"Очищение огнем" - читать интересную книгу автора (Марч Джессика)

ГЛАВА 11

Сильвия Трембле в простом черном платье, с коротко, по-мальчишески подстриженными светлыми, почти белыми волосами, стояла в центре эстрады подвального кабаре и обращалась с речью к зрителям, сидевшим за маленькими столами перед стаканами с выпивкой.

– Ну а теперь давайте убедимся, что вы все поняли. – Я – Кэтрин Хэпберн,[17] а он – Генри Киссинджер.

Она показала на тощего молодого человека с копной черных волос, ожидавшего в углу сцены, – полную противоположность представительному, объездившему весь мир госсекретарю, с его густой волнистой шевелюрой.

– Стиль, который вы требуете, – пьеса Теннеси Уильямса, а начальная реплика – «Осторожно, видишь, какая огромная дыра!».

Сильвия о чем-то посовещалась с молодым человеком и отошла. Он откинул назад волосы, пригладил их и нацепил пару очков в роговой оправе, брошенных кем-то из-за кулис. Сильвия вытащила стул, уселась и широко открыла рот. Молодой человек наклонился над ней, поднес руку к ее губам и издал высокий сверлящий визг. Сильвия резко дернулась, слово от внезапной боли. Публика немедленно поняла, что они разыгрывают роли дантиста и пациентки.

Картинно извиваясь на стуле, Сильвия оттолкнула партнера.

– Не могли бы вы быть немного поосторожнее, доктор Киссинджер? – спросила она, прекрасно имитируя аристократический голос Кэтрин Хэпберн, сдобренный отчетливым акцентом южной красавицы. – Клянусь, я ника-ада еще не доверяла вашим рукам более чувствительной полости.

Сильвия кокетливо похлопала густыми ресницами, широко открыла огромные голубые глаза, подчеркивая непристойный подтекст внешне невинной реплики.

Зрители смеялись и аплодировали, восхищенные остроумием, с которым предложенная реплика превратилась в импровизированный скетч.

Актер, игравший Киссинджера и налегающий на сильный немецкий акцент, полностью вошел в образ злобного врача-садиста, и реплики, которыми они обменивались, двусмысленные, язвительные, ехидные, все больше веселили зрителей.

Сидя в одиночестве за столиком у стены, Кей не переставала восхищаться дерзким умом подруги. Сильвия позвонила в апреле и рассказала, что смогла получить место в знаменитой чикагской труппе импровизаторов – «Уинди Сити Плейерз». Хотя Кей не терпелось увидеть игру подруги, последние полтора месяца она была слишком занята – вот-вот должны были состояться предварительные выборы в Сенат. Так надолго подруги еще не разлучались. Весь первый год жизни в доме Уайлера они часто виделись. Сильвия даже пришла как-то в особняк на Норд-Сайд, но потом заявила, что уж очень неловко там себя чувствовала, и с этого времени они всегда встречались в нижней части города, бегали по магазинам и шли в кино.

Решив остаться в Чикаго, Сильвия мигом нашла работу официантки на раздаче коктейлей в баре. Она часто принимала приглашения привлекательных посетителей, и один оказался импрессарио известной труппы, занятой в знаменитом бродвейском мюзикле. Он-то и решил, что безграничный эксгибиционизм Сильвии прекрасно подходит театру импровизации. На следующий день девушка отправилась в кабаре, где вот уже больше десяти лет играли «Уинди Сити Плейерз». В труппе не было вакансий, но Сильвия выпросила место официантки, и, подавая напитки, внимательно следила за игрой восьми постоянных актеров. Через восемь месяцев один из них уволился, и Сильвия умоляла прослушать ее. С того момента как она появилась на сцене, ни у кого не осталось сомнения, что именно здесь ее настоящее место!

В конце шоу Сильвия подошла к Кей. Девушка переоделась в кожаную мини-юбку с блузкой-болеро из фиолетового атласа, на руках от запястья до локтя переливались дешевые браслеты.

– Не знаю, как у тебя это выходит, – призналась Кей. – Всегда знаешь, что делать; и за словом с карман не лезешь.

– А знаешь, что труднее всего?! Побыстрее сообразить, как сказать или сделать сразу две вещи – первая, которая приходит на ум, сразу вытесняет вторую. Кстати, мне нравится твоя новая прическа, – решила она, критически оглядывая Кей.

По настоянию Тони Бэнкса Кей пришлось подстричься.

– Ты можешь помочь нам получить голоса молодежи, – с обычным резковатым чистосердечием объяснил Бэнкс, – но если будешь выглядеть как хиппи или туземка, выбежавшая встречать катер с почтой, мы потеряем столько же голосов, сколько и наберем.

Бэнкс договорился с известным парикмахером, и роскошный водопад шелковистых волос, спадавший почти до талии, укоротился до плеч и лежал мягкими волнами, обрамлявшими лицо.

Сильвия заказала подошедшему официанту черный кофе с бренди. Кей ограничилась имбирным элем. Когда официант отошел, двое молодых людей попросили у Сильвии автограф. Один из них оказался весьма привлекательным, и Сильвия поболтала с ним, предложив остаться на второе шоу, когда тот сказал, что пришел со спутницей, Сильвия велела проводить девушку и возвращаться. Скорее всего, она не проведет ночь одна! Кей не первый раз наблюдала, как Сильвия ведет себя с мужчинами, и раньше часто советовала найти кого-то одного, кто мог бы удовлетворить ее.

– Один мужик не выдержит, – без обиняков отрезала Сильвия, и Кей в конце концов перестала спрашивать.

– Вот видишь? Я теперь звезда! – объявила Сильвия после ухода поклонника. – Ну а какие у тебя новости, крошка? Злая колдунья с Норд-Сайд опять наложила на тебя заклятье?

Кей часто изливала душу подруге, жалуясь на постоянные стычки с Александрой.

– Мы стараемся избегать друг друга. Хорошо, кампания помогла. Она повсюду ездит с отцом, а меня редко берут с собой.

– Но ведь ты тоже пожимаешь руки и целуешь младенцев, – возразила Сильвия. – Я видела снимки в газетах. Тебя всюду рекламируют.

– Ну да, – засмеялась Кей, – мистер Бэнкс, тот тип, что отвечает за всю кампанию, думает, что, если я буду произносить речи в колледжах, на фабриках, везде, где есть молодежь, они придут голосовать за отца. Но я никогда этого не делала раньше, Сил. И не знаю даже, как стоять лицом к лицу со всеми этими людьми.

– Солнышко, могу лишь посоветовать тебе быть естественной, самой собой. Ты ведь даже «хулу» танцевать умеешь, что по сравнению с этим какие-то голоса?! По правде говоря, люди в наше время больше не слушают политиков, а смотрят на внешность и стиль – именно это, как говорят, помогло Кеннеди выиграть, так ведь?

– Харизма. Обаяние личности.

– Ага. Ну так вот этого у тебя хоть отбавляй. Бэнксу следовало бы знать это.

– Но я попросту боюсь, – призналась Кей. – Когда участвуешь в политической кампании, все, что говоришь или делаешь, попадает под микроскоп. А вдруг я скажу что-нибудь такое, что поставит отца в неловкое положение, и он потеряет из-за меня голоса.

– А по-моему, – ехидно вставила Сильвия, – ты просто опасаешься, что по нечаянности ляпнешь правду об этом сучьем сыне.

Кей, отвернувшись, уставилась в темный угол.

– Извини, – вздохнула Сильвия. – Тебе приходится многое прощать ему, а я этого делать не обязана.

Официант принес заказанный кофе; Сильвия поднесла к губам чашку.

– Как твой старик относится к тебе?

– Он впервые обрадован моему появлению, – тихо ответила Кей.

– Поэтому ты из кожи вон лезешь, чтобы ему угодить. Неужели вправду веришь, что он больше других достоин представлять народ в Сенате?

– У него правильные взгляды. Отец против войны и хочет, чтобы жизнь стала лучше. Он сможет много добиться и, мне кажется, будет там на своем месте.

– Раз ты говоришь так, будто сама этому веришь, значит, сможешь добыть для папочки голоса, – пожала плечами Сильвия, наклоняясь ниже.

– Значит, больше никаких проблем?

– Никаких, – убеждала себя и ее Кей.

Она будет расхваливать отца, заставит людей поверить ему… и если наберет достаточно голосов, может, завоюет его любовь.

Приближались первичные выборы, и Кей с утра до вечера была занята на благотворительных деловых обедах, банкетах Молодежной коммерческой палаты и студенческих митингах не только в Чикаго, но и по всему штату. Она понимала, что пользовалась такой самостоятельностью лишь по просьбе мачехи, уговорившей Бэнкса держать падчерицу как можно дальше от нее. Александра желала выглядеть олицетворением настоящей верной жены политика, но вовсе не собиралась повсюду показываться с Кей. Конечно, Тони Бэнкс объяснил девушке, что она должна говорить с той частью избирателей, которые иначе пришли бы голосовать за Рэнделла Уайлера – молодыми людьми, этническими группами. Профессиональные писатели, готовившие речи Кей, никогда не забывали упомянуть о ее туземном происхождении, смешанной крови, используя девушку в качестве рупора антирасистских идей и призывов за равные права для национальных меньшинств и американских женщин.

Сначала Кей сильно нервничала, но постепенно привыкла, и выступления ее стали более отточенными. Вскоре она начала импровизировать. На встречах со студентами некоторых колледжей, где самыми наболевшими темами считались борьба за прекращение войны и против мобилизации, девушка прятала в карман приготовленную шпаргалку и начинала трогательно рассказывать о гробах, которые выгружали группами с военно-транспортного самолета, и необходимости кончать войну, чтобы Америка могла залечивать раны дома.

Узнав о том, что Кей отступила от выученного текста, Бэнкс начал распекать ее:

– Мы сотни раз проверяем эти проклятые речи, лишь бы убедиться, черт побери, что никто ничего не сможет исказить и использовать против нас! Будешь говорить, что в голову взбредет, Кей, и, если сморозишь глупость, нам придет конец. Такое на выборах бывает сплошь и рядом!

– Если считаете, что я мешаю, Тони, – ответила Кей, – тогда не стоит меня посылать.

К тому времени как произошел этот разговор, девушка уже прекрасно понимала, что Бэнкс не сможет обойтись без нее. Все больше избирателей, привлеченных известностью Кей, желало с ней встретиться. Газеты начали поручать репортерам взять у Кей интервью. Как и предвидел Бэнкс, ее история заинтересовала многих, и Кей все чаще начала появляться в телепрограммах новостей, а ее фото в газетах и журналах – не только из-за ее выступлений или происхождения, но еще и по причине внешности Кей.

Александре было невыносимо видеть, как падчерица быстро становится любимицей прессы. Но она, конечно, вряд ли смогла возражать против всего, что увеличивает шанс Рэнди попасть в Сенат. Он нуждался в любом преимуществе, поскольку основной соперник Пол Форрест уже пробыл два срока в Палате представителей. Огромное богатство и положение в обществе Уайлера восстановили против него большую часть населения Чикаго, принадлежащего к национальным меньшинствам и рабочим семьям. Первичные выборы должны были закончиться через несколько недель, и результаты были весьма неутешительными – Уайлер стоял ниже Форреста на несколько пунктов.

В штаб-квартире избирательной кампании царила унылая атмосфера. Только Тони Бэнкс сохранял неизменное спокойствие. В большой центральной комнате офиса, арендованного Уайлером в том же здании, где размещалась юридическая контора, распорядитель кампании начинал каждый день с того, что взбирался на письменный стол, чтобы инструктировать штат и растущие ряды молодых волонтеров, подобно генералу, посылающем войска на фронт.

– Время работает на нас! – громовым голосом объявил он как-то мрачным утром, в понедельник, когда первичные выборы начали входить в конечную фазу.

– Мы догоняем Форреста и поднимаемся каждую неделю на два-три пункта. Еще немного усилий – и мы обойдем этих сучьих детей прямо перед выборами – самое лучшее время, чтобы выйти вперед!

Но Бэнкс твердил, что сейчас не время снижать темпы – нужно обойти еще больше домов, убедить еще больше людей, сделать еще больше телефонных звонков, вытянуть еще больше пожертвований.

Спрыгнув со стола, Бэнкс позвал Кей к себе в кабинет. Она каждое утро приходила в штаб-квартиру, чтобы узнать расписание на сегодня, взять конспект новой речи, встретиться с женщиной, которая должна была сопровождать ее на собрание.

Кей вошла в кабинет Бэнкса. Ее отец был уже там и справлялся у Эла Корчака, пресс-секретаря кампании, о последних результатах. Уайлер продолжал разговор с Корчаком. К девушке подошел Бэнкс.

– Тебе, как и остальным, поручается дополнительное задание, – объявил он, вытаскивая изо рта неизменную сигару.

– Дела хуже, чем я думал, Кей. Нам необходим каждый дополнительный голос. Я высылаю тебя из города на завоевание новой территории: сельского района в центральной части штата. Конечно, я мог бы нарядить твоего папашу в соломенную шляпу и послать к фермерам, но, боюсь, он будет выглядеть точь-в-точь, как рыба с бакенбардами. Но ты, по-моему, вполне подойдешь. Гавайи – нечто вроде большой деревни, так ведь? Множество людей работает на фермах. А ты к тому же выросла на плантации, так что все сходится, и я прав!

Кей заметила, что отец отвлекся от цифр и следит за ее реакцией.

– Ухаживать за сахарным тростником и ананасами – вовсе не то, что выращивать кукурузу и скот, Тони.

– Точно, точно, мы с тобой это понимаем. Но сколько иллинойских фермеров побывали на Гавайях?

Кей пожала плечами.

– Если считаете, что смогу помочь, конечно, поеду.

– Молодец!

Уайлер, благодарно улыбнувшись, вернулся к разговору с пресс-секретарем. Тони вынул несколько бумажек из стопки, громоздящейся на столе, и сунул Кей.

– Вот пара новых конспектов речи – специально для сельских тружеников; а теперь иди и собирайся – пробудешь там не меньше пяти дней.

– Пяти дней?

– Угу, с понедельника по пятницу, будешь раскатывать из городка в городок.

Для того, чтобы сблизиться с людьми в маленьких поселках, объяснил Бэнкс, нужно, чтобы Кей путешествовала одна, в автомобиле, без каравана репортеров и фотографов. Работники штаб-квартиры уже договорились о выступлениях на окружных ярмарках и собраниях фермерских ассоциаций и клубах, церквах и заведениях для игры в бинго:[18] – Старомодный способ добывать голоса, Кей. И тебе будет полезно подышать деревенским воздухом.

Одна в пути, целых пять дней? Какая ужасная затея! Тоска!

Но Кей снова заметила, как выжидающе уставился на нее отец, и молча взяла конспекты у Тони. Бэнкс предупредил, что через час водитель заедет за ней в дом Уайлера.

Отец послал ей прощальный воздушный поцелуй. Кей помчалась домой, сложила вещи, натянула дорожный костюм: немнущуюся яблочно-зеленую юбку и бледно-розовую блузку.

Как раз подходит для сельского пейзажа, подумала она и уселась дожидаться автомобиля, в полной уверенности, что это затея Александры: старается держать ее подальше от прессы, чтобы самой попасть в центр внимания.

Лайвси, дворецкий-англичанин, подошел к двери ее спальни и объявил, что приехала машина.

У подъезда стоял пыльный потрепанный «бьюик» неведомого года выпуска. Высокий молодой человек в кожаной куртке и черных брюках стоял рядом. Он поспешно взял у Кей чемодан, положил в багажник и открыл заднюю дверцу. Прежде чем сесть, Кей задержалась.

– Кто вы?

– Михал Карлошик, – представился он, протягивая руку.

Кей пожала сильную ладонь.

– Где мой водитель, Михал?

Произнося незнакомое имя, она пыталась точно подражать ему, рифмуя «Михал» и «никель».

– Я ваш водитель, – ответил молодой человек.

– Вижу. Но мне сказали, что сопровождающей будет женщина…

– Бедняжка. Она уже ехала сюда, но врезалась в такси на Лейкшор Драйв. В штаб-квартире попытались уговорить другую, но у единственной, кто смогла бы поехать на целых пять дней, отобрали права после двух проколов и проезда на красный свет. Так что остались только парни. И поверьте, мисс Уайлер, – улыбнулся он, – вызвалось немало добровольцев!

Кей уставилась на него.

– Хотите сказать, вы поедете со мной? Мне предлагается провести в дороге пять дней с незнакомым мужчиной?

– Мистер Бэнкс дал мне достаточно денег, чтобы хватило на отдельные номера в отелях, и предельно четко объяснил мои обязанности. Я наш шофер, телохранитель и организатор встреч. Мистер Бэнкс также предупредил, что, если я не буду вести себя как истинный джентльмен, он… знаете, я лучше не стану повторять его слова. Но, не беспокойтесь, я все понял и не выйду за грань дозволенного.

Кей внимательно присмотрелась к молодому человеку.

Темно-каштановые волосы, непокорные и волнистые, голубые глаза, обрамленные очень длинными ресницами, неправильные черты лица, одна-две оспенных рытвинки на сильной челюсти, возможно, последствия юношеского фурункулеза. Все это вместе придавало ему привлекательно-грубоватый вид человека, выросшего на свежем воздухе, вероятно, на ферме.

Если вспомнить ненормальных психопатов, любимым занятием которых было преследовать политиков и их родственников, угрожая расправой, этот паренек мог стать лучшей защитой в долгой поездке, чем любая женщина. Кей влезла в автомобиль, но не через заднюю дверцу, которую Михал держал открытой, а через переднюю, которую распахнула сама. Дождавшись, пока молодой человек сел за руль, она спросила:

– Михал, почему Тони из всех добровольцев выбрал именно вас?

Он повернул ключ зажигания и начал выруливать на мостовую.

– Он спросил у всех год выпуска наших автомобилей. У остальных парней машины новенькие, в основном, спортивные модели – знаете, мисс Уайлер, у большинства волонтеров, работающих на вашего отца, денег куры не клюют. Мой «бьюик» оказался самым старым – именно это и было нужно Тони.

– Почему?

– Вы собираетесь объехать кучу ферм и доказать, что ваш отец понимает проблемы фермеров лучше остальных кандидатов. Считаете, они попадутся на крючок, если вы прибудете в «феррари»?

Наконец-то Кей сообразила, в чем дело.

Чикаго остался позади; они оказались на шоссе, ведущем на юго-восток, к плодородным центральным равнинам. Согласно отпечатанному на машинке расписанию, которое Михал показал Кей, их первая остановка будет на окружной ярмарке, недалеко от Джольет, в паре часов езды отсюда.

Прошло совсем немного времени, и между молодыми людьми завязалась оживленная беседа под льющуюся из магнитофона музыку; казалось, у Михала имелся неисчерпаемый запас кассет: Синатра, Чайковский, «Битлз», Бетховен, Элвис. Они перестали обращаться друг к другу «мисс Уайлер» и «Михал». Он сказал, что все друзья называют его Митч.

Митч расспрашивал Кей о Гавайях и о ее жизни, хотя признался, что кое-что знает из газет. Оказалось, что он помнит все, даже заметки, напечатанные еще в то время, когда Кей появилась в доме отца.

– Я хотел познакомиться с тобой с той минуты, как увидел твое фото в газетах.

– Именно поэтому и вызвался работать на выборах?

– Я мог бы и сказать «да», – честно объяснил он, – только вряд ли посвятил бы все свободное время кандидату, в которого не верю и которым не восхищаюсь.

До Кей дошло, что все это время она работала с десятками добровольцев, помогавших избранию Рэнделла Уайлера, но впервые услышала, как кто-то в действительности им восхищается. Сама она не испытывала таких чувств, нет, она предложила поддержку, надеясь завоевать любовь, Тони Бэнкс работал из-за денег, Александра из светских амбиций, Митч, по-видимому, делал это из принципа.

– И что тебя в нем восхищает? – полюбопытствовала она.

– Он когда-то был беден, как я. Начал с самых низов, но получил все. Я восхищаюсь мистером Уайлером; он сумел осуществить свои мечты.

– Не за его политические взгляды?

– Политика, в основном, и состоит из попыток превратить грезы в действительность, – объяснил Митч. – Покончить с войной, сделать жизнь людей лучше. Ведь политики вечно говорят о мечтах, правда? Я подумал: если Уайлер смог получить все, что хочет, он сумеет сделать это и для избирателей.

Кей задалась вопросом, что сказал бы Митч Карлошик, узнай он, каким образом ее отец смог осуществить свои мечты: о лжи, в которой погряз, о судьбах, которые исковеркал. Но она подавила искушение все рассказать и стала расспрашивать Митча о его жизни. Родители Митча эмигрировали из Польши, когда мальчику было три года.

Главной причиной их отъезда из страны была необходимость оперировать старшую сестру, родившуюся с пороком сердца. Но коммунистическое правительство так долго не давало разрешения на выезд, что состояние девочки резко ухудшилось, и она умерла через несколько недель после того, как оказались в Соединенных Штатах. Митч и его родители остановились в Чикаго у родственников, присоединились к большой польской общине, жившей в районе Милуоки-авеню. Как многие поляки, отец нашел работу на скотопригонном дворе.

– Трудится на бойне, – вздохнул Митч. – Стоит по щиколотку в крови, перерезает глотки коровам, по мере того как они поступают по конвейеру, головами вниз.

Кей не просила Митча подробно описывать работу отца и теперь ощущала его отвращение… но в то же время неистовую благодарность за черную работу, которой пришлось заняться отцу, чтобы семья могла выжить в Америке. Теперь Митч учился в университете штата Иллинойс, поскольку смог получить стипендию как лучший игрок баскетбольной команды.

В следующем году, после окончания, он намеревался получить степень магистра в области бизнеса.

– Будь я проклят, если когда-нибудь собираюсь стоять по щиколотку в крови, чтобы прокормить семью. У меня будет все, как у мистера Уайлера.

Митч говорил о том, что станет миллионером, но в голосе звучало нечто большее, чем обыкновенная алчность. Он сказал еще, что деньги помогут ему сделать много добрых дел и улучшить условия работы на скотопригонных дворах, перекупить компанию, владеющую этим бизнесом, и все там изменить.

– Они слишком экономят на всем, чтобы увеличить доходы, – пояснил он, – вместо того чтобы думать о здоровье рабочих… и даже покупателей.

Они приехали на ярмарку, где Кей участвовала в конкурсе на лучший пирог, – в качестве одного из членов жюри, конечно, потом выступала с речью под большим навесом перед несколькими сотнями жен фермеров. Она говорила о том, что, поскольку сама родилась на плантации, хорошо понимает и сочувствует трудностям сельских жителей.

– Как некоторые из вас знают, – сказала она в заключение, – большую часть своей жизни я не знала отца, но, когда умерла мама и мы нашли друг друга, смогла рассказать ему о многих проблемах, с которыми я росла. Он стал испытывать особое сочувствие к тем, кто живет на земле, кто кормит население страны, но иногда с трудом может прокормить себя. Поэтому прошу в день выборов отдать голоса за Рэнделла Уайлера. И скажите мужьям, что им лучше сделать то же самое, если они понимают, в чем их выгода.

Раздались громкие приветственные восклицания, Кей устроили овацию, а когда она сошла с трибуны, слушатели окружили ее, выражая поддержку. Он с благодарностью заметила, что рядом появился Митч и действовал как буфер, отгораживая се от восторженных поклонниц. Через несколько минут он, громко извинившись перед дамами, ловко вывел Кей из толпы.

– Прошу прощения, леди, но мисс Уайлер должна ехать еще на одно собрание.

Но когда они вышли, Митч не направился к автомобилю, а показал на большое чертово колесо в центре ярмарки.

– Когда-нибудь каталась на такой штуке?

– Нет.

– Так я и думал. Это и имел в виду, когда говорил о следующем собрании.

Они покатались на колесе, потом на «американских горках», побывали на других аттракционах, швыряли мячи в молочные бутылки и дротики в воздушные шары. Несколько раз Кей довольно неискренне напоминала Митчу о делах, но не спорила, когда тот повел ее туда, где выставлялись лучшие животные; фермеры демонстрировали тыквы весом по триста фунтов, а их жены – красивые домотканые покрывала. Она никогда еще так не веселилась, тем более когда Митч сказал, что до следующего выступления еще есть время.

– Будь я проклят, если ты не заслужила хоть немного отдыха и развлечений, – пошутил он, – в перерыве между разгребанием кучи дерьма.