"Спящее золото" - читать интересную книгу автора (Дворецкая Елизавета)

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯВолчья тропа

Вечерами, когда вся усадьба засыпала и в женском покое воцарялась тишина, Рагна-Гейда подолгу лежала с закрытыми глазами, не засыпая и не тяготясь бессонницей. Ее наполняло какое-то странное, невесомое возбуждение, снова приходило то чудесное ощущение полота в бесконечности, всеобъемлющем огненном облаке, которое не жгло, а согревало и соединяло ее с тем, с кем судьба пыталась навек разлучить. Стихи, прочитанные в пламенных рунах в вечер помолвки конунгова сына, ясно звучали в памяти Рагны-Гейды и сейчас, спустя многие дни после возвращения домой, на Квигтинский Север. «Но погасло солнце скальда — Снотры злата глаз не вижу», — вспоминала она и снова видела прямо перед собой глаза Вигмара, живой и многозначительный взгляд, устремленный на нее с открытым восхищением, с вопросом и с верой в ответную любовь. «Жизнь отдать не жаль за деву…» Рагна-Гейда била убеждена, что он сказал это сейчас, уже после всех ужасных событий, и принимала эту короткую строчку за счастливое доказательство того, что и его любовь не сгорела в пролитой крови их родичей. «Жжет тоска — не скажешь лучше…»

Старшие члены рода Стролингов тоже засиживались по вечерам дольше обычного.

— Все-таки напрасно вы не захотели посватать Рагну-Гейду за сына Фрейвида Огниво! — часто повторял Ингстейн хёвдинг, заехавший погостить в Оленью Рощу. Он не умел мириться с неудачами и подолгу рассуждал о корабле, который давно ушел. — Ведь теперь, когда Фрейвид выдаст свою дочь за молодого конунга, его побочный сын тоже станет родней самому конунгу! И он уже не просто сын рабыни! Это совсем другое дело! Родство с ним никого не опозорит!

— Жаль, что у тебя нет своей дочери, хевдинг! — отвечала не без тайной издевки Арнхильд. — Ты бы сосватал ее наилучшим образом. А мне этот сын рабыни все же не кажется подходящей родней.

— Водь когда объявляли о сговоре, Фрейвид назвал Ингвильду своим единственным ребенком и наследницей! — поддерживал жену и Кольбьёрн. — Значит, он понимает, что конунгам мало чести в родстве с сыном рабыни. Этого сына как бы нет вообще! И нечего нам о нем вспоминать!

— И вообще нам не слишком нужна родня на западе или на юге! — вставил Скъёльд. — Главное, что нам сейчас нужно будет сделать — это отомстить за Эггбранда! А для этого нам нужна родня в своих краях.

— Да! Да, родич, это верно! — поддержали Скъёльда Фридмунд и Хальм. — Все-таки этот пожар Серого Кабана был не лучшим делом в нашей жизни. Конечно, мстить нам за это некому, но иные могут посмотреть косо.

— Пусть кто-нибудь посмеет! — со злым вывозом воскликнул Скъёльд. Невозможность отомстить за Эггбранда грызла и томила его, как дракон грызет корни Иггдрасиля, и в душе он готов был считать своим врагом весь свет. — Нам нужна сильная родня в своих краях! Может быть, мне тоже нравился кое-кто из девушек в усадьбах Острого мыса, но теперь не до того. Я хотел бы, чтобы ты, отец, сосватал мне Халльберу, дочь Семунда Орешника.

— Это старшая? — без удовольствия уточнила Арнхильд. — Правду сказать, я предпочла бы невестку покрасивее.

— Я тоже предпочел бы жену покрасивее! — без намека на глупый сердечный трепет согласился Скъёльд. — Но ее сестра легкомысленна и плохая хозяйка, охотница до лживых саг, а не до хлебов и погребов. У Семунда сорок человек в дружине. Когда я возьму в жены Халльберу, нн один человек между Оленьей Рощей и Орешником не посмеет посмотреть на нас косо! Сыграем свадьбу Рагни и Атли, как и собирались. И насчет Гейра пора подумать. У меля есть одна-две мысли, и еселн вы, родичи, их одобрите, то…

В одни из вечеров Арнхильд хозяйка отозвала Раг-ну-Гейду в угол женского покоя, где их не потревожит болтовня служанок. Подойдя, Рагна-Гейда заметила на коленях у матери небольшой кожаный мешочек, завязанный красным ремешком.

— Мы еще не назначили день тьоей свадьбы, но утром отец пошлет гестa за Атли, и мы все обсудим, — так начала Арнхильд. Рагна-Гейда сложила руки на коленях и смотрела на них, стараясь ничем себя не выдать. Несмотря на все произошедшее, свадьба с Атли вовсе не была пределом ее желаний. — Но так или иначе, скоро ты станешь хозяйкой в своем собственном доме и тебе нужно будет самой заботиться, чтобы все в нем шло как следует. Поэтому я приготовила тебе подарок. Он не менее важен, чем все остальное приданое. Я хотела бы верить, что ты используешь его во благо своего нового рода.

Рагна-Гейда ничего не ответила, а только кивнула. Зная проницательность матери, она боялась смотреть ей в глаза. Арнхильд медленно развязала красный ремешок на мешочке и высыпала себе на колени полную горсть каких-то небольших блестящих кружочков. Рагна-Гейда наклонилась, стараясь в неверных отсветах факела рассмотреть странный подарок. И тут же поняла: это руны. Гадательные руны, которыми пользуются многие мудрые женщины. От них исходил тонкий, чуть горьковатый, чарующий запах высушенной ясеневой древесины.

— Я приготовила их для тебя, — сказала Арнхильд. — Мы делали их вместе с Хальмом и не упустили ничего из необходимого. Теперь только от тебя самой будет зависеть, насколько хорошо они тебе послужат.

— Ты думаешь, я сумею? — с трепетом спросила Рагна-Гейда.

В этих деревянных кружочках ясеневого дерева, где с одной стороны была выжжена одна из двадцати четырех рун, дрожала потоками ветра и перелизалась радугой огромная тайна связи земли с небом. В каждой из этих деревянных бляшек, которые все вместе помещались в сложенных ладонях, трепетало отражение мира, как трепещет отражение сольдо, в каждой капле росы.

Всю жизнь, с самого детства, Рагна-Гейда мечтала уметь гадать по рунам, видеть и слышать отражение небесных миров, как это умела ее мать.

— Конечно, сумеешь! — уверенно ответила Арнхильд, — Если бы я в этом сомневалась, то не стала бы их тебе дарить. Ты уже знаешь, как это нужно делать…

Расставшись с матерью, Рагна-Гейда унесла драгоценный подарок, прижав его к груди и горя нетерпением сразу же испробовать свои силы. Ей было и страшно и весело — точь-в-точь как тогда, когда она послала Гюду дочь Грима за Вигмаром и ждала его возле ворот, замирая от предчувствий, боясь идти вперед к не желая повернуть назад. Знание судьбы не переменит жребия, это сказано давно и сказано верно, но Рагна-Гейда задыхалась от неизвестности к не могла больше жить, упираясь взором в унылую серую стену.

Обойдя всю усадьбу в поисках уединения, Рагна-Гейда наконец нашла местечко в одной из кладовок. Поставив на бочонок плошку с тюленьим жиром, где тлел фитилек, она разложила па полу белый платок и долго разглаживала его ладонями.

Мать позволила ей для начала использовать закликание, которое много лет служило ей самой, но вместо привычных слов в сознании Рагны-Гейды сами собой ожили и зазвучали строки древнего пророчества. Десятки звонких слаженных голосов пели у нее в ушах, словно сами альвы решили прийти на помощь, и в сердце Рагны-Гейды рождалась радостная вера, что так и нужно, что небесные миры не оставят ее без помощи.

Развязав ремешок, Рагна-Гейда зачем-то закрыла глаза и высыпала руны на белый платок. Они просыпались с легким шелестом, и ей показалось; что чьи-то негромкие, осторожные голоса шепчут из-за некой двери— только где она, эта дверь, и куда она ведет? Стараясь не глядеть вниз, словно взгляд мог помешать священнодействию, Рагна-Гейда дрожащими пальцами перевернула все ясеневые кружочки знаками вниз и разровняла их, чтобы ни один не лежал поверх другого.

Перемешав кружочки, Рагна-Гейда приподняла руку и стала медленно водить ледовые — над платком, стараясь кончиками пальцев слушать те голоса, которые реяла в воздухе, переплетались с темнотой, спускаясь в тесную кладовку из невидимых высот, Теплая иголочка уколола ее о подушечку пальца; Рагна-Гейда опустила руку и взяла руну, которая казалась теплее остальных. Положив легневую бляшку к себе на колени, она снова протянула ладонь к белому платку.

Когда на коленях у нее оказалось трч деревянных кружочка, Рагна-Гейда открыла глаза и постаралась перевести дух. Каждая жилка в ней трепетала: в этих трех маленьких бляшках, лежащих коротким рядком, заключалась ее судьба. Рагне-Гсйде казалось, что именно сейчас, выбрав и перевернув эти руны, она создаст свою судьбу, проложит путь жизни, а не просто узнает то, что давным-давно решено и выпрядено норнами. Радость и тоска, отчаяние и надежда стояли по обе стороны узкой тропинки, к Рагна-Гейда готова была предаться каждому из этих чувств или всем сразу — нужно было решаться.

Наконец, когда трепет ожидания стал невыносим, Рагна-Гейда осторожно, словно это была хрупкая пластинка тающего льда, взяла первую руну. Первая — тот вопрос, который ты пытаешься решить, та трудность, которая преградила течение твоей .жизни, как камень преграждает ручей. Бережно перенеся деревянную бляшку к себе на ладонь, Рагна-Гейда перевернула ее справа налево руной вверх. И резко вдохнула, стараясь подавить крик — «хагль»!

Мало есть рун, несущих пророчество хуже. «Хагль» — «град», гнев богов, губящий посевы, сила стихийного разрушения, входящая в твою жизнь, хочешь ты уого или нет. Твое будущее принадлежит не тебе; ни люди ни боги не спросят тебя о твоих желаниях. Не лучшее время для начала чего-то нового. А ведь Рагна-Гейда стояла на пороге замужества, к которому ее понуждала чужая воля. Прижимая к груди стиснутый кулак, она старалась унять тяжелое дыхание, и ей казалось, что по всему ее телу струятся потоки ледяной воды. Холодные ветра продували ее насквозь, обжигающее зерна града больно били по плечам и по голове, царапали лицо.

Кое-как справившись с потрясением, вернее, отодвинув его в сторону, Рагпа-Гейда взялась за вторую руну. Теперь ей уже не было страшно: едва ли что-то сможет ухудшить пророчество, начатое рукой «хагль».

Вторая руна указывает путь, по которому следует идти. Перевернув ее, Рагна-Гейда ахнула, словно в полной темноте ей неожиданно ударил в глаза яркий огненный всплеск. «Тьюр!» «Тьюр» — «дикий бык», олицетворение силы, жизненной мощи и воли к сопротивлению!

Рагна-Гейда глубоко вдохнула, испытывая чувство облегчения, такого огромного, что само по себе казалось тяжелым, Эта руна несла надежду, что даже со зловещим знаком «хагль» можно бороться. И есть у нее еще одно значение, вспомнив о котором. Рагна-Гейда улыбнулась и снова прижала руку к сердцу, но уже совеем с другими чувствами, «Тьюр» всегда указывает на мужчину и означает истинную волю того, кто вопрощает богов о своей судьбе. Это руна внезапных изменений. И Рагна-Гейда улыбалась, чувствуя себя такой счастливой, какой не была уже очень давно. Для нее «тьюр» означал только одного человека — Вигмара. Подтвердилась ее неизменная вера, что он не ушел из ее жизни и они снова встретятся. Bсе будет так, как она мечтает: нынешняя ее жизнь изменится, изменится благодаря тому, кого она любит и ждет. Вигмар — как раз тот человек, который все делает внезапно и решительно.

И легко, словно отныне все нити судьбы в ее руках, Рагна-Гейда взялась за третью руну. Последняя рука означает конец пути — то, к чему приведут две первые.

«Науд». Рагна-Гейда застыла, держа на ладони одну из самых сильных рун, говорящую сразу о многом. «Науд» — «нужда». Перед тобою открылась бездна, говорит «науд», но не бойся и не взывай к богам с мольбами о милости. Ищи силы в себе, запасайся терпением и верь — бездна останется позади и ты опять ступишь на твердую землю. Тебе придется нелегко, и ты придешь к концу не таким, каким был раньше. «Науд», как добрая норна, смягчающая губительные предсказания злой, облегчает значение руны «хагль», если следует за ней. При ней «хагль» означает не разрушение, а лишь задержку, препятствие, не грозящее конечной гибелью.

Рагпа-Гейда долго сидела на полу в кладовке, держа на ладонях три руны, любуясь ими к с непонятным, смешанным чувством отчаяния и восторга упиваясь силой, льющейся из их простых и суровых очертаний. «Хагль» — «тьюр» — «науд». Беда — борьба — обретение. Горе — надежда — терпение. «Хагль» завывал голосами ледяных ветров, «тьюр» горел, как уголь на ладони, а «науд» казался чем-то тяжелым, но надежным — то ли весло, то ли меч. Рагна-Гейда то вздыхала, то смеялась, но ей совсем не хотелось плакать. Руны не лгут. «Тьюр» согревал ее, как огонь в темную морозную ночь. С ним, заключившим в себе истинную волю сердца и силу любви, она чувствовала себя способной пробиться через любую бурю и одолеть любую бездну.

Прижимая к груди крепко навязанный мешочек с руками, Рагна-Гейда выскользнула из кладовки. Никому на свете — кроме разве одного-единствепного человека, она не рассказала бы о своем гадании, желая спрятать его от чужих глаз, как величайшую драгоценность. Родичи возле очага в гриднице все толковали об устройстве семейных дел, но Рагну-Гейду не тянуло к ним присоединиться. Ей хотелось одиночества, тишины, прохлады, свежего воздуха. Хотелось побыть под открытым небом, величавым и чистым. Подхватив со скамьи чью-то меховую накидку, в потемках не разобрав даже чью, Рагна-Гейда просунула голову в разрез и проскользнула в сени, одеваясь на ходу.

Во дворе было хорошо: безветренно и не очень холодно. Свежий воздух казался густым от бродящих запахов палой листвы, мокрой увядающей травы, из-за которых Рагна-Гейда любила осень даже больше весны. Весла пахнет простой грязью, а осень — небесными мирами; осенью каждый перелесок, горящий множеством оттенков желтого, рыжего, красного цветов, кажется живым отражением пурпурно-золотых садов Асгарда. Глубоко вдохнув запах осени, Рагна-Гейда замерла, прислонясь спиной к стене дома и закрыв глаза, чувствуя, как где-то в груди ширится и растет горячее чувство счастья, беспричинного и именно потому особенно остро ощутимого. Перед глазами ее стоял Вигмар. Здесь, дома, она вспоминала его еще чаще и ярче, чем на Остром мысу. Вся усадьба была так полна его образом, что Рагну-Гейду удивляло, почему другие его не замечают. Вот здесь возле дверей они столкнулись однажды, когда он приезжал к ним прошлой зимой; идущий впереди него Хальм толковал что-то о своей кузнице, но Рагна-Гейда поймала взгляд Вигмара, радостный, значительный и чуть-чуть виноватый, и поняла, что он приехал ради нее. И ей стало так весело, что она вышла во двор, смеясь, как дурочка, и вся усадьба вдруг осветилась новым светом, как будто внезапно настала весна. Вот на этой скамье он сидел… А здесь, возле очага, сидела она и думала о нем, и поэтому очаг тоже напоминал о Вигмаре. Душа Рагны-Гейды не могла существовать отдельно от его образа, и никакие законы не имели силы отпять у нее эту любовь.

Рядом с ней кто-то глубоко и тяжко вздохнул в темноте. Рагна-Гейда ничего не видела, но не испугалась: во вздохе слышалось что-то родное и знакомое.

— Кто тут? — шепнула она. — Вздыхальный тролль?

— Это я, — грустно ответил знакомый голос, и из-за угла дома показалась широкоплечая фигура, еще по-юношески нескладная, с непомерно длинными руками и ногами, со светлеющей в потемках головой.

— Ты чего так вздыхаешь? Опять рубаху разорвал? Давай, я зашью, и мать ничего не узнает! — шутливо шепнула Рагна-Гейда, вспоминал горести брата десятилетней давности.

— И ты еще можешь смеяться! — с упреком отозвался Гейр и прислонился к стене рядом с сестрой. — Правда, и то хорошо. Я уже думал, ты никогда не… Ну, чего там слышно?

— Нас всех уже благословила десница богини Bар! — бодро ответил Рагна-Гейда. — Скъёльду сватают Халльберу из Орешанка, меня отдают за Атли. Твой жребий еще нев ынут: когда я выходила, мудрые властители выбирали между Гудрун из Осиновой Реки и Асгердой дочерью Хамунда. Помнишь Асгерду? Такая добрая девочка, было у нас на Середине Лето, все молчала и улыбалась. Правда, ей всего четырнадцать лет, но зато у ее отца сильная дружина, а у нее самой покладистый прав. Вы поладите.

— Вот к я про то. И ты еще можешь смеяться: — горестно повторил Гейр, как будто не недеялся отныне на понимание ни одной родной души.

Рагна-Гейда вздохнула в ответ. Врат и сестра помолчали.

— Послушай, как ты думаешь… — начал было Гейр, но в нерешительности замолк.

— Я думаю, что все еще будет хорошо, — чистосердечно ответила Рагна-Гейда.

— Если бы! Я вот что… Может, тебе мать рассказывала… Ну, ты и в рунах понимаешь…

— Я уже мерзну! — пожаловалась Рагна-Гейда к обняла себя за плечи. Тепло дома из нее выветрилось, холод осенней ночи беззастенчиво проникал под накидку и рубаху. — Говори скорее, о клен копий. Я охотно поделюсь с тобой всей мудростью, какой наградили меня боги.

Гейр стянул с плеч плащ и закутал в него сестру. Принеся вещей вёльве эту жертву, он несколько приободрился и заговорил смелее:

— Я вот все думаю… Уже много дней думаю…

— Это очень полезное дело! — не удержавшись, одобрила Рагна-Гейда. — Даже Сигурд иногда думал.

— Как по-твоему: могут боги наказывать целый род за провинность кого-то одного?

Рагна-Гейда вздрогнула: она не ждала такого удара. Неужели он что-то знает… Нет, но может быть! Но, как ни хорошо знала Рагна-Гейда пределы мудрости и проницательности младшего брата, сейчас она готова была поверить, что лесные птицы или горные тролли рассказали ему все.

— Я думаю… — виноватым шепотом продолжал Гейр. — Может, это я во всем виноват…

— Ты? — изумилась Рагна-Гейда, не готовая к такому предположению. — В чем ты-то можешь быть виноват?

Ее голос явно выдавал убежденность, что ей точно известен совсем другой виновник. Но Гейр был слишком увлечен своей мыслью и ничего не заметил.

— Я… Ну, что все это: что тебя ни за кого на тинге не сосватали и что войну объявили… Может, это я виноват?

— Объясни! — потребовала Рагна-Гейда, напрасно силясь разглядеть в темноте лицо брата, который возвышался над пей почти на целую голову. — Любая норна скажет яснее! Говори же, ну? Ты о чем?

— Помнишь, когда Эггбранда хоронили…

— Ну, ну, помню! Дальше что? — торопила Рагна-Гейда, на самок деле не задумываясь, что такого ока помнит о похоронах брата.

— Тогда надо было приносить жертву свартальвам…

— Да, — не сразу, а чуть помолчав, выдохнула Рагна-Гейда.

Теперь она вспомнила все, и чувство вины воскресло в ней опять, с новой и страшной силой. Теперь не только Вигмар виноват перед ней, но и она виновата перед ним — как дочь рода, убившего его сестру. Пусть неродную, но Вигмар любил ее. Еще один кровавый след, еще одна бездна между ними. Раньше Рагна-Гейда старалась не думать, даже не вспоминала об этом обычае и не спрашивала, как его исполнили. Мысль об Эльдис, убитой ради посмертного спокойствия Эггбранда, вызывала у нее такой сильный ужас, что она бессознательно закрывала на нее глаза.

— Я не мог… — шептал тем временем Гейр, у которого больше но хватало сил нести груз вины перед родом в одиночестве. — Я не хотел, чтобы ее свартзльвы забрали… Она же ии в чем не виновата! — вдруг с неожиданной страстью выкрикнул он, и Рагна-Гейда в испуге зажала ему рот ладонью. А Гейр продолжал потише, ко с той же решимостью взять вину с хрупких плеч девочки и переложить на своп: — Я видел: Эггбранд сам к ней полез! Сам полез, она его не трогала! Он тоже виноват! Что бы там ни говорили! Я его тоже люблю… любил… и мстить, конечно, надо, но не ей! Она и так… В общем, я ее забрал оттуда. И к Гриму Опушке отвез, Боргтруд обещала ее спрятать.

— Откуда — оттуда? — не веря такому счастью, прошептала Рагна-Гейда. Ей хотелось услышать еще раз.

— Ну, с кургана. Прямо-прямо перед ними, перед свартальвами, успел. Они уже близко были, я их слышал. Она вся замерзлая была, как ледышке, но живая. Я ее к Боргтруд отвез. Она обещала ее спрятать. Вот я теперь и думаю: может, это все мне в наказанье? Что я такой глупый и бессовестный? Сам не знаю, что на меня тогда нашло… Может, надо еще какую-нибудь жертву принести? Только не человеческую! Я этого больше не выдержу! Мне все мерещилось, что я сам там лежу! А теперь война зта… А?

Гейр ждал изумления, горестных упреков, требования рассказать обо всем родне… И не меньше, чем Рагна-Гейда его признанием, Гейр был потрясен, когда сестра с коротким счастливым криком бросилась ему на шею. Он, мгновение назад готовый взять на себя вину целого племени, так и не понял, чем так осчастливил свою любимую сестру.

На усадьбе Бальдвига (которая, кстати, называлась Край Света, и с точки зрения раудов, название вполне отвечало сути) Вигмара ожидали известия, с одной стороны, вероятные, а с другой — неожиданные. Вигмар отлично знал, что невидимая черта между владениями Хроара и Бальдвига вовсе не отделяет мир живых от мира мертвых (как, скажите на милость, разбираться, где какая сторона?). Он прекрасно понимал, что его будут искать и в конце концов кто-нибудь вспомнит о старой дружбе Хроара Безногого с Бальдвигом Окольничим. Вигмар был готов к тому, что за время их поездки к Островному Проливу в усадьбе побывали Стролинги. Но на доле обнаружилось другое.

— Дней десять назад приезжал один человек, —робко доложила фру Альвтруд, когда мужчины вымылпсь с дороги и наконец уселись за стол. При этом она бросила неуверенный взгляд на Вигмара, и он понял, что неизвестный гость приезжал отнюдь не к хозяину усадьбы.

Бальдвпг, который до того благодушно улыбался, довольный благополучным возвращением и встречей с родным домом, сразу стер с лица блаженное сияние и повернулся к племяннице:

— Что за человек? Он назвал себя? Кто его прислал?

— Он сказал, что его зовут Рандвер Кошка.

Бальдвиг вопросительно глянул на Вигмара. Но тот пожал плечами: имя казалось лишь смутно знакомым. Среди родичей, друзей и домочадцев Стролингов он такого человека не помнил.

— Он сказал, что его прислал Модвид Весло, — закончила Альвтруд. — И пообещал потом заехать еще.

— Мог бы не трудиться! — с неудовольствием заметил Бальдвиг. — Я слышал об этом человеке — ведь это он как-то недолго был вашим хёвдингом, да, Bигмар? Не думаю, что он принесет удачу кому бы то ни было, и тем более тебе.

— Да уж, миротворцем его не называют, — несколько растерянно согласился Вигмар.

Он не мог взять в толк, чего Модвиду могло от него понадобиться. В прежние годы они тихо недолюбливали друг друга, но до открытой вражды дело не доходило. Едва ли Модвид решил отличиться и прикончить объявленного вне закона. Сейчас у него, пожалуй, найдутся и другие дела. Или он за прошедшее время помирился со Стролингами и решил помочь им отомстить? Но в это верилось плохо.

Несколько дней Вигмар прожил, бесцельно слоняясь по усадьбе и окрестностям, и не раз обнаруживал себя на пути к Серому Кабану: ноги пытались унести его туда, не советуясь с головой. А голова держалась мнения, что делать этого нельзя ни в коем случае. Объявление вне закона бессрочно — вернуться домой Вигмару можно будет только после примирения со Стролингами, а это случится не раньше Гибели Богов. Стролинги не из тех, кто соглашается держать сына и брата в кошельке.[42]

— Пожалуй, я сам съезжу к твоему отцу, — решил Бальдвиг но пятый день после приезда. — Иначе ты впадешь в безумие берсерка и убежишь туда, где наверняка расстанешься с головой. И меня не утешит, если с собой в Валхаллу ты прихватишь трех-четырех стих… Рислингов?

— Стролингов, — мимоходом поправил Вигмар. — Ты правда хочешь ехать?

— Конечно. У меня там нет врагов. Даже если кто и знает, что ты у меня, то мне самому это ничем не грозит. Слава Фрейру и Фрейе, решения вашего тинга не имеют силы за пределами Квиттинга! Я не прочь повидать моего друга Хроара. А заодно и намекну ему, что… что на вашем так называемом Севере, — Бальдвиг усмехнулся, поскольку для раудов Квиттинский Север находился на юге, — скоро может стать слишком жарко для такого почтенного человека.. Несмотря на близкую зиму.

— Мудрый правду без подсказки скажет, — пробормотал Вигмар. Всю дорогу от Островного Пролива ему хотелось обернуться: за спиной мерещился топот огромного войска, по их следам идущего на Квиттинг.

— У вас нет родичей: где-нибудь подальше отсюда? В вашем чудесном Медном Лесу? — спросил Бальдвиг.

Но Вигмар покачал головой. У них не было родичей больше нигде.

Бальдвиг совсем было приготовился к поездке, но она оказалась ненужной. На другой день после этого разговора в усадьбу Край Света снова приехал Рандзер Кошка.

— Мне нужно повидаться с Вигмаром сыном Хроара, — заявил он после того, как к нему вышел хозяин, — И я клянусь столбами Тюрсхейма, что не собираюсь причинять ему никакого вреда.

— Это хорошо, а то еще неизвестно, кто из нас кому причинил бы вред, — ответил ему сам Вигмар, как раз в это время поспевший вслед за Бальдвигом выйти из гридницы. — Кто тебя прислал?

— Меня прислал Модвид Весло, — Рандвер перевел взгляд на Вигмара, не удивившись его внезапному появлению. — Он зовет тебя приехать к нему. И я готов повторить ту же самую клятву от его имени. Поскольку если вы с ним встретитесь лицом к лицу, будет тоже трудно угадать, кто кому причинит наибольший вред, — с едва заметной насмешкой добавил он.

Вигмар не ответил. Модвид считался вовсе не плохим бойцом, так что в словах Рандвера было немало правды.

— Зачем я ему понадобился? — спросил Вигмар.

— Это он расскажет тебе сам. А я могу сказать одно: он давненько недолюбливает род Стролингов, и у него есть для того немало причин. У тебя тоже есть такая причина, как ему кажется. Разве по умно предположить, что вам стоит держаться вместе?

— Может быть, позовешь его в дом? — предложил Вигмар Бальдвигу. — Все-таки от Модвидовой усадьбы тут неблизко.

Гостеприимный Бальдвиг охотно выполнил просьбу и повел Рандьера в дом. Вигмар шел за ними. На самом деле он хотел не столько проявить учтивость, сколько получить время на размышление. Предложение Рандвера затронуло в его душе самое чувствительное место. В мирной и изобильной усадьбе Бальдвига все ему было постыло, и по ночам он не столько спал, сколько ворочался, как будто лежал на острых камнях. Его мучили беспокойство об оставленных близких, терзала тоска по Рагне-Гейде, неизвестность собственного будущего. Жить на границе в ожидании войны хорошо тому, кто мечтает побыстрее погибнуть со славой. А Вигмар пока не хотел погибать: у него оставалось слишком много неоконченных дел и в то же время не было никакой возможности взяться за них. Предложение Модвида позволяло ему вернуться на землю квиттов, а это уже немаловажный шаг ко всему остальному.

И еще прежде чем Альвтруд поднесла гостю браги, Вигмар принял решение.

— Я приеду к вам, — просто сказал он Рандзеру. — Ты понимаешь, что мне не следует разгуливать по земле квиттов в одиночку…

— Модвид пришлет тебе хирдманов! — поспешно заверил обрадованный Рандвер, имевший приказ не возвращаться без согласия. — Хоть десять, хоть полтора десятка…

— Я не конунг, чтобы разъезжать с такой дружиной! — Вигмар засмеялся, но Бальдвиг видел, что ему невесело. — Я просто хочу сказать: если к вам в ворота постучатся перед рассветом, не надо думать, что это Эггбранд сын Кольбьёрна встал из могилы.

— Когда ты хочешь ехать? Если не позже двух-трех дней, то я могу подождать, и мы поедем вместе, — предложил Рандвер.

Вигмар кивнул:

— Я не успел слишком разбогатеть. Мне не нужно долго собираться.

Когда уставшего от поездки Рандвера увели отдыхать, Бальдвиг долго молчал и только поглядывал Вигмара из-под насупленных бровей.

— Не молчи, иначе будешь плохо спать, — посоветовал Вигмар. — Ты сейчас похож на торговца, у которого единственный пятнадцатилетний сын собрался в поход с морским конунгом. Ты считаешь, что я не слишком хорошо придумал?

— Я молчу, потому что ты сам отлично знаешь, что здесь можно сказать, — ответил Бальдвиг. — И раз уж ты решился, я не твой отец, чтобы тебя переубеждать… Впрочем, твоему отцу это редко удавалось.

Вигмар пожал плечами: угозоры депствительно были бы напрасны.

— Кто он такой, этот Модвид, что ты веришь ему, как родному брату? — снова заговорил Бальдвиг. Раз уж Вигмар сам побудил его начать, сразу остановиться было трудновато. — Тебе не кажется, что тебе придется ехать по волчьей тропе? Все зто достаточно похоже на предательство. Подумай: если этот Модвид схватит тебя и привезет к Стролингам, то они охотно помирятся с ним! Ведь он у них никого еще не убивал?

— Не знаю, — не слишком весело усмехнулся Вигмар. — Я не один такой отважный, а прошел целый месяц…

— Зато я знаю: этот Модвид ведь тоже сватался к дочери Кольбьёрна, не так ли? Твоя голова будет отличным свадебным даром, верно?

Вигмар промолчал. Если уж Бальдвиг упомянул о Рагне-Гейде, значит, его переполняют наихудшие предчувствия и все средства кажутся хороши, даже самые болезненные.

— Может быть, самой невесте этот дар не понравится, но ее родне он покажется не хуже золота Фафнира пли этого вашего… Старого Оленя, — ворчливо продолжал Бальдвиг, сам бывший не в восторге от собственных доводов. — Я бы на твоем месте предпочел явиться к девушке чуть попозже, но с головой на плечах, а не отдельно.

— Попозже — это как? — невыразительно поинтересовался Вигмар. — Под славным стягом славного Ульвхедина ярла? Тогда она не захочет и смотреть в мою сторону. Я тебе уже об этом говорил.

Бальдвиг промолчал. И только когда Вигмар пошел к дверям, Бальдвиг буркнул ему вслед:

— «Славный стяг славного Ульвхедина!» А еще называется скальд!

Вигмар и Рандвер выехали вечером, в сумерках. Дорогой Рандвер по большей части молчал, да и у Вигмара не было охоты разговаривать. Он снова был на земле квиттов, без труда узнавал в темноте знакомые долины и перелески, и даже ветер здесь казался другим. Вигмар слышал дыхание земли под копытами его коня и сам дышал вместе с ней. Вопреки рассудку, его наполняла какая-то сумасшедшая веселость. Он был уверен, что поступил правильно, что едет по дороге своей судьбы, и неважно, приведет она его к радости или к смерти. В эту ночь он ни о чем не тревожился и ничего но боялся. Нет ничего страшнее, чем чужая судьба, а в своей собственной даже беды — правильные, потому что ведут тебя к твоему предназначению на земле.

Приблизившись в предрассветных сумерках к воротам усадьбы Ореховый Куст, Рандвер постучал каким-то условленным знаком. Вскоре ворота раскрылись, выглянула женщина с белеющим в сумерках головным покрывалом.

— Ну? — шепотом спросила она. Увидев Впгмара, женщина тихо ойкнула.

Рандвер въехал во двор, знаком позвал за собой Впгмара, а женщина торопливо зашептала:

— Идите в дружинный дом, а в большой пока не надо. Вчера приехал Сигмунд Журавль, от хёвдинга. Хёвдинг приказывает собирать войско, он был доволен, что у нас уже так много. Но если он вас увидит, то никак…

— Молчи, я сам знаю, — прервал ее Рандвер и повел Вигмара в дружинный дом. — Обожди пока здесь. Долго еще этот Сигмунд здесь будет? — обратился он к женщине.

— Сегодня должен уехать. Он сказал, что ему eще много усадеб надо объехать, а у нас и так много…

Что действительно было «много», Вигмар сразу же убедился сам. Дружинный дом был полон — только здесь ночевало не меньше тридцати хирдманов. А сколько еще в хозяйском доме? Среди дремлющих и просыпающихся Вигмар быстро заметил знакомое лицо: Квиста, сына того самого Кетиля Ржанки, в семью которого он думал было выдать Эльдис.

— Эй, парень! — Вигмар тряхнул его за плечо. — Ты чего тут делаешь?

— А? — Квист, лохматый светловолосый парень лот двадцати, вскинул голову, глуповато хлопая глазами спросонья. — Ой!

Едва он разглядел в потемках, кто его разбудил, как на лице его отразился ужас и он попытался отползти подальше от края лежанки, толкнул соседа; тот недовольно промычал что-то и пихнул его локтем.

— Да не бойся ты! — утешил его Вигмар. — Ты что, как маленький! Я же не кусаюсь!

— А ты… ты не привидение? — опасливо уточнил Квист.

— Чero нет, того нет! — Вигмар усмехнулся и мотнул головой. — Если бы я был привидением, то посещал бы по ночам не тебя, а кого-нибудь другого!

— А как ты сюда попал? Тебя же все ищут!

— Ищут — вот и нашли. Лучше ты мне расскажи, как ты сюда попал! Что — дома надоело? Помнится, у твоего отца не было лишних работников!

— Так ведь война, — растерянно пояснил парень. — А Модвид обещал эйрир серебра и кормить, сколько влезет. Он по всей округе собирал людей, и еще дальше ездил куда-то. Тут ceйчac столько народу — вся его родня. И зтот… громкий такой.

— Сэг-Гельмпр?

— Ну, вроде того. Я не помню. — Квист зевнул, и Вигмар почему-то подумал, что толкового хир.дмана из зтого парня не выйдет даже за десять эйриров. —И этот… от хёвдинга который… Говорит, что скоро воевать будем.

— Это он правду говорит. — Вигмар кивнул. К мыслям о близкой войне он привык настолько, что они его почти не занимали. Он подумал, не спросить ли у Квиста о своих родичах и о Стролингах, но не стал. Пусть спит, хомяк, опоясанный мечом!

Внгмару пришлось просидеть в дружинном доме почти до полудня, пока шум и конский топот во дворе не возвестил, что Снгмунд Журавль с дружиной уехал. Почти тотчас же за Вигмаром зашел Рандвер и повел его в хозяйский дом.

— Тьфу! Приволок-таки! — ворчливо воскликнула невысокая полноватая женщина, встретившаяся им в сенях. По вдовьему покрывалу на ее голове и золотым цепям на груди Вигмар заключил, что это и есть Оддбсрг хозяйка, мать Модвида. — Удачи ему, видите ли! Нашел, где взять! Про этого оборотня не скажешь, что он слишком удачлив!

— Я рад, что ты приехал! — сказал Вигмару сам Модвид и даже улыбнулся. Вигмар мысленно присвистнул: вот уж чего между ним и Модвидом Весло никогда не водилось, так это приветливых улыбок.

Та женщина, что утром открыла ворота, поднесла Вигмару пива. Оддборг хозяйка, конечно, не унизилась до того, чтобы угощать всяких оборотней, в придачу объявленных вне закона. Вигмар только коснулся губами края чаши и вертел ее в руках, вопросительно поглядывая на хозяина. Сейчас был не тот случай, когда из вежливости разговор о деле откладывают до середины зимы.

— Теперь мы с тобой должны держаться вместе, — обрывочно и неловко приговаривал Модвид, и Вигмар был уверен, что тот чего-то темнит. — Я рад, что ты не дал воли страху и низким подозрениям… Ведь они у тебя были? — спросил Модвид, пытливо заглядывая в глаза Вигмару.

— Ничего, — небрежно бросил Вигмар, не удивляясь такой проницательности. — Я бессмертный.

Хозяева переглянулись. Видно было, что они сами не знают, верить пли нет. И на всякий случай верят.

— Однако ты — удачливый человек, — сказал Модвид. — Может быть, не во всем, но твоя удача помогла тебе избежать многих бед. Ты совершил такое, что не под силу никому — сначала одолел Старого Оленя и забрал лучшее из его сокровищ, — взгляд хозяина с завистью скользнул по сверкающему острию Поющего Жала, которое Вигмар принес с собой. — А потом еще ты убил одного из Стролингов и ушел невредимым. Признаться, раньше я не знал, что такое вообще возможно.

Вигмар пожал плечами. Что толку рассуждать: возможно, невозможно? Каждый делает то, что eму по силам.

— А мне кажется, ты не так уж нуждаешься в дружине, чтобы собирать к себе объявленных вне закона, — сказал Вигмар. — У тебя хватает людей. Будем говорить прямо: зачем я тебе нужен?

— Нужен! — фыркнула Оддборг хозяйка. При всем презрении к желтоглазому разбойнику она не могла побороть любопытства и пришла в гридницу поглядеть на него. — Другой бы благодарил: где еще объявленному вне закона дадут приют?

—У меня был приют, — спокойно заметил Bигмар. — Я мог бы остаться в дружине Бьартмара, конунга рартов. И Бальдвиг меня не гнал. Не я искал вас, а вы искали меня. Значит…

— Я не буду тебя обманывать, — прямо ответил Модвид, которому неприятны были хитрости и уловки, — Мне нужна твоя удача, а ее можно принести только добровольно. Я расскажу тебе все. Ты сам знаешь, что между мною и Стролингами никогда не было особой дружбы. Они нанесли мне немало обид, и последней, из них ты сам был свидетелем. Ты ведь был в Гранитном Круге, когда они отказались отдать за меня свою дочь?

Вигмар кивнул. Он чувствовал, как мускулы его лица натягиваются и застывают. Модвид ничего не знает о их отношениях с Рагной-Гейдой, просто не может знать.

— И теперь пришло хорошее время отплатить им за все! — горячо продолжал Модвид. Как видно, он много рассуждал об этом наедине с собой и всегда был рад случаю высказаться вслух. — Сейчас, когда у всех на yме одни фьялли… Знаешь, как говорят: кто помогает вовремя, тот помогает вдвойне? Так и здесь: кто нападает вовремя, тот нападает вдвое сильнее! И это буду я! Хёвдинг будет очень рад услышать, что я собрал неплохое войско — шесть десятков человек! Но ему уже не так понравится узнать, что все Стролинги перебиты!

— И ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? — невыразительно спросил Вигмар. Ему вспомнился Гаммаль-Хьёрт, заунывно выкликающий на бой Старого Строля, умершего пять веков назад. Пылающий жаждой крови Модвид казался ничуть не лучше. И присоединяться к нему не хотелось совсем.

— А ты разве не хочешь? — Модвид был достаточно проницателен, чтобы заметить темное облачко на лице гостя. — Тебе ведь это нужно не меньше, чем мне. Гораздо больше! Или ты легко обменял одного на двоих? Неудачная сделка, я бы сказал!

— Ты о чем? — Вигмар поднял на него глаза, — Какие два на одного?

— А ты не знаешь?

Модвид помолчал, удивленно глядя в лицо Вигмару. Все в гриднице тоже молчали. И Вигмар вдруг понял, какие.два у него были.

— Ведь Стролинги разорили твою усадьбу и сожгли твоего отца в доме, — сказал наконец Модвид. — А твою сестру принесли в жертву свартальвам на кургане Эггбранда. У них есгь такой обычай. Она, я помню, побочная, но ты везде брал ее с собой, и я подумал, что она тоже была тебе дорога…

Модвид не стал продолжать, поняв, что собеседник его уже не слышит. Вигмар смотрел прямо перед собой, но не видел ничего. Ему вдруг стало пусто, как будто невидимый топор с коротким свистом обрубил Пространство вокруг него и оставил ему тесный клочок, на котором он едва помещался, во тьме, без воздуха, без выхода. У него не было ни одной ясной мысли, ни одного побуждения, а только серое, давящее, душащее чувство беспросветного и бесконечного одиночества. Отныне он один во всем мире, таком огромном, что ему даже нет названия. Та огромная дыра, дующая стылыми ветрами, которую он ощущал рядом с собой после убийства Эггбранда, снова распахнула свою бездонную пасть. И теперь она была гораздо ближе.

Оддборг хозяйка поджимала губы, Модвид бровями делал ей знаки молчать. Он понял, что больше ему не придется тратить слова на уговоры гостя.

В последний день перед отъездом на свадьбу Рагна-Гейда проснулась до рассвета и долго лежала, глядя в темноту и вспоминая свой сон. Он стоял у нее перед глазами, как наяву. Вчера ей не сразу удалось заснуть: едва лишь накатывалась дрёма, как начинало мерещипъся, что где-то рядом стоит огромный серый тролль, туманно-расплывчатых очертаний и без лица, и протягивает руки, чтобы схватить ее, как только она заснет. Но Рагне-Гейде было не страшно, а только тоскливо, так же, как и все последние дни. Поэтому она не сопротивлялась дрёме и заснула. И серый тролль исчез — наверное, он не успел, неповоротливый и вялый, проскользнуть в ее сон вслед за ней.

А Рагна-Гейда оказалась в густом лесу, где деревья были такими огромными, что люди перед ними казались всего лишь букашками. Между исполинскими толстыми стволами тянулась узенькая, едва заметная тропинка, густо усеянная палыми листьями. Груди упругой листвы глушили звуки шагов, и человеческие ноги ступали бесшумно, как мохнатые лапы лесных троллей.

Впереди шел Вигмар и вел ее за руку куда-то в глубь леса по этой призрачной дорожке. Он не оборачивался, не говорил ей ни слова, и ей тоже не хотелось разговаривать. Им было нечего сказать друг другу, а Рагна-Гейда вообще ни о чем не думала. Откуда-то у нее было твердое убеждение, что вот так идти вдвоем через лес — это единственное, что им осталось. Исполинский лес составлял весь мир, а больше ничего не было.

Они дошли до какой-то крошечной избушки под крышей, густо поросшей мхом. Вигмар оставил Рагну-Гейду под огромным деревом и велел ждать его, а сам ушел в избушку. «Не нужно, чтобы кто-то тебя видел, — сказал он ей. — Я скоро вернусь». Дверь избушки открылась с противным скрипом, Вигмар шагнул внутрь, низко наклоняясь под притолокой, и дверь закрылась. Рагна-Гейда осталась ждать его, и чувствовала, что умирает, потому что осталась совсем одна, а одной на свете жить невозможно, как невозможно деревцу жить без земли. Замшелая дверь избушки, за которой скрылся Вигмар, увела его в какой-то другой мир. Рагна-Гейда ждала, вернее, просто сидела в гуще остановившегося времени, и не знала, давно ли он ушел, когда же наступит это «скоро», или оно давно прошло… Вокруг было тихо, и только ветви огромного дерева смутно и загадочно шептали что-то на недостижимой высоте.

А больше она ничего не помнила. Сон оставил тяжелое, тоскливое впечатление, но и пробуждение не порадовало Рагну-Гейду. Там, во сне, она все же была рядом с Вигмаром. Он вернется из этой замшелой избушки, больше похожей на кочку, непременно вернется. Разве не это ей обещала руна «тьюр»? Во сне у нее была надежда. А здесь, наяву, она в последний раз в жизни проснулась в женском покое усадьбы Оленья Роща, откуда ей сегодня предстоит ехать к Атли сыну Логмунда, чтобы стать его женой.

Стараясь никого не разбудить, Рагна-Гейда оделась и тихонько выбралась из душного покоя на воздух. При взгляде на каждую вещь тоска в сердце крепла: лучше бы их совсем не было, этих «последних»: последнего вечера дома, последнего утра, последнего умывания, последнего взгляда. Сгорело бы все в один миг… с ней самой вместе!

Рагна-Гейда не знала, кончился сон или продолжается. Темнота была такой тягучей, тоска висела в воздухе, разум молчал, а душа не верила. На сердце Рагны-Гейды не было отчаяния, ей не хотелось плакать и взывать к богам — у нее просто не было на это сил. Она только знала, что теплое лето ее любви, радости, призрачной надежды на счастье миновало, наступила осень; она засыпала, убаюканная прохладой, как засыпают травы и деревья, и зима подошла к самому порогу. Рагна-Гейда просто не верила, что завтра тоже будет какая-то жизнь.

Отворив дверь сеней на двор, Рагна-Гейда обнаружила, что не ей одной захотелось подышать. Гейр стоял возле угла дружинного дома и с угрюмой сосредоточенностью пинал носком сапога бочку с водой.

— Ты чего? — вполголоса окликнула его Рагна-Гейда. — Чего не спишь? Ещо рано.

— А ты чего? — отозвался Гейр, хмуро глянул на нее. — Тебе бы поспать подольше — потом уж…

Он не договорил и снова пнул бочку. Такое поведение больше подошло бы раздосадованному мальчику лет тринадцати, а не взрослому парню, которому к Празднику Дис сравняется девятнадцать,

— Мне какая-то дрянь снилась, — чуть погодя снова заговорил Гейр.

«И тебе?» — хотела спросить Рагна-Гейда, но не спросила. Прислонившись спиной к промерзшей двери,, она молча смотрела на брата: больше ей никогда не придется выйти на рассвете из дома и увидеть его. Hикогда-никогда.

— Как-то мне мерзко, — угрюмо продолжал Гейр. Даже и при желании он не смог бы выразиться яснее. — —Когда мы там, на побережье летом, мертвеца нашли, а потом на нас фьялли накинулись — вот тогда мне вечером так же мерзко было. Вот как сейчас.

— Значит, это у тебя предчувствие, — равнодушно обронила Рагна-Гейда. Сейчас ее ничто не могло оживить.

— Да ну, где мне! — буркнул Гейр. Он не верил, что сам может оказаться таким мудрецом, чтобы иметь верные предчувствия и немного предсказывать будущее. Просто — мерзко.

Рагна-Гейда молча кивнула. Ей тоже было просто —мерзко.

В сумерках из ворот усадьбы Ореховый Куст выехал довольно большой отряд — шестьдесят семь хирдмонов, не считая вождей. Сам Модвид Весло ехал впереди со своими родичами Сэг-Гельмиром и Хаки, которого звали просто Скалли — Лысый. «Самое важное — чтобы никто нас не увидел раньше времени, — так сказал Модвид вчера своим хирдманам. — Поэтому мы будем ехать всю ночь, денъ проведем в Осиновом Логу, а как стемнеет, подберемся к самой усадьбе».

Вигмар екал в середине строя, чувствуя за плечом привычную тяжесть копья. Плотный строй дружины нес его, как волны щепку, а ему самому не надо было ни о чем думать и ничего решать. Нечто похожее с ним уже было, когда он месяц назад ехал с Бальдвигом на тинг. Но тогда он только вступил в серое море отчуждения, а сейчас провалится в него с головой. Его родные погибли, и прежде всего ему нужно отомстить за них. А все остальное потом. Раньше он думал, что может решать сам за себя и жить так, как хочется. Боги научили его уму-разуму, как щенка учат палкой. Напрасно он думал, что уносит с собой свою вину. Она осталась, накрыла отца и сестру, ее невозможно было оторвать от них, как нельзя унести с собой землю и воздух родины. Теперь ему нужно выполнить долг — отомстить. А потом думать, как жить дольше, Если получится.

Когда он выходил из дружинного дома, Поющее Жало задело за косяк и зазвенело так, что люди по всему двору обернулись. «Это значит, что мое копье нанесет сегодня славный удар!» — пояснил Вигмар. Он надеялся, что угостит свое оружие кровью еще кого-нибудь из рода Стролингов. И Модвид остался чрезвычайно доволен знамением.

«Хотела бы я знать, что ты собираешься делать потом? — спрашивала у сына Оддборг хозяйка, когда мужчины принимались обсуждать свои будущие действия. — Найдутся охотники отомстить тебе за Стролингов. Хотя бы тот же хёвдинг». «Я никого не боюсь! — уверенно отвечал Модвид. — Хёвдингу и всем прочим будет не до меня. Фьялли вот-вот начнут наступать. И Торбранд конунг будет рад любому другу, который у него найдется в этих землях. Если я буду ему другом, то без труда снова стану хёвдингом. И уж тогда никто не помешает мне оставаться им до самой смерти!.»

Вигмар слушал, не пытаясь поделиться с хозяином тем, что сам знал. Что наступать здесь будут не фьялли, а рауды, что раудам нужна земля, поэтому следующим хёвдингом Квиттинского Севера станет кто-нибудь из племени Фрейра. Или даже славный Эрнольв ярл, муж йомфру Ингирид… Даже сидя в седле, Вигмар чувствовал ее так близко, как будто она пристроилась у него за спиной. Девчонка неумна, но горяча и мстительна — с нее станется попробовать навести на него порчу издалека. Но Вигмар не боялся. Ему было все равно.

«А почему ты собираешься напасть на них в усадьбе Логмунда, а не в Оленьей Роще?» — спросил он только, когда Модвид рассказывал хирдманам о своем замысле, «Потому что они возьмут в гости только полотну дружины и одолеть их будет легче, — ответил Модвид. — А Логмунд уже почти их родич. Ты, верно, не знаешь, что они выдают дочь за Атли. Я позабочусь, чтобы некому было мне мстить за них».

Больше Вигмар ничего не спросил, не желая наводить разговор на Рагну-Гейду. Он запретил себе думать о ней, и теперь это получалось. Боль от смерти родичей, в которой был виноват он сам, убила его душу и выжгла все прежние чувства. Даже любви там больше не было. Вигмар не помнил, как это было, когда он любил Рагну-Гейду. Больше этого не будет. Между ними уже легли три мертвых тела, а завтра их будет гораздо больше. Все связи между ними порваны, они теперь в разных мирах. И лучшее, что они могут сделать — просто не думать друг о друге. И Вигмар не думал.

Гридница усадьбы Кротовое Поле была полна гостей. Рагна-Гейда сидела в середине женского стола и обеими руками сжимала маленький мешочек с рунами, лежащий на коленях. Все было кончено: обеты произнесены, она обменялась подарками с Ормтруд, сестрой Атли, и вошла в их род. У нее не оставалось никаких надежд, она ничего не ждала и даже ясно не желала. Голова казалась тяжелой, на душе было пусто, а руки сами собой сжимали мешочек с рунами. Она уже не помнила, что ей обещали руны, но где-то в уголке сознания жило чувство, что они — последняя призрачная дорожка к чему-то… Как та тропинка, устланная палыми листьями, которую она вчера видела во сне…

Атли, нарядный, пьяный и довольный, опять сполз со своего места, держа в руке меч с надетым на клинок серебряным обручьем. Громко хохоча, он пошел через палату к Кольбьёрну, сидевшему напротив, на втором почетном сидении. Кольбьёрн тоже встал к пошел к нему навстречу, вытянув вперед меч. У Рагны-Гейды вдруг тревожно и сладко дрогнуло сердце: отец и Атли, идущие друг ка друга с мечами — что может быть лучше? Отчего бы Атли сейчас не споткнуться и не упасть прямо на клинок? Рагно-Гейда представила это так ярко, что сама испугалась.

По ничего такого ке произошло: на середине палаты Атли и Кольбьёрн встретились, Кольбьёрн над пламенем очага продол конец своего меча в обручье, снял его с меча Атли и под одобрительный хохот гостей направился назад ка место. Атли щедро одарил всю новую родню, не считая вена: по обручью получили все родичи Рагны-Гейды, кто приехал на свадьбу. А здесь не было только двоих.: Хальма, который остался присматривать за усадьбой, и Гейра. Почему Гейр не поехал, Рагна-Гейда не спрашивала: ему было мерзко.

Кольбьёрн и Атли вернулись на свои места, убрали мечи и снова принялись пить, пир катился своей дорогой, но Рагна-Гейда не успокоилась. В ней словно проснулся и забурлил какой-то новый родник; вскипели непонятные, тревожные и манящие предчувствия. Казалось бы, все — она поймана и уперлась лбом в стену, надеяться не на что. Она и не надеялась. Просто ее вдруг стала пробпрать беспокойная дрожь, так, что было трудно усидеть на месте.

— Ничего, ничего! — Ормтруд хихикнула, бросив на нее многозначительный взгляд. — Я думаю, мой брат тоже не захочет слишком долго засиживаться за столом на собственной свадьбе…

Рагна-Гейда едва ее услышала и не успела вникнуть в слова. В переходе вдруг грохнула дверь, словно в нее ломился великан, какой-то хирдман ворвался в гридницу и закричал:

— Там идет войско! Войско! К оружию!

Его дикий крик покрыл шум пира и повис, давя на уши. Мигом смех и говор умолкли, гости и хозяева трясли головами, с пьяным недоумением поглядывая друг на друга.

— К оружию! — повторил хирдман. — Войско человек в сто! Мы закрыли ворота, но… Скорее, мужчины!

В наступившей тишине были слышны крики со двора. Опомнившись, все повскакали с мест, и гридница опять ожила: мужчины срывали со стен оружие, разбирали щиты, нахлобучивали шлемы; женщины выбирались из-за стола, жались по углам, чтобы не попасться под ноги; веселый шум сменился тревожными криками, отрывистыми приказаниями, женским плачем:

— Это фьялли! Фьялли!

— Да какие фьялли — сто человзк! У них сто тысяч!

— Хадгард, возьми людей и бегом к задней стене!

— Ключи! Где ключи от оружейной! К троллям замок!

— Огня побольше! Гда факелы! Грьотмунд! Где факелы, великаний сын!

— Кто же это? Мы никому не делали зла!

— Тролли их знают! Но мы их встретим достойно!

— Может, передовой отряд?

Рагна-Гейда вскочила с места и прижалась к стене стиснув в руках мешочек с рунами. Она не испугалась: в каждой ее жилке дрожало какое-то возбуждение, так что хотелось кричать от тревоги и от радости. Сотни порывов рвали ее на части, она закусила губу и безумными глазами скользила с одного лица на другое. Почему-то она сразу поверила, что это не ошибка и не шутка, что надвигаются грозные события. Фьялли это или не фьялли, но прошлое кончается этим вечером и ничто уже не будет как было.

— Давайте бревно! Бревно, чтоб вас тролли драли! Скалли! — орал Модвид, первым подскакавший к воротам.

Как он ни старался подвести свою дружину незамеченной к самой усадьба, там все же нашлось несколько трезвых хирдманов, которые ее заметили и подняли тревогу. Ворота успели закрыть, но на такой случай Модвид распорядился в Осиновом Логу вырубить хорошее крепкое бревно (там росли не только осины).

Сзг-Гельмир со своими людьми поскакал в обход усадьбы, и вскоре вся она была окружена. Со двора слышался шум — там тоже готовились к битве. Но Модвид был прав: кто нападает внезапно, нападает вдвое сильнее. Раздался первый удар бревна в ворота, разнесшийся по темной равнине как гром; еще удар и еще — и ворота затрещали, провал створка перекосилась внутрь.

— Давай! Сильнее! Еще! — нечеловеческим голосом орал Модвид, сбросив шлем и тяжело дыша от возбуждения, как будто битва уже была позади. — Что я говорил! Внутрь, живее! Мужчин рубить всех, кто попадется, женщин в гостевой дом! И не троньте никто дочь Кольбьёрна! Голову снесу! Живее! Давай! Тролли и турсы!

Из-за ворот вслепую летели стрелы, почти не причиняя вреда; во дворе метались факелы, подчеркивая суету и растерянность защитников усадьбы. Хмель — плохой помощник в битве. Ворота с треском рухнули, хирдманы Модвида ворвались во двор. Гости и домочадцы Логмунда отхлынули назад к хозяйскому дому. Мигом по всей усадьбе закипела схватка, но она была недолгой. В несколько мгновений все, кто не успел скрыться, были перебиты. Двери хозяйского дома захлопнулись, и Модвид снова кричал, требуя бревно. Один удар, еще — и внешняя дверь рухнула, упала назад, вывернутая из разбитого косяка. Но за ней обнаружилась еще одна дверь, внутренняя, и к ней уже нельзя было подобраться с бревном — не было размаха.

— Руби! Руби, троллячьи дети! — требовал Модеид и первым устремился к двери с секирой наготове.

— Не трать силы понапрасну! — К нему пробился Сэг-Гельмир и крепко взял за плечо. — Ты будешь возиться с этой дверью до рассвета. Лучше просто подожжем дом!

Модвид, сначала пытавшийся сбросить с плеча руку родича, тряхнул головой. Рассыпанные и мокрые от гота волосы упали ему на лоб, из-под них лихорадочным блеском горели дикие глаза. Сейчас он был похож ко берсерка.

— Верно! Мы их всех поджарим, кто не захочет сдаться. Эй! — заорал он, обращаясь к двери, из-за которой доносился неразборчиво-тревожный шум. —Пусть женщины и рабы выходят! Мы поджигаем дом! Слышите?

— Они грозят поджечь дом! Поджечь дом! — передавалось от дверей внутрь дома.

— Я не дам себя поджарить, как паршивую лису в норе! — горячился Кольбьёрн, потрясая мечом. Багровый от возбуждения и ярости, он готов был разнести в одиночку хоть целое войско. — Есть тут мужчины? Скъёльд, Ярнив! Атли! Всех женщин в девичью, и открываем двери! Мы им покажем, не на таких напали! Однорукий Ас!

— Они все равно подожгут дом! — убеждал его Логмунд, тоже сжимавший рукоять меча, но в голосе его слышалось больше страха, чем ярости. — Они даже не предлагают мужчинам сдаваться, только женщинам. Мне кажется, я узнал голос Модвида!

— Модвид! Я видел Модвида, видел своими глазами! — кричал Скъёльд. — Пасть Фенрира! Он пришел нам мстить, что мы не отдали ему Рагну! Он хочет ее забрать! Старую троллиху ему, а не ее! Я ему покажу! Открывайте двери! Мы не трусы, чтобы прятаться!

— Надо выпустить женщин, — сказал Фридмуид. — Пусть они все выйдут, тогда у нас будет больше простора и меньше визга. А вслед за ними выйдем и мы сами, пока Модвид не успеет поджечь дом. На дворе мы с ними потягаемся.

— Я никуда не пойду! — тихо, но убежденно сказала Рагна-Гейда.

Ее никто не слышал, да она ни к кому и не обращалась. Чувство сумасшедшей радости не проходило. Ей вдруг стало легко — впервые за долгие дни. Модвид не лучше Атли, но смерть в огне лучше той жизни, которая ждала бы ее с любым из них. Узнав однажды, что такое любовь, она уже не хотела и не могла жить по обычаю, как все. Лучше умереть. Наверное, женщины, погибшие в битве, тоже попадают в Валхаллу. И уж Один не заставит ее идти за Атли, которого что-то сейчас не слышно, а позволит дождаться Вигмара.

В щели потянуло запахом дыма. Женщины снова закричали, заплакали, мужчины толпой устремились к дверям, а Рагна-Гейда осталась стоять, прижавшись к стене, и стиснув в руках мешочек с рунами, как свой единственный щит. То, что предстояло в ближайшее время, казалось ей трудным, но необходимым испытанием, последним препятствием, за которым кончатся все земные беды. Умирать невесело, но нужно потерпеть! Скоро все кончится, Это не может продолжаться долго. Скоро от дыма будет нечем дышать, и люди задохнутся еще прежде, чем прогорит крыша и начнут падать стены. Скорее бы!

Хирдманы охапками тащили из хлевов и конюшни сено, солому, хворост, обкладывали стены дома. С одной стороны уже пылало, пламя быстро ползло по стене, добираясь до крыши. В широко распахнутые ворота гнали прочь коней и ревущую скотину: славная добыча!

— Подальше, подальше! — кричал Скалли, размахивая руками. — Гоните к лесу! Потом соберем, ничего! Главное, чтобы сейчас не мешали! Тащите все из домов, потом разберемся! Все равно гореть!

Усадьба Кротовое Поле была обречена. Хирдманы торопливо волокли из гостевых и дружинных домов охапки одеял, мехов, одежды, тащили сундуки, свертки полотна. Мимо Вигмара пробежал Квист сын Кетиля, держа в объятиях груду разноцветных овчин. Сыну бонда и такая добыча казалась счастьем, и на лице парня горел настоящий восторг. Иному никогда не пришло бы в голову пойти грабить, прожил бы свой век мирно, со всеми в дружбе, но горе, если ему покажут эту дорожку и на первых порах понравится! Вигмар брезгливо отвернулся.

Нервно сжимая рукоять меча, он притоптывал по влажной холодной земле, дрожа от нетерпения. Скорее бы! Пламя все больше охватывало дом, долго так держаться невозможно, сейчас они откроют дверь и начнут выходить. Стролинги выбегут первыми, насколько Вигмар их знал. Только бы успеть, только бы встретиться в этой дикой суете с кем-нибудь из них. Вигмар как наяву видел Кольбьёрна, бегущего на него с поднятым мечом и перекошенным от ярости лицом — этот человек не знает страха, можно сказать без преувеличений. Иной раз недостаток ума — преимущество. Или Ярнир, или Хальм, с которым Вигмар не раз ковал оружие в кузнице Стролингов, или Фридмунд Сказитель, которому, как видно, уж больше не петь… Или Гейр… Этот образ Вигмар попытался скорее отогнать: все-таки Гейр был не то, что прочие Стролинги. Когда-то, вечность назад, они вместе бились против фьяллей…

У входа в дом послышался треск, звон железа; из сеней вылетело человеческое тело, рухнуло на землю и замерло; скользя по луже крови, хирдманы кинулись в сени, но волна тел мгновенно откатилась назад: защитники дома вырвались наружу и наступали. В смешанном гуле яростных голосов, полных отчаяния, гнева, боли, Вигмар разобрал знакомый хриплый голос Кольбьёрна и бросился вперед…

— Рагна, скорее! Идем! — Атли выскочил из клубов дыма, кашляя и прикрывая рот плащом, и схватил Рагну-Гейду за руку. — Да идем же! — отчаянно прикрикнул он, видя, что она стоит у стены, как столб, и не двигается. — Там у нас есть еще одна дверь! Мы выберемся во двор, а там…

— Пусти! — Рагна-Гейда сердито рванула свою руку. Больше она не считала себя обязанной быть вежливой с женихом. Без привычной белозубой улыбки лицо Атли показалось ей ограниченным и тупым; она заметила, какой у него низкий лоб, и содрогнулась от неприязни. — Я никуда не пойду! Спасайся сам, если колени ослабли! Ты трус! Место мужчины — там, во дворе! Где же твоя хваленая доблесть?

Атли посмотрел на нее с изумлением в слезящихся от дыма глазах. О какой доблести может идти речь, когда крыша горит над головой? Эта женщина обезумела!

— Пойдем! — повторил он и снова хотел взять ее за руку, но она отшатнулась. — Ты сгоришь здесь…

— Я сгорю! — с торжеством крикнула Рагна-Гейда. — И прекрасно! Мне не дали самой выбрать мужа, но уж выбрать себе смерть я могу! И никто мне не помешает! Иди отсюда! Проваливай! Спасай свою шкуру, пока не подпалили!

У дверей в гридницу зазвенело железо, раздались крики. Нападающие добрались и сюда; Рагна-Гейда метнулась в сторону, в дальний конец гридницы, где была дверь в женский покой. В клубах дыма ничего нельзя было разглядеть; кашляющие и плачущие от дыма люди натыкались друг на друга, на столы с неубранной едой, на столбы, ограждавшие почетные места, спотыкались о разбросанную посуду, о камни очагов.

Атли бросился следом за невестей, и вдруг наткнулся на мужчину в боевом доспехе, без шлема, с разметавшимися волосами и всклокоченной бородой, с безумно горящими глазами. Лицо его было так сильно искажено яростью, что Атли отшатнулся в ужасе, не узнав Модвида. Перед ним был сам образ неотвратимой смерти, и нужно было очень много человеческого мужества, чтобы побороть животный страх.

— Вот он ты! Я тебя ищу! — хрипло, сорванным голосом проревел Модвид. — Ты хотел взять мою невесту — ты получишь Хель вместо нее! Где она, ну? Где твой меч! Или ты не хочешь умереть с оружием?

Судорожно выпучив глаза, Атлп бесполезно сжимал рукоять меча, позабыв о нем, и пятился назад. Впрочем, Модвид не собирался обеспечить ему почетную кончину: одним ударом он отрубил Атлп кисть руки, сжимавшую меч; с диким, нечеловеческим воплем Али согнулся, а Модвид с хриплым вдохом замахнулся еще раз и ударил его мечом по шее. Голова покатилась по полу и уткнулась в черные камни очага; обезглавленное тело мешком повалилось под ноги убийце. Огромная лужа крови растеклась, как море, словно хотела преградить врагу путь. Мимо со свистом пролетел вывернутый из очага округлый черный камень, брошенный кем-то из защитников дома; Модвид быстро пригнулся, потом дико огляделся и бросился на кого-то из хирдманов, кто хотел умереть лучше, чем хозяин.

Прорвавшись к дверям дома, Вигмар споткнулся о тело Кольбьёрпа с разрубленной головой. В отблесках пламени Вигмар успел бросить на него лишь один взгляд, но рассматривать долго не требовалось: проживший славную жизнь Кольбьёрн сын Гудбранда встретил славную смерть. Перед дверями образовалась давка, где даже нельзя было поднять меч: одни стремились в дом, другие — из дома, люди налетали друг на друга и даже не знали, свой это или чужой. Вигмара толкали в дом, и он заскочил в сени, прикрываясь сбоку щитом, чтобы не получить мечом по шее от своего же хирдмана из Модвидовой дружины.

В доме было дымно и жарко, где-то в глубине кричали люди, визжали женщины и овенело оружие.

— Женщин в гостевой дом! Наружу, в гостевой дом! — орал где-то в клубах дыма голос Модвида. — И не трогать дочь Кольбьёрна! Марку золота, кто ее найдет!

Кто-то прыгнул на Вигмара с занесенной секирой, он вскинул копье, и нападавший повис грудью на острие Поющего Жала. Стряхнув тело, Вигмар в последний миг успел древком копья оттолкнуть бородача, уже занесшего меч, и нырнул в задымленные сени. Во дворе он не заметил никого из прочих Стролингов и надеялся найти их в доме.

В конце длинного узкого перехода звенели клинки; прорвавшись через пего, Вигмар вдруг увидел прямо перед собой ткацкий стан и сообразил, что попал в девичью. Где-то за клубами дыма кашляли и вопили женские голоса, возле другой двери, откуда несло горячим сквозняком, слышался шум схватки. От жары уже трудно было дышать, крыша угрожающе гудела и трещала: над ней бушевало пламя. Пылал второй дверной проем, двое мужчин отбивалось там от наступающих из гридницы, и в одном из них Вигмар узнал Фридмунда Сказителя.

Отбросив щит, он метнулся вперед и вдруг наскочил на женскую фигуру. Ругнувшись, Вигмар хотел отшвырнуть женщину з сторону, но она вскрикнула и вцепилась обеими руками ему в запястье. И крик ее был настолько знакомым, что Вигмар застыл и глянул ей в лицо,

— Ты! — изумленно вскрикнула Рагна-Гейда, глядя на него, как на призрак. Ощущение сна опять обрушилось на нее, и все это казалось сном: пробуждение утром, поездка, свадьба, осада дома… И Вигмар! Вигмар, которого она так ждала, звала всей силой души во сне и наяву и вдруг увидела, когда уже не ждала увидеть!

— Откуда ты здесь? — крикнула она, от изумления не чувствуя даже радости.

И вдруг поняла откуда. Ведь Хальм и Ярнир рассказали, что Вигмара, возможно, спрятал Модвид, тот самый, чьи люди ломятся сейчас во все двери и убивают ее родных…

— Я откуда? Из-под земли! — жестко ответил Вигмар. Он-то не удивился этой встрече: ведь Модвид ожидал найти ее здесь. — Я тебя не трону, но с твоими родичами я посчитаюсь! Пусти!

Он тряхнул рукой, но Рагна-Гейда не пускала, глядя на него безумными глазами. Это был какой-то другой Вигмар, не тот, которого она знала,

А Вигмар смотрел на нее, и она казалась почти незнакомой: он сам так сильно переменился, что в его глазах все стало иным. И почему-то под взглядом этой девушки Вигмар сам себе казался диким и отвратительным, как мертвец Гаммаль-Хьёрт, и он стремился поскорее бежать от нее, пока не преисполнился ненависти к себе и своим нынешним делам.

— А ты что думала? — яростно воскликнул Вигмар не решаясь все же отбросить Рагну-Гейду с дороги, как отбросил бы другую. — Спроси у твоих родичей: где мой отец и моя сестра? Вы сожгли моего отца и убили Эльдис, а я оставлю все как есть?

— Твой отец там же, где Эггбранд! — ответила Paгна— Гейда, напоминая, что и он тоже кое в чем виноват. — А Эльдис — у старой Боргтруд.

— Где? — Вигмар опешил. — Вы же принесли ее в жертву!

— А ты не знал? — теперь уже Рагна-Гейда изумилась, как недавно Модвид. — Гейр забрал ее с кургана и отвез к Боргтруд. Она там! А ты… Ты пришел с Модвидом, с нашим врагом! Ты хочешь, чтобы я стала его рабыней? Ну, иди же! Зови своего хозяина!

Рагна-Гейда выпустила запястье Вигмара и отступила: на ее лице отразился гнев, в глазах впервые блеснули слезы отчаяния. Этот новый Вигмар был чужим и страшным; последняя надежда обманула ее, и Рагне-Гейде не хотелось жить.

А Вигмар стоял, как столб, его ярость и гнев уступили место растерянности. Он узнал кое-что новое, что все меняло, но у него было слишком мало времени, чтобы это обдумать и принять какое-то решение. Переменить что-либо было поздно!

— А! Ты нашел ее! — прохрипел откуда-то из дыма, как из царства Хель, голос Модвида. Перешагнув через несколько тел, он выскочил из пылающего дверного проема и устремился к Рагне-Гейде. Жадное чудовище, опьяненное огнем и кровью, воплощенная злоба, лишенная в эти мгновения всего человеческого. Победа над человеческим кое-кому и сейчас представляется вершиной доблести.

И тут Вигмар сделал то, чего сам от себя не ожидал. Стремительным и точным движением он вскинул Поющее Жало, и открытое горло бегущего Модвида само собой налетело на острие клинка. С коротким хрипом Модвид упал на колени, в его выпученных глазах плясали отблески пламени. Изо рта хлынул черный поток крови. Вигмар выдернул копье, и тело упало головой у ног Рагны-Гейды. Она отшатнулась, словно мертвец пытался ее схватить. Вигмар быстро поймал ее руку:

— Пойдем!

Гридница горела вся, передняя часть дома обрушилась и превратилась в один огромный костер. Узкий переход, по которому Вигмар попал в девичью, был полон густого дыма, щели меж бревен светились пламенем, горячие волны не давали дышать. Здесь толпились люди, кашляя, словно хотели вывернуть самих себя наизнанку, бестолково метались, рубя своих и чужих, в паническом нерассуждающем стремлении выбраться на воздух. Впереди, у выхода, бушевало пламя. Вигмар кинулся было вперед, копьем отшвырнул какого-то человека с тлеющими з бороде искрами, но прямо под ноги ему упала горящая балка, и он отшатнулся, спиной прикрывая Рагну-Гейду.

— Вигмар! Сюда! — позвал его смутно знакомый голос. Вигмар не помнил, кто это, никого не видел, по внутреннее чувство говорило, что этого голоса нужно слушаться. Да и что еще ему оставалось?

— Сюда! Сюда! — звал голос из оставленной позади девичьей.

Волоча за собой кашляющую Рагну-Гейду, Вигмар вернулся в девичью. Стена, обращенная к гриднице, горела снизу доверху. И в этом пламени Вигмар вдруг увидел глаза. Знакомые золотые глаза, сверху вниз пе-ререзанные тонким черным зрачком. На миг мелькнули очертания исполинской лисьей морды, размером во всю стену: острые ушки, стоящие торчком, приоткрытая пасть, полная пламени. А потом горящая стена раздвинулась.

— Иди! Не бойся! — прозвучал голос маленькой девочки с огненными волосами, когда-то встреченной Вигмаром возле серого валуна.

Подхватив с пола какую-то тряпку, он набросил се на голову Рагны-Гейды, вскинул на плечо ременную петлю копья, быстро обметал плащом руку, поднял перед собой чей-то щит и шагнул в проем. Через море огня в гриднице образовался проход: языки пламени бушевали со всех сторон, но почему-то не встречались, оставляя посередине дорожку на ширину шага. Волоча за собой Рагну-Гейду, Вигмар пробежал через гридницу стараясь не споткнуться о камни очагов, горящие столы и скамьи, лежащие тела. Все было раскаленным, лицо обжигал жар горящих балок, волосы потрескивали, но бояться было некогда, и он ке ощущал боли. Каждый вздох казался глотком огня, и все спасение было в быстроте. Боясь, что Рагна-Гейда задохнется под этой тряпкой, слыша, как трещат его собственные волосы, Виг-мар выскочил из гридницы и сразу оказался во дворе. Вечерний воздух холодным языком лизнул горячую кожу, хлынул в горло, как вода.

Уже горели все постройки до одной, пылали и впро-та, освещая множество тел, в нелепых положениях разбросанных по всему двору. Вигмар на миг остановился, чтобы снять тряпку с головы Рагны-Гейды, и снова потащил ее за собой. Она сильно шаталась и задушевно кашляла, словно давилась воздухом, но не падала, и это уже было много!

— Сюда! — крикнул шаловливый голосок. Вигмар метнулся к воротам, и огонь опал; едва лишь они проскочили, как воротный проем запылал с новой силой.

— В лес! Вас не заметят! — пискнула невидимая Грюла.

Вокруг горящей усадьбы расстилалась довольно широкая пустошь, а дальше был лес. Пламя над крышами освещало пустошь на десятки шагов вокруг, но сейчас здесь толпилось столько людей, лошадей, ржущих от ужаса, плачущих и вопящих женщин, что никто не обратил на них внимания. Свет огня с каждым шагом слабел, и скоро Вигмар и Рагна-Гейда вступили в холодную ночную тьму. Свежий воздух, полный запаха мокрых увядающих листьев, капался слаще меда; Рагна-Гейда дышала тяжело и хрипло, ко Вигмар не мог остановиться к все тянул ее дальше от усадьбы.

Наконец они шагнули в темень леса. Рагна-Гейда уцепилась за дерево, пошатнулась, и Вигмар выпустил ее руку. Она упала на колени и села, прислонясь к стволу. У нее не было сил сделать больше ни шагу, грудь разрывалась, горло горело, глаза слезились от жгучего дыма.

Придерживаясь за тот же ствол, Вигмар посмотрел назад. Усадьба Кротовое Поле образовала огромный пламенный холм, стала единым погребальным костром всем, кто погиб в ней. И в бурных волнах пламени над крышей ему привиделась Грюла: лисица-великан танцевала над своей добычей причудливый и жуткий танец, то выгибаясь дугой, то припадая к развалинам пожарища, и все пятнадцать ее хвостов стояли дыбом, покрывая своим пламенеющим мехом все, что оставалось от усадьбы. Это был ее пир, приготовленный людской враждой.

Вигмар сел на землю и прижался лбом к холодной влажной коре ясеня. Он еще не осознал, что произошло, был измучен, но спокоен. Откуда-то у него было чувство, что он все сделал верно.

Сразу после свадьбы Эрнольза Одноглазого и йомфру Ингирид, справленной в последние дни тинга, к Торбранду конунгу послали гонца. Эрнольв подумывал поехать сам, но Ульврунн и Ульвхедин отговорили его.

— Не покидай новую родню так быстро! — убеждали они. — Гродгард сын Кара — надежный человек, его отец служил нам целых тридцать лет. Он обо всем расскажет нашему родичу Торбранду. А ты нужен нам здесь. Caм Торбранд, несомненно, захочет, чтобы во главе нашего войска был кто-то из его приближенных.

Эрнольв легко согласился остаться: теперь, после свадьбы, его совершенно не тянуло домой. И дело было не в страстной любви к Ингирид, а совершенно наоборот. Он не знал, как взглянет в глаза Свангерде. А знакомить родичей с молодой женой не требовалось: они и без того знали ее слишком хорошо. Слишком хорошо!

По замыслу, который не один день обсуждали вчетвером Ульвхедин, Эрнольв, Ульврунн и Ингимунд Рысь, фьяллям и раудам следовало наступать двумя потоками. Сам Торбранд конунг, собирающий войско к Середине Зимы, должен пойти на Квиттинг через западное побережье на кораблях. Рауды собирались вести свое войско по суше через Квиттинский Север, который и был их главной целью. Позднее они предполагали объединиться с Торбрандом конунгом и наступать на внутренние и южные части Квиттинга одним огромным войском.

Не распуская после тинга людей, которые изъявили желание идти в поход, Ульвхедин ярл сразу же двинулся на юг. По пути к ним приставали новые отряды, иные догоняли их, и к пограничным областям Ульвхедин и Эрнольв привели войско из трех тысяч человек.

— С такими силами молено наступать, не дожидаясь фьяллей! — говорил Ульвхедин. Похоже, он сам по ожидал, что его призыв к соплеменникам найдет такой могучий и дружный отклик, и теперь, в ожидании большой добычи и громкой славы, был счастлив, как пятнадцать лет назад, когда отец впервые выделил ему собственный корабль с дружиной. — Главное, чтобы Торбранд конунг не опоздал поддержать нас, когда мы зайдем на Квиттинг достаточно далеко.

— Но ведь на месяц ваших сил хватит? — отвечал Эрнольв. — А после Середины Зимы Торбранд начнет наступать по западному побережью. Не беспокойся: ему этого хочется не меньше, чем тебе.

— Может быть, тогда тебе, родич, и придется съездить поторопить его, — предлагал Ингимунд.

— Уж я-то съезжу! — непременно встревала Ингирид, хотя ее никто не спрашивал.

Отважная валькирия все-таки добилась, чтобы ее взяли в поход. Старшие родичи, довольные покорностью, с какой она согласилась на свадьбу, позволили ей сопровождать мужа; сам Эрнольв был далеко не в восторге, но скрыл недовольство. Если уж он принес такую жертву дружбе с раудами, то нельзя рождать обиды и делать жертву бесполезной. А если с Ингирид в походе что-нибудь случится, ну, что же… Пусть пеняет на себя.

До Середины Зимы оставалось чуть меньше месяца и с неба уже довольно часто сыпались мелкие крупинки суховатого снега, когда войско раудов подошло к границам Квиттинга. Стан разбили в широкой долине, самое высокое место которой занимала усадьба Край Света. Здесь Эрнольв нашел знакомого — Бальдвига Окольничьего. И был непонятно разочарован, когда узнал, что рыжего квитта Вигмара здесь нет.

— Я не знаю, где сейчас Вигмар, — сказал Бальдвиг, сурово хмурясь, как будто разговор зтот был ему неприятен. — Он ушел от меня уже дней десять назад. Сюда приехал человек от Модвида Весло и позвал его с собой. Модвид тоже собирался в поход на этих Стролингов. А где он живет, я не знаю. Я никогда там не был.

— Уж я до него доберусь! — пригрозила Ингирид. — Напрасно он думает, что мне можно наносить такие обиды безнаказанно!

Предсказания Сторвальда Скальда сбылись лишь наполовину: Ингирид воздержалась от заявления, что они с Вигмаром обесчестили ее, но прониклась к обоим самой восхитительной ненавистью. А поскольку Сторвальд был далеко (вообще неизвестно где), то все ее помыслы сосредоточились на одном Вигмаре. Именно в него она воображала себя влюбленной, и именно поэтому его вина перед ней многократно превосходила вину Сторвальда. Если в человеке много пылкости и честолюбия, но маловато ума и совести, то замена любви на ненависть происходит очень быстро.

Бальдвиг отказался присоединиться к войску, но знатных гостей принял со всей учтивостью и далее уступил Эрнольву и Ингирид каморку, которая когда-то служила спальней ему и его покойной жене. Но заснуть Эрнольву не удавалось долго. Последние несколько переходов он не знал покоя ни днем, ни ночью. Рунный полумесяц казался ему то горячим, как уголь, то холодным, как кусочек льда. У нового невольного побратима дела были так плохи и тревожны, что Эрнольв и хотел избавиться от этой мучительной связи неизвестно с кем, но принуждал себя терпеть, опасаясь нарушить связь. Томительные тревожные предчувствия, беспричинные приступы тоски и ярости, сознание бессмысленности и затеянного похода, и всей жизни вообще измучили его, заставляли ворочаться с боку на бок. Ингирид, которой он мешал спать, бранилась сквозь дрёму; впрочем, это бывало нередко, и Эрнольв давно выучил бы наизусть ее мнение о нем и пожелания всей его родне, если бы прислушивался к ее словам хоть одним ухом. Но он не прислушивался. С самого дня свадьбы он твердо решил, что позволит Ингирид испортить ему жизнь лишь самую малость, и обращал на нее так мало внимания, как только возможно. Гораздо больше его занимал квиттинский побратим, ждущий неизбежной встречи где-то на усадьбе Стролингов. Светлые Асы, сделайте так, чтобы он был действительно там!

— Ой, Эрнольв ярл! — Вдруг кто-то постучал в дверь каморки. — Ты спишь?

— Нет. — Эрнольв с готовностью приподнялся и сел, обернувшись к двери. — Что случилось?

— Родич, выйди-ка, если тебе это не очень досадно! — позвал голос Ульвхедина ярла. — Тут кое-что занятное…

Мигом одевшись, Эрнольв вышел в гридницу. Ингирид ворчала, но, судя по шороху, любопытство опять одолело сон и она собиралась присоединиться к мужчинам.

— Там прискакал один человек из дозорного отряда. Того, что мы послали к границе, — начал Ульвхедин, едва лишь Эрнольв шагнул за порог. — Говорит, у квиттов видно какое-то странное веселье. Заря на полнеба, как будто разом жгут целую усадьбу. Может, так и есть?

— А отряд пошел туда? — быстро спросил Эрнольв. — Может, нас заметили и подают знак? Квитты все же поумнее великанов! Где-то здесь может быть большое войско здешнего хёвдинга, ты не забыл?

— Я не забыл. Орвар Вороний повел туда дружину, у него человек сорок. Но это не слишком похоже на условный знак. Больше на обыкновенный пожар. Я подумал: может, нам стоит не ждать, чего еще подскажут сны, а ударить сейчас?

— Нужно поднимать людей! — тут же решил Эрнольв. Это было именно то, чего требовала его истомленная ожиданием и предчувствиями душа. — Если бы это был знак, если бы близко было войско хёвдинга, он прислал бы к нам людей и назначил день битвы. А раз не шлет… Надо идти туда.

— Я рад, что ты со мной согласен! — с удовольствием воскликнул Ульвхедин. — Что я тебе говорил! Из нас вышли отличные родичи: мы всегда обо всем думаем одинаково!

Огромный стан пришел в движение: Ульвхедин приказал поднять пять сотен человек. Быстро оседлав коней, дружины хёльдов и ярлов одна за другой выезжали и пропадали во тьме. Дружина Эрнольва первой пустилась в дорогу через ночные долины, держа путь на зарево огромного пожара. Изредка оно скрывалось за лесом, но стоило фьяллям и раудам выехать на равнину, как все двести человек видели багровые и розовые отсветы на светлеющем небе.

Незадолго до рассвета они уже были на месте. С гребня холма взгляду Эрнольва открылась долина, лежащая впереди, а в ней — огромное пожарище, над которым еще поднимался душный серый дым. Еще вчера здесь стояла усадьба со множеством строений внутри земляной стены, а теперь стена была разрушена, из груды угля виднелись кое-где обломанные и обугленные бревна, блестело сизым обожженное железо, покореженное огнем до полной неузнаваемости.

Вокруг пожарища тянулись к небу дымки от нескольких костров. Какие-то люди, в основном вооруженные мужчины, сидели возле огня. На опушке недалекого леса были привязаны лошади, коровы, валялось грудами всякое добро.

Завидев на гребне холма большей вооруженный отряд, квитты повскакали с мест, схватились за оружие.

— Вперед, племя Фрейра! За землю Золотой Щетины! — во весь голос крикнул Ульвхедин ярл и повелительно махнул рукой. Набег начинался буднично, но лучше испортить торжество, чем потерять само дело, и лавина раудов ринулась вниз по склону.

Поняв, что противник превосходит их во много раз, квитты побросали свое добро и кинулись в лес. Кое-кто успел разрезать привязь и вскочить на лошадь, но на открытом месте таких скоро достали стрелами. В считанные мгновения стан погорельцев был затоптан, рауды во главе с Ульвхедином уперлись в опушку леса.

— Что это все значит? Чья это усадьба? Есть у нас хоть кто-нибудь? — кричал Эрнольв, вертясь вместе с конем, стараясь охватить всю пустошь взглядом единственного глаза. Первая битва выходила нелепой, несмотря на очевидную и полную победу без малейших потерь.

Хирдманы подвали к нему раненого квитта, который не смог убежать. По бедру у того змеилась кровъ, на молодом лице был ужас. Ему не раз повторили вопрос, прежде чем он понял, чего от него хотят.

— Это была усадьба Логмунда Лягушки, — едва ворочая заплетающимся языком, выговорил квитт. — Ее ночью разорил, говорят, Модвид Весло. Я не знаю, я не понял. Мы пировали.,. Была свадьба… А потом они пришли и стали жечь дом. Перебили много народу… Наверное, всех перебили, нас совсем мало осталось… И моего хозяина тоже…

— Скажи: Стролинги здесь были? — требовательно спросил Зркольв, прерывая невнятное бормотание.

Парень закивал:

— Были, как же им не быть? Ведь Атли женился на их дочери… На дочери Кольбьёрка. Я не знаю, где они… Свадьба… Была свадьба…

Парень нервно хихикнул, на лице его появилась бессмысленная пьяная ухмылка, потом он дико захохотал, колени его подогнулись, и рауды опустили его на землю. Похоже, от всего пережитого он тронулся умом.

— Ожерелье Фрейи! Вот это удача! Сама Алъвкара позаботилась о нас! — Ульвхедин ярл не скрывал ликования. — Квитты устали ждать нас и сами передрались! Отправляйся к Стролингам, Эрнольв ярл, а мы поедем по окрестностям! Едва ли кто-нибудь из здешних хозяев добрался до дому, а если и добрался, то сейчас из них плохие бойцы! Мы возьмем их усадьбы голыки руками! И вся приграничная земля наша! Торбранд конунг будет доволен!

Скъёльд и Ярнир добрались до дома только под утро. С ними было восемь человек своих хирдманов и шесть-семь прибившихся непонятно чьих, в основном из дружины Логмунда и Атли. Их бывшие вожди этой ночью вошли в Палаты Павших и в воинах больше не нуждались. Дорогой братья почти не разговаривали: оба были ранены и у обоих в голове стоял звон. Они толком не осознали того, что остались почти единственными из некогда многочисленного рода: отец и Фридмунд были убиты, Рагна-Гейда пропала — должно быть, сгорела в доме. Никто не видел, чтобы она оттуда выходила, и среди женщин, плачущих и бестолково метавшихся по опушке леса, ее не нашли.

Было еще рано, даже рабыни спали, над усадьбой не виднелось дыма очагов. Братья бешено заколотили в ворота, но створки разошлись почти мгновенно. За ними стоял Гейр, полностью одетый, с мрачным утомленным лицом. Он почти не спал этой ночью.

Увидев братьев и хирдманов, покрытых копотью, измученных, с черными повязками и пятнами крови на одежде, Гейр охнул и отступил назад.

— Все! — хрипло и яростно выдохнул Скъёльд. — Больше никого… Модвид…

То, что он произносил далее, записывать не принято. Но и по тем немногим словам Гейр сразу все понял: произошедшее слишком хорошо отвечало его предчувствиям. Модвид — обида — вражда — пожар… И вопрос у Гейра возник только один.

— А… — с лихорадочной тревогой воскликнул он, перебрасывая взгляд с одного брата на другого и не сразу решившись произнести имя. — Рагна…

Скъёльд махнул рукой и пошел в дом. Ярнир хотел что-то сказать, но вдруг всхлипнул, прижал ко рту рукав и тоже отошел. Его широкие плечи дрожали, опущенная голова тряслась. Он оказался не таким уж железным, как о нем думали, и просто ничего не мог с собой поделать. Жалеют сирот, а с сиротами такого уже не случится: вчера нас было много, а сегодня — ты, я и еще кто-нибудь. И не смотри в ворота — больше никто не придет. Вчера ты был цельным, сильным и счастливым, а сегодня от тебя самого осталось две или три семнадцатых части. Жгучие слезы бежали из глаз Ярнира, прожигая дорожки в корке крови и копоти, и это было больнее любой раны.

Гейр сел на холодную землю и обеими руками сжал голову. Слезы Ярнира перевернули ему душу, он чувствовал, что сейчас тоже заплачет. Он и хотел бы, но не мог; дикая боль стояла в груди и не давала дышать. И ее никак нельзя было выбросить, этот клинок не вынуть.

— Она… — задыхаясь, бессвязно бормотал Гейр, склоняясь головой к промерзшей земле, и ему казалось, что ом кричит во весь голос, — Вы… Как же… Она… Рагна…

Ему хотелось выть. Он даже не вспомнил об отце и дядьке, не подумал, почему их нет, все его сознание заполнил образ сестры. Рагна-Гейда, которую он любил больше всех на свете, красивая, умная, приветливая и веселая, которая с самого рождения была его лучшим другом, советчицей, защитницей, лучшей половиной его самого… Не зря у пего не лежала душа к ее замужеству, не зря он не хотел даже провожать ее туда, не видеть… Зачем он не поехал! Сейчас Гейр готов был броситься грудью на меч, наказать себя за то, что отпустил ее одну. Он спас бы ее или погиб вместе с ней — это лучше, это благо по сравнению с тем, что ему осталось. Жить, зная, что не защитил ее, дал ей погибнуть. Перед его глазами стояло лицо Рагны-Гейды, счастливое, улыбающееся, светящееся изнутри. Она умерла, ее золотые волосы сгорели, ее нет больше нигде… У нее было четыре брата. И ни один не защитил ее.

А Хальм и Арнхильд не имели времени на горестями терзания.

— Мой муж погиб так, как хотел, и теперь он счастлив, — твердым, невыразительным голосом сказала Арнхильд хозяйка. Ее строгое лицо застыло, гллза оставались сухими. — Нам нужно позаботиться встретить врагов, когда они придут сюда.

— Ты думаешь, и сюда? — спросил Скъёльд. Жена, Халльбера, подносила ему уже третий ковш пива, и он жадно пил, проливая на грудь, словно внутри него еще жил огонь усадьбы Кротовое Поле и никак не хотел угасать.

— Я уверена в этом! — отрезала Арнхильд. — Они скоро явятся, чтобы добить нас.

— Но я что-то под конец не видел Модвида, — вставил Ярнир, постепенно приходя в себя. — Может, его…

— Тем более! — сказала Арнхильд. — Если он убит, то его родичи будут мстить еще и за него! Нас осталось мало, но вы все равно — Стролинги! Ты, Хальм, теперь стал главой рода. И вы — Скъёльд, Гейр и Ярнир. Трое — уже много, если эти трое — настоящие мужчины. А я думаю, что родила и вырастила настоящих мужчин! И если вам суждено погибнуть, то в Валхалле вы будете достойны сесть рядом со своим отцом. Он всегда хотел такой смерти, и каждый мужчина должен хотеть такой смерти. Поэтому я не собираюсь по нему плакать! — вдруг резко выкрикнула Арнхильд, повернулась и вышла из гридницы.

— Ваша мать сказала много правды, — произнес Хальм, когда ее шаги стали неслышны. Он говорил тихо, и в уголках его глаз вдруг появилось много морщин, которых не было раньше. — Но еще не все. Вы ведь не хотите, чтобы ваша мать и прочие женщины сгорели здесь, как… Х-кх… — Хальм вдруг поднес ко рту кулак и закашлялся.

Даже у него не было сил упомянуть о Рагне-Гейде. Ее любили все, для всего дома она «ярко сияла» «как солнечный луч сияет и блещет».[43] Без нее все казалось бессмысленным, но долг потому и называется долгом — его выполняют во что бы то ни стало, гоня прочь любую слабость.

— Я к чему говорю? — откашлявшись, продолжал Хальм, быстро моргая, как будто в оба глаза попало по соринке. — Женщин, скотину, кое-что из добра нужно убрать отсюда заранее. Сначала в Оленью рощу, а оттуда, если дело плохо, их можно будет лесом увести и дальше, до самого Перелеска. Боргмунд Верзила их примет в дом, если с нами что-нибудь случится.

— Это верно, — прохрипел Скъёльд и тут же велел жене: — Собирайся. Сгоняй всех женщин, пусть собирают еду, одежду, сколько сможете унести. Чтобы к полудню… еще до полудня все было готово.

Халльбера тут же поставила на скамью пустой ковш и вышла. Скъёльд не ошибся в выборе: его молодая жена была некрасива, но заботлива и послушна. Лучше и не придумаешь.

— Кому-то надо будет… с ними, — сказал Ярнир. — Они одни побоятся. Визг поднимут.

Хальм кивнул:

— Мы пошлем с ними человек пять-семь. И кого-нибудь из вас. Ваша мать не побоится, но с ней должен быть надежный человек. Мало ли что еще встретится? Может быть, идти придется далеко…

— Не я! — в один голос сказали Гейр и Ярнир, а Скъёльд только затряс головой. Прятаться в лесу с женщинами, когда другие будут биться и мстить за убитых родичей, каждому из них казалось хуже смерти.

— Мы бросим жребий. — Хальм ничего другого и не ждал. — Вернее, вы бросите жребий. Я, раз уж я остался главой рода, решаю за себя сам. И пока эта усадьба стоит, мое место — здесь. Идите, готовьтесь. Вам неплохо бы для начала перевязать раны.

Через недолгое время толпа женщин с детьми, нагруженных узлами по мере сил, вышла из ворот усадьбы и направилась к Оленьей роще, подступавшей почти к самой стене. За ними несколько рабов гнали скотину. Листья уже почти облетели, но Оленья роща была достаточно густой, чтобы укрыть беглецов от вражеских глаз.

Последним, позади шестерых хирдманов, ехал угрюмый Гейр. Судьба в который раз решила поиздеваться над ним. Единственное, чего он сейчас хотел — это погибнуть, убив перед этим хоть кого-нибудь из убийц Рагны-Гейды. И догнать ее на воздушных тропах, пока она не успела уйти далеко. И они пойдут вместе между морем и небом, как не раз ходили по земле. «Ты чего так вздыхаешь? Опять рубаху разорвал? Давай, я зашью, а мать ничего не узнает…» Но судьба распорядилась иначе — Гейру выпало провожать женщин. Увидев в своей ладони жребий с короткой насечкой, он побелел как полотно, а Хальм тяжело положил руку ему на плечо.

— Чему быть, того не миновать! — веско сказал он, понимая чувства племянника. — Подумай: твоим братьям еще досаднее было бы уйти от битвы — ведь первую они проиграли и теперь должны рассчитаться. Не трать сил на обиду. Собирайся. Может быть, судьба сведет тебя с нашими врагами в другом месте. И там, я боюсь, ты будешь против них один. Иной раз жить труднее, чем умереть, уж поверь мне. Так что тебе досталась самая трудная доля. И самая славная.

Гейр промолчал. Хальм не зря был кузнецом и понимал в волшебстве гораздо больше всех прочих. Может быть, его слова окажутся пророческими. Гейр очень на это надеялся.

До усадьбы Стролингов дружина Эрнольва добралась только к вечеру. Завидев впереди крыши, Эрнольв почувствовал такое волнение, как будто это был его родной дом. Еще немного, и вторая половина амулета наконец-то будет в его руках! Он не мог думать ни о чем другом, кроме рунного полумесяца. В его голове не отложилось даже то, что долгожданная война с фьяллями, против которой он возражал и для которой так много сделал, сегодня ночью была начата им самим.

Ворота усадьбы были закрыты, но Эрнольв тоже догадался насчет бревна. Створки разбили, а сопротивление оказалось слабее, чем Эрнольв ждал: во дворе и в домах едва набиралось человек двадцать, способных держать оружие. Что они могли сделать против двухсот? Защитники усадьбы почти мгновенно были перебиты или обезоружены. Перешагнув через тело молодого мужчины с короткой светлой бородкой, почти разрубленного пополам кем-то из раудов, Эрнольв вошел в дом. Только в дальнем конце гридницы еще звенели клинки: мужчина лет сорока, с густой копной светлых волос и такой же бородой, отчаянно отбивался от фьяллей, и с ним оставалось четверо хирдманов.

— Стойте! — крикнул Эрнольв.

Фьялли отскочили, держа оружие наготове на тот случай, если хозяева попробуют броситься на них.

— Слушайте меня, квитты! — крикнул Эрнольв. Тяжело дышащие защитники дома смотрели на него с изумлением, и он подумал, что страховидный образ на войне сослужит ему неплохую службу. — Я — Эрнольв сын Хравна, родич Торбранда, конунга фьяллей. Здесь сорок человек моей дружины и две сотни раудов из войска моего родича Ульвхедина ярла, сына Бьяртмара, конунга раудов. Вы храбро бились, и даже враги не упрекнут вас в недостатке доблести. Сложите оружие, и я обещаю каждому из вас жизнь и свободу. Вы сможете уйти, куда захотите.

— Что-то ты слишком добр для фьялля! — сказал Хальм.

— Ты — хозяин усадьбы? Кольбьерн? — тут же обратился к нему Эрнольв. Может, он и не был бы так добр, если бы ему не требовалось расположение Стро-лингов. Хотя бы то, какого можно добиться от побежденных противников.

— Кто здесь хозяин теперь, я не знаю, — отрывисто сказал Хальм. — Но я — не Кольбьёрн. Мое имя — Хальм сын Гудбранда. Кольбьёрном звали моего брата, но его нынешней ночью убил Модвид Весло.

— Ты — его брат? У тебя был племянник по имени Эггбранд?

Хальм кивнул. Он не мог вообразить, откуда одноглазый фьялль знает Эггбранда, погибшего задолго до начала войны, но сейчас ему было не до удивления. Вокруг него стояло четыре раненых хирдмана, и он подозревал, что в них пятерых и заключается ныне все, когда-то бывшее могучим и многочисленным родом Стролингов.

— Посмотри. — Фьялль вынул из-под ворота рубахи маленький золотой полумесяц. — У Эггбранда должен был быть такой амулет. Недавно, он нашел его летом. Ты видел у него такой? Где он сейчас? Его с ним похоронили? Или его взял кто-то другой?

Эрнольв задавал вопросы, не в силах дождаться хоть одного ответа. Хальм равномерно качал головой. Если бы у него еще были силы, он удивился бы: выходило, что фьялли пошли в поход ради какой-то жалкой обрубленной бляшки весом с гусиное перо.

— Я никогда не видел такого амулета. Ни у Эггбранда, ни у кого-то другого, — ответил он на все сразу.

— Этого не может быть! — в раздражении крикнул Эрнольв. — Ои должен быть у Эггбранда! Я это знаю наверняка!

— Значит, ты знаешь больше меня, — устало ответил Хальм. В его душе сейчас не было ни страха, ни боли. Одно бесконечное равнодушие, потому что человеку, потерявшему свой род, больше не о чем беспокоиться и незачем жить.

— Я знаю, я! — вдруг вскрикнул один из хирдманов, молодой парень, жавшийся к плечу Хальма и сжимавший в опущенной руке рукоять секиры. На лбу его краснела большая ссадина, возле ног валялся разрубленный щит.

— Что ты знаешь? — быстро спросил Эрнольв. Парень был высок, светловолос и чем-то неуловимо напоминал Хальма. Хальм глянул на парня с невыразительным удивлением: а ты-то что можешь знать?

— Я знаю… Знаю такой амулет! — задыхаясь от усталости и волнения, выкрикнул Книв.

— Ну? — Эрнольв порывисто шагнул к нему, и Книв невольно отшатнулся. Если смелость не родилась вместе с тобой, то найти ее потом очень трудно. Когда отступать стало некуда, Книв бился не хуже других, но ему все время хотелось зажмуриться. И теперь у него слабели колени, словно сн был ребенком, после долгих блужданий в лесу повстречавшим уродливого тролля.

— Такое я видел… Оно есть у Вигмара! — наконец Книв справился с заплетающимся языком. — Он нашел его летом… Верно говорю, летом, когда мы плавали на западное побережье, а там нашли мертвецов, а потом они ночью напали на нас и забрали «Оленя»…

— Парню досталось обухом секиры по лбу, — уверенно определил Хрольв, хирдман Эрнольва. — Как он еще на ногах держится?

— Как — у Вигмара? — воскликнул Эрнольв. Он сообразил не сразу: ему показалось, что он ослышался. — У какого?

— У Вигмара сына Хроара. Его еще зовут Лисица. Или Лисица-С-Границы, — пустился пояснять Клав, вообразивший, что именно зто и есть выкуп его собственной жизни. — Он нашел тогда на берегу мертвеца и снял у него с шеи. Он нам всем показывал и хвастался, что у него, дескать, добыча получше нашей. А потом ночью на нас напали эти мертвецы… Они встали и вылезли из моря. И они увели нашего «Оленя».

— Он говорит, что летом они с Гейром плавали вдоль западного побережья на «Олене», — сказал Хальм. — У нас был такой корабль на двенадцать скамей, а треть его принадлежала Хроару Безногому. Вигмар тоже был в той поездке. Они нашли на берегу несколько утопленников и много корабельных обломков. То были ваши, фьялли. Видно, те самые, которых утопил Большой Тюлень. У одного из мертвецов нашелся на шее вот такой же амулет. Я тоже видел, Вигмар на пиру показывал его всем людям. Теперь ты понял?

— Вигмар сын Хроара! — только и смог повторить Эрнольв. У него вдруг закружилась голова, так что пришлось присесть на край ближайшей скамьи. Он не верил, не мог поверить, что столько раз встречался со своим невольным побратимом, смотрел ему в глаза, мог коснуться его рукой… и не узнал! Отпустил… потерял …

Эрнольв вытер вспотевший лоб, глубоко вдохнул несколько раз, пытаясь взять себя в руки. Называть себя дураком и болваном не помогало.

— Но почему… Кто такой Эггбранд сын Кольбёрна? — спросил он, опять подняв глаза на Стролингов. —Почему же тролль назвал мне его имя?

— Какой тролль? — спросил изумленный Книв.

— Эггбранд — наш родич, сын моего брата, — устаало повторил Хальм уже известное. — Вигмар убил его в святилище в день осенних жертвоприношений.

— А когда вы приносите жертвы? — выговорил Эрнольв.

Его осенила новая догадка. Слушая вялые объяснения Хальма, он тупо кивал. По всему выходило, что они с Сольвейг слушали тролля как раз в тот день, когда Вигмар убил Эггбранда. Значит, тролль из Дымной Горы не нарушил своего обыкновения. Он всегда называл умерших, и в тот раз он назвал умершего. Эггбранд сын Кольбьёрна не принадлежал по рождению к Аскефьорду, но имел немалое отношение к его обитателям. И именно его смерть привела к тому, что Эрнольв буквально столкнулся лбами со своим невольным побратимом. И не узнал его… Расспрашивал об этих Стролин-гах, да возьмут их великаны, вместо того чтобы показать амулет и прямо спросить…

Нет, почему не узнал? Чем больше Эрнольв старался вспомнить Вигмара и себя при встречах с ним, чем больше ему казалось, что он узнал, но… не понял. Не догадался, что узнал. Путанно, но в корне верно. Не зря его тянуло к желтоглазому квитту, не зря хотелось разговаривать с ним. Верным оказалось смутное впечатление, что именно этот квитт поможет его беде! «Тот человек — большой спорщик», — как-то сказала ему мать и была права. Вигмар умел сочинять стихи о любви к женщине, и сам Эрнольв сумел высказать Свангерде свои чувства… И это головокружение в тот день, когда он безуспешно пытался догнать Стюрмира конунга. Ведь Вигмар тоже стремился туда, но сумел перетянуть на свою сторону больше силы, заложенной в две половинки золотого месяца. И еще, и еще…

— Где он? — тихо спросил Эрнольв, глядя в пол. Он чувствовал себя опустошенным, но в голове билась мысль: нужно собираться с силами и искать. Теперь он точно знает, кого искать. У него появились свидетели понадежнее, чем хитрый старый тролль.

— Мы не знаем, — ответил Хальм, и Эрнольв чувствовал, что он говорит правду. — Мы видели его в последний раз там, в святилище. Ты сам понимаешь, клен меча, если бы мы встретили его, то постарались бы убить.

Эрнольв кивнул. Зто он понимал.

— Ведь Бальдвиг говорил, что Вигмар ушел к Модвиду… как-то его, Мачта, что ли? — подсказал Хрольв.

— Модвид Весло! — с готовностью поправил приободренный Книв. — Он живет в усадьбе Ореховый Куст Это неблизко отсюда, целый день ехать. Я покажу!

Книв смотрел на Эриольва чистыми и преданными глазами. Таков уж был его нрав: при любой перемене в нем просыпалась беззаветная преданность тому, кто сейчас сильнее.

Хальм кивнул:

— Я слышал, что дружина Модвида тоже потеряла кое-кого в этой битве в Кротовом Поле. Чуть ли не самого Модвида. Но если кто-то выжил, то искать их надо в Ореховом Кусте. А Вигмар, наверное, выжил. Он живучий. Он поклоняется Грюле, и у нас поговаривают, что у него в запасе пятнадцать жизней.

— Это правда! — серьезно и с оттенком зависти подтвердил Книв. — Его там на берегу убил один ваш ярл… Хродар или Хродмар, я не помню. Прямо по горлу полоснул. А он потом живой пришел, и горло целое.

Имя старинного знакомого заставило Эрнольва опомниться. Не Хродмар, а он сам тогда ночью заметил на песчаной косе отблески огня и очертания корабля. Он своим единственным глазом увидел то, чего не увидел никто другой! Это позвал его рунный полумесяц на груди Вигмара. Сила амулета проснулась сразу же, как только тот перешел от мертвого к живому. Эрнольв был в нескольких десятках шагов и от амулета, и от тела Халльмунда. И ушел, не узнав об этом.

— Да. — Словно проснувшись, Эрнольв вскочил с места. — Мы поедем сейчас же. Ты покажешь нам дорогу. А вы все свободны. — Он посмотрел на Хальма и людей возле него. — Вы можете оставаться здесь или идти куда хотите.

Хальм благодарно кивнул и спросил:

— Мы можем сначала похоронить наших погибших и перевязать раненых?

С самого начала Вигмару и Рагне-Гейде повезло: вдоль опушки леса бродило немало лошадей, напуганных пожаром, и они нашли даже двух оседланных. Должно быть, это были лошади Модвидовых хирдма-нов, которые слишком спешили напасть на усадьбу и не потрудились как следует их привязать.

— Пригодится, — коротко сказал Вигмар, протягивая Рагне-Гейде уздечку. — Только Один знает, куда нам теперь придется ехать.

Рагна-Гейда молча кивнула. Они оба туманно представляли свои дальнейшие пути, но одно было несомненно: им следует уйти как можно дальше отсюда. И желательно никому не попасться на глаза.

Ведя на поводу обеих лошадей, они углубились в темный ночной лес. Ночь выдалась ясная, и Вигмару хватало света звезд, чтобы находить дорогу. Рагна-Гейда шла позади, кутаясь в чей-то чужой плащ, подобранный в горящем доме, одну за другой переставляла деревянные ноги и ни о чем не думала. Ей все еще казалось, что она спит: пожар усадьбы, смерть Модвида — все это было каким-то ненастоящим, как сон. Вон он, тот таинственный тихий лес, который она видела во сне, и эта незаметная тропинка, и Вигмар, молча идущий впереди. Так долго жданный и так неожиданно появившийся. Рагна-Гейда ждала, что вот-вот покажется та избушка под моховой крышей. И уж теперь она не позволит Вигмару уйти туда, покинув ее в лесу! Рагна-Гейда мучительно боялась проснуться и снова остаться одной.

Но никакой избушки не было, а был только бесконечный холодный лес, прозрачные капли воды, висящие на черных ветках, груды палых листьев на земле, мягко прогибающиеся под ногами. Начало светать, тьма редела, чувство усталости и холода понемногу убедило Рагну-Гейду, что все это не сон. Сон остался позади, отделенный от них долгой и страшной ночью.

— Вигмар! — негромко и жалобно позвала Рагна-Гейда. — Я больше не могу.

Вигмар замедлил шаг, повернулся, и лицо у него было незнакомое: утомленное до полного равнодушия.

— Устала? — тихо спросил он, подойдя к ней, и в его желтых глазах было что-то совсем новое: мягкая, отстраненная жалость. Так он мог бы смотреть на замерзающего щенка или птенца, выпавшего из гнезда. Так не смотрят на женщину, которую когда-то любили и ради которой совершали подвиги. Он, казалось забыл, кто она и что их связывает. — Я тоже устал. Тут устанешь…

Вигмар имел в виду не только этот ночкой поход через лес, но и все события последних месяцев, которые так тяжело дались им всем. Он осторожно погладил Рагну-Гейду по щеке тыльной стороной ладони, и ее щека показалась ему прохладной и гладкой, как кленовый лист.

— Скоро посидим, — пообещал он. — Найдем хорошее место…

Подходящим местом ему показался широкий лесной овраг, на дне которого можно было разжечь костер. Из оврага не будет видно огня, а дым потеряется в сером небе. В седельных сумках чужой лошади Вигмар нашел большой кусок хлеба и молча сунул его в руки Рагны-Гейды. Присев возле костра, он зашарил по поясу в поисках огнива.

И вдруг из кучи влажного хвороста проклюнулся огонек. Он возник сам собой, как росток из-под земли, но Рагна-Гейда не удивилась. На удивление тоже надо иметь силы. Через несколько мгновений костер пылал, а Вигмар так и замер возле него, с кремнем в одной руке и огнивом в другой.

В языках пламени мелькнуло что-то живое, потом показались очертания лисьей мордочки. Рагна-Гейда уже поняла, что это такое, но не испугалась. Чего ей теперь было бояться?

А лисица вдруг превратилась в девочку ростом не больше локтя. Девочка удобно сидела на куче горящего хвороста, словно на мягкой копенке сена, и ее пышные рыжие волосы, подол красного платья трепетали в лад с пляской огненных языков.

— Наконец-то ты вернулся! — звонко сказала она, шалозливо улыбаясь Внгмару. — Ну, что я тебе говорила? Ты помнишь?

— Что? — Вигмар нахмурился. Он помнил, что ему следует быть благодарным Грюле за спасение из горящей усадьбы и радоваться встрече с ней, но в душе его было пусто, как на пожарище. — Что ты говорила?

— Я говорила, что ты полюбил женщину и совершишь ради нее такие подвиги, которые Сигурду и не снились! — с торжеством воскликнула Грюла. Она была похожа на веселую девочку-подростка, получившую долгожданный подарок. Полными чашами она пила изумление, ужас и горе, приготовленные на огне Кротового Поля, кровавый хмель пенился и бурлил в ее жилах. Великанша не платила за свое веселье страхом, горем, болью, какие судьба требует в оплату с человека. — Разве я не права? Подвиги совершены, и твоя девушка сидит рядом с тобой! Что же ты не весел? Чего тебе еще надо?

— А я должен быть веселым? — Вигмар криво усмехнулся, и его усмешка показалась Рагне-Гейде какой-то дикой. — Прости, но вот на этот подвиг я сейчас не способен…

— Фу, какой ты скучный! — Грюла звонко расхохоталась, болтая в воздухе ножками. — А я так повеселилась! Ты должен радоваться: ведь теперь ты так прославишься! А чтобы слава придавала сил, ее нужно принять! Не приду к тебе, пока не станешь таким, как раньше!

И она исчезла. Языки пламени взметнулись и скрыли ее; костер остался гореть как горел, но в овраге стало темнее. Вигмар бессмысленно смотрел в огонь, где только что улыбалось ее веселое личико, и звонкий, беспечальный голос Грюлы стоял в его ушах. Как видно, она не придет больше никогда. Потому что ему никогда не стать таким, каким он был прежде. Только духи живут вечно или почти вечно и не меняются со временем. Люди меняются, потому что за свой короткий срок им приходится проживать много разных жизней.

— Я все это почти знала заранее, — сказала наконец Рагна-Гейда. Она не столько обращалась к Вигмару, сколько думала вслух, стараясь уяснить произошедшее самой себе. — Я гадала. Мать подарила мне руны… — Она прикоснулась к мешочку, привешенному к цепочке между застежками платья. — И выпали три руны: «хагль», «тьюр» и «науд». «Хагль» —это то, что случилось со свадьбой. «Тьюр» — это ты. А «науд» — это то что нам теперь нужно. Сила и терпение.

— Да уж, — не ей, а Грюле ответил Вигмар, бессмысленно глядя в костер и тоже думая вслух о своем. — Такие подвиги Сигурду не слились. Я своими руками убил своего вождя. Я принял у него меч и обещал верно служить ему. И убил. Ради женщины из рода моих кровных врагов. Куда там Сигурду!

Убийство Модвида потрясло его гораздо больше, чем убийство Эггбранда, потому что не укладывалось в его собственные представления о чести. Как странно сбылись слова Бальдвига, который предостерегал его от волчьей тропы! Его путь действительно стал путем предательства, но волком оказался не Модвид, а он сам! Вигмар старался осознать произошедшее и не мог: это было слишком ужасно и не укладывалось в мыслях. Он совершил один из поступков, которые покрывают человека несмываемым бесчестьем, и стал конченным человеком в своих собственных глазах. А это действительно конец.

— Ты жалеешь об этом? — спросила Рагна-Гейда.

Вигмар подумал. Тот, кто хочет быть благородным на общий лад, сказал бы «да». Тот, кто хочет угодить женщине, толкнувшей на это, сказал бы «нет». Но Вигмар но хотел вообще ничего и покачал головой:

— Мне непонятно. Я не так уж его любил, чтобы жалеть. Я пошел с ним, потому что вы сожгли моего отца. А так… Конечно, я не должен был этого делать… Но и не сделать не мог…

— Мы сожгли! — повторила Рагна-Гейда. — А ты на нашем месте поступил бы иначе? Если бы «мы» убили твоего брата!

Вигмар опять помолчал. Он не хотел считаться. Да и она не хотела, просто молчать, держа все это на сердце, было невыносимо.

— Я там у раудов встречал одного фьялля, — сказал Вигмар чуть погодя. — Он говорил: «Я не могу осуждать тебя за то, что сам сделал бы на твоем мосте». Так что… Давай сейчас не будем. Что сделано, то сделано. С женщинами о мести не говорят.

Рагна-Гейда не ответила. Было время, когда они с Вигмаром говорили только о любви и верили, что так будет всегда. Сейчас его лицо было усталым и равнодушным, и трудно было поверить, что это он не так давно глянул на нее с дикой ненавистью, и пламенные отблески с крыши и стен бросали такие страшные отблески в его глаза.

Лицо Вигмара, озаренное красными отблесками огня, вдруг вызвали в памяти Рагны-Гейды еще одно видение, четкое, но совершенно непонятное. С ними уже было что-то похожее, но совсем другое. Настолько другое, что нe верилось…

— Вигмар! — вполголоса окликнула Рагна-Гейда. Он поднял на нее глаза. — Вигмар, ты помнишь… — продолжала она, с трудом подбирая названия всему тому, во что сейчас не верилось. — Прошлой зимой, когда Альвгаут Короед выдавал замуж. Альвдис… Мы с тобой… Это было или не было?

Вигмар не сразу сумел взять в толк, о чем она говорит, но потом тоже вспомнил. Прошлой зимой, когда один из соседей женился, на пиру во время свадебного танца с факелами Вигмар в мужском ряду и Рагна-Гейда в женском оказались напротив друг друга. А есть такая примета: неженатому мужчине следует присмотреться к девушке, оказавшейся напротив него в свадебном танце — может быть, она его судьба? И оба они тогда вспомнили эту примету, потому что давно уже «присматривались» друг к другу; они улыбались друг другу через темное пространство, озаренное двумя десятками факелов, а потом, когда два ряда сошлись, Рагна-Гейда с такой готовностью протянула ему руку, как будто хотела подтвердить верность приметы. И они кружились, описывая двумя факелами сплошной огненный круг, и смеялись, словно предчувствуя свое счастье…

Сейчас во все это не верилось. Вигмар смотрел в лицо Рагне-Гейде и не мог ответить на ее вопрос: он сам не знал, была ли та давняя свадьба в доме Альвгаута Короеда, был ли пожар Кротового Поля. Были только этот холодный овраг и бледное, застывшее лицо Рагны-Гейды, в котором подрагивали невольные судороги от нестерпимого напряжения души и тела. Она была так не похожа на ту, прежнюю Рагну-Гейду, бросавшую ему лукаво-задорные взгляды при каждой встрече! Вигмар вглядывался, но не мог разглядеть ее лица: оно расплывалось, то расходилось на два, похожих, но совсем разных, то опять сливалось в одно. Вигмар не мог понять, кто сидит сейчас перед ним: та девушка, которую он любил, о которой мечтал уже целых три года, к которой стремился душой и телом, как к единственной на свете, или просто какая-то женщина из рода его кровных врагов, толкнувшая его на самое страшное преступление — убийство собственного вождя? Память и разум отказывались давать ответ. Не было ничего: ни прошлого, ни будущего. Был только холодный овраг, полупогасший костер и измученная, растерянная девушка в ярком наряде невесты.

Оки помолчали, потом Рагна-Гейда тихо спросила:

— Куда мы пойдем?

На самом деле ей никуда не хотелось трогаться из этого оврага. Здесь было сыро и холодно, но здесь никто не требовал у них ответов, которых все равно нет.

Вигмар пожал плечами:

— На побережье говорят: поплывем между морем и небом. То есть, куда глаза глядят.., А куда ты хочешь попасть? Да, домой, наверное. Если люди Модвида туда еще не успели…

— Ты думаешь? — тревожно ахнула Рагна-Гейда Ей вспомнился Гейр, оставшийся дома, представилась мать, царапающая лицо в отчаянии, и оцепенение стало понемногу таять. У нее еще были люди, которых она любила, поэтому ей было куда стремится.

— Я теперь ничего не думаю, — устало ответил Вигмар, и это была чистая правда. — Мы пойдем к Боргтруд. Я заберу оттуда Эльдис и оставлю тебя там. Пусть Грим проводит тебя домой. Тогда я буду с вами в расчете. Эггбранд за моего отца, ты за Эльдис. Но все же я не так глуп, чтобы показываться на глаза твоим родичам. Твой отец убит, а у братьев хватит ума обвинить в зтом меня. Но это не я.

«Я не успелgt;gt;, — хотел добавить Вигмар, но Рагна-Гейда судорожно всхлипнула и залилась слезами. Напряжение прошедших суток наконец прорвалось при этом последнем известии, и она зарыдала. Вигмар сначала удивился, а потом сообразил: она же не знала об этом. Она не видела тела своего отца и еще не знает, во что ей обошлось избавление от Атли.

Вигмар молча смотрел в угасающий костер, слушая всхлипывания Рагны-Гейды. Он не стремился ее утешать: так и было нужно. Ему казалось, что она оплакивает весь мир, весь Квиттинский Север, который уже никогда не будет таким, как прежде.

Небо постепенно светлело, но в лесу еще стояла тьма, как неподвижная серая вода. Влажное дыхание осеннего леса, полное горьковатого запаха гниющих листьев, гладило их лица, глубоко в чаще кто-то вздыхал, жалея девушку, потерявшую разом почти всю семью. Вигмару казалось, что они остались вдвоем на всем свете, и от этого делалось легче. Все нити были порваны, они остались свободными от всего прежнего. Свободны, как две щепки в бурном море.

Наконец Рагна-Гейда наплакалась и успокоилась. Вигмар расстегнул пояс, стянул с плеч меховую накидку, снял с Рагны-Гейды пропахший дымом чужой плащ и бросил свою накидку ей на колени.

— Одевай, — коротко велел он. — Замерзнешь, нам еще далеко идти.

Вытирая лицо платком, Рагна-Гейда послушно просунула голову в разрез накидки. На груди ее звенели золотые цепочки из кургана: Стролинги постарались побогаче убрать свою единственную в этом поколении невесту. И если она окажется последней, то им не придется краснеть за нее перед богами и предками.

С дуба на вершине Оленьей горы вся долина была хорошо видна. Гейр видел, как большой отряд, не меньше двух сотен человек, окружил усадьбу. Отчаяние рвало его изнутри: враги окружают родной дом, а он ничего не может сделать! Откуда Модвид взял столь-ко народу?..

Но это был не Модвид! Вглядевшись, Гейр рассмотрел, что у нападавших волосы разделены па две части и заплетены в косы над ушами. Это фьялли.

Не сразу, но постепенно до Гейра дошло. Это война. Та самая война с фьяллями, о которой все давно знали, которую ждали и к которой готовились. Несколько дней назад у Стролипгов был Ингстейн хёвдинг, жалел, что не может поехать с ними на свадьбу, потоку что должен посмотреть, как дальние усадьбы готовят людей в войско. И где же оно теперь, это войско? Может быть, Ингстейн хёвдинг и успеет кого-то собрать и разбить хотя бы зтот передовой отряд, но Стролинги из Оленьей Рощи не помогут ему ни единым человеком.

Впрочем, один, может быть, и будет. Слезая с дуба, Гейр точно знал, что им теперь делать.

— В нашей усадьбе фьялли, — сказал он женщинам, ждавшим его в ложбине на заднем склоне горы. — Двести чэловек, не меньше. Уже внутри. Нам надо уходить.

— Не хнычьте! — прикрикнула Арнхильд хозяйка на женщин, снова начавших причитать вполголоса. — От судьбы не уйдешь! Забудьте все, что у вас было, и думайте о том, что осталось!

Это был мудрый совет, и его приняли хотя бы потому, что ничего другого не оставалось, Гейр первым оценил правоту матери. Шагая впереди своей «дружины», он старался думать только о том, как довести всех невредимыми до усадьбы Боргмунда Верзилы, а потом до Ингстейна хёвдинга. Прошлого как бы не было. Пропавшего не вернешь. Утешали его мечты о том, как он отдаст мать и прочих под защиту хёвдинга, а сам наконец-то пойдет в битвы. И отец из Валхаллы увидит, что вырастил всех сыновей достойными людьми!

Переночевав в лесу, возле слабо тлеющих костерков, домочадцы Оленьей Рощи за следующий день прошли весь лес и к ночи надеялись уже быть у Боргмунда Верзилы. Здесь были еще знакомые места.. Вон за той долиной живет Грим Опушка, и уже в следующей будет последний лесок, по которому можно дойти прямо до усадьбы Перелесок… Гейру вспомнилось: в последний раз он проезжал здесь глухой осенней ночью, когда вез Эльдис к Боргтруд.

Гейр старался прогнать воспоминание, от .которого его сильнее мучило чувство вины перед родом, но каждый шаг давался все труднее. Наконец он не выдержал и махнул рукой:

— Идите прямо по солнцу, тут не заблудитесь. Я вас скоро догоню.

— Что ты задумал? — удивленно спросила Арнхильд хозяйка.

— Я скоро вас догоню, — повторил Гейр, отводя глаза, и вскочил на коня.

Может быть, он сам много в чем виноват. Но Эльдис не виновата ни в чем и ни перед кем.

Отдохнувший за время медленного лесного перехода конь быстро донес его до Гримова двора. Боргтруд возилась с корытом возле дверей свинарника и вопросительно обернулась, услышав стук копыт.

— Пришли фьялли! — вместо приветствия сказал ей Гейр. — Они уже захватили нашу усадьбу, и мы уходим к хёвдингу. Идете с нами? Наши женщины уже почти возле усадьбы Боргмунда Верзилы, но вы еще догоните. Эту ночь мы проведем там.

— Зайди в дом, раз уж еще есть целая ночь, — ответила Боргтруд и вытерла руки пучком соломы. Она не удивилась и не испугалась.

Гейр оставил коня возле ворот и вошел в дом. Эльдис и Гюда, сидевшие с шитьем возле очага, разом вскочили на ноги. Гюда поклонилась, а Эльдис посмотрела на Гейра с тревогой. Он заметил, что ока сильно переменилась: похудела, стала казаться выше ростом и вообще взрослее. Теперь она не щебетала, не кидалась навстречу, не дергала за рукав и не приставала с расспросами, а молча смотрела серьезными светло-карими глазами. Они не виделись с той ночи похорон, и Гейр казался Эльдис вестником ее судьбы. Наверное, так оно и было.

— Собирайся, — сказал он ей. — На днях здесь будут фьялли. Мы едем к хёвдингу.

— Как — фьялли? — ахнула Гюда.

Немногочисленные домочадцы Грима столпились вокруг Гейра. Ему не слишком хотелось углубляться в воспоминания, и он в нескольких словах пересказал события последних дней. Его слушали в молчании.

— Я уверен, что Ингстейн хёвдннг соберет войско и мы разобьем фьяллей, — закончил Гейр. — Если едете с нами, то собирайтесь быстрее. Ждать некогда.

— А ты сильно повзрослел, — сказала вдруг Боргтруд, внимательно смотревшая ему в лицо во время рассказа.

Эльдис закивала: лицо Гейра, непривычно суровое, с маленькими жесткими складками в уголках рта и между бровями, казалось каким-то новым.

— Я теперь — старший брат, — угрюмо ответил он. — И единственный… Так вы едете?

— Мы не поедем, — подавляя вдох, Грим покачал головок. — Спасибо тебе, Гейр хёльд, но… Мы не слишком богаты, чтобы выжить в чужих местах. Мне некого дать в войско. У меня есть два молодых работника, но их убьют раньше, чем они поймут, в какой руке держать меч. Если фьяллям понадобится мой дом, ну, что же…

— Лучше нам умереть здесь, чем скитаться, — сказала Боргтруд. — А ее ты возьми.

Боргтруд кивнула на Эльдис, которая тревожно теребила в руках какую-то тряпку и переводила взгляд с одного говорившего на другого. Ей совсем не хотелось оставаться в доме, куда вот-вот придут фьялли. Разве для этого Вигмар когда-то не дал Хроару выбросить ее в лес? Разве для этого Гейр увез ее с кургана? Она хотела жить.

Гейр вопросительно посмотрел на нее. Пожелай и она умереть в родных местах, он не стал бы ее уговаривать. От всех потрясений и потерь чувство детской жалости притупилось, и самым справедливым в его глазах стало дать каждому возможность решать за себя самому.

Эльдис с лихорадочной поспешностью кивнула несколько раз, словно боялась, что Гейр откажется от нее.

— Я поеду, да, — торопливо сказала она. — Мне и собираться недолго. Чего мне собирать? Я сейчас! Сейчас!

Она засуетилась по дому, хватая то одну вещь, то другую, не зная, в какой мешок сунуть гребень и две-три рубашки, подаренные ей Боргтруд. Гюда пришла ей на помощь, и очень скоро Грим уже вывел из хлева небольшого, но крепкого пегого конька.

— Ой, что ты, оставь себе! — почти в ужасе ахнула Эльдис. Она понимала, какую ценность сейчас представляет любая здоровая лошадь.

— Возьми, — ответил Грим, седлая конька. — Иначе его возьмут фьялли. Для пахоты у нас еще есть Пятнашка… Если весной нам еще доведется пахать.

— Поехали, — хмуро сказал Гейр, опасаясь, что сейчас будет долгое прощание с разливанным морем слез. — А то не догоним.

Эльднс взобралась на своего Пегашку. Лнцо у нее было удивленное и растерянное. Она тоже понимала, что уезжает навсегда.

— Послушай, а твои родичи… — неуверенно начала она, выехав вслед за Гейром за ворота двора. — Они не подумают, что я привидение? Или не захотят меня… обратно туда?

Гейр хмуро мотнул головой:

— Что о том тужить, чего нельзя воротить? Моя мать тебя не тронет… Как-никак, я теперь старший мужчина в семье… Вообще старший.

Но встреча, которую им устроили на усадьбе Борг-мунда, превзошла все ожидания Гейра. Увидев рядом с ним Эльдис, фру Арнхильд изменилась в лице и изумленно вскрикнула, но быстро взяла себя в руки.

— Она живая? — деловито спросила она у сына. Гейр кивнул. Мать бросила на него короткий взгляд, и он проникся уверенностью, что она поняла все.

— Это хорошо, — неожиданно сказала Арнхильд. — Ты зря не веришь своим предчувствиям. Ты должен им верить! Они тебя не обманывают, и твои величайшие глупости оборачиваются величайшими удачами!

— А где тут удача? — озадаченно спросил Гейр. Он ожидал долгой брани, всевозможных попреков и собирался отвечать лишь угрюмым молчанием. К похвалам он не был готов!

— Только Один и Фригг знают, куда нам придется зайти и где мы найдем приют! — ответила Арнхильд и посмотрела на Эльдис. — А ведь отец этой козочки — знатный и могущественный человек!

— Что? — Гейр не понял. При упоминании отца Эльдис ему вспомнилось пожарище Серого Кабана. Какое уж тут могущество!

— Она ведь не дочь Хроара Безногого! — напомнила Арнхильд с таким торжеством, словно это было делом ее рук. — Ее отец — совсем другой человек. Даже она сама не знает, кто он! А я знаю! Может быть, он хоть отчасти заменит нам тех, кого мы потеряли!

— А нам можно туда идти? — спросила Рагна-Гейда, когда между деревьями опушки впереди стали видны знакомые ворота Гримова двора.

— Туда, я думаю, можно, — ответил Вигмар. — Грим не из тех, кто будет рад снять с меня голову и продать ее твоим родичам.

— Тогда пойдем, — подавляя вздох, сказала Рагна-Гейда. — Мне кажется, я целый год прожила в лесу.

— Хорошо бы, если бы прошел уже год! — для самого себя непонятно ответил Вигмар.

Они шагом проехали через опушку и постучались в ворота. Каждому из них следовало думать сейчас о своих родичах, о тех, на встречу с кем еще оставалась надежда. Но против воли оба они думали о другом: в последний раз они были у Грима и Боргтруд в тот самый день, когда заклинали Поющее Жало…

Ворота им открыла Боргтруд.

— Ну, вот! — удозлетворешю сказала она. — А эта глупая курица: фьялли, фьялли! Заходите.

— Какие фьялли? — от удивления Вигмар забыл даже поздороваться. И больше всего его удивило именно то, что Боргтруд не удивилась их появлению.

— А те самые, которые захватили усадьбу Стролингов. А может, уже и другие, я не знаю. Мы их ждем к себе в гости.

Рагна-Гейда вскрикнула.

— Ваши мужчины остались защищать усадьбу, а ваши женщины ушли к Ингстейну хёвдингу, — продолжала старуха, ведя обоих гостей в дом и обращаясь поочередно к тому и другому. — Мне это все рассказал твой младший брат, который вчера был у меня и забрал твою сестру.

— Гейр? — вскрикнула Рагна-Гейда.

— Эльдис была здесь? — одновременно воскликнул Вигмар.

— Да, — ответила Боргтруд обоим сразу. — Она жила у меня с тех пор, как он отбил ее у свартальвов и привез сюда. А потом ему выпало по жребию проводить женщин Оленьей Рощи в безопасное место, и он решил забрать Эльдис тоже. У тебя хороший брат, красавица. Он ничего не делает наполовину.

Рагна-Гейда не ответила. Она стояла у стены, прижимая руку к груди, и по лицу ее бежали слезы. На сей раз это были слезы облегчения: если бы ее спросили, кого из родичей она больше всех хочет увидеть живым, она выбрала бы Гейра. И если уж судьба решила оставить ей только одного из братьев, хорошо, что это Гейр!

А Вигмар молчал, не зная, как отнестись ко всем этим новостям.

— Значит, Эльдис у Стролингов? — переспросил он, не понимая, радоваться этому или огорчаться.

Это гораздо лучше, чем быть в Нифльхейме, и даже лучше, чем попасть к фьяллям. Но и Стролинги все же не были теми людьми, которым он охотно доверил бы свою сестру.

— Да, я же тебе говорю: он забрал ее еще вчера. Он сказал, что ночевать все они будут у Верзилы, но утром они собирались ехать дальше, к хёвдингу. Едва лн вы их там застанете. Впрочем, попробуйте. Ты ведь и сам не знаешь, на что способен.

Вигмар криво усмехнулся, и Рагна-Гейда мимоходом подумала, что эта усмешка становится ей привычна.

— Нет, добрая женщина, я теперь знаю, на что способен, — ответил Вигмар. — Я убил своего собственного вождя, которому клялся в верности, ради женщины из семьи моих кровных врагов. В древности были герои совершившие нечто подобное, но для полного сходства с ними мне нужно погибнуть как-нибудь по-особому ужасно. Наверное, это я тоже сумею сделать. А что мне еще остается?

— Ну, что ж! — насмешливо отозвалась Боргтруд, глядя на Вигмара с притворной проницательностью. — Каждый по-своему хочет прославиться!

— Прославиться! — Впгмар негромко засмеялся, и в этом смехе промелькнула искра безумия. — Если бы я хотел прославиться! Но я этого не хотел! Я хотел просто жить, как я сам хочу, хотел сам выбирать, кого мне любить. И старой славы мне было не нужно! Но ее-то я и получил! Никто не уйдет от того, что назначено! Я прославился так, что Сигурд и Сторкад позавидуют! Но только я сам себе совсем не завидую! Нисколько!

Вигмар смеялся, как одержимый троллями, и Рагне-Гейде стало страшно. Она подалась к Вигмару и положила руки ему на плечи.

— Не надо! — умоляюще воскликнула она, вглядываясь в заострившиеся, жесткие черты его лица и стараясь разглядеть того человека, которого любила когда-то. — Не говори так! Может быть, еще все сложится…

— Сложится! — с издевательским весельем передразнил Вкгмар, взяв ее за плечи и слегка тряхнув. —Все уже сложилось: мой отец лежит, и твой отец лежит, и парочка братьев, и Модвид, и Атли… Только нас с тобой не хватает! Недолго ты была замужем, о Хильд пламени моря! Ты погубила уже двух человек, которые хотели взять тебя в жены. Остался только я. Погуби меня. пожалуйста, я очень тебя прошу!

Р.агна-Гейда слушала эти безумные речи, и в глзах ее выступили слезы ужаса; весь мир с оглушительным грохотом и треском рушился вокруг лее. Не оставалось ничего: ни рода, пи любви; холодные волны захлестывали ее с головой, и ни обычай, ни сердце не помогали удержаться.

При виде ее слез Внгмар немного опомнился. Рагна-Гейда хотела отстраниться, но он с силой обнял ее, прислонил ее голову к своему плечу и прижался губами к ее волосам. Они пахли дымом и горьковатым духом палой листвы. Рагыа-Гейда затихла, а Вигмар глубоко вздохнул, стараясь прийти в себя и вернуть хоть немного из прежней бодрости и веры. Он тоже чувствовал, что они вдвоем стоят под лавиной обломков гибнущего мира. Вигмар не знал, чего желать, чего просить у богов и от чего отказываться. Среди разбитого на куски мира не угадаешь, что тебя погубит, а что спасет.

— Все не так уж плохо, — заметила Боргтруд. — У ее брата в руках твоя сестра, а у тебя — его. Ты можешь догнать Гейра и обменять одну на другую.

Вигмар молча кивнул. Образы будущего оставались скрыты густым туманом, и ему не хотелось даже ради сестры снова ехать куда-то, с кем-то встречаться, доказывать свою правоту, взыскивать за какие-то вины, размышлять о долге и чести. Он так устал от всего этого, что ему хотелось окаменеть и навсегда остаться стоять вот так, как сейчас, обнимая Рагну-Гейду и не думая, кто перед кем виноват.

Усадьба Перелесок, когда Вигмар и Рагна-Гейда добрались до нее, оказалась пустой и носила следы поспешных сборов. Приоткрытые створки ворот покачивались на ветру и равномерно, тоскливо поскрипывали.

— А там не может быть фьяллей? — боязливо спросила Рагна-Гейда, придержав коня шагов за двадцать до усадьбы.

— Нет. — Вигмар копотко качнул головой. — Там нет совсем никого, Я слышу.

Он действительно слышал: голос скрипящей двери был голосом покинутого и пустого дома.

Они въехали в ворота, оставили коней во дворе и прошлись но усадьбе. В хозяйском доме и в дружинном, в сараях и конюшнях было одно и то же: всюду валялись разбросанные вещи, всяческая утварь, клочки соломы и сена, рассыпанный овес. И ни единой живой души, если не считать двух или трех кур в курятнике. Должно быть, их не успели поймать в суматохе сборов.

— Ах, да! — вспомнила вдруг Рагна-Гейда. — Я не подумала раньше. Ведь Боргмунд Верзила с сыном тоже были на сва… ну, там. Я только сейчас вспомнила. Наверное, они тоже… А даже если и живы, то поняли, что оставаться здесь нечего…

— Это они верно поняли, — задумчиво согласился Вигмар. — Оставаться здесь теперь, я бы сказал, неумно… Это если сказать вежливо… Ладно! — Вигмар махнул рукой и вовремя вспомнил подходящую пословицу. — Что о том тужить, чего нельзя воротить! Иди, о Фрейя пряжи, в девичью и поищи там себе накидку. Едва ли здешние женщины успели забрать с собой все, что имели. И каких-нибудь рубашек… ну, чего там еще тебе нужно? Сейчас только Один и Фригг смогли бы тебе рассказать, скоро ли мы догоним твоих родичей и вообще попадем к людям, которые нам хоть чем-нибудь помогут. Так что будем надеяться на себя.

С этими словами Вигмар повернулся и пошел в дружинный дом с той же самой целью — пошарить по лежанкам и сундучкам в поисках чего-нибудь полезного. А Рагна-Гейда пошла в девичью. Пустой дом с раскрытыми дверями, разбросанными вещами, опрокинутыми лавками и неубранной золой в очагах почти не напоминал ту зажиточную усадьбу Перелесок, в которой она нередко бывала раньше. Но сейчас это было даже к лучшему. Подбирая разбросанное тряпье, Рагна-Гейда находила рубаху или платье, встряхивала, прикладывала к себе, чтобы убедиться, не мало ли и нет ли больших дыр, и откладывала подходящие в сторонку. Сказали бы ей раньше, что она станет копаться в чужих ларчиках и мешочках, радуясь каждому пустяку: иголкам и ниткам, гребешку с обломанным зубчиком, простым бронзовым застежкам на платье — не расхаживать же с теми золотыми, которые украшали ее свадебный наряд! Был, правда, в глубокой древности один такой герой, которому под старость надоело жить и он вышел прогуляться с золотой гривной на шее, надеясь встретить грабителя. Но Рагна-Гейда была не такова: выжив среди огня, она теперь хотела жить дальше. Так, веретено ни к чему, а вот пара крепких башмаков очень даже пригодится… даже с ремешками, какая удача! Хорошо бы еще ножницы найти… Ну, ладно, можно и ножом отрезать, если что… За последние сутки в душе Рагны-Гейды произошел перелом: она привыкла к мысли, что прежний ее мир разрушен и не вернется. Конечно, высокородной деве из усадьбы Оленья Роща не пристало рыться в чужих обносках, но ведь усадьбы Оленья Роща больше нет, так о чем здесь говорить?

— Нам не помешала бы третья лошадь, — заметил Вигмар, созерцая довольно приличную кучу тряпья и прочих пожитков, которые, по мнению Рагны-Гейды, могли пригодиться в дороге. На самом верху кучи, как поминальный камень на вершине кургана, возвышался небольшой железный котел с цепями, чтобы вешать над очагом. — Правда, ты такая легкая, что на твою лошадь можно нагрузить еще столько же… Я там нашел мешок вяленой рыбы и полмешка ячменя. Но, пожалуй, жернова мы не будем брать? Боюсь, нам не встретится великанша, которая согласится их повертеть.[44]

— Смеешься? — Рагна-Гейда покосилась на него с недоверчивой обидой. — Я и не думала тащить сюда эти жернова, они просто лежали на полу.

— Смеюсь! — со вздохом согласился Внгмар. — А что нам еще остается? А вот котел мы действительно возьмем.

Таким образом, с усадьбы Перелесок Вигмар и Рагна-Гейда уехали уже гораздо богаче, чем приехали. «Мы им заплатим, если догоним, — утешала себя Рагна-Гейда, думая о хозяевах усадьбы. — В моем свадебном наряде было не меньше пяти марок золота. На него можно купить стадо коров». Впрочем, она понимала, что в такое время, как теперь, ячмень будет дорожать, а золото — дешеветь. Трех забытых хозяевами куриц они тоже взяли. «Не оставлять же фьяллям!» — мудро заметил Вигмар, и на душе у Рагны-Гейды сразу полегчало. Им обоим делалось легче, когда они думали о простых вещах и забывали о том, что с ними случилось. Раны души похожи на раны тела: их следует прикрыть, перевязать и предоставить жизненным силам природы делать свое таинственное непостижимое дело заживлении. А потом однажды найдешь на месте зияющей кровавой раны гладкую свежую кожу. А шрамы… Они и на разбитой коленке остаются, не только на душе.

После полудня Вигмар и Рагна-Гейда въехали в узкую длинную долину, ведущую прямо на юг, что сейчас было не только удобно, но и прямо-таки необходимо. Здесь было уже достаточно далеко от родных мест, и Рагна-Гейда не знала, как называется эта долина. По обеим сторонам темнел неприветливый еловый лес. Наверняка за темно-зелеными развесистыми лапами скрывается болотистая земля, поросшая высокой, жесткой, высохшей до белизны травой.

Вдруг Вигмар резко натянул поводья и сделал Рагне-Гейде знак остановиться. Он услышал… нет, не услышал, а каким-то звериным чувством почуял впереди людей. Много-много чужих людей.

— В лес! — вполголоса приказал он и повернул коня к ельнику.

Рагна-Гейда послушно последовала за ним. В груди ее зашевелилось что-то холодное: она старалась держать себя в руках и не поддаваться страху, просто закрыть дверь и не пускать его в сознание, но он стучался слишком настойчиво.

Заехав на несколько шагов в глубь ельника, Вигмар соскочил с коня и забросил повод на сучок.

— Сиди здесь, — шепнул он. — Я пойду посмотрю.

«Не ходи!» — хотела попросить Рагка-Гейда, потому что слишком страшно было оставаться одной, но не попросила. Вигмар лучше знал, что делать.

Но не успел он сделать и двух шагов, как еловые лапы впереди закачались, обозначая чье-то движение, и из-за толстого бурого ствола показалась человечоская фигура. Вигмар мгновенно выставил вперед копье и приготовился к защите; натолкнувшись взглядом на: сверкающий наконечник Поющего Жала, человечек замур, в ужасе выпучив глаза и нелепо подняв перед грудью ладони. Он был один и вид имел вовсе не воинственный.

— Тьфу, ты! — с досадой и облегчением выбранился Вигмар, разглядев своего «противника».

Тот оказался маленьким и щуплым, его морщинистое коричневое лицо заросло жидкой бородкой, и трудно было определить, сорок ему лет или шестьдесят. Одет он был бедно, а коротко, неровно обрезанные пегие волосы недвусмысленно указывали на то, что это раб. Из оружия при нем был короткий нож, больше подходящий для потрошения рыбы, чем для драки.

Несколько мгновений человечек не дышал, впившись в лицо Вигмара расстерянным и испуганным взглядом, а потом перевел дух.

— А.,, я… — начал он, сам, как видно, не зная, что бы такое убедительное сказать для начала.

— Ты кто такой? — Вигмар не зря славился как хороший скальд и подходящие слова нашел быстрее.

— Не ходи туда, Вигмар хёльд, — сказал в ответ человечек и поправился, бегло глянув на Рагну-Гейду: — Не ходите. Там рауды.

Язык его еще немного заплетался, но видно было, что Вигмара он испугался только от неожиданности и настоящий его страх остался позади.

— Где? — спросил Вигмар. Рагка-Гейда осторожно тронула лошадь и подъехала поближе.

— Там. — Человечек махнул рукой назад, к перевалу долины. — Там рауды, большая дружина, человек сто или сто пятьдесят.

— А нe десять пли пятнадцать? — па всякий случай уточнил Вигмар.

— Нет, я много лет пасу скотину и умею считать, — не обидевшись, заверил человечек. — Вернее, пас… Мы из усадьбы Березовый Склон…

— Далековато же вы зашли! — сказала Рагна-Гейда. Она не знала, где находится усадьба Березовый Склон, но поблизости не виднелось ни одной березы.

— Верно, йомфру, мы шли целую ночь и все утро, — грустно кивнул человечек. — Мы шли бы и дальше, но те рауды перерезали нам путь. Наверное, им не нужны два жалких раба, но мы решили посидеть в лесу, пека они проедут.

— А где второй? — спросила Рагна-Гейда.

— Куда они двигаются? — одновременно с ней спросил Вигмар.

— Оки едут к Соколиному Логу, — ответил человечек сначала Вигмару, а потом обернулся и позвал: — Гроди! Иди сюда! Нечего бояться, это Внгмар хёльд из Серого Кабана!

Вигмар был удивлен, но и не смог сдержать усмешки: очень многие не согласились бы, что если рядом Вигмар хёльд пз Серого Кабана, то можно ничего не бояться! Впрочем, откуда двум чужим рабам знать, что он объявлен вне закона? Едва ли хозяин брал их с собой на тинг — туда берут не худосочных пастухов, а хирдманов.

— Откуда вы его знаете? — тем временем Рагна-Гейда задала тот самый вопрос, который хотел задать он сам,

— Мы видели Вигмара хёльда в… в разных местах. В гостях у разных людей, — ответил человечек.

Тем временем из-за елового ствола показалась еще одна фигурка. Тощенький невысокий паренек лет пятнадцати был бледен, гладкие жидкие волосы падали на лицо и почти прикрывали глаза. Он как-то сжимался, словно хотел стать еще меньше, и явно не смел прямо смотреть на Вигмара и Рагну-Гейду.

— Зто Гроди, мой сын, — пояснил человечек. —А меня зовут Борре.

— Что-то у него малоподходящее имя, — заметила Рагна-Гейда.[45]

— А наш хозяин считал, что наоборот.

— А кто он, ваш хозяин, и что с ним? — спросил Вигмар, пока Рагна-Гейда со смесью жалости и брезгливости рассматривала мальчишку.

— Его звали Альверат Кость. Но я боюсь, что это имя мертвеца, так что не стоит его называть без нужды, — с тихой печалью произнес Борре. — Он был на свадьбе в Кротовом Поле, но назад приехал один хирдман— Он не знал, жив ли хозяин, но зато видел, как утром туда к пожарищу приехали рауды и фьялли. Хозяйка приказала собираться, но нам с Гроди не хватило лошадей, да и кому мы нужны… Ты ведь не прогонишь нас, Вигмар хёльд? — Борре с надеждой посмотрел на Вигмара.

— Откуда и куда я вас прогоню? — удивился Вигмар. — Идите куда хотите, мне-то что?

— Мы хотим пойти с тобой, — пояснил Борре.

— С чего это вдруг?

— Потому что наш хозяин мертв, я же говорю. А мы не знаем, куда нам деваться. Мы будем делать все, что ты прикажешь! — поспешно заверил он, приняв удивление Вигмара за колебание. — И мы знаем здесь все тропинки, мы выведем тебя куда ты захочешь.

— Знал бы я, куда я хочу! — проворчал озадаченный Вигмар. Его природная недоверчивость была обострена, что понятно, до предела, и хотя два раба не казались особенно опасными, он все же предпочел бы обойтись без них.

— Может, возьмем? — неуверенно предложила Рагна-Гейда. — Не знаю, как ты, но я никогда тут не была и ничего не знаю.

Борре смотрел на Вигмара глазами голодной собаки, подросток жался к его плечу, застенчиво пряча лицо.

— А почему вы решили прибиться именно ко мне? — спросил Вигмар. — Разве вы никого больше не встречали?

— У других есть свои рабы, — пояснил Борре, угадав, что решение Вигмара склоняется скорее в его пользу. — А, кроме того, я немало слышал о тебе. У тебя так много удачи, что уж с тобой мы точно не пропадем. Но ты не думай! — поспешно заверил он, испугавшись, как бы их не сочли «прожорливыми» на чужую удачу. — Много ли надо двум рабам?

Вигмар опасался, что нежданное приобретение двух рабов заставит их ехать гораздо медленное, поскольку лошадей для Борре и Гродн взять было негде. Но весь этот день им все равно пришлось двигаться по лесу, где вскачь не помчишься, так что они немного потеряли А польза от Борре и Гроди появилась почти сразу же они знали в здешнем лесу один крошечный дворик, где можно было переночевать.

— В таком лесу его не найдут никакие фьялли и рауды! — уверял Борре по дороге и был совершенно прав. Да и зачем он им? Старой Ауд не слишком повезло: она прожила там семьдесят лет, но так и не разбогатела.[46] У нее двух одеял никогда не было.

— Ничего, одеяла у нас есть свои, — утешил его Вигмар. — Даже на вас хватит. Главное, чтобы у этой вашей Ауд была крыша и очаг.

— А дров мы натаскаем! — тоненьким голосом заверил Гроди. И это был первый раз за весь день, когда он осмелился подать голос. (Как выяснилось потом, они с Борре считали Вигмара не просто любимцем Грюлы, а самой Грюлой, для каких-то таинственных целей принявшей человеческий облик.)

Хозяйке лесного дворика Ауд действительно не слишком повезло: низкорослая старуха с огромным выпирающим из-под накидки горбом была не только бедна, но еще и глуха, как еловая колода. За семьдесят лет она, похоже, разучилась удивляться, поэтому всего лишь поморгала красными морщинистыми веками, глядя на нежданных гостей, повернулась и ушла в дом.

— Ой! — в ужасе вскрикнула Рагна-Гейда и вцепилась в руку Вигмара. — Да у нее на загривке растет мох!

— Это просто медвежья шкура позеленела от старости! — успокоил ее Вигмар. — Не бойся. Когда ляжем спать, я положу рядом с тобой мое копье, и она к тебе не подойдет.

— А к тебе?

— А для тебя это важно?

Рагна-Гейда хотела что-то сказать, но только подавила вздох и отвела глаза. И Вигмар потянул ее за руку в дом; сейчас было не время и не место рассуждать, дороги ли они друг другу и насколько. Сам Вигмар еще не понял, живы ли в нем какие-нибудь остатки прежней любви. Конечно, он не мог обвинять Рагну-Гейду в смерти своего отца, но все прошедшее, кровь их родичей и нарушение клятвы верности вождю, проложило между ним и всем родом человеческим слишком глубокую пропасть. И Рагна-Гейда тоже была на другом ее краю.

В темной тесной избушке была одна короткая лавка, несколько мешков по углам и пара глиняных горшков и плошек возле очага. Входя в низкую дверь, Вигмар задел наконечником копья притолоку. В избушке раздался гулкий звон; он упал в тишину, как камень в воду, раскатился по углам и не сразу затих. Рагка-Гейда вздрогнула, Борре охнул и остался с раскрытым ртом, Гроди спрятался за отца. А Вигмар смотрел на Поющее Жало с досадливым недоумением, как на живого человека, который придумал что-то некстати. Ему хорошо помнился этот звук, отмечавший последние дни жизни Эггбранда и Модвида. Но здесь, в лесной глуши, имея за спиной Рагну-Гейду, Вигмару совсем не хотелось драться.

Хозяйка волокла в самый дальний угол ворох веток и вытертых шкур, служивших ей постелью. При звоне копья она замерла, подняла голову, заморгала, щуря и без того пропавшие в морщинах глаза, стараясь разглядеть Поющее Жало.

— Давно не было у меня гостей, — тихим скрипучим голосом обронила она, словно только что заметила пришельцев. Вигмар бросил взгляд Рагне-Гейде. На их приветствия старуха не ответила ни словом. Кок видно, она слышала только Поющее Жало.

— Про фьяллей она, конечно, и не слыхала! — проницательно заметил Вигмар. — Не будем пугать старушку?

— Она вообще не слыхала, что на свете есть такое племя! — уверенно добавила Рагна-Гейда. —А испугать ее не удастся никому. Даже если явится парочка троллей с зеленым мохом вместо волос.

— А йомфру ясновидящая? — с простодушной радостью спросил Борре.

— Почему? — не поняла Рагна-Гейда. — Я умею гадать по рунам.

Вигмар бросил на нее взгляд, полный странной смеси насмешки и сожаления. И Рагне-Гейде вдруг стало неуютно.

Быстро темнело. Гроди сразу пристроил к очагу котел с водой. Борре притащил из леса охапку хвороста больше себя самого, и принялся варить похлебку из рыбы с ячменем. Старуха молча наблюдала за незваными гостями, но не говорила им ни слова. Рагна-Гейда старалась на нее не смотреть: от тусклого взгляда хозяйки ей становилось не по себе.

— Кто-то идет, — сказал вдруг Вигмар. Трое остальных вздрогнули, Борре застыл с поднятой ложкой, которой собрался мешать похлебку. — Я слышу на тропе конский топот.

— Но это не тролли? — шепнул Гроди, и Рагна-Гейда подумала то же самое.

— Сейчас узнаем, — невозмутимо пообещал Вигмар и встал возле двери, держа наготове Поющее Жало,

Замерев кто где сидел, гости старой Ауд ждали. Перед избушкой остановился, как казалось, целый отряд: стучали копыта, звенели сбруи. В домик залетали обрывки голосов. И у Рагны-Гейды немного отлегло от сердца: выговор был квиттинский.

— Эй, есть тут кто-нибудь живой? — крикнули снаружи, и увесистый кулак постучал в дверь.

— Тут живут люди или тролли? — подхватил другой голос, помоложе.

— Открывайте, мы сейчас не в том настроении, чтобы ждать до самой весны!

— А сами-то вы люди или тролли? — осведомился из-за двери Вигмар.

— Однорукий Ас! — возмутились снаружи сразу три или четыре мужских голоса. — Это уже наглость!

— Значит, не тролли! — сделал вывод Вигмар. —Чего вы хотите?

— Мы хотим переночевать под крышей. И хотелось бы — у огня! — заявил густой и решительный мужской голос. — Но мы никого не тронем, если не тронут нас! Слово Гуннвальда Надоеды из усадьбы Речной Обрыв!

— Что Надоеда — это похоже! — согласился Вигмар. — Ну, что ж: раз уж мы сами навязались в гости без приглашения, то мы не в праве отказывать в гостеприимстве и другим.

— Может, не надо? — шепнул Гроди, забившийся в самый темный угол.

— Они все равно войдут! — сказала ему Рагна-Гейда, стараясь, чтобы голос звучал твердо. — Так что лучше их не злить.

Вигмар тем временем открыл дверь и шагнул назад, держа копье наготове.

Наконечник почти уперся в железный умбон огромного ярко-красного щита, предусмотрительно выставленного вперед первым из гостей. Через порог шагнул рослый бородач с высоким залысым лбом и заметной горбинкой на носу, какие остаются после перелома. Длинный старый шрам пересекал его лоб и ломал пополам одну из густых кустистых бровей. «Крепкий же у него череп, если уцелел после такого удара!» — мельком отметил про себя Вигмар.

— Переночевать под крышей — это так понятно! — приветствовал он гостя. — Особенно когда до Середины Зимы осталось чуть больше месяца.

Бородач глянул на него поверх кромки щита, густо усаженной железными заклепками.

— Приятно поговорить с умным человеком! — одобрил он и опустил щит. — Да, не слишком-то здесь просторно!

— А сколько вас? — деловито спросил Вигмар, словно ему предстояло взимать плату за постой.

— Ровно десять человек. Правда, двое еще совсем маленькие.

Вскоре в тесном домике можно было повернуться лишь с известным трудом. Среди приехавших оказалось Шесть мужчин во главе с Гуннвальдом, две женщины и двое детишек. Увидев последних, Рагна-Гейда совсем успокоилась: разбойники и прочие дурные люди не таскают с собой жен и детей. Вигмар мог бы заметить ей, что в такое время многие мужчины без колебаний убили бы чужую женщину, чтобы добыть хлеба для своей, но он не собирался пугать ее такими предостережениями.

— Издалека ли идете? — спросил Вигмар, когда все более-менее разместились вокруг маленького очага и тянули к огню озябшие руки.

— Идем два дня, — охотно пояснил Гуннвальд. Несмотря на устрашающий вид, он не отличался угрюмостью и был довольно разговорчив. — А далеко ли ушли — спроси о чем-нибудь другом. Мы даже не знаем, где мы сейчас.

— А как же вы нашли этот дом?

— Нашли! — Гуннвальд хлопнул себя по колену и гулко хохотнул. — Чтобы мои враги так находили свои дома! Тролли кружили нас по этому троллиному лесу целый день! Мы уже собирались ночевать под елками, но тут Гьёрдис учуяла дым.

Гуннвальд кивнул на одну из своих женщин. Сидя в уголке, та уже беседовала с Рагной-Гейдой. На коленях у нее спал двухлетний ребенок, накормленный кашкой из размоченного в теплой воде хлеба. Это был не ее ребенок, но где его мать, никто не знал.

— Рауды выпустили всех рабов и женщин, когда хотели поджечь усадьбу, и всех, кто согласился им сдаться, — рассказывала Гьёрдис. — Они вышли, а я не пошла — кто-то же должен был их перевязывать, — сна кивнула на мужчин возле очага, делая лишним вопрос, все ли пожелали выйти и сдаться. — А потом усадьба загорелась… Хорошо, что у нас одна стена была coвсем ветхая. Она выходит… выходила к Бликэльвену, прямо на обрыв. Подойти оттуда невозможно, потому ее сто лет не чинили. Когда усадьба загорелась, мы все туда прыгнули. Нас было больше, человек пятнадцать или даже восемнадцать. Эго с самого начала. Рауды стреляли в нас, наверное, кто-то утонул… Да, Сэмунд утонул, я видела. А мы выплыли — я и еще шестеро. Потом мы нашли в лесу Хладгуд с детьми. Это мальчик Арнора и Альбин, но мы их не видели больше…

Это был не слишком связный и внятный рассказ, и именно поэтому Рагие-Гейде казалось, что она вполне представляет себе произошедшее с усадьбой Речной Обрыв. Едва ли она оказалась бы толковее, рассказывая о пожаре Кротового Поля!

— Я не хотела с ними идти, — со вздохом добавила Гьёрдис, как будто признавалась в тяжком преступлении. — Я приношу неудачу. Но Гуннвальд сказал, чтобы я шла и несла Билле. Мы его зовем Билле, потому что он еще не разговаривает, а только бормочет. А Гуннвальд — он мой родич. Он отец моего первого мужа.

— Первого? — переспросила Рагна-Гейда. На вид Гьёрдис была не старше ее самой, но на ее голове серело вдовье покрывало.

— Да, я была замужем два раза. Мой первый муж погиб в море еще два года назад, а второй, Бьярни, прошлой зимой. Мы и года не прожили вместе.

— Ты принесла им удачу, — сказал Вигмар, оторвавшись от беседы с Гуннвальдом. — Оба они погибли в битве, а не зачахли на соломе. Оба они в Валхалле и вовсе не думают, что выбрали плохую жену!

— Сразу видно понимающего человека! — одобрил Гуннвальд. — Вот и я ей то же говорю. А она чего придумала! Пойду, говорит, к раудам, пусть у них будет моя неудача!

Рагна-Гейда и Вигмар обменялись многозначительным взглядом. Каждый из них мог бы сказать о себе то же самое.

Укладываясь спать, гости старой Ауд заняли лежанками из еловых лап весь пол, не оставив свободного пространства даже на ширину ладони, Выполняя свое обещание, Вигмар устроил Рагну-Гейду возле самой стены, подложил ей под бок Поющее Жало, а с другой стороны устроился сам.

— Ты это нарочно? — шепнула Рагна-Гойда, стараясь получше подоткнуть вокруг себя медвежью шкуру из «наследства» Боргмунда Верзилы.

— Что — нарочно? — не понял Вигмар.

— Повторяешь еще один подвиг Сигурда[47].

Вигмар только вздохнул. Все бы его подвиги были такими!

— Смеешься? — с горестным упреком шепнул он в ответ.

— А что нам еще остается делать? — грустно ответила Рагна-Гейда. — Сам же говорил…

Утомленные холодом и долгой дорогой товарищи Гуннвальда уже посапывали, когда один из хнрдманов поднялся и, осторожно перешагивая через лежащих, направился к двери.

— Я бы на твоем месте, Олейв, не отходил далеко, — громким шепотом предостерег его Гуннвальд. — Здешняя старуха, по-моему, знается с троллями. Неплохо бы на ночь надеть ей мешок на голову. Мне не слишком нравятся это место.

— Мне тоже, но если я не выйду, то это место будет нравиться нам еще меньше! — отшутился Олейв, высокий худощавый человек лет тридцати с небольшим. У него было вытянутое лицо с длинным носом, рыжеватая бородка, а колпак из толстой грубой шерсти он не снял длже на ночь.

Противно скрипнула дверь, Олейв шагнул за порог и исчез. В дверь тянуло холодом осенней ночи, настоянным на запахе мокрой еловой хвои. Прошуршала ветка. Потом вдруг раздался сдавленный короткий вскрик.

Гуннвальд мгновенно оказался на ногах и метнулся к двери. Вигмар схватил Поющее Жало и едким прыжком оказался за порогом. Чудо, что ему удалось ни на кого не наступить.

При свете ущербней луны Вигмар и Гуннвальд сразу увидели какое-то большое и расплывчатое черное пятно, катавшееся по земле в пяти-шести шагах от дверей. До людей доносились жутковатые звуки: хрип, сдавленные вскрики, рычание и сопение. «Медведь!» — подумал Впгмар. И вдруг рука его, державшая Поющее Жало, сама собой взметнулась, замахнулась, и копье, как змея на добычу, метнулось в темноту. Оно буквально вырвалось из руки Вигмара, и его обдало ужасом: оружие, которое он привык считать своим, зажило своей собственной жизнью. «Ты что? — истошно крикнул голос в сознании Вигмара. — Темно же, в парня попадешь!» Но было поздно.

Длинный наконечник копья сверкнул золотистой молнией в отсветах ночного неба и ударился во что-то. Густой сноп багрово-золотистых искр взлетел во тьме и погас. К небу взмыл пронзительный леденящий вой, бросивший в темный лес сотни отзвуков и отголосков. Вигмар и Гуннвальд против воли подались назад; никакой медведь так выть не мог, совсем рядом с ними подавал голос чужой, неживой мир.

Рычание и сопение утихло. С места схватки теперь долетали всхлипы, хриплый надрывный кашель и постанывание.

Все произошло так быстро, что люди в доме едва успели подняться и добежать до дверей.

— Огня, огня давайте! — опомнившись, заревел Гуннвальд и устремился вперед. — У-у-ув-ф! — вдруг взвыл он. — Троллиный камень!

Хирдманы несли из дома факелы к пылающие головни. Вигмар подошел к Гуннвальду и замер, присвистнув от изумления. Олейв лежал на земле, его рубаха и неподпоясанная накидка были разорваны на груди, и не просто разорваны, а располосаны на мелкие клочки. А рядом с ним виднелся продолговатый черный камень размером с овцу. Подъезжая к дому Ауд в сумерках, Вигмар не видел здесь никакого камня. А сейчас он был, и в его боку торчало Поющее Жало, погруженное почти на всю длину наконечника.

Хирдманы с факелами окружили их, кто-то поднимал Олейва, кто-то изумленно рассматривал камень.

— Вот это копье! — восхищенно протянул Гуннвальд. — Даже камень бьет! Сорок шесть лет живу — такого не видел. Свартальвы ковали?

— Похоже на то, — озадаченно потирая щеку, отозвался Вигмар. — Я как-то не догадался спросить…

— У кого?

— У бывшего хозяина.

Гьёрдис тем временем присела возле Олейна и осматривала его раны. Его лицо, горло и грудь были покрыты длинными глубокими царапинами, разорванную одежду запятнала кровь, серые глаза почти вылезали из орбит, а шерстяной колпак пропал куда-то. Дрожащими руками он хватался за грудь, точно хотел убедиться на месте ли сердце.

— Оборотень! — еле выговорил наконец Олейв, судорожно сглатывая и кривясь от боли. — Я вышел… Он набросился… Как медведь… Шерсть… Клыки… Вонючий.,. В горло хотел… И вдруг ударило — и он в камень… Хорошо, что я был сверху — а то бы раздавил! Воды дайте!

— Говорят же умные люди: не оставляй копье в теле врага! — глубокомысленно сказал Вигмар, рассматривая Поющее Жало.

До него наконец дошло, что здесь случилось. Есть много рассказов о волшебном оружии, которое обращает всякую ночную нечисть в камень, поскольку несет в себе небесный огонь. А копье сидело в камне так прочно, как будто выросло из него. И еще не настолько созрело, чтобы отломиться.

— Теперь не вытащить? — сочувственно спросил один из хирдманов, Арингард.

— Нe попробуешь — не узнаешь, — вздохнул Вигмар и взялся за древко.

Нельзя сказать, чтобы Поющее Жало легко вышло из камня, но оно оттуда вышло. Подняв наконечник, Вигмар внимательно осмотрел его: ни царапин, ни зазубрин.

— Ведь Грюла сказала, что оно теперь твое, — проговорила Рагна-Гейда. Вслед за мужчинами и Гъёрдис она тоже вышла из дома и потихоньку пробилась в cередину тесного кружка. — А значит, оно всегда вернется к тебе.

— Хотел бы я знать, кого я убил, — сказал Зш v.:p, переиодл взгляд с копья на камень.

В сто черном боку заметна была глубокая у.' щель.

— А здесь такие водятся, — сказал Борре, смирно стоявший позади всех. — То ли совсем дикие тролли, то ли помесь троллей с медведями. Их у нас зовут просто люрвигами — «лохматыми». Но раньше они не кидались на людей. Наверное, он очень сильно оголодал.

— А у тебя копье заклятое? На нечисть? — спросил Гуннвальд, глядя на Вигмара с гораздо большим уважением, чем раньше.

— Да, пожалуй. — Вигмар пожал плечами. — Оно сначала принадлежало одному зловредному мертвецу… а потом перешло ко мне, когда я отрубил ему голову.

— Да пойдемте же в дом! — позвала Гьёрдис, сидевшая на земле возле Олейва. — Поднимите его! И воды! Хладгуд!

Олейва отвели в избушку. Он не был серьезно ранен, только никак не мог прийти в себя: осоловело ворочал глазами, хватался за грудь и просил пить.

— Все равно мы теперь скоро не заснем, — сказал Стейнмод Две Стрелы. Ему было лет двадцать восемь, он был невысок ростом, но широкоплеч, плотен и круглолиц. Его брови двумя тонкими стрелками поднимались от переносья вверх, за что он и получил свое прозвище. — Ты бы рассказал нам эту сагу… Про мертвеца.

Все остальные смотрели на Вигмара выжидательно и настороженно.

— Приятно знать, что рядом есть человек, умеющий одолевать нечисть! — поддержал товарища Гуннвальд.

Понимая, что покоя все равно не видать, Вигмар неохотно принялся рассказывать. Рагна-Гейда слушала вместе со всеми, и в памяти ее оживало прошедшее: тот пир, на котором Вигмар подбил ее братьев раскопать курган, и как Гаммаль-Хьёрт ходил ночами вокруг их дома, и как они с Вигмаром заклинали копье… Это были слишком опасные воспоминания: слишком много они воскрешали того, что должно быть навеки погребено. Рагна-Гейда смотрела на прошлое как бы издалека, и ей казалось, что к нынешней ее жизни все былое уже не имеет отношения. Все, кроме Вигмара. Он был всегда и останется навсегда.

— Так это, выходит, правда? — сказал Гуннвальд когда Вигмар кончил. — У нас один человек говорил.. Ну, слухи-то ходят быстрее огня по сухой траве, тем более когда речь идет о золоте… Так вот, у нас в Речном Обрыве был один мудрец… То есть, подраться он тоже был не дурак, но и будущее знал так хорошо, как иной и прошлого не помнит. Глюм его звали. Так он говорил: Квиттинский Север будет благополучен, пока золота не трогают. А как тронули, растащили — все, пропала наша удача. Выходит, так и есть.

— Может, в этом есть правда, — согласился Вигмар. — Но если бы курган не трогали, то это копье сейчас лежало бы под землей. И кое-кого здесь сожрал бы дикий тролль. А мне думается, что и против фьяллей это копье послужит неплохо. Если сила есть — глупо позволять ей пропадать под камнями.

В домике стало тихо, только потрескивал огонь и старая Ауд ворочалась в самом дальнем углу.

— Теперь я вспомнил, почему твое имя показалось мне знакомым, — сказал Стейнмод. — Это ведь тебя на Остром мысу объявили вне закона?

— Меня, — спокойно согласился Вигмар. — Вас это беспокоит?

— Пусть тролли беспокоятся! — отрезал Гуннвальд. — У нас хватает своих забот, чтобы еще волноваться о чужих. Мы знать не знаем этого Кольбьёрна. Пусть бы ты перебил хоть всю его семью…

— Осторожнее! — предостерег Вигмар. — Вот эта береза нарядов — его дочь.

— Кто? — Гуннвальд обернулся и уставился на Рагну-Гейду, как будто увидел ее впервые.

Она на миг опустила веки, подтверждая сказанное.

— И она теперь идет вместе с тобой? — уточнил Гуннвальд, как будто сам не видел. — И не пытается зарезать ночью? Да-а! — удивленно и уважительно протянул он. — Я бы сказал, что ты очень удачливый человек.

— Ты волен говорить все, что хочешь, — заметил Вигмар. — Но я сам о себе этого не сказал бы.

Гуннвальд помолчал, оглядел своих людей, потом кашлянул.

— А я вот что подумал, — начал он. — Вы ведь идете к Ингстейну хёвдингу?

Вигмар кивнул.

— И мы туда идем, — продолжил Гуннвальд. — Только дороги не знаем. Мне думается, нам с вами стоит идти вместе. Так надежнее, верно? У тебя копье, а мы… Мы тоже кое-чего можем.

— А вы не боитесь… Ведь можно сказать, что из-за меня Квиттинский Север растерял золото и утратил силу? — спросил Вигмар. Ему самому это пришло в голову только что, и он еще не успел обдумать, насколько эта мысль верна. — Вы не боитесь, что на меня легло какое-нибудь проклятие?

— Если у того оборотня и есть какой-нибудь наследник, то это скорее ты, чем кто-нибудь другой, — заметил Стейнмод. — Копье слушается тебя.

— Слушается, — проворчал Вигмар, вспомнив, как стремительно и легко Поющее Жало впилось в горло Модвиду. — Вам ведь еще не все мои подвиги известны.

— Да нам и не надо их знать! — Гуннвальд решительно отмахнулся. — Чего бы ты ни натворил — ты жив, а это уже большая удача. Поделись с нами этим — пусть все эти мужчины, женщины и дети останутся живы и невредимы. А больше сейчас ничего и не надо.

Вигмар помолчал. Нельзя сказать, чтобы он думал: слова Гуннвальда просто отстаивались в его голове. Может быть, в этом есть правда. Может быть, в такое время понятия о чести ке нужны: выжить бы, и слава великим богам.

— Ну, что же! — сказал он наконец. — Раз пришло такое время, что на нас поднялись разом два чужих племени и свои собственные тролли в придачу, то добрым людям только и остается, что покрепче держаться друг за друга.

— Мудрый правду без подсказки скажет! — с удовлетворением отметил Гуннвальд и прямо над пламенем очага протянул Вигмару свою огромную, как лопасть весла, ладонь.

И Вигмар подал ему свою. Раз они любят одни и те же пословицы, то столкуются наверняка.

Добравшись наконец до усадьбы хёвдинга, Стролинги не застали там самого Ингстейна. Гейр ожидал этого — во время войны место мужчины и вождя где угодно, но только не дома, — и все же был разочарован. Усадьба была набита людьми, вокруг нее во все стороны тянулись ряды землянок, выдыхающих дым из низких входных отверстий. Все, кто хотел драться с раудами или вынужден был бежать из родных мест, ожидали хёвдинга, но сам Ингстейн со своей дружиной застрял где-то там, возле границы. Как хотелось Гейру быть рядом с ним!

Из всей семьи Ингстейна дома оказались только женщины и его старший брат, Хёгстейн Однорукий. Его еще звали Маленьким Тюром, поскольку он потерял в какой-то давней битве именно правую руку.

— Конечно, Ингстейн возьмет тебя в дружину, когда вернется! — уверенно сказал Хёгстейн Гейру. Он казался даже удивленным, что ему задали такой вопрос. — Кого же брать, как не таких, как ты! А пока он не вернулся, может быть, ты мне расскажешь, что творится в приграничных землях? А то я в последние дни слышал только бабьи вопли и ни одного толкового рассказа.

Да, Гейр знал, что творится в пограничных областях. По пути сюда Стролингам пришлось повидать немало усадеб, покинутых хозяевами, несколько разграбленных, несколько сожженных. Два раза они натыкались на раудов, но удачно уходили от погони: малочисленные отряды пришельцев не решались преследовать беглецов в незнакомых лесах. Рауды наступали так быстро, как будто хотели пройти весь Квиттинг, не oстанавливаясь. И пока у них получалось. Благодаря «подвигу» Модвида Весло жители приграничных областей не смогли сопротивляться и рауды сумели вбить клинья своих дружин далеко на юг. Теперь даже те хёльды, что не был на злополучной свадьбе, не могли объединиться для отпора, искали друг друга, а натыкались на payдов. Боясь быть перебитыми поодиночке, даже способные сражаться были вынуждены бежать па юг, увеличивая всеобщий страх и растерянность.

— Мы наткнулись на раудов вчера вечером, — закончил Гейр свой короткий и безрадостный рассказ. — Их было всего-то человек тридцать, так что мы их всех перебили. Но, может быть, другие пойдут их искать, так что стоит приготовиться к битве прямо здесь. Мы бежим от войны, но она догоняет.

Это была чистая правда: за время бегства к Стролингам присоединилось население нескольких усадеб, начиная с домочадцев Боргмунда Верзилы, так что Гейр привел к усадьбе хёвдинга целую дружину, где было почти сорок мужчин, способных носить оружие. И уж Гейр не упустил случая посчитаться хоть с кем-то из врагов! Оружие убитых, лошади и кое-что из награбленного раудами добра подтверждало правдивость рассказа. Впрочем, Хёгстейн Однорукий в ней не сомневался.

— Я хорошо знал твоего брата! — с одобрением сказал он и положил руку на плечо Гейру. — Теперь я вижу, что у твоего отца есть и другие сыновья.

«Сын, — мысленно поправил Гейр. — Один. Остальные — были». Все последние дни он старался почаще повторять это самому себе, чтобы привыкнуть и к своему горю, и к обязанности мести, которая теперь лежала на нем одном.

— Тогда ты позволишь, чтобы все люди, которых я собрал, остались под моим началом? — хмуро спросил он.

— Да кто же их у тебя отнимет? — Хёгстейн приподнял брови. — Уж не я, однорукий обрубок! Если они признают тебя своим вождем, значит, так оно и есть.

Гейр хмуро кивнул. Многие прибились к ним с охотой, надеясь, что род Стролингов растерял не всю свою удачу. Зато как-то вечером их не пустили ночевать в одну усадьбу. Хозяин кричал, что лучше сам подожжет свой дом, чем впустит людей, которые разграбили курган Старого Оленя и лишили силы весь Квиттинскпй Север. И Гейра не оставляли мучительные размышления: неужели это действительно так?

— Но, по правде сказать, у меня были еще кое-какие замыслы на твой счет, — сказал Хёгстойн чуть погодя. — Я не знаю, как там дела у моего брата, но боюсь, что своими силами нам не справиться. Этих раудов и правда так много? Гейр пожал плечами:

— Я ведь не видел всех. Но нам хватило.

— Пока мы не соберемся все вместе, нас будет мало. В любом месте — мало, — заметил Хёгстейн. — А пока мы собираемся, неплохо бы попросить помощи у кого-нибудь другого.

— У кого? — удивленно спросил Гейр. Признаться он почти забыл, что у Квиттинга есть и другие земли, кроме севера.

— Я думало обратиться к западному побережью, — разъяснил Хёгстейн. — Фрейвид хёвдинг — не самый любезный человек на свете, но зато дельный и надежный. Раз уж нужно было собирать войско, то он его собрал. Это так же верно, как то, что Середина Зимы придет в свой срок, что бы тут ни натворили люди. Я думаю, он одолжит нам тысячу-другую мечей. Он достаточно умен, чтобы понять: защищать свою землю надо начинать издалека. Чем лучше он поможет нам, тем меньше рауды и фьялли будут топтать западное побережье.

— Да, это верно… — немного растерянно согласился Гейр.

Это рассуждение скорее удивило сто, чем обрадовало. Он так замкнулся на собственных бедах, что привык считать фьяллей и раудов своими личными врагами, всех, сколько есть. И ему показалось даже странным то, что какие-то чужие люди с далекого западного побережья захотят принять участие в этой войне.

— И я как раз подыскиваю надежного человека, который мог бы доехать до Фрейвида хёвдинга и рассказать ему все это, — продолжал Хёгстейн. — И самым подходящим мне кажешься именно ты.

— Я? — изумленно и отчасти возмущенно воскликнул Гейр. Нет уж! Еще раз отослать его подальше от врагов никому не удастся!

— Посуди сам — а кого еще я могу послать? — Хёгстейн отвел в сторону свою единственную руку, как делают, когда хотят развести руками. — Все наши люди ушли с Ингстейном, и только Один знает, жив ли хоть кто-нибудь из них. А тех, кто толчется сейчас возле нашего порога и просит то хлеба, то оружия, я совсем не знаю и не могу доверить им такое важное дело.

— Но и меня ты не слишком-то хорошо знаешь! — пробормотал Гейр. Ему не хотелось спорить со старшим братом хёвдинга, уважаемым человеком, потерявшим руку в битве, но соглашаться не хотелось еще больше. И Гейр был полон решимости стоять на своем до конца.

— Я много лет знал твоего брата! — не отступал Хёгстейн. — А ты уже доказал, что ничуть его не хуже! Сам подумай — кого еще мне послать? Не самому же ехать — из меня плохой ездок и совсем никакой воин.

— Можно найти кого-нибудь другого! — Гейр тоже не сдавался. — Сейчас наберется немало охотников уехать подальше от раудов!

— А такие, кто хочет уехать от раудов, для этого дела не годятся! — горестно отрезал Хёгстейн. Гейр мельком глянул ему в глаза и пожалел своего собеседника: Хёгстейн выглядел гораздо старше своих сорока пяти лет. Трудно жить с сознанием, что отвечаешь за целую четверть страны, а у тебя всего одна рука.

Пообещав зайти еще вечером, Гейр отправился к своим. Домочадцы Стролингов уже успели вырыть поблизости просторную землянку, покрыть ее привезенной из дома парусиной и сложить на полу очаги. Женщины уже хлопотали над горшками с едой. У всех был усталый, но успокоенный вид: люди надеялись, что двигаться дальше им не придется. Не допустит же хёвдинг, чтобы враги подступили к самой его усадьбе!

Когда Арнхильд хозяйка узнала, для какого дела Хёгстейн задержал у себя Гейра, она сперва помолчала, а потом встрепенулась и схватила сына за руку.

— Ты поедешь! — порывисто воскликнула сна, и Гейр удивился: он редко видел мать в таком волнении. Ее глаза заблестели, на строгом и замкнутом лице отразилось такое оживление, словно она наконец-то проснулась от тяжелого сна. — Ты поедешь! И немедленно!

— Я не поеду! — Гейр упрямо тряхнул светлыми кудряшками. За последние дни он научился спорить даже с матерью, поскольку не она, а он водил дружину в победоносную битву. — Место воина — в битвах, а не в гостях у чужого хёвдинга!

— Ты поедешь! — повторила Арнхильд хозяйка, привыкшая, что чуть раньше или чуть позже все делается по ее слову. — Я прекрасно знаю, что ты очень хочешь отомстить за родичей и погибнуть со славой, но это ты еще успеешь сделать! Сначала тебе надо подумать о долге перед родом!

— Я только об этом и думаю! — огрызнулся Гейр. — Разве…

— Я знаю, что ты думаешь о погибших! — перебила его мать, и ее глаза сверкнули острым, режущим холодом, который заменял ей слезы. — А кто подумает о живых? Кто подумает о нас? Обо мне, о Халльдоре? О ребенке, которого она носит?

— А что я для вас сделаю? — угрюмо спросил Гейр.

— Все! Или ты думаешь, что здесь мы нашли свою Валхаллу и до скончания веков нас каждый вечер будет ждать жареный кабан? Или ты думаешь, что сюда рауды уже не придут?

— Вот я и хочу, чтобы они не приходили сюда, —возразил Гейр, но уже не так решительно. Он знал, что его мать не бросает слов на ветер.

— Я гадала, — коротко ответила Арпхильд. — И рунный жезл сказал мне: здесь нам оставаться недолго. Нас еще ждет длинная дорога. А что касается мести…

Гейр вскинул глаза и впился в лицо матери жадным взглядом.

— То найдутся и другие мстители, — закончила она. — Наш род не кончается на тебе. От Стролингов осталось еще трое… или даже четверо. Огонь четвертого то разгорается, то затухает. Как видно, норны не решили, тянуть ли дальше нить его жизни или оборвать. Но трое живы! Они где-то далеко, но их путь лежит в битвы. Они отомстят за тех, кто уже никогда не вернется.

Гейр смотрел на мать со смесью ужаса, священного восторга и недоверия, как если бы с ним внезапно заговорил деревянный Один в святилище. От услышанного ему было разом легко и тяжело: он уже привык, что груз ответственности и мести лежит на нем одном, а теперь вдруг под него подставилось еще три крепких плеча, и к этому следовало заново привыкнуть. И больше всего Гейра занимал вопрос: трое — это считая будущего ребенка Халльдоры или пет?

— А тебе остается позаботиться о пристанище для всех нас! — спокойно закончила Арнхильд, уверенная, что теперь-то сын не станет спорить. — Ты поедешь к Фрейвиду Огниво, а по пути завернешь к Вальгауту Кукушке. Он живет на побережье, почти на самой границе между Севером и западным побережьем. Ты остановишься у него. Он расскажет тебе, как ехать дальше, даст провожатых. Ты попросишь его принять нас, когда мы сумеем до него добраться. И он тебе не откажет.

— Почему — не откажет? — осторожно уточнил Гейр.

— Потому что ты возьмешь с собой ее! — Арнхильд указала на Эльдис.

Девушка сидела на деревянном обрубке возле самого очага, обкяв колени и отрешенно глядя в огонь. Среди толп несчастных беженцев, потерявших все и потерянных судьбой, она чувствовала себя самой несчастной и потерянной.

Почувствовав взгляд и движение Арнхильд, Эльдис слегка вздрогнула и подняла глаза.

— Зачем? — изумился Гейр. — Ей лучше побыть здесь, со всеми…

— Да потому что Вальгаут Кукушка и есть ее отец! — воскликнула Арнхильд, как будто разъясняла непонятливому ребенку очень простую истину. — Она — его дочь! Теперь ты понял, зачем боги надоумили тебя увезти ее с кургана? Ты привезешь ее к Вальгауту и расскажешь… что она выросла у нас в доме, потому что все ее родные давно умерли. И мы будем как бы родичи Вальгауту. Он не сможет отказать нам в помощи!

Гейр потрясенно молчал. Молчала и Эльдис, только теперь узнавшая имя своего настоящего отца. Впрочем, это имя ничего ей не сказало. Она была потрясена уже тем, что такой человек вообще есть на свете. Понятно, что в доме Хроара Безногого о нем не говорили, и Эльдис привыкла думать, что у нее вообще нет отца и не было, будто она родилась от ветра. И вдруг он появился! Такой же живой настоящий человек, как и все, с именем, лицом, нравом, привычками… Но Эльдис не радовалась открытию. Пережитое научило ее осторожности и теперь она боялась любых перемен. У Стролингов ее не слишком жаловали, но и не обижали, она прижилась среди домочадцев и предпочла бы навсегда остаться здесь, чем ехать в неизвестность, к чужим, совсем чужим и неведомым людям.

— Но… как же я скажу? — пробормотал растерявшийся Гейр. — Мы же вовсе… Она не росла у нас в доме… Мы и не дружили с ее родными… Вигмар…

— Ты же спас ее! — перебила Арнхильд. Она умела вовремя понять, когда следует думать о мести, а когда — забыть о ней. — Так надо для рода, — с напором повторила она. — Ты поедешь и все сделаешь так, как я сказала. Иди к Хёгстейну. Пусть он даст тебе припасов на дорогу.

Гейр послушно пошел к двери. Когда он шагнул за порог и поднялся по ступенькам землянки, Арнхильд вдруг проворно выбежала вслед за ним.

— Запомни еще одно, — сказала она, взяв сына за локоть и понизив голос. — Если Вальгаут хорошо вас примет и будет рад девчонке, то ты сможешь посвататься к ней. Конечно, если бы не эта война, то она не годилась бы тебе в жены, но теперь все не так, как прежде. Теперь это пойдет на пользу роду. Иди.

Переваривая на ходу все эти новости, Гейр побрел опять к усадьбе хёвдинга. Последние слова матери не обрадовали его, а скорее раздосадовали. Он ведь вовсе не хотел жениться на Эльдис. Вовсе не из-за какой-то там глупой любви он увез ее с кургана и не захотел оставить в доме Грима Опушки. Проницательная Арнхильд Дочь Ясеня на этот раз ничего не поняла.

Последнюю ночь перед усадьбой хёвдинга Вигмару со всеми спутниками пришлось провести под открытым небом. На пригорке возле стылого озерка стояла небольшая усадьба, ко хозяева даже порота не открыли. В ответ на стук раздалось решительное предложение идти своей дорогой, «а на всяких проходимцев найдется хорошая острая сталь».

— Наверное, им уже нечем кормить гостей, — грустно скатала Рагна-Гейда. За последние дни она попривыкла ночевать без крыши над головой, но это нe значит, что ей нравился такой образ жизни. За месяц до середины зимы в этом мало приятного. — Сколько же народу здесь прошло!

— И бедняги здорово напугались! — согласился Вигмар. — Наверное, сил нет больше слушать про пожары и грабежи.

— Есть такие люди — они думают, что от любой беды стоит только покрепче запереть ворота, она постоит под ними да уйдет ни с чем, — сказал Стейнмод.

Вигмар одобрительно улыбнулся: ему нравился этот сдержанный и неглупый парень.

— Подумаешь — огорчали! — громко воскликнул Гуннвальд, как нельзя вовремя заглушая вздохи женщин. — Подумаешь — поспим еще раз в усадьбе Небесный Свод! Это хорошая усадьба, я не раз проверял.

Но селение «усадьба Блохиммель» расположилась в густом смешанном лесу, на невысоком пригорке, где даже после осенних дождей было довольно-таки сухо. Хирдманы быстро нарубили жердей, покрыли шалаш еловым лапником, женщины устроили себе и детям лежанки, развели костер — и в самом деле, получилось не хуже, чем в настоящем доме. По крайней мере, сейчас, когда смерть и плен ходили совсем близко, живые были довольны уже тем, что живы. И даже Рагна-Гейда, выросшая в богатстве, не помнила, что когда-то некрашеное серое платье и похлебка из сушеного мха с горстью ячменя казались ей подходящими только для рабов. В такое время привыкаешь не заглядывать далеко вперед: сегодня все сыты и одегы, горит огонь и врагов нет поблизости — так чого еще нужно для счастья?

Утром первой проснулась Хладгуд — ахныкал ребенок. Шаря по дорожным мешкам в поисках сухого куска полотна, Хладгуд глянула вверх и тихо охнула — над опушкой леса поднимались густые столбы дыма.

Хладгуд разбудила остальных, и двое хирдманов отправилнсь посмотреть. Прочие быстро свернули свою «усадьбу», оседлали лошадей и в любой миг готовы бежать.

— Там вокруг усадьбы копошатся рауды, — рассказывал вернувшийся вскоре Олейв. — Дома горят, из людей никого не видно. Похоже, они так и остались внутри.

— А они хорошо придумали — не пустить нас ночевать! — попытался пошутить Арингард, но никто не улыбнулся, даже он сам.

— Вся честь принадлежит тебе, Гуннвальд, — заметил Бигмар. — Ты так орал под воротами, что тебл принялл за тролля.

— Пьяного, — добавил Олейв.

— Они заперли ворота и не открыли, — протянул Стейнмод, вспоминал, что говорил вчера. — Но это им не помогло…

— Да хватит вам болтать попусту! — воскликнула Хладгуд, не склонная к шуткам. — Что мы будем делать?

— Сколько там раудов? — спросил Гуннвалъд у Олейва.

Тот пожал плечами:

— Не слишком много — десятка четыре. Или пять. Наверное, передовой отряд. Сёльвар пока остался посмотреть, куда они повернут. Если назад, то мы сможем ехать, а если вперед…

— То нам с ними не по пути! — закончил за него Вигмар.

После зтого недолго стояла тишина, нарушаемая лишь свистом холодного ветра в вершинах голых деревьев и бормотанием Гьёрдис и Хладгуд над детьми.

— Едва ли этих раудов здесь слишком много! — бодро сказал Гуннвальд, опасавшийсл, как бы era «дружина» не слишком загрустила.

— Но побольше, чем нас, — заметил Стейнмод. — Эго была бы славная гибель, но мне казалось, мы искали чего-то другого. Я не ошибся?

— А нам и нет никакой надобности вступать в какую-то битву! — утешил его Вигмар. — Нам только нужно попасть к хёвдингу, а туда ведет много разных дорог. Через долину — короче, но можно пойти и в обход.

— Ты думаешь, нам все еще надо к хёвдингу? — с явным сомнением спросила Гьёрдис. — Даже если там будут рауды?

— Раудов здесь маловато, чтобы биться с хёвдингом. Должен же он собрать хоть какое-то войско! — воскликнул Вигмар, внезапно ощутив раздражение от собственного бесконечного бегства через полуразоренный, перепуганный и беззащитный край. — Если до него добрались все, кто шел к нему впереди нас, то там должно быть войско сотен из трех или четырех!

Ему никто не ответил: спорить не хотелось, но и почти не верилось, что где-то есть сила, способная противостоять захватчикам.

Вернулся Сёльвар.

— Усадьба еще горит, а рауды двинулись на юг, — сказал он. — Как бы они не пришли к хёвдингу раньше нас!

— Все равно нам нужно к хёвдингу! — заговорили хирдманы. — Сколько можно бегать — пора и драться! Хотя бы хёвдинг думает наконец взяться за оружие!

— Может быть, можно как-то предупредить его? — спросила Рагна-Гейда, переводя тревожно-молящий взгляд с Вигмара на Гуннвальда. Она думала не столько о хёвдинге, сколько о своих родных, которые уже должны были до него добраться.

— Я не думаю, что в этом есть надобность, — ответил Вигмар, за руку подводя ее к лошади и помогал подняться в седло. — Ингстейн — ке младенец, он знает, чего следует ждать. Его предупреждало уже сто человек. Я бы на его месте догадался выслать дозорных, и он, я думаю, тоже догадался.

— Ты говорил, что отсюда до его усадьбы меньше дня пути? — напомнил Стейнмод.

Вигмар кивнул:

— Мы были бы там к полудню. Может быть, они и сами увидят дым пожара. Оглядитесь — ничего не забыли? Тогда поехали.

Весь день они шагом ехали по унылому осеннему лесу. Гуннвальд в который уже раз удивлялся, как Вигмар находит дорогу, и в который раз был разочарован полученными ответами. Вигмар сам понятия не имел, почему идти надо именно туда, а не в другую сторону; его вело тайное звериное чутье, не говорящее в полный голос, неслышно шепчущее: туда…

— Это все Грюла! — тайком пояснял Гуннвальду Борре, откуда-то знающий все про всех в округе, — Лисица-великан взяла его под покровительство, еще когда он был подростком. Она помогает ему во всех делах. Вам очень повезло, что вы встретили нас. Ну, а нам повезло, что мы встретили его и он согласился взять нас с собой. Видишь, у него волосы заплетены в пятнадцать кос? Это означает, что Грюла припасла для него целых пятнадцать жизней. И пока он их не исчерпает, его невозможно убить!

Гуннвальд серьезно кивал головой и в самом деле готов был благодарить богов, пославших им такого спутника. Если бы не Вигмар с его чудесным копьем, то они уже давно не досчитались бы Олейва и заблудились в чужих лесах, попали к раудам, пропали бы! Вигмар примерно догадывался, о чем там шепчутся Борре и Гуннвальд. но не вмешивался. Он сам не знал, сколько правды в этих слухах, которые гуляют по округе уже не первый год. Он-то волсе не был уверен, что у него есть в запасе эти самые пятнадцать жизней. А хотелось бы верить!

В полдень пошел снег: мелкие сухие пушинки сыпались с низкого серого неба и скапливались в углублениях бурых и желтых листьев, как грубая мука в ладонях голодных лесных троллей. При взгляде на снег Рагне-Гейде становилось холоднее: боги напоминают, что хватит блуждать, пора обзавестпсь приютом на зиму. А где он, этот приют?

— Не слишком-то весело будет ночевать опять на земле! — бормотали позади Олейв и Сёльвар. — Это уже совсем другая усадьба: не Влохиммель, а Снёхиммель.[48]

— Да, в обход мы сегодня до хёвдинга но доберемся! — обернувшись на ходу, подтвердил Вигмар. — Когда этот лес кончится, надо будет пересечь долину, а на другой ее стороне, западнее, тянется другой лес. По нему мы вернемся и подойдем к долине Трех Ручьев с другой стороны. Не слишком быстро, по надежно. Разгуливать по открытому месту сейчас не слишком умно, верно?

— Веди уж! — гулко крикнул сзади Гуннвалъд, шедший последним. — Не знаю, кто тебя ведет, твое копье или лисица-великан, но мы им верим!

После полудня снег перестал, но серые тяжелые тучи висели так низко, что весь день продолжались сплошные сумерки. Приближался вечер, когда Вигмар вдруг заметил впереди огонек.

— Стойте! — сказал он и предостерегающе поднял руку с копьем. — Там кто-то есть,

— Кто-то уже занял нашу «усадьбу»! — возмутглея Гуннвальд. — Надо пойти разобраться.

— Вот я и пойду! — решил Вигмар. — А вы подождите здесь.

Он исчез за деревьями, а его спутники остались ждать. Это ожидание нельзя было назвать веселым: всех терзали неприятные предчувствия. Хорошо, если это огонек таких же бездомных беглецов или каких-то здешних жителей. А если это рауды? Враги мерещились везде, и им не предвиделось конца, Женщины шепотом жаловались на судьбу и взывали к богам, усталые дети тихо хныкали. Хладгуд часто принималась кашлять, отплевывалась и долго потом не могла отдышаться.

— Да не могут это быть рауды! — шепотом урезонивал женщин Арнагард. — Сколько же их, по-твоему: десять тысяч? Столько во всем Рауденланде не наберется!

— А если это еще один передовой отряд, то нам и туда нельзя! — бормотала Гьёрдис. — Тогда нам всю жизнь придется прожить в этом лесу! И мы сами превратимся в тех лохматых люрвигов, которые чуть не сожрали Олейва!

Вигмар вернулся довольно быстро и поманил к себе Рагну-Гейду:

— Пойдем со мной. Я тебе кое-что покажу.

— Ты выбрал не лучшее время для прогулок с девушкой! — настороженно сказал Гукквальд. — Что там?

— Ничего страшного, — успокоил его Вигмар. —Просто подождите здесь. Это недолго.

Взяв Рагну-Гейду за руку, Вигмар повел ее вниз по склону лесистой горы, у подножия которой мерцал неровный огонек костра.

— А там не тролли? — боязливо спрашивала по дороге Рагна-Гейда. — Мне здесь что-то не правится.

— Мне тоже не нравится. Если бы я был уверен, что это тролли, то звал бы на помощь Поющее Жало, а не тебя. Я хочу, чтобы ты разобралась, тролли это или нет.

— Да как же я разберусь? — от неожиданности Parна-Гейда встала на месте. — Я не умею!

— Умеешь! — уверил ее Вигмар. — Это такие особенные тролли, что именно ты разбираешься в них лучше всех!

В голосе его слышался скрытый смех, и Рагна-Гейда послушно пошла дальше. Вскоре они добрались до большого черного валуна, от которого хорошо была видна полянка у подножия горы, окруженная несколькими такими же валунами. Посередине полянки горел костер, возле лого сидело двое мужчин. Еще одна маленькая фигурка, укрытая косматой медвежьей шкурой, свернулась на охапке лапника.

— Погляди получше — ты их не знаешъ? — шепнул Вигмар.

Рагна-Гейда вгляделась и ахнула. Вигмар сжал ее руку, но она лишь вздрогнула и впилась взглядом в одного из сидящих. Она не верила своим глазам: это был Гейр! В отблесках костра его лицо казалось каким-то другим: слишком повзрослевшим, непривычно суровым и… одиноким. Рагна-Гейда сама не знала, почему ей так подумалось, но этому Гейру было гораздо больше лет, чем тому, с которым она рассталась, уезжая на свадьбу. Гейр, которого она надеялась отыскать на усадьбе хёвдипга, к которому стремилась как к самому дорогому, последнему, что оставила ей злая судьба, сидел возле костра посередине черной холодной ночи, почти один… Это было похоже на видение, на забаву троллей, подглядевших ее мечты.

— Это он! — шепнула Рагна-Гейда и вцепилась в руку Вигмара. — Как он сюда попал? Кто с ним? Где все остальные? Не может быть…

«Не может быть, чтобы больше никто не уцелел!» — хотела она сказать, но не смогла, слезы сдавили ей горло.

— Пойди поговори с ним, — шепнул Вигмар. — Если он увидит меня, то схватится за оружие. Ты все у него узнаешь и уговоришь потерпеть соседство со мной и всеми нашими… — Он кивнул назад, а глубину леса, где их ждали новые «наши», подаренные судьбой взамен прежних.

Рагна-Гейда неохотно выпустила его руку и медленно пошла вперед, на свет огня. Ей было страшно: она боялась, что сейчас это видение развеется и не окажется тут никакого Гейра и даже никакого костра… Но она подходила все ближе, а Гейр оставался Гейром. Сидя на бревне, он угрюмо смотрел в костер и изредка подкидывал в него тонкие веточки. Незнакомый мужчина рядом с ним шевелил в огне палкой.

Расслышав вдруг легкий шорох шагов, незнакомец толкнул Гейра в бок, оглянулся, схватился за копье. Рагна-Гейда вышла из темноты и остановилась под толстой сосной, там, куда едва доставали красноватые отблески огня. Двое мужчин стояли в трех шагах от нее, держа наготове оружие. Гейр глянул на нее и застыл: в лице его отразился ужас. Рагна-Гейда, не в силах сказать ни слова от волнения и щемящей боли в груди, шагнула к нему, но он попятился, гллдя на нее, как на привидение.

— Гейр! — едва сумела выговорить Рагна-Гейда, слыша, каким чужим и незнакомым показался ее голос, — Это я! Ты не узнаешь меня?

Она боялась, что он не расслышит ее шепота, но говорить громче у нее не было сил. Эта холодная осенняя ночь, отблески костра и далекий гул ветра в лесу сплели какие-то могущественные, странные чары: Рагна-Гейда вдруг ощутила пространство, отделившее их от дома как будто все оно помещалось внутри нее самой; все то время, отделившее ее нынешнюю от нее же прежней, тяжелее горы легло на ее плечи. Она стремилась к Гейру, как к последнему осколку пропавшей, отнятой прежней жизни, сна видела каждую черточку его лица, и все же ей казалось, что между ними пролегает огромное расстояние, стоит невидимая стена. Оба они стали не те, что прежде, и напрасно искали в лицах друг друга свое прежнее счастье.

— Призрак! Призрак! — Второй мужчина выставил вперед копье, торопливо выхватил из костра горящую ветку, держа то и другое перед собой, как шит. — Она мертвая! Мертвая! Ведьма, уйди, пропади!

— Я живая! — Рагна-Гейда дрожала и не могла справиться с собой, ей хотелось разом плакать и смеягься. Теперь ока сообразила; ведь Гейр не знал, спаслось ли она, и считал ее погибшей. — Гейр! Не бойся! Я живая! Я не сгорела! Вигмар убил Модвида и вывел меня из усадьбы! Мы искали вас, мы тоже шли к хёвдингу… Гейр, да опомнись же!

И Гейр опомнился. В первые мгновения он был слишком потрясен, увидев погибшую сестру в лесной темноте, па грани отблесков костра и тени ветвей. Так приходят мертвецы — темным осенним вечером, когда нечисть силъна, когда печаль овладевает человеческим сердцем. На ней было чужое серое платье, чужая накидка, чужой плащ, и только лицо и волосы были ее собственные, настоящие. Она казалась исхудавшей, и на ее лице было волнение, а не покой и. гордость мира мертвых.

— Рагна… — прошептал он, не владея своим голосом. По лицу девушки потекли слезы, и тогда он окончатсльно узнал ее. Такой она была, когда оии стояли над телом Эггбранда. — Рагна… Ты живая…

Гейр шагнул вперед, и Рагна-Гейда, словно он расколдовал ее зтим движением, бросилось к нему на шею. Гейр обнимал ее и не верил, что в руках его не призрак; Рагна-Гейда роняла ему нa шею горячие слезы и бормотала что-то, а он никак не мог опомниться от потрясения и обрадоваться. Он уже привык к мысли, что ее нет, И ее появление заново перевернуло его мир.

— Как ты сюда попел? Где остальные? Кто уцелел? Где мать? — тормошила его Рагна-Гейда, а он не мог вникнуть в ее вопросы и выдумать хоть кокой-нибудь ответ.

Из-за деревьев вышел Вигмар с копьем па плече я сделал несколько неспешных шагов к костру. При виде него Гейр опомнился окончательно: почувствовав, как он вдруг напрягся, Рагна-Гейда вцепилась в его плечо и быстро обернулась.

— Да. это Вигмар, и он тоже не призрак, — быстро сказала она, смахивая слезы со щек. — Забудь обо всем, что было раньше. Ничего этого больше нет. Вигмар спас меня из огня, я погибла бы там, в Кротовом Поло, или досталась бы Модвиду. Ты должен помириться с ним. Я так хочу. Нас осталось слишком мало, чтобы снова подставлять голову под меч. Сейчас не время для мести. Ты понимаешь меня?

— Здравствуй, Гейр сын Кольбьёрна! — сказал Вигмар, подходя ближе. Краешек медвежьей шкуры приподнялся, под ним мелькнуло чье-то лицо, но никто его не заметил. — Я знаю, что ты нe слишком-то мне рад, но ты видишь свою сестру живой. Рагна-Гейда сказала мне, что ты увез с кургана мою сестру Эльдис. Если мы обменяем одну на другую, то будем в расчете.

— В расчете? — глухо повторил Гейр. Эти двое, явившиеся вместе, показались ему знаком всей его судьбы, где так тесно переплелись радость и горе, вина и Искупление. — Я никогда не буду с тобой в расчете и… и никогда не…

— Гейр, но говори так! — прервала его Рагна-Гейда, не терявшая сейчас даже разговоров о прежней вражде. — Вы отомстили за Эггбранда, даже слишком. У нас ведь еще остались братья, а у Вигмара болше нет на всем свете никого. Отец был его последним родичем. А где Эльдис? Боргтруд схазала, что она у тебя.

— Братья! — снова повторил Гейр. — Я не знаю, сколько братьев у нас осталось, но не так уж много. Матъ гадала:.из нас осталось в живых только трое. Без тебя — двое. И я не знаю, кто они и где они. Так что наши долги придется платить только мне.

— А где мать?

— Она в усадьбе Три Ручья. Там нет Ингстейна. Xёгстейн послал меня на западное побережье к тамошнему хёвдингу за помощью.

— Я не сомневаюсь, что это очень почетное поручение, — мягко сказал Вигмар. — Я хотел бы все же узнать, где моя сестра.

— Я здесь, — послышался вдруг робкий голосок, и из-под медвежьей шкуры выползла Эльдис. Она выглядела скорее растерянной, чем обрадованной, хотя не видела своего брата дольше, чем Рагна-Гейда своего. —Это я.

— Это ты? — изумленно произнес Вигмар, глядя, как она встает на ноги и оправляет одежду. — И ты тоже не призрак?

Он никак не ждал такого быстрого и легкого разрешения одной из самых главных своих трудностей. Теперь ему не придется искать Стролингов и можно спокойно подумать о своей дальнейшей жизни. Забыв обо всем, что утрачено, и помня о том, что осталось.

Эльдис подошла к нему и робко прикоснулась к рукаву.

— Ты на меня не сердишься? — нерешительно спросила она, заглядывая в лицо брату. Она не видела его так давно, что отвыкла; его лицо казалось ей странным и пугающим. Она воспринимала его как вернувшегося из мира мертвых, и даже Гейр, к которому она успела привыкнуть, был ей сейчас ближе, чем собственный брат.

— За что? — не понял Вигмар.

— За все, — вздохнула Эльдис. — Ведь это все с меня началось… В святилище…

— Не говори глупостей! — перебила ее Рагна-Гейда. —Отчасти она понимала Эльдис: во всей этой длинной истории у многих были причины считать себя виноватыми. — Это все началось так давно, что никто не помнит. Еще во времена Старого Строля!

— Ой, а вон там кто? — Эльднс испуганно глянула на опушку.

Из-за деревьев осторожно выбирались домочадцы Гуннвальда, уставшие от напрасного ожидания.

— Это наши люди! — успокоил ее Вигмар. — Они переночуют с нами здесь, а утром разведемся. К хёвдингу нам с тобой ехать незачем. Он ведь, я думаю, пожелает отомстить мне за своего человека?

Вигмар вопросительно посмотрел на Гейра. А Рагна-Гейда вдруг почувствовала отчаяние: замкнутое и враждебное лицо брата говорило, что им больше никогда не будет по пути. И даже она, которую Гейр всегда слушался, не сможет его переубедить. Эта история сделала его по-настоящему взрослым; месть Вигмару стала его первым взрослым делом, и от нее Гейр не отступится. Но Рагна-Гейда не могла и вообразить, что расстанется с Вигмаром, что дороги их разойдутся. Ведь сейчас, когда даже близкие родичи ничего не знают друг о друге, им будет слишком трудно встретиться когда-нибудь снова.

И она поняла, что наступил час ее выбора. Ей нужно выбрать одного из них и дальше следовать за ним. Она не будет, как Хильд, говорить сразу о войне и о мире, подталкивая родича и возлюбленного к поединку. Но ее выбор сделан. Давным-давно сначала любовь, потом совесть оторвали ее от рода Стролингов и привязали к Вигмару.

— Вы этих людей знаете? — спрашивал Гуннвальд, подошедший тем Бременем к костру. — Они из вашей округи? Ну, что там слышно? Что у хёвдинга?

Второй спутник Гейра с тревогой смотрел на все новых и новых незнакомцев, появлявшихся кз темноты. Шестеро вооруженных мужчин, двое рабов и две женщины с детьми — слишком грозный отряд против двоих.

— Хёвдинг послал за помощью на западное побережье, — пояснил Вигмар. — Вот этот дуб меча едет туда. А вот это — моя сестра. Раз уж я ее встретил, то теперь мне незачем ехать к хёвдингу. Там меня не слишком-то хорошо встретят. Да, кстати, милая моя, а тебя-то он зачем потащил с собой?

— Ой, а его мать говорит, что знает моего отца! — поспешно объяснила Эльдис, сама еще не привыкшая к разгадке этой тайны, — Ну, настоящего отца. Мы сейчас к нему едем.

— Но уж сегодня ночью мы больше никуда не пойдем! — заявила Хладгуд. — Вы, доблестные воины, принесли бы еще дров, а то наши дети закоченеют от холода. Гьёрдис, где котел? У нас еще осталась сухая рыба. Олейв, ты видишь в темноте — поди вон к тому распадку, нет ли там ручья?

Хорошо, если находится человек, всегда знающий, что делать. Хирдманы зашевелились и стали устраиваться на ночлег. Олейв взял котел и пошел искать воды, Стейнмод и Сёльвар рубили сухую сосну, Арингард стучал секирой возле чернеющих елок, готовя лапник для подстилок, Борре таскал охапки веток, Гроди подкидывал дрова в костер. Темная площадка между молчащими валунами ожила и наполнилась движением. И тоже стала вдруг походить на настоящий человеческий дом. Всего-то и иужно: тепло, запах еды и голоса товарищей, занятых общим делом.

— Не стойте, садитесь сюда. — Рагна-Гейда подтолкнула брата к бревну, где присел Вигмар. — Нам надо поговорить.

— Я рад, что ты жива, Рагна, — ответил Гейр, понемногу пришедший в себя. За время суеты у него было время подумать, верное, собрать в кучу обрывки мыслей, которые он вынашивал уже много-много дней. — Нет, я правда очень рад. — Гейр понимал, что счастье вовсе не написано на его лице, и боялся обидеть сестру. — Но мне не о чем с ним разговаривать. Он первый начал все это дело. Он приносит нам несчастье.

— Да какое несчастье? — воскликнула Рагна-Гей-да. — А я? Разве моя жизнь — несчастье? А если бы не он…

— Послушай! — Гейр перебил ее. — Если бы не он, то не было бы ничего. Из-за него Эльдис положили на курган. Мне было ее жалко, и я ее забрал оттуда… Я нарушил долг перед родом. И боги наказали нас — сожгли нашу свадьбу. А потом эти рауды…

— Рауды все равно пришли бы сюда, сжег бы Модвид свадьбу или не сжег, — вставил Вигмар. — Я был там, возле Островного пролива, где они собирают свой тинг. Им уже давно тесно на своей земле. Когда фьялли позвали их пограбить Квиттинг, они согласились. Если бы не пожар Кротового Поля, сни пришли бы на день позже, только и всего.

— Но тогда все знатные люди уже были бы дома и вместе вывели бы свои дружины, — угрюмо возразил Гейр.

Обращаясь вроде бы к Вигмару, он смотрел не на него, а в костер. И Вигмар заново осознал, как много все они потеряли из-за этой глупой вражды, начало которой терялось в событиях последних лет, как исток ручья в болоте. На замкнутом лице Гейра была написана твердая решимость не мириться с Вигмаром никогда и ни за что. Это было последнее, что он мог сделать для чести рода, для памяти погибших и спокойствия живых.

— Послушай, — сказала брату Рагна-Гейда. Она больше не могла все это выносить. — Ты ничего еще не знаешь. Ты знаешь, что я не хотела выходить замуж за Атли. И за Модвида тоже. Я хотела стать женой Вигмара.

Оба собеседника разом вскинули на нее глаза. Гейру показалось, что он ослышался или же она сошла с ума. А Вигмар сам не кот разобраться в своих чувствах. Он понимал, что она заговорила об этом не просто так. И что она скажет дальше: хочет ли она этого сейчас? Раньше Вигмар старался не думать об зтом, считая себя безнадежно оторванным от мира людей, но сейчас, когда к нему вернулась Элъдис и в Гуннвальде с его людьми он нашел новых товарищей, в сердце его проснулось человеческое желание счастья и любви. А любовь означала одно — Рагна-Гейда. Она оставалась с ним, пока ей было больше покуда деваться. Но сейчас у нее появился выбор.

— Я пыталась ненавидеть его, я пыталась исполнять свой долг перед родом, как и ты, — твердо продолжала Рагна-Гейда, и ей становилось легче с каждым словом, как будто люди и боги, земля и небо принимали с ее плеч тяжесть этого груза. — Я согласилась выйти за Атли, но боги показали, что не желают этого. Они привели туда Вигмара. Он убил Модвида и тем отомстил ему за нашего отца. Вспомни об этом, когда опять задумаешься о мести! Эггбранд отомщен, и дух его спокоен. Вам следует помириться. Если ты остался единственным мужчиной в нашем роду, то тебе и следует принять это решение. Пойми: никто не похвалит человека, который мог прекратить напрасную вражду и не сделал этого.

— Даже конунги прекращают вражду родством, — добавил Вигмар. — Отдай мне твою сестру, и будем считать своими врагами только раудов и фьяллей.

Не поднимая глаз, Гейр молча покачал головой. Ему казалось, что его предали. И кто — Рагна-Гейда, сестра, которую он любил больше всех на свете и так горько оплакивал! Влюбленная в Вигмара, она казалась ему потерянной… украденной! Не зря Фридмунд говорил, что Вигмар зачарует ее своими стихами, если позволить им продолжать эти заигрывания на глазах у всех добрых людей. И он оказался прав. Все снова рушилось: Рагна-Гейда была заодно с Вигмаром и против собственного рода, а это было не лучше ее смерти. Мысль о мире с Вигмаром казалась Гейру предательством.

— Я считал тебя своим другом, — сказал он наконец, медленно подняв глаза на Вигмара, и взгляд его был так тяжел, что даже Вигмару стало не но себе. — Когда-то… мы с тобой дрались против фьяллей. Ты забрал из кургана копье, а в нем, как видно, была вся удача Старого Оленя. Она ушла к тебе, а по праву должна была принадлежать нам. Ты разбил все наше счастье. Ты украл у меня сестру, ты убил моего брата. Я не смогу жить спокойно, пока ты ходишь по земле.

Вигмар молчал, глядя ему в глаза. Он понимал все, что творится в душе Гейра, как если бы это были его собственные чувства. Когда мир разрушен и от рода почти ничего не осталось, чувствуешь себя отвечающим за все и хочешь хотя бы ценою жизни сохранить остатки прежней чести. Помириться с убийцей Эггбранда для Гейра означало своими руками убить брата еще раз. Согласиться отдать ему в жены Рагну-Гейду казалось хуже, чем своими руками заново толкнуть ее в горящий дом.

— Вот что! — сказал вдруг Вигмар и легко вскочил на ноги. — Давай положимся на богов. Я хочу взять в жены твою сестру, а ты не хочешь мне ее отдать. Я вызываю тебя на поединок. Если я буду побежден, твой долг перед родом будет выполнен. Если победа останется за мной — значит боги сняли с нас обоих все долги. Ты согласен?

Рагна-Гейда вскочила вслед за ним, на лице ее был испуг, она смотрела на Вигмара, как на сумасшедшего. Чего он опять придумал? Или ему мало крови? Но он лишь бросил на нее беглый взгляд, и ей стало стыдно. Вигмар как будто говорил: «Успокойся. Неужели ты думаешь, что я собираюсь зарезать еще одного из твоих братьев?»

— Я согласен, — с каким-то облегчением сказал Гейр. Сейчас он был готов на все, лишь бы избавиться от этого мучительного и томящего чувства, до конца не ясного ему самому. Он считал Вигмара врагом, но вместо ненависти ощущал только тоску. Обязанность мести не росла из глубины его души, а лежала на плечах, как мешок, навязанный злой судьбой. Все-таки он верил Рагне-Гейде и не понимал, как она могла полюбить дурного человека, а это рождало сомнения. На земле слишком сложно жить — никогда не поймешь, кто прав, а кто виноват. В Валхалле спокойнее. Там все ясно. И в день последней битвы тоже будет ясно, кто друг, а кто враг.

— Пожалуй, придется обойтись без ореховых жердей — где мы в такую темень найдем в лесу орешник? — говорил тем временем Вигмар. — Борре, убери-ка лапник от костра — нам нужно будет место. Гуннвалъд, как по-твоему: если огородить площадку копьями, боги это примут?

— У нас у всех копья на ясеневых древках! Ясень годится! — одобрил эту мысль Гуннвальд. — Я, по правде сказать, такого не ожидал, но если ты думаешь, что вам необходимо драться, то нечему бы и нет?

— Скажи, ведь он его не убьет? — тревожно шептала Эльдис, теребя за руку Рагну-Гейду и переводя жалобный взгляд с Вигмара на Гейра.

— Нет, нет, — твердила та, даже не спрашивая, за которого из двух Эльдис больше боится.

Бояться за Вигмара Рагне-Гейде даже в голову не приходило. Хотя, впрочем… Говорят, что каждый храбр, защищая свою жизнь. Кто знает, на что окажется способен Гейр, перед богами защищая честь рода?

— Подождать бы лучше до утра! — мудро заметил Стейнмод, — Поединок ночью не прибавит вам чести.

— Мне некогда ждать, — ответил Гейр. — Хёгстейн велел мне спешить.

— А боги и ночью видят не хуже, чем днем, — поддержал его Внгмар. — В последнее время все не так, как надо. Я уже привык.

Противники сняли плащи и пошли в огороженное ясеневыми копьями пространство. Костер горел ярко, пламя взлетало высоко, озарял площадку между валунами трепетным и тревожным светом. У обоих были мечи и щиты, и оба казались спокойными, как будто им не было дела до исхода поединка. Они растеряли свое волнение на долгих дорогах, которые привели их сюда.

Гейр напал первым; Вигмар спокойно отвел его удар, а сам не спешил нападать. Звон оружия словно разбудил Гейра. До него внезапно дошло, что наконец происходит то самое, о чем он так страстно мечтал в последние месяцы: он бьется с убийцей Эггбранда; он, единственный из всего рода, получил возможность достойно отомстить. Потому боги и заставили его увезти Эльдис с кургана, что это была недостойная месть, а они предназначили его для достойной. Вот только Вигмар, казалось, не понимал сути происходящего, и был так спокоен, как будто это был учебный поединок с тупым оружием.

Еще несколько ударов — и вдруг Гейр понял, чего Внгмар добивается. Оч берег своего противника и выжидал возможность обезвредить его, не причиняя серьезного вреда. Вигмар держался с ним как взрослый, играющий с ребенком и в птутку выполняющий все условия игры. И в душе Гейра вскипело возмущение: он не хотел, чтобы его жалели и берегли, снисходительно подыгрывали, когда он исполняет важнейшую в жизни обязанность. Чувствуя, как ярость поднимает его на гребне и утраивает силы, он бросился вперед.

Вигмар быстро ловил щитом его удары, и его лицо со стороны казалось озабоченным. Он хотел как можно быстрее покончить с этим поединком, который, конечно, не сделает их с Гейром друзьями и любящими родичами, но хотя бы позволит им спать в одном доме и не опасаться, что враг постарается перерезать горло. Да, он не холл принимать всерьез обязанность мести, которая была так дорога для Гейра. Вигмар слишком ясно понимал, что мертвые не оживают, а если оживают, то от этого никому не становится лучше. Жизнь должна продолжаться, и нельзя позволить, чтобы мертвые утягивали за собой живых. А мир так велик и многогранен, что их мелкие вражды и кипение страстей внутри какой-то округи ничего не значат. Убьет он Гейра или Гейр его — для раудов, фьяллей и той земли, откуда привезли в курган Старого Оленя золотые чаши, ничего не изменится. Так что лучше им обоим жить и давать жить другим. Мир велик — в нем хватит места не только разным людям, но и разным богам. Рагна-Гейда и Эльдис разом вскрикнули, Хладгуд и Гьёрдис охнули. Вигмар отскочил назад, а Гейр опустил щит. На его плече быстро расплывалось пятно крови, черное в отблесках огня.

Вигмар вздохнул с облегчением и спустил меч.

— Пусть все боги Асгарда и люди, стоящие здесь, будут свидетелями, — устало сказал он. — Боги отдали мне победу, и это значит, что ни один из нас ничего не должен другому.

Гейр промолчал. Его яростное воодушевление схлынуло, ему стало все равно. И от равнодушия сделалось легче: ответственность незаметно свалилась с его плеч. Кто ее снял — сами боги или Вигмар? — он сейчас не задумывался. Рагна-Гейда и Гьёрдис уже усадили его, резали рукав, черпали из котла нагревшуюся воду для перевязки, и в нем родилось и крепло убеждение, что все не так уж плохо. Пусть мертвые остаются мертвыми, а Рагна-Гейда вернулаеь живой — для одного дня и это уже неплохо.

«Ну, вот и помирились», — подумала Рагна-Гейда, глядя, как Вигмар и Гейр едят похлебку вместе со всеми из общего котла. Значит, они больше не считают друг друга врагами. Рагна-Гейда радовалась, что ее брат не подумал об этом, как будто сама заманила его в хитрую ловушку, а у Гейра было такое отрешенное лицо, точно он совсем и не думает о людях, сидящих вокруг него.

После ужина Борре и Гроди потащили котел мыть, а остальные стали укладываться спать. Олейв, носивший понятное прозвище Сова, первым устроился на страже, а прочие быстро заснули. Но Рагна-Гейда не спала, а все поглядывала сквозь опущенные ресницы туда, где лежал Вигмар. Ее снова тянуло к нему, как тогда, пока ничего еще не случилось, точно его поединок с Гейром разбил последние остатки невидимой стены. За время бегства они снова сказались вплетены в густую сеть человеческих связей, хотя и не такую, какая была раньше. Раны зажили, как заживает и обновляется все живое, а это значит, что их любовь была жива.

Рагне-Гейде не давал покоя вопрос: а что с ними будет далъше? Гейру нужно ехать на западное побережье. Она сама могла бы вернуться к хёвдингу, где ждет мать и прочие уцелевшие домочадцы. Но Вигмару не стоит там показываться, потому что Ингстейн хёвдинг тоже имеет право мстить ему. Объявление вне закона не отменено, а сделать это можно только на тинге Острого мыса. А когда теперь будет такой тннг? И кто из них до него доживет?

Кажется, Вигмар тоже не спал: поворачивался с боку ка бок, ощупывал древко Поющего Жала. Наконец Рагна-Гейда неслышно выползла из-под своей шкуры и подошла к нему. Услышав шорох, Вигмар сразу вскинул голову и сел. Увидев ее, он не удивился, не стал расспрашигать, отчего она не спит, а сразу встал и шагнул в сторону, кивком позвав се за собой.

— Пусть спят, — шепнул он. когда они отошли к самому дальнему из валунов. — Завтра опять ехать весь день…

— Куда? — тут же спросила Рагпа-Гейда. — Куда мы поедем?

— Я думаю об этом весь вечер. Мне нечего делать у хёвдинга, а твоему брату нужно ехать на побережье. Он ранен, да и вообще — двух человек маловато для такой поездки.

— Ты хочешь поехать с ним? — Рагна-Гейда так обрадовалась, что схватила Вигмара за руку. — Только не говори, что отошлешь меня к хёвдингу вместе с Гуннвальдом. Я не поеду.

Вигмар посмотрел в ее заблестевшие глаза и улыбнулся, совсем как раньше. Давным-давно — еще до раскопки кургана и даже до злополучного плавания, в котором они лишились «Оленя».

— А почему ты сказала «отошлешь»? — со скрытой насмешкой спросил он, взяв ее руку в свою. — Теперь с тобой твой брат. Это он может тобой распоряжаться и послать куда-нибудь…

— Я его не послушаюсь! — лукаво прошептала Рагна-Гейда, ласково глядя в глаза Вигмару. — Я всегда буду с тобой. Ты же выиграл поединок и меня — теперь и захочешь, а от меня не отделаешься.

Вигмар привлек ее к себе, она обняла его и впервые за долгие-долгие дни почувствовала себя спокойной и счастливой. Взамен разрушенного прежнего мира вокруг нее начал незаметно налаживаться какой-то совсем другой мир, но из прежнего она сумела сохранить самое дорогое, что у нее было. Вопреки всему прошедшему, вопреки всем законам и обычаям, они с Вигмаром все-таки любили друг друга, сами не понимая почему.

— Но ты понимаешь, кто я такой? — прошептал Вигмар ей аа ухо. Онз нал, что ей это все равно, но хотел очистить свою совесть до конца. Чтобы потом больше никогда не вспоминать об этом. Давай забудем о тех, кого мы потеряли. Наших мертвых не вернуть, а в Валхалле они помирились. Но я убил Модвида, которому клялся в верности. Но знаю, кто теперь возьмет меня в свою дружину.

— Стюрмир конунг! — легкомысленно отозвалась Рагна-Гейда, знавшая о событиях возле Островного Пролива. — Он знает, что ты надежный человек. Конечно, убийством вождя не стоит гордиться, но разно ты сам его выбирал? У тебя не было другого выхода.

— Это все не важно. Убийство остается убийством. Если каждый преступник примется искать себе оправдания, то каждый найдет.

— Даже в древности герои оказывались способны на такой подвиг только один раз. Ты же не думаешь всех их перещеголять? — утешила его Рагна-Гейда. — Но меня ты своими подвигами не напугаешь. Мы с тобой — два локтя от одного полотна. Я любила убийцу брата и радовалась, когда моего жениха убили прямо на свадьбе. Ну, может, радости было мало, но мне его не жаль. Я погубила двух человек, которые хотели взять меня в жены. Значит, я приношу женихам несчастье. Мы с тобой — очень подходящая пара, ты так не думаешь?

Вигмар усмехнулся: с этим уверенным рассуждением нельзя было не согласиться.

— Я вообще ничего не думаю, — сказал он. — Просто я люблю тебя. Это все, что я знаю. А дальше: поживем — увидим. Мне кажется, нас с тобой таких сумасшедших во всем мире только двое и есть. Значит, боги велели нам быть вместе. Еще немного — и я скажу спасибо фьяллям и раудам за то, что они дали нам такую возможность. Не за все остальное, но за это — да. Правда, я чудовище?

— Похуже Фафнира, — серьезно согласилась Рагна-Гейда. — И у меня остается только один путь, чтобы искупить все мои провинности: стать твоей женой и всю жизнь мучиться.

— Я же вытащил тебя из огненного круга? — напомнил Вигмар. — Значит, я заплатил вено, достойное самого Сигурда. И в ближайшее время нам еще предстоит класть между собой копье. Но когда-нибудь мы его уберем.

— Но только пусть о нас не складывают сагу! — неизвестно кого попросила Рагна-Гейда. — Caги всегда плохо кончаются. А я не хочу долгой славы. Я хочу быть счастливой.

Вигмар снова обнял ее, потому что возразить здесь было нечего. Сейчас ему было хорошо и спокойно, словно он уже одержал победы во всех мыслимых битвах. Любовь Рагны-Гейды как-то незаметно уничтожила пропасть между ним и человеческим родом, он снова был человеком среди людей, а не чудовищем, противным самому себе. Пусть хёвдинг, Стролинги, хоть весь белый свет считает его преступником — сам Вигмар так не считал, потому что Рагна-Гейда знает лучше, а он верил ей. В женщине заключена вечность, и поэтому она всегда лучше знает, чего стоит человек на самом деле.