"Я, Бабушка, Илико и Илларион" - читать интересную книгу автора (Думбадзе Нодар Владимирович)КРОВЬ ЗА КРОВЬНынешний учебный год я опять закончил с переэкзаменовкой по русскому языку, Два раза в неделю я ходил заниматься на дом к преподавательнице. Вознаграждение за труды выплачивалось натурой: полпуда лобио, четыре головки сыра и пуд вина с нового урожая. По сравнению с прошлым годом дань выглядела ничтожной — в прошлом году у меня были две переэкзаменовки. Мой учебный день начинался так: — Вставай, вставай, бездельник! Хватит тебе валяться! Опоздаешь! — доносился со двора голос бабушки. Я тотчас же вскакивал, несколько раз пробегал по комнате, громко стуча ботинками; с грохотом передвигал стулья, затем на цыпочках возвращался к кровати, забирался под простыню и продолжал прерванный сон. Окончательное пробуждение наступало в момент, когда вместе с ушатом холодной воды на мою грешную голову обрушивались громы и молнии, исторгаемые бабушкой: — В кого только ты уродился этакий бездельник и непутевый? ! Чтоб ты провалился сквозь землю, бессовестный ты человек! — Ну что тебе от меня нужно? — Смерти твоей, мерзавец! Похоронила бы тебя рядом с Мурадой и оплакивала бы по-русски. Да, по-русски, болван! Что, не научилась бы? Вся Россия по-русски говорит, а ты что за тупица такой? Ну, назови мне кого-нибудь в нашей семье, кроме тебя, чтоб русского не знал?! Эх, бедный твой дед! Семь лет прожил в России и выучил русский язык лучше самого начальника почты Ивана. — Што ви гаварице! — удивлялся я. — Да, да, не таращь, пожалуйста, глаза! Два часа покойный говорил с Иваном, два часа слушал его Иван с разинутым ртом, а потом повернулся к народу и сказал, что подобной русской речи он в жизни своей не слышал. Вот как оно было! — Нэ может биц! — опять удивлялся я, после чего следовали знакомый свист хворостинки и мое поспешное бегство по направлению к дому учительницы. — Здравствуйте, учительница! — представал я пред очи учительницы Заблоны. — Здравствуй! Что мы сегодня будем делать? — вопрошала она. — Сегодня? Закончу прополку кукурузы, потом — корову на выпас, потом — сбегаю на мельницу, потом — наколю дров, а потом — уроки, — говорил я, мешая русские и грузинские слова. — Ну, валяй! — благословляла учительница, и я приступал к занятиям. После полудня начиналось выспрашивание пройденного материала. — Как с кукурузой? — Все в порядке, учительница! — На мельницу сходил? — Сходил, учительница! — Корову напоил? — Напоил, учительница! — Дрова? — Хватит на неделю! — Что такое грамматика? — Грамматика греческое слово! — Правильно, молодец, ты хороший мальчик! Ну беги домой! Однажды утром я совсем уже было подготовился к очередным занятиям, как к нам во двор пожаловал Илико. — Ольга, дорогая моя, одолжи-ка сегодня мне своего Зурикелу! — Да? А русскому языку ты его будешь обучать, что ли? — Такому русскому, какому учит его Заблона, я тоже могу научить. Поставлю его на прополку огорода, и так он у меня намахается мотыгой, что его язык тебе китайским покажется! И ни лобио, ни вина за это не возьму! — Чтоб у тебя язык отсох, кривой черт! А все-таки зачем он тебе понадобился? — Это уж не твоя забота, дорогая1 Ты только отпусти его. — Ладно. Прохвост, ступай с кривым, чтоб ему и второй глаз выклевали! Посмотрим, чему он тебя научится. — Впериот! — скомандовал Илико и бодро зашагал к воротам, — В чем дело, Илико? — спросил я. — Просьба у меня к тебе, Зурикела: хочу послать тебя к Иллариону… — Это еще зачем? — Нужно выпросить у него пуда три вина, — знаешь ведь, вино у Иллариона лучшее в ceле. — Лучше выпроси у бабушки, она не откажет. — Благодарю покорно! Мне вино нужно, а не уксус. Я не огурцы мариновать собираюсь. — Так и передам бабушке. — Передашь, зашью тогда тебе этот рот, что растянул до самых ушей, — и делу конец! Лучше делай, что говорю. Иди к Иллариону и попроси — пусть продаст или одолжит вино. Он уважает тебя, не откажет… — Кому нужно вино? Тебе? Вот ты сам и проси… — Зурико, дорогой мой, милый, без ножа меня зарезать хочешь? Сделай одолжение, выполни мою просьбу, ведь он после той телеграммы меня на выстрел к себе не подпускает… А если он откажет, тогда… — Что тогда? — Тогда… Тогда ты должен пометить кувшин, в котором он хранит цоликаури (сорт вина). И я выкину с ним такой фокус, что вся деревня говорить будет. — Какой фокус? — А вот какой: вино из помеченного кувшина Иллариона в полночь перекочует в мой кувшин. Понял? — Да ты с ума спятил, Илико! — Не ори, болван! Забыл, чей табак куришь? — Подумаешь! От твоего табака того и гляди чахотку наживешь! — Ну, ладно, лучше поговорим о деле. Десять пригоршней табака, и ты — могила. Идет? — Сейчас же дашь? — Ну, конечно. — Ладно, иди домой, я сам приду к тебе с ответом. — Ну, смотри! — До свидания! Илико поцеловал меня в лоб, потрепал по щеке и, просверлив меня единственным глазом, проникновенно сказал: — Слышь, Зурикела: изменить Илико Чигогидзе — все равно что изменить родине. Не забывай об этом… — За кого ты меня принимаешь? — обиделся я. Успокоенный Илико бодро зашагал домой, а я отправился к Иллариону. Солнце щедро подрумянивало рассыпанные по всему балкону сушеные яблоки. Сам Илларион полулежал на разостланной под липой козьей шкуре и очень старательно читал газету недельной давности. В нашем селе вообще не существует сегодняшней, вчерашней и позавчерашней газеты, все газеты недельной давности. — Здравствуй, Илларион! — Зурикеле привет!.. Что нужно было чуть свет этому кривому черту? — Просто так зашел. — Все же что говорит этот разгильдяй? — Вина, говорит, хочу. Пойди, говорит, к Иллариону, пусть, говорит, одолжит или продаст три пуда. — А стрихнина он не хочет? — Нет, вина, говорит, хочу. — Такого вина, какое можно на этого сумасброда расходовать, у меня нет! — Жалко его, дай! — А он нас пожалел, когда подсунул наперченный табак? А про телеграмму ты забыл? — Это правда! — Ну и не уговаривай меня! — Знаешь, что он сказал! — Hy?! — Если, говорит, Илларион откажет, ты, говорит, пометь кувшин с лучшим вином, а я, говорит, его в полночь опустошу в два счета… — Ах, вот как?! Ну, Зурикела, теперь мне нужна твоя помощь! За мной, знаешь ведь, не пропадет!.. Вечером я сидел у Илико и отчаянно торговался: — На тебе две пригоршни табаку и больше не проси! — Что такое! Выходит, даром я кувшин помечал? — Ну, черт с тобой, бери четыре! — Десять! — Четыре! — Десять! — Сдохнешь, дурак! Пожалей свои легкие! — Это не твоя забота! Гони табак. — Пять! — Или давай все десять, или я сейчас же иду к Иллариону и выкладываю ему все!.. До свидания! — На, на, чтоб лопнуло твое ненасытное брюхо, мерзавец! — Илико в сердцах высыпал передо мною десять пригоршней золотистого табака и добавил: — Только решено: ночью пойдешь со мной и поможешь! В полночь я и Илико лежали под выломанным забором у марани (помещение для хранения вина) Иллариона в мокрой от росы траве. — Апчхи!.. Апчхи!.. Апчхи!.. — чихнул я три раза подряд. — Чтоб ты не вырос больше, холера тебе в бок! Верзила, не можешь справиться с собственным носом! — рассердился Илико и дал мне сильного тумака. — Вон тот кувшин… тридцатипудовый, видишь, палка воткнута, — шепнул я Илико. Илико просунулся в проделанную в заборе дыру и по-пластунски пополз к кувшину. Я запихал бурдюк за пазуху и последовал за ним. — Ну, начнем! — шепотом приказал Илико и протянул мне мотыгу. Работали быстро и бесшумно. Спустя пятнадцать минут показалась крышка кувшина. — Открывай! — сказал Илико и приготовил бурдюк. Горло кувшина было так велико, что мы вдвоем пролезли бы внутрь. Я с трудом приподнял крышку, Илико быстро нагнулся, всунул голову в кувшин и вдруг зарычал: — Что это? Кувшин пустой!!! — Ну, что ты, Илико, он полный, ты глубже посмотри! Илико залез в кувшин почти по самые плечи. — Держи воров! Ух вы, мошенники! — заорал вдруг Илларион, соскакивая с дерева. — Ни с места, стрелять буду! — Спасайся, — гаркнул я, хватая Илико за ноги. Тот в испуге рванулся и… провалился в кувшин. Илларион схватил меня, — Ты кто? Говори, не то прикончу на месте! — Это я, Илларион! Не убивай меня! — взмолился я дрожащим голосом. — А где второй? — Не знаю! — Говори, не то прикончу! — Не знаю дядя Илларион! — Кто он?! — Не знаю! — Как ты не знаешь, вы же вместе были! — Не знаю! — Сейчас же закрой этот кувшин, пока я из тебя душу не вытряс, а потом я с тобой еще поговорю! — сказал Илларион и закатил мне такую оплеуху, что Вместо предусмотренного по плану хныканья у меня вырвался отчаянный вопль. Я быстро закрыл крышку, придавил ее большим камнем и, взявшись за мотыгу, собрался было засыпать кувшин землей, как вдруг из чрева его раздался голос: — Всесильный боже, святые угодники, пусть разверзнется земля и поглотит всех плутов, подлецов, прохвостов и двуличных людей! Господь всемогущий, ниспошли гром и молнию на головы Иллариона Шеварднадзе и Зурикелы Вашаломидзе! Одурачили меня, нехристи! — Эй, кто там? Говори, не то башку размозжу! — крикнул Илларион, просовывая в кувшин дуло ружья. — Это я, Илико. Убери ружье, носатый черт, не бери греха на душу. — Подонок ты, а не Илико! Что тебе понадобилось в пустом кувшине? Я чуть не задохнулся от смеха. — Илларион, заживо хоронишь меня? Побойся бога! — Нечего мне бояться! Вот замурую тебя, нехристя этакого, бог даже благодарить меня будет! — Выпусти, Илларион! — Пойди-ка, Зурикела, разбуди соседей, пусть все увидят, какой у меня в кувшине одноглазый барсук сидит! — Илларион Шеварднадзе! Не срами меня на все село! Хватит, что я задыхаюсь в этом гнилом кувшине! Довольно шутить! — Я не шучу вовсе, сейчас закупорю кувшин и через месяц буду гнать из тебя водку! — Кому она нужна, такая вонючая водка, еще людей отравишь! — сказал я. — Зурикела! Продал меня, как козу, подлец! — А ты лучше про наперченный табак вспомни и про телеграмму! Сиди вот теперь в кувшине и дыши серой! — Хватит вам издеваться над человеком, безбожники! Остаток дней в кувшине доживать мне, что ли? — Выпустим его, жалко! — сказал я. — Ладно уж, пусть вылезает! Только пускай громко крикнет: «Я олух». — Согласен? — спросил я Илико. — Олух я, олух! — обреченно выкрикнул Илико. Выбравшись из кувшина, он так глубоко вдохнул сырой ночной воздух, как будто был членом экипажа подводной лодки, вернувшейся из длительного плавания. Потом поднял бурдюк и, согнув указательный палец, сказал: — Что ж, ваша взяла, сдаюсь. Отвернулся и, бормоча что-то себе под нос, направился к калитке. — Ты куда, неблагодарный! Не хочешь благословить нас? — крикнул Илларион. — Благословит вас бог, большое вам спасибо, уважили меня! — сказал Илико. — Да не так, кривой! Погоди!.. А ну, разгреби кувшин, Зурикела! — приказал мне Илларион, указывая на полный кувшин. Прежде чем взяться за мотыгу, я достал полученный от Илико табак и скрутил цигарку. — Не кури, Зурикела, табак перченый, — робко предупредил меня Илико. …До последних петухов в марани Иллариона не затихали песни, проникновенные тосты и звуки громких поцелуев. Утром я и Илларион с трудом волокли Илико и огромный бурдюк с вином… |
||
|