"Соблазн" - читать интересную книгу автора (Марч Джессика)

КНИГА ВТОРАЯ

1

Энн Гарретсон бежала по длинному коридору, словно ребенок, который боится опоздать в школу. Однако, когда она оказалась возле Дневной комнаты номер три – известной также под названием «Эльдорадо», – навыки светской жизни одержали верх. Она остановилась, чтобы собраться с духом, затем открыла дверь и спокойно вошла внутрь.

Там больше никого не оказалось. Взглянув на часы, висевшие над дверью, она увидела, что стрелки показывали без шести минут десять. Ее гонка сломя голову оказалась бесполезной. Хотя, в конце концов, разве не в этом заключалась ее проблема? Ведь она всегда бегала слишком быстро, стараясь не останавливаться – даже если никто за ней и не гнался.

Энн присела на один из стульев, которые были расставлены полукругом, и перевела дыхание, оглядываясь вокруг. Стены были выкрашены в ярко-золотистый цвет; деревянная мебель на сельский манер и стулья, обтянутые сыромятной кожей, были изготовлены местными ремесленниками. Букеты дикорастущих цветов пустыни выделялись в комнате оранжевыми и красными пятнами, а в углу, в глиняных горшках стоял квартет грациозных пальм. Через сводчатые окна струился свет пустыни, и в «Эльдорадо» витала атмосфера оптимизма.

Прожив уже две недели в Оазисе, Энн до сих пор испытывала ровно столько же беспокойства, сколько и надежды. Поначалу она заметила странное чувство облегчения оттого, что вышла из игры, просто-напросто оставила позади себя все стрессы, что одолевали ее и выводили из строя. Ей нравилось, что она больше не должна принимать собственные решения, а делает то, что ей велят. Она мыла шваброй полы, убирала посуду, застилала кровати… Подобная работа, традиционно полагавшаяся «путницам», казалась простой, даже успокаивающей, по сравнению с бесконечным совершенством, которое полагалось демонстрировать жене политика. Питаясь простой, здоровой пищей и регулярно делая упражнения, получая определенное медикаментозное лечение, облегчающее отлучение от амфетаминных препаратов, Энн чувствовала себя здоровее обычного.

И все-таки под всем этим скрывалось то же самое смятение и сомнения в себе, которые и привели ее сюда. Что случится, когда она покинет утешительную изоляцию Оазиса и вернется в реальный мир? Внимание публики покажется ей тогда еще более пристальным и жестким, более непримиримым, чем когда-либо до этого – если об ее слабости станет известно. В этот раз она смогла уйти с горизонта достаточно просто, без каких-либо ненужных вопросов. Она приехала в Оазис как бы заодно, по пути на свою дачу в Новой Англии – «получив возможность немного отдохнуть и расслабиться вместе с детьми Гарретсонов, которые учились в колледже», говорилось в пресс-релизе, который они выпустили. Поскольку внимание прессы и телевидения было сфокусировано на Хэле, находившемся в это время за границей, знакомясь с европейскими лидерами – это являлось составной частью его программы создания своего президентского имиджа, – она получила возможность отправиться инкогнито в Нью-Мексико. Так что пока все шло неплохо. Стиви Найт оказалась достойным уважения человеком, она держала свое слово и всячески защищала имена своих гостей от гласности.

Но удастся ли сохранить этот секрет достаточно долгое время? Она и Хэл совместно выработали план игры. Разумеется, невозможно будет держать долгое время в тайне ее поездку в Оазис. Но если ей удастся освободиться от пристрастия к наркотикам прежде, чем об этом будет объявлено публично, ее мужество заработает аплодисменты, а пример ее будет превозноситься повсюду. Проблема будет переведена в мусорный ящик «старых новостей».

Что ежедневно беспокоило Энн, так это вероятность того, что новости просочатся слишком быстро. Среди обслуживающего персонала Оазиса действовала клятва о неразглашении; ну, а «путницы», естественно, оберегали друг друга. И все же… тут всего-навсего было достаточно одного слабого звена. И если новость просочится, то и она и Хэл уже больше не поднимутся. Как сможет она выдержать давление внимания публики, которое обратится на нее, если станет известно про ее болезнь до того, как она окажется в состоянии побороть ее?

По мере того как стулья вокруг нее оказывались заняты, Энн приветственно улыбалась каждому вновь прибывшему, нервно крутя в пальцах свой блокнот, который содержал ежедневные предписания, как бы «домашние задания». Прошлой ночью она долго трудилась, стараясь заполнить несколько строчек под предписанным заголовком: «Правда, которую я узнала о себе самой». Проведя два десятилетия за полировкой и оттачиванием той роли, которую она играла на публике, ей теперь казалось невероятно трудным отбросить прочь эту полировку и изыски обнажить свою душу перед комнатой, полной незнакомых людей.

Ровно в десять часов в комнату вошла Стиви Найт; ее высокая фигура с округлыми формами двигалась с уверенной грацией, и это казалось несочетающимся с неприкрытой уязвимостью, таящейся в ее глазах. Бессознательно Энн уселась более прямо на стуле, как мог бы сесть ученик, когда в класс вошел учитель. Хотя она и гордилась своим умением точно распознавать характеры, все же Энн ничего еще не могла сказать о Стиви. Она достаточно повидала, чтобы сознавать, что железная дисциплина и позитивный настрой в Оазисе, казалось, исходил единственно от энергии и решимости Стиви. Однако Энн не доверяла тому, чего не понимала, – а она никак не могла понять, что же крылось за методами сержантской муштры, которые применяла Стиви Найт. Тем не менее эта метода создала Стиви славу человека, спасшего очень много женщин, попавших в беду.

Доброе утро всем вам, – произнесла Стиви с приятной улыбкой. – Сегодня каждый из вас попробует посидеть на горячем стуле. Вам разрешается говорить только одну минуту – или десять. Единственное правило состоит в том, что вы должны придерживаться предписанного вам правила: говорить нам правду, которую вы узнали о самой себе. Кто начнет?

Костлявая рука поднялась кверху. Она принадлежала Фрэнси Эверс, пристрастившейся к героину девочке в очках, одной из «стипендиаток» Оазиса.

– Я буду первой, – сказала она и выдвинула свой стул в центр полукруга. – Вам не понравится то, что я скажу, но я не буду все-таки это скрывать. – Она с некоторым вызовом поглядела на Стиви. – Моя правда состоит в том, что я вовсе не хочу меняться. Мне нравится находиться под кайфом, понимаете? Я люблю наркотики и вовсе не боюсь от них умереть.

Некоторые из женщин тяжело вздохнули. Признание девочки задело такую же струну и в их душе. Конечно же, им хотелось стать свободными от своих пристрастий. Но порой цель эта не казалась заслуживающей тех мучений, через которые им приходилось проходить, порой они не могли припомнить более счастливого состояния, чем тогда, когда они терялись в наркотическом или алкогольном тумане.

– Ну, и что же, Фрэнси? – сказала Стиви скептически. – И это твоя большая вспышка правды? Почему ты не рассказываешь нам о чем-то, чего мы не знаем? Да уж конечно, ты влюблена в свои наркотики. Если бы мы не зацепились так прочно за что-нибудь, то уж наверняка не оказались бы здесь. – Стиви наклонилась вперед, пронзив девочку своим яростным взглядом. – Но ведь твоя правда смешана с ложью, Фрэнси, – большой, жирной ложью. Потому что ты заявляешь, что не боишься умереть из-за своих «колес».

– Но это правда, – выпалила в ответ Фрэнси.

– Тогда, видимо, ты ни черта не понимаешь в жизни, – рявкнула Стиви, повысив голос. – Ты просто тупое существо.

– Я уже навидалась такого, чего тебе и не снилось! Стиви ничего не ответила, а лишь усмехнулась с презрением во взгляде.

Лицо Фрэнси исказилось от злости и смущения.

– Я не какая-нибудь там проклятая врушка, – настаивала она, словно все ее самоуважение коренилось в этом заявлении.

– Да уж конечно, – ровным голосом сказала Стиви. – Все наркоманы вруны… мастера обмана. И знаешь почему, Фрэнси? Потому что, если ты поглядишься в зеркало и увидишь, что с тобой в действительности происходит, у тебя останется лишь выбрать одно из двух – либо отправляться прямо к чертям в ад, либо пройти через ад, чтобы найти себе после этого прямую дорогу.

– Я уже побывала в аду, – пробормотала Фрэнси. – А теперь вот я здесь, и ничего не помогает мне получать кайф, и я все-таки не могу понять, что же хорошего в том, чтобы идти прямо. Ты можешь мне это объяснить?

Стиви потрясла головой.

– Это не моя работа, детка, а твоя. Но понять ты это сможешь только одним путем. Впрочем, есть одна вещь, в которой я могу тебе помочь. Я намерена закончить твое воспитание прогулкой в поле. Мы пойдем с тобой вдвоем, ты и я. Мы совершим прогулку по полю воспоминаний… побываем у кучки других доходяг, которые слишком любили свои «колеса», чтобы отказаться от них. Поговорим после ланча.

Фрэнси молчала, ее брови нахмурились, когда она пыталась отгадать, что приготовила для нее Стиви.

– Кто на очереди? – продолжала отрывисто Стиви. – Энн… мы пока еще ничего от вас не слышали. Садитесь на горячее место, прошу.

Энн послушно села перед остальными. Прокашлялась.

– Я много думала над этим заданием, – сказала она, и ее голос дрожал и был еле слышен. – Моя правда в том, что, кажется, ничего не меняется…

– Это не правда, – заметила Стиви. – Это пирожок с начинкой. Расскажите нам про вас, а не про огромные тайны жизни.

Энн не могла огрызнуться в ответ на уколы Стиви так, как это только что сделала девочка-подросток. Пропитанная политическими уроками, она автоматически подавила в себе чувство обиды, которое могло бы заставить ее сказать что-нибудь опасное. Залившись густой краской от неожиданности, она ответила:

– Я хочу сказать, что физически чувствую себя лучше, но постоянно помню, что те самые стрессы постоянно дожидаются меня. И в ту минуту, когда я выйду отсюда, враги Хэла, да и друзья тоже, – они все будут смотреть на меня и ждать, когда же я поскользнусь. И это… это пугает меня.

Раздался презрительный смех Фрэнси.

– Ты хочешь что-то добавить? – резко спросила Стиви.

– Да-а, – ответила девочка. – Мне уже надоело слушать всю эту чушь собачью про то, какая тяжелая жизнь у миссис Гарретсон. Да по-моему, она даже не понимает, как хорошо устроилась в жизни. Я бы с удовольствием взяла бы ее в это чертово путешествие – чтобы она поменялась местами со мной на пару дней… пожила в трех мерзких комнатушках, повозилась бы с моими братьями и сестрами, а мой старикан задавал бы нам время от времени трепку, в любое время, когда у него плохое настроение. А иногда по ночам… по ночам он приползает ко мне и… – Ее голос дрогнул, и она посмотрела на Энн почти мстительным взглядом. – Просто поживите там немножко, леди, и тогда поймете, что такое стрессы. Ну и что, если вы выйдете отсюда и люди узнают, что вы глотаете пару пилюль, когда у вас кончается внутри горючее? Подумаешь, всего и говна-то!

Энн с трудом сглотнула, прогоняя с глаз слезы. Она все еще не могла привыкнут к тому, как тут разговаривают друг с другом в группе; да и вообще, никто и никогда еще не атаковал ее так, как эта девочка, даже в самые яростные припадки гнева.

Прежде чем она успела сказать что-то в свою защиту, как Джейн Петерс, ветеран трех разных антиалкогольных центров, взяла слово:

– Допустим, ты довершила дело, Фрэнси. Послушаешь тебя, так ни у кого больше и проблем нет, только ты у нас такая разнесчастная. Ты бы лучше помолчала и послушала, может, и научишься уму-разуму.

– Извини, Джейн, но тут я скорей согласна с Фрэнси, – вмешалась Стиви. – Сколько я ни слушаю Энн, но все же так ничего толком и не услышала, сплошное нытье и жалость к себе. В чем же трагедия? О чем разговор? Если ей не нравится быть женой сенатора, зачем за это цепляться? Что тут такого уж особенного – быть сенатором? Тех, с кем мне доводилось встречаться, ничего больше на свете не интересует, только карьера да фотографии в газетах. Так почему мы должны беспокоиться, если они время от времени попадают в небольшие неприятности?

– Это несправедливо, – не согласилась Джейн. – Неужели мы должны беспокоиться лишь о проблемах бедняков? Разве кто-то вроде Энн не имеет право иметь свои проблемы?

– Ну, я не знаю, – сказала простодушно Стиви. – А ты что думаешь, Фрэнси?

– Я думаю, что у тебя большой рот и подлые повадки, – рявкнула Фрэнси. – Возможно, я и не обижусь, если мне придется заткнуться и слушать, как мисс Гарретсон рассуждает о своих проблемах. Но ты ведь знаешь, Стиви, что тебя это тоже не обидит.

Стиви замахала руками.

– Эй, я хочу услышать рассказ о проблемах. А пока получается чушь собачья про «стрессы», да «имидж», да…

– Прекратите! – закричала Энн, и ее голос дрожал от гнева. – Хватит говорить обо мне, словно я какая-нибудь идиотка! И не смейте сравнивать Хэла Гарретсона с разными там дешевыми политиканами, которых вы встречали! Он приличный и умный, он действительно хочет сделать что-то хорошее для этой страны… и из него получился бы неплохой президент!

– Извините меня, – заявила Стиви с преувеличенной вежливостью. – Я и не знала, что тут дело в президентских выборах. Я думала, что мы говорим о вас.

– Речь идет обо мне, – сказала Энн упавшим голосом. – Я пыталась сказать вам… Я горжусь, что я жена Хэла, и хочу помогать ему всем, чем только могу. Делать для него все, что нужно, чтобы ему удалось победить на выборах. Я знаю, что он… что мы сможем все делать по-другому… Вот ради чего мы работали всю свою жизнь.

– Так позволь мне сформулировать проблему прямо, без обиняков, – сказала Стиви как само собой разумеющееся. – Ты гордишься быть женой сенатора… но тебе не нравится делать такие вещи, благодаря которым ты смогла бы считаться хорошей женой? Посмотри, что у нас получается, Энн? Разве это не абсурд? Ты превратила себя почти в инвалида – пристрастилась к стимуляторам, потому что ты ненавидишь стрессы, получающиеся от пребывания все время па виду, от необходимости все время быть хорошей? Черт побери, жизнь на виду – это факт твоей жизни, друг мой, и если ты не можешь справляться с этим без наркотиков, тогда почему бы тебе не пожалеть себя и не выйти из игры? Отправляйся в тихое место, и пусть кто-то другой занимается всем этим. Энн теперь рыдала, наклонив голову.

– Эй, Стиви, полегче! – выкрикнула Джейн Петерс.

– Да уж, оставь бедную сучку в покое, – поддержала ее Фрэнси.

Стиви проигнорировала их.

– Я хочу услышать ответ, Энн, – настаивала она. – Зачем ты заставляешь себя делать вещи, которые тебе ненавистны?

Прошло секунд тридцать, прежде чем Энн подняла голову и встретилась с взглядом Стиви.

– Потому что это необходимо, – ответила она, и в ее голос возвращалась сила. – Это всего лишь часть работы… и я не хочу делать ничего другого.

Глаза Стиви впились в Энн по-прежнему неумолимо.

– Тогда почему же ты оказалась здесь?

Последовало долгое молчание, нарушавшееся только чьим-то шепотом или дыханием. Энн сидела очень тихо на своем стуле, испытывая непривычный покой, словно она наконец перестала участвовать в отчаянной гонке, у которой нет ни начала, ни конца. Однако прежде чем она смогла ответить, через открытое окно раздался ритмичный шум, сначала громкий, а затем ставший оглушительным.

Стиви первой узнала звук, который не был непривычным для ее слуха. Вертолет шел на посадку. Она догадывалась, кто это мог быть. Некоторые «путницы» прибывали сюда на вертолетах – часто на собственных, – однако сажали их на площадку, устроенную подальше от основных строений. А вот эта леди была не такая, как все остальные. Ливи, милая Ливи… она проделывала все, что ей хотелось, прилетала сюда так, словно это место принадлежало ей. Хотя, подумалось Стиви, отчасти Ливи имела на это право.

В обычной ситуации Стиви ни за что не позволила бы отвлекать себя во время таких групповых бесед, лишь в самом крайнем случае. Но сейчас как раз и настал такой момент крайней необходимости. Ливи Уолш вернулась в Оазис после пятнадцатилетнего отсутствия. Стиви знала, как много сейчас будет значить для нее, когда Стиви примет ее с распростертыми объятиями и пообещает лично помочь.

Окинув взглядом «Эльдорадо», Стиви убедилась, что ее отсутствие сейчас окажется не слишком заметным. Она уже чувствовала, что Энн встала на правильную колею. Предоставив остальным полировать острые углы, она знала, что понимание, сошедшее на Энн, поможет всем остальным не меньше, чем ей самой.

Стиви поднялась со стула.

– Ничего, если я оставлю вас на пару минут?.. Энн Гарретсон взглянула на нее, и на какую-то секунду в ее глазах сверкнула паника. Затем на губах появилась легкая улыбка.

– Мы справимся, – ответила она.

Остальные взглянули на Энн и тоже кивнули, никто и не подумал оскорбиться, что она заговорила от имени всех и автоматически взяла на себя роль их представительницы.

Пыль над землей клубилась, словно золотое облачко, когда вертолет медленно плыл вниз, совершая посадку. Дверца открылась, короткий трап опустился вниз, а затем появилась Ливи Уолш, ее царственная осанка приличествовала женщине, которую журнал «Форчун» однажды назвал одной из десяти наиболее влиятельных персон, формирующих общественное мнение во всем мире. В другое время главный администратор «Уолш коммьюникейшнз» выглядела по крайней мере лет на десять моложе своих пятидесяти восьми; ежедневные усилия по управлению миллиардной империей средств массовой информации – она издавала «Вашингтон кроникл», журнал новостей «Сейчас», владела второй по величине сетью независимых телевизионных станций Америки – ничто не лишало Ливи ее молодой энергии. Но сегодня ее лицо несло на себе отпечатки напряжения и отчаяния, которые и привели ее сюда.

Я что, сумасшедшая, раз улетаю сейчас из Вашингтона? – снова и снова спрашивала она себя, когда ее личный самолет летел над страной на запланированную встречу с вертолетом, который должен был доставить ее в Оазис. У Ливи Уолш была репутация бойца, однако сейчас она собиралась сражаться за свою жизнь – и она решила сбежать с делового фронта, чтобы вместо этого дать бой алкоголю, который много лет был ее постоянным компаньоном, так давно, что она уже и вспомнить не могла, когда все началось. Неужели лишь недавнее и очень серьезное предупреждение доктора Трамбалла привело ее снова в Оазис? Или ее поездка стала бегством от беспорядочной личной жизни, молчаливым согласием с тем, что она израсходовала свои духовные резервы и теперь шла вслепую на грани эмоционального банкротства?

Когда пыль улеглась, Ливи увидела, что Стиви направляется ей навстречу. Ее руки широко распахнуты и приглашают в свои объятья. Если бы только она могла иметь дочь, подумала Ливи и затем велела себе замолчать. Такие бесплодные желания когда-то забирали у нее силы, заставляли искать быстрых средств, чтобы забывать их безнадежность. Сдерживая свои эмоции, Ливи не позволила своим рукам обвиться вокруг Стиви, а просто похлопала ее по плечам.

– Спасибо тебе, – сказала она.

– За что? – весело отозвалась Стиви.

– Что пришла… Стиви слегка улыбнулась:

– Это я тебе благодарна за все…

В следующую секунду они с нежностью рассматривали друг друга.

А затем замкнутая Ливи попыталась выпрямиться и устоять под напором нахлынувших чувств.

– О, Господи, Стиви? – безнадежно вздохнула она. – Можно я проделаю все снова? Я-то думала, что уже справилась с этим… Я ведь оставалась на коне так долго… однако…

– Никаких «однако», – вмешалась Стиви. – Если тебе это нужно достаточно сильно, Ливи, у тебя это получится. И ты сделаешь это надолго.

Ливи испытующе поглядела в лицо Стиви наметанным глазом репортера – нет ли на нем признаков неискренности, неприятной правды, спрятанной за простодушными заверениями. Решимость, которую она увидела у Стиви, соответствовала ее собственной.

– Хорошо, – сказала она. – Потому что сейчас все зависит от этого. Еще больше, чем прежде. Они хотят отделаться от меня, Стиви. Он хочет отделаться от меня.

Какой-то момент Стиви взвешивала ее слова, вспоминая остальную часть истории, которую Ливи ей рассказала по телефону, когда звонила из Вашингтона. Потом она обняла свою старшую подругу и повела ее к ближайшей двери. Зная, какие битвы лежат впереди у Ливи Уолш – и те битвы, которые она вела до этого, – Стиви поняла, что выиграть будет не так-то легко. И начинать нужно было не сейчас, а уже давным-давно.