"Приют охотника" - читать интересную книгу автора (Дункан Дэйв)

6. Первый приговор

– Майне либе дамен унд… геррен, да? Ладно, в общем, надеюсь, что моя история пришлась вам по вкусу.

На этот раз никто не кивнул в ответ. Старая дама сердито смотрела на меня; полосы румян горели на ее пергаментных скулах, как следы побоев. Купец и солдат смотрели на меня столь же неодобрительно. Актриса кусала губки и печально качала головой. Маленькая старухина служанка, похоже, плакала, закрыв лицо ладонями. Впрочем, в этом я не был уверен из-за проклятой шляпки.

– Тише, детка! – сказала старая дама. – Но Белороза ведь не умерла, майстер Омар, правда?

– Ну, не сразу, конечно. Не в тот день.

– Тогда мне кажется, ты мог бы закончить свой рассказ более приемлемо!

– Но я ведь не знаю, когда и как она умерла! Ведь не хотите же вы, чтобы я выдумывал то, чего не знаю? Вандок прилюдно изнасиловал ее. Возможно, он и намеревался убить ее, но потом передумал и решил произвести впечатление, выставив дочь Утрозвезда напоказ во всех семи городах. Право же, я не знаю, что он там думал. Я знаю, что он взял ее с собой в Иомбину и там, на рынке, в телеге…

– Хватит! – взвизгнула старая жаба. – Это не тема для разговора в благородном обществе.

– Из этого я заключаю, что вы голосуете против меня, сударыня? – с досадой спросил я. – Тогда не угостит ли кто-нибудь приговоренного к смерти кружкой пива? – Огонь в камине уже догорал, и тени из углов подступили ближе. Возможно, буран уже не так свирепствует, но все равно погода убийственная.

Молчание становилось зловещим.

Солдат кашлянул. Его обветренное лицо было прочерчено глубокими морщинами, напоминавшими дороги на карте. Карте долгой и, возможно, бурной жизни? Если бы я выбирал партнера для игры из этой компании, собравшейся в пропахшей пивом комнате, Фрида была бы первой, тут даже и думать нечего, а актриса – второй с очень незначительным отрывом. Но если бы мне требовался напарник для опасного дела, я бы однозначно выбрал старого вояку. Ну, для настоящей махаловки, возможно, сошел бы еще Фриц с боевым топором…

– Чужеземец? – переспросил солдат. – Тот, что взял бога? Ты не назвал нам его имя. Ты знаешь, кто это был?

– Да, капитан. Но это совсем другая история.

Актриса хихикнула, как маленькая девочка.

– Хитрый майстер Омар играет с нами в очень старую игру!

Я слегка нахмурился – пусть знает, что мы помним и кое-какие другие игры!

– Отлично, – молвила старая дама. – Давайте решим, чей рассказ лучше.

– Если мне позволено высказаться, сударыня, – просипел менестрель, – я бы проголосовал за майстера Омара.

– Не уверена, что это лучший выбор. Давайте опросим по кругу. Бургомистр? – Она улыбнулась купцу. Предложенная ею процедура оставляла последний голос за ней.

Толстяк надул губы и покосился на свою спутницу.

– Ты лучше меня разбираешься в искусстве, дорогая. Проголосуй за нас обоих.

– О, рассказ майстера Омара, конечно, был изрядно шокирующим. – Актриса помолчала, вглядываясь в мое лицо. Она прекрасно понимала, что мне известно, в каких искусствах она преуспела более всего, так что я вполне могу рассказать и более шокирующие истории. – Но мне кажется, он был поведан нам лучше, так что будем считать, первый раунд за ним.

Менестрель уже проголосовал. Фрида слабо улыбнулась мне. Фриц насупился – ничего другого я от него не ожидал.

– Выбор, конечно, непростой, – сказал я, – но в целом я голосовал бы за себя.

Нотариус поерзал на лавке и поднял на меня глаза.

– Как давно все это имело место?

Ему-то, черт возьми, какая разница?

– Полагаю, около двухсот лет назад. Возможно, чуть больше.

– Я считаю оба рассказа неуместными. Я отказываюсь голосовать.

Служанка промолчала.

– Думаю, я проголосую за майстера Омара, – буркнул солдат. – Как уже заметила дама, он играет с нами в старую игру, но мне пока не хочется спать. До утра еще далеко – как знать, может, позже у него получится лучше.

– Значит, большинство за меня! – Я не особенно беспокоился. Менестрель сам сдал этот круг. – Так никто не хочет угостить победителя пивом?

Никто так и не откликнулся.

Фриц встал и подошел к камину подбросить еще дров. Я нащупал в кармане записку, но оставил ее пока лежать там. Великан поднял с полки медный кувшин и с надеждой обвел собравшихся взглядом. Желающих не обнаружилось. Он вернулся на место с кислой миной, не красившей его.

– Ну и кто будет следующим рассказчиком? – Старуха изогнулась в кресле, словно огромная мохнатая черная гусеница. Или, возможно, паучиха.

– У-у! – Актриса возбужденно стиснула ручки на груди и оглянулась на своего благодетеля за поддержкой. – Милый, тебе не кажется?.. Тебе не кажется, что мне стоило бы попробовать?.. Разреши, я попробую, милый!

– Валяй, голубка моя.

– О, замечательно! – воскликнула она.

Я собрался с мыслями – должен признаться, это получалось у меня с трудом. На лице Фрица появилась улыбка, что само по себе уже плохой знак. Впрочем, считать он умел не хуже меня.

С ее-то пухлыми губками-бутончиками и пышными как опахало ресницами она могла бы собрать голоса всех мужчин, даже рассказав рецепт приготовления борща – если только ей приходилось хоть раз в жизни готовить борщ. Я не мог представить себе никого, кто проголосовал бы против этой кокетки, за исключением, быть может, старухи. И ее служанки, разумеется. Хуже того, компанию начинало клонить в сон. Каковы бы ни были рассказы, состязание может прекратиться без злого умысла – только по невнимательности. И как только большинство проголосует против меня, Фриц исполнит свою давнюю мечту.

Не собирался я убивать его проклятую собаку! Знай я, что он так к ней привязан, я бы спрятал тело в лесу. Так он никогда бы и не узнал, что случилось, да и я бы не нарвался на неприятности.

– Дайте подумать, – начала наша новая рассказчица своим детским голоском, поудобнее устраивая белоснежную горностаевую муфту. – Мне положено начинать с рассказа о том, кто я, да? Ну ладно, звать меня Марла. Я – подкидыш. Меня нашли как-то морозной зимней ночью девятнадцать лет назад на пороге обители Богини Чистоты в Лютцфройле, так что я ничего не могу рассказать вам о моих родителях, хотя они должны быть благородных кровей, ибо на углу одеяла, в которое я была завернута, был вышит серебряными и золотыми нитками вензель. Увы, одеяло позже украли, а ко времени, когда я выросла, никто уже не помнил, какие там были ихние инициалы.

Росла я, ясное дело, в обители. Я как раз должна была пройти последние посвящения, когда – боги, это было уже месяца четыре или пять назад! – бедная сестра Заух получила ужасное, право же, ужасное известие! Ее любимый брат, единственный, кто остался у нее на всем белом свете, лежал при смерти. Ну, сестра Заух и сама была уже совсем старенькая, вот мать-настоятельница и послала меня с ней. Вот так я и оказалась в большом мире, словно маленький птенец, впервые покинувший родное гнездо.

Если таково было ее вступление, рассказ обещал стать впечатляющим.

– И там, в Бельхшлоссе, повстречала я милого Йоханна, и мы с первого взгляда полюбили друг друга, не так ли, милый? – повернулась она к купцу.

– Ну конечно, светоч моей жизни!

Болезный менестрель рядом с ней покосился на меня с очень странным выражением лица: глаза в красных кругах, сжатые губы побелели. Что, и кулаки стиснуты? Может, это у него припадок начинается? Тут я вспомнил, что развлечения в том заведении, где я впервые повстречался с этой дамой, включали в себя музыку. Юный Гвилл вполне мог выступать там, в «Бархатном стойле». Не за деньги, конечно, – ему платили натурой. Такие заведения обычно расплачиваются так с артистами – певцами, музыкантами, сказителями… так мне, во всяком случае, говорили. Возможно, Гвилл знал эту даму и ближе, чем я, но уж наверняка он не встречался с ней в святой обители.

Так называемая Марла набиралась самоуверенности как горная лавина, катясь вниз по склону.

– Я поведаю вам историю куда приятнее и романтичнее той, что рассказал Омар! Майне либе дамен унд геррен, надеюсь, мой рассказ понравится вам! Я ничего начала, а, милый?

– Ты все делаешь восхитительно, розочка моя!

Девятнадцать? Если уж на то пошло, скорее двадцать пять. Звали ее вовсе не Марла, она в жизни близко не подходила к обители, и у нее были татуировки на местах, о которых не принято говорить в обществе.