"Дети Атлантиды" - читать интересную книгу автора (Сигел Ян)

Глава пятая

На следующее утро ее разбудил Уилл, колошмативший кулаком по двери комнаты. Он вошел, не дожидаясь разрешения, и устроился на краю кровати.

— Вчера вечером ты напилась, — заявил он тоном обвинителя. — Этот человек втащил тебя в дом. Я не спал, я его видел. Миссис Уиклоу тоже была здесь, она сказала, что не уйдет домой, пока не убедится, что с тобой все в порядке. Она внизу: репетирует, как выказать тебе свое неодобрение. Тебе пора подняться.

Ферн ничего не ответила. От головной боли глаза ее не хотели смотреть на белый свет. В оживающем сознании проплывали обрывки вчерашней беседы, постепенно складываясь в бесконечное воспоминание. Сомнения, не до конца сформулированные вопросы ворвались в ее похмельный разум, тревожа своей непреложностью. Стук в висках не давал ясно рассуждать.

— Как все было с Джейвьером? — допытывался Уилл. — Он что, пытался…

— Что пытался?

— Ферн!

— Нет, не пытался. Не в этом смысле. Хотя кое-что он пытался, как я понимаю… — Она знала, что он — враг, но его вкрадчивые речи нарушили ее душевное равновесие, теперь ей нужны были доказательства того, что Рэггинбоун — друг. Ферн чувствовала, что пришло время, когда нельзя слепо доверяться

инстинкту. В ночном сне она видела себя запутавшейся в паутине, в бесплотной сети предательства и обмана и не знала, как найти выход из ловушки.

— Принесешь мне аспирин? — тихонько спросила она.

— Что он пытался? — настаивал Уилл. — Он что, часть этого колдовского дела и охотник за ключом, да?

— Он — амбулант, — сказала Ферн, осторожно сев на кровати, стараясь не шевелить головой.

— Что?

— Амбулант. Ты разве не помнишь, что нам рассказывал Рэггинбоун. Это чем-то одержимое человеческое существо. У него есть и отличительные знаки: рано поседевшие волосы и неестественно молодое лицо…

— Ты уверена? — Уилл был в шоке. — Ты ведь была жутко пьяная.

— Конечно, уверена. Он был идолом. Он Древнейший Дух, тот, которого Рэггинбоун даже не назвал. Тот, с которым невозможно справиться.

— Он тебе это сказал?

— Почти, — ответила Ферн, стараясь привести в порядок свои воспоминания. — Он сказал, что мог бы называться Яхве или Йезриил, или другими странными именами — Эзаймут, Эзмордис… Остальные не помню. Он управляет и статуей и человеком, он существует во многих людях, и он — множество древних богов — один Дух со множеством лиц. Точно так, как рассказывал Рэггинбоун.

— Эзмордис. Он упоминал что-то похожее. Какая-то долина… Но я не понимаю, почему Джейвьер, или кто бы он ни был, почему он все это рассказал тебе?

— Он хочет меня использовать, — ответила Ферн. — Джейвьер — еще один из тех, кто рассчитывает, что я буду искать ключ. Он не доверяет Элайсон. Он думает… Он думает, что я обладаю Даром.

— Что?

— Ничего. Пожалуйста, принеси мне аспирин, чтобы я стала получше соображать.

Аспирин избавил Ферн от головной боли, но не придал ясности мыслям. В нынешнем состоянии нерешительности она отвергла предложение Уилла пойти поискать Рэггинбоуна и Лугэрри, чтобы доложить им о последних событиях. Ферн хотелось побыть одной и как следует подумать. В кухне она постаралась восстановить доверие миссис Уиклоу и неожиданно получила поддержку.

— Он сам сказал, что вино было для тебя слишком крепким, — нехотя произнесла миссис Уиклоу. — Говорил, что сам, мол, виноват, что заказал такое. Должен был, выходит, раньше подумать. Уж так извинялся! Ну, раз ты говоришь, что он вел себя, как джентльмен…

— О да, — быстро сказала Ферн. — Именно так.

Он превратил ресторан в пустыню под холодным мерцающим небом, но вел себя прилично.

Потихоньку от Уилла Ферн вышла из дому, но не пошла на холм, где могла бы встретить нежеланных союзников, а спустилась вниз к реке. Дорожка вела как раз по берегу реки, и, найдя выступающие из-под земли могучие корни дерева, она села и стала смотреть на Ярроу. Невдалеке молодое деревце упало и перегородило реку, рядом была мель, и поднимающиеся из воды большие камни делили течение на несколько небольших потоков. Дальше, за мелью, река темнела под свисающими над ней деревьями. Даже в солнечный день это место выглядело таинственным и зловещим. Тени листьев дрожали над поверхностью воды, позволяя случайному солнечному лучу только изредка осветить ее.

Ферн долго сидела, запутавшись в своих мыслях и в собственных неуверенных заключениях, одновременно прислушиваясь к щебетанию птиц и к музыке воды, перекатывающейся через камни. Постепенно птичьи песни и мелодии реки вытеснили из головы мрачные мысли. Как уже было однажды, когда она искала Рэггинбоуна, Ферн почувствовала себя связанной с природой, будто ее ноги и руки являлись продолжением ветвей и деревьев, а сердце билось в унисон с шелестом листьев и пульсом земли. Они стали листом и тенью, корнем и былинкой. Рядом появился один из невидимых певцов, малюсенький пучок коричневых перьев с быстрыми глазками, принявший Ферн за продолжение корня, на котором она сидела. Пролетела, сверкая крыльями, стрекоза. Время ускользало незаметно.

Солнце уже добралось до горизонта, когда Ферн наконец пошевельнулась. Теперь она знала, что ей надо делать. Она найдет ключ. Рэггинбоун сказал, что она должна найти его. Джейвьер верил — ей это удастся, тем более, что ключ должен быть в доме и ждет он только ее, поглядывая из-за какого-то угла. Она вспомнила, как Элайсон вызывала духов в круг, вспомнила ее безжалостную требовательность, ее нетерпеливость. Вспомнила презрение идола — презрение Джейвьера — к той, что растрачивала силу по пустякам. И внезапно Ферн, еще не зная вопроса, поняла, кого ей надо спросить.

В Дэйл Хаузе Ролло с двумя своими помощниками работали с утра и сейчас вместе отправились в паб на обед.

— Они забыли запереть амбар, — сказал Уилл. — Давай пойдем посмотрим.

Но там не на что было смотреть. Теперь, когда «Морская ведьма» была вынесена наружу, строение, казалось, потеряло всякий смысл, оно было мрачным и пустынным. Повсюду валялись столярные инструменты и стружки. Луч солнца падал вниз из верхнего окошка, и в нем спиралью завивались пылинки. И прямо перед ними, накрытый защитным покрывалом, стоял квадратный предмет, возможно, картина. Вспомнив единорога, которого Элайсон держала в картине, Ферн подняла покрывало. То, что она увидела, заставило ее сдернуть ткань, не думая об осторожности. Перед ними была арка, более высокая, чем ей казалось раньше, возможно, в десять футов в самой высокой ее точке. Ржавое железное кольцо выглядело отполированным, и цветы, а не лишайник, свисали с перемычки над дверью — странные цветы, как змеи, напоминающие чьи-то длинные гибкие пальцы и кроваво-красные губы.

— Это Врата, — прошептал Уилл.

— Д-дда…

— Рэггинбоун сказал, что они всегда разные.

— Мы можем только чувствовать, что это они. Да, это, должно быть, Врата. Элайсон хочет, чтобы это были Врата, но вещи не всегда представляют собой то, что нам хочется видеть. Что-то должно быть по ту сторону двери, что-то…

— Это же картина, лапочка, — произнес у входа в амбар голос Ролло. — То, что они называют trompe l’oeil. По-французски это значит «обмануть глаз». Картина должна быть завешена, чтобы на нее не попадали пыль, стружки и опилки.

— Мы знаем, что означает trompe l’oeil, — сказала Ферн, быстро оправившись от шока. — Но мне непонятно, почему Элайсон поместила ее здесь? Она не сочетается с кирпичной кладкой, к тому же это наружная дверь. Соответственно, должна быть

и внутренняя?

— Вот и я ей говорю, — раздраженно произнес Ролло. — Говорю ей: сделай окно. За ним — кусок сада или пустошь под снегом, ну что-нибудь такое. Ха! У нее свои идеи. Я сказал ей, что это бессмыслица, но она не желает слушать. Ужас, какая упрямая, эта Элайсон. Создание изысканное и непонятное, прямо колдунья. — Ролло бросил на Ферн взгляд, ожидая ее согласия, но она не обратила на это внимания. — Такая хрупкая! Такая изящная! Такая фарфорово-твердая! Такая резиново-мягкая! Жалкая сучонка! Она и Микеланджело заставила бы нарисовать ее проклятую дверь!

— А это вы нарисовали? — спросил Уилл, указывая на trompe l’oeil.

— Я! По ее требованию! Лично у меня от нее мурашки.

— Как быстро вы это сделали, — заметила Ферн.

— Не-а, — смущенный Ролло заговорил с просто народным акцентом. — Она заказала это месяц назад.

Ферн больше ничего не сказала, она задумалась.

Днем миссис Уиклоу разговаривала по телефону с Элайсон, которая сказала, что приедет в Йоркшир только в субботу.

В Лондоне ее задерживает Джейвьер, решила Ферн. Элайсон, может быть, не знает, что он амбулант. Ему, вероятно, легче управлять ею, когда она думает, что выходит на контакт с Древним Духом только через идола. Холт держит Элайсон в Лондоне, потому что он хочет, чтобы Ферн нашла ключ…

Летом темнота наступает поздно. Закат мешкает, давая отблескам своих поздних лучей долго висеть в небе. Ферн оставила Уилла в кухне, а сама, взяв молоко и тарелку с печеньем, приготовленным миссис

Уиклоу, рано поднялась наверх. Уилл, поныв, как обычно, что нужен телевизор, включил музыку и взял рассказы Джона Бачена, которые нашел в библиотеке дедушки Нэда. Придя к себе в спальню, Ферн поставила молоко и тарелку с печеньем рядом с окном, потушила свет и забралась в кровать. Бледный свет уходящего дня наполнил комнату серебристой дымкой, смягчил очертания предметов, смешав свет и тени так, что жесткие линии пропали и все превратилось в туманную нереальность. Занавески были задернуты, и сквозь стекла лился мерцающий вечерний свет. Ферн сидела очень тихо, обхватив руками колени. Она не притворялась спящей, а только очень терпеливо старалась уловить шепот или зов, призывая его внутренним голосом. Слышит ли он, Ферн не знала, но была уверена, что он к ней придет. Вечер с Джейвьером наполнил ее тревогой и сомнениями, но с этого вечера, хотя она пока еще этого не осознавала, в ней возникла уверенность в своих силах, она чувствовала, что тени отзовутся на ее требования. Ферн могла бы читать при настольной лампе, но боялась, что даже этот слабый свет спугнет того, кто должен прийти. Она рисовала его себе существом, окутанным страданиями, уродливым и одиноким, живущим в веках благодаря смутной памяти сумеречного воображения. Она дотрагивалась до его руки с пальцами разной длины, но она научилась доверять своим ощущениям. Многие вещи иногда оказываются совсем не такими, какими ты их чувствуешь, и домашний гоблин показался ей тенью воображения на границе реальности, его зыбкий образ возникал только в полутьме живого мира.

Медленно тянулось время, и день почти перешел в ночь, когда Ферн наконец увидела его. За окном появился длинный, кривоватый, тоненький, как былинка, палец. Тени за подоконником зашевелились и собрались в маленькую, горбатую фигурку, которая скрючилась в последнем свете дня и робко ждала приглашения в дом, в котором ему никто не отказывал в течение многих сотен лет. К первому пальцу присоединились другие, Крошечная лапа, как паучок, ухватилась за раму окна, затем стали отчетливо видны худенькая ручка и плечо, а за ним и все тельце. Ферн не произнесла ни слова, пока он не попробовал молоко и печенье, затем проговорила его имя. Голос ее был мягче дыхания самого нежного ветра, это был звук, который могли услышать только тени.

— Пигуиллен?

Существо замерло, и Ферн испугалась, что оно исчезнет, ускользнет за границу реальности, но гоблин обернулся к ней, и она увидела блеск его глаз.

— Мне говорили, что ты любишь молоко… — сказала Ферн.

— Кто?..

Она опасалась, что он побоится даже разговаривать, испугается того, что его позвали и увидели. Так долго он был одинок и нежеланен…

— Кто-то сказал, что таков обычай.

— Наверное, дети, — сказал он тихонечко. — Я думал — вернулись дети… маленькие Нэн, Питер и Уат, и такой шумный Джози, и всегда тихий Тэмми… Я был уверен, что однажды они вернутся.

— Теперь они играют в каком-то другом месте, — осторожно сказала Ферн, как будто она с ними разговаривала.

— Другие выросли… И потом было много детей. Но Тэмми, и Питер, и маленькая Нэн… Они невыросли.

Черная оспа, подумала Ферн. Об этой болезни упоминала Элайсон. Погибла вся семья, а может, и целая деревня. Непроизвольно она протянула руку и тоненький пальчик скользнул в чашечку ее кисти и остался там.

— Они прошли Врата, — неожиданно для самой себя сказала Ферн.

— Ушли, — прошептал Пигуиллен. — Питер и Нэн, моя Нэн, все ушли… — В ночной тишине грустно раздавалось его бормотание.

— А что ты скажешь о Кэйпелах? — немного погодя спросила Ферн. — Три или четыре девочки и маленький мальчик. Они появились значительно позже, после того как был построен этот дом. Ты их помнишь? Они ведь тоже сначала были детьми.

— Но это были не мои дети. — Похоже, что у домашнего гоблина было разное отношение к детям. — Тогда было много девочек, очень много девочек в разных нарядах. Оборочки, завиточки и много всякой суеты. У одной из них был свой собственный садик. Я велел цветам хорошенько расти, я старался для нее, а она меня не замечала. Они никогда не оставляли мне никакой еды. Однажды я украл кекс, но у него был вкус песка. — Ферн про себя улыбнулась. — Их лица становились старше, но не становилась старше их одежда. Все девочки, девочки…

— А мальчик?

— Он уехал в школу. А может быть, убежал. Он был очень высоким.

— Когда он вернулся назад, — подсказала Ферн, — уже был стариком, на пенсии. Он был на море. Капитан Кэйпел. Вспомни.

Пигуиллен издал неясный звук, возможно утвердительный.

— У него была собака, — продолжала Ферн, не отступая от своей цели. — Он часто ходил гулять с собакой по вересковой пустоши и вдоль пляжа…

Палец, который был в ее руке, при слове «собака» дернулся, видимо, хозяин вспомнил о чем-то неприятном.

— Сопелка, — сказал Пигуиллен. — Приходит сопеть по ночам. Бродит снаружи и пытается пробраться в дом. Однажды она впустила его в дом. Он похож на собаку, но чутье у него другое. А потом пришла другая собака и прогнала его.

— Другая? Ты имеешь в виду Лугэрри?

— Я следил за их дракой, — вздрогнув от воспоминаний, сказал Пигуиллен. — Вторая собака никогда не произносит звуков, и в этот раз молчала даже тогда, когда клык порвал ей бок. — Одно из ушей

гоблина дернулось. — Сегодня я слышал дыхание мальчика. Он переворачивал страницы. Я многое слышу. Если слушаю. Иногда я забываю слушать.

— Ты не боишься Лугэрри? — спросила Ферн.

Пигуиллен не ответил, но тельце сжалось еще сильнее, будто от невыразимого ужаса спряталось само в себя.

Он всего боится, подумала Ферн. Боится смотреть, быть увиденным, боится незнакомцев, всех вновь прибывших, сил зла и сил добра…

— Но ты ведь не боишься меня, — продолжала Ферн.

Пигуиллен качнул головой.

— Ты, как и я, прячешься, — объяснил он. — Только ты храбрая. А я не храбрый.

— Нет, ты храбрый, — решительно сказала Ферн. — Мы оба храбрые. Только мы должны победить ее, чтобы она ушла отсюда навсегда.

В мутных, печальных глазах на мгновение мелькнул огонек, но тут же погас и маленькая ручка сжала пальцы Ферн, будто прощаясь.

— Не уходи, — взмолилась Ферн, не отпуская палец. — Мне нужно, чтобы ты только немножко мне помог. Остальное я сделаю сама. Обещаю, что я с ней разделаюсь.

Уменьшившаяся тень около кровати потолстела и потемнела.

— Помочь? — раздался удивленный шепот. — Я могу тебе помочь?

— Конечно, — сказала Ферн. — Ты знаешь этот дом, знаешь всех, кто здесь жил, и все, что тут происходило. Ты здесь так давно! Ты знаешь, где капитан хранил свой ключ, особый ключ, тот, который он привез из своих путешествий. Ты его помнишь?

— Камень, — неожиданно сказал Пигуиллен. — Камень — и не камень. Как-то я до него дотрагивался. Чтобы понять, что это такое. Я притрагивался к ключу. — Он смешно пожал плечами.

— Ты помнишь, что капитан с ним сделал? — спросила Ферн. — Попытайся вспомнить.

— Пришла она, — сказал Пигуиллен. — Она хотела разузнать что-то о мебели и о статуе, которая разговаривает, но только тогда статуя молчала. И о ключах. О старых ключах к старым замкам. Она хотела отпереть дверь. Выведывала тайны. Он прогнал ее, но огорчился. Я видел, каким расстроенным было его лицо. Он обычно сидел в кабинете, поигрывая ключами. Чары удачи, как-то сказал он, чары моря. — В его голосе прозвучала какая-то растерянность, словно, ему было трудно вспоминать некоторые слова, — Однажды ночью кто-то приехал на машине, которая очень рычала. Я видел, как она взбиралась сюда с нижней дороги. Я хотел рассмотреть его, того, что в шлеме, без лица, но он меня ударил.

— Молодец, — сказала Ферн, — видишь, какой ты храбрый.

Не останавливаясь, Пигуиллен продолжал свой рассказ:

— И после этого капитан положил ключи, все ключи, в свой секретер. В потайное место.

— Куда? Ты мог бы точно описать это место? — Ферн запнулась, пытаясь найти слова поточнее, что бы убедить его. — Я должна найти ключ. Если я не найду, то найдет она. А капитан оставил этот дом нам, и все, что в нем — тоже наше. Я имею право…

Ферн почувствовала, что Пигуиллен сжался от непривычного напряжения: капитан — дом — право — ключ. И она. Элаймонд, которая разговаривала со статуей и ранила его душу тяжелыми воспоминаниями. Она. Он глянул наверх и увидел бледное лицо Ферн. Сомнения исчезли, доверие осталось.

— Это позади секретера, — сказал он наконец. — Там дырка. Щелка. Когда откроешь секретер, увидишь два отделения, каждое с тремя ящиками. На этой стороне — он указал на свою правую руку, — отделение короче. Крышка скользит вперед, и ты можешь увидеть щелку. Другая часть ящика не движется, а эта — движется. Очень умный секретер, в котором можно прятать вещи.

— А где ключ к самому секретеру? Что капитан сделал с ним?

— Снял с кольца, — сказал домашний гоблин, — чтобы спрятать остальные ключи. И потом…

— И потом?..

— Положил в карман.

— В какой карман?

— В свой карман.

— Но они искали в карманах, — сказала Ферн. — Адвокаты, полиция, кто только не искал… А ты не помнишь, как он был одет в последний день?

— В пиджак.

— Какой именно?

— В свой любимый пиджак. Старый. Он только его и носил.

— Какого он был цвета? Из какого материала? Попытайся его описать. Я не хочу ломать замок в секретере, даже если это и возможно. Элайсон сразу заметит, и с папочкой случится истерика.

Лицо Пигуиллена еще больше сморщилось. Ферн с огорчением заметила, как ему трудно, однако он явно больше ее не боялся.

— Шерсть, — произнес Пигуиллен. — Он был сделан из шерсти. Такой толстый. Грубый на ощупь. Пестренький.

— Из твида, — сказала Ферн.

— С кожей на локтях, — продолжал Пигуиллен. — и с дыркой в кармане. Я видел, как он однажды вывернул карман и засунул в дырку палец. Потом сказал: «Надо отдать пиджак миссис Уиклоу, чтобы она зашила дыру. Такой хороший пиджак!» Его любимый.

— Может быть, — сказал Ферн. — Может быть, он забыл.

Пигуиллен ничего не ответил, терпеливо ожидая по-прежнему сжимая ее руку. Он стал совсем реальным, подумала Ферн, вовсе не похожим на привидение. Интересно, не является ли его присутствие следствием веры в него?

— Ты, наверное, не знаешь, что случилось с пиджаком после того, как капитан умер?

— Унесли, — уверенно сказал Пигуиллен. — Всю его одежду унесли.

Ферн испустила вздох, перешедший в стон.

— Безнадежно, — прошептала она. — Утром спрошу у миссис Уиклоу, может быть, она знает… И все-таки интересно, можно ли открыть замок от верткой? Или надо действовать с помощью волшебства? Не стащить ли у Элайсон ее перчатки из драконьей кожи?

— Никакого волшебства, — сказал Пигуиллен, останавливая ее, — волшебство может запечатывать и распечатывать. Но для замка нужен ключ. Это древний закон.

— Как нельзя переступить порог, не будучи приглашенным, — пробормотала Ферн. — Ей очень захотелось спать. — Понимаю. Это правило вежливости. Очень многое в волшебстве основывается на древних законах. Мне это нравится, все приобретает определенный порядок. Приятно думать, что силы хаоса связаны с правилами приличия, коли уж не подчиняются физическим законам. — Она не могла справиться с сонливостью, и ее рука отпустила его ручку. Не забудь… допить молоко и доесть печенье…

Через минуту Ферн заснула.

Как стало часто случаться в последнее время, ей приснился очень ясный сон. Она спускалась по узкой тропинке между высокими скалами. Тропинка, плавно двигаясь вниз по склону, кое-где переходила в ступени, но Ферн казалось, что она летит невысоко над ними. Зигзагом тропинка убежала из-под ног Ферн и скрылась в туннеле. Скалы смыкались все ближе и ближе, оставляя только небольшую щель, в которую было видно небо. Ферн не чувствовала ни страха, ни головокружения. Внезапно ее завертело, и она помчалась сквозь тьму, освещаемую лишь летящими фосфоресцирующими всполохами. И так же внезапно она выплыла в яркий свет долины, окруженной горами, похожей на дно мира. Скорость полета замедлилась. Теперь это был мягкий дрейф мимо террас, где размещались бассейны разных размеров, какие-то — как озеро, какие-то — меньше. Все бассейны были разноцветными, как и минералы, устилающие их дно. Один бассейн был ярко-бирюзовым, местами переходящий в зелень изумруда, другой — ядовито-зеленым, третий — чисто-алым. Солнце стояло в зените. Длинноногие птицы пили воду из алого бассейна. Одна была больше, чем фламинго, с хищным клювом, с блестящими гребешком и перьями, которые отражали огонь солнца. Птица напомнила Ферн картинку из детской книжки сказок.

Это жар-птица, подумала Ферн, птица Феникс. Я вижу птицу Феникс! Она забыла, что это всего лишь сон. Птица взмахнула крыльями и взлетела в небо.

Внезапно пейзаж изменился. Озера остались позади, а каменная долина плавно перешла в роскошный сад. Это был сад-джунгли, где переплелись ветви деревьев, стоящих по бокам многочисленных изогнутых тропинок, которые перегораживались усиками вьющихся растений. Птиц не было, но было много насекомых и мотыльков, колючих гусениц шершней с длиннющим жалом. Ферн увидела богомола, размером с ее руку, и стрекозу с головкой ящерицы. Несколько цветков напомнили ей о тех, которые вились над дверью Элайсон в амбаре. Но до того момента, когда Ферн увидела здание, ей не было страшно. Здание представляло собой круглое сооружение со множеством колонн и украшенным лепниной расколотым куполом. Она не могла бы объяснить, почему оно так ее напугало. Ее неудержимо тянуло к зданию, и она понимала, что оно является фокусом и центром долины, и внутри него ее что-то ждет, оно вызвало ее в этот сон, и теперь уже поздно отступать. Чем ближе она подходила, тем больше становилась дверь. Наконец, она выросла в огромный портал, обрамленный колоннами, и Ферн всосало внутрь храма. Он оказался громадным, больше стадиона. Края его разломанной крыши дотягивались до неба. Ферн увидела фигуры, сидящие у стен, и глаза идола, внимательно смотревшего ей в лицо. В храме стояла полутьма.

— Подойди ко мне, — сказал идол. — Зажги голубой огонь. Пришло время. Время. Время! — Голос гулко звучал в пустоте огромного храма, звук его эхом отдавался на губах других идолов. Этот звук был знаком Ферн.

— Кто ты? — еле слышно произнесла Ферн.

— Разве ты меня не знаешь? Я — Эзмордис… Эзмордис… Эзмордис… Подойди ко мне!

И против своей воли, несмотря на страх, она услышала, что повторяет эхом:

— Эзмордис!

Она сделала шаг вперед и проснулась.

Имя застыло у нее на губах, и воздух все еще дрожал над ее лицом. Она быстро поняла, что в комнате никого нет, но почувствовала, будто кто-то тревожно остановил ее, вырвал из дремоты, криком предупреждая об опасности. Возможно, это был ее собственный крик. Она посмотрела на часы, стрелки на светящемся циферблате показывали десять минут четвертого. Она встала с кровати, подняла с пола тарелку и стакан и решила отнести их вниз, в кухню. Она чувствовала, что не сможет сейчас вернуться обратно в кровать. Ее сон, если это был сон, был ей очень близок. Уже хорошо зная дом, она двинулась по темному коридору к лестнице. На первой ступеньке она остановилась. Из-под двери гостиной не выбивался луч света, но Ферн показалось, что в холле не так темно, как должно было быть в комнате без окон. Смутный свет проникал в гостиную сквозь приоткрытую дверь. Это было странно, так как Ферн с Уиллом на ночь всегда закрывали дверь. Конечно, в течение дня миссис Уиклоу могла ее открыть, или они случайно неплотно ее прикрыли… Ферн совсем не хотелось знать, почему в гостиной что-то светится, но и уйти она уже не могла. Опустив на пол тарелку и стакан, девушка пересекла холл.

Ферн толкнула дверь, но, не входя в гостиную, увидела, что занавески плотно задернуты, поэтому свет с улицы не может проникнуть вовнутрь. В тишине ночи дверные петли издали громкий тяжелый стон, и дверь захлопнулась.

Камин, который увидела Ферн, чернел безгубым ртом с двумя клыками в виде железных подставок для дров по обеим сторонам очага. Рядом с ними на своем постаменте сидел идол. Его каменные глаза были не матовыми, как обычно, а ярко поблескивали.

— Эзмордис, — пробормотала Ферн, и блеск глаз усилился, и свет от них пронзил тьму, но это был не настоящий свет, а только подобие его, два бледных языка пламени, которые не могли ни согреть, ни зажечь.

«Дура! — сказала себе Ферн. — Ты его позвала. Ты сама его позвала!» Отчаяние придало ей сил. Она выбросила вперед руку, как это делала Элайсон.

— Убирайся! — закричала она, и из глубин памяти к ней пришло древнее слово, команда на неизвестном языке, которая взвилась с ее губ, как хлыст бича. Ее пронзила дрожь, она, казалось, возникла из глубины земли или из звездной дали. Это была сила истинного могущества.

Языки пламени опали, глаза идола снова стали каменными и мутными. Ферн захлопнула дверь в комнату и в полной темноте поднялась по лестнице.

Позади нее бесшумно двигалось какое-то существо. За Ферн следили желтые глаза волчицы. Ты пригласила меня, подумала Лугэрри, и забыла об этом.

Но Ферн не услышала ее.

— Кстати, — сказала Ферн за завтраком, обращаясь к миссис Уиклоу, — вы не знаете, куда делась одежда дедушки Нэда?

— Ее отдали в благотворительное общество, — сразу же ответила миссис Уиклоу. — Я сама все запаковала. У него были красивые костюмы, старые, но шитые на заказ. Такими и должны быть настоящие костюмы. Нынче таких не делают, хорошие-то они хорошие, да качество не то. Ни вкуса, ни желания делать хорошо.

Надо взять отвертку и открыть замок, подумала Ферн. Или как-то его разбить. Только бы Элайсон не вернулась!

— Один-то пиджак я сохранила, — ворвались в размышления Ферн слова миссис Уиклоу. — Мистер Кэйпел, ваш отец, сказал, что могу взять, что мне нравится, и адвокаты сказали мне то же самое, но я взяла только один пиджак.

— Который? — спросила Ферн.

— Да один старенький, поношенный, чтоб мой муженек надевал его, когда работает в саду. А чего это ты любопытствуешь?

— Я думаю, — Ферн заколебалась, — в кармане этого пиджака может найтись ключ. Ключ, который откроет шахматную доску, что лежит на чердаке.

— Почему ты так думаешь?

— Это был его любимый пиджак, ведь так? Разумно, что он держал в нем свои ключи, — вдруг догадался Уилл. — Во всяком случае, это вполне возможно.

— В карманах ничего и не было, — сказала миссис Уиклоу. — Ничего, кроме дырки. А с чего ты решил, что этот пиджак был его любимым?

— У старых мужчин всегда есть любимый твидовый пиджак, — сообразил Уилл. — Это всем известно.

— А ваш муж не будет возражать, если мы посмотрим пиджак, — спросила Ферн. — А вдруг ключ… Вдруг ключ провалился под подкладку через дырку в кармане?

— Он сейчас должен быть в саду, — сказала миссис Уиклоу. — Идите туда и расспросите его. Наш дом третий от конца деревни.

— У тебя есть какие-то новости? — стал допытываться Уилл, когда они отправились в деревню.

— Я разговаривала с домашним гоблином, — объяснила Ферн. — Ключ, который мы ищем, должен быть в секретере, в потайном отделении. Сейчас нам нужно найти ключ от секретера.

— Это как русские куколки, — сказал Уилл. — В ящичке ящичек, один ключ заперт другим ключом.

Помолчав, он добавил:

— Не поискать ли нам Лугэрри? Она нам может понадобиться.

— Что-то ее не видно.

— Нет, она здесь, — сказал Уилл. — Только она не хочет, чтобы ее видели. Она все время поблизости с тех пор, как появился Джейвьер. — Ферн не отвечала, и Уилл осторожно продолжил: — С того вечера ты тоже стала какая-то странная.

— Я пытаюсь все осознать, — медленно сказала Ферн. — Сначала что-то воспринимаешь, затем осмысливаешь. Я не доверяю Джейвьеру — Древний Дух слишком могуществен. Я не могу доверять и Элайсон — она слишком алчная. Но я не уверена, можно ли доверять Рэггинбоуну. Он сказал мне, что не знает, как поступит с ключом, если его получит. Это может быть правда, а может быть — и нет. Как бы то ни было, даже если мы найдем ключ, мы не получим ответы на все вопросы. Это лишь поставит нас перед другими проблемами.

— Зачем тогда его искать?

— Затем, что я должна это сделать, — ответила Ферн. — Должна.

Мистер Уиклоу работал на грядках в огороде, он был в рубашке с короткими рукавами и в жилете, но пиджака на нем не было. От напряжения и жары лицо его было румяным, как яблоко. Но он выслушал их, оторвавшись от работы, и отвел брата и сестру в оранжерею, где на крючке висел старый засаленный твидовый пиджак.

— Пиджак, — лаконично сказал он.

— Спасибо, — ответила Ферн.

— Проверим кармашки, — нетерпеливо сказал Уилл.

— Да не кармашки, — поправила его Ферн и запустила руку под подкладку. Уилл увидел, как изменилось ее лицо, когда пальцы наткнулись на что-то твердое.

— Нашла?

— Что-то есть…

Она стала постепенно продвигать предмет к дырке в кармане и в конце концов вытащила маленький медный ключ.

— Эврика! — воскликнул Уилл.

Но Ферн не чувствовала особой радости. Вместо ликования даже здесь, при ярком солнечном свете, среди зарослей помидоров она остро ощутила приближение опасности. Ей показалось, что тот, кто следит за ней, прячась за листьями и кустами, искоса поглядывая на нее из-за ограды сада, придвигается все ближе и ближе. Внезапно она ясно увидела уставившиеся на нее красные глаза. Несколько раз до нее доносилось холодное дыхание тени, которая пряталась за спиной. Ферн захотелось поскорее уйти из оранжереи.

— Нашли что искали? — спросил мистер Уиклоу.

— Да, нашли, — ответила Ферн оглядываясь, боясь, что их кто-то подслушивает. — Он упал за подкладку. Простите, если я немного порвала пиджак, пока искала ключ.

— Неважно, — сказал мистер Уиклоу, — я ничего не кладу в карманы.

Они вежливо поблагодарили его и отправились через деревню обратно. По дороге им встретились несколько человек: группа туристов с картой и местные жители, с двумя из которых Кэйпелы были знакомы. Было жарко, но с пустоши тянулся плотный туман, заволакивающий горизонт. За деревней лежала пустынная дорога и двадцать минут ходьбы по ней превратились в скучное, долгое путешествие. Над мостом через Ярроу еще сияло солнце, но вскоре туман надвинулся и скрыл его, украв летнее тепло. Ферн и Уилл двигались в поблекшем мире без теней, они почти не разговаривали, а если и говорили что-нибудь, то почему-то шепотом.

— Мог бы кто-нибудь напустить этот туман? — нервно спросил Уилл.

— Вполне возможно.

— Кто?

Не Древний Дух, подумала Ферн, избегая даже в мыслях упоминать его имя. Он хочет, чтобы я нашла ключ — настоящий ключ, который тут же заберет у меня. Это может быть Элайсон. Если, конечно, она обладает такой силой…

— Может быть, это просто обычный туман. Земля влажная, а солнце горячее. Может, это вовсе не связано с нами.

— Разве земля была влажной? — сказал Уилл и, пройдя несколько шагов, добавил: — Этой ночью не было дождя.

Они продолжали путь в молчании. Туман охватывал их все плотнее и плотнее. Даже несмотря на то, что они хорошо знали дорогу, им казалось, что они сбились с пути, не видя знакомой местности, и оказались в белом туннеле, где время и расстояние потеряли свое значение. Исчезло журчание реки, не было слышно пения птиц и стрекота кузнечиков. Неожиданно послышался звук, но нельзя было понять, далеко он или близко. Откуда-то сзади надвигался воющий рев.

— Тот самый мотоцикл, — догадался Уилл.

— Не сворачивай с дороги, — сказала Ферн. — А меня он не должен видеть. Встретимся дома.

— Ты заблудишься…

Но, свернув налево, она уже ушла, оставив за собой разорванные клочья тумана. И немедленно появился мотоцикл. Он был только в нескольких ярдах от Уилла, он не свернул с дороги, не замедлил ход, будто бы Уилла не было на его пути. Мелькнул блик на шлеме, рука в черной перчатке. Уилл отскочил в сторону, почти перелетел через обочину, перевернулся на траве, прижатой ветром к земле, почувствовал жар от мотоцикла, полыхнувший ему в лицо. Он услышал, как мотоцикл снова взревел, уже вдали. Он хотел крикнуть, чтобы предупредить сестру, но только выдохнул:

— Ферн! Он здесь! Ферн…

Но Ферн уже все слышала. Быстро карабкаясь вверх по холму, задыхаясь, она сразу определила, откуда надвигается погоня. Не было времени размышлять о том, что спасение невозможно. Она это понимала, но не могла остановиться. Она не смотрела ни назад, ни вперед, а только вниз, на мох, который цеплял ее за ноги и замедлял бег. Мотоцикл был совсем рядом.

Она не увидела препятствия, пока оно не оказалось в двух ярдах от нее. Инстинктивно она глянула вверх, где возник он. Казалось, его тело соединилось с туманом, прозрачная грива и хвост существа, созданного из неведомой субстанции, смешались с дымкой, и плывущие волосы не кончались, а сами становились туманом. Небольшой рог, теперь уже не бархатистый, а витой, костяной колонной поднимался надо лбом. Дикие темные глаза прямо смотрели на Ферн, пытаясь ей что-то сказать. Она дотронулась до его теплой, живой шеи и собрала последние силы, чтобы вскочить к нему на спину. Мотоцикл приблизился, воздух трепетал от рева. Безликий шлем обтекаемых форм, ужасающий отсутствием хозяина, надвинулся на Ферн. Она знала, что не может обогнать мотоцикл, но он отпрыгнул, и тут же пугающий рев стал стихать, а конь со всадницей в одиночестве помчались сквозь призрачный мир. Ферн ничего не видела на земле, вылетающей из-под копыт, не видела пейзажа по сторонам, однако чувствовала, что скорость все увеличивается, и ей стало казаться, что земля не сможет удержать их, и сильный ветер унесет их в звездные дали. Ей даже представилось, что все это лишь новый сон, но чувства подсказывали, что она в самом деле проживает моменты реальной жизни, исполненные невероятной напряженности. Неизмеримое время пролетело, туман уплыл в сторону, и Ферн увидела то, что запомнила на всю жизнь.

Склон холма и вересковая пустошь исчезли. Она была на пляже, но не на пляже возле дома, нет, это был другой пляж, и ему не было конца. Пляж изгибался дугой, и бесконечный песчаный полумесяц поблескивал тусклым сиянием, как будто над ним висела хрустальная пыль. Слева вздымались островерхие тени, более высокие, чем самые высокие горы, они были укутаны в бархатистую темноту, которая поглотила весь свет. Над ней простиралось небо, так плотно усеянное звездами, что, казалось, между ними не оставалось ни одного темного места, Ближайшая из них сверкала так ярко, что на нее нельзя было долго смотреть, а самая дальняя была все равно больше, чем любая большая звезда, которую можно было видеть с земли. Между ними виднелись брильянтовые созвездия, мерцающий дымок отдаленных галактик, хвосты комет и огненные следы от метеоров, которые падали в море, танцуя и разбрасывая искры. Горизонта будто и не существовало, звездное небо сливалось со звездным морем так далеко, что граница между ними была невидима. Конь перешел на легкий галоп, и Ферн увидела, как с его копыт тысячами сверкающих искорок осыпались капельки воды. Сам конь стал ярко светиться, а его рог превратился в язык пламени. Даже обнаженные руки Ферн стали перламутрово-светящимися. Не было никаких звуков: ни порывов ветра, ни одновременно слишком сложных и слишком простых звуков необозримой вселенной. Ферн казалось, что воздух пахнет звездами, это был чистый, острый, серебряный запах, который проникал в легкие без помех. Мысли Ферн очистились, она забыла о ключе, о погоне и обо всех сложностях своей жизни. Сейчас существовали только волшебный полет на лошади и длинный полумесяц пляжа перед ней, который острым лезвием врезался в космос на краю мира. И как-то Ферн знала, что она — единственная смертная, которая находится здесь с начала Времени, и где бы она ни оказалась после, сущность этого звездного мира навсегда останется с ней. Где-то далеко, может быть в десяти, а может — в миллионе миль от берега, упала в море звезда. По воде пошли круги, но когда они достигли берега, на поверхности осталась только мелкая рябь. Конь снова ускорил шаг, и Ферн почувствовала, как ветер откинул назад ее короткие волосы, и увидела, как звезды превратились в черточки огня, песок под копытами коня полетел назад, и пляж исчез, а она, выйдя из тумана, оказалась на вересковой пустоши, где пахло летом и жаворонок поднимался в безоблачное небо. Ферн спустилась со спины коня и оказалась на знакомой тропинке, спускающейся с холма к саду Дэйл Хауза. По положению солнца на небе она поняла, что сейчас середина дня.

Когда Ферн оглянулась, то увидела, что вокруг лишь трава да вереск. Не было ни коня, ни тумана.