"Не делись со мной секретами" - читать интересную книгу автора (Филдинг Джой)

Глава 25

В Эванстон Джесс приехала во взятой напрокат машине, и на парковочной площадке возле дома сестры уже была без пяти шесть вечера. Голубой «бьюик» отца уже стоял возле дома.

– Прекрасно, – прошептала она, жалея, что у нее не осталось времени выпить хотя бы одну рюмку до того, как она встретится с дамой отца. – А теперь оставайся спокойной. Улыбайся. Кажись счастливой.

Она повторяла про себя эти слова до тех пор, пока они потеряли всякий первоначальный смысл и приобрели новый: будь любезной. Обходительной. Не скандаль.

– Не скандаль, – опять произнесла она, дергая головой вверх и вниз так, что появилась опасность, что голова оторвется, пытаясь собрать в себе достаточно храбрости, чтобы выйти из машины. – Будь любезной. – Входная дверь открылась, и на пороге появился Барри, широкими взмахами руки приглашая ее входить в дом. Неужели ее свояк мог действительно послать ей такое письмо?

Не будь посмешищем, сказала она сама себе, позаботясь о том, чтобы слова не прозвучали вслух. Барри не посылал тебе этого письма. Это сделал Рик Фергюсон.

Теперь ты действительно смехотворна, возразил другой внутренний голос. Рик Фергюсон ничего такого не делал. Разве ты забыла что он невиновен. Просто отсутствуют явные доказательства того, что он связан с какими бы то ни было безобразиями. Ты не доказала его вины. Поэтому он невиновен.

Невиновный и находящийся на воле, поджидающий тебя, думала она, открывая дверцу машины и выходя из нее. Потом с силой захлопнула дверцу, не желая быть запуганной. Завтра она пойдет на последнее занятие по самозащите, узнает, как разоружить возможного насильника. Она сомневается, что Рик Фергюсон что-нибудь выкинет до этого момента. Даже ему понятно, что это слишком бы сильно бросилось в глаза. Если с ней что-либо случится, то подозрения прежде всего падут на него.

Ну и что, подумала Джесс, сообразив, что забыла прихватить с собой бутылку вина и подарки для детей. Рик Фергюсон оставался явным и единственным подозреваемым в убийстве Конни Девуоно. Это тоже представлялось совершенно очевидным. И все же прокуратура штата не смогла представить достаточно веских доказательств, чтобы привлечь его к суду. Несомненно, он смог бы так же ловко покончить и с ней, хотя теперь, когда обвинения против него сняты, у него не было причин преследовать ее.

За исключением того, что это доставило бы ему удовольствие, понимала Джесс, зная, что Рик Фергюсон всячески старался изводить ее. Он подождет удобного случая, поиграет с ней еще немного, как кошка с мышкой, а потом придушит. Без свидетелей. Без улик. Безо всего, что связывало бы его со злодейством. Возможно, в один прекрасный день она просто исчезнет, и ее никогда больше не увидят и не услышат.

Как мать, так и дочь, думала она, находя странное утешение в иронии своего положения, как будто судьба завершила на ней целый цикл.

На пороге за свояком показался отец, и впервые Джесс порадовалась тому, что в его жизни появилась новая женщина. Это поможет ему, когда случится неизбежное.

– Бог ты мой, Джесс! – крикнул Барри. – Неужели можно так долго копаться? Поворачивайся поживее. На улице ужасно холодно.

Как бы подтверждая его слова, со стороны озера налетел порыв холодного ветра, раскачивая голые ветви деревьев. Джесс заметила голубые лампочки, просвечивавшие через вечнозеленые листья венка, укрепленного на фасаде дома, и подумала, что они, наверное, посинели от холода. Это выглядело скорбно и печально. В середине двери висел зеленый бумажный венок, украшенный ярко-красным бантом.

– Это сделал Тайлер в детском саду, – гордо пояснил Барри, когда Джесс подходила к плохо очищенным от снега ступенькам с таким ощущением, как будто к ее коленям были подвязаны гири. – Где ты достала машину?

– Взяла напрокат после обеда, – ответила Джесс, входя в дом и позволяя отцу заключить себя в объятия. – Привет, папочка.

– Здравствуй, солнышко. Дай-ка я посмотрю на тебя. – Он отодвинул ее от себя на расстояние рук, но не отпуская совсем, потом опять прижал к своей груди. – Ты выглядишь превосходно.

– Какую ты взяла машину? – спросил Барри.

– «Тойоту». – Джесс говорила о маленькой красной машине, которую она только Что взяла напрокат. Она испытывала странное чувство признательности, что можно было говорить о чем-то земном.

– Не стоило бы ездить на японских машинах, – пожурил он, помогая ей снять пальто и вешая его в стенной шкаф. Джесс мельком увидела шубку из черной норки, которая, как она знала, не принадлежала сестре, и мгновенно подумала, подходит ли норка к сандалиям от «Биркенстока». – Американская автомобильная промышленность нуждается в максимальной поддержке.

– Об этом свидетельствует твой «ягуар», – отозвалась Джесс, бросив свою дамскую сумочку на пол.

– Следующая моя машина будет американской, – заверил ее Барри. – Я подумываю приобрести «кадиллак».

– «Кадиллак» – отличная машина, – вставил Арт Костэр, взглядом умоляя Джесс не продолжать дальше эту тему.

Джесс кивнула.

– Сожалею, что в последнее время была так занята, отец, – извинилась она, оттягивая свой вход в основную часть дома.

– Понимаю, радость моя, – сказал ей отец, и Джесс увидела по состраданию в его мягких карих глазах, что он не кривил душой.

– Мне так жаль, что я причинила тебе боль, – прошептала она. – Ты знаешь, что я изо всех сил стараюсь не допустить этого.

– Я это знаю. И все это не имеет значения. Ты не сделала ничего плохого, а теперь ты с нами.

– Извиняюсь, что забыла принести с собой что-нибудь, – опять попросила прощения Джесс, когда в прихожую вошла Морин, держа на руках одну из близняшек, к ее ногам, как репейник, прилип Тайлер. Весь клан Пеплеров, отметила про себя Джесс, были наряжены в праздничные красные и зеленые одежды. Морин и грудной ребенок были облачены в платья из красного бархата. На Тайлере и отце были зеленые брюки, подобранные к ним красные шерстяные кофты без воротничков и широкие темно-зеленые шейные платки. Они выглядели так, как будто только что сошли с праздничной открытки. Джесс явно выделялась своим черно-белым свитером и черными брюками.

– Я так рада, что ты смогла приехать, – воскликнула Морин, и слезы навернулись на ее глаза. – Боялась, что в последний момент ты позвонишь и... – Она резко оборвала фразу. – Пойдем в гостиную.

Арт Костэр взял за талию свою младшую дочь и повел ее в гостиную. Первое, что бросилось в глаза Джесс, – огромная шотландская рождественская сосна, которую установили перед роялем и которую еще предстояло нарядить. Следующее, что она увидела, – фигуру Мадонны на розовой софе рядом с сосной, держащей на руках грудного ребенка в платьице из красного бархата.

– Шерри, – произнес отец, подводя Джесс к дивану без спинки, – это моя младшая дочь Джесс. Джесс, это – Шерри Хасек.

– Здравствуйте, Джесс, – произнесла женщина, передавая ребенка деду, вставая и протягивая руку его дочери.

Она была очень худенькой, такой, какой описал ее отец, и даже ниже ростом, чем предполагала Джесс. Ее черные волосы выглядели удивительно естественными, были зачесаны назад и закреплены на затылке заколкой, покрытой алмазами. На ней была простая белая блузка из шелка, темно-серые брюки и черные закрытые кожаные туфли. Никаких следов «Биркенстока». Она мягко пожала Джесс руку. Рука ее оказалась холодной как лед, хотя в камине вовсю пылал огонь.

«Она также нервничает, как и я», – подумала Джесс, стараясь удержаться от проявления чрезмерных эмоций, когда пожимала руку этой женщины.

– Сожалею, что так долго не могла встретиться с вами, – с большой искренностью в голосе произнесла Джесс.

– Бывают всякие обстоятельства, – отозвалась Шерри Хасек.

– Что вам дать выпить? – спросил Барри. – Вина? Пива? Кока-колы? – многозначительно произнес он последнее название.

– Можно мне коки? – тут же спросил Тайлер.

– Ты получишь молоко, – ответила ему Морин.

– Я бы выпила вина, – сказала Джесс, беря ребенка из рук сестры, думая о том, что сестра была права: близнецы действительно подросли за последние два месяца. – Приветик, милая. Как поживаешь?

Ребенок уставился на нее, как будто видел перед собой пришельца из космоса, глазки косили и сближались, когда малышка пыталась разглядеть нос Джесс.

– Они действительно прелесть, правда? – гордо произнес Барри, наливая Джесс бокал белого вина и протягивая ей. – Давай-ка я возьму Кло, – сказал он, обменивая бокал вина на ребенка.

– Мне всегда хотелось родить близнецов, – мечтательно произнесла Шерри Хасек. – Девочек. Вместо этого у меня появились три мальчика, по отдельности.

– Подруги мне рассказывали, что мальчики доставляют в детстве больше беспокойства, – сказала Морин, садясь и держа ребенка на руках, причем сынишка прильнул к ее коленям, – но девочки становятся хуже, когда подрастают.

– Что вы на это скажете, Арт? – спросил Барри. – Какими были ваши девочки?

Арт Костэр рассмеялся.

– Мои девочки всегда были превосходными, – любезно отозвался он о них, а Джесс попыталась не вспоминать заплаканное лицо матери.

– Мне не нужно этого, Джесс. Мне не нужно этого от тебя!

– Думаю, и мы были далеки от совершенства, – возразила Джесс, быстро поднося бокал ко рту. – За здоровье всех. – Она сделала большой глоток, потом еще один.

– Здоровья и богатства! – предложил в качестве тоста Барри.

Джесс попыталась сконцентрировать свое внимание на овальном лице Шерри Хасек. У нее были черные, широко расставленные глаза, но все остальное было удивительно скомкано, как будто для всего остального на лице не хватало места. Когда она оживлялась, то казалось, что ее рот начинает двигаться по всему лицу. Разговаривая, она пускала в ход руки, использовала свои длинные пальцы с накрашенными ноготками для того, чтобы подчеркнуть смысл своих слов, создавая впечатление женщины с живым, хотя и несколько беспорядочным умом.

Совсем непохожа на мою мать, думала Джесс, вспоминая широкое лицо своей матери, ее зеленовато-голубые глаза, нежную кожу, пропорциональный относительно рта нос, высокие выступающие скулы. Ее лицо рождало иллюзию покоя, вселяло в окружающих чувство безопасности и надежности. Было что-то настолько успокаивающее в тонкой уравновешенности ее черт, что создавалось впечатление, что излучаемая ею безмятежность отражала ее глубокий внутренний покой.

Ее мать всегда была такой, поняла теперь Джесс, такой внутренне удовлетворенной, что ей не стоило труда создавать уютную атмосферу для всех окружающих. Она редко выходила из себя, почти никогда не повышала голос. И все же всегда было ясно, как она относится к тому или другому. Она не отличалась застенчивостью, у нее не хватало терпения предаваться сомнениям и строить разные догадки. Она говорила, что думала, и ждала, что ей будут отвечать тем же. Ко всем она относилась с уважением, думала теперь Джесс, вспоминая заплаканное лицо матери, даже если некоторые из окружавших ее и не заслуживали такого уважения.

– Джесс, спустись на грешную землю, – услышала она слова Барри. – Очнись от своих мечтаний.

Джесс почувствовала, как бокал с вином заскользил у нее между пальцев, и крепко сжала его, чтобы он не упал на пол. Хрупкое стекло треснуло, пальцы раздавили бокал, ладонь стала клейкой и влажной. Она видела, как ее кровь, смешиваясь с белым вином, образует нежно-розовый цвет, до ушей вдруг донеслись возгласы ужаса и тревоги, которыми наполнилась комната.

– Мама! – закричал Тайлер.

– О Господи, Джесс, твоя рука!

– Черт, как ты умудрилась? – Барри торопливо подсунул салфетку под ее руку, чтобы кровь не закапала на ковер.

Одна девочка заплакала.

– Ничего страшного, – услышала Джесс свой собственный голос, хотя, по правде говоря, толком не понимала, что же произошло, и поэтому не могла решить определенно, в порядке ли она или нет.

– Ну и хватка у тебя! – сказал отец, мягко раскрывая зажатую ладонь дочери, чтобы посмотреть, как она себя поранила, осторожно вынул два небольших стеклянных треугольника из ее ладони, мягко отер кровь своим полотняным носовым платком.

– Когтистая «лапа орла», – выпалила Джесс.

– Что такое? – спросил Барри, осторожно вытирая ковер салфеткой, смоченной содовой водой.

– Я занимаюсь на курсах самозащиты, – пробормотала Джесс, не отдавая себе ясного отчета, действительно ли она ведет этот разговор.

– И там вас учат, как защищаться от бокала белого вина? – спросил Барри.

– Я принесу антисептическую мазь, – сказала Морин, ловко укладывая близнецов в детские колясочки, стоявшие у двери. Близнецы, довольные, завертелись, Морин вышла из комнаты, а Тайлер, продолжая плакать, побрел за ней, цепляясь за подол.

– Я очень сожалею об этом, – произнесла Джесс.

– Почему? – спросила Шерри. – Разве вы сделали это нарочно?

Джесс неуверенно улыбнулась.

– Ужасно больно.

– Еще бы! – Шерри внимательно осмотрела небольшие порезы среди природных линий на ладони Джесс. – У вас четкая и длинная линия жизни, – заметила она между прочим.

– Черт бы тебя побрал, о чем ты думала в этот момент? – спросил Барри, когда его жена возвратилась в гостиную.

– Я думала, что в этом доме запрещено выражаться, – напомнила ему Джесс.

– Ну вот, разреши мне помазать твою руку. – Не ожидая ответа, Морин натерла ладонь Джесс приятной и снимающей боль мазью.

– А вот и бинт.

– На что он мне?

– Подними руку над головой, – посоветовал Барри.

– Не беспокойся, Барри, порезы очень неглубокие.

– Может быть, вызвать врача? – предложила Морин: – Просто для перестраховки.

При упоминании слова врач Тайлер захныкал.

– Тайлер, успокойся, – приласкала его Морин, обняла и прижала к себе. – Этот врач не для тебя. – Она повернулась к Джесс. – Он боится врачей, потому что, когда он заболел последний раз, знаешь, когда была эпидемия гриппа, врач засунул ему в рот ложечку, чтобы осмотреть горло, и Тайлера стошнило. Он ненавидит, когда его рвет.

Джесс рассмеялась, а Тайлер заплакал еще громче.

– Прости меня, дорогой, – сказала она, наклоняясь к племяннику, но продолжая держать руку над головой и позволяя Шерри забинтовать пораненную ладонь. – Я засмеялась не над тобой. Я тоже ужасно не люблю, когда меня рвет.

– А кому это может понравиться? – воскликнул Барри и потянулся к телефону на столике рядом с собой. – Так что, Джесс? Нужна ли медицинская помощь?

– Не для меня. – Она позволила отцу подвести себя к софе и усадить между собой и своей новой знакомой. – Как ты знаешь, я не из нытиков. – Но даже если Барри и помнил подробности их последней стычки, то он не подал и виду.

– Удалось ли найти виновников вандализма над твоей машиной? – спросила Морин.

Джесс покачала головой, испытывая жуть от кажущегося присутствия Рика Фергюсона в комнате, наподобие призраков в ночь под Рождество. Она отогнала эти мысли звуком своего голоса.

– Насколько я понимаю, вы – настоящая художница, – сказала она женщине, сидевшей рядом.

Шерри засмеялась. Ее смех был чарующим, похожим на звон колокольчиков при порыве теплого ветерка. Мысленно Джесс услышала в отдалении более резкий смех своей матери.

– Я просто забавляюсь этим, хотя всегда очень сильно любила искусство, – объяснила Шерри, взглядом ища одобрения отца Джесс. Чего никогда бы не сделала моя мама, подумала Джесс.

– Вы говорите об искусстве в смысле живописи или обо мне? – игриво спросил отец[1].

Шерри снова рассмеялась.

– Думаю, и о том, и о другом.

– Вы предпочитаете масляные краски или пастель? – для Джесс это было безразлично, но она хотела уйти от разговора на тему о любви.

– Мне больше нравится пастель, а ваш отец предпочитает масло.

Джесс поморщилась. Ее мать никогда бы не стала говорить за отца. И неужели эта женщина действительно считает нужным сообщать ей о том, что предпочитает ее отец?

– Шерри проявляет чрезмерную скромность, – включился в разговор отец, говоря теперь за Шерри. Неужели все влюбленные поступают таким же образом, подумала Джесс. – Она – довольно талантливая художница.

– Ну-у, – с некоторой нерешительностью протянула Шерри, – мне неплохо удаются статические сценки, натюрморты.

– Ее груши ужасны, – заявил Арт Костэр и подмигнул.

– Арт! – засмеялась Шерри и потянулась через Джесс, делая вид, что хочет шлепнуть Арта Костэра по руке. Джесс немного стало не по себе. – Вашему отцу удается обнаженная натура.

– Фигуристость, – добавил Барри.

– Я уговариваю ее согласиться позировать мне, – сказал Арт, улыбаясь Шерри так, как будто между ними не сидела Джесс. – Но она сказала, что бережет себя для Джеффри Кунса.

Опять в воздухе прозвучали мелодичные колокольчики. Предполагалось, что Джесс знает, кто такой Джеффри Кунс, но Джесс этого не знала, хотя тоже засмеялась, будто его имя ей о чем-то говорило.

Джесс воображала, как бы отнеслась ее мать к этой приятной семейной сцепке: Морин стояла возле Барри, который положил руку на ее плечо, а она обвила руками сынишку; Джесс приютилась на софе между отцом и женщиной, которую он хотел рисовать в голом виде; близнецы возятся в колясочках, не сводя больших круглых глаз со своей мамочки. И правильно делаете, думала Джесс, наблюдая, как они ударяют ножками в башмачках по дну колясочек. Всегда смотрите на свою маму, мысленно предупредила она их. Смотрите за ней, чтобы она не пропала.

– Джесс, спустись на грешную землю, – услышала она опять. – Ты где витаешь? Вернись к нам.

– Простите, – быстро проговорила Джесс, заметив в глазах Барри искорку досады, как будто ее рассеянность объяснялась неумением свояка принимать гостей.

– Вы что-нибудь сказали?

– Шерри спросила тебя, любишь ли ты рисовать.

– Ах, простите. Я не услышала.

– Это было видно, – заметил Барри, и Джесс заметила беспокойство, появившееся во взгляде Морин.

– Я спросила просто так, – тут же пояснила Шерри, – чтобы поддержать разговор.

– В общем-то я не знаю, нравится мне рисовать или нет, – призналась Джесс. – Я не возвращалась к этому занятию с самого детства.

– А помнишь, как ты добралась до цветных карандашей и разрисовала все стены гостиной, – напомнила Морин, – и мама ужасно рассердилась, потому что стены только что покрасили.

– Я этого не помню.

– А я этого никогда не забуду, – продолжала Морин. – Мама никогда больше так громко не кричала.

– Она вообще не кричала.

– В тот день она ужасно раскричалась. Ее было слышно за целый квартал.

– Она никогда не кричала, – упрямо повторила Джесс.

– Кажется, ты сказала, что не запомнила этот случай, – напомнил ей Барри.

– Я помню немало случаев, когда она повышала голос, – заметила Морин.

Джесс пожала плечами, пытаясь скрыть растущее раздражение.

– Но не на меня.

– Всегда на тебя.

Джесс встала, подошла к рождественской сосне; в сильно порезанной руке пульсировала кровь.

– Когда мы будем украшать это дерево?

– Мы собирались сразу после ужина, – ответил Барри.

– Ты никогда не уступала, – продолжала Морин, как будто не произошло никакой заминки. – Ты всегда старалась настоять на своем. – Она засмеялась. – Я помню, как мама говорила, что ей нравиться быть с тобой, потому что приятно находиться с человеком, который все знает.

Все рассмеялись. Джесс начинало не нравиться звучание колокольчиков на ветру.

– Все мои мальчики были такими же, – продолжила эту тему Шерри. – Каждый думал, что он все знает. А когда им исполнилось по семнадцать лет, они относились ко мне, как к самой глупой женщине на земле. А когда доросли до двадцати одного года, то поражались, какой я стала умной и умелой.

Все опять рассмеялись.

– В общем нам пришлось пережить несколько очень тяжелых лет, – разоткровенничалась Шерри. – Особенно после того, как от нас ушел их отец. Да и когда он жил с нами, мы видели его редко. Но когда он ушел, мои мальчики просто распоясались. Они грубили и перечили мне, и чтобы я ни делала, чтобы ни говорила, я всегда была неправа. У нас всегда стоял дым коромыслом. Я, бывало, поступлю иначе – и тут же оказываюсь в центре ссоры, но никак не могу понять, как я там очутилась. Они говорили, что я очень строгая, очень старомодная, очень наивная. Какой бы я им ни казалась, я не укладывалась, с их точки зрения, в нормальные рамки. Мы постоянно готовы были вцепиться друг другу в глотку. И потом как-то неожиданно все они повзрослели, и я обнаружила, что сохранилась как личность. Они разъехались по колледжам, потом стали жить самостоятельно. Я приобрела собаку. Она любит без всяких условий. Сидит около двери и ждет, если я ухожу. А когда я возвращаюсь, она радуется, считает, что я самое прекрасное создание на свете. Она стала для меня ребенком, о котором я мечтала всю жизнь.

Арт Костэр засмеялся от восторга.

– Может быть, нам приобрести собачку? – спросил Барри и подмигнул жене.

– Думаю, что каждая мать переживает такой период, когда задумывается над тем, зачем ей все это нужно, – высказала предположение Морин.

И опять Джесс мысленно увидела лицо матери. Мне это не нужно, Джесс. Мне не нужно этого от тебя!

– Я хочу сказать, видит Бог, что я просто обожаю своих детей, – продолжала Морин. – Но бывают минуты...

– Когда тебе хочется оказаться на старой работе? – спросила Джесс, заметив, как напряглись плечи Барри.

– Когда мне хочется, чтобы было немного потише, – закончила свою мысль Морин.

– Может быть, нам следует завести собаку, – сказал Барри.

– О, великолепно! – воскликнула Джесс. – Что-нибудь еще, о ком будет заботиться Морин.

– Джесс... – предостерегающе произнесла Морин.

– Собака Шерри необычайно забавная, – быстро включился в разговор Арт Костэр. – Настоящий игрушечный пудель. С прекрасной рыжеватой шерстью, совершенно необычная окраска для пуделей. Когда Шерри первый раз сказала мне, что у нее пудель, я подумал: «О нет, я не могу связываться с женщиной, которая любит такую собаку». Я хочу сказать, что почти все заводят пуделей.

– И потом он увидел Кейси, – вставила Шерри.

– И потом я увидел Кейси.

– Любовь с первого взгляда.

– Ну, скорее любовь после первой прогулки, – уточнил Арт Костэр. – Однажды после обеда я пошел с несчастным песиком на прогулку и меня поразило, что абсолютно все прохожие подходили, чтобы погладить и потрепать это чертово создание. Я никогда не видел так много улыбок на лицах такого количества людей за один вечер. Шерри утверждает, что если у собак и есть какая-то сообразительность, то пудели среди таких собак.

Джесс с трудом верила своим ушам. Неужели ее отец действительно может с такой живостью рассуждать о домашних пуделях?

– Джесс всегда очень любила животных, – говорил между тем ее отец.

– Правда? Есть ли у вас какие-нибудь домашние животные? – спросила Шерри.

– Нет, – кратко ответила Джесс.

– А куда девался Фред? – спросила Морин.

– Подох. На прошлой неделе.

– Фред подох? – повторила Морин. – Очень жаль. Что, птичке нездоровилось?

– Разве можно определить, больна или здорова канарейка? – усмехнулся Барри.

– Не разговаривай о ней таким тоном, – резко заметила Джесс.

– Прошу прощения. – В его голосе было больше удивления, чем гнева.

– Каким тоном? – спросила Морин.

– Мальчики в этом году приезжают на Рождество? – неожиданно спросил Арт Костэр. Казалось, что некоторое время никто не понимал, о чем он говорит.

– Да, – ответила Шерри несколько более громким и взволнованным голосом и тем самым привлекла к себе внимание. – Во всяком случае таково было их желание. Но, конечно, невозможно узнать, что они решат в последний момент.

– Где находятся теперь ваши сыновья? – спросила Джесс, позволив опять втянуть себя в беседу. Улыбайся, не разжимая зубов, говорила она себе. Будь любезной, приветливой. Не ссорься.

– Уоррен – преподаватель физкультуры в средней школе в городе Рокфорд. Колин учится в колледже кинематографии в Нью-Йорке, хочет стать режиссером. А Майкл живет в Вартоне. Он мой антрепренер.

– Все трое умные молодые люди, – гордо заявил отец Джесс.

– У Морин диплом Гарвардского университета, – задиристо произнесла Джесс, ее решимость не ссориться улетучилась.

– Папа, ты уже встречался с ними? – спросила Морин, как будто Джесс ничего не сказала.

– Пока что нет, – ответил отец.

– Я надеялась, что смогу уговорить всех вас приехать ко мне на Рождество в этом году, – высказала предположение Шерри. – В этом случае я могла бы познакомить вас с ними.

– Отличная идея, – тут же отозвалась Морин.

– На нас можете рассчитывать, – с подчеркнутой уверенностью произнес Барри. – А ты, Джесс?

– Идея хорошая, – согласилась Джесс, стараясь быть искренней. Улыбайся, думала она. Будь любезной. Не задирайся. Не кипятись. – Что же касается обеда...

– Обед устроим в любое время, когда ты сможешь прийти, – сказала Морин.

Джесс долгим взглядом посмотрела на женщину, которая приготовилась занять место ее матери.

– Это не так уж и важно, можно обойтись и без обеда, – ответила она.