"Хроника Великой войны" - читать интересную книгу автора (Крюков Дмитрий Владимирович)

Глава вторая

Зима отступала, оставляя слежавшиеся сугробы. Снег подтаивал и свалявшимся, серым мехом падал с веток деревьев, обнажая их сырую черную кору. Лед на заливе Тогок стал тоньше и отливал опасной синевой. Сквозь него можно было увидеть волнение скованной воды. Длинными белыми нитями протянулись первые трещины. Они постепенно ширились, и наконец в первых числах весдора лед раскололся. Освобожденная вода неудержимым потоком хлынула через образовавшиеся щели. Затопляемые льдины взволновались и заходили ходуном. Движение началось далеко от берега, в море, но потом охватило все пространство залива. Начался ледоход.

Паскаяки разжигали костры, бросали горящие головешки в черные холодные волны, провожали зиму, уносящуюся на ледяных глыбах. Празднования длились целую неделю.

С теплом освободились многие дороги и потянулись к Морфину отряды. Удгерф всех встречал и привечал, не обращая внимания на давние обиды. Ему было приятно видеть прибывавших к нему паскаяков: воинов и обычных крестьян. Все они горели решимостью и шли в Морфин защищать свою землю. Однако особенно король радовался, когда приходили соммиты, ибо у Гостомысла подобных воинов не было и единственным, что бессмертный мог противопоставить натиску слоноподобных ящеров, была магия. Войско Удгерфа росло с каждым днем, и если после Хафродугского сражения два года назад оно насчитывало шесть тысяч, то в весдоре 149-го – уже двенадцать.

Перед королевским замком в Морфине было расчищено большое поле. Кое-где из последних сил цеплялся за землю снег. Почва была ещё непрогретой и по утрам твердой как камень, но в теплый день расползалась, делаясь похожей на грязь. На поле высилось несколько десятков столбов. На некоторых из них были грубо вырезаны лица. На одном было написано "Гостомысл Ужасный", на другом – "Чародей". Рядом с угрюмыми серыми стенами королевского замка стоял, подбоченившись, Урдаган Хафродугский. Бессмертный с удовольствием наблюдал за тренирующимися паскаяками. Старые герои учили молодых владеть оружием, уходить от стрел, стреноживать всадников. Дрались деревянными мечами, но воины, изображавшие кочевников, отнюдь не поддавались, а сражались в полную мощь. Неопытные ополченцы еле успевали уворачиваться от ударов, пока наконец кто-нибудь из героев не приходил новичкам на помощь и не стаскивал разошедшегося "кочевника" с коня. На столбах упражнялись настоящим оружием, нападая поочередно.

Урдаган смотрел, как несколько ополченцев с ожесточением набросились на "Чародея". Они кололи его, ширяли в бока, а деревянный болван молча стоял, пуча круглые глаза на обступивших его паскаяков. Бессмертный приблизился к упражнявшимся, тронул одного за плечо, взял у него топор и копье.

– Хорошо нападать, когда враг не двигается, – Урдаган обвел ополченцев строгим взглядом. – Только, если он стоит, он яйца выеденного не стоит. Противник сам в бою нападает, а оттого бить надо сразу, чтоб наверняка.

Держа в левой руке копье, а в правой топор, бессмертный несколько раз рубанул по воздуху, показывая, куда должна быть направлена сила удара. Паскаяки благоговейно следили за лезвием. Вдруг Урдаган подскочил, напрыгнул на "Чародея". Топор врезался в дерево, раздался треск – топорище обломилось, а лезвие осталось в истукане. Не растерявшись, бессмертный схватил копье обеими руками, чуть пригнулся и нанес прямой, лобовой удар. Наконечник копья до основания погрузился в тело "Чародея". Тогда Урдаган, мельком оценив крепость древка, потянул вверх. Ополченцы ахнули – восьмилокотный болван оторвался от земли и, насаженный на копье, поплыл над головами. Урдаган некоторое время подержал его в воздухе, любуясь своей работой, потом грохнул оземь. "Чародей" раскололся пополам. Паскаяки закричали, глядя на поверженного, изуродованного врага.

– Вот как! – бессмертный вернул копье ополченцу. – Славная штука. А вот топор никуда не годится.

Непобедимый герой Дуфал, наблюдавший за всем со стороны, приблизился к Урдагану и пожал ему руку:

– Хорошо ты его отделал.

– Отделать – не сделать, – скромно покачал головой бессмертный.

Удгерф с высоты крепостной стены окинул взглядом толпу. Она волновалась, колыхалась сотнями лиц. Все они смотрели на него. Удгерф набрал в легкие побольше воздуха и что было сил заорал:

– Хей, свободные паскаяки! Доколе нам терпеть на своей шее жалких людишек? Мы – как огромный бык, который тянет на себе хилого заморыша, вместо того чтобы скинуть его. Долго ли нам ждать? Это позор, когда какой-то Гостомысл Ужасный – тот, кто не смеет показать своего лица, попирает нашу землю, когда он издевается над нашими женами и детьми! Свергнуть его!

– О-а-а!! – заревела толпа.

Король заметил, как вскинулись вверх тысячи рук и заблистало на солнце оружие.

– Нас много – десятки сотен, так пойдем же в бой! Разобьем людей! – Удгерф говорил коротко, с частыми придыханиями, нещадно терзая голосовые связки. – Смерть тем, кто принес с собой смерть! Они сами выбрали свою судьбу! У нас уже есть прекрасный пример – Пфедл Огненный! Этот герой разбил две тысячи варваров! С семьюстами бойцами! Разве это не подтверждает нашу силу?! Да здравствует Вахспандия! Свободная Вахспандия! В бой, как это делали сотни лет до нас воины Крейтера Великого! Свобода! Ура!

Крик короля был подхвачен и покатился по рядам. Войско зашевелилось, готовое прямо сейчас двинуться на Хафродуг. Глаза Удгерфа разгорелись, он всматривался в простые лица паскаяков и видел в них твердость, боевой запал. Они стремились на войну, и король понял, что никакая сила не сможет удержать их.

Всадник с сожалением посмотрел на полукруглый обломок арки и на неровные бревна рухнувших ворот. Они были разрушены два года назад во время штурма Хафродуга. Новые ворота, сделанные небрежно и второпях, никуда не годились по сравнению со старыми. Створки еле держались, цепляясь железными петлями за развороченные гостомысловскими колдунами стены. Перекрытия наверху не было, лишь нелепо торчала половина расколовшейся арки. Зябко кутаясь в меховые накидки, показались несколько варваров. Отирая грязные лица, они уставились на приехавшего.

Всадник выглядел необычно: вместо плаща на нем была простая, но добротная шинель из серо-зеленого сукна; на голове красовалась фуражка с высоким ярким околышем, а у седла, где должен был находиться колчан, висел длинный чехол, из которого высовывался деревянный приклад. Варвары знали, что это ружье – огненное оружие антимагюрцев. В надежде выпросить у сытого посланника несколько медяков, они кинулись к нему, стали хватать за полы шинели, показывать пальцами в рот:

– Есть, есть, добрый человек!

Антимагюрец презрительно фыркнул, схватился за чехол. Варвары, досадуя, отступили.

– Откройте ворота, голодранцы! – приказал всадник, и варвары подчинились.

Настороженно оглядываясь по сторонам, антимагюрец углубился в широкие хафродугские улицы. Ему не нравилась суровая, грубая архитектура паскаяков. Он привык к изящным фгерским домам, а большие старые здания с замшелыми стенами вызывали в нем отвращение и затаенный страх. Кое-где попадались деревца, и в кронах некоторых из них ещё болтались грязные обрывки некогда красивых праздничных лент, вывешенных по приказу Гостомысла Ужасного в канун переговоров с Ульригом. Таял снег, и посреди улиц зияли дыры луж с черной, грязной водой. У стены одного из домов валялся лицом вниз паскаяк. Сначала антимагюрец подумал, что он мертв, но, подъехав, заметил, что просто пьян. Справедливое негодование переполнило антимагюрца: неужели Великий Гостомысл потерпит поражение от таких выродков, а сильнейший Антимагюр не найдет средств, чтобы помочь своему бессмертному союзнику?

Человек вез неутешительные вести. Месяц назад Гостомысл просил у графа Роксуфа воинов, дабы противостоять королю Удгерфу. Сначала светлейший решил выслать корпус в триста стрелков, но затем передумал, ибо положение антимагюрцев во Фгере было шатким: их теснили дикие племена, а на Парзийском полуострове, засели крупные силы гхалхалтаров. Через посланника вице-король приносил извинения и соболезнования, но отвечал, что не может оказать Гостомыслу помощи. С трепетом ждал антимагюрец встречи с бессмертным, носящим прозвище Ужасного.

Утро шестнадцатого июня было ясным. Вся равнина раскинулась как на ладони. Едва заметная зимой дорога ясно обозначилась на фоне зеленых полей. От самого горизонта по ней струилось войско.

Чародей пристально всматривался в идущих солдат. Их было много – гораздо больше, чем три месяца назад, когда паскаяки шли на Хал-мо-Готрен. Все воины не умещались на дороге, и многие брели рядом по траве. Над пехотинцами горами возвышались неприступные соммиты. По бокам войска ехали на рослых скакунах вахспандийские кавалеристы. Паскаяки приблизились к одной из деревушек, расположившихся на равнине. Анисим Вольфрадович вперился взглядом в далекие строения. Быстро наводнив тесные улочки, паскаяки показались с другого конца поселения. К ним присоединились и некоторые окрестные жители. Вахпандийцы прошли огородами, затем вступили на дорогу. Чародей сжал кулак: сомнений не было – враг двигался на Хафродуг. Бессмертный обернулся, изучая громаду главной башни. Крепость должна была на некоторое время задержать наступающую лавину. Главное, передать вести Гостомыслу Ужасному.

Анисим Вольфрадович призвал к себе начальника кавалерии. Скелет уже не хватался за дорогую кочевничью саблю, а слушал, молча уставившись в пол. Он понимал, что вылазка три месяца назад была забавой перед тем, что предстояло ему сейчас. Тогда на карту был поставлен только Хал-мо-Готрен, сейчас под угрозой оказался Хафродуг.

– Возьми десять воинов-скелетов. Они лучше, чем люди, – начал Чародей. – Скачи, что есть сил. Довезешь Гостомыслу весть: паскаяки выступили. Меня в Хафродуге ждать дня через три, – Анисим Вольфрадович посмотрел на готовящихся к бою людей. – Да, пожалуй, дня через три. К тому времени все будет кончено.

Начальник кавалерии сочувственно взглянул на обреченных защитников. Они тащили на стены ящики со стрелами и дротиками. Один проворный лучник взобрался на крышу главной башни и уже прицеливался. Внизу раздался невеселый смех. Скелет перевел взгляд на бессмертного, который один должен был спастись, и подумал: "Разве, кроме Чародея, никто не достоин жизни?" Однако начальник кавалерии тут же отогнал эту мысль. У него не было времени думать о смысле бытия и о его сокрытых законах. Он сам ещё не покинул крепость, и, быть может, не достигнет Хафродуга. Возможно, его настигнет паскаячья стрела, ведь погибло же шесть всадников три месяца назад.

Скелет попрощался с Чародеем и направился вниз, на ходу надевая тяжелый шлем. Ему никак не удавалось застегнуть ременные застежки – пальцы соскальзывали. Наконец он справился. Во дворе его обступили обеспокоенные варвары.

– Разойдитесь! – прикрикнул он на них.

Повинуясь не столько его голосу, сколько взгляду горящих из-под забрала глаз, солдаты расступились. Скелет узнал нескольких своих подчиненных и обратился к ним:

– Десятеро отправятся со мной. Мы должны будем доехать до Хафродуга и передать Гостомыслу Ужасному вести, – начальник неопределенно махнул рукой в сторону севера, откуда наступали вахспандийцы.

Кавалеристы понимающе закивали.

Их командир взглянул на главную башню, в которой провел последний год своей жизни. Какое старое и неприглядное здание, а теперь стало вдруг жалко его покидать. Было как-то стыдно в спешке, впопыхах отдавать врагам. Взор скелета переместился на светлое голубое небо – ни облачка. Хороший день. Десять всадников уже ждали его. Он влез на подведенного ему коня, почувствовал, как волнуется под ним живое тело породистого скакуна, как натянулись под белой шкурой мышцы. "Ну, вперед, и да поможет нам разум", – подумал начальник кавалерии и тронул поводья.

Ворота открылись – стал отчетливо слышен шум, доносящийся с равнины. Громыхая, паскаяки приближались к крепости. Всадники быстро выехали. Начальник окинул взглядом поле: вахспандийцы были уже недалеко и отрезали дорогу на восток, но на юг путь был ещё свободен.

– Скорее! – скелет подстегнул коня.

Всадники перешли на галоп.

Начальник не видел паскаяков, но по гикающим восклицаниям позади понял, что их заметили и за ними началась погоня. Свободная рука скелета инстинктивно сжала рукоять сабли. Паскаячьи жеребцы, долго ехавшие в такт медленному движению пехотинцев, взяли резво. Начальник обернулся – первое, что бросилось ему в глаза, были несколько вахспандийцев мчавшихся уже совсем рядом. Еще с десяток людей-львов неслись с востока, думая отрезать скелетов от дороги на Хафродуг. Пригнувшись к развевающимся конским гривам, они злобно зыркали и что-то кричали. Все это пронеслось быстро, ибо начальник кавалерии вновь отвернулся, уткнувшись лицом в шею коня. Небо над головой дрожало. Равнина превратилась в бушующее море, а кочки и пригорки – в волны. Брызгами летела из-под копыт грязь. Сабля в бешеной пляске билась о бок. Скелет не знал, сколько паскаяки намереваются преследовать их, и с замиранием следил, как слабеет под ним конь. Пока он не сбавил бега, но опытный наездник уже приметил, что исчезла прежняя легкость. Начальник непрестанно оборачивался, оценивая расстояние. Оно медленно, но неумолимо сокращалось. Проклятые бестии! Вахспандийская порода! Эти огромные лошадяки настигнут их!

Передний паскаяк скакал совсем рядом. Один из скелетов, развернувшись вполоборота, вскинул лук. Блеснула на солнце тетива – паскаяк с криком рухнул на землю. Второй вахспандиец налетел на упавшего товарища и чуть замешкался, потеряв время. Нужно было оторваться. Обернувшись к одному из своих, начальник крикнул и указал назад. Кавалерист кивнул, натянул поводья. Начальник увидел, как всадник осадил коня и стал поворачивать. Больше – ничего. Все пронеслось в бешеной скачке. Отряд начал таять. Останавливаясь, скелеты по одиночке пытались задержать врагов.

Внезапно морда паскаячьего скакуна очутилась совсем рядом. Начальник увидел воздетый меч. Рука скользнула к сабле. Вспыхнув на солнце, кривой клинок отвел удар. Паскаяк и скелет неслись бок о бок. От ветра черная грива вахспандийца разлетелась, смазавшись в темное пятно. Скелет не различал лица своего противника, но рубил под рукоять меча, надеясь ранить врага в кисть. Сабля едва не вылетела из руки начальника, но паскаяк грохнулся наземь и исчез под копытами коней. Однако скелет не успел обрадоваться. В тот же момент его конь вдруг замер, врос в землю. Уже заваливаясь назад, начальник сообразил, что другой паскаяк, настигший сзади, перешиб его жеребцу задние ноги. Отчаянно взмахнув саблей, скелет вперился взглядом в высь. Чистое голубое небо и ослепительный росчерк сабли. Ее дуга, последняя вспышка. Полет кончился. Начальник кавалерии упал в грязь. Голова его неловко подвернулась.

Удгерф в сопровождении героев и бессмертного Урдагана объезжал крепость. Она была выстроена паскаяками, добротно и на века. Главная башня мрачным истуканом возвышалась над укрепленными стенами. Король прикинул в уме, сколько надо времени, чтобы взять крепость. Сначала выйдут маги, которые должны будут слегка потрепать гарнизон огнем. Через день-другой, когда в стенах появятся широкие бреши паскаяки пойдут на штурм.

– Посмотрите, ваше величество, – один из героев указал на крышу главной башни. – Видите, там лучник.

Удгерф взглянул на черную на фоне голубого неба зубчатую вершину башни и различил крохотный силуэт.

– Может выстрелить, – продолжил герой.

– Может, и может, – согласился ехавший неподалеку Урдаган.

Бессмертный с неудовольствием взирал на крепостные укрепления. Он помнил, как триста лет назад король Гундибальд строил этот замок. Могли ли они тогда предположить, что придется штурмовать с такой любовью возведенные стены, что придется разрушать их.

– Не поджигайте крепость. Лучше побейте видимых лучников, а я разберусь с остальными.

– Надо быть осторожным, Урдаган, – предупредил Удгерф. – Ты слышал, окрестные жители говорят, что в замке рыжий бессмертный. Думаю, это Чародей.

– Думай, король, а я буду крепость вручную брать. Грех нам свои же стены рушить. Не одобрит такое всемогущий Ортаког.

Удгерф посмотрел на мрачное сооружение, ожидавшее своего приговора, и сказал:

– Атакуй, только, как заберешься внутрь, открой нам ворота. Я пущу соммитов. Главное, Урдаган, отвлеки Чародея. С кочевниками и варварами мы справимся, а скелеты, глядишь, все уж на поле порубаны.

Гостомысл смотрел на большие стенные часы. Они были украшены тускло отсвечивавшей в полумраке комнаты позолотой. Круглый циферблат отображал миниатюрную карту мира. Часы бессмертному подарил антимагюрский король Малькольм. К сожалению, это была единственная помощь от Антимагюра.

Стрелка трещиной ползла по циферблату. Гостомысл проследил, как она поравнялась с рисунком Вахспандии и закрыла Хафродуг. Бессмертный посмотрел в окно. Темнота поглотила весь мир, как будто гигантская стрелка и вправду повисла над городом, заслонив собой солнечный свет, как будто осталась одна комната, в которой находился бывший царь Слатии и бывший правитель Вахспандии.

Половина второго. Стрелка не ускоряла свой ход, но и не замедляла его. Ей было все равно, что Гостомысл доживал последние часы своего короткого, двухлетнего царствования. Бессмертный хорошо помнил свой триумф: взятие пограничных крепостей, продвижение без потерь до самой столицы. В памяти его запечатлелось и Хафродугское сражение. Несмотря на всю храбрость паскаяков, поле боя осталось за ним, а через две недели он покорил столицу. И все же уже тогда победил Удгерф, ибо он сохранил за собой силу. Кто бы мог подумать, что своенравный и тщеславный принц, горящий жаждой подвигов, отступит вместо того, чтоб сражаться до последнего. Как бы желал Гостомысл увидеть поверженного Удгерфа, пусть для этого пришлось бы положить тысячу варваров. Но нет, принц стал королем.

Самым страшным для педантичного бессмертного были не потери, а то, что он не мог понять, где совершил роковую ошибку. Когда Гостомысл ставил опыт и он не получался, всегда отыскивалась какая-нибудь неточность, которая объясняла неудачу. Здесь все было иначе, ибо каждый шаг был правилен и точно выверен, но вместе они привели его к поражению. Иногда Гостомыслу казалось, что не было ошибок, было лишь предопределение: его громадная армия была обречена с самого начала. Разве можно с армией оголтелых кочевников и алчных варваров покорить Вахспандию – страну вольных паскаяков? Теперь бессмертный отвечал: "Нет".

Стрелка приближалась к двум. Минула половина ночи. Что нес с собой следующий день? Гостомысл задумался. Два скелета, прорвавшиеся через паскаяков, доложили, что Чародей остался на севере оборонять крепость, но дар предвидения подсказывал, что Анисим Вольфрадович прибудет завтра. Бессмертные встретятся и решат отступать. Вечером будут разосланы по предместьям гонцы. Через день-два остатки войска соберутся в Хафродуге. Удгерф будет уже близко, и они в спешке покинут город.

Оставалось решить, куда направиться дальше. На юге в степях было слишком жарко, мало еды и питья. Половина кочевников разбредется по домам. На западе в лесах подстерегают опасные трясины и алчные твари. Друзей там не найти. Единственным спокойным местом казался Антимагюр. Он находился близко и должен был помочь. Гостомысл разобьет нескольких варварских вождей, которые докучают Роксуфу и укрепится на их территориях. Это, по крайней мере, временное пристанище.

Вдруг словно молния поразила Гостомысла. В глазах померкло, и неумолимая сила толкнула его вперед. Впившись в подлокотники кресла, он незрячими зрачками уставился в темноту, из которой яркими вспышками налетели на него незнакомые лица. "Великий князь! Мы выступим в поход! Битва произойдет под Телгардом! Я, император могущественной Империи гхалхалтаров, признаю Гостомысла Великого правителем всех скелетов востока", – голоса смешались. И говорящие: люди, гхалхалтары, скелеты, эльфы, паскаяки слились в одно сияние. Вспыхнув, оно исчезло.

Гостомысл ничего не видел, но постепенно его глаза стали привыкать к темноте. Свеча на столе погасла. Во мраке тускло отсвечивал круглый циферблат часов. С того момента, как он потерял ход своих рассуждений, прошло чуть более минуты, но бессмертному казалось, что минуло столетие. И тут Гостомысл понял, что он прав, ибо само время разверзлось перед ним. Он увидел грядущие события, но не на несколько дней вперед. Век пронесся перед ним, и многие, обращавшиеся к нему, ещё не появились на свет.

Кочевники сноровисто седлали коней. Вскакивая в седла, всадники древками копий и ногами подгоняли животных, неслись к южным воротам. Нагруженные мешками варвары спешили за ними. Иногда из мешков на дорогу падало награбленное добро. Возбужденные вахспандийцы собирались в толпы, с плотоядным блеском в глазах наблюдали за людьми, и те, руководимые инстинктом самосохранения, бросали упавшие вещи и догоняли ушедших вперед товарищей. Жители осмелели, кричали, спорили. Такого не было за все два года правления Гостомысла Ужасного.

– Прочь, грязные свиньи! – во все горло орал, взгромоздившись на брошенную телегу, паскаяк в замызганной, разорванной до пупа рубахе.

Он был пьян и еле держался на ногах. Более осторожные горожане пытались унять его и стащить с телеги, но он не унимался. Отбиваясь от обступивших его, паскаяк грозно потрясал кулаком, бил себя в грудь и чудом не падал вниз.

Услышав оскорбления, один из варваров замер, шагнул к разошедшемуся патриоту и выдернул из-за пояса палицу. Однако тут человек заметил, как до того спокойные вахспандийцы потянулись к кинжалам. В их лицах завоеватель уже не нашел смирения. Они могли драться и убить его. Варвар плюнул, с досадой спрятал оружие и двинулся дальше.

Последний мирный год развратил солдат. Они не воевали, а только грабили население. Войско опустилось, и одежда людей выглядела странно. Поверх изношенных штанов и видавших виды курток была намотана прекрасная дорогая парча. Чтобы захватить побольше, варвары и кочевники нацепляли на себя женские браслеты, кольца, серьги.

Чародей, прибывший в Хафродуг два дня назад, командовал большим отрядом. Его рыжая грива выделялась в толпе черных кочевников и белых скелетов. Озираясь по сторонам, Анисим Вольфрадович смотрел, не остался ли кто в городе. На отдельных людей ему было наплевать, но потерю в суматохе нескольких корпусов Гостомысл бы ему не простил.

– Где сотня кочевников Хасада? – спросил он у продиравшегося через толчею скелета с отличительным значком гонца.

Тот передернул плечами:

– По-моему, Хасад остался на севере. Повелитель поручил ему прикрыть отступление.

– Хорошо, – успокоился Чародей.

Хасад расположил свой отряд в одной из небольших деревень в пяти минутах езды от Хафродуга. Сдерживая бьющегося под ним жеребца, он следил за тем, как приближались паскаяки. Они шли растянутой цепочкой, вперевалку и, похоже, не ожидали сопротивления. Хасад обернул загорелое лицо к стоявшим позади него всадникам. Его черные глаза пробежали по рядам кочевников: все были бледные и молчали. Они знали, что бой будет неравным. Им надо было продержаться не более четверти часа, но за это время вахспандийцы могли перебить их всех.

Паскаяки были совсем рядом. Хасад понял, что дальше ждать нельзя, ибо люди дрогнут. Он приосанился, привстал в стременах – в тяжелый момент предводитель должен стать примером для подчиненных. Выхватив саблю, Хасад перемахнул через низкий частокол и ястребом устремился на врага. Его всадники с гиканьем бросились вслед. Засвистели стрелы.

Непобедимый герой Дуфал, ехавший впереди пехотинцев увидел надвигающийся отряд. Он был небольшим, но выскочил неожиданно. Впереди несся статный кочевник в красивой белой одежде. Дуфал не задумываясь саданул скакуна пяткой в бок и поскакал навстречу отважному человеку. Тот, узнав в вахспандийском герое достойного противника, не стал уклоняться от поединка, но наоборот шибче пришпорил коня.

Хасад и Дуфал мчались друг на друга. Человек кричал, размахивал саблей, пытаясь придать своим приотставшим людям храбрости. Дуфал молчал, тяжеленный меч в его могучей руке не двигался, пальцы крепко сжимали массивную рукоять. Всадники сшиблись. Сабля кочевника образовала сверкающий полукруг, настолько быстр был удар. Меч паскаяка не дрогнул. Хасад пронесся чуть вперед, как вдруг заметил, что его противник не проскакал дальше, а разворачивается. С малых лет общавшийся с лошадями, Хасад сориентировался мгновенно – он поднял коня на дыбы и не дал герою зайти к себе в спину. Кипучая сила сына степи столкнулась с холодной непреклонностью северянина-паскаяка и… разбилась о нее. Молниеносная сабля кочевника не выдержала страшного удара. Разрубленный человек рухнул под копыта коня. Бой был окончен. Кочевники заметили гибель своего предводителя и обратились вспять. Вслед им пролетели несколько стрел.

Люди покинули город.

Ульриг спустился на первый этаж дворца и выглянул во двор. Потрескивая, горели веселые костры. Вокруг них сидели могучие паскаяки и паскаячки. Возле валялись уже порожние бочонки, и стояли ещё неначатые. Резво бегали дети. Разгоряченные крепким элем, в разных концах двора выступали три оратора. Они орали столь громко, что речи их были непонятны, но благодарная публика выражала громкое одобрение даже не разбирая слов. Седоволосый скальд запел песню о походе Крейтера Великого, и ему стали протяжно подвывать паскаячки. Потом замычали и паскаяки. Чувствовался праздник, и Ульригу самому захотелось выбежать из дворца, вскочить на брошенные бочки и обратиться к народу. Однако пробудившееся в нем благоразумие советовало ему прежде встретиться с сыном.

Бывший король вернулся в кабинет, прошелся от окна до двери, присел. Каков теперь его сын? Такой же, как прежде? Нет, наверное, сильно изменился, возмужал. И славно. Ведь какого молодца взрастил! Слава Вахспандии!

Громогласный рев заглушил пение скальда. Ульриг поднялся и выглянул в окно. По улице двигались воины. Все – вошли! Народ бежал к солдатам, обнимал их, как родных.

– Избавители вы наши!

– Объединим наши усилия!

– Эй, красавица, поцелуй-ка меня!

И Ульриг засмеялся, до того весело стало у него на душе.

В криках он вдруг отчетливо различил слово "Удгерф". Все кричали: "Удгерф!" Значит, его сын был уже рядом. Какой он?

Снизу послышался шум. Потный, пьяный охранник вбежал в кабинет и заорал:

– Король Удгерф!

Ульриг накинулся на паскаяка:

– Да что ж ты докладываешь, истукан. Где он? Быстрее!

Охранник испугался, подался назад, и тогда старый король увидел сына. Он сначала не узнал его. Удгерф и вправду очень изменился за три года. Густая борода, строгий монарший взгляд, неприметная морщина, появившаяся на лбу, сделали его старше. Ульриг даже оробел, но молодой правитель улыбнулся и шагнул навстречу, раскрыв объятия:

– Здравствуй, отец. Надеюсь, между нами нет обид?

– Да о чем ты говоришь? – изумился Ульриг. – Эх, будь ты помладше, выпорол бы тебя за такие слова!

Удгерф захохотал, привлекая отца к себе, и они крепко, по-паскаячьи, обнялись.