"Очищение огнем" - читать интересную книгу автора (Марч Джессика)

ГЛАВА 15

За десять лет, прошедших с тех пор, как Орин Олмстед приобрел громадный особняк у одного из чикагских мясопромышленных магнатов, он оборудовал дом всеми мыслимыми предметами роскоши и развлечений. Там были кинотеатр, салон красоты, гимнастический зал, шестидорожечная площадка для игры в кегли и дискотека, не говоря уже о бассейне «олимпийского» размера с утопленной под водой стеклянной стенкой, где девушки часто резвились обнаженными, на радость гостям, находившимся в подвальном этаже бара.

Почти в каждом выпуске «Томкэта» помещались снимки девушек, развлекавшихся в обществе мужчин в одном из помещений особняка. Такая реклама того, что называют «стилем жизни от Томкэт», не только придавала пикантность журналу, но и позволяла Олмстеду заявлять, что огромные расходы на содержание особняка необходимы для чисто деловых целей и, следовательно, не подлежат обложению налогом.

Хотя Кей явилась к Олмстеду с целью получить работу, оказавшись в обществе энергичных молодых женщин, она быстро подпала под магическое воздействие атмосферы безудержного веселья. После постоянного напряжения нелегкой работы в избирательной кампании и неприятного эпизода с Уайлером, девушка была просто счастлива тем, что можно не выходить из дома, спать допоздна, плавать и общаться с молодыми женщинами, тоже жившими в доме.

Всю первую неделю ей не удавалось еще раз увидеть Олмстеда – О. О. редко выбирался из личных апартаментов. Кей скоро поняла, что Олмстед был типичным трудоголиком с целым набором эксцентричных привычек. Хотя на снимках вечеринок в «Элли» он часто был в центре событий, на деле просто специально показывался на несколько минут, чтобы позировать перед фотографом. Все остальное время О. О. проводил в пижаме, в спальне без окон, за работой над журналом, редактировал статьи, совещался с сотрудниками или писал очередные главы длинного труда по истории секса в Америке, появлявшиеся в журнале под специальной рубрикой «Философия Томкэт». Олмстед во всем потакал собственным капризам, совершенно не считаясь с обычным чередованием дня и ночи – работал, спал, ел, занимался любовью, когда хотел. Очередная любовница всегда держалась поблизости, ожидая свистка. Его связи редко длились дольше одного-двух месяцев. Девушки, обычно выбираемые среди «кошечек Томкэт», очевидно, понимали, что не могут надеяться на большее – что ни говори, а свобода считалась краеугольным камнем «философии Томкэт». Однако они считали честью, когда на них падал выбор пусть на короткое время числиться среди «кисок» Олмстеда, как назывались в «Элли» многочисленные минутные привязанности хозяина.

Для Кей основным источником постоянно пополняющихся сведений от Олмстеда была ее соседка по комнате Терри Коул.

В самое первое утро Кей разбудили горькие рыдания, доносившиеся из ванной. Подкравшись к открытой двери, она заметила величественную женщину с копной золотистых волос, смотревшуюся в большое, до пола зеркало. Из всей одежды на ней были только очки в роговой оправе. По щекам струились потоки слез – маленьким пинцетом она вырывала лишние волоски, чтобы оставшиеся образовали идеальный треугольник… в низу живота.

Кей нельзя было назвать маленькой, но незнакомка оказалась на три-четыре дюйма выше – значит, в ней было около шести футов. Узкие бедра, длинные ноги и почти неправдоподобно тонкая талия, широкие плечи. Кей редко обращала внимание на грудь других женщин, но тут не могла не заметить, что природа щедро наделила незнакомку. Кроме удивительно красивой фигуры она обладала прелестным личиком с темными глазами, вздернутым носиком и капризно изогнутыми губками.

Поймав отражение Кей в зеркале, блондинка обернулась к Кей.

– Ужасно больно, – прохныкала она.

– Тогда почему не прекратить? – рассудительно заметила Кей.

– Ах, все кошечки должны делать это, прежде чем сниматься. Приказ О. О. Многие девушки используют воск, но у меня на него аллергия.

Как только она прекратила добровольную пытку, слезы, словно по волшебству, высохли.

– Я Эйприл[23] – представилась она, улыбнувшись Кей.

– Я Кей Уайлер. Рада познакомиться, Эйприл.

– Нет, – хихикнула блондинка. – Эйприл не мое имя. – Это месяц, когда я появлюсь в журнале. Меня зовут Терри Коул.

Волей случайности оказавшись в одной комнате, они быстро подружились, тем более что Кей во многом полагалась на Терри – в каком-то смысле «ветерана Элли».

Она появилась в особняке на целых пять дней раньше.

Терри родилась двадцать один год назад в Бруклине, в семье портового грузчика Рокко Колимаретти.

– Видишь, я всегда говорю, что он грузчик, но на самом деле… он что-то вроде… словом, знаешь книгу, которая вышла года два назад, «Крестный отец»?

– Твой отец – главарь мафии? – удивилась Кей. Они болтали за завтраком в бесплатном кафетерии особняка.

– Нет, конечно, он не такой большой человек. Так, занимается кое-какой работенкой в доках, время от времени, но в основном выполняет всякие поручения, не ужасные, конечно, – ног не ломает, никого не уродует – так, на посылках, что прикажут. Беда в том, что у этих парней очень строгие порядки, хотя немного странные – сами могут убивать, грабить, собирать дань с публичных домов и проституток, но терпеть не могут, когда их жены и дети не ведут себя, как святые. Мой отец точно такой же.

Из дальнейшего разговора стало ясно, что она смертельно боится мести отца или его друзей, когда ее снимки появятся в «Томкэте».

– Но почему тогда ты делаешь это? – удивилась Кей.

– Я гляжусь в зеркало и представляю условия игры. Я не очень-то умна, а отец считает, что образование женщинам ни к чему, но то, что я не могу быть адвокатом или астрономом, еще не означает, что я довольна судьбой привеска к мужу и украшения гостиной. Хочу иметь свою жизнь, и лучшей возможности у меня не будет.

Терри завоевала свой шанс появиться в апрельском выпуске «Томкэта» после того, как владелец фотостудии в Бруклине убедил ее за пятьдесят долларов позволить ему сделать несколько «календарных» снимков и послать в «Томкэт». Журнал не купил фотографии, но Терри позвонили. Она была вне себя от радости. До этой минуты девушку почти не выпускали из дома. Отец надеялся, что она привлечет внимание какого-нибудь высокопоставленного мафиози, может, даже сына самого босса.

– Видишь, отец считает, что таким образом обеспечит счастливую жизнь единственной дочери, – жаловалась Терри. – Выдать меня за какого-нибудь типа, чтобы тот награждал меня ребенком каждый год, а сам делал что хочет, спал с кем ни попадя, потом отсиживал по тюрьмам и в конце концов его труп найдут в очередной чертовой дыре. Ты осуждаешь меня за желание сделать карьеру? Но это хорошее начало. Пять дней работы – и две тысячи баксов в кармане.

– Две? – переспросила Кей. – Я слышала, «кошечкам» платят пять.

– Верно, но фотограф, который послал мои первые снимки, запросил три, и я не смогла отказать. Как-никак он сильно рискует, если папаша обозлится и узнает, кто всему виной.

– Послушай, Терри, – сказала Кей, – ты уже сделала этому человеку одолжение, позируя для снимков, которые тот надеялся продать. Все равно в журнале их не взяли. Пятисот долларов уже больше чем достаточно!

Терри недоуменно заморгала темными пуговичными глазками.

– Черт, я бьюсь об заклад, ты вполне могла бы стать адвокатом. Какого дьявола ты здесь торчишь?

Кей испытывала теплые сестринские чувства к Терри Коул, совсем не такие, как к Сильвии. Беспредельная аморальность и нелегкий жизненный опыт последней, словно ограниченная территория, на которую не рекомендовалось проникать никому, даже подругам. Но Терри обладала открытым уязвимым характером, возбудившим в Кей такое же желание защитить ее и оградить от всяких бед, какие девушка испытывала по отношению к Локи. И, в отличие от Сильвии, всегда старавшейся именно в силу собственной опасности настоять на своем, Терри во многом испытывала те же сомнения – страх перед сексом, по сию пору, тревожившие Кей. Хотя Терри и не была девственницей, она всегда терзалась неимоверными угрызениями совести в тех немногих случаях, когда занималась любовью. Отец постоянно напоминал дочери, что та никогда не сможет стать женой Capo[24] или одного из его сыновей, если не придет к алтарю «нетронутой». Однако именно отец и объяснил Терри, что Бог дал ей тело, предназначенное для того, чтобы сводить мужчин с ума от желания, и если правильно воспользоваться этим даром, можно получить от жизни все самое лучшее.

– Это и сбило меня с толку, – всхлипнула Терри. – Всегда твердил, будто нельзя, чтобы такое тело даром пропадало, только каждый раз, когда считал, что я делаю это, теряет голову от бешенства, того и гляди кого-нибудь прикончит.

Но, несмотря на все опасения, природная жизнерадостность Терри обычно брала верх. Она всегда была готова присоединиться к ночным вечеринкам в «Элли». В Чикаго каждый день приезжало достаточно знаменитостей, чтобы составить большую интересную компанию.

Лестью и уговорами Терри быстро преодолела нежелание подруги участвовать в общем веселье. Кей была приятно удивлена, обнаружив, вопреки ожиданиям, что на таких развлечениях вовсе не царит атмосфера разнузданной вседозволенности. Наркотики были строго запрещены самим О. О., и даже слишком большая страсть к спиртному не поощрялась. Эрни, вышибала, в два счета выпроваживал пьяных гостей. Конечно, мужчины и женщины разбивались на парочки, но, кроме того, велась оживленная беседа на интересные темы и было множество вполне невинных развлечений – шарады, игры, соревнования по водному поло. Хотя многие мужчины пытались назначить Кей свидание, но никто не настаивал, когда она отказывалась, – слишком велик был выбор девушек. И поскольку немногие из «кошечек» увлекались политикой, прошла целая неделя, прежде чем кто-то узнал Кей. На второй уик-энд она столкнулась с Джерри Вогеном, репортером, который помог ей пробраться в здание суда в день приезда.

– Так вот где вы скрываетесь? – воскликнул он, восхищенно оглядывая Кей, одетую в кожаное платье с бусами и бахромой, позаимствованное у девушки-индианки из племени чероки, оставшейся работать в одном из «Томкэт Клабз» после появления своих фото на страницах журнала в статье о Диком Западе.

– Я не скрываюсь, – сухо ответила Кей.

– Можно так и написать? Полно, Кей, давайте начистоту – что вы здесь делаете?

Кей сообразила, что, если промолчать, он начнет совать всюду свой нос и до чего-нибудь докопается.

– Олмстед просил меня приехать, поработать на него.

– Неужели?! И что это за работа?

– Пока… пока не решено.

– Итак… как бы это получше изложить… вы распростились с избирательной суетой только, чтобы прислушиваться к свистку О. О.?

Упоминание о знаменитом свистке Олмстеда могло иметь только вполне определенный смысл.

– Меня с Орином ничего не связывает, – поспешно заверила Кей. – Я не могу запретить вам опубликовать статью, Джерри, но уж, пожалуйста, постарайтесь, чтобы в ней не было ничего, кроме чистой правды, иначе, клянусь, вы об этом горько пожалеете.

Воген кивнул, казалось, убежденный, что Кей полна решимости выполнить угрозу, чего бы это ни стоило.

– Ничего, кроме правды, – подтвердил он, поднимая руку, как бы произнося клятву на суде. – Но в этом случае, думаю, и правды более чем достаточно.

И, расплывшись в самодовольной улыбке, отошел.

На следующее утро, когда Кей завтракала в одиночестве, появилась Патти и сказала, что О. О. хочет немедленно ее видеть.

– Взгляни на это, – проворчал Орин, швырнув Кей сложенную газету, как только девушка переступила порог его спальни.

Одетый в красную пижаму из китайского шелка, Олмстед восседал в центре кровати, окруженный десятками различных изданий, доставлявшихся ежедневно из всех стран мира.

Кей присела на краешек и взяла газету. В глаза бросился заголовок статьи Вогена:

– «Дочь Уайлера нашлась!»

Словно она была объектом настойчивых поисков как жертва похищения или кораблекрушения! Воген подробно излагал скудную информацию: Кей, не скрываясь, живет в особняке Олмстеда и заявляет, что собирается работать на издателя. Однако нескольким голым фактам был придан явно скандальный оттенок. Дом описывался как «Печально известный храм наслаждений», где мистер Олмстед живет, подобно турецкому паше, и одно крыло, называемое «Кэтуок» – «кошачьи прогулки», – служит приютом десяткам молодых красивых женщин, питающих воображение читателей.

Приводилось высказывание Кей, отрицавшей всякие интимные отношения с Олмстедом, но тут же намекалось, что для О. О. бизнес никогда не существовал отдельно от развлечений.

– Мне уже позвонил Тони Бэнкс, – сообщил Олмстед, как только Кей закончила просматривать статью. – Он считает, что все еще можно исправить, при условии, если ты сегодня же уедешь отсюда. Честно говоря, умолял уговорить тебя. Если ты останешься, Уайлер может распроститься с надеждой попасть в Сенат. Вряд ли найдется много избирателей, посчитавших, что ему можно доверить судьбу сотен людей, если он не смог как следует проследить за собственной дочерью.

– Что ж, – вздохнула Кей, – вы предупреждали, что так будет.

– А как ты намереваешься поступить? – поинтересовался Олмстед.

– Разве решение зависит от меня? Это ваш дом, и вы уже объяснили, почему поддерживаете его.

– Я за сексуальную свободу, не за насилие. Насколько я понимаю, Кей, поступок твоего отца говорит о том, что он не достоин такой высокой должности.

– Тогда я, конечно, хотела бы остаться, – сказала Кей, ощущая теплую волну удивления и благодарности за неожиданную недвусмысленную поддержку. – Только с условием – я не желаю быть одной из ваших проклятых кошек, или как вы их там называете. Я в самом деле пришла сюда только потому, что вы обещали мне работу. Я имела в виду настоящую работу в журнале.

– Хорошо, – добродушно усмехнулся Олмстед, – дайте только подумать, куда бы вас лучше пристроить.

– Только не где-нибудь поблизости от центра этой кровати, – шутливо предостерегла Кей – они уже не раз обменивались колкостями по этому поводу.

Олмстед снова расхохотался.

– Ну, а теперь идите, развлекайтесь, – посоветовал он, но, когда Кей уже была у двери, добавил:

– Только не выходите из дома, если не желаете давать интервью. У входа топчется куча репортеров и фотографов, готовых тут же наброситься на вас.

На столе, где обычно оставлялась почта для девушек, днем Кей увидела несколько адресованных ей записок.

Некоторые были от Тони Бэнкса, остальные – от газетчиков. Кей выбросила их в корзину для мусора, за исключением одного листка, на котором почерком О. О. были записаны телефонный номер и всего четыре слова: «Позвоните завтра Джил Эванс».

Позже, когда в комнату возвратилась Терри, Кей показала ей записку и передала разговор с Олмстедом.

– Слушай, кто такая Джил Эванс? – спросила она. Терри уселась за стол и принялась красить ногти на ногах в фиолетовый цвет – как требовалось для съемок апрельского номера. Она объяснила, что Джил Эванс – правая рука О. О., единственная, кроме самого хозяина, кому доверяется самостоятельно принимать деловые решения.

– Пока он весь день валяется на кровати, она сидит за столом в офисе и решает кучу всяких проблем – то есть буквально все. Она сегодня явилась в фотостудию, когда там делали мои пробные снимки, и заставила меня торчать перед ней в чем мать родила. Сказала, что хочет посмотреть, не выщипала ли я все лишние волосы. Потом потребовала от гримера, чтобы тот намазал мои соски румянами другого оттенка, не такого, как раньше, и стояла у него над душой, пока он менял цвета и не добился, наконец, такого, который ей понравился. Уж не знаю, насколько она взыскательна или просто развлекается, видя, что бедный парень хлопочет над моими титьками с пуховками и кистями.

Терри выложила все, что ей было известно. Джил Эванс была одной из первых «кошечек», еще в те времена, когда Олмстед только начинал издавать журнал, и, как многие другие с тех пор, числилась в его любовницах.

– Я думаю, она поставила рекорд, – заметила Терри, – продержалась больше года. В отличие от девушек, которые менялись с калейдоскопической скоростью, как только лишались милостивого внимания О. О., Джил осталась и занимала различные должности в издательстве. По мере того, как «Томкэт» вырастал в корпорацию с многомиллионными прибылями, ее заслуги вознаградили – Джил получила должность исполнительного редактора и пакет акций, второй по величине после пакета Олмстеда.

– Я слышала, она никогда не бывает в «Элли». Не желает видеть О. О., хотя все время обсуждает дела по телефону; кое-кто думает, что она до сих пор влюблена в него – и они обязательно снова сойдутся, когда О. О. решит уехать отсюда и жить нормальной жизнью.

Терри докрасила ноготь на мизинце и помахала ногой в воздухе, чтобы лак поскорее просох.

– Больше я ничего не знаю, – заключила она, – за исключением разве ее прозвища. По нему видно, что она прошла долгий путь от «кошечки».

– Какое прозвище?

– «Тигрица». Если собираешься работать под ее началом, Кей, остерегайся когтей.

Все шесть лет, прошедших с тех пор как Орин Олмстед воздвиг в самом сердце Луп шестидесятиэтажное здание, названное «Томкэт Тауэр», оно было объектом множества шуток жителей Чикаго и предметом резкой критики знатоков архитектуры. Больше всего недовольства вызвала крыша, напоминавшая знаменитую эмблему «Томкэт», – изогнутая арка, с треугольниками, обозначавшими уши на каждом конце. Многие считали почти преступлением посадить такую фривольную финтифлюшку на солидный небоскреб. Но для Олмстеда подобное пуританство было одной из сторон того же ханжества, запрещавшего радости секса, и «Томкэт Тауэр» был еще одной формой его протеста против лицемерия, особенно когда по ночам огромный, больше Кинг Конга, кот, скорчившись, царил над каменными джунглями Чикаго. И столь явное неуважение к законам общества принесло Олмстеду немало пользы – здание стало таким же узнаваемым и популярным, как Эмпайр Стейт Билдинг в Нью-Йорке. Весь небоскреб, за исключением ресторана, клуба с подачей спиртных напитков, названного «Томкэт Клаб», и восьми верхних этажей, занятых редакцией журнала, был сдан в аренду крупнейшим корпорациям.

Войдя в офис, Кей увидела Джил Эванс, стоявшую у письменного стола. Несмотря на устрашающее прозвище, тигрица оказалась ниже ростом большинства теперешних моделей «Томкэт». Прямые длинные каштановые волосы стянуты на затылке пряжкой, ярко-зеленые глаза почти не подкрашены. Кроме того, она обходилась без помады, лака и других средств косметики и макияжа, которыми в таких количествах пользовались красотки на фотографиях «Томкэт». Одежда тоже была самая простая – красный свитер-«ангора», с длинными рукавами поверх юбки из верблюжьей шерсти. Зная, что Джил Эванс работает в журнале едва ли не со дня основания, Кей предположила, что ей должно быть лет тридцать пять, хотя без макияжа Джил выглядела лет на десять моложе. Она не была красавицей, скорее хорошенькой, но подобные лица обычно не поддаются разрушительному действию времени.

Джил показала Кей на мягкий стул перед письменным столом:

– Почему вы хотите работать здесь? – спросила она без обиняков.

Глядя в проницательные зеленые глаза, Кей поняла – лгать и увиливать будет по меньшей мере неразумно.

– Мне нужно заработать достаточно денег, чтобы уехать домой.

– По-моему, стоит сесть в такси – и мигом окажетесь дома.

– Нет. Я хочу вернуться на родину.

– Гавайи, – кивнула Джил, показывая, что знакома с историей Кей.

– А когда доберетесь туда, что будете делать? Кей запнулась. Она не подумала об этом.

– Повидаюсь с людьми, которых люблю, а потом… Она вновь замолчала, поняв абсурдность того, что скажет сейчас.

– И что потом? – вмешалась Джил.

– Поищу работу.

– Какую именно?

– Раньше я служила в гостинице. Наверное, меня согласятся взять обратно.

– А пока вы здесь, как, по-вашему, чем можете заняться?

– Чем угодно.

Джил сложила руки на груди и принялась вышагивать по комнате.

– Иными словами, хотите, чтобы я наняла вас выполнять обычную каждодневную работу с тем, чтобы вы смогли накопить денег, уволиться и проделать путь в пять тысяч миль, чтоб снова выполнять рутинную монотонную работу?

Кей пожала плечами и смущенно улыбнулась.

– Правда, глупо звучит?

– Нет.

Джил остановилась перед Кей.

– Звучит так, будто вы пытаетесь сбежать.

Воцарилось молчание.

Глядя на Джил, Кей предположила, что прозвище ей, должно быть, дано не столько за клыки и когти, сколько за невероятную проницательность.

– Из всего прочитанного о вас, Кей, я поняла, что вы многое можете сделать именно здесь. Я не имела в виду унылое выполнение обязанностей, а нечто такое, что выдвинет вас из рядов обычных людей, позволит сделать карьеру, применить свои значительные способности. Но нет смысла говорить об этом, если вы решили скрыться, еще не начав.

Джил Эванс снова окинула Кей ледяным взглядом.

– Будем продолжать разговор?

– Я возвращаюсь, – объяснила Кей, – потому что была здесь несчастна. Если это изменится, я останусь.

– Прекрасно, – кивнула Джил. – Позвольте обрисовать ситуацию. «Томкэт» ведет постоянную, все нарастающую борьбу за то, чтобы его принимали всерьез, поскольку открыто и без зазрения совести использует секс для увеличения объема продажи. Конечно, такое же положение и в других журналах – стоит только просмотреть рекламу, чтобы убедиться: секс – главное, что помогает продать все на свете, просто «Томкэт» ни на секунду не делает вид, что секс не является основным способом привлечения наших читателей.

Она снова взглянула в глаза Кей.

– Мы также печатаем лучшие рассказы в Америке, платим известным репортерам, чтобы освещали политические события, брали интервью и всегда оказывались в центре сенсационных происшествий. И все же приходится вечно сражаться с теми, кто объявляет нас торговцами порнографией, терпеть комедиантов на телевидении, отпускающих шуточки типа того, что «Томкэт» – это журнал, который мужчина читает, держа одной рукой. Мы ни на минуту не можем расслабиться, потому что есть множество людей, кто желал бы удушить нас, преградить допуск на рынок и помешать любыми способами.

Джил оперлась на стол.

– Могли бы вы помочь мне в этой борьбе, Кей?

– Но как? У меня нет полезных политических связей…

– Никаких связей! Именно вы, и только вы можете лучше донести до людей наши идеи.

Она потянулась к другому стулу, подтянула его поближе и села напротив Кей, почти касаясь колен девушки.

– Слышали когда-нибудь о «Девушке… ЭТО»? – спросила она.

Кей покачала головой.

– Киноактриса Клара Бау, звезда двадцатых годов. Получила такое прозвище, потому что в ней было больше «этого», чем во всех вместе взятых актрисах того времени, качества, которое тогда даже не осмеливались назвать вслух. Именно это качество так отличало Мэрилин Монро. Секс-эпил. Сексуальная притягательность. Таинственность, стихийное свойство, которым некоторые люди наделены в почти ошеломляющей степени.

Джил помолчала и, наклонившись вперед, сжала сложенные на коленях руки Кей. В жесте не было ничего агрессивного, он скорее казался нежным прикосновением наставника и советчика.

– У вас есть это, Кей, я впервые так подумала, увидев вас в выпусках теленовостей, но, стоило вам пять минут назад войти в комнату, по-настоящему поняла: ваш секс-эпил не меньше, чем…

Кей пошевелилась, отняла руки и, перебив Джил, недоуменно пробормотала:

– Не понимаю, что это имеет общего с…

– Знаю, знаю.

Джил снова овладела ситуацией и спокойно откинулась на спинку стула.

– Вас подобные вещи смущают, понимаю, я вижу это по тому, как вы двигаетесь, одеваетесь, предпочитаете не говорить на эту тему. Тяжелое бремя для вас, не так ли? Не знаю, почему, Кей, и знать не хочу. Но могу сказать, что все попытки отказаться от одной из главных черт собственного характера могут принести вам много несчастий. Нельзя изменить свою природу.

Но Кей неожиданно охватило раздражение: уж слишком самоуверенно позволяла себе эта женщина судить о ней!

– Послушайте, если вы считаете, что это заставит меня скинуть одежду перед камерой…

– Вовсе нет, – покачала головой Джил. – У нас вполне достаточно женщин для этой работы. Нам необходим кто-то, имеющий именно такое, настолько сильное сексуальное обаяние, даже будучи закутанной с головы до ног. Это я заметила в вас, когда вы занимались избирательной кампанией. Вы имеете неотразимое воздействие на людей. Думаю, сможете стать идеальным посланником «Томкэта».

– Посланников обычно отправляют в зарубежные страны, – заметила Кей. – Куда вы отправите меня?

– Съезды, семинары, школы, возможно, даже давать показания в комиссиях Конгресса в Вашингтоне. Существуют сотни возможностей нести в публику наши идеи о том, как секс может стать здоровой нормальной частью жизни каждого, и никто не должен бояться того, что журнал «Томкэт» – опасная литература, растлевающая души.

– Значит, речь идет о связях с общественностью, – облегченно вздохнула Кей.

Джил кивнула.

– Идеальный представитель, – повторила она. – Сексуальна, как сам дьявол! И к тому же умеет говорить. Нам уже давно необходим такой человек – сначала я думала этим займется О. О., но не могу заставить его снять проклятую пижаму на достаточно большой срок, чтобы успеть произнести речь или выступить на съезде.

Она дружелюбно рассмеялась, и Кей тоже не удержалась от улыбки. Когда смех затих, Джил спросила:

– Ну, как это звучит?

– Не знаю… не уверена. Достаточно ли я знаю о бизнесе – о той философии, которой занимается О. О.?

– Я не собиралась сразу послать вас произносить речи на трибуну. Первым шагом станет стажировка – будете работать со мной и некоторыми нашими редакторами.

Она наклонилась ближе, словно желая поделиться секретами:

– Не стоит перенимать что-то от О. О. – хотя он, конечно, что-то вроде меня, но можно сделать для «Томкэта» гораздо больше, чем он высиживает на своей огромной дурацкой кровати.

Женщины обменялись улыбками. Проведя целую неделю в «Элли», где имя Олмстеда упоминалось лишь полушепотом и в самом почтительном тоне, она впервые слышала, чтобы о нем говорили как о простом смертном. Кей вспомнила о словах Терри – будто бы Джил до сих пор неравнодушна к Олмстеду. Если даже и так, это отнюдь не мешает Джил объективно оценивать его. Кей почему-то чувствовала, что может многому научиться, работая с этой рассудительной, обладающей тонкой интуицией женщиной.

– Согласна, – решила она.

Джил велела ей прийти на работу завтра утром и проводила до двери.

– Кстати, насчет вашего жалованья, – словно спохватившись добавила она. – Я даю вам тысячу долларов в неделю.

Кей было подумала, что ослышалась, но Джил продолжала:

– Это не просто заработная плата, Кей. Львиная доля должна приходиться на одежду, обувь, модные аксессуары – все, что подчеркивает вашу, ну, внешность. Это тоже часть обязанностей.

Именно эта часть и пугала Кей. Выглядеть сексуально, быть сексуальной – как долго и сознательно пыталась избегать этого Кей. Но она знала, Джил Эванс права: природу не изменить. Проблема в том, как смириться с этим, жить с этим… и не позволять уничтожить себя, как была уничтожена мать.