"Сфера Маальфаса" - читать интересную книгу автора (Долгова Елена)

Глава 16 СФЕРА МААЛЬФАСА

Кто от воды погиб, кто от меча. Несметная добыча им взята. Сошел король прославленный с седла, На землю пал и восхвалил творца. «Песнь о Роланде»

(Империя, 25 января 7000 года от Сотворения Мира)

В предутренний час, на северном берегу озера Эвельси, в палатке, разбитой меж догорающих костров, ждал известий император Гизельгер. Уже давно за бежавшими вождями альвисов ушел в погоню по южной равнине отряд конников на лучших лошадях. Отряд вел наследник. Это опасно. Пусть. Мальчишка должен наконец стать мужчиной, которому можно с легким сердцем передать высшую власть. Если не станет – и это еще не конец, останутся два других сына, они малы, но император силен телом, крепок духом и не собирается передавать бразды правления в слабые руки.

Однако тревога не проходила. Гизельгеру вспомнился он сам – молодой тридцатилетний вельможа, еще не правитель, даже не наследный принц Церена, а только внук брата императора – четверть века назад Жребий Обители пал на семью его деда.

Гизельгер, мирясь с неизбежным, принудил себя считать это божьим промыслом. Спустя годы собственного правления Империей он уже не верил в случайность. Между старым императором и его братом не было приязни. Прежние раздоры и ненависть давно покрыло время, но Гизельгеру они стоили жизни дочери. Дед Гизельгера, брат правящего императора, не согнулся под бременем выбора. Сын старика был к тому времени мертв – погиб на кабаньей охоте, – и Гизельгер получил приказ пожертвовать ради блага семьи собственной старшей дочерью.

Девочке было двенадцать лет – мала для Жребия. Но не отдавать же обители ее отца – взрослого мужчину, последнюю надежду опальной ветви рода?

Властный старик отрезал: «Отдай девчонку. Ты молод. У тебя еще родятся сыновья». Дочь забрали монахи.

Может быть, какая-то сила свыше и оценила эту жертву – прямая линия императорского рода пресеклась в одночасье оспой, перед которой равны и властитель и крестьянин. Дед Гизельгера, а вскоре и он сам были торжественно коронованы в главном соборе Эберталя. Но даже сейчас, двадцать пять лет спустя, императору снился иногда голос дочери. Только голос, лица он не мог вспомнить.

Гизельгер запретил себе думать о былом горе и унижении. Прошлое не изменить. Дочь давно мертва. Но где теперь сын?

Сын императора приподнялся на стременах, пытаясь оглядеться. Плоская, как блюдо, бесснежная равнина дышала ветром и холодом. Край неба уже светлел, ночная тьма сменилась предутренними сумерками, факелы в руках всадников становились ненужными. Отряд преследователей – двести спешно посаженных на коней наемных солдат – растянулся по степи широкой цепью. Свистел ветер, стучали копыта по мерзлой земле. Только бы лошадь не споткнулась в полутьме, думал Гаген. У наемников не было тяжелых рыцарских копий – им не придется пробивать стальную стену щитов, только арбалет у седла – выстрелом бросить на землю приглянувшегося врага и мечи – добивать уцелевших.

Преследуемые альвисы сильно оторвались от погони – лошадей нельзя провести по тропе, которой воспользовались беглецы. Пришлось скакать в обход озера и подниматься на равнину дорогой, которой обычно идут купеческие обозы. Однако, пока противник остается пешим, он обречен. Полусотне людей негде укрыться на плоской равнине. Беглецы где-то здесь – принц чувствовал это. Шла охота на человека – самая увлекательная из охот. Азарт погони придавал уверенности. Волнение и страх покинули Гагена, он сделает все, что может и должен, а там – будь что будет.

Мигнула вдали синяя искорка – цвет ее был холодным и чужим. Сотник, скакавший бок о бок с сыном императора, выкрикнул приказ грубым, простуженным голосом, распоряжение передали дальше по цепи, и сотня немного повернула и сдержала коней, обходя и окружая таинственный огонек. На минуту спешились и, достав из поясов натяжные крюки, зарядили арбалеты, уперев в землю. К синему огню приближались осторожно.

В дрожащем холодном свете враг, расположившийся на небольшой возвышенности, был виден отчетливо. Пригорок цепью окружили воины-альвисы – мечники и арбалетчики в кожаных доспехах. Семь десятков затравленных людей, отчаянных, готовых на все. В центре стояли, как будто бы в трансе, взявшись за руки, трое – две женщины и мужчина. Между ними, прямо на земле, пылал голубым огнем, разгораясь все ярче, шар размером с голову младенца. Сфера. Вспышка – тьма, вспышка – тьма. Ритм сполохов бил по глазам, впрочем, что задело?

– Вперед!

Топот копыт слился с биением пульса. Мальчишка, сын императора, пришпорил жеребца, стараясь не отставать от солдат.

…Сотня уже разворачивалась для атаки. Сначала воины Церена разрядят арбалеты, а по тем, кого не найдет стрела, ударит конница и в ход пойдут мечи, лишая жизни бегущих.

Внезапно лошади встали.

Не помогали шпоры – животные с испуганным ржанием поднимались на дыбы, пятились, едва не сбрасывая всадников. Сердца людей, привыкших к чужой крови и не боявшихся пролить свою, сжались. На равнине не было никого, кроме двух отрядов, приготовившихся к бою, но все чувствовали: где-то поблизости шевельнулось неведомое существо, бесформенное и чужое, разрушительное даже не в злобе – в слепой несокрушимой мощи. Надвигалась, грозя поглотить людей, мерзкая мука, и миновать ее было нельзя, а можно только бессильно страшиться.

Вполголоса ругался сотник, потрясенно молчали солдаты. Кто-то начал читать молитву, но перепутал слова. Гаген попытался нащупать на груди образок святого Никлауса, рука в латной перчатке скользнула по непроницаемому стальному панцирю. Оцепенение прервал грозный рык сотника:

– Уснули, шлюхины дети? Спешиться! Кони не пошли – мы пойдем!

Имперцы, оставив коней, вскинули арбалеты. Навстречу им молча, как призраки, шли альвисы. Ветер развевал призрачно-серые плащи, черты лиц искажало резкое чередование света и тени. Почему они не стреляют? Возможно, подумал Гаген, мы кажемся им, ослепленным дрожащими сполохами, только смутными фигурами в сумерках. Силуэты врагов, напротив, черные пятна на фоне синего сияния. Если бы этот мерцающий свет не слепил глаза…

– Бей!

Щелкнули разряжаемые арбалеты. Стрелы, пролетев несколько шагов, бессильно упали. Они не натолкнулись на невидимую стену, просто осыпались на землю, как пепел или хлопья тлена…

Кто-то в рядах имперцев закричал дико, пронзительно, без слов, крик оборвала звонкая оплеуха.

– Не отступать! Мечи к бою!

Солдаты, сомкнув строй, обнажили мечи. Шагнула навстречу шеренга альвисов, зазвенели, скрестившись, клинки, загремели под ударами доспехи, упали на мерзлую землю первые капли крови…

От размышлений Гизельгера отвлек шум – кто-то пререкался с императорскими гвардейцами у входа. Минуту спустя вошел капитан охраны.

– Государь – вас хочет видеть командир дозора. Поймали шпиона. Впустить их?

– Пусть войдут. И пошли кого-нибудь в палатку графа Дитмара, я приглашаю его прийти. Если понадобится – пусть разбудят, черт возьми, он мне нужен.

Капитан, коротко кивнув, вышел. Гизельгер рассматривал вошедших. Двое из них были обычными солдатами – ничего примечательного. Третьей была женщина. Женщина альвисов, одетая в коричневые лохмотья, бледная, кажется, молодая, не более семнадцати лет. Светло-рыжие волосы перепутаны, на лице ссадина, смотрит дерзко, не опуская глаз.

– Пусть приведут переводчика от святых отцов, сходите за ним в обоз.

– Переводчик не нужен, государь, – вдруг объявила пленница на чистом имперском языке. – Я, дочь барона Виттенштайна, Алиенора фон Виттенштайн, прошу у вас аудиенции по делу, касающемуся безопасности Церена.

В звонком голосе девушки не было страха. Император сумрачно удивился.

– Допустим, ты та, за кого себя выдаешь. Впрочем, это легко будет проверить. Однако как ты оказалась здесь, откуда этот нелепый наряд и что можешь знать ты, женщина, о безопасности Империи?

– Я именно та, кем я и назвалась, подтвердить это может мой отец, барон фон Виттенштайн, и мой жених – Элеран фон Шарфенберг, если они пребывают в вашей армии, государь. Если нет – для императора не составит труда послать гонца и призвать их. Здесь я оказалась потому, что четыре месяца как нахожусь в плену у альвисов, похитивших меня в землях отца, и никто из рыцарей Империи не пришел ко мне на выручку. Сменить же мое неподобающее платье я поспешу, как только сообщу то, по сравнению с чем дамские наряды не столь уж и важны.

Императора забавляла церемонная дерзость незнакомки.

– Что же столь важное для Империи ты можешь сообщить мне, девица Виттенштайн? И чего ты хочешь взамен? – Гизельгер обратился к девушке совсем не так, как принято обращаться к дочери дворянина. Но насмешка, по-видимому, не достигла цели.

– Я хочу рассказать о том, что собираются делать вожди альвисов. Я знаю, как были уничтожены магией города, государь. Я знаю также, как не допустить это впредь. И прошу только об одном, чтобы вы выслушали меня и позволили мне, баронессе фон Виттенштайн, исполнить свой вассальный долг перед моим императором.

Гизельгер не спешил верить тому, что говорила девица, но порой не стоит отмахиваться даже от бреда сумасшедшей.

– Говори.

– Вас хотят убить, государь.

– Вот как? Ну что ж, я приму это к сведению, женщина. – Император, видевший за годы царствования несколько настоящих покушений, а еще больше – ложных доносов, испытывал сейчас скуку, смешанную с зарождающимся гневом.

– Ваше величество! Сутки назад я случайно услышала разговор вождей альвисов, они собирались пустить в ход магический предмет, который называли «Сфера Маальфаса».

Раздражение Гизельгера усилилось – только в сказках властители мира охотно слушают первого встречного, который пожелает встретиться с ними и рассказать легенду. На грешной земле для этого есть третьи помощники младших чиновников канцелярии короны. Или хотя бы друзья императора, которым еще не надоело это развлечение.

– Стража! Нашли графа?

– Нет, мой император, – по-солдатски ответил капитан. – Его нет в палатке. Я послал людей. Ищут.

Гизельгер повернулся к женщине.

– Многие знают легенду о Маальфасе. Этот князь тьмы вручает древний талисман, позволяющий одолеть врага, тому, кто принесет ему достойную жертву. Однако в легендах про Сферу воспользовавшийся ею всегда в конце концов остается в дураках. Любопытно, девица Виттенштайн, очень любопытно. Это все?

– Государь! Прошу вас, выслушайте меня! Вожди альвисов не рождаются в пещерах!

– Я отдал бы половину собственной бороды за то, чтобы альвисы и вовсе не рождались, – грубо оборвал ее Гизельгер. – Однако если глаза меня не обманывают, там, на берегу, совсем неподалеку, лежит достаточно тел пещерных баб и их потомства. Довольно! Стража!

– Нет! Погодите! Там, внизу, я видела мою сестру, но…

– Хватит! Молчать! Уведите ее и держите под охраной.

– …альвисы не брали ее в плен! Она была выбрана Жребием! Она ушла в Обитель, ваше величество!

Император остановился, сдержав гневную вспышку. Жребий. В этом что-то было. Какой-то предмет, называемый Сферой Маальфаса, упоминался в бумагах инквизиции как магический талисман, принадлежащий арестованной в столице секте дьяволопоклонников. Сферу так и не нашли, а одна из сектанток, кажется, сестра или невеста казненного заговорщика, оказалась избранной Жребием два года назад, избежав тем самым руки инквизиции. Могла она взять Сферу в Обитель? Эту возможность нельзя отвергать.

– Стража! Подождите снаружи. Я позову. – Гизельгер впервые серьезно посмотрел на женщину и увидел, что она едва держится на ногах. – Садитесь, баронесса фон Виттенштайн, и расскажите все, что вы узнали. Начните по порядку, я хочу знать вашу историю во всех подробностях.

…Гаген не обнажил меча и не встал в ряды сражающихся, он остался на месте, глядя на светящуюся синим Сферу. Дрожание света сопровождалось монотонным пением без слов, три человека не могли петь громко, но звук, берясь ниоткуда, бился в воздухе, в каждой травинке на земле, в висках самого принца.

– Аа-а… Аа-а…

«…Зло не должно торжествовать».

Сфера светилась все ярче, от нее отделилось полупрозрачное кольцо синеватого сияния и, расширяясь, стало надвигаться на воинов. Сначала оно окутало тех, кто стоял ближе всех к пригорку. Гаген заметил, как падают, хватаясь за горло, будто в удушье, задетые кольцом воины – и имперцы, и альвисы без различия. Оставшиеся в живых продолжали сражаться так, как будто не замечали происходящего, только движения их казались замедленными. Кольцо расширялось. Трое на возвышенности продолжали держаться за руки, их тела неестественно прогнулись, головы запрокинулись. Кольцо, поглотив жизни нескольких людей, казалось, набралось сил, засветилось ярче и стало расширяться быстрее.

«Оно же сожрет всех нас», – подумал Гаген. Рука нащупала арбалет, оставшийся у седла, пальцы неловко дергали запутавшийся ремень, кольцо расширялось. Упало еще несколько воинов.

– Аа-а… Аа-а…

Ремень не поддавался. Сын императора попытался дотронуться до ножа на поясе. Воздух вдруг сгустился – стал плотным, подобно воде. Рука, как бывает во сне, бессильно опустилась, пришлось, напрягая мускулы, глядеть на ладонь, чтобы понять, где она находится.

– Аа-а…

Узкий нож – таким сквозь прорези забрала добивают раненого врага – вышел из ножен, ослабевшая ладонь едва удерживала вдруг ставшую скользкой рукоять. Острие приблизилось к ремню. Надрез. Арбалет, освободившись, упал на землю. Кольцо опутало еще с десяток солдат.

Гаген очень медленно наклонился, подобрал оружие. Осторожно и тщательно зарядил. Попытался вспомнить какие-то слова, показавшиеся очень важными. Обрывки молитв исчезали из памяти, растворяясь в синем дрожании. «…И не восторжествует зло под солнцем и в душе…» Начертил пальцем на ложе знак святого треугольника. Потом прицелился и выстрелил. Не в надвигающееся кольцо – в того из трех, который был виден лучше. Арбалетный болт пробил насквозь синее сияние, черной стрелкой ворвался в запретный круг и обессиленно упал к ногам рыжеволосой женщины. Сфера бешено полыхнула – синее свечение сделалось фиолетовым, потом приняла пурпурный цвет нарождающегося гнева.

Троица не разомкнула рук. Рыжая обернулась через плечо. Друг против друга, на расстоянии двадцати шагов стояли они – полубоги, могущественнейшие колдуны из известных истории, властители жизни и смерти альвисов, и толстый мальчишка, нелюбимый сын церенского императора. Рыжая женщина глядела презрительно, сквозь покусившееся на нее бессильное ничтожество. Раскосая женщина с плащом волос цвета воронова крыла приподняла уголок коралловых губ, блеснули острые зубки. Мужчина с точеным профилем ястреба чуть сдвинул стрелы бровей – в этом не было даже гнева. Троица медлила несколько бесконечных мгновений – Сфера задрожала синим огнем, лепесток-щупальце отделилось от сердцевины мерцания и потянулось туда, где стоял Гаген.

«Я сейчас умру», – подумал он. Страха церенский принц не испытывал – в этот момент его решимость была сродни холодному безумию человека, который с открытым забралом идет в заведомо безнадежный бой. Лицо черноволосой показалось ему смутно знакомым. Где? Когда?

– Именем короны Церена! Приказываю вам остановиться!

Чудо – вожди альвисов его поняли. Троица захохотала, глаза женщин демонически сузились, глубокие морщинки пролегли от крыльев носа к углам кроваво-красных губ.

Умолкло пение, перейдя в низкий, нечеловеческий стон. Ответ пришел ниоткуда – и отовсюду, будто задрожал, произнося слова, сам воздух, колыхнулась мерзлая земля, затрепетали мертвые стебли убитых холодом трав, скорчился от боли невидимый, тонкий эфир.

– Ни-что-же-ство. Ты ни-что… Уйдешь в ни-ку-да…

Гаген лишь на несколько секунд отвел глаза от синего сияния, натягивая тетиву, упер арбалет в землю, наложил болт. И снова посмотрел в лицо опасности. Синий лепесток тянулся к нему хищными пальцами, поодаль, в темной пустоте холодной равнины заворочалось незримое, бесплотное, голодное чудовище.

– Я не боюсь тебя, дьявол!

– В ни-ку-да-а-а…

Гаген увернулся от лепестка – синий сполох слепо, плашмя хлестнул по мерзлой траве.

– Именем Бога-Вседержителя! Стойте.

Троица глумливо смеялась.

– Ты ни-что… Он не слы-шит те-бя-а-а-а… Мы силь-не-е…

Чужая, хищная магия снова шевельнулась, набирая силы. Воздух, казалось, сгустился, синие искры плясали на кончиках волос, на верхушках мертвых трав, каплями стекали по лошадиным гривам. Толстый мальчишка вскинул арбалет.

– Верую! Верую! Я – верую!

– Во что ты веришь, ничтожество, в пу-сто-ту-у-уу…

– Верую в Бога-Творца и его ипостась всезнания! Верую в Бога-Защитника и его ипостась отваги!

– …ты червь…

– Я человек! Мы, люди, дети Бога.

– Ты боишъ-ся… Смер-ти… Не хо-чешь… к своему Отцу…

Троица источала презрение. Гаген чувствовал это – по телу его словно стекала густая, липкая слизь.

– Он зол-л-л…

– Верую! Он милосерден!

Черноволосая хохотала, запрокинув голову, ее высокая, чрезмерно пышная для хрупкой фигурки грудь чувственно трепетала. «Где я видел ее?» – подумал Гаген. Синий вихрь тем временем набирал силу, язык призрачного свечения тянулся вперед, норовя слизнуть неуклюжего мальчишку с жалкой деревяшкой в руках.

В этот миг зрение и интуиция принца невероятно обострились – он увидел незримое – то, чему нет названия на языке Церена. Синий сполох – Зверь, обладающий разумом и яростью. Сила Зверя стекалась из темноты. Вился, корчась словно от боли, пытаемый, смятый незримой бурей эфир. Плакали, летя на огонь, согнанные бичом зла невидимые сущности – и гибли тысячами, становясь топливом для колдовского огня… Гаген скорчился от боли.

Боль была везде, в руках, висках, позвоночнике, глазах, хотелось зажмуриться, болело не только и столько тело – корчилась распинаемая душа. Холод за спиной, жар в лицо – и тоска. Тоска сжимала сердце, выдавливая по капле отвагу и желание жить. Сын императора сам не заметил, что плачет. Пальцы медленно разжимались, выпуская бесполезный арбалет.

– Ты рожден в гря-зи… Уй-дешь в ничто… Мы – были и будем всег-да-а-а…

И тут – тут принц вспомнил.

– Вы лжете!

– Мы – были всег-да-а-а…

– Я знаю тебя, – отчаянно закричал он в лицо черноволосой. – Ты человек, ты Алиса Корн! Вспомни – ты уходила в Обитель в белом платье. Ты не хотела этого. Мне было жаль тебя, девушка.

Смех женщины оборвался, как отрезанный ножом. Незримый зверь зашипел по-кошачьи, изготовясь к прыжку. Свистящий бич рассек терзаемый эфир, капли призрачной, хрустально-прозрачной крови брызнули в синий костер, давая пищу Сфере.

– Ты лжешь!

Зверь взвыл. Вой пронизал саму сущность ночи, умерщвляя, извлекая из нее жизнь и – силу. Гаген поднял полыхающую от боли руку в оберегающем жесте.

– Именем Бога-Вседержителя! Я говорю правду! Это нечистая магия затмила твой разум, Алиса.

Подумав секунду, принц добавил:

– Когда я стану императором, такое не повторится.

Переварив обещание, голос из пустоты подавился хохотом:

– Ты станешь ни-чем…

Зверь, коротко рыкнув, бросился на грудь обреченному мальчишке. Солдаты, ослепленные синим сиянием, не видали ничего – лишь шевельнулся на мгновение серый предрассветный сумрак, переменился ветер, да сын императора отшатнулся от невидимого врага.

Быть может, в этот самый момент женщина на холме вспомнила-таки метель цветочных лепестков на площади, гам толпы, свою беспомощность, страх и отчаяние. Быть может, непроницаемое высокомерие, на котором держалась сила Пришедших, дало трещину, или пресловутый Вседержитель откликнулся-таки на отчаянный призыв сына императора, но на краткое мгновение раскосая дрогнула. Ее пальцы разжались. Маленькая рука брюнетки вырвалась из ладони рыжеволосой подруги, живое кольцо вокруг Сферы на миг распалось. Этого хватило для развязки – колдовство прервали в самый неподходящий момент. Фонтан ничем не укрощенного раскаленно-белого огня вырвался из Сферы и забил, устремившись в черное небо. Струи жидкого пламени раскаленными бичами хлестнули по лицам Пришедших. Стон пожираемых Зверем сущностей сменился пронзительным визгом раненного в грудь хищника.

Гаген уже вскидывал арбалет, обреченно, без надежды встречая Зверя стрелой – ненужная поспешность – порождение магии уже рассеивалось в броске, рассыпаясь буйным фонтаном искр. Мгновенно надулось пронизанное голубыми разрядами клубящееся облако. Холодный ветер влет ударил пелену колдовского тумана, смешался с ним и – развеял в причудливо закрученном вихре…

Свободная от морока стрела устремилась вперед и там, под холодным и чистым, уже не затуманенным потусторонней пеленой небом, нашла свою цель.

На холме, коротко вскрикнув, упала навзничь высокая рыжеволосая женщина – болт ударил ее в грудинную кость, войдя со спины и насквозь пробив легкое тело. Алиса, не тронутая стрелой, мягко осела на землю и осталась лежать спящим котенком. Язычки настоящего – не магического пламени плясали на краю ее плаща, пальцах бессильной руки, опаленные черные волосы скрутились. Мужчина с выжженной до сердца грудью тяжело рухнул ничком.

Сфера лежала на траве – опустошенная, обыкновенная, как простой кусок раскаленного железа. Цвет ее сменился на фиолетовый, потом на яростный багрово-красный оттенок остывающего угля и наконец угас совсем.

Магия исчезла. Более не было ни Зверя, ни далекой твари в ночи, ни бури в эфире, ни колдовского костра, ни жалко умирающих духов. Остались только пустота холодной равнины, ночной ветер, чуть сереющее к утру небо, леденящий холод, побуревшая кровь на земле и кучка израненных людей с их людскими делами.

Уцелевшие солдаты, имперцы и альвисы, прекратили бой. Бывшие враги стояли бок о бок, опустив оружие, и растерянно всматривались во внезапно навалившуюся темноту. Все, кроме троих на холме. Те лежали неподвижно, похоже было, что они уже никогда не поднимут сомкнутых век.

– Что это было, мессир принц? – с почтительной опаской спросил придерживающий раненую руку сотник. В зрачках капитана медленно таял мутный страх.

Гаген молчал, всем существом вбирая чистый, прозрачный, морозный воздух настоящего, не оскверняемого магией мира.

…Все-таки пахло серой.