"Воин поневоле" - читать интересную книгу автора (Дункан Дэйв)

Глава 2

Стояла невыносимая жара. Казалось, с каждым днем она усиливается, и сейчас по земле стелились невидимые огненные волны; как только Уолли выходил на солнце, ему начинало казаться, что безжалостные лучи прожигают его до самых костей. В храме он прошел по темным коридорам и вышел во внутренний двор, но даже здесь он чувствовал себя как в раскаленной печи. Ремни, на которых висел меч; прилипали к коже. Через несколько минут торопливыми шагами подошел маленький жрец, его синяя мантия в некоторых местах пропиталась потом, и только по этим признакам было ясно, что ее владелец не успел еще окончательно превратиться в змию.

Сегодня после приветствий не было вежливых любезностей. Как только они уселись, один на табурет, а другой – на плетеный стул, Уолли выпалил: – Жаль, что я хотя бы на время не принял вашего предложения.

– Все можно еще изменить, – осторожно ответил жрец.

– Слишком поздно, – сказал Уолли. – Тарру меня опередил. Он принимает у охраны клятву крови.

Уолли рассказал о том, что внезапно стало для него столь очевидным. Ганири и Горрамини не приносили второй клятвы – они принесли третью. То, что случилось с Нанджи, произошло по приказанию Тарру это месть за его честность и за то, что его повелитель выиграл пари.

Отношение к нему Пятых изменилось по этой же причине – они тоже стали вассалами Тарру, возможно, под угрозой меча. Наверное, Пятые чувствуют себя виноватыми, поэтому они и не могли смотреть в глаза человеку, которого им, возможно, придется бесчестно убить.

Тарру не только предвидел и рассчитал все возможные шаги Уолли, он сделал и свой собственный – да еще какой! Возразить нечего. Может быть, именно сейчас достопочтенный продолжает свою работу, и когда все охранники принесут ему клятву, ловушка для Уолли будет готова захлопнуться.

– Если я хоть что-нибудь предприму сейчас, – закончил Уолли, – он нанесет удар. Не знаю точно, сколько человек из охраны у него в подчинении, но я думаю, их будет достаточно. Остальные все равно не пойдут против своих наставников. И я буду правителем, у которого нет ни одного воина. Сейчас я даже не могу убить этого ублюдка. Вассалы клянутся мстить Черт, черт, черт!

Как обычно, Хонакура сразу все понял.

– На своем новом посту он успел сделать многое, светлейший. Он ремонтирует тюрьму и конюшню. Он усилил охрану ворот. Что касается конюшни, это понятно, но зачем он ремонтирует тюрьму?

Уолли объяснил, в чем тут дело, но даже жреца удивило его сочувствие к обыкновенным узникам.

– И что же вы будете делать, светлейший? – спросил он.

– Не знаю, – признался Уолли. – Сидеть тихо и ждать, пока заживут ноги. Теперь уже поздно искать сторонников. Если бы я и знал, кто из них честные люди, все равно, они, возможно, уже связаны клятвой крови и должны об этом молчать. Из-за этой чертовой клятвы я не могу ничего сделать.

– Ага! – воскликнул Хонакура. – Значит, вам придется взять себе в помощники не воинов. У вас должно быть шесть человек. – Тут он замолчал, потому что появилась молодая жрица. Она поставила на стол поднос и, словно бабочка, упорхнула за дверь. – Как вам нравится это вино, светлейший? Оно немного слаще, чем то, которое мы пили вчера.

Кубки были серебряные, а не хрустальные, на серебряном блюде горкой лежали аппетитные пирожные.

– Шесть? Но почему? – спросил Уолли.

– Семь – священное число, – ответил Хонакура и, поймав взгляд Уолли, нахмурился. – Бог ведь сказал, чтобы вы мне доверяли? Так доверяйте – всего вас должно быть семеро.

– Я, Нанджи, Джа и ребенок – считать ребенка? А рабыню? – Верования не нуждаются в логике.

Старик откинулся назад в своей плетеной клетке и несколько секунд разглядывал поднимавшийся над ним прозрачный полог ветвей.

– Обычно рабов не принимают в расчет, но сейчас, я думаю, можно. Да, можно. Значит, сейчас вас четверо.

Он отогнал мух и протянул Уолли тарелку. Тот вежливо отказался.

– Как дела у вашего подопечного? – спросил жрец. – Вы проверили, как он владеет мечом?

– С мечом он не прошел бы и через пустой двор! – Уолли вежливо отхлебывал вино, по вкусу слегка напоминающее дизельное топливо. – То, что с ним случилось, совершенно сбивает меня с толку, и я бы хотел услышать ваш совет, вы знаете людей.

Уолли не упоминал о своем предположении, о том, что Нанджи парализовало какое-то неприятное событие, он только попытался объяснить идею мозговой блокировки, как ее понимают на Земле. Правда, находить подходящие слова ему удавалось с трудом.

– Я не знаю, как называется такое явление, но мне встречалось нечто подобное, – Хонакура кивнул. – Когда-то у меня был подопечный, который точно так же не мог запомнить некоторые сутры. Он был совсем не глуп, но иногда казался совершенным тупицей.

– У меня то же самое! И вы нашли выход?

– О да. Я его порол.

Уолли вспомнил место для порок и вздрогнул.

– Ни за что! Так нельзя воспитать воина!

– А как ваша рабыня, светлейший? Она прилежно выполняет свои обязанности?

Всем телом ощущая пронизывающий взгляд жреца, Уолли мягко улыбнулся.

– Ей нужна практика, и я займусь этим лично.

Все равно что пытаться провести жирную антилопу через клетку со львами. Жрец задумчиво посмотрел на него, а потом сказал:

– Она всего лишь рабыня, светлейший.

Уолли не собирался обсуждать свою половую жизнь, но сейчас что-то его задело.

– Я хочу сделать из нее друга!

– Из рабыни? Да, боги нашли настоящего честолюбца. – Некоторое время Хонакура сидел с закрытыми глазами, а потом улыбнулся. – Вы никогда не задумывались, светлейший, о том, что и эта рабыня и этот молодой воин даны вам в качестве испытания?

Уолли не задумывался, и сейчас эта мысль очень не понравилась ему.

– Купив рабыню, я уже нарушил свои принципы, – сказал он. – Если это устроил бог, то ему удалось меня обмануть. Но Нанджи я пороть не буду! Никогда, никогда!

Хонакура кашлянул.

– Может быть, вы не совсем правильно понимаете свою задачу. А если боги хотят проверить, не безжалостны ли вы? Или – достаточно ли терпеливы? – Он совершенно запутал собеседника и был этим очень доволен.

Уолли перевел разговор на другое: у него имелось еще столько вопросов к старику.

– Расскажите мне о родовых знаках, священный. Недавно я узнал, что у меня их нет.

– Я это заметил, – жрец улыбнулся. – Это очень странно, я такого никогда не встречал. На правом веке ставится знак отца, на левом – матери. Если бы вы не были воином, люди бы стали задавать вам вопросы.

Он улыбнулся и замолчал, дав Уолли время собраться с мыслями.

– А у Шонсу в тот, первый день?

– Тогда у вас были родовые знаки, – ответил жрец. – Я не помню, какие именно, но если бы их не было вовсе, я бы заметил это.

– А ведь я должен найти брата! Наверное, бог убрал их специально?

– Вероятно, так, – любезно кивнул Хонакура.

Некоторое время Уолли молчал, размышляя о всех своих затруднениях и неизбежно возвращаясь мыслями к Тарру.

– Бог предупреждал, что мне придется научиться быть безжалостным, – сказал он. – Мне надо было его убить.

Так поступил бы Шонсу, а возможно, и вообще любой воин седьмого ранга.

– Значит, вы допустили ошибку, – заметил Хонакура. – И создали себе дополнительные трудности. – Нельзя было сказать, что он очень встревожен, но с другой стороны – о чем беспокоиться старику: ведь не его кровь прольется на песок. – Но от некоторых трудностей, светлейший, вы все же избавились.

– Что вы имеете в виду?

– Вы опасались разбойников, – жрец стал считать на пальцах, – неверных воинов и самого Тарру. Вынужден заметить, что следовало бы прибавить и жрецов – некоторые из моих коллег уверены, что меч Богини, если это в самом деле Ее меч, должен принадлежать храму. Но если этим всем займется достопочтенный Тарру, то он не станет связываться ни с разбойниками, ни со жрецами. А воины – среди них он как дома.

Это правда. Пусть нечестивцы загрызут друг друга. Только это, к сожалению, скорее всего, произойдет уже после смерти Уолли.

– Я полагаю, – сказал Уолли задумчиво, – что Богиня в конце концов найдет нового и более подходящего правителя для своего храма?

– Непременно, светлейший, рано или поздно.

Еще один Седьмой? Если будет рядом он, то с его помощью Уолли всю охрану разделает на котлеты…

– Рано или поздно, – повторил он.

– Да, рано или поздно, – отозвался Хонакура. – Возможно, конечно, что мы ошибаемся, но если вас, светлейший, и в самом деле испытывают, то не следует ожидать, что он появится прежде… прежде, чем вы сами не решите все свои проблемы.

– Черт! Мне нужно время! Время, чтобы зажили ноги! Время, чтобы найти друзей! Я просто вижу эту картину – раковая опухоль ползет по всей охране, один за другим, возможно, под угрозой смерти они приносят ему эту клятву. Когда он подчинит себе всех, или почти всех, он сможет нанести удар убить меня, забрать меч и скрыться. Если его ценность хотя бы и в десять раз меньше, чем вы говорите, он сможет бросить все и где-нибудь в другом месте начать новую жизнь. Или стать полным хозяином этого храма…

Он замолчал, продолжая думать все о том же, а потом встретил довольный взгляд жреца.

– Так значит, меч ему может и не понадобиться? Он ведь в состоянии просто ограбить храм! – сказал Уолли. – Бывало ли такое раньше? Ведь за все эти тысячи лет кто-то из правителей должен был это попробовать? Морщинистое лицо старика осветилось широкой улыбкой.

– По крайней мере пять раз. Впрочем, с тех пор прошло уже довольно много времени, и, я полагаю, скоро надо ожидать новых попыток. Но из этого ничего не выходит! Во-первых, эта клятва крови далеко не самая главная, светлейший. Согласно воинской заповеди на первое место всегда ставится воля Богини, а сутры – поток, не так ли?

– Да. Значит, у храма есть защита. А у меня – нет!

– Боюсь, что в этом вы правы. Но это еще не вся защита – отсюда можно уйти только на лодке. – Жрец усмехнулся и наполнил серебряные кубки.

– Ну и что? – Уолли смотрел на него непонимающим взглядом.

– То, что лодки не плывут! – ответил Хонакура, удивляясь его несообразительности. – Богиня не станет помогать тем, кто разорил Ее храм! – То есть случается чудо? – спросил Уолли.

Нет, ответил ему жрец, это не чудо, это только Рука Богини. Лодки идут по Реке только туда, куда Она пожелает, потому что Река – это Богиня…

– А Богиня – это Река, – закончил Уолли, и рев его голоса заглушил беззубое шамканье жреца. – Боюсь, вам придется объяснить это поподробнее, священный.

Времени на объяснения ушло довольно много, Хонакура никак не мог взять в толк, как это Уолли абсолютно невежествен во всем, что касается Реки. Река только одна – она протекает по всему Миру. Нет, он не знает, где у нее начало и где конец. На Реке стоят все города, и Ханн тоже. Как правило, в нижнем течении Фон, а Ханн и Опо – в верхнем, но далеко не всегда.

Наконец Уолли стал кое-что понимать – география этого Мира может меняться. Теперь и рассказ Джа приобрел смысл. Он попросил Хонакуру рассказать об Ионах. Оказалось, что Иона – это человек, которого Богиня хочет видеть в каком-то определенном месте. Если он или она ступают на борт лодки, то эта лодка туда и плывет. Если же Богиня хочет, чтобы ты оставался там, где ты сейчас, то твоя лодка всегда будет сюда возвращаться. Нет, это не чудо, настаивал Хонакура. Так происходит всегда. Вот меч Уолли – это и в самом деле чудо.

Ионы бывают хорошие и плохие, но в основном хорошие – возможно, именно поэтому Уолли не сразу понял, что значит само это слово. Как только Иона ступает на берег, лодка возвращается к своему обычному маршруту и очень часто получает большое вознаграждение.

Похоже, этот Мир – очень интересное место. Значит, ограбление храма не может иметь успеха, но тем не менее бог особо предупреждал Уолли о том, что его меч можно украсть.

– А кто эти жрецы, которые верят в чудеса? – спросил Уолли.

Хонакура кинул злобный взгляд на каменный пол.

– Мне стыдно в этом признаваться, светлейший, но среди жрецов есть такие, кто выказывает плачевное отсутствие веры. А некоторые уверены… Согласно легенде, этот меч получила Сама Богиня. А кое-кто считает, что это следует понимать следующим образом: меч попал сюда в качестве приношения, и все эти столетия он был спрятан где-то здесь, в храме. – Хонакура сердито взглянул на него. Меня обвиняют в том, что это я дал его вам, светлейший Шонсу!

Теперь образ мыслей Тарру становится понятным.

Хонакура невесело рассмеялся и опять протянул Уолли тарелку с двумя оставшимися пирожными.

– Не теряйте веры, светлейший! Боги не избирают дураков! Вы что-нибудь придумаете. Но теперь ваша очередь! Расскажите мне о вашем заоблачном мире.

И весь остаток утра Уолли просидел, скорчившись на табурете, и рассказывал Хонакуре о планете Земля – об Иисусе и Магомете, о Моисее и Будде, о Зевсе и Торе, об Астарте и всех остальных. Старик слушал с ненасытной жадностью.

В тот день Уолли провел разведку. В сопровождении точно так же хромающего Нанджи – вдвоем они напоминали жертв какой-то ужасной катастрофы – он опять осмотрел все владения храма.

В некоторых местах Реку можно было перейти вброд, в некоторых других – взобраться на утес, но то и другое сразу никак не получается. Вниз по течению есть глубокие водовороты, так что о переправе на лодке или на плоту и мечтать не приходится. Уолли уже знал, что этот каньон предназначен для защиты сокровищ Богини, и ничему не удивлялся.

Высокая стена обрывалась, как и говорил Нанджи, в воде – быстрой, глубокой и бурной воде. Обойти вокруг нельзя.

Некоторое время Уолли стоял около ворот, наблюдая, как приходят и уходят паломники. Среди них часто попадались торговцы, ремесленники; шли и рабы с тележками. У входа в храм всегда много народа, теперь на страже здесь стоят восемь человек, из них трое – четвертого ранга. Однажды он уже прошел мимо них незамеченным, но чудеса никогда не совершаются по требованию.

Работа в конюшне заключалась в том, что плотники поставили новые тяжелые двери с маленькими окошечками, забранными прутьями. Воин шестого ранга должен знать почти все сутры, и Тарру был хорошо знаком с теми, которые касались фортификационных сооружений.

В храме очень хорошо живется. Но теперь для светлейшего Шонсу это место стало весьма комфортабельной тюрьмой. Сколько еще времени Тарру позволит ему отдыхать здесь? Когда он двинет вперед свою армию?

К вечеру Нанджи почувствовал себя лучше. Он даже почти пришел в свое обычное приподнятое расположение духа. Уолли сообщил ему, что вечером ему предстоит выполнять обязанности секретаря – прозвучало это как «глашатай», – и они отправились на женскую половину за Джа.

Она в смущении остановилась у порога, чтобы они полюбовались ее платьем. Для Уолли это не составило труда. В Париже бы оно, конечно, не прошло; все формы оно подчеркивало чересчур вульгарно, но с другой стороны голая грудь, меч, ремни – все это тоже имеет свои возбуждающие элементы, так что сейчас они находятся в равном положении. Джа выбрала шелк цвета морской волны, такой прозрачный, что казалось, он может растаять как дым, и сшила обыкновенный узкий наряд, который не скрывал ни одной линии ее восхитительной фигуры. Передний вырез опускался до самой талии, сквозь прозрачную ткань просвечивали соски; их вид возбуждал Уолли сейчас гораздо сильнее, чем вчерашняя бахрома и яркая краска.

Стоило Джа сделать несколько шагов, и сзади в разрезе показалось атласное совершенство ее ног. Нанджи раскрыл от удивления рот и издал низкий рычащий звук, видимо, местный эквивалент восторженного присвистывания. Потом он с тревогой взглянул на своего повелителя.

Уолли только усмехнулся в его сторону, не в силах отвести глаз от своей рабыни.

– Если ты сможешь ограничиться разглядыванием, – сказал он, – я не стану вытряхивать из тебя внутренности.

Он решил, что Джа совершила свое собственное чудо, о чем и сообщил ей между поцелуями, а она засияла от удовольствия, довольная тем, что доставила радость своему господину.

Нанджи повел их в то место, которое здесь называлось салоном, в вечерний центр развлечений при казармах. В вестибюле древний однорукий слуга охранял ряд мечей. Нанджи послушно вынул свой и передал ему. Уолли только удивленно поднял бровь: ему вовсе не хотелось, чтобы Тарру получил награду совсем без борьбы. Слуга вежливо улыбнулся и с поклоном пропустил его вперед.

Ни на один салон, когда-либо виденный Уолли, этот не походил. Здесь было всего понемножку – бар, танцевальный зал, ресторан, клуб, великосветский салон и бордель. Все это находилось под открытым небом, на террасе стояли столики, а вдоль балюстрады горело множество факелов. Музыканты извлекали из своих инструментов какие-то странные воющие звуки, а молодежь топталась и прыгала на танцевальной площадке. У ограды собрались молодые мужчины, они пили, разговаривали, смеялись и ссорились. Для столь иерархического, строго организованного общества, местная ночная жизнь казалась на удивление свободной. Правда, на верхний балкон допускались только люди высокого ранга и их гости – Нанджи как раз подходил под эту категорию – но это было, пожалуй, единственным ограничением. Каждый шел, куда хотел. Здесь были мужчины со своими женами, рабынями или просто казарменными женщинами, они ели, пили, разговаривали и танцевали. Воины понимали, что ногам нужна нагрузка, танцевать они любили и умели. За еду, питье и женщин надо было платить, возможно, таким способом сдерживали необузданные порывы молодежи, но прислужник любезно сообщил Уолли, что для гостей все эти услуги предоставляются бесплатно. Уолли выбрал столик наверху, сел боком к ограждению и стал смотреть на людей, забыв на какое-то время о всех своих трудностях.

Конечно же, вся верхушка должна была представить ему своих жен, потому он часто вставал и опять садился. Когда он встает, должна вставать и его рабыня. Уолли с интересом заметил, как пристально все рассматривают ее платье и как она едва заметно поворачивается, чтобы показать его со всех сторон. Длинные платья не возбуждают – очевидно, это местное общественное мнение, поскольку почти на всех женщинах были очень короткие и вызывающие одеяния, все увешанные бахромой и блестками. На некоторых же и вовсе не было ничего, кроме бахромы. Для праздничной одежды цвета рангов, видимо, не имеют значения, по крайней мере здесь, в казармах, но длинное платье Джа удивило всех, и по выражению мужских лиц стало понятно, что общественное мнение, скорее всего, пересмотрят.

Через некоторое время Нанджи извинился и спустился вниз. Несколько минут он танцевал какой-то дикий танец с едва одетой девушкой, а потом исчез. Вернулся он на удивление быстро и осушил целую кружку пива. Пока они ели, Нанджи повторил все это трижды.

Они уже заканчивали ужин, когда в дальнем конце галереи что-то произошло. Уолли насторожился. Но вот из темноты появилась фигура, которая стала причиной беспокойства. Уолли поставил свой кубок на стол и уставился на нее в полном недоумении. Она была огромной и отвратительной – женский вариант борца сумо. Практически обнаженное тело кое-где украшали бахрома и блестки, которые еще больше подчеркивали ее жирное уродство. Слои краски не скрывали ни морщин, ни сломанного коса. На лице у нее алели шрамы, а левый глаз закрыла расшитая стеклярусом повязка. Толстый слой жира, варикозные вены… «груди, как ведра», как сказал Нанджи. Это был не кто иной, как Дикая Ани.

Ее приход вызвал всеобщее оцепенение. Легко предположить, что рабам в салоне совсем не место. Сработал инстинкт Шонсу: как только случается что-то неприятное, проверь, нет ли здесь диверсии, Уолли сразу же заметил внизу группу Вторых: они усмехались, что будет дальше. Он опять взглянул на Дикую Ани, а она уже направлялась к нему, пробираясь сквозь столы. При ее тучности это оказалось нелегким делом.

Двое Пятых поняли, куда она идет, и вскочили, чтобы загородить ей дорогу.

– Шонсу! – закричала она, раскинув руки и нетвердо держась на ногах. Пятые схватили ее, опасаясь, чтобы благородному гостю не было нанесено оскорбления.

Кто-то из молодых, конечно же, подпоил старуху и натравил ее на Шонсу. Рабыню могли и наказать за это.

– Ани! – зарокотал он своим громовым голосом. Уолли вскочил и протянул к ней руки, а Нанджи оцепенел от ужаса. – Ани, любимая!

Воины отпустили ее и, уставились на Седьмого. Ани моргнула, а потом с настойчивостью пьяного опять двинулась вперед. Люди приходили в ярость, когда эта жирная туша протискивалась между их столами, но Ани все-таки обошла весь балкон и, оказавшись рядом с Уолли, с любопытством осмотрела его единственным глазом и повторила:

– Ты – Шонсу?

– Ани! – воскликнул он, все так же протягивая руки. Ани была просто огромна – почти с него ростом и в полтора раза тяжелее. Она глупо ухмыльнулась, показав темные остатки зубов, и заключила его в страстные объятия. Ощущение было такое, словно его обернули резиновым матрацем. Нанджи понял, чего хотел Уолли. Усмехаясь довольной усмешкой, он поднялся и предложил рабыне свое место. Ани плюхнулась на стул и подозрительно уставилась на благородного господина.

– Я тебя не знаю! – сказала она.

– Конечно нет, – ответил Уолли, – но это можно исправить. Официант, графин самого лучшего вина для дамы.

Прислужник в ужасе вытаращил глаза. Джа сидела совершенно непроницаемая; возможно, она не понимала, что происходит. Нанджи покраснел до ушей и едва сдерживал приступы смеха. Воины и их жены не знали, как себя вести – следует ли показывать свое отвращение или же проявить любезную терпимость. У молодых повес, стоящих внизу, отвисли челюсти.

Ани никак не могла понять, зачем ее послали сюда.

– Я видела тебя раньше? – произнесла она невнятным голосом, приняла кубок с вином, одним глотком осушила его и громко икнула. Она опять принялась рассматривать Уолли. – Нет, не видела. Но ты ведь не новичок, да? Жаль. – Она протянула свой кубок и заметила Нанджи. – Привет, Ржавый. Давай с тобой попозже, да?

Нанджи готов был залезть под стол.

После третьего стакана она, кажется, слегка протрезвела и стала считать знаки Уолли.

– Извините, светлейший, – пробормотала она и попыталась встать, но попытка оказалась безуспешной.

– Все в порядке, Ани, – сказал Уолли. – Это Вторые тебя подучили, да?

Она кивнула.

– У тебя будут неприятности?

Она опять кивнула, потом повеселела, осушила новый кубок и сказала:

– Завтра!

Уолли посмотрел на Нанджи.

– Если сейчас я пойду с ней, куда ходят все, то у нее ведь не будет неприятностей?

Нанджи кивнул. Вид у него был возмущенный, удивленный и заинтересованный одновременно.

– Кровати вон там, за дверью, мой повелитель.

– Хорошо! – сказал Уолли. – Ты будь здесь и присмотри за Джа.

С такими ногами ему придется трудно, но Ани, похоже, не в состоянии двигаться самостоятельно. Он присел, просунул под нее руки, напрягся и, после секундной паузы, поднял вверх. Он нес ее и думал о том, что и сам Шонсу никогда так сильно не напрягал мускулов. Снизу раздались восторженные крики.

Нанджи был прав. За дверью оказалась большая, тускло освещенная комната, в которой стояло шесть кроватей. Одна из них, в дальнем углу, издавала громкий скрип, но на остальных никого не было. Единственным источником света была тусклая лампа. Как можно мягче Уолли освободился от своего груза и задумчиво потер спину.

Ани лежала и смотрела на него своим широко открытым глазом. Она была не настолько пьяна, чтобы не заметить, как его пальцы нащупали кошелек.

– Не надо, светлейший. За меня не платят.

– Я сегодня не буду, Ани, – прошептал он. – Только никому не говори.

Вот. – Он дал ей золотой, и монета в то же мгновение исчезла в одежде, в которой вообще невозможно было ничего спрятать.

Она лежала и смотрела на него мутным взглядом, а потом все поняла и сказала:

– Спасибо, светлейший.

Он присел на край кровати и улыбнулся. Она неуверенно улыбнулась в ответ. По полу застучали ботинки, это ушел тот, кто развлекался в дальнем углу. Через несколько минут Ани захрапела.

Некоторое время Уолли подождал, а потом вернулся к столу. Он улыбнулся Джа и сказал:

– Ничего не было.

– А почему, мой повелитель? – поинтересовался Нанджи, невинно улыбаясь.

– Кажется, я что-то вывихнул, пока добрался туда, – и Уолли потянулся за бутылкой, размышляя о том, сколько было в его словах шутки, а сколько – правды.

Они оставались в салоне совсем недолго. Когда Уолли вел свою рабыню через зал, на них были устремлены все взгляды; рабы с факелами проводили их в их королевские апартаменты.

– Ну что, теперь ты веришь в длинные платья? – спросил Уолли, как только они остались одни.

– Конечно, господин! А ученик Нанджи – все еще нет. Он говорит, что их трудно снимать.

– В этом-то и заключается все удовольствие, – ответил Уолли. – Давай я покажу тебе.

Но никакого удовольствия Джа не почувствовала. Как и прошлой ночью, она прилагала все усилия, страстно желая сделать приятное своему господину. Его животная половина, половина Шонсу, по-прежнему наслаждалась, а Уолли Смит мучился еще более тяжкими муками. Джа в этом не виновата – опустошающее чувство вины за то, что он владеет рабом, не давало ему почувствовать радость.

В домике паломников она принесла ему утешение. В королевских апартаментах она выполняла свой долг. А это совсем не одно и то же.