"Стратегия исхода" - читать интересную книгу автора (Рашкофф Дуглас)

9 Фокус-группы

– Алло?

– Пока мы едины, мы непобедимы!

На следующее утро Алек в телефоне был зашибись каким бодрым. Таким бодрым, аж позвонил мне в 6.15, чтоб я в рекламное агентство не опоздал.

– Хорошее у тебя настроение, – сонно пробормотал я, тыча в кнопку у кровати. Плазменные окна из черных перекрасились в прозрачные. Небо за окном все равно оказалось средне-синеньким.

– А то, – сказал Алек. – Все по плану.

– То есть ты, видимо, готов?

– Еще б не готов. В десять увидимся. Адрес у тебя есть?

– Да-да. – Потом найду, в конце концов. – Я приеду.

– Яволь!

Я сунул телефон обратно под подушку и углубился во внутренние дебаты: выудить себя из постели или переключить стекла на ночной режим и еще часик поспать. Утренняя эрекция уже расцвела пышным цветом – значит, в мире все в порядке, – и я решил, что вполне можно встречать новый день.

По белому ковру я протопал в ванную, включил душ на «очень теплый» и залез под воду.

Член стоял, как мачтовая сосна, – жмурился щелью мне в лицо и требовал участия. Первый пришедший на ум сексуальный образ – Карла, но ей такой радости я не доставлю. Может, девчонки с ранчо? Нет уж. Насквозь больные, как пить дать. Джинна, правда, потрясающе хороша.

Я представил, что общаюсь с ней по видеосвязи. Нелепая картинка, но пусть будет. Джинна сидит в студии, а я у себя в кабинете – жалюзи подняты, тело ниже пояса скрывает стол. Раньше в моих сексуальных фантазиях ни компьютеров, ни сетей не встречалось. Странно. Я представил, что направляю камеру себе в пах, наблюдаю, как Джинна смотрит в монитор. Вижу, как ее заводит мой образ, мое тело. Впервые в жизни я мастурбировал, воображая кого-то, мастурбирующего на меня. То есть объектом желания был я сам.

Я одевался, мой энтузиазм мчался в сток, а чикагский корреспондент «Си-эн-би-си» рассказывал про фьючерсы Samp;P. Казалось, в первые часы торгов биржа наверстает вчерашний трехпроцентный спад. В нормальной ситуации люди расценили бы падение как повод для покупки. Если удается всучить биржевым маклерам дополнительный заем, они в первые же минуты после звонка свежим капиталом возместят потери, сделав в процессе кучу бабок.

Потому-то столь губительна речь Бирнбаума. Допуская необходимость правительственного надзора за электронными торгами, он сомневался в способности людей инвестировать самостоятельно. А без розничных торгов некому заполнять нижние уровни пирамиды акций. Один телекомментатор допустил даже, что Бирнбаум призовет к частичному свертыванию займов на покупку ценных бумаг. Удар под дых.

Я смотрел нарезку переживаний людей с улицы и завязывал галстук.

– Чего это правительство вмешалось? Значит, совсем плохи дела, – говорила женщина у дверей супермаркета.

– Надеюсь, панических продаж не будет, – прибавлял бизнесмен. – Я себе дополнительного обеспечения позволить не могу.

Человек в каске откровенно наслаждался полемикой, говорил, что «пора уже кому-нибудь отрубить питание». Пиар-катастрофа.

Кто мог подумать, что в один прекрасный день мы с приятелем окажемся последней, отчаянной надеждой рынка? Бирнбаум использовал должностное положение, поставив под вопрос систему онлайновых торгов, и теперь Алгоритм «Синаптикома» – необходимая контрмера. Даже я это понимал. Свободный рынок – наиболее эффективный путь к благосостоянию. В мире более чем достаточно ресурсов, всем хватит. Рыночные факторы – единая саморегулирующаяся динамическая система, идеальное средство распределения капитала на базе нужд и новаторства. Так цивилизация и развивается[171].

Вот поэтому на уроках экономики больше не изучают пессимистичных интервенционистов вроде Кейнса. Его теории опровергнуты нобелевскими лауреатами. Относись к экономике, как к природе, – и все здоровое будет расти. Принципы органического сельского хозяйства. Чем больше пестицидов, тем слабее растения.

Я прибыл в агентство «ДДиД» (точнее, если учесть недавнее слияние, в международную корпорацию «Группа ВП/ДДиД/Пинг-Пфайфер-Питфилд/ ДСДЛ»), и в вестибюле был встречен энергичной младшей финансовой планировщицей, которая препроводила меня в отдел фокус-групп. В длинном узком кабинете за дверью с табличкой «НАБЛЮДАТЕЛИ» сидели Алек и два маркетолога. Они пили кофе, жевали пончики и анализировали информацию, мелькавшую на стене компьютерных мониторов.

– Рад, что тебе это удалось, Джейми, – сказал Алек. – Присаживайся.

Я прикрыл за собой дверь, и в кабинете потемнело. Проступили три большие стеклянные панели, выходившие в три конференц-зала.

– Не беспокойся, они нас не видят, – сказала немолодая женщина. Поверх белобрысых кудряшек – наушники с микрофоном вместо обруча. – Зеркальное стекло. – Она протянула руку. – Марта.

Алек щелкнул выключателем на консоли, из динамика над окном забормотали сидящие в зале слева.

– Да я, заметьте, сама торгов не боюсь, – говорила молодая женщина. – Просто я, по-моему, недостаточно умна, чтобы принимать умные решение.

– Врет, – сказала Марта. – Базальная кожная реакция, поглядите.

По монитору бежала волнистая линия.

– Ну ты сечешь, – сказал Алек.

– Вы куда смотрите? – спросил я.

– У нее электроды на пальцах, – объяснил он. – У всех в зале А электроды. Видишь?

Я приложил руку козырьком к стеклу и вгляделся. Ну точно – у каждого добровольца к пальцам тянулись провода на крошечных резиновых присосках.

– Это так уж необходимо? – спросил я.

– Конечно, – ответил Алек. – Новинка.

– Мы выяснили, что члены фокус-групп имеют склонность рассматривать свои интервью как шанс выразить потребительское недовольство, – объяснила Марта. – Более семидесяти пяти процентов американцев участвовали в том или ином потребительском опросе. Переели уже.

– И вы их подключаете к детекторам лжи?

– Да нет, к системам мониторинга биореакций. Кожно-гальванический рефлекс, базальные вариации, временами даже электроэнцефалограмма, измеряем мозговые биотоки. – Марта нажала кнопку и заговорила в микрофон: – Тони, номер четыре виляет. Попробуй дельта-траекторию.

– А это как? – спросил я.

– Смотри и учись, – посоветовал Алек.

Человек в наушниках, интервьюер в зале А, встал со своего места во главе стола и подошел к молодой женщине, которую они называли номером четыре.

– Как вы думаете, ваши дети… – Он покосился на свои записи. – Бертран и Сирина. Как думаете, они вас уважают?

– Молодец, Тони, – похвалила Марта в микрофон. – Волновая функция выравнивается.

Женщина помялась, потом сказала:

– Надеюсь, да.

– Они вас видят, когда вы сидите за компьютером, участвуете в торгах?

– Они меня видели за терминалом. – Женщина пыталась представить себе эту картину. – Но вряд ли понимали, что я делала.

– А их впечатление о вас, – давил интервьюер. – Как думаете, они видели перед собой уверенную женщину?

– Прямое попадание, – сказала Марта, выключая зал А и одновременно открывая канал зала В.

В окне справа я различил пятерых мужчин и женщин перед большим телеэкраном. Все в металлических ободках с резиновыми антеннами.

– А теперь, пока вы будете смотреть следующую запись, – говорила ведущая-азиатка, – пожалуйста, внимательно слушайте, что говорит оратор. – Она нажала кнопку на пульте, и на экране возник Эзра Бирнбаум.

– Ты записываешь, Дэн? – спросила Марта техника в дальнем углу наблюдательской.

– Все пишется, – отозвался тот.

Бирнбаум ораторствовал в телевизоре, а на экране в кабинете появились пять волнистых зеленых линий. Равномерных, пока Эзра объяснял, что фондовая биржа заменила, «по сути дела, социальное страхование». Белобрысая что-то записывала. Бирнбаум сообщил, что «новое поколение программ сетевых торгов грозит лишь обострить эту тенденцию, маня публику к неслыханному, бешеному пароксизму оптимистических сделок». Четыре линии ощерились колючками, одна осталась без изменений.

– Что это значит? – спросил я. – О чем они думают?

– Мы тебе потом покажем анализ, – ответила Марта. – Дэн, у тебя энцефалограмма третьего под рукой?

Техник протянул ей распечатку.

– Неудивительно, – сказала она. – Он же, блядь, эпилептик. Как он через отсев пробрался? Уберите его данные из среднего отклика.

Алек откинулся в кресле и улыбнулся мне. Вот теперь парень в своей тарелке. Безгранично властвует над человеческой душой, прячась за тремя зеркальными стеклами. Я улыбнулся в ответ. У каждого должна быть роль. Алек хотя бы нашел свою.

– Ничего, если я на зал Б гляну? – спросил он.

Марта нажала переключатель, открыв окно в третью камеру пыток.

Три жертвы сидели, закрыв глаза, а пожилой дядька неспешно обходил их кругами.

– Хорошо, Натали, – говорил он. – Теперь расскажи, что ты там видишь.

– А где же электроды? – пошутил я. – Что там происходит?

– Они все загипнотизированы, – ответил Алек. – Экспериментальный метод.

– Я в темном тоннеле, – говорила одна женщина. – На стенах цифры.

– Можешь их разглядеть? Прочитай мне. – Старик осторожно вел ее сквозь подсознательные видения.

– Три, восемь и шесть, – сказала она. – А потом они расплываются.

– Можешь сказать, почему они расплываются?

– Не знаю. – Голос сорвался. – Я боюсь. Тут темно.

– Все в порядке, – успокоил старик. – Возвращайся в укрытие и подожди меня.

Это уже перебор. Я тут прямо вуайерист.

– Мне бы Вилли освободить[172].

Над моим эвфемизмом засмеялась даже Марта.

– Я с тобой. – Алек положил руку Марте на плечо. – Потрясающе. Мы вернемся, когда анализ будет готов.

Я подождал, пока за нами закроется дверь.

– Просто ЦРУ какое-то. Надо же.

– Еще бы. – Алек сиял. – Кайфово, скажи? Никаких случайностей.

Я осмотрел одинаковые коридоры. Вероятности нахождения уборной равны.

– Пошли, – сказал Алек. – Сюда.

Мы шли по длинному белому коридору мимо разноцветных дверей с бумажными табличками: «Изучение мыла», «Дети и бекон», «Артритная группа» и «Отклик на школьные ваучеры».

– Господи боже, да их здесь тысячи, – вслух удивился я.

– У нас демократия, Джейми, так что оно и к лучшему. – Алек придержал дверь и вошел вслед за мной. Я направился к писсуару, Алек – к раковине. – Фокус-группы – тончайшее отражение стремлений общественности. Абсолютное голосование.

– В рыночной экономике люди долларами голосуют, – заметил я, пока мой мочевой пузырь расслаблялся. Мне понравилось, с каким звуком мощная струя бьет в пластик.

– Ну зачем сплошь пробы и ошибки? – спросил Алек, моя руки. – Правильно организованная фокус-группа добирается до глубин человеческих нужд, когда эти нужды еще из подсознания не выплыли. Это позволяет нам угадывать, чего люди хотят, сами того не зная.

– Чтобы выпускать рекламу, исходя из этих потребностей?

– Чтобы создавать продукты и услуги, удовлетворяющие людей, – объяснил Алек, вытирая руки. Затем кинул бумажное полотенце в корзину, подошел к соседнему писсуару и расстегнул ширинку. – Если потребность удовлетворяется брэндом, так тому и быть.

Я застегнулся и отошел к раковине.

– Но детекторы лжи[173]? Сканирование мозга? Гипноз? Что, это правда что-то проясняет? Мы действительно хотим, чтобы рынком правило подсознание?

– Абсолютно. Только так и честно. Подлинный человеческий дух. Пока он не изуродован социальными и невротическими фильтрами.

– И ты в это веришь?

– Все сводится к тому, что у нас у всех общего. Потому-то мы и в одной команде.

– Да ладно, Алек, – сказал я, моя руки. Раковина активировалась инфракрасным детектором. – Старо, не находишь? В уравнении должен присутствовать человеческий разум. Он нас заставляет жениться, строить школы, писать законы. Природа бывает жестока. А рацио и сознание[174] не дают нам при первом удобном случае друг друга поубивать.

– Позволю себе не согласиться, – отозвался Алек, застегиваясь. – Я верую в доброту людей, каковы они есть. Именно рацио и суждения заставляют нас друг друга убивать. Перечитай Руссо[175] и избавляйся уже от этого своего кошмарного комплекса вины. Он тебя тормозит.

Алек снова открыл мне дверь.

– А руки вымыть не хочешь? – спросил я.

– Я сначала вымыл. Хуй – мой самый чистый орган.

Шагая по коридору, я обдумывал глубокий смысл этого замечания. Я мыл руки, дабы защитить других от себя, а не свои гениталии от чужой грязи. Неужто Алек во всем прав?

– Джейми! – позвал женский голос у нас за спиной. Карла. Вот черт. Что она тут делает? Диверсию задумала?

– Привет, Карла, – сказал я. – Прости, что не перезвонил. Совсем закрутился. – Она классно выглядела. Расслабленная – не то что на бирже.

– Да ничего. Хорошо, что пришел. Группа уже работает. Пошли.

– Группа?

– Моя фокус-группа, – сказала она. – Ты сообщение получил? Я наняла «ДДиД» для изучения всех, с кем встречалась за последний год. Узнать их впечатления. Реакцию. Больше часа не займет.

– Я читал в «Таймс», – сказал Алек. – Хит сезона.

– Я тут как бы занят, – извинился я. – Нам с Алеком к вечеру еще два ролика снимать.

– Все в порядке, Джейми, – завредничал Алек. – Анализ все равно только к полудню будет.

– Спасибо, Алек, – сказала Карла и взяла меня за руку. – Вот сюда.

И она поволокла меня по длинному коридору. Алек ухмыльнулся – мол, не я же с ней спал, – и отправился в свой наблюдательский рай.

– Ты уверена, что я подхожу? – взмолился я. – Ну мы ведь и не встречались толком. Только одну ночь. Вряд ли от меня будет польза.

– Не глупи. Твой честный ответ мне сильно пригодится. Правда.

– Можешь напоить меня кофе и выспросить, что захочешь. Я все честно скажу. Я как раз сегодня утром думал.

– Оставь это для группы, – сказала она и распахнула дверь с табличкой «Отклики на Сантанджело».

За столом сидели еще трое. Один – лет восемнадцати, не больше, еще один – минимум под шестьдесят.

– Здравствуйте, – приветствовал я мужчин, входивших в Карлу за последний год.

– Джейми? – Третий развернулся в кресле. Джуд!

– Ты? Ты спал с Карлой?

– Ага. – Он пожал плечами. – Познакомился, пока ты в Монтане был. Она хотела нас на биржу вывести.

– Но ты знал, что мы с ней…

– Только потом узнал. Просто, типа, так вышло…

– До начала никаких разговоров. – Появилась молодая ведущая с планшетом. Поправила наушники. – По окончании сессии болтайте, сколько душе угодно.

– Но мэм, – вмешался я. – Мы двое знакомы. Вы уверены, что это не помешает…

– У нас есть аналитические фильтры для учета дружбы и соперничества, – невозмутимо парировала она. Соперничества? – Просто отвечайте непринужденно и честно, как только можете. Если будете стараться, каждый получит чек на тысячу долларов.

Я ошеломленно смотрел, как Джуд потягивается в кресле. Почему он не сказал? Они двое говорили обо мне?

Не успел я определить свою роль в этом треугольнике, ведущая приступила к допросу:

– Начнем с методик соблазнения…

Карлиных партнеров попросили рассказать, какие ее действия их возбуждали, а какие нет. Я с изумлением узнал, что маневр с рукой в кармане применялся ко всем четверым и сработал на всех, кроме самого молодого – тот сказал, что перепугался. Правда, когда ведущая надавила, парень все-таки сознался, что, несмотря на страхи, у него встал.

– Теперь ее стиль, – продолжала ведущая. – Что вам ближе – распущенные волосы или собранные?

Карлины бывшие обсудили сравнительные достоинства собранных («хочется их распустить» и «библиотекарши возбуждают») и распущенных («не знал, что у нее их так много» и «естественнее, и явно готова к сексу») волос. Бесстрастная ведущая спрашивала и спрашивала, предлагая нам оценить все Карлины поступки по очереди, говоря о них, будто о характеристиках продукции. Как ни странно, единодушие в наших рядах меня утешило. Особенно когда речь зашла про утро.

– Я понял, что она хочет сворачивать дела, – сказал Джуд. – Она так держалась, словно мы сделку провернули.

– Ага, – согласился я. – Утром я бы повторил, но она сидела себе и газету читала. Я от этого почувствовал себя каким-то ничтожеством.

– А вы не восприняли это как избавление от ответственности? – спросила ведущая.

Я обернулся к одностороннему зеркалу. Карла сидит там, я знал. Так вот что она пытается сказать? Что я свободен от обязательств?

– Я хотел ответственности, – сказал самый старший, технический директор компании, выпускающей микрочипы. – Я думал, может, ей хочется, чтобы ее удержали. Со мной такое бывало. А при свете дня сделал вывод, что я для нее слишком стар. Или что она проглядела наши финансовые отчеты и решила, что я недостаточно богат.

– Очень хорошо, джентльмены, – сказала ведущая. – Наш час подходит к концу. Последний вопрос к группе: почему вы больше не захотели с ней встречаться?

Ух ты. Ни один. Бедняга Карла. До фокус-группы опустилась, лишь бы узнать, почему ей не обламывалось по второму разу. Может, я тогда неверно понял эти ее утренние штучки? Может, то был не наезд, а просто дебильная защитная реакция? Ее способ сказать, что она ничего не требует? Надо быть честным. Откровенно высказать Карле все, даже если это больно.

– Она себя вела, как распоследняя сука, – сказал я. – Вот почему. Я с ней нервничал. Чего ей надо было? Мальчика-пажа? Или типа господина? Я мог по-любому, а она просто дверь перед носом захлопнула. – Ведущая ко мне применяла какой-то свой метод. Я не мог заткнуться. – Может, я вообще с ней ебаться не хотел, ясно? Может, я ее работу хотел получить.

Я высказал тайную правду – и без малейшего стыда. В меня не тыкали электродами, но ведущая как-то так выстроила допрос, что я раскрылся, как не раскрывался много месяцев. Может, Алек прав насчет фокус-групп. Что плохого в честности, в конце концов?

– Я бы с ней встретился, – сказал Джуд. Он один так выступил. – Если б не ее история с Джейми. По-моему, она сексапильна. И умна. Я бы с ней точно состыковался. – Джуда тоже к честности понукали? Он ее хотел – и я захотел тоже. Но признаться заново не было никакой возможности.

– Спасибо, джентльмены, – сказала наконец ведущая, открыв дверь. – Свои чеки можете забрать на выходе.

Все ушли, а мы с Джудом остались в зале. В реальной жизни я прикидывался невинным дитем, а Джуд – гонимым хакером. В фокус-группе мы узнали друг о друге кое-какие новости.

– Так ты ее из-за работы трахнул? – спросил Джуд.

– Да нет же.

– Ты сам сказал.

– Все равно она первая ко мне подкатила.

– Без разницы. Я тебя не осуждаю.

Я глянул на часы.

– Тебе еще куда-то нужно? – спросил Джуд.

– У нас там дальше по коридору другая группа. Потом уедем, надо пару реклам зафигачить. Пиар и все такое. – Надо бы что-то про Тесланет сказать, но я в детали проекта особо не вникал. – С Тесланетом разберемся где-то на следующей неделе. Под него сейчас бумаги рисуют.

– Клево, – сказал Джуд. И все. Я сейчас сойду с ума.

– А что вам Карла предлагала? – наконец выпалил я.

– Она считала, надо запускать Тесланет независимо. Говорила, ты вернешься с жирной сделкой, но если мы верим в продукт, лучше самим его на рынок выводить.

– Вот оно что. – Пожалуй, она права. Но не отдадим «Интертейнинку» Тесланет – не видать нам позитивной прессы о сделке с «Синаптикомом». Карточный домик.

Если показать Джуду выход, решил я, он скорее ломанется ко входу.

– Смысл в этом есть, – сказал я. – Ты думаешь, лучше сделать так?

– Мы думаем, лучше сделать так, как ты считаешь нужным, Джейми. Мы тебе доверяем. – Джудово доверие вонзилось мне ножом в живот.

– Ну, два лимона – это не кот начихал, – сказал я. – И ситуация на рынке изменилась. Маленькие компании больше из ниоткуда не выпрыгивают. Прошли времена, когда на биржу за сутки выходили.

– У тебя мяч, Джейми. Ты и беги.

И побегу. Еще бы я не побежал.

Все исследования и аналитика «ДДиД» по поручению «МиЛ»[176] дали в итоге основу для двух 28-секундных рекламных роликов. Первый назвали «Бери свой тортик и ешь». Поразительно арийской внешности пятнадцатилетний пацан – символ подросткового бунта – сидит один за кухонным столом, непокорно пожирая шоколадный торт, а у него за спиной в телевизоре показывают выступление Бирнбаума. На картинку накладывается текст. Сообщения варьируются в зависимости от социально-экономического статуса семьи зрителей (статус определяется по серийному номеру кабельной коробки, текст отбирается из диалогов в фокус-группах и усиливается).

– Классические «подстройка и ведение», – объяснял Алек, сидя в режиссерском кресле кабинки для клиентов – небольшого возвышения с деревянными перилами, куда нас загнали, чтобы на съемках мы под ногами не путались. Алек чертил на планшете: так посмотришь – вроде простенькие пейзажи, а перевернешь – неприличные наброски: люди, сидящие на унитазах или совокупляющиеся в немыслимых позах. – Отсчитываем от мыслей и чувств самих зрителей. Возникает понимание и доверие. Разбиение и перетасовка визуальных образов при заключительной обработке дает тот же результат на уровне нервной системы.

– Значит, просто сочувствие такое, – сказал я. – С щепоткой НЛП-гипноза в придачу.

– По сути да. Мы говорим то, что слышали в фокус-группах. Типа, «на меня смотрят дети», «такой богатый выбор», «я не различаю цифр».

– А люди не перепугаются? – Я старался не подорвать его новообретенный авторитет.

– Уже перепугались. Мы это признаем, сводим их всех вместе и ведем дальше, к вещам типа «они думают, я не могу решать за себя» и «чьи интересы они обслуживают?» И люди выходят из страха к праведному негодованию.

– К злости?

– Именно. – Алек взял меня под руку. – А едва мы запалили злость, можно их гнать, куда вздумается. Это когда парнишка подносит кусок торта ко рту, а мы накладываем фразочку типа «кто меня защитит?», «никто, кроме меня» или «я умею думать сам». В редких словах социальной рекламы Национального общественного радио[177] и в Сан-Франциско мы используем: «Если тебе хорошо, значит, все хорошо».

– И только-то? – Неубедительно. – И люди кинутся защищать онлайновые торги?

– Не просекаешь? Пацан. Он ест торт! Он на кухне, а родители ушли! Все складывается. Это шутка, это медиафишка, но это реально!

– Наверное. – На съемочной площадке блондин сидел в декорациях сельской кухни. Камера покатила ближе, парень медленно жевал шоколадный торт – кусок за куском. Затем поднял руку.

– Снято! – объявил голос режиссера. Помощник ринулся к площадке с большой алюминиевой мусорной корзиной.

– Что происходит? – спросил я.

Парень склонился над корзиной и выблевал пару-тройку кварт бурой жидкости.

– Ох, блин, – выругался я, еле подавив собственный рвотный рефлекс. Режиссер обернулся и сердито зыркнул.

Вся съемочная группа безмолвно и недвижно наблюдала, как мальчишка избавляется от торта. Когда судороги утихли, парень оперся локтями на корзину, вытер лоб и тяжело вздохнул.

– Малыш, ты в норме? – спросил режиссер. Пацан показал большой палец. Настоящий профи.

– Ну хорошо, – рявкнул режиссер. – Еще дубль! Грим!

Две женщины ринулись парнишке на помощь. Одна вытирала блевоту с губ, другая заново пудрила и румянила. Помощник поставил свежий кусок торта и убрал мусорную корзину. Режиссер покатил камеру, и все началось заново.

Тем временем в монтажной наверху лепили второй ролик – «Народ един, рынок один». Он базировался на другом потребительском открытии «ДДиД»: участники сетевых торгов страдают от эмоционального раскола. С одной стороны, их заваливают данными об инвестициях по самое не могу, и они уже боятся решать самостоятельно. С другой же стороны, они глубоко убеждены, что их шестое чувство – идеальный показатель шансов акций на успех. Избавившись от «тирании противоречивой информации», как выразилась Марта, они почувствуют, что свободны.

Творческое воплощение новых съемок не предусматривало. Вместо них использовалась нарезка знаменитых репортажей о восстаниях: демонстрация на площади Тяньаньмэнь, падение Берлинской стены, бдения со свечами на улицах Чехословакии, бунты против Всемирной торговой организации в Сиэттле и Широкополосный мятеж в Омахе. Поверх кадра бежали ярко-зеленые цифры НАСДАКовского тикера. Сцены становились ярче, и тикер начинал пульсировать в ритме сердцебиения, стук сердца все громче и громче. Голос знаменитой актрисы, игравшей капитана корабля в свернутом сериале «Звездный путь»[178], говорил за кадром: «Америка – древо, что корнями в морали, а ветвями в свободе. Мы единый народ, наша цель прекрасна. Мы достигнем небес, и тогда нас не остановить. Отпусти народ мой».

– Гениально! – провозгласил Тобиас Морхаус на следующее утро в шесть, когда мы прогнали ролики у него в конференц-зале. – Когда в эфир?

– Первый пойдет на финансовом канале «Си-эн-эн» с сегодняшнего утра, – просиял Алек. – Второй сегодня появится на крупнейших каналах в новостях.

– Фантастика! – сказал Морхаус, перематывая пленку, чтобы посмотреть еще раз. – А где написано «Морхаус и Линней»? Вы там в конце добавили?

– В этом прелесть, пап. Мы это вообще нигде не пишем.

– Это что ж за реклама такая? – растерялся Тобиас.

– Ты вдумайся. – Алек поднялся и медленно обошел стол. – Не продвигается никакой брэнд. Реклама позиционируется как социальная. Благородный проект анонимной фирмы, которая просто и честно транслирует глас народа.

– Но как все узнают, что это мы? – Морхаус засопел. Креатив – само собой. Но платить большие деньги за анонимную рекламу – дурацкий бизнес в чистом виде.

– Ты что, не понимаешь? – Алек говорил на добрых пару октав выше обычного. – Вторичные СМИ! Это революционная кампания. Все захотят выяснить, кто делает рекламу. Будут расследования, сюжет в «20/20»[179], а потом какой-нибудь репортер – которого, ясное дело, мы и выберем, – «обнаружит»! – Алек нарисовал в воздухе кавычки. – И тут все на свете давай писать, что «Морхаус и Линней» так распереживались из-за свободы американской общественности от оков парализующего регулирования, что сняли рекламные ролики, не рассчитывая на вознаграждение!

– Ты как думаешь, Джейми? – спросил Тобиас чуть потише. – Сработает?

Алек даже не обернулся, не покосился, как он умеет – дескать, лучше со мной согласись. Но его затылок многое мне высказал.

– Я считаю, это прекрасно, – ответил я. – Мы получимся просто герои нашего времени.

– Или трусы. – Тобиас почесал волосатые костяшки. – Терпеть не могу стрелять из-за стенки по горшкам. Очень… неспортивно.

– Это новый мир, пап. – Алек сел напротив него. Я думал, он сейчас возьмет отца за руку. – Ты уж мне поверь. Это мой бизнес[180].

И тут я увидел в зеркальном стекле рыжую вспышку. Карла в биржевом жилете пронеслась мимо конференц-зала, показав нам средний палец. В кильватере летела ее грива.

– Что на нее нашло? – спросил Алек.

– Пойду узнаю. – Я вскочил и бросился следом. Может, Карла проглядела мое вчерашнее выступление насчет ебли из-за должности.

– Стой! – позвал я. – Карла!

Она остановилась, не обернувшись.

– Парни, вы нарочно так делаете, чтобы меня достать, правда? – Она чуть не плакала.

– Что такое? Карла, что мы сделали?

– Директорский туалет. Сам знаешь…

– Я не знаю. Расскажи. – Такая беззащитная.

– Вы сиденье не опускаете, – сказала она. – Намек, да? Что это – мальчиковая территория?

– Я вообще туда почти не хожу. А когда ходил, не знал, что надо сиденья опускать.

– Ну да, конечно. Я ваши игры знаю. Я записки посылала, между прочим. Кадровый отдел целиком за меня. Я, кстати говоря, засудить могу его жирную задницу.

– Из-за сиденья унитаза?

– Не сомневайся. И притом выиграю.

Секунду мы молчали. Я улыбнулся.

– Это не смешно, – упрямо сказала она, стараясь не растерять злость.

– Я понимаю. Прости.

– Все нормально. – Она уже успокоилась. – Побегу на биржу, а то до открытия не успею.

– Эй, послушай. – Оказывается, я взял ее под руку и теперь веду к лифту. – Вчера была полная дикость. Прости, если я…

– Ты был честен, Джейми. Это максимум, о чем я могла просить.

– Да, но я задумался. Мы ведь криво начали, понимаешь? Спутали бизнес с удовольствием и все такое. Я неправильно о тебе думал.

– Нет, ты думал правильно. – Карла надавила кнопку «вниз». – У меня в голове бардак. Ко мне лучше не приближаться. Пусть полиция меня желтой лентой обмотает. «Не влезай – убьет».

– Не говори так. Ты красивая. И умная.

– И в тридцать три все равно очень одинокая.

Открылся лифт. Вот-вот упущу момент. Меня понесло.

– Карла, слушай. У меня есть корпоративные билеты на завтрашний вечер. Почему бы нам не сходить на баскетбол?

– Балда, потому что это для клиентов билеты.

– На хуй клиентов, – сказал я.

Мое бунтарство ее завело:

– Ты серьезно?

– Давай, – сказал я. – Попробуем развлечься и посмотрим, как все обернется. Большего и желать нельзя. – Где я это слышал?

– Ладно, – сказала она.

– Может, поужинаем в «Готаме»? Скажем, в шесть?

– На хуй «Готам», – объявила Карла, когда двери уже закрывались. – Хочу хот-догов[181] в «Гардене». Заезжай за мной в семь.

Может, она все-таки создана для меня.