Джойс Стренгер И неожиданно выпал снег...

День выдался скверный. Снег забирался в щели, трещины и канавки, скапливался у каменных стен и накрывал всю страну. Под снегом исчезали деревни. Угрожающе хрустели сучья деревьев под неожиданной тяжестью.

С утра пес был неспокоен, нервничал, выискивая и выкапывая из-под снега овцематок, но не мог сообщить хозяину свои опасения. Пастух с собакой пытались перегнать бредущих по пояс в снегу животных обратно на ферму. Каждый шаг давался с трудом. Темное, свинцовое, обещающее снег небо на дальнем горизонте над шотландским высокогорьем было окаймлено желтым жутким светом, заставляющим дрожать собаку. Дважды она прижималась к земле, поскуливая и отказываясь идти дальше. Хозяин кричал на нее, злился на погоду, на собаку, выбравшую для издевательства над ним именно такой день. Мужчина хотел домой на ферму, к горячему чаю и огню.

Пастух проклинал этих овец! Пастушьим шестом он достал овцу со скалы, где она от страха замерла, впервые в своей короткой жизни переживая такую погоду. В другой раз этим шестом он достал своего пса из глубокой канавы, засыпанной снегом, куда пес с визгом провалился. Освободив собаку, пастух измерил глубину снега.

Вскоре им удалось найти путь через ущелье. Но едва они успели перебраться на другую сторону, как гора вздрогнула. Прямо на них с нарастающей быстротой неслась смесь снега, камней и земли. Пес залаял и убежал. Скованный толстой одеждой, пастух попытался все же бежать вслед за ним. Основная масса снега миновала его, но один из обломков ударил по плечу и опрокинул наземь. Второй обломок прижал его руку, лишив возможности двигаться. Так он беспомощно лежал, напоминая насекомое, пришпиленное булавкой в ящике для коллекций. Он посвистел псу. Мосс приблизился медленно, озадаченно виляя хвостом. Он был слишком молод и не знаком со снегом, но, как хорошо воспитанный пес, он знал, что без приказа пастуха нельзя двигаться. Теперь Уик Джонс проклинал жесткую дрессировку, которой он мучил собаку, заставляя ее по команде «сидеть» не сходить с места в течение двух дней. Псу не разрешалось вмешиваться в дела других собак, охраняющих овец, можно было полагаться только на пастуха и не иметь своего мнения.

– Иди домой! – говорил пастух собаке. Другого приказа не приходило ему на ум. Увидев собаку одну, люди поспешат разыскать его. А если кончится снегопад, его найдут по следам. Только бы кончился снегопад! Уик закрыл глаза и молился. Несмотря на холод и сырость, проникающие через одежду, он был мокрый от пота.

Пес недоумевал: «иди домой» говорят щенкам, но не взрослым собакам, находящимся со своим пастухом в горах. Поскуливая, он подполз ближе. «Домой! Дурак!» – голос раздраженный, но не угрожающий! Пес смотрел на овец, серых на белом, горемычно прижавшихся друг к другу. Эти шерстяные клубки терпеливо ждали ведущего. Уик тихо выругался. Ведь у одной овцематки скоро ожидался приплод. Каждый рожденный в снегу и холоде ягненок пропадет без надежной защиты.

– Иди домой, ты, дурачок! – кричал он громко, со всей силой, на которую был способен. Со страхом он следил за Моссом. Тот, чувствуя себя несправедливо обиженным, уполз с поджатым хвостом. Мосс ничего не понял. Надо было работать, и пастух не имел права лежать там в снегу. Пес вернулся, попытался лапами убрать обломок, придавивший пастуха. Бедный пес старался помочь, но помощи можно было ждать только от людей.

– Нет! – закричал строго пастух, и пес испуганно шарахнулся назад, наклонив голову и поставив уши торчком. – Иди домой! – кричал пастух.

На этот раз собака пошла, но испуганно оглядываясь назад, в надежде, что пастух последует за ним. Наконец, убедившись в тщетности своих ожиданий, пес стал искать след обратно на ферму. Он знал тропинку, запах, вид и особенности почвы. Но все было покрыто снегом, и запах почти не чувствовался. Вокруг был только нетронутый бугристый снег. Пес полз вперед, напуганный тишиной, молчанием птиц, сумерками и желтизной неба. Каждая возвышенность – гора. Преодолевая их и проваливаясь в снежные заносы, он с трудом вылезал наверх, ложился отдохнуть на снег, но приказ был всесильным. Его долг – слушаться, он должен обязательно дойти домой.

Пастух, все еще лежащий в снегу, где его завалило, вытер рукой в рукавице выступившие от холода слезы и посмотрел на овец. Они стояли безучастно, опустив головы. Когда он пошевелился, одна из них повернулась к нему, подошла и встала рядом. Другие овцы последовали за ней. Они защитили пастуха от ветра и этим увеличили его возможность выжить. Он протянул руку к ближайшей овце, но не мог дотянуться до нее. Овцематка легла рядом с ним в снег, почувствовав спокойствие от присутствия хорошо знакомого человека. Пастух зарылся пальцами в шерсть и задремал. Странные видения горячего кофе и мяса, паштета в теплом жирном соусе, тепла и уюта дома смешались в его голове. Каждое пробуждение было подобно маленькой победе над смертью.

От режущего ветра у собаки слезились глаза и образовывались сосульки на морде. Ее тоска по людям была сильнее, чем тоска по еде. Пес тосковал по человеку, ободряющему его, дающему утешение и тепло.

Добравшись до тропинки, вытоптанной овцами и людьми, он побежал быстрее и так согрелся. Устав, он остановился. Дыхание его на холоде превращалось в пар, он мотал головой, испугавшись этой непонятной густоты! Тропинка неожиданно оборвалась. Ферма Дана Томаса лежала окруженная белизной, застигнутая врасплох необычно ранним ноябрьским снегом. Только вокруг фермы была расчищена дорога для коров, свиней и кур: одних нужно было доить, других кормить.

Собака была почти дома, когда опять неожиданно началась пурга. Идя по снегу, пес высматривал следы лисиц, куниц и птиц, а теперь он ослеп от огромных, кружащих по ветру хлопьев снега. Они попадали ему в глаза, на морду, плечи, голову, и он вынужден был все время отряхиваться. Он садился и пытался лапами снять странную липучую массу, мешавшую ему смотреть и бежать. Было невозможно идти дальше. Он прилег, прислушиваясь к завываниям северного ветра, и вдруг внятно услышал хорошо знакомые звуки: мычание коровы, звяканье ведра, лай собаки. Это послужило ему сигналом! Он резко и громко залаял, призывая собаку. Рекс услышал своего товарища и ответил лаем. Он лаял в ответ и продолжал лаять даже тогда, когда фермер прикрикнул на него. Наконец Рекс замолчал и Мосс умолк тоже.

– Черт, должно быть, это Мосс там, – крикнул фермер своей жене. Он подошел к двери, глядя на кружащиеся хлопья, и сказал: – Что-то случилось с Уиком.

Побелев лицом, его жена Мария молча смотрела на мужа. Никогда еще пес не приходил домой один. Никогда с тех пор, как он перестал быть щенком. Уик не мог в наказание послать его домой. Ведь пес был хорошо отдрессирован, и такой ночью он не мог послать собаку одну.

– Что ты будешь делать? – прошептала она. Страх почти отнял у нее голос. Фермер, крепко завернувшись в свою накидку, уже стоял у телефона – единственной связи с соседями: те жили довольно далеко, чтобы можно было им крикнуть или хотя бы увидеть.

– Черт, нет связи! – сказал он после попытки дозвониться.

– Ты не можешь сейчас выйти! – Мария пригладила свои черные волосы движением, свойственным ей, как Дан знал, во время сильнейшего волнения. Он стоял в дверях и кричал как можно громче: «Мосс, ко мне, Мосс, ко мне, хороший пес!» Собака залаяла и поползла на голос через бугор.

– Это точно Мосс, – говорил Дан. Он смотрел в ночь. Густеющая темнота окутывала все вокруг. Собака опять залаяла. Было темно, а из-за ограды она не могла увидеть свет из дома.

– Мосс, хороший мой, иди ко мне! – голос был благодатью, теплом в ночи. Пес кинулся в ту сторону и с испуганным визгом провалился в прикрытую снегом канаву. Он попытался выбраться, но мягкий пушистый снег опять сомкнулся над ним. Скуля, он остался лежать за оградой. Дан Томас достал большой фонарь из коровника, который зажигали там, когда приходило время телиться коровам. Он давал слабый световой круг на густом, утоптанном коровами снегу, который, оттаяв, опять замерз, образовав опасный каток, требовавший от Дана большой осторожности. Пес опять заскулил. Дан осторожно пошел на звук. Он перегнулся через ограду и увидел пса – темное пятно на блестящем белом снегу. Дан схватил его за шкирку и поднял. А Мосс счастлив был опять быть с человеком, визжал, виляя хвостом, и радостно лизал руку Дана.

– Какой-то он не такой, – сказал Дан, когда принес пса в тепло. Он поставил ему еду. Но Мосс смотрел на него, скулил и есть отказался.

– Давай, ешь! В такую погоду мы его сейчас не найдем! – сказал Дан, пристально глядя в темноту, где пушистые хлопья танцевали перед стенами сарая и конюшен. За световым кругом возмущенно заржал пони, испугавшись ветра, бросающего хлопья снега прямо в открытую дверь конюшни. Скользя и ругаясь, Дан вышел закрыть дверь конюшни.

Вернувшись, он успел увидеть убегающего в ночь Мосса с половиной бараньей ноги в зубах.

– Проклятый воришка! – сердито изрек фермер, – своего не тронул, зато украл у меня.

– Ты пойдешь на гору? – Мария мыла посуду. Дан беспокойно шагал взад-вперед и смотрел в ночь. Он удрученно прислушался к завыванию ветра.

– Чтобы мы вдвоем там погибли? – наконец сказал он, подумав о жене и троих детях, спокойно спавших на верхнем этаже. – Как только рассветет, – добавил он, помолчав, – Вильямс мне поможет. В таком снегу нельзя даже найти следы собаки. Все занесло.

Дан был слишком обеспокоен, чтобы уснуть. Мысли о пастухе угнетали его. Возможно, он уже мертв, возможно, уже похоронен под снежной лавиной или замерзает на жутком холоде?

После того как жена ушла спать, он еще долго сидел у огня и наблюдал за котятами, играющими с соломинкой, принесенной кем-то с обувью. Дан думал о стихии за окном и тосковал по более легкой работе в городе, где нет скота и суровых негостеприимных гор, где не нужно мучиться за гроши, где другие мужчины стали толстыми от еды, которую он добывал своей тяжелой работой. Мужчины, которые могут много себе позволить, имея деньги, гораздо легче заработанные, чем у него. Задумавшись, он забыл о Моссе и украденном мясе.

А собака пыталась найти свой след, пробивалась назад в горы к Уику, который был ей дороже тепла и еды. От мяса в зубах рот был полон слюны, но пес не позволял себе о нем думать. Он искал дорогу. Теперь ветер дул в спину и, несмотря на снег, бежать было легче. Слабый запах указывал ему путь. И хотя от жареной баранины исходил сильный дух, но все же он не мог совсем перебить его собственный запах.

Снегопад прекратился. Луна между облаками мерцала над белизной, покрывающей все следы, тропинки, пастуха и овец, которые его окружали.

Мосс все бежал и бежал. Иногда снег был выше его роста и он с трудом протаптывал себе дорогу, но шел и полз дальше, все сильнее и сильнее уставая. Один раз он отдохнул под кустом, и баранина очень его соблазняла, но он не тронул ее. Челюсти собаки болели, но он решительно побежал дальше. Дойдя до того места, где он оставил пастуха, пес остановился и удивленно смотрел на нетронутое свежее покрывало. Он осторожно положил мясо, принюхался и начал копать. Пес нашел пастуха и овец в маленькой пустоте, созданной их дыханием. Пастух, обрадовавшись свежему воздуху, был несколько разочарован, увидев только собаку.

– Мосс, Мосс, ты дуралей! Мы ведь оба здесь погибнем! – говорил он. Пес расстроенно вилял хвостом, не поняв, отчего его встречают без восторга. И он побежал обратно к мясу. Но на этот раз он подошел к хозяину осторожно, из страха получить пинок за все старания. Пастух, наблюдая за ним мутными глазами, увидел баранью ногу и не мог поверить своим глазам:

– Ты… неужели ты в самом деле там был? Надеюсь, тебя увидели? – Он вытянул руку и погладил мокрую шерсть. Собака легла рядом с ним и вылизала ему лицо. Овцы, страшно замученные снегом и холодом, не шевелились. Они следили за Моссом внимательно. Овцематка собиралась рожать. Пастух схватил мясо. Оно было все в снегу, но он разорвал его зубами и отдал верхний слой собаке в качестве награды.

Два часа спустя мужчины во главе с Даном Томасом по собачьим следам нашли обоих в глубоком снегу. Вокруг них столпились овцы, овцематка лежала под головой пастуха, как подушка, а новорожденный ягненок – перед носом матери, которая его тщательно вылизывала.

Дан Томас смотрел на них: на пастуха, на собаку, потом на кость, лежавшую между ними, чисто обглоданную.

– Мосс мне принес ужин, – сказал пастух с гордостью глядя на свою собаку, пока мужчины вытаскивали его и помогали встать. Потом его укутали в одеяло и положили на носилки. Горячий кофе и ром быстро поставили его на ноги. Раны на руке оказались нестрашными. Ночью, лежа в теплом фермерском доме, на софе Марии Томас, Уик наблюдал за псом, который ел свой королевский обед: Мария наградила его миской, наполненной до краев вкусной душистой кашей с мясом.

– Хе, Мосс, ты, действительно, замечательный парень! – сказал Уик.

Собака посмотрела на него и, прежде чем продолжать трапезу, отбила хвостом на жестком полу барабанную дробь.