"Среди Йоркширских холмов" - читать интересную книгу автора (Хэрриот Джеймс)

48

Впервые в жизни я видел, чтобы человек снял велосипедные защипки с брючин, выходя из дома.

В этот коттедж меня вызвал некий мистер Колуэлл к заболевшей собаке. Я как раз вылез из машины, когда на крыльцо вышел мужчина, внимательно посмотрел через плечо, нагнулся и снял защипки. И нигде не было видно велосипеда!

- Извините за нескромный вопрос, - сказал я. - Но для чего вам защипки?

Он еще раз посмотрел через плечо, ухмыльнулся и ответил с полной невозмутимостью:

- Здрасьте, мистер Хэрриот. Вот забежал снять показания газового счетчика, ну и обезопасился.

- Обезопасились?

- Ага. От блох.

- Как так - блох?

- Ну да. Колуэллы - люди хорошие, но хозяйка не сказать чтоб такая уж чистюля, и блох у них пруд пруди.

- Но... - Я уставился на него. - Защипки... не понимаю...

- Защипки? - Он засмеялся. - Ну чтобы эти твари мне в брючины не набились. - Он сунул защипки в карман и скрылся за углом, видимо направляясь по следующему адресу.

Я посмеивался ему вслед. Боялся, что к нему в брюки заберутся блохи! Надо же такое придумать. С газовщиком я был знаком много лет, и он всегда казался мне здравомыслящим человеком, и вот нате - настоящая мания. Есть же люди/ которые то и дело моют руки. И, конечно, защипки он надевает всякий раз, когда входит в чей-то дом. Я дошел до угла и посмотрел на домики вдоль улицы, но он уже скрылся из виду.

Чего только люди не умудряются вбить себе в голову! Подобные фантазии всегда меня интересовали. Но блошиный комплекс? Что-то новенькое. А вдруг бедняга очень из-за него страдает? Впрочем, расстался он со мной весело насвистывая, а потому, надо полагать, навязчивая идея не оказывает на него гнетущего воздействия. Возвращаясь к своей машине, я улыбался блаженной улыбкой: ведь был четверг, а это - последний вызов, и после него начнется мой выходной день.

Ветеринария составляла суть моей жизни, и ни на какую другую профессию я ее не променял бы, однако в бочке меда имелась ложечка дегтя - занимался я ею круглые сутки. Кроме второй половины четверга. И в четверг я всегда просыпался в радужном настроении, зная, что после полудня мы с Хелен вольными птицами улетим в Бротон. Неторопливо перекусим в одном из чудесных тамошних кафе, потом встретимся с моим приятелем Гордоном Реем, ветеринаром из Боробриджа, и его женой Джин, тоже на краткий срок забывшими про телефон и резиновые сапоги. Вместе побродим по магазинам, выпьем чаю, сходим в кино. Программа, возможно, не ахти какая увлекательная, но нам она сулила благословенный отдых.

А на этот раз нас ждало особое удовольствие: сестры, мисс Уитлинг, столпы Дарроубийского музыкального общества, дали Хелен билеты на концерт симфонического оркестра Халлэ. Побываем в Бротоне, вернемся домой переодеться, заедем за сестрами - и назад в Бротон! Дирижировать должен был мой старый кумир сэр Джон Барбиролли, а от одного вида программы просто слюнки текли: "Кориолан", Скрипичный концерт Элгара и Первая симфония Брамса.

Удовлетворенно вздохнув от одного только предвкушения, я постучал в дверь Колуэллов: максимум час - и мы покатим в Бротон.

Открыл хозяин дома - мужчина лет шестидесяти, в рубашке с расстегнутым воротом, небритый, но приветливо улыбающийся.

- Входите-ка, мистер Хэрриот! - воскликнул он с гостеприимным жестом. - Извиняюсь, конечно, что мы вас заставили сюда тащиться, да только машины у нас не имеется, а псу нашему что-то худо.

- Конечно, мистер Колуэлл. Насколько я понял, его ударила машина.

- Ага. Выбежал утром на мостовую перед почтовым фургоном, ну и полетел вверх тормашками. - Улыбка исчезла с его губ, в глазах появилась тревога. - Может, обойдется? Бедняга Рупи! Мы его так прозвали, потому что он лает по-особому - руп, руп!

Дверь вела прямо в комнату, где воздух был куда более спертым и ароматным, чем в коровнике. Мебель,Покрывала густая пыль, на столе и на полу в живописном беспорядке валялись газеты, одежда и объедки. Да, чистюлей миссис Колуэлл назвать было трудно.

Тут из кухни появилась сама дама и поздоровалась со мной так же приветливо, как и супруг, но глаза у нее покраснели и опухли от слез.

- Ох, мистер Хэрриот, - сказала она дрожащим голосом, - Рули нас насмерть перепугал. Он в жизни ничем не болел, и вот вдруг... А что, если он не выживет?

Я посмотрел на пса, вытянувшегося в корзине у стены. Дворняга, но с заметной примесью спаниеля. Он глядел печальными глазами, полными ужаса.

- Он сам добрался до дома? - спросил я.

- Нет, мы его на руках принесли, - сглотнув, ответил мистер Колуэлл. - Мы думаем, может, ему хребет перешибло.

- Х-м-м... Ну посмотрим. - Я опустился на колени рядом с корзиной, и Колуэллы тоже встали на колени справа и слева от меня. Я оттянул нижнее веко Рули и увидел розовую конъюнктиву.

- Цвет нормальный. Никаких признаков внутренних повреждений. - Я ощупал ноги, ребра, таз и не обнаружил переломов.

- Ну-ка, старина, поглядим, как ты стоишь, - сказал я, осторожно подсунул руку под живот и начал легонько приподнимать моего пациента. Он протестующе заскулил, и хозяева ответили сочувственными возгласами:

- Бедненький Рупи! Потерпи, малыш! Он у нас молодец. - При этом они нежно его поглаживали.

Но я упрямо продолжал его поднимать, пока он, пошатываясь, не встал на все четыре лапы, а потом позволил ему лечь.

- Ну он как будто дешево отделался, - сказал я. - Ушибы, конечно, и подушечки лап у него ободраны, однако уверен, что ничего серьезного нет.

Колуэллы с воплями радости удвоили свои ласки, а Рупи умильно глядел на всех нас большими, трогательно-грустными глазами спаниеля. Он явно извлекал из ситуации все что мог.

Мы все трое поднялись на ноги, и я открыл чемоданчик.

- Ну-с, сделаем пару инъекций, чтобы уменьшить боль и ускорить заживление лап. - Я ввел стероидный препарат, антибиотик и отсчитал несколько пенициллиновых таблеток. - Конечно, он еще в шоке, но, по-моему, немножечко преувеличивает. - Со смехом я потрепал лохматую голову. - Ты, кажется, стреляный воробей, Рупи.

Колуэллы весело подхватили:

- Вот уж верно, мистер Хэрриот, он всегда представляется! Но по щеке хозяйки сползла еще одна слеза.

- Да только такая радость, что мы его не потеряем... - Тут она быстро утерла лицо тыльной стороной ладони.

- Отпразднуем чашечкой чайку, а, мистер Хэрриот? Времечко у вас найдется?

Меня манил Бротон, но сказать "нет" духа не хватило.

- Отлично! Большое спасибо, но вообще-то я тороплюсь.

Чайник скоро закипел, миссис Колуэлл устроила подобие прогалины в джунглях на столе и водрузила туда чашки. Прихлебывая чай, поглядывая на добродушную пару, на то, как они смеются и с любовью смотрят на свою собаку, я мысленно согласился с газовщиком. Да, Колуэллы, безусловно, хорошие люди.

Провожали они меня, точно триумфатора, рассыпались в благодарностях, махали вслед.

Забираясь в машину, я крикнул:

- Позвоните дня через два, как он будет себя чувствовать, но не сомневаюсь, все будет в порядке.

Я повернул за угол и тут почувствовал зуд в лодыжках. Наверное, щиплют новые носки, решил я и постарался спустить их. Однако странный зуд начал распространяться на икры, и, остановив машину, я засучил брючину. Кожа была вся усеяна черными точками, но эти точки прыгали, скакали, кусались и быстро распространялись все выше. О Господи! Никакой манией газовщик не страдал!

Скорее домой! Но как назло пришлось плестись за двумя нагруженными сеном тракторами, обогнать которые так возможности и не представилось. К тому времени, когда я добрался до "Верхнего лужка", интервенты вторглись на грудь и спину, я просто весь горел и отчаянно ерзал на сиденье.

Хелен кончала переодеваться, собираясь в Бротон, и с изумлением обернулась, когда я вихрем влетел в спальню.

- Мне надо немедленно влезть в ванну! - вырвалось у меня.

- О? Пришлось поработать в грязи?

- Нет. Блохи.

- Что-о-о?!

- Блохи. Миллионы блох. Просто кишмя на мне кишат.

- Но... но... откуда...

- Потом! Пожалуйста, сразу засунь в стиральную машину все, что на мне. Я должен переодеться с головы до ног.

В ванной я мигом разоблачился и погрузился в воду, то и дело окуная голову. Вошла Хелен и в ужасе уставилась на кучу моей одежды, где на фоне белой рубашки резвились ловкие насекомые.

.- Ой-ой-ой! - вскрикнула она, брезгливо морщась, подняла все валявшееся на полу вытянутой рукой и скрылась в чулане для стирки.

Мне хотелось остаться в ванне навсегда. Какое наслаждение лежать в воде и, не чувствуя зуда, созерцать всплывших на поверхность черных мучителей. Но я не собирался рисковать, а спустил воду, снова налил ванну и ухнул в нее еще раз. Снова и снова мылил я волосы и скреб кожу. А когда наконец вылез и надел все свежее, то возблагодарил Небеса, что избавился от этой напасти. Такое со мной случилось впервые, и я понятия не имел, какое это страшное испытание. Да, конечно, я читал о страданиях людей в чужеземных тюрьмах, вынужденных спать на блошиных тюфяках, но только теперь постиг всю меру их мук.

Наконец, мы поехали в Бротон, правда, далеко не в том радужном настроении, какое владело нами каждый четверг. Жуткое утреннее происшествие еще не изгладилось из памяти. Однако холмы остались позади, за окнами замелькали пейзажи Йоркской равнины, и мы мало-помалу пришли в себя. Еще немного, и мы будем сидеть за столиком в кафе, свободные от всех забот, а вечером нас ждет редкостная радость - концерт оркестра Халлэ.

Школьником в Глазго, я как-то беседовал с глазу на глаз с легендарным Барбиролли (тогда он еще не был сэром Джоном) при очень своеобразных обстоятельствах. Шотландский оркестр давал концерт для школьников в зале Сент-Эндрю. В антракте я побежал в туалет и вдруг краем глаза заметил в соседней кабинке фигуру во фраке и белом галстуке. Я повернул голову и в трепетном восхищении узрел самого великого дирижера. Бесспорно, странное место для знакомства, но он спросил, понравилась ли мне музыка и что - особенно. А потом расспросил про меня самого. Он был удивительно благожелательным человеком и недаром заслужил любовь и уважение всего мира.

После этой знаменательной встречи я внимательно следил за его судьбой с того момента, когда он сменил Тосканини на посту дирижера Нью-Йоркской филармонии и когда в 1942 году возглавил знаменитый оркестр Халлэ. При малейшей возможности я посещал его концерты - и видел, как съеживается его фигура. Он всегда был невысок, а теперь выглядел миниатюрным и хрупким - но всепокоряющим за дирижерским пультом.

Я принялся рассказывать обо всем этом Хелен, и праздничное настроение почти возвратилось, когда в миле от Бротона я внезапно умолк и замер.

Минуту спустя Хелен посмотрела на меня.

- Что с тобой? Почему ты замолчал? Я осторожно переменил позу.

- Наверное, воображение, но у меня дурацкое ощущение, что по мне прыгают блохи.

- Как! Быть не может. Ты же вымылся дважды и полностью переоделся. Это невозможно.

- Знаю, что невозможно... но все равно у меня такое ощущение.

- Остаточный эффект, Джим. Ты же весь искусан.

- Знаю, - пробурчал я, - но, по-моему, они опять за меня принялись. Хелен ласково взяла меня за руку и ободряюще улыбнулась.

- Одно воображение. Постарайся отвлечься.

Я постарался, хотя, входя в кафе Брауна, слегка извивался. Аппетитные запахи, звяканье ножей и вилок, веселая суета, приветливая улыбка нашей знакомой официантки обычно преисполняли меня приятнейшим предвкушением, точно удар гигантского гонга возвещал начало заветных счастливых часов. Однако на этот раз все было по-другому.

Мы сели за столик и углубились в перечисление йоркширских блюд, которые я просто обожал, - ростбиф с йоркширским пудингом, камбала с картофельной соломкой, пирог из вырезки и почек, воздушный бисквит с вареньем, "пятнистая собака" (пудинг с изюмом) под заварным кремом... Только в мыслях было совсем иное, а когда я заказывал, лицо мое уподобилось улыбающейся маске.

Я ел восхитительный суп и ковырял вилкой в тарелке, как в дурном сне, стараясь игнорировать изощренную пытку, которой подвергался под рубашкой.

Примерно на половине моих мучений к нам, лавируя между занятыми столиками, приблизилась пожилая пара, и мужчина вежливо спросил:

- Не разрешите присесть к вам? А то ни единого свободного места.

- Разумеется, - ответил я, выжимая из себя еще одну улыбку. - Прошу вас.

Они сели. Определить их было нетрудно. Фермер с женой, решившие попраздновать, как и мы. Лет пятьдесят с небольшим, умытые до блеска обветренные лица, на муже - щегольской твидовый пиджак и яркий галстук, в которых ему явно было не очень уютно. Он протянул мозолистую руку за меню, и они приступили к выбору любимых блюд.

- Вот так-то, - сказал он и повернулся к нам. - А вчера вечером землю дождиком хорошо спрыснуло.

Мы согласно кивнули, а я окончательно убедился, что не знаю их. Бротон далековат для большинства моих фермеров. Наверное, они из Уорфидейла...

Хелен прервала мои размышления, больно толкнув меня коленом под столиком, Я поглядел. Ее лицо было полно ужаса.

- Одна у тебя на воротничке, - шепнула она и вскрикнула. - Ой! Она прыгнула!

Да, прыгнула. На самую середину белоснежной скатерти. Я беспомощно смотрел, как за первой прыгнула вторая, затем третья.

Фермер с супругой, прервав попытку завязать дружескую беседу, в изумлении уставились на попрыгуний. Наступило зловещее молчание, которое прервал фермер:

- Ева, столик у окна освободился. Наш обычный. - Он встал. - Вы нас извините?

Мы принялись поглощать последние кушанья с неимоверной быстротой. Не знаю, сколько еще их попрыгало на стол. Мне было не до счета, и теперь я помню только первую зловещую троицу. О десерте мы и думать забыли и, вместо того чтобы обсудить достоинства имбирного пудинга и яблочного пирога, торопливо расплатились и сбежали.

Встречу с Джин и Гордоном пришлось отменить. Только домой! Только в ванну! Я гнал машину на предельной скорости, а перед моим мысленным взором адские создания прыгали и прыгали по белой скатерти. Как это могло произойти? Каким образом второй эшелон блох уцелел вопреки всем принятым мерам? Ответа я не знаю и по сей день. Но произошло именно это.

Дома мы повторили утреннюю процедуру: я погрузился в ванну с головой, Хелен в кончиках пальцев унесла зараженную одежду, я облачился во все свежее.

Еще счастье, что свой выходной костюм я приберег для концерта: мой небогатый гардероб почти истощился. Когда, полностью переодетый, я направился к машине, у меня вырвался вопрос:

- Хелен! Но теперь-то все будет в порядке?

- Ну конечно. Откуда им взяться? Я угрюмо поежился.

- Мы и в тот раз так думали.

Нам надо было заехать за Харриет и Фелисити Уитлинг, и они вышли к нам, как всегда исполненные жизнерадостной энергии и добродушия. Этим крупным пышным дамам было под пятьдесят, и хотя кое-кто, возможно, счел бы их дородными, на мой взгляд, обе выглядели очень привлекательно, и я не мог понять, почему они так и не вышли замуж.

За оживленным разговором мы даже не заметили, как въехали в Бротон, тем более что я наконец-то не чувствовал, что меня едят живьем. В зале наши приятельницы сели слева и справа от меня, и я счел это комплиментом, хотя, сказать правду, было и тесновато, поскольку обе несколько выдавались за пределы своих кресел.

Я упивался знакомыми звуками концертного зала - музыканты настраивали инструменты, мои соседки весело переговаривались, и во мне крепло убеждение, что беды этого дня остались позади и жизнь прекрасна.

Когда худенький Барбиролли вышел на эстраду почти на цыпочках, я присоединился к оглушительным аплодисментам. В Йоркшире его любили, как и везде, и аплодисменты смолкли, только когда он встал за пюпитр и поднял палочку. Во внезапно наступившей благоговейной тишине я откинулся в сладком ожидании.

И вот, едва зазвучали первые величавые такты "Кориолана", я ощутил резкий зуд под правой лопаткой. О Господи, нет! Быть не может! Однако ощущение было таким знакомым! Я попытался не обращать на зуд внимания, но уже через минуту невольно вжался в спинку кресла, чтобы почесать лопатку, а он тут же распространился по плечам, и пришлось слегка извернуться, чтобы почесать теперь уже левую лопатку.

Внезапно я сообразил, что в таком стесненном положении любое мое движение передается соседкам слева и справа. А зуд становился совсем уж нестерпимым. Мне хотелось драть кожу ногтями, вертеться, чтобы хоть как-то его утишить. Однако ничего подобного позволить себе я не мог, и оставалось только смириться с жуткой необходимостью несколько часов сохранять пристойную неподвижность.

Я напрягал всю силу своей воли, но чтобы преуспеть, мне следовало быть йогом. Я пытался сосредоточиться на музыке, но тут же машинально менял позу: то потирал лопатки о спинку, то двигал ими под одеждой.

По моему заключению, теперь буйствовала только, одна блоха. К этому моменту я успел стать великим знатоком блошиных укусов и твердо знал, что точно определяю ее местонахождение в каждый данный миг. В зале гремела музыка Бетховена, а мной овладела безумная идея: подстеречь мерзавку в момент укуса и раздавить! Теперь, ощущая новый зудящий укол, я изо всех сил прижимал это место к твердой спинке и ерзал из стороны в сторону.

При этих маневрах я, естественно, вторгался на территорию соседок. Раньше я надеялся в этот вечер поближе познакомиться с милыми сестрами, узнать их душевные особенности. Однако узнал только некоторые особенности их телосложения, и ничего больше. Полные руки, надежно укрытые жирком ребра, мягкие бедра - беспомощно елозя, я прикасался к ним, снова и снова их поглаживал, но благовоспитанные дамы и виду не подавали, что замечают мои посягательства, разве что слегка кашляли или судорожно вздыхали. Однако, когда мое правое колено глубоко ушло в пышное бедро Харриет, оно было решительно отодвинуто, а когда мой локоть непреднамеренно, но беспощадно погрузился в не менее пышную грудь, я заметил, что брови Фелисити взлетели к волосам.

Не стану больше распространяться об этом нестерпимом вечере, скажу только, что все так и шло до конца концерта. Божественный Скрипичный концерт Элгара, неизменно возносящий меня в волшебный мир, на этот раз оставался лишь неясным шумом на заднем плане личного поля сражения. Как и любимейшая Первая симфония Брамса. Я испытывал только одно желание: скорее бы домой!

В антракте и потом, когда мы прощались, обе мисс Уитлинг вымученно улыбались и бросали на меня косые взгляды. Конечно, это избитое клише - но я правда отчаянно хотел провалиться сквозь землю.

Когда же муки остались позади и мы с Хелен у себя в спальне разговаривали перед сном, я все равно чувствовал себя жутко.

- Господи, ну и вечерок! - простонал я и описал свои переживания из-за сестер. Хелен благородно хранила серьезность, хотя видно было, как дорого ей это обходится. Подергивающиеся губы, решительно нахмуренные брови свидетельствовали об отчаянной внутренней борьбе, которая иногда заставляла ее прятать лицо в ладони. Завершив свой скорбный рассказ, я безнадежно махнул рукой.

- И знаешь, Хелен, я убежден, что в эту агонию меня ввергла всего одна блоха. Нет, ты только подумай: одна-единственная блоха!

Внезапно моя супруга прижала подбородок к груди, выпятила губы и, не без успеха понизив голос до баса профундо, пропела в истинно шаляпинской манере:

- Блоха! Ха-ха-ха-ха-а-а, блоха!

- Да-да, конечно, очень смешно, - огрызнулся я. - Но натерпись Мусоргский того же, что и я, он обошелся бы в этой песне без "ха-ха!".

Два дня спустя позвонил мистер Колуэлл.

- Рупи лучше некуда! - радостно сообщил он. - Бегает, прыгает. Только вот у него вроде коготь сломался - висит и за все цепляется. Может, заглянете, отстрижете?

На несколько секунд я онемел.

- А... а вы бы сами его не отстригли? Щелкнуть разок ножницами, и все.

- Нет, нет. У меня не получится. Загляните по дороге, а? Очень буду вам благодарен.

- Ну хорошо, хорошо, мистер Колуэлл. Попозже утром буду у вас. Сходя с крыльца, я крикнул:

- Хелен! Еще один вызов к Колуэллам.

- Как? - охнула она, в тревоге выбегая из кухни.

- Боюсь, что придется съездить. Только по дороге сперва повидаю молодого Джека Арнолда.

- Сына фермера Арнолда?

- Вот именно. Гонщика-велосипедиста.

- Но зачем?

- Хочу одолжить у него защипки.