовь.

Потом Ферн оказалась в полях и превратилась в Элис, а Элис стала Ферн, и она увидела, что стоит по щиколотки в грязи, с испачканными кровью руками. Вдалеке виднелся дом под двускатной крышей, над ним курчавились облака. Она вызывала молнию и слышала ответ. Она не видела темного человека, подбиравшегося к ней, она видела только красивого мужчину в далеком доме и свет свечей, золотящийся в его кудрявых волосах. По ее приказу пламя свечей разгоралось все сильнее, пока не дотянулось до потолка, пока сверху не обрушилась гроза. Фарфоровый профиль раскололся от жара, она чувствовала вкус огня и крови, но ей было мало. Ушедшая любовь оставила пустоту, которую невозможно было заполнить.

Внезапно Ферн испугалась, ей захотелось вырваться на свободу. Сон опутал ее, как паутина, связал мысли липкой лентой, но она все же оборвала его и сразу попала в мир иных сновидений.

Наутро Ферн выглядела совершенно измученной, и теперь наступила очередь Элайсон обратить внимание на тени вокруг ее глаз.

— Мне снились плохие сны, — сказала Ферн, а про себя подумала: «Что бы сказала моя собеседница, если бы я назвала ее Элис или Элаймонд».

Это был странный день. Они пошли на пляж с Гасом и Мэгги Динсдэйлами. Элайсон тоже пошла с ними. Со стороны казалось, что обычные люди отправились на повседневную прогулку. Мелкие волны набегали на песок и, убегая обратно, оставляли на берегу пузырьки пены, исчезающие под лучами солнца. Люди ежились от порывов ветра, Северное море было ледяным. Несмотря на холод, Элайсон решила искупаться, и все смотрели на ее худенькое тело и волосы, развевающиеся, как дым под налетающим ветром. Длинные мокрые волосы прилипли к спине и стали похожи на крысиный хвост. Красный купальный костюм обтягивал тело, словно кожа.

— Вы ПОЧТИ похожи на русалку, — вспоминая кадры из фильма, сказала Ферн, когда Элайсон вышла из воды.

— Да она и есть русалка, — добавил Гас. — Лорелея из тевтонских народных сказок, которая своим волшебным пением завлекает на погибель незадачливых рыбаков. Вы должны знать почему Гейне. Вы проделывали это в прошлом, Элайсон?

— Не говорите ерунды, — смеясь, ответила она, и капельки морской воды заблестели у нее на лице.

Ферн повернулась и пошла к воде, чувствуя за спиной холодный, настойчивый взгляд.

В море появилось что-то, чего там раньше не было: какой-то белый обломок, крутясь в волнах, плыл к берегу. Ферн знала, что это ребенок из ее сновидений и что она не должна смотреть на него. Глянув через плечо на Элайсон, Ферн внезапно почувствовала жалость. Она стала думать о том, как Элайсон относится к своему Дару, который может дать ей все, кроме того, что она на самом деле хочет. Страстное желание матери иметь дитя, которое умерло в ее теле, было одержимостью, лишенной здравого смысла. Мщение, завоевание, триумф — все становилось бессмысленным и бесполезным, как крошки, которыми хотят утолить голод гиганта. Внезапно она поняла, почему Элайсон хочет открыть Врата. Не для того, чтобы получить Силу — это она может говорить Древнему Духу. Элайсон нужна Смерть. Царство Смерти, если такое место существует. И наблюдая за Элайсон, Ферн впервые увидела, как та беспощадна.

Непроизвольно Ферн снова посмотрела на море, но поверхность его была пуста, только еще не опавшие пузырьки пены лежали на песке.

Ферн с Уиллом не могли понять, как Элайсон будет искать ключ, и будет ли она вообще это делать.

— Конечно, она не догадывается, что у нее есть конкуренты, — рассуждала Ферн. — Она поняла, что мы что-то разыскиваем, но не знает что. Пусть себе думает, что мы ищем пиратские сокровища. Она, должно быть, считает, что если мы найдем ключ, то тут же отдадим его ей.

— Но ты ведь еще не нашла ключ? — спросил Уилл.

— Не нашла, хоть и искала, — ответила сестра.

Элайсон уехала в Лондон только во вторник на следующей неделе. За это время дважды звонил Робин, и хотя Ферн удавалось немного поговорить с ним, она решила не будить его дремлющий здравый смыл. Вместо этого она наносила отцу удары ниже пояса, говоря с ним голосом тоскующего ребенка, напоминая ему о планах, которые они строили на это лето и все время повторяя, что в Йоркшире без него вовсе не весело. В конце концов, рассуждала она про себя, их проблемы никто не назвал бы веселыми. Робин заверял ее, что скоро вернется, после чего вступала Элайсон, быстро растолковывая, что он не может отменить важных визитов к ее друзьям в Америке. Ферн оставалось только надеяться на его отцовские чувства, которые должны были перебороть издательский азарт.

Утром в понедельник Ферн попыталась зрительно представить отца, который вернется, смущенный, как рыцарь, опоздавший к началу сражения и появившийся на поле битвы тогда, когда ему там уже нечего делать. Хорошо бы он попросил Элайсон уехать, но скорее всего, он попросит ее остаться. И если случайно столкнется с каким-либо удивительным явлением, то постарается найти этому любое объяснение, как бы нелепо оно ни было. Слегка угнетенная этими размышлениями, Ферн отправилась в деревню, якобы для того, чтобы запастись апельсиновым соком.

На обратном пути она увидела Элайсон, беседовавшую с мотоциклистом. Ферн, желая остаться незамеченной, постаралась пройти стороной. Мотоциклист подъехал к тротуару, Элайсон стояла на некотором расстоянии от него. Ее голос звучал резко и повелительно. Только позже Ферн вспомнила, что за все время беседы мотоциклист так и не поднял щитка своего шлема, закрывающего голову и шею, несмотря на то, что ему, наверное, было очень жарко. Тем более, что на нем еще были черные перчатки с крагами, черная кожаная куртка, блестящие черные джинсы и тяжелые ботинки. Его машина выглядела очень громоздкой, но она резко рванулась с места и в движении сразу обрела равновесие. Элайсон быстро пошла в Дэйл Хауз. Ферн, чуть переждав, тоже двинулась к дому.

— Я видела, как вы разговаривали с мотоциклистом, — сказала Ферн за ужином, с тайным желанием увидеть растерянность на лице Элайсон.

— Ты видела… Да!.. Мотоциклист. Он заблудился. Ему нужна была дорога на Уитби. Надеюсь, что я правильно указала ему направление.

— Она соврала, — позже сказала Ферн. — Он не спрашивал у нее дорогу. Он местный, мы его уже несколько раз видели.

Строители прибыли в то утро, когда Элайсон уехала в Лондон. Это были Ролло и два его помощника. Ферн и Уилл были разочарованы, когда увидели, что вечером, уходя, строители заперли дверь в амбар. Слишком дружеское поведение Ролло, особенно по отношению к Уиллу, стало еще более пугающим.

— Кто за это будет платить? — бормотала Ферн. — Папочка ничего не давал, кроме словесных обещаний.

В среду она решила, что необходимо все разузнать.

— Их наняла Элайсон, — доложила она Уиллу. — Это значит, что она в состоянии платить, хотя неизвестно, как она договорилась с папочкой. Конечно, он не откажется выложить денежки независимо от размера счета, ты же знаешь, какой он. И все-таки она сильно рискует. Интересно почему?

Но на этот вопрос пока еще не было ответа.

Рано утром следующего дня перед Дэйл Хаузом остановился очень длинный, очень белый автомобиль. Верх его был открыт, обивка сияла чистотой, металлические детали блестели, на них не было ни единого пятнышка. Он был так же неуместен на узкой йоркширской дороге, как акула в аквариуме. Волосы водителя сверкали так, будто они были хромированы, а светлый шелковый костюм, как будто сшитый специально для этого случая, выгодно обрисовывал его изящную фигуру.

При взгляде на него выражение лица миссис Уиклоу стало более чем суровым, а в глазах Уилла появилось насмешливое любопытство. Ферн настороженно поздоровалась с посетителем и сказала:

— Если вы ищете Элайсон, то ее нет. Она только сегодня уехала в Лондон.

— Я оказался здесь случайно, — сказал Джейвьер Холт. — Я навещал одного из своих лучших клиентов в Шотландии. Этим путем было удобнее возвращаться, и, честно говоря, я этому рад.

По мнению Ферн, его объяснение выглядело чересчур тщательно продуманным. Пожалуй, в этом не было необходимости.

— Думаю, ей трудно было отсюда уезжать, — продолжал Холт. — Деревня прелестна, дом очаровательный. Я знаю, как много значат для Элайсон такие вещи. Да, да, она мне говорила, как высоко ценит возможность жить в этом доме.

— Неужели? — сказал Ферн.

— Вы не предложите мне чего-нибудь выпить? — промурлыкал он. — Или хотя бы чашку чая?

— Чай, — сказала домоправительница, вежливо улыбнувшись.

Миссис Уиклоу подала требуемый напиток, ясно показав Ферн взглядом, что она готова кинуться на помощь, если Джейвьер переступит границы джентльменского поведения. Уилл, решив, что гость ему надоел, тихо удалился. Оставшись наедине с Холтом, Ферн со все возрастающей тревогой чувствовала смутную угрозу от его присутствия в доме. Блестящая внешность, вкрадчивая обходительность поведения, его манера слегка поддразнивать ее — все это настораживало.

— А вы не выпьете чего-нибудь? — допрашивал он, — Вы всегда выглядите такой скромницей, но я уверен, что это впечатление обманчиво.

— Вы знаете, что я могу выпить, — ответила Ферн. — В галерее вы видели меня с бокалом шампанского. Вы просто не обратили внимания.

— Прошу прощения. — Извинение было элегантным, но неискренним. — Дело в том, что мое внимание было поглощено вами, а не вашим бокалом. Вы меня интересуете. Совершенная дочь, руководящая беспомощным отцом, совмещая при этом преданность и расчетливость. Интересно, вы когда-нибудь ведете себя плохо? Вы можете выпить, но немножко, у вас есть друзья, но нет бойфренда. Верная картина?

— Может быть, — сказала Ферн. — В некотором роде. Только не понимаю, почему я должна показывать картину, как вы это назвали, — вам или любому другому незнакомцу?

— Разве я незнакомец? Мы с вашим отцом связаны общим деловым проектом. Это поднимает меня до уровня знакомого вашей семьи, если не выше.

— Вы знакомый моего отца, — возразила Ферн, — но не мой.

Она испугалась, что перешла границу вежливости, хотя ей это показалось забавным. Джейвьер, казалось, не обиделся.

— В таком случае, — сказал он, — мне представляется благоприятная возможность расширить наши отношения. Если бы Элайсон была здесь, я бы пригласил ее на обед, Позвольте вместо нее пригласить вас.

— НА ОБЕД? — удивленно повторила Ферн. — Вы хотите сказать, в ресторан? — Со своими сверстниками она иногда заходила в небольшое кафе съесть пиццу или рыбу с картошкой, но никогда не была в ресторане с другим мужчиной, кроме отца. Но шок был не только от приглашения в ресторан.

— Почему бы и нет?

— Здесь такая глушь, — пыталась справиться со смущением Ферн. — Я даже не знала, что здесь есть ресторан. Во всяком случае, настоящий ресторан. — Как истинная жительница Лондона она не представляла себе, что где-то, кроме ее города, может быть хорошая кухня.

— Если только в этом дело…

— Нет! Я не понимаю, почему вы меня приглашаете?

— Попробуйте догадаться…

Миссис Уиклоу, узнав об этом приглашении, стала возражать, долго приводя всевозможные доводы, а Уилл был просто обескуражен:

— Некоторые думают, что ты настоящая девушка…

Но Ферн уже все решила сама. Она чувствовала, что должна быть осторожна, но не знала почему. Ферн не думала, что Холт начнет к ней приставать. Она сказала Уиллу, что должна воспользоваться случаем и выведать у него что-нибудь об Элайсон, но в действительности она просто поддалась его настойчивости и собственному любопытству. Девушка находила Джейвьера Холта одновременно и отталкивающим, и интригующим. Мрачное предчувствие, которое возникало в его присутствии, составляло часть его загадочного очарования.

Она тщательно оделась для выхода, одновременно ощущая себя и девушкой, которая собирается на свидание, и солдатом, который готовится к битве. Ее нарядная одежда осталась в Лондоне, а здесь нашлось лишь простое черное платье, которое приехало в Йоркшир, так как Ферн забрала его из химчистки по дороге в Дэйл Хауз. Сверху пришлось накинуть светлый шелковый жакет Элайсон, который висел на вешалке в холле. Обычно Ферн не одалживала одежду даже у подруг, но в этот раз она подавила свою щепетильность. Импровизированный обед требовал экстренных мер.

— Не понимаю, что это ты так стараешься, — сказал Уилл, критически наблюдая, как Ферн красит ресницы. — Он такой старый, к тому же, как мне кажется, ужасно скучный.

— Я же тебе сказала, — ответила Ферн, — он хозяин Элайсон. Он тоже может быть вовлеченным во все ее дела. В любом случае, мне очень любопытно.

— Любопытство погубило кошку, — сказал Уилл.

— Я не кошка.

Джейвьер повез Ферн в старомодный паб в деревне, название которого Ферн не запомнила. Длинный белый автомобиль катил по деревенской дороге, а по небу разливался зеленый вечер с бледной, еще дневной луной. Паб был прочным каменным сооружением с толстыми стенами, которые должны были защищать от йоркширской зимы. Низкий карниз нависал над окнами, в которых уже желтели огни ламп. Внутри находились малолюдный бар и ресторан, обшитый деревянными панелями, где уже было несколько посетителей. Официантка зажгла свечи, трепещущее пламя ровно загорелось и протянуло между ними мистические нити. Лицо Джейвьера, нечеткое в этом мягком мерцании, напоминало лики византийских святых: у него был такой же мягкий овал, тот же золотистый цвет, те же изогнутые ноздри и миндалевидные глаза, которые прятались в тени под бровями.

— Зачем вы меня сюда привезли? — спросила Ферн, пробуя непривычный для себя джин с тоником и демонстрируя свое безразличие.

— А зачем вы поехали? — усмехнулся он. — Кстати, не мог ли я видеть Элайсон в жакете, очень похожем на этот?

— Возможно, — ответила Ферн. — Светлые шелковые жакеты очень похожи один на другой.

— А этот не великоват ли вам?

— Нет, — ответила Ферн. — Это я слишком мала для него.

Он рассмеялся, как будто искренне, но Ферн уловила в его смехе неправильную ноту, едва различимый диссонанс, как будто веселость должна была быть обязательно показана, хотя ему это не доставляло никакого удовольствия. Скрытая угроза, которую Ферн чувствовала под его лощеной внешностью, казалась гораздо более опасной, чем все, что Ферн уже знала об Элайсон. Однако она не смогла бы объяснить, почему у нее возникло такое ощущение. Иронический юмор, который слетал с его уст, крошечные вспышки, которые возникали и гасли в его глазах, были всего лишь мелкими волнами на поверхности маски, скрывающей своего хозяина. Ее мысли ушли далеко от реальности момента, но перед ней появилось меню, и надо было выбрать еду, и попивать джин с тоником, и вести беседу. Вспомнив о том, как она объяснила Уиллу свое любопытство, Ферн спросила Холта, как давно он знаком с Элайсон.

— Не так уж давно, — ответил он, — если называть это знакомством. Но правильнее было бы сказать, что я знаю всю ее жизнь, вернее, все ее жизни. Я без раздумий могу понять, в каком она настроении. Ничто в ней не может меня удивить. Некоторые встречи оказываются фатальными. Они являются частью того, что неизбежно должно произойти, — минутной, но многозначительной деталью в огромном, непостижимом проекте. Вы такого никогда не ощущали?

Странно, но Ферн подумала о Наблюдателе и сказала:

— Такова ваша встреча с Элайсон?

— А может быть, и ваша со мной…

Джин с тоником был заменен на вино, были поданы закуски. Джейвьер наслаждался едой с видом знатока, но ел без особого аппетита. Ферн мало привлекала еда, напитки — чуть больше. Бургундское было темным и насыщенным, оно лениво, но сильно туманило ее сознание.

— Чем же важна наша встреча? — наконец спросила она.

— Я пока еще точно не знаю, — ответил Холт. — Проект, как я уже сказал, огромен и непостижим, и никому из нас не дано увидеть отдаленное будущее. Очень часто мы можем почувствовать свой путь, но остаемся слепым мотыльком в темноте. Сейчас вам предстоит сделать выбор. О, нет, не курсы или колледж, я говорю о чем-то более серьезном. Перед вами лежит много путей, и все они окутаны тайной. Вы должны выбирать вслепую, как бабочка. Как бы то ни было, мы существа более высокоразвитые, чем насекомые, помимо инстинктов, у нас есть и рассудок, и ощущение судьбы. Очень может быть, что вы обладаете силой. Вы должны научиться управлять этой силой. Я мог бы вас выучить.

— Силой? — У Ферн отчаянно забилось сердце, в горле пересохло. — Что?.. Что вы имеете в виду? Чему вы можете меня выучить?

Он не пропустил выделенное ею слово.

— У вас — красота и юность, — легко сказал он. — Это ваша сила. Однако юность не знает, как распорядиться своим очарованием, а со временем обнаруживает, что все ушло. Я мог бы дать вам полезный совет.

— Спасибо, — ответила с облегчением Ферн, — но не думаю…

— Вы не нуждаетесь в учителе? Жаль. Инстинкт не всегда хороший спутник. Молодые склонны бездумно доверять, верить всему с открытым сердцем — но, послушайте, моя скромная и чувствительная Фернанда… Вы слишком много знаете… для вашего возраста. — Его легкость обернулась серьезностью, он перешел от шуток к угрозе, но с мягкостью, которая смущала ее. — Вы не должны дарить вашу преданность без колебаний, не задавая вопросов, не раздумывая о выборе.

— Что вы мне предлагаете? — прошептала Ферн.

— Образование. В жизни так много всяких разностей, которым вас не обучит и лучший университет. — Он чуть было не начал читать ей нравоучения, что свойственно всем взрослым. Но тут подали горячее блюдо, и он изменил предмет беседы.

Он стал разговаривать об искусстве и литературе, расспрашивая Ферн, что она думает о Босхе и Дали, Мильтоне и Макбете. Кусок баранины на его тарелке был съеден наполовину, и Ферн поняла, что наблюдает за тем, с какой элегантностью он вгрызается в мясо, как его белые зубы прокусывают недожаренную плоть. Моментами встречаясь с ним глазами, она воображала, что сверкающие пятнышки в его зрачках движутся и вылетают оттуда с головокружительной скоростью. («Это дракон, не смотри в его глаза», — невольно пронеслось у нее в голове.)

— Макбет — интересный образ, — сказала Ферн, пригубив вина, — но я думаю, что ведьмы глупы. Как действующие лица в пантомиме.

— Пантомима — это для детей, — сказал Джейвьер. — В искусственном воздухе театра дети смеются над страхом. Это эмоции сказки, безопасной, как игра. Но взрослые знают, что страх — не повод для смеха. Вы уже взрослая, Фернанда? В пантомиме представляют реальный мир, но мир из-за этого не становится менее реальным. Вы верите в колдовство?

— Конечно, не верю, — побледнев, ответила Ферн.

— А вам никогда не мечталось оседлать ветер, погнаться за облаками, поплясать солнечным лучом на лице воды? Вы не хотели увидеть прошлое в пустом зеркале или услышать музыку звезд, скатиться по радуге, вызвать давным-давно умерших? У вас есть воображение, используйте его, оживите его, дайте ему толчок. Сделайте его своим оружием, оружием более мощным и смертоносным, чем все изобретения современного человека. А ваша красота — вы задумывались о ней? О вашей недолговечной юности, вашем скоропреходящем цветении? Вы — как первый цветок, как подснежник, проснувшийся раньше весны. Но вы могли бы превратить вашу красоту в хрусталь, в сталь, которые не подвержены старению, изменению, которым не угрожает время. Подумайте о том, чтобы всегда быть любимой, всегда! Вы можете получить все это, если только захотите! — В его глазах сверкал огонь, но Ферн избегала их. — Вы верите в колдовство, Фернанда? Или вы все еще держитесь за свой страх?

— Кто вы? — спросила Ферн.

Но она уже все знала. Это знание жило в ее подсознании уже давно. Она уже все понимала, когда расспрашивала Рэггинбоуна несколько дней назад. Процесс старения может быть замедлен, могут поседеть волосы… Жилец за маской улыбался, ощущая ее состояние.

— Кто вы?

Ресторан, казалось, растаял, они стояли в середине огромной голой пустоши. В углублениях почвы лежал туман, в воздухе проплывали одинокие деревья без корней. Звезды дрожали, испуская резкий свет. Ветер пробрал ее до костей. Пламя свечи выпрямилось между их лицами.

Его улыбка исчезла, и дубовые панели стен вернулись на свое место.

— Я — Джейвьер Холт, — сказал он с вежливостью, которая не могла ввести в заблуждение. — Кем еще могу я быть?

— Я раньше слышала ваш голос, — сказала Ферн. — Но он раздавался изо рта каменной статуи. Меня заинтересовало, почему ваш голос звучит не много иначе. Теперь поняла: тогда вы были менее вежливы. — Она знала, что должна его бояться, она должна была быть благоразумной и молчаливой, но выпитое вино и какие-то безудержные внутренние силы тянули ее вперед. Это было не любопытство, а необходимость. Необходимость быть уверенной, знать, кто твой враг, знать точные факты и, несомненно, понять свой выбор.

— Вас не звали, — сказал Холт, и тон его был одновременно и резким и мягким.

— А я пришла, — ответила она, — незваной.

— Именно незваной. — Он забыл улыбнуться. — Следовательно, ты видела круг. Неважно. Имеющие Дар обладают ярким воображением, на этом и остановимся. А насчет того, кто я такой?.. Что значит имя? Я мог бы назваться Яхве и Йезриил, Эзаймут и Эзмордис, Ингр и Ману, Бабалукис, Ксикатли. Разве имя передаст сущность души? Можешь ли ты предположить, что я волшебник или демон, человек или сверхчеловек? Ты дитя, которое судит о том, что есть добро, а что — зло. Или имя, простое слово, ставит все на свои места?

— Я не дитя, — беззаботно сказала Ферн, поддавшись на наживку.

— А вот посмотрим. Найди то, что ты ищешь, принеси его мне. Элайсон попытается забрать у тебя этот предмет. Будет еще и бессчетное множество желающих получить его. Но я ничего не возьму. Я открою тебе его секрет, и мы с тобой разделим его могущество…

Вот почему он не разрешал Элайсон вызывать меня, подумала Ферн. Он ей не доверяет и хочет использовать меня в своих интересах…

— Вы хотите указать мне мое место? — резко спросила она. — Это та судьба, о которой вы мне рассказывали? А не могу ли я чем-то вас удивить?

— Умно. — Его губы презрительно скривились. — Удивить меня? Сомневаюсь. Тебя сдерживают твои страхи, ты не в состоянии вырваться на свободу. Для того чтобы решиться, тебе не хватает храбрости.

Ферн подняла подбородок, это быстрое движение вызвало секундное головокружение. Она поняла, что очень пьяна.

— Я не знаю, — неуверенно сказал она. Я должна… Я должна подумать. Пожалуйста, отвезите меня домой.

Он мог отвезти ее домой, он мог отвезти ее куда угодно — у нее даже не возникла мысль о бегстве. Она потеряла ощущение места и времени. Когда она оглядывалась вокруг, ей было понятно, что они все еще в ресторане, хотя комната с барной стойкой тонула в темноте, и посетители и прислуга, казалось, исчезли. Свечи догорали. Другого освещения не было. Она встала — и пол поплыл под ее ногами. Свечи мигнули — и Ферн показалось, что она опять на голой пустоши, под звездным небом, но Джейвьер поднял ее на руки, несмотря на ее бормотание, и отнес в автомобиль.

Она не помнила, как они добрались до дома.