"Тень сомнения" - читать интересную книгу автора (Джексон Лиза)

Глава 1

– Плевать я хотел, что ты будешь делать! Завали Кейна Морана судебными исками по самое «не могу» или расцелуй его вонючую задницу. Накопай на него грязи, подкупи его или убей ублюдка голыми руками, Мэрдок! Все, что угодно, но сделай так, чтобы этой поганой книжонки не было! – Продолжая одной рукой вести машину, Датч с размаху всадил телефон в предназначенное для него гнездо на приборном щитке. – Бесхребетный кретин! – прорычал он, хотя на самом деле Ральф Мэрдок, его адвокат и политический менеджер, был одним из немногих людей в этом мире, которым Бенедикт Холланд доверял.

Терзая зубами ни в чем не повинную сигару, он вдавил в пол педаль акселератора, и его «Кадиллак» рванулся стрелой по узкому шоссе, заросшему с обеих сторон подступающим к самой дороге старым лесом. Замшелые сосны мелькали мимо, сливаясь в неразличимую полосу.

Кто мог подумать, что призрак Харли Таггерта поднимется из могилы и преградит ему путь именно сейчас, в поворотный момент его жизни? И что возомнил о себе Кейн Моран, этот дешевый щелкопер, взявшийся вытащить на свет эту старую историю? Датч хорошо запомнил Морана, хотя виделись они в последний раз много лет назад. Это был злобный щенок, хулиганствующий юнец, обиженный на весь мир, вечно не в ладах с законом. Каким-то чудом ему удалось пробиться в колледж и даже окончить курс, после чего он стал одним из тех идиотов-репортеров, которые, рискуя собственной головой, носятся по всему миру и суют нос в так называемые «горячие точки». Во время последней командировки его ранили (жаль, что не убили!), вот он и решил осесть в родных местах, чтобы написать книгу о смерти Харли Таггерта.

Машина взлетела на гребень холма, и у Датча защемило в груди. Его охватило знакомое ощущение паники – то самое, что накатывало всякий раз, когда он вспоминал о гибели младшего сына Нила Таггерта. В самом темном уголке его души, куда сам Датч не решался заглядывать, жило подозрение, что парню размозжила голову одна из его дочерей.

Но если так, то которая из трех? Его старшая, Миранда, получила юридическое образование и работала помощником окружного прокурора. Честолюбивая, целеустремленная, она была непоколебимо горда и до такой степени похожа на свою мать, что Датча иногда жуть пробирала, когда он смотрел на нее. Ранда унаследовала густые темные волосы Доминик и ее пронзительные голубые глаза. Многие считали его старшую дочь высокомерной, говорили, что у нее в жилах течет ледяная вода, но она, безусловно, была не настолько холодна, да и не настолько глупа, чтобы убить Харли Таггерта. Нет, Датч ни за что бы в это не поверил. Ранда слишком хорошо владела собой, она была из тех женщин, кто точно знает, чего стоит добиваться в этой жизни.

Клер, его вторая дочь, была тихоней, мечтательницей, романтической натурой. В детстве она казалась гадким утенком и была совсем не похожа на сестер, но потом стала выглядеть очень даже неплохо, причем Датч считал, что с годами она будет становиться все краше. Таким, как она, время идет на пользу. В то лето, когда убили Харли Таггерта, она была тихой девочкой, увлекалась спортом. Средняя сестра, на которую никто не обращает особого внимания. Отцу она никогда не доставляла хлопот, пока не влюбилась в Харли Таггерта, и даже теперь, много лет спустя, воспоминание об этом тяжким камнем лежало где-то глубоко у него внутри. Но до недавних пор Датч не считал Харли слишком большой потерей, и мысль о ранней смерти парня не мешала ему спать.

Датч почувствовал, что его пальцы, сжимавшие руль «Кадиллака», вспотели. Клер, с ее грустными, пронзительно-честными глазами и россыпью веснушек на носу, никак, ну просто никак не могла быть убийцей. В ней не было ни малейшей склонности к насилию, про таких говорят, что они мухи не обидят. Неужели он мог так ошибаться?

Солнце садилось за холмы, слепя его своими яркими лучами. Датч опустил козырек. Дорога раздвоилась, и он повернул к старому дому, который когда-то купил за гроши.

«Кадиллак» завибрировал, когда Датч на полной скорости взял поворот. Он даже не заметил, что его занесло прямо на осевую. Пикап, ехавший навстречу, отчаянно засигналил и отвернул на усыпанную гравием обочину, чтобы избежать столкновения.

– Ублюдок! – пробормотал Датч, все еще погруженный в свои мысли.

Оставалась его младшая дочь Тесса. Эта всегда была девчонкой-сорванцом, необъезженной лошадкой. Светловолосая, голубоглазая, с соблазнительной женственной фигурой, вызывающе округлившейся уже к двенадцати годам, Тесса была шальной картой в колоде и головной болью для всей семьи. В то время как Миранда всегда старалась угодить родителям, а незаметная Клер сливалась с мебельной обивкой, Тесса нарочито и дерзко бросала вызов Датчу, не упуская ни единого случая его позлить. Зная, что она его любимица, Тесса бунтовала на каждом шагу. Да, от Тессы можно было ждать любых неприятностей, но Датч не верил, не хотел верить, что она убийца.

– Чтоб им всем гореть в аду! – бормотал он, изжевав в клочья конец сигары.

Вот если бы ему действительно повезло в жизни, у него родились бы сыновья, и тогда все пошло бы по-другому. Совсем по-другому. Бог сыграл с ним злую шутку, послав ему этих трех девчонок. От дочерей человеку одни только беды!

Сбросив скорость у искривленной сосны, посаженной им собственноручно целую вечность назад, Датч направил машину на частную подъездную дорогу, ведущую к дому. Он был влюбленным идиотом, когда высаживал в землю маленькое сосновое деревце, но годы изменили его, любовь поизносилась и лопнула, расползлась по швам.

Датч отпер ворота и проехал по растрескавшемуся асфальту некогда ухоженной аллеи. Серебристые воды озера соблазнительно подмигивали сквозь деревья. Как же ему нравилось когда-то это место!

Вот и последний поворот. Тоска по прошлому охватила его, когда он увидел дом: трехэтажное, асимметричное, хаотично разбросанное на разных уровнях строение. Это было настоящее охотничье логово, уютно угнездившееся в небольшой роще среди дубов и сосен, выходящее задним фасадом прямо на озеро.

Родной дом. Предмет гордости и источник сердечной боли.

Когда-то Датч купил этот дом вместе с лесистым участком в три акра[3] для своей жены, твердо уверенный, что Доминик полюбит это место так же, как и он сам. Но с той самой минуты, как она увидела грубую бревенчатую кладку и открытые потолочные балки, Доминик всей душой возненавидела их новый дом и все, что было с ним связано. Холодным, оценивающим взглядом она окинула дубовую обшивку стен, простой деревянный настил пола и двускатный потолок. Потом потрогала вырезанные вручную деревянные перила лестницы, каждый столбик которых изображал какое-нибудь полуфантастическое животное, и ее тонкие ноздри раздулись, словно она вдруг почувствовала дурной запах.

– Ты купил это для меня! – спросила она. Ее голос, полный жестокого разочарования, эхом прокатился по громадному холлу, напоминающему пещеру. – Это... это уродство?

Четырехлетняя Миранда, уже тогда вылитая мать, с опаской огляделась вокруг, словно ожидая появления привидений, гоблинов и других чудовищ.

– Я полагаю, это считается произведением искусства? – Доминик брезгливо указала длинным пальцем на самый нижний столбик перил, изображавший лосося.

– Да.

– Ради всего святого, Бенедикт, зачем? Что на тебя нашло? Зачем ты купил это?

Нехорошее предчувствие закралось в сердце Датча. Он развел руками:

– Это для тебя и для девочек.

– Для нас? В этой дыре? В этом захолустье? Вдали от моих друзей?

Доминик пересекла холл и направилась в гостиную со сводчатым потолком и тремя канделябрами из перекрещивающихся оленьих рогов; ее каблуки негодующе защелкали. Датч, вздохнув, поплелся следом.

– Детям здесь будет хорошо...

– Детям будет хорошо в городе, Бенедикт! В городе, где они могли бы общаться с другими детьми своего возраста, жили в достойном их доме и имели возможность соприкасаться с культурой.

Внезапно Доминик увидела, что Клер, едва научившаяся ходить, ковыляет через застекленные двери на заднее крыльцо, выходящее на озеро. Она бросилась следом за дочерью, каблуки защелкали еще быстрее.

– Это будет настоящий кошмар! – Подхватив Клер уже на крыльце, Доминик повернулась и бросила убийственный взгляд на мужа. – Мы не сможем здесь жить!

– Отчего же? Вот увидишь, тебе здесь понравится! Я построю теннисные корты и бассейн с купальней. У тебя будет сад и своя собственная студия над гаражом.

В эту минуту Тесса, проявлявшая норов с самого рождения, оглушительно заорала и принялась энергично вырываться из рук своей няньки.

– Ш-ш-ш, – зашипела шестнадцатилетняя Бонита, пытаясь утихомирить расходившегося херувимчика.

– Я не могу здесь жить! – непререкаемым тоном изрекла Доминик.

– Ты привыкнешь.

– А где девочки будут учить французский?

– Ты сама их научишь.

– Я не нанималась частным репетитором.

– Ну, так мы найдем кого-нибудь. Дом большой.

– А как насчет игры на фортепьяно, фехтования, танцев, верховой езды... О господи боже мой!

Казалось, у Доминик вот-вот начнется истерика. В ее громадных голубых глазах появились слезы, она прижала к губам пальцы с длинными наманикюренными ногтями.

– Все устроится, я обещаю, – попытался урезонить ее Датч.

– Но я просто не могу. Я не создана для домашней уборки! Мне понадобится помощь.

– Знаю, знаю. Я уже переговорил тут с одной местной женщиной, она индианка по фамилии Сонгберд. У тебя будет сколько угодно прислуги, Доминик! Ты будешь жить как королева!

Она презрительно хмыкнула:

– Королева Захолустья! Заманчиво звучит, тебе не кажется?

С самого первого дня Доминик возненавидела жизнь на берегу озера Эрроухед и неустанно твердила, что ничего хорошего в этих местах их не ждет. Как позже выяснилось, она будто в воду глядела.

Датч опустил стекло пониже, впустив в машину влажный после дождя летний воздух. Озеро, нагретое жарким солнцем, казалось спокойным и мирным, словно над этими берегами никогда не бушевали кровавые страсти.

– Сукин сын! – прохрипел Датч, по-прежнему не выпуская из зубов сигары.

Он схватил бутылку виски, привезенную из города, выбрался из «Кадиллака» и, с трудом передвигая затекшие после долгого сидения в машине ноги, направился к дому. Дверь отворилась сама собой, словно его тут ждали. Подошвы его башмаков гулко застучали по пыльным доскам пола. Ему показалось, что он слышит мышиную возню где-то в темном углу.

В кухне Датч порылся в шкафах и нашел стакан, покрытый многолетним слоем пыли. Жаль, что свет, газ, электричество и телефоны подключат только к вечеру. Но, как бы то ни было, в ближайшие дни дом будет полностью приведен в порядок сверху донизу, и его взрослые дочери вернутся сюда, пусть даже вопреки своей воле!

Датч протер стакан пальцами, налил себе щедрую порцию виски и поднялся по ступеням в свою старую спальню, которую столько лет делил с Доминик. Массивная кровать с четырьмя столбиками стояла незастеленная, матрац был покрыт пластиковым чехлом. Он подошел к окнам, раздернул шторы и, прихлебывая из стакана, взглянул на бассейн – давно высохший, забитый палой листвой и грязью. Купальный домик, расположенный рядом с вышкой для прыжков в воду, был заперт много лет назад. Потом взгляд Датча скользнул к спокойным водам озера, которое он так любил. И опять его охватило скверное предчувствие, словно в мозгу неумолимо тикал часовой механизм.

Что же здесь произошло много лет назад? Что он обнаружит?

Датча пробрала дрожь. Он одним духом опрокинул в рот остаток того, что было в стакане. Огненная жидкость обожгла ему горло, скользнула в желудок и согрела его изнутри. Датч снова спустился по лестнице – подальше от этой мрачной, как покойницкая, комнаты, подальше от воспоминаний о давнем безрадостном сексе, лишенном любви. Бог свидетель, Доминик со временем превратилась в законченную стерву!

В кабинете Датч вытащил из кармана бумажник, извлек из него листок, вырванный из блокнота, и уставился на три телефонных номера, принадлежащих его дочерям. Вряд ли они обрадуются звонку от дорогого папочки, но все равно сделают то, что он им велит. Они всегда его слушались.

Датч достал мобильник, его нижняя челюсть воинственно выдвинулась вперед.

Будь проклят Харли Таггерт! Будь проклят Кейн Моран! И будь проклята правда, какой бы она ни была!


– Это нечестно! Почему это мы должны переезжать? Мы же ничего плохого не сделали! Это же не мы – извращенцы!

Воинственно выдвинув вперед подбородок, совсем как дедушка, Шон сверлил мать возмущенным взглядом сквозь падающий на лоб спутанный чуб. Бунтарство исходило от него волнами, оно светилось даже в россыпи веснушек на носу, заметных несмотря на летний загар. Руки мальчика сами собой сжимались в кулаки от бессильной досады. В эту минуту он показался Клер до боли похожим на ее отца. Ей хотелось обнять его и никогда, никогда не отпускать.

– Поверь, дорогой, так будет лучше. Она вывернула содержимое верхнего ящика комода на кровать и принялась укладывать носки и белье в пустую кар – тонную коробку. На сердце у нее было тяжело, она сама не верила своим словам. Боль в конце концов уйдет – так бывало всегда, – но это произойдет не скоро. Очень не скоро.

– Пусть папа сам уезжает!

Шон с размаху опустился на багажный сундук и хмуро уставился в окно на искривленную старую яблоню. Клер проследила за его взглядом и тяжело вздохнула.

К одному из толстых сучьев яблони была привязана автопокрышка, когда-то служившая качелями, – грустное напоминание о детстве ее детей, об их невинности, недавно столь жестоко разрушенной. Покрышка тихо покачивалась на ветру, веревка почернела и измочалилась. Дети уже давно не пользовались качелями; колеи, когда-то прочерченные на земле их кроссовками, успели зарасти травой. Все это было сто лет назад – в то время, когда Клер сумела внушить себе, что в ее маленькой семье все в порядке, что грехи прошлого больше никогда не напомнят о себе, что она обретет покой в этом тихом и сонном провинциальном городке в Колорадо. Как же глубоко она заблуждалась!

Клер со стуком задвинула пустой ящик и с удвоенным ожесточением принялась опустошать второй. Чем скорее она уберется из этой комнаты, из этого дома, из этого проклятого городка, тем лучше!

Шон встал, переминаясь с ноги на ногу, и сунул руки в карманы старых, обрезанных по колено джинсов, готовых вот-вот соскользнуть с его узких бедер.

– Ненавижу Орегон.

– Это большой штат, разве можно ненавидеть столько земли сразу?

– Я там не останусь!

– Ну почему же, дорогой? Там живет дедушка. Мальчик презрительно отмахнулся.

– Я могла бы найти там работу.

– Почасовую работу учительницей? Подумаешь, большое дело!

– Да, большое. Мы не можем оставаться здесь, Шон, ты же сам понимаешь. Со временем ты привыкнешь.

Клер взглянула на пыльное зеркало, где отражалась фигура ее сына. Он был высок, мускулист, над губой и на подбородке уже начали пробиваться первые волоски. Еще недавно по-детски мягкие губы стали суровыми, в углах рта залегли упрямые складки, очертания подбородка обрели решительность. Мальчик на глазах превращался в мужчину.

– Все мои друзья живут здесь. А Саманта? Ты о ней подумала? Она же вообще не понимает, что происходит!

«Я тоже не понимаю, сынок, – сказала про себя Клер. – Так же, как и ты».

– Когда-нибудь я ей все объясню. Шон недоверчиво фыркнул:

– Что ты ей объяснишь, мама? Что ее папочка-извращенец трахал девчонку всего на пару лет старше ее самой? – Голос Шона сорвался. – Что он спал с моей девушкой? – Он ткнул себя пальцем в грудь. – С моей подружкой, черт бы ее побрал!

– Прекрати! – Клер швырнула в ящик ночные рубашки. – Совершенно незачем чертыхаться.

– Незачем? Черта с два! У меня целая куча причин чертыхаться! Признайся, ты ведь потому в конце концов и развелась с папулей, хотя вы давно уже вместе не живете? Ты знала! – Его лицо побагровело, глаза наполнились слезами, хотя он мужественно старался их удержать. – Ты знала и ничего мне не сказала! А теперь точно так же собираешься лгать Саманте?

Ярость и унижение охватили Клер. Она подошла к двери и плотно закрыла ее. Язычок замка тихо щелкнул.

– Саманте всего двенадцать; ей не нужно знать, что ее отец...

– Почему нет? – Шон вскинул подбородок. – Тебе не приходило в голову, что она уже в курсе всех наших грязных маленьких секретов? Что ей могли нашептать ее подружки? – Он горько усмехнулся и покачал головой. – Ах да, у нее же их нет, верно? Ей повезло. Они ей не расскажут, что ее старик – полоумный извращенец.

– Довольно! – закричала Клер, захлопывая второй ящик с оглушительным стуком. – Неужели ты не понимаешь, что мне тоже больно? Он был моим мужем, Шон! Знаю, ты страдаешь, тебе стыдно, тебе хочется провалиться сквозь землю, но поверь, я испытываю то же самое!

– И поэтому ты убегаешь, поджав хвост, как побитая собака?

Такой юный и уже такой озлобленный.Клер изо всех сил вцепилась пальцами ему в плечи и вскинула голову, чтобы заглянуть прямо в его рассерженное мальчишеское лицо.

– Не смей так со мной разговаривать! Твой отец наделал много ошибок, слишком много, но он... – Клер увидела горечь в глазах сына, и что-то внутри у нее сломалось – ненадежная плотина, которую она с таким трудом пыталась возвести. – О, Шон...

Его тело оставалось напряженным и неподвижным, но Клер все-таки обняла его. Ей хотелось дать себе волю и разрыдаться. Увы, такую роскошь она не могла себе позволить.

– Прости меня, милый, – прошептала она. – Прости. Прости. Мне так жаль...

Шон стоял неподвижно, как статуя. Он так и не обнял ее в ответ, и Клер медленно разжала руки.

– Ладно, мама. Это ведь не твоя вина, так? Ты... Ведь не ты же толкнула его на это! – Шон отвернулся, мучительно покраснев.

Недвусмысленный намек в его словах бомбой разорвался в голове Клер. Сотни и тысячи раз она задавала себе тот же вопрос. Может, у нее чего-то не хватает по женской части, и она не способна удержать мужчину? Своего мужа. Какая злая шутка! В глубине души она знала, что ей не в чем себя винить. О, если бы только она раньше спохватилась! Тогда злобные сплетни и пересуды, гнусные обвинения, мучительные сомнения, выворачивающие душу наизнанку, не коснулись бы ее детей. Всю свою взрослую жизнь она стремилась к одному: оградить их.

– Конечно, нет, – ответила Клер дрожащим голосом. – Я знаю, как тебе тяжело. Поверь, это тяжело и для меня. Но, я думаю, всем нам будет лучше – и тебе, и мне, и Саманте, – если мы все начнем сначала где-нибудь в другом месте.

– Мы не должны прятаться. – Взгляд Шона бьи по-прежнему суров, и видел он куда, дальше, чем полагалось бы мальчишке его возраста. – Правда нас везде найдет. Даже в каком-то захолустном городишке в твоем гребаном Орегоне.

Потирая разболевшийся затылок, Клер покачала головой.

– Я знаю. Но к тому времени мы будем сильнее и...

– Ма!

Дверь, скрипнув, распахнулась, и Саманта влетела в комнату. В свои двенадцать лет она выглядела несколько угловатой, руки и ноги казались слишком длинными, в ней пока не было ничего женственного. Вот уже год, как Саманта надеялась отрастить что-нибудь спереди, но крошечные бутончики не заполняли даже нулевого лифчика, который она стеснялась носить. Многие девочки из ее класса уже вполне развились, в раздевалке только и было разговоров, кто носит чашки В и С, а ей вот не повезло дорасти даже до А. Для Саманты это было несчастьем, но ее более умудренная жизнью мать благодарила за это бога. В конце концов, некоторые цветы распускаются поздно, и Клер считала, что чем позже, тем лучше.

– Что происходит?

– Ничего, просто укладываю вещи, – бодро откликнулась Клер.

Слишком бодро. Она сама почувствовала фальшь в своем голосе. Шон закатил глаза к потолку и растянулся на кровати, заваленной майками, рубашками, трусами и пижамами. Клер швырнула оставшийся без пары носок в стоявший у дверей мешок с тем, что предназначалось на выброс.

– Опять вы ссорились? – обеспокоенный взгляд Саманты перебегал от брата к матери и обратно.

– Да нет, вовсе нет.

– Я же вас слышала! Вы кричали.

«Господи, только не сейчас! – мелькнуло в голове Клер. – Я этого не выдержу».

– Шон не хочет переезжать, – хмуро пояснила она, отправив свою старую сумку в другой мешок, предназначенный для Армии спасения. – Он не хочет расставаться с друзьями.

– Все его друзья – недоумки и тупицы.

– Ты-то что в этом понимаешь? – тотчас же взвился Шон.

– Мама Бенджи Норта нашла загашник прямо у него в спальне – марихуану, гашиш и...

Клер перевела взгляд на Шона. Ее худшие подозрения подтвердились. Ей стало трудно дышать, руки сами собой сжались в кулаки.

– Это правда?

– Его подставили.

– Подставили? Кто подставил? Молчание. Краткое, но выразительное.

– Его старший брат, – солгал Шон. – Это Макс спрятал свое добро в комнате у Бенджи, хотел задурить голову предкам. Бенджи чист, я клянусь!

При этом он метнул на сестру убийственный взгляд.

– Самому Максу всего семнадцать.

– Курить «дурь» можно в любом возрасте, ма.

– Я знаю. – Клер заставила себя разжать пальцы. – Это-то меня и беспокоит. Как насчет тебя, Шон?

– Я ничего не делал! – воскликнул он с чересчур пылким возмущением.

Саманта открыла было рот, но передумала и промолчала. Шон тяжело перевел дух.

– Ну, разве что пару косячков и пожевал немного, но об этом тебе уже известно.

– Шон...

– Он говорит правду, – вступилась Саманта, сверля брата взглядом заговорщицы.

Клер вздрогнула и похолодела, вспомнив, какие тайны связывают ее с собственными сестрами.

– А ты откуда знаешь? – спросила она у дочери.

– Я иногда проверяю его комнату.

– Что?! – прошептал Шон, потеряв голос от негодования.

Саманта пренебрежительно повела плечом.

– Все, что у него есть, это запас «резинок», пара экземпляров «Плейбоя» и зажигалка.

– Ах ты, чертова шпионка! – Стиснув кулаки в бессильной злобе, Шон подошел к сестре и посмотрел на нее сверху вниз. – Ты не имеешь права рыться в моих вещах! Держись подальше от моей комнаты, а не то я прочитаю твой идиотский дневник! Что? Думала, он у тебя такой тайный?

– Если ты только посмеешь...

– Прекратите оба! – приказала Клер, сообразив, что этот разговор может завести их очень далеко. – Хватит! Рыться в чужих вещах нехорошо, и это касается вас обоих. – Потом, чтобы разрядить обстановку, она добавила: – Это разрешается только матери. Если кто и будет проверять, где что лежит, так это я. Я живо обнаружу все ваши тайники.

– Как же, как же! – поддразнил ее Шон.

– Ты меня еще не знаешь.

Подойдя к зеркалу, Саманта сдернула резинку со своего конского хвостика, тряхнула волосами и нахмурилась, заметив прыщик на лице.

– Ну, я, например, только рада, что мы переезжаем, – заявила она. – Мне надоело, что все на меня глазеют и говорят за спиной всякие гадости про папу.

«Боже, пошли мне сил!» Скрестив руки на груди, Клер прислонилась к комоду.

– Какие гадости?

– Кэнди Уиттакер говорит, что папа какой-то чокнутый и что он делал что-то нехорошее с Джессикой Стюарт. Но я ей сказала, что быть этого не может, потому что Джессика встречалась с Шоном.

Шон застонал и повернулся спиной к сестре.

– И что сказала на это Кэнди? – спросила Клер, с трудом выдавливая из себя слова.

– Она засмеялась. Знаешь, таким гаденьким смешком – у меня даже мурашки пошли. А потом она сказала Тэмми Доусон, что я – типичный случай «детской депривации» и что ей лучше знать, потому что у нее папа психиатр. – Саманта вскинула подбородок, не желая мириться с тем, что считала клеветой на отца, однако взгляд у нее был встревоженный. – Но ведь это неправда? – спросила она тоненьким голоском, нервно сплетая и расплетая пальцы. – Папа ничего плохого не делал с Джессикой? Ведь ты не поэтому решила с ним развестись?

У Клер упало сердце. Закусив губу, борясь с новым приступом слез, она обняла Саманту.

– У нас с папой было много проблем, и ты это знаешь.

– У всех есть проблемы. Ты сама так говорила.

В голосе Саманты послышались слезы, ее светлая головка поникла.

– Это правда, девочка моя. У всех свои проблемы. Но...

– Нет!

Саманта попыталась высвободиться, однако Клер твердо решила, что настала пора поговорить начистоту, тем более что подружки дочери уже сами пытаются ее «просвещать».

– Но правда и то, что говорила Джессика. Что они с папой были... ну, в общем, близки.

Саманту била крупная дрожь.

– Близки?

– Они койками дружили, – пояснил Шон. – Ну, трахались, короче.

– Нет!

– Замолчи, Шон! – Клер крепко прижимала к себе дочь. – Не смей так выражаться в этом доме!

Взгляд у Саманты стал совершенно безумный.

– Это неправда! Папа... он же не мог...

– Что бы ни случилось, ты должна верить в своего отца. В конце концов, ничего особенно страшного не произошло, не нужно обвинять его во всех смертных грехах.

Клер слышала свой голос словно со стороны, он звучал как похоронный колокол. Сама она утратила веру в Пола в незапамятные времена, задолго даже до того, как отказалась поддерживать видимость давно развалившегося брака, который терпела только ради детей. Теперь собственное мученичество показалось ей издевательски жестокой шуткой. Дети будут травмированы на всю жизнь.

– Мы с папой давно уже жили раздельно к тому времени, когда... ну, в общем, когда Джессика сказала, что это случилось.

– Ты хочешь сказать, что Джессика соврала? – с надеждой спросила Саманта.

– Черта с два! – усмехнулся Шон. – Я сам их застал. Они трахались, как мартовские коты!

– Прекрати, Шон!

– Нет! – истерически закричала Саманта. – Нет! Нет! Нет! Нет!

– Милая, я только повторяю тебе то, что говорила сама Джессика. – У Клер закололо сердце от боли за дочь. – Никто из нас ничего толком не знает.

– Но почему?! – Голос Саманты сорвался.

– Потому что она шлюха, а он извращенец, – снова ухмыльнулся Шон.

– Нет! Это неправда! – Саманта наконец вырвалась из рук матери. – Я тебе не верю! – Она бросилась к дверям. – Ты все врешь, Шон! Сам ты извращенец!

Когда дверь за ней захлопнулась, Клер повернулась к сыну:

– Это было возмутительно.

– Это была правда.

– Можно было как-то смягчить...

– Зачем? Чтобы позволить этой грязной суке Кэнди Уиттакер ткнуть Сэм носом в эту самую правду? Не увиливай, ма, ты сама знаешь, что наш папаша – извращенец, зацикленный на молоденьких девочках. И Саманте лучше знать, что он собой представляет. Тогда ей больше не придется от этого страдать.

– Не придется? – шепотом переспросила Клер.

Внезапно она словно очнулась и бросилась вслед за Самантой на улицу. Жаркий ветер шевелил листья осин, заставляя их трепетать и переливаться в лучах солнца. В соседском дворе яростно лаяла собака. Клер побежала по тротуару вслед за дочерью, с трудом уклонилась от столкновения с малышом на трехколесном велосипеде и чуть не упала, споткнувшись о корни дерева, пробившиеся сквозь цементные плиты. Саманта рыдала, золотистые волосы развевались у нее за спиной, длинные ноги стремительно несли ее вперед, словно она надеялась на бегу оторваться от страшных слов, прозвучавших в доме.

«Она убегает. В точности как я, – сказала себе Клер. – Но ведь от прошлого не убежишь. Рано или поздно оно обязательно тебя догонит».

На Сентер-стрит Саманта бросилась прямо на красный свет, и какой-то грузовичок едва успел вовремя затормозить, чтобы не сбить ее. У Клер остановилось сердце.

– Осторожно! – закричала она.

– Эй, малышка, так и на тот свет загремишь! – крикнул водитель вслед девочке, не выпуская изо рта сигареты.

Клер махнула ему рукой и тоже выбежала на дорогу.

– Саманта, остановись! – закричала она, но Саманта даже не обернулась.

– Вот чертовы бабы! – выругался водитель, и грузовик с ревом умчался.

Тяжело дыша, Клер нагнала дочь неподалеку от парка. Солнце пекло беспощадно, отражаясь слепящими бликами от бамперов автомобилей и белых цементных плит тротуара. По лицу Саманты текли слезы.

– Девочка моя, – прошептала Клер. – Прости меня.

– Ты должна была все мне рассказать!

– Я не знала как.

– Я его ненавижу!

– Нет, ты не можешь ненавидеть родного отца.

– Все равно! Я его терпеть не могу! – Она судорожно перевела дух, а когда Клер попыталась ее обнять, отшатнулась. – И тебя тоже!

– О, Сэми, нет...

– Не смей меня так называть! – Саманта перешла на визг, и Клер запоздало сообразила, что именно так всегда называл девочку Пол.

– Ладно, не буду.

Громко всхлипывая и шмыгая носом, Саманта вытерла слезы тыльной стороной ладони.

– Я рада, что мы переезжаем. Очень рада.

– Я тоже.

– О, нет! – Саманта вдруг побледнела и отвернулась, изо всех сил стараясь сдержать дрожь.

Клер оглянулась через плечо и увидела Кэнди Уиттакер, стройную девочку с осиной талией и такими грудями, каких, по мнению Клер, двенадцатилетним иметь не полагалось. Кэнди шествовала им навстречу под ручку с другой девочкой, которую Клер не узнала. Завидев Саманту и ее мать, девчонки уставились на них, расплылись в улыбках и принялись шушукаться. Клер своим телом как щитом загородила дочь от маленьких сплетниц и дождалась, пока они, поминутно оглядываясь, не свернули на дорожку, ведущую к теннисным кортам.

– Все в порядке. Они тебя не тронут. Идем. – Взяв дочку за руку, Клер перевела ее на другую сторону улицы, и они вместе направились к дому.

«Шон, скорее всего, прав, – думала она. – Переезд не решит наших проблем, мы не сможем никуда убежать». Она однажды уже пыталась, когда-то давным-давно, но прошлое продолжало упорно преследовать ее, хватая за пятки, как злобный пес. И вот теперь оно нагнало ее. Клер не сказала ни Саманте, ни Шону, что им так и так пришлось бы переехать в Орегон. Выбора у нее не было. Ее отец, богатый человек, привыкший ни в чем не встречать отказа, позвонил на про-шлой неделе и потребовал, чтобы она вернулась на озеро Эрроухед – в то самое место, где ее поджидали кошмары. Она пыталась протестовать, но Датч пресек все возражения в корне, и ей пришлось согласиться. Он знал о ее проблемах с Полом и пообещал помочь ей с переездом и замолвить словечко в местном школьном совете. Датч предложил ей жить бесплатно в огромном доме, где она выросла; словом, дал понять, что у нее будет возможность обрести почву под ногами в своем новом качестве – матери-одиночки.

Клер понимала, что глупо было отказываться, но ее смутил его грозный тон, не суливший ничего хорошего; у нее даже волосы на затылке шевельнулись от суеверного предчувствия. Датч намекнул, что ему известно кое-что о прошлом – не все, но достаточно, чтобы она поняла, что ей придется его выслушать и поговорить о том, что произошло шестнадцать лет назад. Клер согласилась приехать, хотя при мысли о предстоящем разговоре у нее все переворачивалось внутри.

– Идем, – сказала она Саманте. – Все будет хорошо.

– Ничего хорошего не будет, – буркнула в ответ Саманта.

«Ты даже не представляешь, как ты права, родная моя!» – подумала Клер, а вслух сказала:

– Все наладится, вот увидишь. Мы постараемся. Опять она сказала неправду. Все ее слова были ложью, от первого до последнего.


Тесса включила радио, чувствуя, как встречный ветер приятно охлаждает щеки. Ее «Мустанг» с откидным верхом стремительно пересекал горный массив Сискью-Маунтинз на границе с Орегоном. Выжженный солнцем пейзаж Северной Калифорнии был совершенно безлюдным и нагонял тоску, холмы как будто выцвели. Тесса гнала машину уже много часов подряд и знала, что скоро ей придется остановиться, иначе ее мочевой пузырь грозил лопнуть от пива, которое она успела выпить по дороге от самой Сономы.

Вот и сейчас ледяная бутылка пива «Курз» была зажата у нее между голых коленей. Возить в машине открытые контейнеры с алкоголем было запрещено. Пить за рулем было запрещено. Что ж, если на то пошло, все, что в этой жизни доставляет удовольствие, либо незаконно, либо аморально! Тесса решила, что ей, в сущности, наплевать. Особенно теперь, когда она по требованию отца возвращалась к озеру Эрроухед.

Холодок пополз у нее по позвоночнику.

– Ублюдок! – пробормотала она.

Из радиоприемника раздавался только треск разрядов. Тесса переключала клавишу за клавишей, но стены каньонов вокруг были слишком высоки, настройка не работала. Ей ничего другого не оставалось, как включить магнитофон, хотя все пленки были уже старые, заигранные. Пошарив в открытой коробке на пассажирском сиденье, Тесса выбрала Дженис Джоплин. Поразительное дело: женщина уже сто лет в могиле, а ее песни до сих пор нутро выворачивают. Да, это был настоящий рок! Голос Дженис Джоплин, одновременно пронзительный и хриплый, затрагивал какие-то тайные струны в самом темном уголке души Тессы. Старушка Дженис пела так, что было понятно: она знает, что такое боль, да не просто боль, а настоящая, раздирающая внутренности агония. Ощущение, с которым Тессе приходилось жить каждый день.

Музыка полилась из колонок. Тесса отхлебнула из своей бутылки и потянулась к отделанной индейской бахромой сумочке за сигаретами.

Возьми,

Возьми еще кусочек сердца моего,

Милый,

Угощайся,

Отломи еще кусочек...

«Вот оно! – подумала Тесса. – Отломи еще кусочек моего сердца. Разве не этим занимались все мужчины, которым я когда-либо доверяла?» Она сунула в рот свою любимую тонкую сигарету «Вирджиния-Слим», ткнула пальцем в прикуриватель и почти бессознательно надавила на педаль газа. Стрелка спидометра подползла к восьмидесяти: явное превышение скорости на этой горной дороге, но Тесса ни на что не обращала внимания, ей было все равно. Она как будто опять превратилась в девочку-подростка. Ее затянуло в бурный омут прошлого, которое так долго пряталось в подсознании, что она уже сама не смогла бы с уверенностью сказать, что было на самом деле, а что ей только пригрезилось.

Прикуриватель выскочил из гнезда; Тесса раскурила сигарету, выпустила дым через ноздри, и его тотчас же отнесло ветром. Дженис Джоплин продолжала скармливать любимому кусочки своего сердца, а Тесса допила пиво, выбросила пустую бутылку из машины, и та разбилась со звоном, прорвавшимся сквозь песню и рев мотора. Голос Джоплин умолк. Тесса пальцем поправила солнечные очки, съехавшие с переносицы, а коленом умудрилась нажать кнопку перемотки. Хотелось еще раз послушать любимую песню – так будет легче подготовиться к тому, что ей предстояло.

Меньше чем через шесть часов она встретится со своей семьей впервые за много лет. Внутренности у нее сводило судорогой. Когда Датч несколько дней назад позвонил ей, он поклялся, что обе сестры будут ждать ее на озере Эрроухед.

– Засранец! – пробормотала Тесса, швырнув окурок на дорогу. – Прекрасно знает, как они всегда были нужны мне.

Клер и Миранда. Романтическая принцесса и ледяная королевна. Сколько лет Тесса не видела их вместе! Сколько лет прошло с тех пор, как они втроем жались друг к дружке, мокрые и дрожащие, как клялись, что никогда никому не расскажут, что на самом деле произошло в тот вечер.

Вся дрожа, Тесса потянулась назад, со щелчком открыла сумку-холодильник, ее пальцы сомкнулись на горлышке новой бутылки «Курза», стоявшей наготове среди кубиков льда. Но она передумала: скоро граница штата, пора завязывать с выпивкой. И когда Джоплин запела снова, Тесса решила, что хватит отрывать по кусочку от собственного сердца. Пора наконец посмотреть в глаза проклятой правде.


– Он опять приходил, – объявила Луиза, просунув голову в дверь крошечного кабинета Миранды.

Миранда зябко поежилась.

– Кто? – спросила она, хотя уже знала ответ.

– Тот самый гад, который ходит за тобой, как ищейка, последние три дня.

Луиза протиснулась в кабинет, машинально поправила на стене юридический диплом Миранды, почему-то не желавший висеть прямо, и прислонилась к узкому картотечному шкафу. Чернокожая красавица Луиза работала секретаршей в департаменте окружного прокурора округа Малтномы вот уже четыре года. Сейчас ее красивые и умные миндалевидные глаза были полны тревоги.

Миранда весь день не заглядывала в свой тесный кабинетик, да и сейчас зашла только для того, чтобы захватить кое-какие бумаги. Весь день она совещалась с патологоанатомом и снимала показания с Дениз Сантьяго по делу об убийстве Ричмонда. Но с Луизой стоило поговорить, отложив все дела: она не стала бы беспокоить ее понапрасну.

– Что же это за тип? – задумчиво пробормотала Миранда, укладывая в портфель пухлую кипу сделанных от руки заметок.

На глаза ей попалась фотография в рамке, всегда стоявшая на уголке письменного стола: ее любимый снимок, изображавший ее вместе с сестрами. Снимок, сделанный много лет назад, когда ей было только пятнадцать. Три девочки на пороге отрочества стояли, взявшись под руки, на огромном валуне, высоко над сердитыми серыми водами Тихого океана. Щеки у них разрумянились, улыбки были невинными, а души свободными, как ветер, трепавший их волосы. Время невинности, которое невозможно вернуть С тех пор миновала целая жизнь...

Миранда со щелчком закрыла портфель.

– Хотела бы я знать, кто он такой. Луиза пожала плечами.

– Понятия не имею. Но у меня такое чувство, что ничего хорошего от него ждать не приходится.

– Но здесь же не проходной двор, черт побери! Это департамент окружного прокурора! Полицейский участок рядом, кругом дюжины полицейских. Как он сюда попадает?

– Как и все – через парадную дверь. В этом и состоит недостаток всех общественных зданий. Они содержатся на деньги налогоплательщиков, стало быть, сюда может попасть любой идиот с улицы. – Луиза скрестила руки на груди. – Петрильо тоже не в восторге от того, что этот тип здесь шныряет. Он мне велел тут же дать ему знать в следующий раз, как только наш таинственный незнакомец снова появится.

Фрэнк Петрильо был детективом, и в департаменте окружного прокурора Малтномы он проработал гораздо дольше, чем Миранда. Недавно Фрэнк развелся, оставив жене двух детей, с которыми виделся куда реже, чем ему хотелось, и в последние три месяца то и дело приглашал Миранду пообедать. Она вежливо уклонялась, и до сих пор они только раз вместе поели пиццы, задержавшись допоздна на работе. Заходить дальше Миранде не хотелось: она принципиально не встречалась с коллегами по работе. Это был ее личный закон – неписаный, но соблюдавшийся неукоснительно.

– Я просто не понимаю, почему он всякий раз приходит, когда меня нет, и не сообщает свое имя или телефон. Почему мы с ним никак не можем встретиться лицом к лицу, черт побери?

Миранда с раздражением оглядела свой рабочий стол, на котором, как всегда, царил беспорядок. Папки с делами горкой возвышались в одном углу, на мониторе компьютера лежал открытый толстый справочник, возле настольного календаря стояла полупустая чашка кофе, поверхность которого уже затянулась пленочкой.

– А тебе не приходило в голову, что он какой-нибудь маньяк?

«Конечно, приходило!» – подумала Миранда, а вслух сказала:

– Для маньяка он слишком неосторожен. Очень уж много народу его видело.

– А по-моему, он ведет себя как типичный маньяк. Миранда пожала плечами.

– Ну-ка опиши мне его.

– Он приходил уже в третий раз, – Луиза подняла вверх три тонких пальца. – Был здесь вчера и позавчера. Имени не называет, а когда я предлагаю ему поговорить с кем-то еще, тут же испаряется.

– А как он выглядит?

Раньше Миранда об этом не спрашивала: у нее не было ни времени, ни особой охоты. Но теперь таинственный незнакомец начал слегка действовать ей на нервы.

– Вот в том-то все и дело! – Луиза улыбнулась ослепительной белозубой улыбкой впервые за весь день. – Этот парень выглядит так, будто сошел с рекламы «Мальборо». Ну, ты меня понимаешь: этакий грубоватый, мужественный ковбой, нешлифованный алмаз. Волосы черные, глаза серые, взгляд стальной, без улыбки. Рост – шесть футов два дюйма, худощавый, костюм всегда один и тот же: джинсы, рубашка без галстука, потрепанная кожаная куртка.

– Значит, ничего особенно страшного?

– Да нет, но меня вообще не так-то легко запугать. Улыбка Луизы погасла, и Миранда сразу вспомнила о ее бывшем муже. Этот человек избивал Луизу и несколько раз грозился убить, пока она не нашла в себе мужества порвать с ним и расторгнуть ненавистный брак.

– Но есть в нем что-то такое... не внушающее доверия, – продолжала Луиза. – Когда ему не удалось проскользнуть мимо меня, он остановился у стола Дебби, улыбнулся и включил на полную мощь свое обаяние.

– А оно у него есть? – спросила Миранда.

– Да как тебе сказать... В общем, да. Если тебе нравятся мужчины, способные включать обаяние по требованию, как радиоприемник: улыбка одним уголком рта, ямочка на щеке. В один момент Мистер Неприступность превращается в Мальчишку с Соседнего Двора. Если хочешь знать, в этом есть что-то жуткое. Ну, словом, он начал задавать Дебби разные вопросы – и все о тебе. Вопросы личного характера. А Дебби... Ну, ты же ее знаешь. В общем, стоило только мне подойти, как он тут же сделал ноги.

– Может, он репортер?

– Тогда почему он не оставил визитку? Почему не договорился о встрече, черт бы его побрал? А? Говорю тебе, подруга, это подозрительный тип! Что-то с ним нечисто.

– У нас тут таких много.

Луиза покачала головой. Ее черные локоны блеснули в беспощадном свете люминесцентных ламп.

– Нет, милая, у нас тут таких нет. Только не в конторе прокурора! И хотя он не похож на чокнутого с пистолетом, в наше время излишняя осторожность не помешает.

– Но ведь Петрильо его проверяет, верно? Луиза пожала плечами.

– Пытается.

– Не волнуйся, – Миранда вскинула на плечо ремень сумки и подхватила другой рукой тяжелый портфель. – Я беру небольшой отпуск. Может, пока меня не будет, ему все это надоест, и он залезет обратно в свою щель.

– Как Ронни Клюг?

У Миранды непроизвольно напряглись плечи и шея, она поставила портфель на пол и невольным жестом дотронулась до крошечного шрама на шее.

– Я не думаю...

– Это может быть еще кто-нибудь из тех, кого ты когда-то засадила за решетку, Ранда. Ты уже столько лет тут работаешь, что за это время кое-кто из твоих подопечных мог отсидеть свое и выйти.

– Этот человек похож на бывшего заключенного?

– Не знаю. Вообще-то, не похож, но трудно сказать наверняка. Помнишь Теда Банди? Красивый малый. Обаятельный. Просто убийственный шарм!

– Тут нечего возразить, – согласилась Миранда.

– Петрильо просматривает твои старые дела. Особенно тех, кого ты упекла за драки и избиения. Вся беда в том, что список слишком длинен.

– Слушай, Луиза, не надо так из-за меня дергаться, ладно? Только потому, что какой-то тип что-то вынюхивает.

– Тут есть из-за чего дергаться. Похоже, этот человек из тех, кто просто так не отступится. Так что советую тебе почаще оглядываться, пока будешь отдыхать.

«Отдыхать! Если бы Луиза только знала, если бы могла вообразить, что я собираюсь делать, куда направляюсь.»

Обычно Миранда была не склонна к нервным припадкам, но страхи Луизы, а особенно упоминание о Ронни Клюге, сильно подействовали на нее. Ронни Клюг и его двенадцатидюймовый нож.

Мысль о предстоящей встрече с отцом тоже не улучшила ей настроения. Направляясь к машине, Миранда чувствовала, что все внутренности у нее как будто стянуло узлом. Датч Холланд привык добиваться своего любой ценой – и от бывшей жены, и от дочерей, и от сотен своих служащих. И вот теперь ему зачем-то потребовалось видеть ее, свою старшую дочь.

Бросив портфель в багажник, Миранда окинула взглядом стоянку, потом заглянула через окно на заднее сиденье своего «Вольво» и, только убедившись, что никто не прячется по темным углам, села за руль. Стараясь не обращать внимания на головную боль, от которой разламывались виски, она влилась в поток машин, медленно продвигавшихся к выезду из города. Кондиционер в машине был выключен, поэтому она опустила стекло, и в машину сразу ворвался порыв горячего летнего воздуха, который нельзя было назвать ветром. Миранда мельком поймала свое отражение в зеркале заднего вида. Ничего хорошего. Помада на губах стерлась, тушь с ресниц осыпалась, глаза красные и воспаленные, волосы, стянутые на затылке строгим узлом, начали выбиваться из прически.

– Отлично, – пробормотала она, перестраиваясь в другой ряд, сорвала с волос скреплявшую их широкую мягкую пряжку и бросила ее на сиденье рядом с собой. – Просто отлично.

Что же это за тип расспрашивал о ней коллег, и почему это случилось именно сейчас, когда на нее свалилось разом столько неприятностей? Именно теперь, когда ее отец вдруг решил проявить свою деспотическую власть? Когда вся ее жизнь могла полететь в тартарары?

– Возьми себя в руки! – вслух сказала Миранда. Она не могла позволить нервам разгуляться. Только не сейчас. Слишком дорогой ценой далось ей ее нынешнее положение. Она вскарабкалась по служебной лестнице и добралась до департамента окружного прокурора, причем каждую ступеньку приходилось брать с боем, и за это время ей сполна досталось и физических, и эмоциональных перегрузок. А теперь какой-то таинственный субъект рыщет вокруг нее.

Ничего, он ее не достанет! И не будет она расстраиваться из-за своего дорогого папочки. Как это на него похоже: оставить ей краткое сообщение на автоответчике. Приказ явиться пред его светлые очи.

Проведя рукой по волосам, Миранда расправила спутанные пряди и нахмурилась.

Датч Холланд приказал ей приехать на встречу с ним в дом на озере. Другого места не нашел! Старый дом столько лет стоял заколоченным. Она надеялась, что его двери никогда больше не откроются и скрытые за ними страшные тайны не выйдут наружу.

– Ничего не поделаешь, – пробормотала она себе под нос, объезжая огороженный оранжевыми щитами участок ремонтных работ.

Внезапно ей в голову пришла тревожная мысль. А что, если таинственный незнакомец, который расспрашивал о ней в конторе, как-то связан с приглашением отца в дом на озере? Или он чисто случайно появился в то же самое время, когда отец вдруг потребовал ее к ответу? Хотелось бы так думать, но Миранда Холланд слишком много лет проработала в юридической системе. Она не верила в совпадения.