"Чертовски знаменита" - читать интересную книгу автора (Коллинз Джоан)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Чтобы подготовиться к съемочному дню, Катерин приходилось вставать в половине пятого. Теперь же, когда раздался пронзительный звон будильника, как бы призывая ее к действию, она выключила его и продолжала неуверенно и рассеянно стоять посреди комнаты. Если она направится в полицейский участок и возьмет Томми под залог, вызволив его из той беды, в которую он попал (она даже вздрогнула, только представив себе, что бы это могло быть), она опоздает на работу. Полицейский участок находился в прямо противоположном от студии направлении.

Катерин понимала, что многое поставлено на карту. Ее боссов не волновала частная жизнь звезд. Они и так находились в большом раздражении по поводу того, что им пришлось предоставить ей четыре драгоценных дня на судебный процесс. Им приходилось в эти дни снимать сцены, в которых Катерин не участвовала, а это было связано с серьезными изменениями в графике съемок. Съемка одной серии занимала шесть дней. Катерин знала, что все ее сцены режиссер поставил на сегодня и завтра. Она обязательно должна быть на площадке. Но Катерин чувствовала, что нужна Томми. Сын для нее все, особенно после развода. Она принялась грызть заусеницу, раздумывая, что ей делать. Снова взглянула на часы. Кровь не водица. Она должна быть с сыном. Пошла эта студия на хрен.

Послышался стук в дверь гардеробной, появилась Мария с кофе, манго и грейпфрутовым соком.

– Будет ли senora готов уехать в пять часов?

– Да, да, мне нужна машина, но предупредите Сэма, что мы поедем на бульвар Ван Нуйс вместо студии. Спросите его, знает ли он, где находится полицейский участок.

– Слушаюсь, senora.

Катерин натянула джинсы и майку и залпом выпила обжигающий кофе. Затем нажала шестую кнопку автонабора на телефонной трубке.

– Слушаю, – ответил ей густой мужской баритон.

– Бен?

– Да, что у тебя еще, Катерин? – Тон директора картины был еще более недовольным, чем обычно.

– Бен, у меня серьезная личная проблема. – Катерин поколебалась. Ему приходится докладывать все продюсерам, а Катерин подозревала, что один из них напрямую связан с самой скандальной газетой Америки – «Нэшнл сан». Она сделала паузу, потом выпалила: – Бен, мне необходимо задержаться на пару часов, надо срочно кой-куда подъехать. Семейное дело, Бен.

– Какое еще семейное дело? Слушай, самое для тебя сейчас важное это быть через сорок пять минут в гримерной и в семь на съемочной площадке. Мы и так вокруг тебя четыре дня снимали. У нас натурные съемки в аэропорту, а с этой гребаной погодой мы не можем рисковать. Ты нам нужна, и побыстрее.

– Но я занята только в трех сценах. Только в трех из пяти. Не могли бы вы обойтись без меня хоть часок? Пожалуйста, это очень важно.

Но Бена ничем нельзя было тронуть.

– Слушай, Катерин, – рявкнул он, – тебя не было четыре дня из-за твоего проклятого развода. На нас телевидение давит, чтобы заканчивали эти две серии, а нам пришлось придержать твои сцены. Но сейчас мы уже на пороге эфира. Если мы не положим сегодняшние сцены в коробку вместе с пятью твоими другими сценами, которые требует редактор, мы окажемся по уши в дерьме. Теперь скажи мне, что может быть важнее этого?

– Ничего, – с горечью согласилась Катерин. – Ладно, не бери в голову, Бен. Я буду вовремя. Обещаю.

– Уж будь любезна, – огрызнулся он и повесил трубку.

Катерин нажала кнопку интеркома, чтобы соединиться с Брендой.

– Кто это?

– Бренда, прости, что разбудила, но что-то ужасное случилось с Томми.

– Томми? Что ты говоришь? Что случилось?

– Не расстраивайся. Я понимаю, это звучит ужасно, но только что позвонили из полицейского участка. Томми арестовали, нужно, чтобы кто-нибудь взял его под залог, а эта проклятая студия не отпускает меня.

– Больше ничего не говори, милая. Я поеду. За что его арестовали?

– Не знаю. Они отказались мне сказать, Бренда. Остается молиться, что все это не слишком серьезно. Я все время буду держать мой радиотелефон включенным, так что позвони мне, как только что-нибудь выяснишь. Домашняя чековая книжка у тебя?

– Да, – ответила Бренда. – И я уже еду. Ни о чем не волнуйся. Увидимся позже.

Катерин сидела неподвижно, уставившись на часы, стрелка которых подбиралась к четверти шестого. Ей надо ехать. Немедленно.

Элеонор Норман проследила, как растрепанная Катерин с опозданием приехала в гримерную, по ее глазам было очевидно, что мысли Катерин совсем в другом месте. Элеонор сидела в откидном кожаном кресле с закрытыми глазами, белокурые волосы небрежно затянуты в неаккуратный хвостик на затылке. Уже виднелись черные корни.

– Доброе утро, Элеонор, – спокойно сказала Катерин.

– Привет, Катерин, – отозвалась Элеонор с прохладцей и еле заметно улыбнулась.

С той самой поры, как шестилетняя Элеонор Норман сошла по трапу парохода, привезшего се из Англии где-то в пятидесятых, и вскоре начала сниматься в заглавных ролях в заметных фильмах, слухи вились вокруг ее имени, как летний туман. Было много предположений относительно того, как именно и почему никому не известной английской девчонке досталась роль в «Хейди», столь популярном в Америке, тогда как каждая соплячка от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса стремилась к подобному успеху месяцами.

Если верить дурным слухам, чтобы получить эту роль, ее мамаша, игривая, острая на язычок вдовушка, продала ребенка для сексуальных услад главе студии «Палладиум пикчерз». Хотя никаких фактических доказательств этого никогда не было, все знали, что вдова Норман с хорошенькой дочерью часто проводили уикэнды в хорошо охраняемой усадьбе Фрица Палленберга в Бель-Эйр. Обычно, кроме них, других гостей не приглашали.

Хотя все это случилось тридцать лет назад, а мать Элеонор уже давно умерла, равно как и Фриц Палленберг и большинство его приятелей, легкий душок скандала все еще витал над Элеонор. Она никогда не делилась ни с кем, что же на самом деле происходило между ней и широко известным старым педофилом в те длинные ночи в Лос-Анджелесе. Только изредка ее мучили кошмары. Она лежала потом вся в поту, дрожа от страха при воспоминаниях о тех жутких оргиях. Но по большей части ей удавалось избежать этих снов, да и Дирк, живущий с ней вместе любовник, старался утихомирить драконов.

Покончив с гримом, Элеонор поднялась и пошла в соседнюю комнату к парикмахеру. По пути она налила себе в пластмассовый стаканчик кофе без кофеина и, прихватив последний номер «Верайети», бегло пролистала его, остановившись на новостях Арми Арчарда в колонке светской хроники.

На съемочной площадке сериала Эй-би-эн «Семья Скеффингтонов» ходят слухи, что Катерин Беннет собирается в этом сезоне показать такую игру, что те, кто решает, кому присуждать премию Эмми, должны насторожиться и обратить на нее внимание. Согласно сообщению нашего информатора, мисс Беннет превзойдет себя в своем сенсационном исполнении роли скандальной южной красотки в этот третий сeзон показа сериала. Следите за нашей кола 1, если хотите больше узнать о мисс Беннет. Она верный кандидат на премию Эмми.

Элеонор смяла стаканчик в руке и со злостью швырнула его в мусорный контейнер. Стерва начинающая! Откуда это все взялось? Элеонор Норман была главным действующим лицом и звездой в сериале. Она и Альберт – они герои постановки. Предположительно, роль у Катерин вспомогательная. Но разве все сценарии в последнее время не склонялись все больше и больше в сторону Катерин? Разве не имеет она сочный диалог в каждой серии? И больше драматических сцен? Большее внимание ее образу? Элеонор отшвырнула «Верайети» и, выхватив из сумки сцены сценария на следующую неделю, бегло просмотрела его. Шевеля губами, она подсчитывала. К тому времени как закончила подсчет, она была в бешенстве.

В сценарии у Катерин оказалось по меньшей мере на 30 строчек больше диалога, чем у нее или Альберта. Как смеет режиссер так с ней поступать! Выходит, она корячилась всю жизнь в Голливуде, чтобы теперь играть вторую скрипку при какой-то актриске с Бродвея, у которой все уже в прошлом? Неужели эти бесконечные дни, недели и годы ее рабского труда в Голливуде ребенком были потрачены зря?

Элеонор вздрогнула. Она вспомнила смертную тоску того существования, которое приходилось вести ребенку-актрисе. Ей приходилось лезть из кожи вон, чтобы угодить всем, особенно матери. У них не было ни семьи, ни друзей. Хотя Джемайме Норман иногда приходило в голову, что ее дочь лишена многих радостей нормального детства, вроде вечеринок, катания на коньках и друзей своего возраста, амбиции всегда брали верх над материнским инстинктом.

К двадцати одному году Элеонор внешне напоминала кремовую английскую розу, но в душе она была жесткой и крутой, как армейский ботинок. И это к лучшему, потому что, хотя зрители все еще считали ее звездой, с точки зрения Голливуда, она уже не была в числе первых. В подростковом возрасте роли в кино попадались редко, она подолгу не снималась. Деньги, заработанные ребенком, были растрачены Джемаймой, вовремя не сообразившей, что век ребенка-актрисы короток, так что Элеонор пришлось сниматься в телевизионных мини-сериалах и простеньких фильмах. Сейчас Элеонор не хотелось вспоминать, что иногда ей даже приходилось наниматься в официантки или сопровождающие – слегка завуалированная форма проституции.

Роль Кандайс Скеффингтон изменила ее судьбу. Все вспомнили Элеонор, и если ей чего действительно хотелось, так это не быть второй скрипкой ни при ком, особенно при дотоле неизвестной нью-йоркской актрисе с искусственным театральным акцентом.

– Доброе утро милой даме. – В парикмахерской появилась солидная, внушительная фигура Альберта Эмори. Его русый с сединой парик прикрывал лысину, а толстый слой ярко-оранжевого грима – морщины на лице. Умные глаза глубоко посажены, губы иронически изогнуты. Он смахивал на могучий дуб – сильный, темный и непобедимый.

– Как чувствуешь себя сегодня, Элеонор, милочка?

– Прекрасно, Альберт, большое спасибо. Вернее, прекрасно до последней минуты. Ты это видел?

Альберт вооружился очками и медленно прочел отрывок. По мере чтения ею изрезанное морщинами лицо хмурилось все больше.

– И еще, – прошипела Элеонор, – у нее по меньшей мере на сорок строчек больше текста, чем у меня, в эпизоде на следующей неделе, и еще больше, чем у тебя! Что нам делать, Эл?

– Не зови меня Элом, – огрызнулся он.

– Прости, дорогой, я забыла. – Он погладила его руку, стараясь не повредить грим, которым были замазаны, вернее почти замазаны, старческие желтые пятна. – Альберт, дорогой, что бы нам сделать?

– Что-нибудь придумаем. Ведь мы с тобой звезды в этом шоу, дорогая Элли. Мы – Скеффингтоны. Ты – жена, я – патриарх. Она же лишь была членом семьи.

Альберт говорил о Скеффингтонах как о своей собственной семье. Сорокалетний стаж исполнения в английском театре самых разнообразных ролей, от дворецкого до короля, придал ему импозантность, которая делала его идеальным для роли старшего мистера Скеффингтона. Альберт стал звездой на закате карьеры, и он твердо намеревался удержаться на этом уровне.

– Мы останемся звездами в этом фильме, – пообещал он. – Чего бы это ни стоило, моя дорогая.

Пока Блэки-гример трудился над ее усталым лицом, Катерин учила текст.

Казалось, Джордж Блэк работал на студии всегда. Автомобильная катастрофа, лишившая его одного глаза, положила конец его многообещающей карьере каскадера еще в сороковые годы, когда студия, выплатив ему компенсацию, разрешила остаться работать помощником в гримерном отделе.

Его прозвали Блэки,[7] потому что темные волосы, смуглый цвет лица и темная повязка на глазу делали его похожим на героя пиратских фильмов пятидесятых. На самом же деле он был мягок и молчалив и всегда сочувственно выслушивал актрис, чьи лица он преображал ежедневно. Разумеется, у него были свои любимицы, в этом году – Катерин, которая не раз рассказывала ему про свои беды.

Сегодня по сценарию Джорджия Скеффингтон должна была вернуться из деловой поездки на Аляску, так что первая сцена изображала прибытие Джорджии в личном реактивном самолете в аэропорт Лос-Анджелеса. Катерин попросила костюмера Максимилиана одеть ее для этого эпизода по своему усмотрению. Как правило, она вносила много своего в костюмы Джорджии, поскольку Максимилиан зачастую переусердствовал, но на этот раз ее голова была занята разводом.

Когда с прической и гримом было покончено, шофер студии отвез Катерин на маленький частный аэродром недалеко от города. Она сжимала в руке мобильный телефон, каждые несколько минут проверяя, работает ли он, но Бренда не звонила, и Катерин все больше нервничала.

Раннее калифорнийское утро выдалось прохладным. Голубое июльское небо перечеркнуто облаками, но уже чувствуется, что позже будет испепеляюще жарко.

– На сегодня обещали жуткую жару, – сказал Блэки. – Настоящее пекло, а Марсия мне рассказывала, что в долине вчера стояла такая жара, что бассейн чуть вовсе не высох.

– Остается надеяться, что Максимилиан это учел, придумывая мой костюм, – заметила Катерин, когда машина въезжала на территорию аэродрома.

Максимилиан – никто не знал его фамилии – уже много лет являлся наиболее популярным и влиятельным костюмером в Голливуде, а «Семья Скеффингтонов» сделала его еще более знаменитым. Испанец средних лет, он всегда одевался по самой последней европейской моде. Его густые, цвета воронова крыла волосы зачесаны в затейливую прическу. Всегда сильно загорелый, но не видно практически ни одной морщинки, потому что Максимилиан относился к своей коже, как к драгоценному фарфору. Все на нем сверкало – от начищенных коричневых ботинок до ослепительно белого платка, украшающего карман идеально выглаженного оливково-зеленого полотняного костюма. Сам – идеал портновского искусства, он требовал того же от ведущих актрис.

– Привет, Катерин, хорошо отдохнула? – раздались с разных сторон жизнерадостные выкрики.

– Я не отдыхала, – повторила Катерин, вероятно, в десятый раз, – я разводилась. – Она прошла в трейлер, где располагалась костюмерная. Там ее ждал гордо улыбающийся Максимилиан.

– Corazon,[8] премного извиняюсь. Для сегодняшней сцены, возможно, излишне тепловато, – извинился он. – Но ведь она возвращается с Аляски, верно? Тебе нравится?

Катерин уставилась на костюм в руках костюмерши Бекки. Ярко-красное толстое кашемировое платье макси с длинными, отороченными мехом рукавами и высоким воротом и тяжелая красная шерстяная накидка с капюшоном, отороченным черным каракулем. К костюму прилагалась каракулевая шляпа, красные сапоги до колена, красные кожаные перчатки с крагами и каракулевая муфта.

– Муфта? – подняла брови Катерин. – Мне казалось, они остались в прошлом веке.

– Они возвращаются! – торжественно заявил Максимилиан. – И кто иной, как не Джорджия Скеффингтон, должен одобрить их возвращение?

– Все такое… тяжелое. – Катерин взяла костюм из рук Бекки. – Господи, да он весит тонну!

– Corazon, это только на сегодня. Для остальной части эпизода я приготовил тебе маленькие воздушные туалеты из шифона.

– Замечательно, – пробормотала Катерин. – На съемочной площадке с кондиционером я буду в шифоне, а в сорокаградусную жару я в двойном кашемире. Здорово придумал, Максимилиан.

Катерин заметила, что Максимилиан и Бекки обменялись многозначительными взглядами, высоко подняв брови. Чтобы снять напряжение, она улыбнулась.

– Ладно, ладно, я просто пошутила, ребята. Разумеется, я это надену. Все знают, что ради искусства положено страдать. Давай, Бекки, помоги мне одеться; они уже готовы репетировать, а мы не хотим заставлять великого английского актера ждать.

Все разразились смехом.

– Corazon, хочешь пари, что старый пердун снова забудет текст? – предложил Максимилиан.

Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда Катерин пристраивала каракулевую шляпу под нужным углом.

Голос звучал глухо, на линии помехи, но все же ей удалось разобрать слова Бренды:

– Китти? Я тут в участке. Уже три часа сижу, но эти сукины дети не выпускают Томми.

– Почему? – Катерин повысила голос. – Они обязаны отпустить его под залог. Они что, не берут залог?

– Нет, и не объясняют почему, – расстроено произнесла Бренда.

Послышался стук в тонкую фанерную дверь.

– Пора на съемочную площадку, Катерин. Режиссер говорит, нам сегодня надо поторопиться.

– Сейчас иду. Бренда, слушай. Какого черта Томми натворил?

– Подрался с парнем в баре. Все бы ничего, да только полицейские утверждают, что он был пьян.

– А тот парень выдвинул обвинения?

– Мне никто ничего не говорит, – со злостью сказала Бренда. – Я его видела, он в порядке, но они не хотят его выпускать без адвоката и официального заявления от тебя.

– О Господи, что же нам делать?

Снова послышался громкий стук в дверь, и голос пролаял:

– Черт побери, Катерин, вся команда ждет одну тебя, а там сорок градусов жары, мать твою так. Ты что, весь день собираешься валандаться? – Это был взбешенный Бен, директор фильма.

– Одну минуту, – крикнула Катерин, – я пытаюсь напялить этот проклятый костюм. – Она понизила голос. – Слушай, Бренда, я пыталась дозвониться до адвоката все утро, но его нет в Нью-Йорке. Там еще восемь часов, и в офисе никого нет, а я не знаю номера телефона его партнера. В офисе же отвечает автоответчик. Блин! Я попрошу Стивена. Придумать не могу, кто бы еще мог помочь. Здесь настоящий сумасшедший дом, черт побери.

– Тут тоже не до смеха. Томми ужасно расстроен, Китти. Я его никогда таким не видела. Он все глаза выплакал, но настроен воинственно. Хочет отсюда выбраться. Ты и представить себе не можешь, с какими людьми ему пришлось провести ночь в камере. Торговцы наркотиками, сутенеры, бродяги. Нам придется вшей с него обобрать, прежде чем тащить домой.

Раздался оглушительный удар в дверь, затем она распахнулась и в проеме, уперев руки в бока, возник усатый Базз Смит, чьи лучшие дни остались в прошлом вместе со «Старский и Хатч» и «Женщина-полицейский». Он на этой неделе ставил эпизод для сериала. В фургон он влетел с воплем:

– Какого черта, Катерин, что ты о себе воображаешь, всех задерживаешь? Там дьявольски жарко, и уже восемь часов, а мы тебя ждем пятнадцать минут. Нам еще предстоит снять пять сцен. Давай, пошевеливайся, дамочка, иначе я пошел звонить начальству.

– Мне надо идти, Брен. – Катерин попыталась проглотить стоящий в горле комок и подавить панические нотки в голосе. – Я постараюсь найти Стивена и попрошу его приехать в участок. Я уверена, он обо всем позаботится, Брен. Но, пожалуйста, не уходи оттуда.

– И не подумаю. Том вел себя как идиот, но такого обращения он не заслуживает.

– Звони в любое время, если что-то узнаешь, Бренда. Я все время буду держать телефон включенным.

Катерин сгорбилась в самолетном кресле, ожидая магического слова «Мотор!», которое выпустит ее из этой тюрьмы, где она уже буквально изжарилась. По спине под кашемировым платьем тек пот, собираясь у туго затянутого на талии пояса. Было так жарко, что она ощущала, как плавится тушь на ресницах.

В самолете было тесно, и два актера на эпизоды, исполняющие роли первого и второго пилотов, по пояс высунулись из кабины, ожидая команды режиссера. Пот с их лбов капал на ботинки. Случайно попавшая в салон навозная муха, привлеченная запахом духов Катерин, кружилась у ее лица. Гример оставил Катерин маленькое зеркало и пудру для срочных ремонтных работ, но не успевала она промокнуть пот на лице, как оно снова становилось мокрым.

Наконец она услышала магическое слово.

– Мотоооор! – заорал Базз с плавящегося асфальта, и оба актера, подобно автоматам, ожили и галантно открыли перед Катерин дверь самолета.

Она остановилась на верхней ступеньке, с благодарностью вдыхая сорокоградусный воздух и поглядывая вокруг со свойственным Джорджии капризным выражением. Затем уверенно спустилась по трапу на четырехдюймовых каблуках, чтобы поздороваться с Альбертом, которому в это утро, напоминающее сауну, тоже доставалось. Парик, держащийся на лысине с помощью специального клея, в этой жаре сползал, а прекрасные черные усы в военном стиле, обычно выхоленные и смотрящие вверх, опустились, придавая ему забавный кривобокий вид. Жара и дискомфорт, не говоря уж о смущении из-за сползающего парика, не улучшили памяти Альберта, и он запорол уже четыре дубля, к великому огорчению Катерин. Не порадовал он никого и на пятом дубле.

Он должен был сказать: «Как поживаешь, Джорджия, дорогая? Выглядишь ты прекрасно, как всегда». Если ему удастся произнести эту фразу, Базз может обойтись без дальнего плана и смонтировать пленку потом, таким образом вызволив Катерин из самолета-жаровни.

Но Альберту никак не удавалось произнести фразу правильно.

– Джорджия, что ты здесь делаешь? – прогремел он, что явно не годилось для человека, приехавшего в аэропорт специально, чтобы встретить ее.

– Стоп, стоп, стоп, черт побери, Альберт, напрягись наконец!

Базз, как и все, был уже сыт по горло. Этот кретин крал у них время, не говоря уже о деньгах, которые приходилось платить за прокат самолета, – триста пятьдесят долларов в час.

– Какого черта с тобой происходит? – вызверился Базз. – Одна всего строчка, блин. Ты что, одну фразу верно произнести не можешь?

– Извини, старик. Виноват. – Альберт сверкнул своей самой очаровательной улыбкой, пока народ из гримерной и костюмерной суетился вокруг него, поправляя, промокая и вообще доводя его до совершенства. Катерин стоически стояла на ступеньках. Она не собиралась ни в малейшей степени облегчать страдания Альберта. Хотя ей и было за него стыдно, она переводила дух, готовясь снова нырнуть в пекло самолета. К тому же она нервничала из-за Томми.

Альберт пыхтел и извинялся, а спасательная команда в несколько рук занималась его париком.

– Ради всего святого, мы же отсюда не увидим, что там на нем, парик или гребаная феска! – взорвался Базз, но гример не обратил на него внимания и продолжал возиться с париком. – Эй вы, отойдите от его лица к чертям собачьим. Если мы все сейчас не снимем, вся долбаная студия окажется здесь и надает нам таких пенделей, что небо с овчинку покажется.

Катерин тихо поднялась в свою сауноподобную гробницу, провожаемая злобным взглядом Альберта.

– Сделай это, – прошептала она. – Скажи правильно, старый пердун.

Альберт перепутал текст на следующем дубле, и еще на одном, но Катерин старалась держать себя в руках и не показывать страха или усталости. Она должна играть свою роль – роль крутой Джорджии – и не показывать волнения.

Наконец Базз удовлетворился и заорал:

– Стоп, снято. Еж твою мышь! Три проклятых часа на это дерьмо. Следующая декорация, парни.

Между сценами Катерин сидела в относительной прохладе крошечного зала ожидания, обмахиваясь газетой, и пила воду со льдом. Для разговора было слишком жарко, особенно для обычного трепа между съемками, да и к тому же она нетерпеливо ждала звонка.

Стивен пообещал во всем разобраться, но со времени их разговора прошел уже час.

– Готово, Катерин. Следующая сцена.

Чарли, второй помощник режиссера, улыбнулся ей слегка кривой улыбкой, и Катерин, поднявшись с шутливым стоном, снова завернулась в удушающую накидку и по мягкому асфальту направилась к кругу софитов.

К обеденному перерыву Катерин находилась на грани истерики. Она пыталась связаться с адвокатом, но он застрял в Чикаго, а когда она позвонила домой, Мария сообщила ей, что Бренда и Томми еще не вернулись.

Съемочная группа перенесла оборудование из аэропорта к дому неподалеку, и в полдень был объявлен перерыв. Катерин содрала с себя толстый костюм и шляпу и надела легкое хлопчатобумажное кимоно. Завязав волосы шарфом, она встала в общую очередь в буфет, который был устроен в походном порядке на полянке.

Вокруг собралось немало любопытных, жаждущих попялиться на незнакомцев в их краях. Двое показывали пальцем на Катерин.

– Смотри, вон Джорджия-Гадюка. – Толстая женщина в эластичных брюках в подсолнухах и серьгах под стать громко хихикнула.

– Не больно-то она сегодня хорошо выглядит, правда?

Двое других, еще толще, заржали и добавили еще пару нелестных замечаний в адрес кимоно Катерин.

Катерин не обращала внимания. Она уже привыкла, что люди обсуждают ее в ее присутствии, как будто ее нет или как будто она – фигура на телеэкране. Да и вообще сегодня она думала только о Томми. Почему, черт возьми, не позвонил Стивен? Или Бренда? Что там происходит?

В сотый раз она проверила батарейку в телефоне, но тут подошла ее очередь, и она оглядела салаты, макароны и холодное мясо разных сортов. Несмотря ни на что, есть хотелось ужасно, так что она наполнила свою тарелку с верхом. И тут услышала, как ее кто-то позвал.

– Катерин Беннет? Эй, Китти-Китти, кис-кис-кис.

Она напряглась и крепче сжала поднос. Два приближающихся человека были явно журналистами, а выражение их лиц подсказало ей: «Немедленно слиняй». Катерин оглянулась в поисках защиты, но никого поблизости не было. Несмотря на то, что по рейтингу сериал был на первом месте, съемки не обеспечивались никакой охраной для защиты звезд от публики или репортеров. Натура выбиралась из соображений удобств, а о защите актеров никто не думал. Катерин и все остальные уже к этому привыкли. Для людей, сидящих на пятидесятом этаже дома с черными окнами на бульваре Франклина и занимающихся финансами компании, актеры были легко заменяемым товаром.

– Эй, Китти, Китти. – Мужчины уже были рядом со своими блокнотами и микрофонами наготове. – Мы только что услышали, что твоего сына арестовали, он сейчас в полицейском участке. Что ты по этому поводу скажешь, Китти?

– Да, что ты скажешь? – поддержал второй. – Он напал на парня в баре, завязалась драка, так мы слышали. Давай, скажи что-нибудь.

– Мне нечего сказать, – сухо ответила она. – Пожалуйста, оставьте меня в покое. – Она оглянулась в поисках пресс-агента компании, которого, как обычно, не было на месте.

Катерин просто кипела, думая о том, сколько людей зря получают зарплату. Почему она не настояла, чтобы Кингсли, ее собственный пресс-агент, был с ней на съемках? Катерин сжала зубы и вышла из очереди, оставив поднос с нетронутой едой, хотя в животе бурчало от голода.

Журналистка из конкурирующей телекомпании, сделав притворно сочувствующую мину, произнесла:

– Да ладно, Китти, ты не единственная мать, у которой сына арестовали. Скажи нам, каково это – знать, что твой сын в тюрьме?

Катерин глубоко вздохнула, сознавая, что выглядит она далеко не лучшим образом. Ей придется что-то сказать. Четыре камеры смотрели ей в лицо.

– Как и любая другая мать в Америке, я крайне расстроена арестом моего сына Томми. Я еще не знаю точно, что произошло, потому что студия не разрешает мне поехать туда самой. – Она услышала гнев в собственном голосе и постаралась говорить спокойнее. – Однако я убеждена, что бы ни произошло, Томми не виноват и его вскоре освободят. Как бы то ни было, я останусь рядом со своим сыном в любой ситуации.

Она быстро пошла прочь, но репортеры бегом кинулись за ней, выкрикивая вопросы. Она умоляюще взглянула на Чарли, который наконец-то соблаговолил подойти все с той же кривой усмешкой на лице.

– Девочки, мальчики, время вышло, пора уходить. Мисс Китти еще должна пообедать, а потом снова начать работать, так что, ребята, на сегодня все. Пора нам расставаться.

Журналисты ворча удалились, а Китти вошла в крошечную гримерную. Упала на диван и расплакалась.

– Черт бы все побрал, почему я не могу держать язык за зубами? – Она гневно уставилась в зеркало на черные потеки туши на щеках. – Стивен, пожалуйста, пожалуйста, позвони мне и, Господи, сделай так, чтобы с Томми все было в порядке.

Блэки как раз заканчивал с ее гримом, когда зазвонил телефон.

– Китти, – начал Стивен, едва переводя дыхание. – Все сделано. Томми отпустили, я его встретил, с ним все нормально, так что больше не волнуйся.

– Что он натворил?

– Да просто драка между двумя подростками в баре. Ничего страшного. Полицейским, я подозреваю, надо было свой план выполнять. Я обо всем позаботился, не волнуйся. Работай дальше. И пусть мой банальный диалог звучит гениально, ты это умеешь. – Катерин улыбнулась, но тут трейлер задрожал от вопля Бена:

– Китти, на площадку, живо.

– Что бы я без тебя делала, Стив? Бог весть что случилось с моим адвокатом и всеми моими прилипалами. Исчезли, просто как фокусники.

– Подобное случается постоянно. Чем больше народу у тебя служит, тем меньше от них пользы. Тем не менее Томми уже дома, цел и невредим, и ждет тебя.

– Не знаю, как тебя и благодарить, Стивен.

– Друзья для того и существуют, Китти. Пора тебе на площадку, красотка.

– Уже иду, – сказала она.

Когда Катерин вернулась домой в конце дня, Бренда встретила ее у дверей.

– Где он?

– Спит, – ухмыльнулась Бренда. – Бедный ребенок совсем не спал в этой загаженной камере. Он всю ночь глаз не сомкнул среди торговцев наркотиками, сутенеров и Бог знает какой мрази. Черт, Китти, никогда не попадай в тюрьму, там сущий кошмар.

– Когда он заснул? – Китти расстроилась, что не может поговорить с Томми.

– Около часа назад. Хотел дождаться тебя, но слишком вымотался. В залог взяли пару тысяч, но заплатил Стивен. Он действительно настоящий друг тебе, Китти.

– Как будто я не знаю. Поверь мне, сейчас мне друг просто необходим. – Катерин взглянула на часы. Восемь. – Хочешь со мной перекусить, Бренда?

– Ой, извини, лапочка. Я поела на кухне с Томми и остальной шайкой, но посижу с тобой и поболтаю, пока ты наслаждаешься камбалой и рисовыми лепешками со шпинатом. – Она содрогнулась. – Понять не могу, как ты можешь выносить эту тоскливую еду.

Катерин улыбнулась.

– Ты же знаешь, что телевизионная дива должна быть на десять фунтов легче обычного человеческого существа.

– Разумеется, знаю; там, наверху, нелегко. Да, кстати, тут тебе посылка.

Она протянула Катерин плоскую картонную коробку золотистого цвета.

– Выглядит занимательно; что это?

– Не знаю. Полагаю, сюрприз.

– Надеюсь, это не бомба, – заметила Катерин, открывая коробку.

Она подняла красиво упакованную золотую пластинку, покоящуюся на алом бархате.

– Как мило и как оригинально. Ты не находишь, что это замечательно?

– Гмм… Я бы предпочла золотой браслет, – заметила Бренда. – Что это за пластинка? Твои какие-нибудь записи?

– Нет. – Катерин рассматривала пластинку. – Это на 78 оборотов, старая, видно, из тридцатых годов. Называется «Я встретил крошку на миллион долларов в дешевом магазине». Слушай, тут медная пластинка с надписью: «Катерин Беннет, великой звезде и великой актрисе. Вы стоите больше, чем миллион долларов».

– Гмм. Забавно. – На Бренду надпись явно не произвела впечатления. – Я как-то получила такую же от Тома Джонса. Написал, что он мой поклонник, вот и посылает мне его платиновый диск. Я не знала, куда деть эту проклятую штуку. От кого твоя?

– Давай поглядим. Подписи нигде нет, только карточка с надписью: «Самой прекрасной женщине в мире с любовью».

– Как оригинально, – саркастически заметила Бренда. – Либо натуральный Эйнштейн, либо натуральный псих.

– А мне нравится. – Катерин пристроила диск в рамке на каминной доске. – Это практически единственная вещь в доме не белая и не серебряная, к тому же у меня никогда не было золотого диска.

– Ну, я пошла спать. – Бренда нежно обняла Катерин. – Мне надо отдохнуть. Можно не сомневаться, что наш драгоценный сыночек поднимется с жаворонками и будет готов играть в какую-нибудь электронную игру.

– Пожалуйста, разбуди меня, когда он проснется, Брен. Мне нужно к восьми, слава Богу. – Катерин вздохнула. – Если бы только я могла побольше бывать с ним.

– Ты делаешь все, что можешь, выше себя не прыгнешь. Спокойной ночи, Китти.

Оставшись одна в гигантской комнате, Китти снова взглянула на золотую пластинку.

– Самой прекрасной женщине в мире, – прошептала она.

Может, ее прислал настоящий поклонник? Или один из этих сдвинутых, которые одержимы ею в последние годы? Поднимаясь вверх по лестнице в одинокую спальню, Китти все раздумывала, кем же может оказаться этот ее поклонник. Скорее всего, какой-нибудь псих. Анонимные поклонники таких звезд, как Катерин, иногда не к добру.