"Рожденная в Техасе" - читать интересную книгу автора (Гулд Джудит)

IV 1924 СОЛОМЕННАЯ ВДОВА

Элизабет-Энн, наверное, уже в тысячный раз перечитала записку.

«Мои любимые жена и дети!

Когда вы будете это читать, меня уже не будет с вами. Кражами занимались Рой Секстон и его люди. Когда мы встретились с ним лицом к лицу, он начал драку и разбил себе голову, ударившись о металлическую трубу. Рой мертв.

Я не убивал его, но мы с тобой прекрасно знаем, что все суды в округе контролируются Секстонами, поэтому мне без сомнения вынесут смертный приговор за преступление, которого я не совершал.

Не могу передать, как мне тяжело, что этот неожиданный поворот судьбы разлучает нас навсегда, но я должен уйти один. Мы не можем уехать вместе, потому что я не хочу погубить ваши жизни.

Элизабет-Энн, очень прошу тебя, останься в Квебеке и заверши строительство гостиницы для туристов. Ты должна осуществить нашу общую мечту, то дело, которое мы начали вместе.

Регина, Шарлотт-Энн и Ребекка, молю вас, помогайте матери и помните о вашем отце. Надеюсь, что вы и дальше будете верить в его честность и порядочность.

Не сомневайтесь в моей любви к вам, которая никогда не иссякнет, и поймите, что я не мог поступить иначе.

Прошу простить меня. Ваш любящий муж и отец,

Заккес».

Элизабет-Энн глухо застонала, листок выскользнул у нее из рук. По лицу ее вновь потекли слезы, и в горле застрял ком. Дом казался опустевшим, осиротевшим, словно с уходом Заккеса он лишился своей души. Это невозможно было вынести.

В первые дни после исчезновения Заккеса она держалась стойко, насколько хватало сил. Шериф Паркер расспрашивал ее, она показала ему записку Заккеса, которую он великодушно разрешил оставить у себя. Заккеса искали, но он как сквозь землю провалился.

Но больше всего Элизабет-Энн пугало молчание Текса и Дженни. Ей приходилось только гадать, что за этим скрывалось. Она слишком хорошо знала Дженни и Текса и с ужасом думала, в какой форме может проявиться их месть.

Стараясь отогнать эти мрачные неотвязные мысли, она пыталась сосредоточить все внимание на девочках, которые нуждались в утешении и поддержке. Как и она, дочери были совершенно убиты горем, но и у них был характер Хейлов. Девочки крепились, стараясь не выдавать своих чувств, и были полны решимости поддержать друг друга и вместе преодолеть тяжелое и горькое время. Все они втайне надеялись, что отец вернется.

Но Элизабет-Энн ясно сознавала: возвращение его в Квебек невозможно. Никогда… Если только он не хотел попасть на виселицу.

Но как неимоверно трудно было смириться с этой ужасной правдой.

Он не вернется никогда.

Если не хочет, чтобы его повесили.

Жизнь Элизабет-Энн превратилась в сплошную муку. Совсем недавно они были вместе, он обнимал, целовал ее. И теперь она осталась одна. Дети лишились отца, она потеряла мужа. Они чувствовали себя одинокими, покинутыми.

Покинутыми.

Невыносимая боль терзала ей сердце. Если бы не дети и еще не родившийся малыш, она бы покончила с собой. Никакого оружия для этого не понадобилось бы. Она бы умирала медленно, тоскуя и страдая, и в конце концов сердце ее не выдержало бы и разорвалось.

Элизабет-Энн зажмурилась вдруг от пришедшей ей в голову нестерпимой мысли. Она вспомнила, как называют женщину, которую по разным причинам оставил муж, и даже содрогнулась, когда эти слова всплыли в памяти. Соломенная вдова. Да, именно так ее называют. И теперь она оказалась на положении соломенной вдовы.

Соломенная вдова.

Она знала, что люди жалеют этих женщин, но, сочувствуя им, в то же время поглядывают на них с подозрением, как и на разведенных. Этими словами женщину словно клеймили и смотрели на нее, как на потенциальную соперницу, которая постоянно ловит в свои сети мужчин, и не обязательно холостых.

Слезы застилали ей глаза, она ничего не видела, но вдруг решительно вытерла мокрое лицо и гордо подняла голову, вздернув подбородок. Хватит! С этой минуты она не позволит себе плакать, не станет давать волю чувствам — сейчас это непозволительная роскошь. Она должна быть сильной и спрятать свое горе — девочки смотрели на нее и нуждались в поддержке.

Элизабет-Энн положила руку на грудь. Там, в сердце, был и навсегда останется ее Заккес. И он всегда будет жить в ребенке, которого она носила.

Дотронувшись до шеи, она ощутила прохладную гладкую поверхность медальона. И здесь тоже был он. Куда бы она ни посмотрела, везде его следы. Она ничего не тронет. Пусть все его вещи останутся там, где они обычно находились.

И пусть Заккеса не было рядом — осталась их любовь, чтобы жить всегда.

Со своего высокого сиденья в кабриолете Элизабет-Энн увидела Регину, которая махала ей рукой, стоя на веранде кафе. Она махнула в ответ и улыбнулась, впервые за много недель.

«Слава Богу, у меня есть мои девочки и есть мои заботы, которые не оставляют времени на размышления о том, как мне не хватает Заккеса».

Распорядок дня у нее остался прежним. Она все так же поднималась до рассвета и ехала на стройку, откуда она сейчас возвращалась. Конечно, без Заккеса все было по-другому. Именно во время этих утренних поездок она острее всего чувствовала его отсутствие, а еще по ночам — без него постель казалась такой пустой и чужой.

Элизабет-Энн остановила лошадь перед кафе и посмотрела из кабриолета на Регину. «Да, — подумалось ей, — мне есть за что благодарить Бога».

Она стала медленно спускаться. Регина протянула ей руку. Ее дочь! Как только Элизабет-Энн оказалась на земле, она ласково взъерошила волосы девочки и вдруг нахмурилась.

— Что ты такая мрачная? Шарлотт-Энн тебе прибавляет хлопот?

— Нет, — пожала плечами Регина, не поднимая глаз и подбрасывая камешек носком ботинка. — Я со всем справлюсь. Ты же знаешь, Шарлотт-Энн нужно все время подталкивать.

Элизабет-Энн не могла удержаться от смеха, ей нравилось, как говорила Регина.

Тем временем девочка продолжала рассказывать, сохраняя на лице чувство оскорбленного достоинства:

— Кроме того, я хочу ее проучить. Я не позволю помыкать мной и не буду терпеть ее капризы.

— Не сомневаюсь, что именно так все и будет, — с шутливой торжественностью проговорила Элизабет-Энн. — А сейчас не поцелуешь ли ты меня? — И она подставила щеку.

Регина поднялась на цыпочки, неловко чмокнула мать, затем отступила в сторону, пропуская ее вперед, и вошла в кафе вслед за матерью.

— Ты только представь, мама, мы уже подали двадцать семь завтраков.

— Двадцать семь?! — Элизабет-Энн даже остановилась от неожиданности. — Но это… — она даже присвистнула от удивления. — Это же наш лучший результат.

— Всего около семи долларов, — радостно кивнула Регина. — Ай! — вдруг хлопнула она себя по лбу.

— В чем дело? — спросила мать.

— Да ведь Роза послала меня за дровами! — И она поспешила выполнять поручение, а мать улыбнулась ей вслед. Она гордилась тем, что ее девочки были такими смышлеными, проворными и трудолюбивыми, и была уверена, что они многого добьются в жизни.

С этой согревающей мыслью Элизабет-Энн обошла дом, открыла боковую дверь и сразу окунулась в атмосферу кухни. В лицо ей пахнуло жаром, она прикрыла дверь и сняла с крючка накрахмаленный белый фартук, быстро накинула его и завязала на пояснице.

У большой плиты стояла Роза и жарила яичницу с ветчиной. Как только хлопнула дверь, она посмотрела через плечо и поздоровалась:

— Buenos dias, сеньора.

— Buenos dias, Роза, — ответила Элизабет-Энн. — Хлопотливое выдалось утро.

— Да уж! — Роза надула щеки и медленно выдохнула. — Не припомню другого такого. Мы столько уже отпустили завтраков, что вы на них заработаете тысячи долларов.

— О, Роза, — рассмеялась Элизабет-Энн, — хотела бы я, чтобы это было правдой. — Она с улыбкой оглядела могучую фигуру мексиканки. Роза была истинным сокровищем во всех отношениях. И отличалась необычайным трудолюбием. Небольшого роста, с круглым как луна лицом, обрамленным черными блестящими волосами, она никогда не падала духом. Голову Роза повязывала косынками наподобие тюрбана, в ушах носила крохотные золотые сережки.

Из-за жары, царившей в кухне, блузка ее была расстегнута, насколько допускали приличия, закатанные рукава обнажали полные сильные руки, способные поднимать и передвигать чугунные котлы и сковороды. На смуглой коже блестели капельки пота.

Элизабет-Энн стала убирать на столе, а Роза поддевала лопаточкой куски бекона и переворачивала их. Внезапно дверь, ведущая в зал, распахнулась. До Элизабет-Энн долетел гул голосов и звон посуды. Она оглянулась: в кухню влетела Ребекка.

— Ой, мама! — деланно запричитала она. — Я просто ног не чувствую.

— Тогда отдохни, дорогая, пусть тебя сменит Шарлотт-Энн.

— Шарлотт-Энн! — сердито прищурилась Ребекка. — Она все еще в постели, уверяет, что ей нездоровится.

Элизабет-Энн удивленно подняла брови.

— Она сказала, что именно у нее болит?

— Не-е-т… просто нездоровится и все. — Ребекка бросила взгляд на Розу и заговорила шепотом: — Роза ходила наверх к Шарлотт-Энн и говорит, что с ней все нормально.

Слова Ребекки не ускользнули от тонкого слуха Розы.

— Так и есть, с ней все в порядке, — усмехнулась она, отвернувшись от плиты и сердито покачивая лопаточкой. — Она хочет показать, какая она слабая и болезненная, а сама просто притворяется, вспомните мои слова. А Регина и Ребекка опять за нее работают.

— Немного погодя схожу наверх и проверю, — вздохнула Элизабет-Энн.

— Мама, — тихо позвала Ребекка.

— Что, детка?

— Может быть, у нее и правда что-то болит. Мне не трудно поработать вместо нее. Совсем не трудно.

— Знаю, что ты не против, — обняла дочь Элизабет-Энн.

— Может быть, Шарлотт-Энн нужно пойти к доктору Пуриссу?

— Возможно, — задумчиво ответила мать, — она жалуется на здоровье не первый раз.

Роза у плиты демонстративно закатила глаза.

— Пойду в зал, пока все не разошлись, — сказала Элизабет-Энн, привычно разгладила фартук и поправила волосы. Она придавала очень большое значение общению с посетителями. Популярность кафе Элизабет-Энн объясняла тем, что каждому гостю здесь уделялось внимание, а это всем нравилось.

— Скоро начинаю готовить обед, — сказала Роза. — Будут свиные отбивные, рис с шафраном и кукуруза. Свинина у нас хорошо идет. Та, что привез Жозе. На ужин приготовлю отварную говядину, капусту, оладьи и картофель. — Ты не против? — Роза вопросительно посмотрела на Элизабет-Энн.

— Просто замечательно! — Она хлопнула Розу по плечу и вышла в обеденный зал с приветливой улыбкой.

За ближайшим к ней столиком сидел Хью Макэлви, издатель «Квебек викли газетт». Элизабет-Энн сразу заметила его худое, с заостренными чертами лицо. Мистер Макэлви расправлялся с омлетом. Ел он медленно, внимательно осматривая каждый кусочек, так же придирчиво относился он к статьям, печатавшимся в его газете, тщательно отбирая слова, как еду в тарелке, опасаясь, как бы не попалось что-то несъедобное. Макэлви был убежденный холостяк и снимал комнату в пансионе Элизабет-Энн. События вокруг него часто приводили его в замешательство, что еще усугублялось его сильной близорукостью.

— Доброе утро, мистер Макэлви, — весело приветствовала его Элизабет-Энн. — Все ли вам нравится?

Он явно не ожидал услышать ее голос, поэтому немного смешался, потом собрался и поздоровался.

— О, доброе утро, миссис Хейл, — услышала она его тонкий, пронзительный голос. — Да, да, все очень вкусно. Очень. — Он кивнул и улыбнулся.

Элизабет-Энн наклонилась к нему и, понизив голос, доверительно сказала:

— Мне бы хотелось поговорить с вами завтра, мистер Макэлви, если вы не против. Дело в том, что я решила немного изменить порядок в кафе. Начиная со следующей недели, вместо одного блюда мы будем готовить на обед и ужин несколько, чтобы посетители могли выбрать, что им больше по вкусу. Как в больших ресторанах.

— Да, конечно, — закивал Макэлви, — это действительно новость. Об этом получится неплохая заметка.

— Замечательно, завтра мы вместе пообедаем, и я вам все расскажу. Я вас угощаю.

— О! — довольно воскликнул издатель. — Спасибо за приглашение. В двенадцать часов вас устроит?

— Хорошо, договариваемся на двенадцать.

— Доброе утро, миссис Хейл, — услышала Элизабет-Энн и, обернувшись, увидела сестер Бэрд, у которых они с Заккесом снимали коттедж. Сестры сидели в своем любимом уголке.

— Доброе утро, мисс Бэрд, — склонив голову, проговорила Элизабет-Энн и повторила приветствие, обращаясь к другой сестре. У нее было безотчетное чувство, что она должна поровну распределять внимание между обеими сестрами. Именно такое отношение к себе они и вызывали.

— Саманта и я интересовались… — проговорила одна из сестер, ставя на стол свою чашку с чаем.

— Не попадитесь на удочку, миссис Хейл, — поспешно извинилась вторая, бросив через стол укоризненный взгляд на сестру-близнеца и грозя ей своим тонким пальцем. — Нехорошо, Саманта, — возмутилась она, — ты ведь прекрасно знаешь, что Саманта — это ты, а я — Сюзанна.

— Не слушайте ее, миссис Хейл, — сурово сказала другая сестра. — Саманта всегда старается кого-нибудь разыграть. Это уже стало невыносимо. — Она возмущенно фыркнула. Суровые на вид сестры были неистощимы на выдумки и розыгрыши, неизменно пребывая в хорошем настроении. Но шутки их всегда были серьезными. И хотя Элизабет-Энн уже давно научилась их различать, сейчас она притворилась, что не может этого сделать.

— Если вы не перестанете так шутить, то ваши имена могут перепутать и на надгробиях.

— Вы это серьезно? — довольно заулыбались сестры.

— Конечно, — кивнула Элизабет-Энн. — Как вам завтрак?

— Завтрак?! — На лице одной из них появилось возмущенно-недоверчивое выражение. — Если бы мы хотели хорошо поесть, то готовили бы сами, верно, Сюзанна?

— Точно, Саманта.

— Ага, вот я вас и поймала! — обрадовалась Элизабет-Энн, грозя сестрам пальцем. — Вы снова поменялись ролями. Секунду назад вы были Самантой, а вы — Сюзанной.

— Господи Боже, вовсе нет. Это вы все сами перепутали. Так ведь, Сюзанна?

— Без сомнения, Саманта.

Озадаченно покачав головой, Элизабет-Энн пошла дальше по залу.

— Доктор Ласт, доктор Пурисс, — приветствовала Элизабет-Энн практиковавших в городе дантиста и терапевта. Оба вежливо привстали. — Рада снова увидеть вас здесь. Нет ли каких замечаний?

— Все хорошо, — сказал доктор Пурисс.

— Совершенно с этим согласен, — подтвердил доктор Ласт.

— Приятного вам аппетита, — пожелала им Элизабет-Энн и готова уже была отойти от их столика, как вдруг заколебалась: «Может быть, действительно стоит пригласить доктора Пурисса к Шарлотт-Энн, когда он позавтракает?» Подумала, но решила, что сначала должна убедиться сама, действительно ли нужен врач. По мнению Розы, в лучшем случае состояние девочки объяснялось ипохондрией, а в худшем — она просто притворялась. Поэтому Элизабет-Энн хотела поговорить с дочерью и объяснить ей, что им следует избегать лишних счетов, значит, и к врачу нужно обращаться, когда это необходимо.

— Может быть, требуется наша помощь? — почувствовав ее нерешительность, участливо спросил доктор Пурисс.

— О, нет, — покачав головой, улыбнулась Элизабет-Энн, — извините, просто задумалась… все в порядке. Но спасибо за заботу.

Однако, как она выяснила в следующую минуту, дела обстояли далеко не хорошо.

— Компанию «Койот Билдинг Сеплайз» вчера продали, — услышала Элизабет-Энн у себя за спиной. — Текс и Дженифер неожиданно появились в конторе и дали мне распоряжение подготовить документы. Даже не пригласили меня на ранчо, представь себе.

— Гм, да. Это на них не похоже. Так ты говоришь, компанию продали?

— Вообще-то строго назвать это продажей нельзя. Сделка была чисто формальной. По каким-то своим соображениям Текс передал компанию со всеми потрохами Дженифер — за один доллар.

Ужас сковал Элизабет-Энн, когда смысл разговора дошел до ее сознания. Компания теперь в руках Дженифер? Возможно ли такое? Она по голосам узнала говоривших: адвокат Эблин Киз и Джесси Аткинсон — президент сберегательного банка. Оба работали на Текса Секстона.

Ошеломленная услышанным известием Элизабет-Энн обвела взглядом зал. Дальше идти у нее не было сил, ноги отказывались ей повиноваться. Угрожающая новость поразила ее до глубины души.

Тем не менее ей нужно пересилить себя. Необходимо съездить в фирму «Койот» и выяснить, что там происходит. По крайней мере теперь ясно, почему цены поставок росли такими темпами. Именно Дженни, а не Текс старалась разорить ее. Элизабет-Энн вспомнила чье-то изречение, что знание противника наполовину приближает к победе. Правда, особого утешения это открытие ей не принесло. Значит, это Дженни. Мстительная, коварная Дженни, которой она никогда ничего плохого не сделала, с которой бессчетно и безуспешно пыталась найти общий язык.

«Снова Дженни старается мне навредить. Неужели этому не будет конца?»

Усилием воли Элизабет-Энн заставила себя повернуться и пошла к выходу медленной, усталой походкой.

Когда первое потрясение прошло, к Элизабет-Энн вернулась способность трезво рассуждать.

«Сначала я загляну к Шарлотт-Энн, — решила она, — потом освежусь и переоденусь. Я должна немедленно ехать в компанию „Койот“. Нельзя допустить, чтобы Дженифер взяла верх, тем более что на карту поставлена судьба гостиницы для туристов».

Шарлотт-Энн вместе с сестрами занимала самую просторную комнату на втором этаже. Дощатый пол и обшитые узкими досками стены были выкрашены в белый цвет. В комнате стояли три железные кровати, три гардероба, большой стол и три стула с прямыми спинками. Между постелями оставалось достаточно места для тумбочек, окна оживляли красные клетчатые занавески. В комнате был также туалетный столик с овальным зеркалом и низкий шкаф с зачитанными книгами. На полках преобладала познавательная литература: Элизабет-Энн ценила знания, которые давали в школе, но большое значение придавала и самообразованию.

Шарлотт-Энн сидела на постели в ночной рубашке, подложив под спину подушки. Услышав шаги матери, она резко захлопнула взятую у подруги «Гордость и предрассудки», сунула книгу под подушку. После этого улеглась и укрылась до подбородка простыней.

Раздался легкий стук в дверь.

— Это ты, мама? — спросила девочка слабым голосом, слегка покашливая в кулак.

— Да, это я, — Элизабет-Энн приоткрыла дверь.

Шарлотт-Энн подняла глаза и печально улыбнулась.

— Доброе утро, мама, — сказала она в перерывах между покашливанием.

— Доброе утро, Шарлотт-Энн. — Мать быстро вошла в комнату и отдернула занавески. — Здесь и так душно, а еще и шторы затянуты, — строго сказала она.

— Да, мама, — чуть слышно согласилась девочка.

Элизабет-Энн присела на край кровати и внимательно посмотрела на дочь. Шарлотт-Энн была средним ребенком в семье, и с ней всегда были сложности. Волосы ее, имея характерный для семейства Хейлов цвет спелой пшеницы, при этом отличались особой мягкостью и шелковистостью. Для своего возраста она была немного высока ростом, с нежно-розовыми губами и глазами цвета морской волны, но очень светлого тона, что и привлекало в ней и вызывало смутное беспокойство. Золотистые волосы, бледный цвет лица и светлый оттенок глаз делали Шарлотт-Энн по-особому красивой. Такого необычного сочетания Элизабет-Энн еще не встречала.

Она потрогала лоб дочери: не горячий и не холодный. Температуры явно не было.

— Ребекка сказала, что ты себя неважно чувствуешь.

— Да, мама.

— У тебя что-нибудь болит?

— Нет, — лицо у девочки стало томным, — просто у меня большая слабость.

— Ну, температуры у тебя нет, — вздохнула Элизабет-Энн и сложила руки на коленях. — Может, показать тебя доктору Пуриссу?

— О, нет, мама, у меня нет ничего особенного, я уверена.

— Но ты очень часто жалуешься на недомогание. Для здоровой девочки это неестественно.

— Я знаю, — опустила глаза Шарлотт-Энн и закусила губу.

— Шарлотт-Энн?

Девочка подняла на мать свои прозрачные глаза. Элизабет-Энн глубоко вздохнула.

— Думаю, мне не надо напоминать, что твои жалобы на нездоровье стали слишком частыми. Это меня беспокоит. Кроме того, у нас не так много денег, чтобы без необходимости тратить их на врачей. Сейчас мы в затруднительном положении.

— Я знаю, — кивнула Шарлотт-Энн.

— Ты уверена, что плохо себя чувствуешь? — Элизабет-Энн внимательно следила за выражением лица дочери. — Мне было бы неприятно узнать, что таким образом ты стараешься увильнуть от работы.

— Ты слушаешь Розу, — с горечью произнесла Шарлотт-Энн и отвернулась.

— Да, это правда, — кивнула мать. — Мне кажется, не стоит повторять, что мы не можем попусту тратить время. Каждый из нас должен выполнять свою часть работы. Мне не хочется об этом говорить, но приходится: начиная с сегодняшнего дня, и каждый раз, когда ты будешь чувствовать себя неважно, тебе придется целый день проводить в этой комнате. В этот день ты не пойдешь в школу, не будешь видеться с друзьями. Ты никуда не сможешь выходить, только в туалет. Думаю, это суровое решение, но, если ты больна, нужно лежать в постели. Тебе все понятно?

— Да, мама, — угрюмо кивнула Шарлотт-Энн и закашлялась, — меня наказывают за то, что я больна.

— Нет, ты не права, — покачала головой мать. — Если ты действительно нездорова, то нуждаешься в отдыхе и полном покое. — Она помолчала. — Я считаю, что несправедливо перекладывать на плечи сестер свои обязанности. А как ты думаешь?

— Значит, мне оставаться в этой комнате весь день?

— Да, — ответила, поднимаясь, Элизабет-Энн. — У меня много дел сегодня. — Она наклонилась и поцеловала дочь в лоб. — До свидания, дорогая.

— До свидания, мама.

Шарлотт-Энн ждала, пока мать выйдет из комнаты. Как только за ней закрылась дверь, девочка села и показала двери язык, потом снова откинулась на подушки. Она вся кипела от гнева.

«Итак, меня наказали, — думала она в ярости. — По-другому не скажешь. А все почему? Потому что я больна. Да, в этом есть доля правды. Подниматься чуть свет, чтобы готовить кому-то завтрак, так же противно, как и мыть грязные тарелки после обеда и ужина. Это гадкая работа. И мне она до смерти надоела».

Запрещение выходить весь день из комнаты отбило у нее всякую охоту читать. День был непоправимо испорчен.

Девочка достала из-под подушки книгу и швырнула ее в угол.

— Черт бы побрал эту Розу, — зло выкрикнула она.

Душный техасский зной царил над иссушенной землей. Элизабет-Энн подняла верх у кабриолета, но это не спасало от жары, мокрая одежда липла к телу. Она не любила выходить из дома в эти часы, но сегодня для нее важнее было следовать испытанному правилу — не откладывать срочных дел, особенно неприятных, а решать их безотлагательно.

Контора строительной компании «Койот Билдинг Сеплайз» находилась в пяти милях от Квебека, недалеко от завершенного участка нового шоссе. Взгляд Элизабет-Энн помрачнел. Новая дорога служила еще одним свидетельством власти Текса. Он использовал свое влияние, чтобы изменить маршрут новой магистрали, в результате она прошла неподалеку от его процветающей строительной фирмы. Перед большими складскими помещениями находилась огромная стоянка для автомобилей, залитая асфальтом, подозрительно напоминавшим покрытие нового шоссе. Внушительных размеров щит с нарисованным на нем койотом был обращен лицевой стороной к шоссе, и все могли прочесть:

КОМПАНИЯ «КОЙОТ»

основной подрядчик

И ПОСТАВЩИК

Элизабет-Энн направила кабриолет на стоянку. Конные повозки и кабриолеты встречались теперь все реже — на стоянке было много грузовиков и легковых автомобилей. Она удовлетворенно кивнула, заметив в тени черный «форд» управляющего компанией Росса Саллинса — одного из приспешников Текса Секстона.

Элизабет-Энн натянула вожжи, Бесси остановилась, и она осторожно сошла вниз. Достала из кармана кусочек сахара и протянула его лошади. Бесси довольно захрустела, а Элизабет-Энн умело закрепила вожжи на коновязи. Аккуратно расправив серое просторное платье и поправив шляпку, она глубоко вздохнула, чтобы унять холодок волнения, пробежавший по телу, несмотря на жару. Ее всегда охватывала легкая дрожь, когда приходилось обращаться в какую-либо контору, принадлежавшую Секстонам. Не давая страху овладеть собой, она быстрым шагом направилась к зданию, где размещалась контора управляющего. Откуда-то из-за складов доносились резкие визгливые звуки пилы.

Дверь была открыта, и она вошла. Внутри жара чувствовалась еще сильнее, чем снаружи. Элизабет-Энн снова вспотела и стала обмахиваться пачкой документов, которые держала в руках.

Стол, за которым сгорбившись сидел Росс Саллинс, был весь в трещинах и порезах и очень подходил хозяину, крупному мужчине с небритым лицом, бегающими по сторонам, сверлящими, словно буравчики, глазами, скользкой, будто покрытой маслом, кожей и похожим на картофелину носом. В зубах его как обычно торчала спичка. Элизабет-Энн не могла припомнить случая, когда видела Росса без спички.

Услышав шуршание бумаги, он изогнул шею и поднял глаза от стола.

— Могу я с вами поговорить, мистер Саллинс? — спросила Элизабет-Энн.

Росс вздохнул, с явным неудовольствием отодвинул стул и вышел из-за стола.

— Что вы хотите? — Он пристально смотрел на нее, спичка у него в зубах задвигалась.

Не говоря ни слова, она бросила на стол пачку счетов, переданных ей утром Карлосом Кортесом. Росс взглянул на Элизабет-Энн, взял бумаги и бегло пробежал их глазами.

— Мне кажется, все в порядке, — прищурился он, возвращая Элизабет-Энн счета.

— Возможно, вам так и кажется, мистер Саллинс, — проговорила она, с трудом стараясь сохранять спокойствие. — А я другого мнения. Будьте любезны, просмотрите еще раз эти счета и объясните, откуда Взялись такие цены. По-моему, они что-то снова подскочили.

— Накладные расходы, мадам. Кроме того, цены постоянно растут. Древесина, кирпич, раствор — все дорожает с каждым днем. Этого можно было избежать, если бы вы все заказали сразу.

— Позвольте освежить вашу память, мистер Саллинс, ведь мы и заказали все сразу, но вы постоянно говорили, что у вас нет материала и я должна подождать, когда его завезут. Всякий раз, когда я посылала заказ, повторялась одна и та же история: поставки выполнялись только частично.

Росс перекатил спичку с одной стороны рта на другую и уклончиво ответил:

— У нас много заказов.

— Не сомневаюсь, — согласилась Элизабет-Энн. — Но за кого вы меня принимаете? Я же не слепая и могу определить, заполнены склады или нет.

— У нас на складах часто лежат оплаченные стройматериалы и ждут вывоза, — снова уклонился Росс от прямого ответа. — Не думаете ли вы, что мы вас обманываем?

— Я этого не говорила, но интересно, что об этом сказали вы. — Она помолчала. — Поймите меня правильно. Я не отказываюсь платить. Заказал — плати. Таков закон. Есть деньги — есть товар. Но я против грабежа во всех его отвратительных проявлениях.

Росс ухмыльнулся, у него не хватало двух нижних центральных зубов.

— Все документы в порядке. А сейчас у меня много работы…

— Вы от меня так легко не отделаетесь. — Элизабет-Энн неожиданно с силой ударила кулаком по столу. — Не думайте, что я одна из ваших неграмотных заказчиков. Как и вы, а может быть, и лучше вас, я умею читать, писать и считать. И когда цены меньше чем за девять месяцев вырастают на сто пятьдесят процентов, это неприкрытый грабеж.

— Вам лучше поговорить с мистером Сексто-ном. Мое дело — выполнять приказы. Все распоряжения идут от него.

— Значит, это он дал вам указание повысить цены на все мои заказы?

— Ну, видите ли…

— Нет, теперь уж вы послушайте, — сказала она, отчеканивая слова. — У меня такое впечатление, что не все ваши заказчики платят одинаково за одни и те же материалы. Видимо, у компании имеется определенная шкала.

— Почему вы так думаете? — пожал плечами Росс.

— Будем считать, что мне эту новость сорока на хвосте принесла. — Она сердито сощурила глаза. — Мне не нравится, когда меня водят за нос, мистер Саллинс. — Внезапно она рассмеялась: — А вообще-то нас обоих провели.

— Как это? — подозрительно спросил Росс. — Что же с нами произошло?

— Мои мексиканские рабочие, мистер Саллинс, отказываются выполнять распоряжения, если я отдаю их сама, поэтому все дела приходится решать через Карлоса Кортеса, который руководит стройкой. — Она покачала головой. — Можете себе представить, рабочие считают ниже своего достоинства выполнять мои распоряжения, потому что я — женщина.

— Не могу их винить за это, — хмыкнул Росс. — Мне кажется, это несколько противоестественно, когда женщина командует, даже мексиканцы это чувствуют.

— Мистер Саллинс, — уголки рта Элизабет-Энн презрительно опустились, — мистер Секстон вам больше не хозяин. Знаете ли вы, что он продал «Койот Билдинг Сеплайз»?

— Он… продал? — Саллинс не мог скрыть удивления.

— Именно так, — кивнула Элизабет-Энн, аккуратно собирая счета. Затем она перегнула бумаги, ногтем загладила сгиб и многозначительно посмотрела на Росса. — И как вы себя чувствуете, оказавшись в таком же положении, что и мои рабочие-мексиканцы? — Тон у нее был по-матерински заботливый.

— О чем это вы? — Глаза его превратились в щелочки.

Со злорадным удовлетворением она заметила на его лице раздражение.

— Теперь ваш босс — женщина, мистер Саллинс.

— Что?! — Спичка выпала из его рта, раскрывшегося от удивления.

— Разве вы не слышали? Эта компания продана миссис Секстон. Теперь она ваш начальник. — Элизабет-Энн спрятала счета в кошелек. — Мне кажется, я отняла у вас слишком много времени. Поскольку мы так ни о чем и не договорились, придется обратиться за разъяснениями к вашему новому хозяину. И вас оставили в дураках, мистер Саллинс. Значит, теперь спорный вопрос предстоит решать нам, женщинам.

С этими словами Элизабет-Энн вышла из конторы, оставив ошеломленного Росса, превратившегося в соляной столб. Она не оглянулась и правильно сделала, потому что не увидела, как Саллинс наклонился, поднял с грязного пола спичку и снова сунул ее в рот.

Подойдя к кабриолету и отвязав вожжи, Элизабет-Энн взглянула на небо. Солнце поднималось все выше. Наступало самое жаркое время дня. Но она не могла позволить себе расслабиться и ждать, когда спадет жара.

Ей предстояла встреча с человеком, которого она меньше всего желала видеть. Элизабет-Энн тяжело поднялась в кабриолет и тронула вожжи. Выбора у нее не было. Раньше она с ужасом думала, что ей придется ехать на ранчо, чтобы поговорить с Тексом, но утром ситуация изменилась. Теперь Элизабет-Энн находила, что разговаривать с Тексом значительно проще, чем с его женой. Она постарается сначала увидеться с ним.

Мысли были малоутешительные, однако ситуация полностью прояснилась, все стало на свои места.

Дженни решила разорить и уничтожить ее раз и навсегда. «Прошли годы, но не все с годами меняется, — подумала Элизабет-Энн. — Дженни, оказывается, только ждала своего часа».

Теперь им, вероятно, предстоит сойтись лицом к лицу, хотя она с большим удовольствием отказалась бы от этой встречи.

Въезд во владения Секстонов мог пропустить только слепой. С каждой стороны от дороги, ведущей на ранчо, стоял высокий деревянный столб, на каждом в форме арки был укреплен внушительный указатель с выжженными большими буквами: Ранчо «Золотая Подкова». По обе стороны от надписи красовались столь же внушительные золотистые подковы, перевитые буквой «С». Надписи на других двух щитах предупреждали:

ЧАСТНЫЕ ВЛАДЕНИЯ

ПРОЕЗД ВОСПРЕЩЕН. ОХОТА ЗАПРЕЩЕНА

ПРОСЬБАМИ НЕ БЕСПОКОИТЬ

НАРУШИТЕЛИ ПРЕСЛЕДУЮТСЯ ПО ВСЕЙ СТРОГОСТИ ЗАКОНА.

И буквами помельче:

Внимание!

Территория охраняется вооруженной охраной

и сторожевыми собаками.

При доставке грузов движение строго по дороге.

Элизабет-Энн дернула вожжи, и Бесси повернула на частную дорогу. Интересно, не сочтут ли ее за нарушителя? Элизабет-Энн это бы совсем не удивило.

Стаи дроздов, заслышав шум повозки, вылетали из кустов. Неумолчно трещали на деревьях пересмешники. Над головой у нее закладывала виражи хищная птица, выискивая в траве добычу, а высоко в небе едва различимой точкой кружил гриф. Должно быть, где-то на земле он заметил раненое животное или птицу и теперь ожидал его смерти, чтобы наброситься на него. Совсем как Секстоны, владельцы этой земли.

С милю вдоль дороги тянулась однообразная, поросшая кустарником местность. Неожиданно слева, радуя глаз, открылись зеленые луга, отделенные от дороги рядами колючей проволоки. Свежесть зелени обеспечивали бесчисленные ветряки, крылья которых лениво поворачивались от горячего ветра. По богатым пастбищам бродили тучные стада коров, отмахиваясь от надоедливых мух. Справа местность стала более холмистой, потянулись плантации цитрусовых, особенно ярких после однообразия кустарников, усыпанных желтыми и оранжевыми плодами. Вдоль ровных рядов, словно муравьи, суетились рабочие-мексиканцы. Урожай перекладывался в корзины емкостью в один бушель. Час работы на этой жаре стоил десять центов.

«Страна Секстонов», — подумала Элизабет-Энн. Здесь она никогда не была, но многое знала по рассказам Заккеса. Вокруг ранчо раскинулись шестьдесят тысяч акров земли. Часть территории занимали пастбища, цитрусовые сады. Их свежесть, яркую зелень поддерживала сложная ирригационная система, питаясь водами Рио-Гранде; кроме того, сотни ветряков и артезианских скважин подавали воду с больших глубин. Элизабет-Энн видела, что Секстоны действительно творили на своей земле чудеса. Ее впечатления были бы совсем иными, если бы она не знала, что большую часть богатства они нажили, угнетая других, за счет разных махинаций, безжалостного подавления конкурентов, разоряя должников с помощью тщательно отработанной системы ростовщических ссуд. Если бы не темные пути, которыми пришло к ним богатство, ранчо Секстонов вызывало бы у нее уважение.

Она миновала еще две мили, колючую проволоку ограждений сменила изгородь из деревянных реек, за которой паслись табуны племенных лошадей, — еще одна доходная статья бюджета Секстонов.

И наконец, одолев небольшой подъем, Элизабет-Энн увидела их дом.

Из-за своей длины огромное белое здание казалось довольно низким. Очевидно, многочисленные пристройки делались к основному зданию. В центральной части было два этажа. Сверкавшее белизной деревянное сооружение с простыми квадратными колоннами, поддерживавшими веранду, венчал купол с флюгером на вершине.

С двух сторон к центральной части здания примыкали два одинаковых одноэтажных крыла с островерхими черными крышами и слуховыми окнами. Дальше шли более поздние постройки.

Элизабет-Энн впервые видела здание, в архитектуре которого так строго соблюдался закон симметрии. Подъехав ближе, она заметила, что окна украшали зеленые ставни — это зрительно увеличивало зеленое обрамление здания. Но ставни служили не только декоративным элементом. Их закрывали в часы полуденного зноя, и тогда в доме становилось прохладнее.

В нескольких ярдах от него грунтовая дорога переходила в посыпанную гравием дорожку, которая опоясывала искусственное озеро, служившее наглядным свидетельством богатства Секс-тонов и их высокого положения в обществе. В центре озерка площадью около акра находился маленький островок с пристанью для прогулочных лодок. Зеленая поверхность озера оставалась спокойной. Поравнявшись с водоемом, Элизабет-Энн почувствовала, как сухой, пышущий зноем воздух сменяется блаженной прохладой. Эти ощущения усиливала огромная плакучая ива, пересаженная на остров уже достаточно большим деревом.

Именно она, ива, самое влаголюбивое из всех деревьев, была для Элизабет-Энн олицетворением могущества Секстонов. Ива поразила ее больше, чем тысячи акров земли, огромный дом и источающее прохладу озеро. Что бы ни пожелали Секстоны, они неизменно все получали. Многим людям свойственно мечтать, но мечты Секстонов всегда становились явью.

Вблизи дома Элизабет-Энн увидела массу цветов и кустарников. В городе болтали, что Дженифер Сью Секстон наняла трех садовников на полный рабочий день. Работы у них было явно достаточно.

Внезапно откуда-то из-за угла дома вылетели четыре отчаянно лаявших пса. Бесси негромко заржала и стала пятиться. Элизабет-Энн пыталась сохранить спокойствие и удержать испуганную лошадь, которую и винить нельзя было. В этот момент она сама готова была обратиться в бегство. И неудивительно.

Огромные, черные с серым звери неслись на них, топая тяжело, словно лошади, гравий из-под их массивных лап разлетался во все стороны. Морды оскаленные, видны длинные, страшные клыки, и рычат так, что дух захватывает. Элизабет-Энн несколько расслабилась, когда собаки разбились на пары и побежали рядом с кабриолетом, сопровождая его.

Как только лошадь остановилась у вытянутого симметричного здания, на веранду неторопливым шагом вышел кривоногий долговязый работник Секстона, в клетчатой рубахе, голубых джинсах и сапогах из буйволовой кожи. На голове его красовался стетсон[17]. Он лениво облокотился об ослепительно белый столб веранды, склонил голову набок и, прищурясь, смотрел на Элизабет-Энн.

— Пожалуйста, мадам, выходите медленно. — Голос его звучал сухо и строго, большие пальцы рук были засунуты за ремень.

Элизабет-Энн с опаской посмотрела на глухо рычавших собак.

— Они не тронут вас, только не делайте резких движений.

— Постараюсь, — коротко ответила она, медленно и осторожно сошла на землю и инстинктивно вздрогнула, когда подбежавшие собаки обнюхали ее.

Прошло несколько мгновений, работник сунул два пальца в рот и громко свистнул. Псы сразу же отбежали в сторону и завиляли хвостами.

Элизабет-Энн вздохнула свободнее.

— Они вас обнюхали, мадам, и больше не будут беспокоить.

Она кивнула и стала привязывать Бесси к перилам крыльца.

— Мадам?

— Да. — Она подняла на него глаза.

— Все, что привозят, принимают на заднем дворе.

Обернув еще раз вожжи вокруг перил, Элизабет-Энн повернулась к работнику, гордо вздернув подбородок.

— Я не с этим сюда приехала.

Привычным движением большого пальца он сдвинул шляпу на затылок.

— А зачем же?

— Мне нужно поговорить с мистером Секстоном об одном деле.

Он кивнул, очевидно, удовлетворившись ответом.

— Нет его сейчас. — Парень отвернулся и сплюнул жвачку. — Раньше чем через час не появится.

— Тогда, я думаю, мне придется подождать, — чуть заметно улыбнулась Элизабет-Энн.

— Дело ваше, мадам, — пожал плечами парень, — если хотите, я скажу, чтобы напоили вашу лошадь.

— Буду очень благодарна.

— Идите в дом, там девушка, зовут ее Розита, она вас проводит, передайте ей, что Джим Боб разрешил.

Элизабет-Энн кивнула и благодарно улыбнулась. Она достала из кармана сахар и угостила Бесси, потом похлопала ее по шее и стала подниматься на веранду. Здесь было значительно прохладнее.

Как только Элизабет-Энн коснулась большой двустворчатой двери, появилась служанка-мексиканка лет двадцати и сделала реверанс. У нее были блестящие темные глаза и смуглая кожа, черное, простого покроя платье доходило ей до середины икры, ворот платья украшали узкие полоски кружева. Девушка вопросительно смотрела на Элизабет-Энн.

— Вы — Розита?

Девушка утвердительно кивнула.

— Джим Боб сказал, что вы покажете мне, где я смогу подождать мистера Секстона.

А про себя она молила: «Господи, сделай так, чтобы мне не пришлось увидеться с Дженни!»

— Мистер Секстон будет позднее. Вы можете подождать в его кабинете, пожалуйста, сюда, — сказала Розита.

Элизабет-Энн прошла за служанкой в дальний конец пристроенного крыла. Казалось, они никогда не дойдут до цели. Наконец Розита остановилась перед одной из дверей.

— Подождите, пожалуйста, здесь. — Она еще раз сделала реверанс и удалилась.

Элизабет-Энн была рада осмотреть кабинет Текса Секстона в его отсутствие. Ничто так не выдает характер человека, его силу и слабости, как те мелочи, что можно встретить в комнате, где он чувствует себя наиболее свободно.

Заложив руки за спину, она стала медленно прохаживаться, с интересом глядя вокруг. Без сомнения, хозяином комнаты был мужчина. На это указывал слабый запах кожи и сигар. Потолок кабинета был сложен из потемневших деревянных брусьев. На полу, сбитом из протравленных сосновых досок, в разных местах лежали яркие, необычные по красоте коврики с геометрическим рисунком, характерным для мексиканских и американских индейцев. Над кирпичным камином висела единственная в комнате картина, написанная маслом в сочных золотистых, красных, оранжевых тонах. Она запечатлела момент, когда два сидевших в седлах ковбоя набросили лассо на быка, заставив животное упасть на передние ноги. Картина производила сильное впечатление, сочетая в себе силу, мощь и красоту. Она была полна света и движения. Элизабет-Энн смотрела на картину, и ей чудилось мычание быка, топот лошадиных копыт по твердой земле, свист рассекающего воздух летящего лассо.

Она еще раз оглядела комнату. Все здесь говорило о решительном и волевом характере хозяина, человека, с которым нельзя было не считаться.

Элизабет-Энн уже собиралась присесть на кожаный диван, но тут на глаза ей попалась стоявшая на столе фотография в серебряной рамке. Она взяла ее в руки. На снимке была Дженни. Она стояла, поставив ногу на планку изгороди, уперев руку в бок, за плечами у нее висела ковбойская шляпа, на губах — холодная улыбка.

Элизабет-Энн задумчиво рассматривала фотографию. Это была не та Дженни, которую она знала. Конечно, многое осталось прежним. Но Дженифер Сью Секстон совсем не походила на Дженифер Сью Клауни, образ которой запечатлелся в ее памяти.

Дженни держалась с подчеркнутой самоуверенностью, которую ей придавало огромное состояние мужа. Элизабет-Энн не могла не признать, что черты лица Дженни, хотя и несколько суровые, поражали своей отточенной холодной красотой.

Вдруг со двора донеслись восторженные крики. Элизабет-Энн быстро вернула фотографию на место и подошла к окну.

Один из работников водил по двору пони, на котором восседал маленький мальчик в большой, не по размеру, ковбойской шляпе, налезавшей ему на глаза.

Некоторое время Элизабет-Энн следила за происходящим. Она не сомневалась, что это был Росс, сын Текса и Дженни, которого так страстно и безуспешно пыталась увидеть тетя.

Но вдруг малышу захотелось поехать быстрее, и вмиг мирная картина исчезла. Работник сдерживал животное, а мальчик, сдернув с головы шляпу, начал его бить. Рот его сердито кривился, глаза раздраженно поблескивали, он выкрикивал с детской запальчивостью:

— Том, дурак чертов, разве ты не видишь, что я хочу ехать быстрее!

Работник спокойно вел пони, не обращая внимания на вопли мальчика, но Элизабет-Энн сразу почувствовала, как спине ее стало холодно. Словно туча закрыла собой солнце. Она видела перед собой точную копию Дженни: тот же голос, выражение лица, все, вплоть до выпяченных губ. Ребенок явно пошел характером в мать, что очень огорчало, потому что казался он таким милым и славным. Но когда он сердился, то уже не напоминал ангелочка-в лице его проступило нечто злобное, дьявольское.

Элизабет-Энн быстро отвернулась от окна. Она чувствовала, будто ее сжали тисками, и так велико было это давление, что ребра ее готовы были треснуть. Она не слышала, как открылась дверь, и не знала, что за ней внимательно наблюдают.

На пороге, широко расставив ноги и уперев руки в бока, стояла Дженифер Сью Секстон, за плечами ее на шнурке висела замшевая шляпа.

— Ой-е-ей! — насмешливо протянула она. — Только посмотрите, кто к нам пожаловал!

Казалось, время замедлило свой бег, потом остановилось.

Неожиданное появление Дженни заставило Элизабет-Энн внутренне сжаться, она напряглась, как бы ощетинилась, словно животное перед лицом опасности, почувствовав, как тысячи нервных окончаний передали сигнал тревоги вдоль шеи к макушке. Нечто подобное пришлось ей испытать за две недели до этого, на строительной площадке, когда она едва не наступила на гремучую змею.

Некоторое время женщины стояли молча, напряженно глядя друг другу в глаза. Это было настоящим испытанием их воли.

Наконец подчеркнуто медленно Дженни вплыла в комнату, все еще держа руки на бедрах. Склонив голову набок, она бесцеремонно разглядывала Элизабет-Энн.

Элизабет-Энн замерла, прижав руки к телу, слегка сжав кулаки. Она стояла, гордо вскинув голову, и ее светлые, цвета морской волны, глаза с неменьшим интересом и вниманием изучали соперницу, хотя, возможно, взгляд ее был менее настойчив.

Элизабет-Энн видела, что на фотографии Дженни была значительно интереснее. С годами ожесточилось выражение ее синих глаз, губы стали тоньше, кожа огрубела — сказывались часы, проведенные на солнце. Конечно, время меняет все, в этом нет ничего необычного. Но во взгляде Дженни явственнее, чем в детстве, проступило жестокое, оценивающее выражение.

Во всем остальном жизнь на ранчо сказалась на ней положительно. Держаться она стала ровнее, тело приобрело гибкость, а талия теперь была тоньше, чем запомнила Элизабет-Энн, — изящество ее подчеркивал отделанный серебром мексиканский пояс. Серебряные наконечники были у нее и на кончиках узкого, изумрудно-серебряного галстука. На Дженни были удобные, заправленные в добротные ботинки брюки и клетчатая рубашка. Ее шляпа золотистого цвета выглядела весьма необычно: по тулье шла мозаика из чередующихся бриллиантов и четырехгранных изумрудов размером с ноготь большого пальца руки.

При виде всего этого великолепия Элизабет-Энн стало неловко в простом сером платье и шнурованных ботинках со стоптанными каблуками.

Первой нарушила молчание Дженни.

— А ты помнишь, как тебе завязали глаза и сорвали перчатки? — Она пристально следила за выражением лица Элизабет-Энн.

— Это была жестокая детская выходка, — сказала она с достоинством, смело глядя на Дженни.

— Да что ты? — самодовольно рассмеялась Дженифер резким, неприятным смехом. — Это я все придумала.

— Я так и знала.

— Но ты не показала на меня! — Глаза ее сузились.

— А зачем мне это было делать? — подняла руки Элизабет-Энн. — Ничего хорошего бы из этого не вышло. Ты изобрела бы еще десятки способов, чтобы отомстить мне. Я поняла, что лучше с тобой не связываться, так спокойнее.

— Значит, все эти годы ты тоже так поступала?

Элизабет-Энн не ответила. Ей пришло в голову, что в их разговоре было что-то ребяческое, несерьезное, и вообще он казался каким-то нелепым. Как долго можно жить обидами? Другие на их месте после такой долгой разлуки обнялись бы, но только не Дженни. Нет, слова ее резали, словно бритва, все глубже и больнее, она испытывала наслаждение и удовлетворилась бы лишь тогда, когда жертва оказалась окончательно сломлена.

В дверь тихонько постучали, торопливо вошла Розита, неся на подносе бокал с холодным лимонадом. Девушка покраснела, стараясь не смотреть на Элизабет-Энн.

Дженни взяла бокал и сделала несколько маленьких глотков. Она держала бокал, отставив мизинец, довольно глядя при этом на свою соперницу.

Элизабет-Энн постаралась сохранить на лице бесстрастное выражение. Поездка по жаре ее очень утомила. Она чувствовала сухость в горле, особенно сильную теперь, когда Дженни демонстративно пила лимонад.

«Я не позволю себя рассердить, — решительно сказала себе Элизабет-Энн. — Мою лошадь напоили, а меня нет, ну и что из этого? Лошади важнее вода. Ей везти повозку со мной обратно в Квебек. А у меня еще будет время утолить жажду».

— Я приехала сюда, — глубоко вздохнув, сразу перешла к делу Элизабет-Энн, — чтобы…

— Ты всегда такая деловая, — раздраженно перебила Дженни, — совсем как тетя. Та никогда не тратила попусту время и слова.

— Я считаю, так проще решать вопросы. Да и время мне дорого, у меня много дел.

— Уж не знаю, насколько ты занята, — Дженни смотрела на нее со злостью, — но то, что ты женщина проворная и изворотливая, в этом я уверена. О чем я хотела сказать?.. — Она задумчиво постукивала пальцами по губам, медленно расхаживая по комнате. — Да, ты была очень занята, времени зря не теряла. В мгновение ока стала хозяйкой тетиной гостиницы и кафе, ты украла у меня Заккеса, но тут я должна тебя поблагодарить — ведь он стал убийцей.

— Он никого не убивал. Смерть Роя — несчастный случай.

— А тогда почему же он сбежал?

— Ты прекрасно знаешь, что в суде, который контролируют Секстоны, ему бы вынесли смертный приговор. Из-за тебя я его никогда не увижу, и его дети вырастут без отца.

— Ах, скажите, какая жалость! Бедные маленькие щенки! — Дженни победоносно улыбнулась и оглядела Элизабет-Энн с ног до головы. — А, ты скоро еще одним ощенишься.

— Если ты называешь так моих детей, — надменно произнесла Элизабет-Энн, — то позволь тебе напомнить, что ты сама произвела на свет одного.

— Да, у меня есть ребенок, прекрасный мальчик. Сын Текса Секстона, его ждет блестящее будущее. Он никогда не будет ни в чем нуждаться.

— У моих детей тоже есть все, — с достоинством ответила Элизабет-Энн. — Возможно, мы обе должны считать себя счастливыми.

— Да, — улыбнулась Дженни, — но вот тебя счастливой не назовешь.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да так… — Дженни неопределенно пожала плечами и снова отхлебнула лимонад. — А как, по-твоему, что я имею в виду?

— Честно говоря, понятия не имею.

— А следовало бы, миссис инженер-строитель, хозяйка гостиницы для туристов. Ты думаешь, что ты одна такая, у которой есть свое дело?

— Нет, совсем я так не думаю. А вообще мне надо поздравить тебя с вступлением в немногочисленные ряды деловых женщин Америки. Могу сказать, что компания «Койот» — достаточно солидное предприятие. Но вообще и я бы позволила себе приобрести ее за один доллар. Думаю, такая сумма нашлась бы и у самого бедного мексиканского нищего. Поэтому на меня эта покупка впечатления не произвела.

— Как ты обо всем узнала? — подалась в ее сторону Дженни.

— Будем считать, что и у стен есть уши, — рассмеялась Элизабет-Энн. — Однако, раз уж мы заговорили об этой фирме, хочу сказать, что именно в связи с ней я и приехала. Видимо, я должна обсуждать мои счета с тобой.

— О чем здесь говорить?

— О чем здесь говорить!

— Ты что, попугай?

— Дженни, эти счета неверны, и, думаю, ты об этом знаешь.

— Я не занимаюсь повседневными делами фирмы, — вскинула голову Дженни. — Для этого у нас есть специальные люди. Поговори с управляющим.

— Уже говорила.

— Тогда проблема решена.

— Нет, Дженни.

— Во-первых, давай сначала договоримся об одном. Я для тебя не Дженни, хотя я имела несчастье вырасти с тобой под одной крышей. Я для тебя миссис Текс Секстон.

— Пусть будет так, миссис Текс Секстон, — поджала губы Элизабет-Энн.

— Так-то лучше. — Глаза Дженни удовлетворенно блеснули. — А теперь, миссис Заккес Хейл, — важно произнесла Дженни, — что ты приехала у меня просить?

— Я приехала не с просьбой, а для делового разговора. В частности, разобраться с этим. — Элизабет-Энн достала пачку счетов и протянула Дженни, но та не взяла их. — Ты не соблюдаешь сроки поставок и постоянно поднимаешь цены.

— Если не нравится, ищи других поставщиков.

— Ты отлично знаешь, что это невозможно, — горько усмехнулась Элизабет-Энн. — Вы, Секстоны, разорили всех конкурентов.

— Бизнес есть бизнес. И не моя вина, что ты переоценила свои возможности и не можешь расплатиться за заказы. Возможно, тебе не мешало пройти начальный курс по экономике.

Элизабет-Энн промолчала.

— А ты знаешь, что я бы сделала на твоем месте?

— Скажи, пожалуйста, — вздохнула Элизабет-Энн. — Хотя мне кажется, что ты это скажешь и без моего согласия.

— Будь я на твоем месте, — медленно проговорила Дженни, — я бы радовалась тому, что у меня есть, и не лезла не в свое дело. Я бы отказалась от этой идеи, прекратила невыгодное дело и довольствовалась бы тем, что имею.

— Я что-то не очень тебя понимаю, — нахмурилась Элизабет-Энн.

— Все очень просто, — сверкнула глазами Дженни. — Я стараюсь внушить тебе, чтобы ты не заносилась и не строила честолюбивые планы. Не время и не место.

— Так ты мне угрожаешь? — холодно осведомилась Элизабет-Энн, глядя Дженни прямо в глаза.

— Господи, нет! — бесхитростно рассмеялась Дженни. — Все, что я хочу, так это предостеречь тебя от ошибки. Очень просто запутаться в финансах, если залетать в мечтах слишком высоко. Даже мне приходится быть осторожной в этих делах.

— Тебе? — коротко рассмеялась Элизабет-Энн.

— Да, мне, — самодовольно усмехнулась Дженни. — Я начала новое дело. Только вчера я зарегистрировала в суде свою фирму: «Дженифер С. Разработка недр». Судья Хок был очень любезен и очень помог мне. Текс считает, что я сильно размахнулась, но я другого мнения, — улыбнулась Дженифер. — Мне кажется, что разнообразить деятельность можно бесконечно. Но довольно о моих делах. Я ведь беспокоюсь о тебе. Суть в том, что тебе нужно иметь достаточно средств, чтобы закончить то, что ты затеяла.

Элизабет-Энн никак не могла понять, зачем Дженни говорила ей все это.

— Я могу только пожелать тебе удачи, — сдержанно проговорила она. — Но думаю, что ты в этом не нуждаешься. Уверена, что ты добьешься успеха.

На лице Дженни появилось загадочное выражение.

— Моя удача — это ты, поэтому не вижу причины, почему бы мне не выиграть, — снова заговорила она намеками.

Элизабет-Энн вопросительно посмотрела на нее. Давно пора было возвращаться к прерванной теме.

— Так я опять насчет этих счетов, миссис Секстон.

— Миссис Текс Секстон.

— Миссис… Текс Секстон, — со вздохом поправилась Элизабет-Энн.

— Все в них правильно, я сама позавчера их просматривала. — Дженни сняла шляпу и раскрутила ее на указательном пальце, следя за переливчатой игрой бриллиантов и изумрудов. Она так искусно удерживала шляпу в равновесии, что можно было не сомневаться в многократности повторения этого трюка, доведенного до совершенства.

— Полагаю, не нужно говорить о том, что я вправе подать на тебя в суд, если в счетах обнаружатся ошибки.

— Только потратишь зря деньги и время. Судья Хок давно уже наш человек.

— Ты что же, стараешься вынудить меня прикрыть стройку?

— Кто, я? — Дженни притворно удивилась.

— Больше я не знаю никого, кто бы способен был на такие тайные махинации.

— Выбирай выражения, — с угрозой в голосе проговорила Дженни. — Стоит мне только захотеть, и я раздавлю тебя как букашку. Когда мне будет угодно. — Она презрительно наморщила нос. — Я не буду терпеть от тебя оскорблений, проклятая уродка!

— Не хочется упоминать об этом, — спокойно заговорила Элизабет-Энн, — но тетя оказалась права.

— В чем?

— Однажды она призналась мне, что боится, все ли с тобой в порядке, ты понимаешь, о чем я? Ты копишь обиды и оскорбления, о которых давно пора забыть. А еще мы с тетей прекрасно понимали, почему ты вышла замуж за Текса.

— И почему, скажи, пожалуйста?

— Чтобы нам отомстить, — с непоколебимым спокойствием продолжала Элизабет-Энн. — Всем нам: и тете, и мне, и Заккесу. Ты ведь не любишь Текса. И никогда не любила, ты обожаешь только его деньги и власть. Интересно, знает ли он об этом? — Она помолчала. — Какое чувство должен испытывать человек, продавая себя?

— Убирайся вон, — зловещим шепотом выдавила Дженни. — Убирайся, и чтобы духу твоего больше здесь не было. Поняла?

Элизабет-Энн молча пожала плечами.

— Ну! — Голос Дженни сорвался на визг. — Ждешь, чтобы тебя вышвырнули?

С высоко поднятой головой Элизабет-Энн медленно направилась к двери. Она взялась за кованую металлическую ручку и толкнула дверь, но на пороге обернулась и пристально посмотрела на Дженни.

В ее глазах горел сумасшедший огонь, ярость и ненависть душили ее, грудь тяжело вздымалась и опускалась.

— Ты завоевала Текса, но Заккес тебе не достался. И ты не всегда будешь иметь то, что хочешь. А в итоге ты, Дженифер Сью Секстон, получишь то, что заслуживает твоя черная душа.

Дженни испустила вопль, полный ненависти. Взгляд ее полыхавших диким огнем глаз неистово метался по комнате, пока не остановился на бронзовой статуэтке. Она схватила ее обеими руками и высоко подняла над головой.

Элизабет-Энн как раз закрывала дверь, когда Дженни сделала бросок. Удар был такой силы, что раскололась одна из дубовых панелей.

Элизабет-Энн шла по коридору, а вслед ей неслись истерические выкрики Дженни.

— Эти цены ничто! Ерунда по сравнению с тем, что тебе придется заплатить, сука! Я подниму цены на пятьсот, на тысячу процентов! И эта твоя гостиница — ее не будет никогда, слышишь ты, уродка? Подожди, сама увидишь! Тебе никогда не удастся достроить проклятую гостиницу, которую задумала ты и этот мерзавец Заккес! Уж я об этом позабочусь, пусть мне это будет жизни стоить!

Быстро возвращаясь домой, Элизабет-Энн твердила себе, что все уладится. Даже если Дженни взвинтит цены до невероятных размеров, она сможет выстоять, должна выстоять. Она будет заказывать только самое необходимое. Снаружи гостиница будет закончена, но внутри она прикажет отделать только половину номеров. Придется пойти и на это, если дела будут обстоять совсем плохо. Это позволит платить ростовщические цены, пока не начнут поступать деньги от законченных номеров. Можно поступить по-другому: покупать материалы в Браунсвилле и доставлять их на стройку. Не все еще потеряно, можно побороться с Дженни.

Но несмотря на все попытки успокоить себя, волнение ее все усиливалось. Сердце колотилось, руки отчаянно дрожали. Она знала, насколько серьезны угрозы Дженни. Секстоны не бросали слов на ветер. Но когда Дженни заорала, что гостиница никогда не откроется…

Несмотря на жару, Элизабет-Энн зябко поежилась. Она чувствовала, как в душе нарастает страх. «Не думай об этом, — приказала она себе. — Все будет хорошо. Все наладится».

Элизабет-Энн упрямо сжала губы. Она не позволит себе бояться и не даст себя запугать. Ни Дженни, ни Тексу. Никому. Она покажет пример всем, кто отступил перед Секстонами. Она докажет, что с ними можно бороться, ее не заставят отступить. Борьба будет не на жизнь, а на смерть. Она станет их достойным противником.

И она победит.

Элизабет-Энн еще крепче сжала губы. Если Дженни рассчитывает отобрать у нее гостиницу, то ее ждет большой сюрприз.

Но сюрприз поджидал Элизабет-Энн. Когда она вернулась с ранчо, в кафе ее ждал хорошо одетый мужчина, приехавший на новом голубом «крайслере».

— Мисс Элизабет-Энн Гросс, если не ошибаюсь? — спросил он.

Перед Элизабет-Энн стоял полный коренастый мужчина с красным лицом.

— Я… э… теперь мое имя Элизабет-Энн Хейл. Я сменила фамилию более тринадцати лет назад.

— Мадам, можем мы поговорить наедине?

Первое, о чем она подумала, был Заккес. Они арестовали Заккеса.

— Вы полицейский? — спросила она дрожащим голосом.

— Что вы, нет! — фыркнул он от смеха. — Годфри Гринли, к вашим услугам, мадам. — Он достал визитную карточку и протянул ее Элизабет-Энн. — Как видите, я адвокат из Браунсвилля.

— Тогда вы не насчет Заккеса, — облегченно вздохнула она, с удивлением рассматривая карточку.

— Нет, я по другому делу, — сдвинул брови адвокат, — я по поводу наследства.

Речь Годфри Гринли изобиловала покашливаниями, хмыканьем и была пересыпана фразами: таким образом, исходя из, до тех пор пока.

Элизабет-Энн пригласила мистера Гринли пройти наверх, а Роза принесла туда кофе.

Выпив кофе и аккуратно поставив чашку на стол, он встал и заходил по комнате, засунув пальцы за лацканы костюма.

Элизабет-Энн присела на диван, чувствуя, как. внутри разбушевался ребенок.

— Я приехал, чтобы лично удостовериться, что вы, мисс Гросс, то есть миссис Хейл, являетесь тем человеком, которого я разыскиваю. Я навел справки и с удовлетворением подтверждаю вашу личность.

— Вы говорили что-то о наследстве? — Элизабет-Энн внимательно смотрела на мистера Гринли, сложив на коленях руки.

— Да, — торжественно кивнул адвокат.

— Тогда скорее всего произошла ошибка, — мягко рассмеялась Элизабет-Энн. — Дело в том, мистер Гринли, что у меня нет никого, кто мог бы оставить мне наследство.

— Но ведь когда-то ваше имя было Элизабет-Энн Гросс?

— Да, но…

— И ваши родители действительно погибли при пожаре цирка в 1901 году?

— Все это так, но я не понимаю…

Адвокат на минуту перестал мерить шагами комнату и улыбнулся, обнажив крупные, пожелтевшие от табака зубы.

— В этом случае именно вы мне и нужны. Должен вам сказать, миссис Хейл, наследницы, как правило, не отказываются от того, что принадлежит им по праву. — Он добродушно рассмеялся. — Как только речь заходит о деньгах, все наследники, настоящие и мнимые, тут как тут.

— Но что…

— Здесь все сказано. — Он достал из нагрудного кармана конверт. — Я мог бы вам и сам все объяснить, но э… это письмо скорее прояснит э… тайну.

— Но от кого оно?

Мистер Гринли передал конверт Элизабет-Энн, На нем неровным почерком было написано: «Вручить Элизабет-Энн Гросс». Она перевернула конверт — он был запечатан. Элизабет-Энн вопросительно взглянула на адвоката.

— Вскройте его, он ваш. — Мистер Гринли достал вересковую трубку и кисет с табаком. — Не возражаете, если я закурю?

— Нет, что вы, пожалуйста. — С минуту Элизабет-Энн молча рассматривала письмо. Тем временем Годфри Гринли наблюдал за ней, набивая трубку нарезанными листьями табака. Он затянулся и недоуменно сдвинул брови. Ему не доводилось видеть человека, медлившего в такой ситуации. Обычно перспектива получить деньги пробуждала в людях бурную энергию — это подтверждал его богатый опыт.

Элизабет-Энн вздохнула, медленно разорвала конверт и вынула листок, пожелтевший от времени. Слог письма был прост, откровенен и изобиловал орфографическими ошибками.

«Уважаемая Элизабет-Энн Гросс!

К тому времени, когда вы будете читать это письмо, меня уже не будет в живых. Вероятно, вы не помните ни меня, ни моего покойного мужа Безила Грабба. Мне очень неприятно вспоминать то, что мы сделали, выдавая себя за ваших родственников. Мы вам совсем чужие. И вот мы взяли с мисс Клауни приличную сумму за то, чтобы вы остались с ней. Должна вам сказать, эта женщина вас по-настоящему любила. Потом мы с Безилом уехали и удачно вложили полученные деньги, которые со временем составили кругленькую сумму. Мы жили, не зная нужды, потом Безил умер. Теперь все принадлежит мне, а так как у меня нет родственников, я хочу, чтобы все сбережения перешли к вам. Я понимаю, что для вас это неожиданно, но вы были таким милым ребенком, и мне очень горько, когда я думаю, что мы за вас взяли деньги с мисс Клауни.

Благослови вас Бог.

Аманда Грабб».

— Значит, тете пришлось им заплатить, — тихо сказала Элизабет-Энн, глаза ее были мокры от слез. — Мне она никогда об этом не рассказывала.

Она взглянула на него и всхлипнула. Годфри Гринли откашлялся.

— Женщина, сделавшая завещание, написала это письмо несколько лет назад, — сказал он. — В нем все объясняется?

— Да. — Она кивнула и вытерла глаза тыльной стороной ладони. Затем откашлялась и повторила громче: — Да, теперь все ясно. — И она печально улыбнулась.

— Хорошо, тогда я прочитаю вам завещание и вернусь в Браунсвилль, чтобы сделать соответствующие распоряжения.

Элизабет-Энн рассеянно кивнула. «Как странно обернулось дело, — думала она. — Деньги прямо как с неба свалились. И как раз тогда, когда они так нужны».

Судьба, значит, готовит не только неприятные неожиданности, но и приятные сюрпризы.

— Мистер Гринли, можно вас попросить об одолжении?

— Слушаю вас, мадам.

— Нельзя ли мне поехать с вами в Браунсвилль? У меня там есть дело, которое надо срочно решить.

— Буду только рад. Могу ли быть еще чем-либо вам полезен? — великодушно улыбнулся адвокат.

— Посоветуйте мне надежную строительную компанию.

— Считайте, что вопрос решен. Я сам вас туда отвезу.

Вот каким образом удалось достроить туристическую гостиницу, полностью отказавшись от услуг компании «Койот». Благодаря Аманде Грабб у Элизабет-Энн появилась возможность обойти Секстонов и по новому шоссе получать материалы из Браунсвилля. Она с удовольствием представляла, как бесится Дженни, и думала: «Так ей и надо. Может быть, она лопнет от злости».

Торжественное открытие туристической гостиницы Хейл происходило за неделю до срока, когда Элизабет-Энн ждала малыша.

Погода выдалась словно на заказ — сухая, солнечная, безоблачная.

На помосте певица в роскошной мантилье, наброшенной на черепаховый гребень, выводила последние ноты « La Paloma »[18]. Мексиканцы закричали, захлопали, засвистели, даже белые жители Квебека разразились громкими аплодисментами, слышались одобрительные возгласы.

Певица грациозно поклонилась публике, затем поклоном поблагодарила гитариста и, засмущавшись, торопливо спустилась с помоста, где ее сразу же окружила толпа почитателей.

Оркестр из шести музыкантов, расположившийся на веранде офиса управляющего, грянул марш.

Торжества были задуманы так, чтобы совместить английские и испанские традиции: Элизабет-Энн считала, что все люди были созданы равными.

Нарядной была публика, собравшаяся у новой гостиницы, в праздничном убранстве было и само здание. У входа на каждую веранду трепетали красно-бело-голубые ленты, развевались флаги. За несколько минут до начала концерта у дороги был торжественно открыт большой прямоугольный щит-указатель с золотой короной на вершине. На обращенном к дороге щите красными печатными буквами шла надпись:

ГОСТИНИЦА ДЛЯ ТУРИСТОВ ХЕЙЛ

А внизу черные рукописные буквы извещали:

Уют и комфорт — достойные королей

Цены — доступные всем

На Элизабет-Энн было яркое, свободного покроя хлопчатобумажное платье в цветочек. Вряд ли она могла сказать, что испытывает сейчас больше — чувство гордости или невероятную усталость. В первый раз за много месяцев она позволила себе расслабиться. Глаза ее сияли, казалось, она вся светилась от радости.

«Наконец-то дело сделано, но как невыносимо долог был путь к этому дню. Гостиница оправдает надежды. Я уверена в этом так же, как и в том, что сегодняшний праздник удался как нельзя лучше».

Ничто не убеждает так сильно, как сам успех.

Элизабет-Энн взглянула на блоки с отдельными номерами, расположенные по обе стороны от офиса управляющего. Длинная красная лента протянулась от одного края здания до другого. За спиной у Элизабет-Энн на залитой асфальтом дорожке, ведущей от иссиня-черного двухполосного шоссе к гостинице, стояли простые столы, застеленные белой материей, уставленные тарелками, на которых горками высились разнообразные местные деликатесы. Для взрослых в изобилии были вино и пиво, для детей — фруктовые соки, а еще — вертушки и воздушные шарики. Элизабет-Энн с улыбкой смотрела, как дети с радостными воплями носились взад и вперед со своими игрушками, взрослые переходили от группы к группе знакомых и друзей, беседуя о своих делах. Ее радовало, что на церемонию открытия гостиницы пришло большинство жителей Квебека и Мексикана-Таун. Бросалось в глаза отсутствие на празднике Секстонов, но огорчаться по этому поводу она не собиралась. Строительство завершилось, несмотря на все старания Дженни, которая — Элизабет-Энн не сомневалась в этом — задыхалась от ярости у себя на ранчо. Она это вполне заслужила.

— Внимание, миссис Хейл! — послышался чей-то голос.

Она обернулась. Хью Макэлви из «Квебек викли газетт» установил треногу, нырнул под черную накидку, закрывавшую фотоаппарат, и поднял вспышку. Когда она сработала, рассыпав дождь искр, мистер Макэлви снова появился из-под накидки.

— Благодарю, миссис Хейл, примите мои поздравления!

— Это вам спасибо, мистер Макэлви, — ответила Элизабет-Энн и подошла к его преподобию, занятому серьезным разговором с молодым католическим священником из Мексикана-Таун.

— Это один из лучших часов в жизни нашего города, — сказал священник с теплотой в голосе. — Вы, миссис Хейл, сделали больше, чем кто-либо другой, чтобы поднять моральный дух жителей Мексикана-Таун.

— Что я могу сказать на это, святой отец? Мои рабочие хорошо трудились, я не знаю, что бы без них делала:

А про себя подумала: «Я знаю, что бы случилось. Я бы просто проиграла, а Секстоны праздновали очередную победу. Слава Богу, У меня хватило ума нанять мексиканцев, а не рабочих из строительной фирмы Секстонов».

Марш завершился мощным крещендо. На помост поднялся мэр Питкок — в руке у него был листок бумаги с написанной речью. Мэр поднял руку, требуя тишины.

Постепенно разговоры смолкли, и все взоры обратились на него. Мистер Питкок улыбнулся, важно поправил галстук и, выгнув шею, словно ему был тесен ворот рубахи, обратился к публике:

— Леди и джентльмены, сеньоры! — Говорил он громко, но его речи недоставало плавности и отчетливости. — Я горжусь тем, что присутствую сегодня здесь, думаю, что и вы все разделяете это чувство. — Он заглянул в листок. — Ничто не играет такую важную роль в жизни любого города, как торговля, а со строительством нового шоссе эта артерия, если вы позволите… — Он запнулся и замолчал, публика беспокойно задвигалась. Наконец мэр оторвался от бумаги: — Мы должны за все поблагодарить одного человека, надеюсь, вы наградите ее громкими аплодисментами. Леди и джентльмены, предоставляю слово миссис Элизабет-Энн Хейл.

Раздался гром рукоплесканий, которые не смолкали, пока Элизабет-Энн пробиралась к помосту, стараясь идти так быстро, насколько могла. Она поднялась на помост, в глазах ее блестели слезы. Несколько раз кивнув головой, она подняла вверх руки.

— Сеньоры, — заговорила она чистым, ясным голосом, сознательно обратившись сначала к той части собравшихся, которые говорили по-испански. Она улыбнулась, ища глазами своих рабочих: — Amigos, друзья! Леди и джентльмены! Я не нахожу слов, чтобы выразить мои чувства, мою благодарность за ваш огромный труд и преданность нашему делу, и веру в успех, без которой была бы невозможна победа. Она была бы невозможна, если бы не долгие часы вашего напряженного труда, которые вы отдали стройке вместе с потом, кровью и слезами. Как часто мы думали, что нам не удастся завершить намеченное, уж очень многое нам мешало. Но мы верили в успех и работали, не жалея сил, поэтому наша мечта и осуществилась. Думаю, эта стройка имела еще одно важное значение. Она показала, что мы можем работать вместе, независимо от того, в какой части города живем. И уже давно пора, как мне кажется, перестать делить город на две части: Квебек и Мексикана-Таун. Это мой город, это ваш город. Это наш общий город.

Голос ее сорвался, по щекам потекли слезы.

— Не знаю, что еще вам сказать, наверное, только то, что я никогда не забуду, что нам удалось сделать всем вместе. Никогда не забуду. Gracias, — прошептала она, — спасибо.

Элизабет-Энн тяжело спустилась с помоста навстречу буре аплодисментов.

— Черт возьми, Харви! — сказал кому-то мэр свистящим шепотом. — Это самая настоящая предвыборная речь, вот что это такое. Мы и оглянуться не успеем, а она уже будет баллотироваться в мэры.

Неожиданно к Элизабет-Энн подошел Карлос Кортес.

— Сеньора, у нас появились две небольшие проблемы.

— Какие? — спросила Элизабет-Энн, поворачиваясь к нему и вытирая слезы.

— Во-первых, вы забыли перерезать ленту. — Он протянул ей ножницы.

— Хорошо, — засмеялась она, — я ее разрежу, а еще что?

— Две машины с приезжими спрашивают комнату. А мы еще не совсем готовы.

— Верно, черт возьми, — сверкнула она глазами. — Проводите их в номера 3 и 4, — прибавила она деловито, потом оба от души расхохотались. Элизабет-Энн посмотрела на ножницы, которые держала, и вернула их Кортесу. — Быстро идите и разрежьте ленту, чтобы приезжие могли войти и зарегистрироваться, а мне надо найти Розу и узнать у нее, куда сложили постельное белье и одеяла.

Наступил вечер. Карлос Кортес повез их в город во взятом напрокат «форде» и подъехал к самым дверям кафе. Элизабет-Энн улыбнулась ему.

— Спасибо, сеньор Кортес, с вашей стороны было очень любезно подвезти нас.

— Не стоит благодарности, миссис Хейл, — пожал он плечами, потом улыбнулся. — Это первый случай за много лет, когда кому-то удалось победить Секстонов и основать новое дело. И первый раз, когда мне удалось показать, на что я способен, помимо простой работы. Я очень рад.

— И я тоже. — Элизабет-Энн повернулась на сиденье. — Выходите, девочки. — Она смотрела, как Регина, Шарлотт-Энн и Ребекка вышли из машины.

— Сеньора? — тихо окликнул ее Кортес.

— Да, — повернулась к нему Элизабет-Энн. Она уже спустила ноги и приготовилась выйти.

— Одну загадку я никак не могу разгадать. Я знаю, что у вас давно кончились деньги. Где вам удалось найти необходимую сумму, чтобы достроить гостиницу?

— Кажется, у меня есть ангел-хранитель, — так же тихо ответила она.

— Да, сеньора, это правда.

— Девочки ждут, — улыбнулась она. И вдруг, подчиняясь внутреннему порыву, наклонилась и поцеловала его в щеку. — Buenas noches, Карлос, — сказала она, впервые называя его по имени. — И спасибо большое.

— Buenas noches, сеньора, — вежливо откликнулся он.

— Нет, — покачала она головой, — Элизабет-Энн.

— Спокойной ночи, Элизабет-Энн, — широко улыбнулся Карлос.

Она стояла и смотрела, как он уехал. Потом глубоко вздохнула и улыбнулась. Первый раз с того дня, как исчез Заккес, ей было хорошо. Она чувствовала, что наконец ожила, но и устала тоже. Смертельно устала.

— Скорее в кровать, — сказала она дочерям.

Они заворчали, но подошли по очереди, поцеловали ее и пожелали спокойной ночи. Потом неохотно поплелись наверх.

Некоторое время Элизабет-Энн стояла на веранде, откинув голову, вдыхая прохладный и чистый ночной воздух. Точно такой же была та последняя ночь, которую она провела с Заккесом. Даже луна светила точно так же.

— Я все сделала как надо? — прошептала в ночь Элизабет-Энн. — Где бы ты ни был, думаю, что сегодня ты бы гордился мною.

Затем медленно, с трудом она стала подниматься по лестнице. Она не помнила случая, чтобы так уставала, как в этот день. Словно все те часы, что она недоспала за прошедшие месяцы, навалились на нее сразу.

Элизабет-Энн заглянула к девочкам — они уже крепко спали. Она вошла к себе в комнату и опустилась на стул у туалетного столика. Вытащив из волос все шпильки, Элизабет-Энн подошла к постели и присела на край. Впервые у нее не хватило сил, чтобы раздеться, даже снять туфли. Глаза ее закрылись, и не успела голова коснуться подушки, как она уже крепко спала.

В эту ночь ее снова преследовали кошмары. С шести лет она видела один и тот же страшный сон. С тех пор он никогда не менялся. Всегда один и тот же сон, полный кошмарных видений.

И снова она ловко перелетала с трапеции на трапецию сквозь удивительно чистый воздух. Но на этот раз ее преследовала Дженни. Кожа у нее вся обуглилась, покрылась волдырями и была похожа на потемневшую, частично разглаженную бумагу, которой коснулся огонь. Там, где кожа обгорела, образовались гноящиеся раны, в которых копошились личинки.

Музыка, казалось, доносилась со всех сторон: быстрая, навязчивая, повторяющаяся мелодия ка-лиопы. Темп все ускорялся и ускорялся, и вот мелодия стала уже неузнаваема.

Переносясь с трапеции на трапецию над языками пламени, Элизабет-Энн взглянула вниз, и у нее перехватило дыхание. Целый лес обгоревших опор рушился одна за другой в горящее пекло, а трапеции все раскачивались и раскачивались. Неторопливой молчаливой чередой плыли сквозь пламя плоские изображения знакомых ей людей: Забо, Марики, Заккеса, Граббов, тети. Над головой нависал пышущий нестерпимым жаром огромный солнечный шар. Чем быстрее звучала музыка, тем больше становился огонь. Пламя трещало все громче, его языки окрепли и вздымались выше, чем раньше.

Она оглянулась и увидела, что по пятам, почти настигая ее, гонится Дженни.

— Ты, Элизабет-Энн, ты украла у меня Заккеса и тетю! — вопила Дженни. Ее резкий, пронзительный голос эхом отдавался в окружающей их пустоте. — Ты отняла у меня все, и я сожгу тебя, уродка!

Элизабет-Энн снова бросила взгляд через плечо: Дженни ее настигала, разведя ноги, она балансировала на двух трапециях, в каждой руке у нее было по зажженному факелу, оранжевые языки которого колебались на ветру, отбрасывая жуткие тени на сморщенную кожу ее лица, напоминавшего страшную маску: куски носа и щек отвалились, обнажив распадавшийся череп.

— Лизбет-Энн! — Губы Дженни кривились дьявольской улыбкой, но страшнее всего были ее глаза, вылезшие из орбит. Казалось, горевший в них злобный огонь испепелит Элизабет-Энн.

Дженни изогнулась и без видимых усилий стала быстро приближаться. Факелы трещали и вспыхивали, разбрасывая дождь красных искр. Жар, исходивший от чудовищного пламени, становился невыносимым. Во рту у Элизабет-Энн пересохло и першило.

Вдруг она почувствовала, что не может дышать. Ее легкие готовы были разорваться, она судорожно пыталась вздохнуть, но дышать было нечем. Пламя, сожрав весь кислород, становилось от этого еще яростнее. Элизабет-Энн чувствовала, что если она и не упадет вниз с трапеции в горящий ад, то обязательно умрет от удушья.

Она пыталась дышать глубже, быстрее, отчаяннее.

«Воздуха! Воздуха! Воздуха!» — кричала каждая частица ее тела.

Сон был настолько правдоподобным, что Элизабет-Энн мучительно закашлялась. В горле у нее клокотало, голова металась по подушке, тело сводили судороги, руки неистово колотили по кровати. Она кричала, лихорадочно ловя ртом воздух, но издавала только жалкие всхлипы.

Вдруг она села на постели, совершенно проснувшись. Ощущение было такое, словно она оказалась в раскаленной печке. В комнате было светло, как от тысячи солнц, и слышно было характерное потрескивание. Стены переливались разными цветами: голубым, оранжевым, белым, желтым, а пол стал сплошным морем огня. Языки пламени ползли по стенам, с жадностью лизали обои с пышными розами.

«Я все еще сплю! — думала Элизабет-Энн, в полнейшем недоумении глядя вокруг. — Почему я не могу проснуться?»

Внезапно она почувствовала слабый запах керосина, перебивавший запах гари, и тут до ее сознания дошел весь ужас происходящего.

— О Господи! — вырвалось у Элизабет-Энн. — Это не сон. Моя спальня действительно горит.

Замерев от ужаса, она сжалась в комок, сознавая, что должна спрыгнуть с кровати и броситься к двери. Но не могла двинуться с места. Резкий отчаянный вопль вырвался из ее груди. Что случилось? Почему она словно оцепенела и не может бежать через огонь?

Жар становился все сильнее. Все виделось как в тумане. Вдруг что-то ухнуло. Элизабет-Энн сдавленно крикнула. Танцующие языки пламени подобрались к занавескам, ткань занялась, и пламя с ревом рванулось к потолку.

— Господи! — Она прикрыла лицо от жара. — Я умру, — шептала она, зубы ее громко стучали. — Я и мое дитя умрем в огне.

И, будто услышав это, ребенок в ее чреве отчаянно забился.

Она уткнулась лицом в ладони, по щекам ее текли слезы.

— Господи! Мы оба погибнем в огне из моих кошмарных снов!

И тут среди отвратительного рева и яростного треска огня она услышала другие звуки: отрывистый смех.

— Ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Он был переливчатый, мелодичный, этот смех. Медленно Элизабет-Энн отняла руки от лица. Теперь не страх, а дикий ужас охватил ее. Дженни! Это ее голос. Она где-то недалеко.

Элизабет-Энн повернулась к двери, делая над собой усилие, чтобы смотреть через огонь. Там, в коридоре, в относительной безопасности стояла Дженифер Сью Секстой. Волны жара освещали ее, делая похожей на желто-красный призрак.

Элизабет-Энн в отчаянии оглядывалась по сторонам, ища путь к спасению. Она должна выбраться из этого пекла… должна избавиться от всего ужаса, пока еще не поздно.

— Лизбет-Энн! — пропела Дженни сладким голоском. — Ты умрешь!

— Нет! — вырвался из ее груди отчаянный крик, тот самый, что зрел в ней, когда она спала и ее мучили кошмары. Теперь он вырвался на свободу, и ей стало легче, она могла двигаться. Прошло оцепенение, вызванное страхом. Элизабет-Энн заметалась по кровати, словно птица в клетке, ищущая выход.

«Окно! Нужно добраться до окна! Крыша веранды от окна покатая, я смогу спуститься по ней и спрыгнуть на улицу. Да, окно — это спасение.

Нет, только не окно! Я же беременная, ребенок от сотрясения погибнет или покалечится. И это так же верно, как то, что мы здесь сгорим, если я не выберусь из комнаты».

— Милостивый Боже! — молила Элизабет-Энн. — Я не могу выпрыгнуть в окно, но я не знаю, хватит ли у меня мужества перебраться через горящий пол!

Глядя на нее, Дженни коварно улыбалась.

— Я ждала этого, — пела она. — О, с каким нетерпением я ждала этой минуты!

— Ты сошла с ума, — задыхаясь, рыдала Элизабет-Энн. — Ты помешанная. Почему мы этого не понимали раньше? Ты буйно помешанная!

— Я помешанная, да? — ликовала Дженни, глаза ее метали молнии. — От тебя останется груда пепла, от тебя и от твоего драгоценного ребенка! — Истерические выкрики Дженни заглушали рев пламени, казалось, от них огонь набирал силу и все происходящее представлялось еще более ужасным, отвратительным кошмаром.

— Я должна выбраться отсюда, — бормотала. Элизабет-Энн. — Я должна как-то выбраться.

— Ты всегда боялась огня, а? — насмехалась Дженни. — Эта смерть как раз для тебя. Я бы сказала, очень поэтично.

— О Господи! — простонала в тоске Элизабет-Энн, прижав руку ко рту. — О Господи! — Взгляд ее дико блуждал по комнате. Только кровать еще не была объята пламенем, но через несколько мгновений вспыхнет и она. И что же тогда? Она в ужасе стала царапать ногтями матрац, волосы упали ей на лицо, в глазах застыл смертельный страх. Она не могла спастись через окно, не могла заставить себя броситься через огонь к двери. Она физически не могла это сделать. Все, что угодно, но только не бежать через огонь.

«Этого не может быть на самом деле! — кричало все у нее внутри. — Нет, это неправда. Я просто сплю, это продолжение моего кошмарного сна — вот что это такое!»

В этот момент первые языки пламени добрались до кровати и лизнули простыни.

Элизабет-Энн крепко зажмурилась и, ударяя себя кулаками по лбу, закричала:

— Я должна, должна проснуться!

— Лизбет-Энн, — снова запела Дженни, — закрывай глаза или не закрывай, тебе ничто не поможет. Лизбет-Энн, ты сгоришь!

Элизабет-Энн зажала уши.

— Прекрати! — пронзительно кричала она, неистово тряся головой. — Перестань! Перестань! Перестань!

— Как ты себя чувствуешь, Лизбет-Энн? Тебе не жарко? А дым не мешает? Ты уже чувствуешь запах своей горящей плоти? В цирке тоже так было?

— Перестань!

— О нет, Лизбет-Энн, это слишком чудесно. И вот смотри, не только ты сгоришь в огне. Не ты одна! Посмотри-ка, что есть у Дженни!

Элизабет-Энн медленно открыла глаза. Они слезились, словно в них попал песок. Она взглянула на Дженни.

— Ты видишь, что у меня в руках? — Она подняла канистру. — Еще керосин.

— Помоги мне, Дженни! — взмолилась Элизабет-Энн, прижимая одну руку к животу, другую в отчаянии протягивая к Дженни. — Господи, Дженни, умоляю, помоги мне выбраться отсюда!

— О нет, — с издевкой протянула Дженни. — Ты сгоришь вместе со своим распрекрасным ребенком. Пока, Лизбет-Энн! — Она сделала прощальный жест рукой. — Мне нужно закончить, что я задумала. Я хочу облить керосином спальню твоих милых щенков. Трое их, да? И все мирно спят, как я заметила.

Несмотря на нестерпимый жар, Элизабет-Энн словно обдало ледяным холодом. Ее сковал панический ужас. Дженни собиралась убить не только ее, но и девочек! Она должна как-то защитить их от этого обезумевшего, жаждущего крови создания.

Сердце Элизабет-Энн неистово колотилось, кровь бешено стучала в висках. На мгновение она забыла о бушующем пламени на полу и о горящих стенах. Теперь она знала, что ей делать. В ней проснулся материнский инстинкт, он был сильнее, чем страх в жилах.

С яростным криком Элизабет-Энн метнулась с кровати в тот момент, когда пламя перебросилось на постель. Она ринулась к двери, схватив первое оружие, которое попалось под руку, — это была тетина серебряная щетка для волос. Она даже не почувствовала, насколько горяча была ручка. Думала она только об одном: надо остановить Дженни, любым способом остановить и как можно скорее. Она должна защитить своих детей. Других мыслей у нее не было.

От удивления у Дженни открылся рот, когда из пламени вылетела Элизабет-Энн с занесенной над головой щеткой, которую она со всей силой и быстротой, на какие была способна, обрушила на ее голову. Дженни заметила опасность слишком поздно и не успела уклониться от удара. Вскрикнув, она рухнула на пол, закатив глаза.

Элизабет-Энн помчалась по коридору к спальне дочерей.

— Регина! Ребекка! Шарлотт-Энн! — кричала она изо всех сил, приказывая себе поторопиться. Нужно было спешить, пока пламя не распространилось дальше по дому, отрезая путь к отступлению.

Нужно спешить, пока не взорвалась приготовленная Дженни канистра с керосином.

Девочки не спали, разбуженные криками. Они сидели в кроватях, прижимая к себе одеяла. Когда она открыла дверь, они увидели за ее спиной освещенный отблесками пламени коридор и уставились на мать в безмолвном ужасе.

— Быстрее! — крикнула она. — Чего вы ждете?

Они послушно выбрались из постелей, и Элизабет-Энн увлекла их по коридору мимо пылающего костра, в который превратилась ее спальня, мимо стонавшей на полу Дженни. Их шаги дробью отдались по лестнице.

Сверху долетели мощный треск и грохот, от которых содрогнулся весь дом. На них дождем посыпалась штукатурка. Ребекка с ужасом посмотрела наверх.

— Скорее! — крикнула Элизабет-Энн.

Наконец они оказались на веранде. Свежий прохладный ночной воздух словно добавил им сил. Кашляя и глубоко дыша, они вышли на середину Мейн-стрит, обогнув ярко-красный, сверкающий лаком «кадиллак» Дженни. Все они тяжело дышали.

Никогда еще обычный воздух не казался таким божественно приятным и свежим.

Элизабет-Энн обхватила девочек и прижала их к себе. Они стояли, прильнув друг к другу, и смотрели на верхний этаж. Капельки пота на их лицах блестели в отблесках огня.

— Мама, почему не приезжает пожарная машина? — тихо плакала Ребекка.

— Она приедет, детка, но боюсь, что слишком поздно, — прошептала Элизабет-Энн, тряхнув головой и чувствуя невыразимую печаль.

Объятый пламенем верхний этаж напоминал огромный погребальный костер, языки пламени, вздымаясь, трепетали на ветру. Охваченная огнем балка неожиданно сорвалась вниз и ударилась о землю, разбросав вокруг желтые искры. Огонь понемногу перебрасывался на первый этаж, с жадностью пожирая старые сухие бревна; ослепительное, режущее глаза пламя заливало все вокруг. Стало светло как днем. Отовсюду бежали люди, толпа быстро росла. Словно завороженные они смотрели на яростное пламя. Перекрывая свирепый рев огня, вдалеке послышалась сирена пожарной машины.

Элизабет-Энн устало покачала головой. Там, в огненной пучине, гибло все ее имущество. Ценные вещи и милые, дорогие сердцу мелочи, фотографии и безделушки, любовные письма Заккеса… Огонь не щадил ничего, уничтожая все на своем пути. Щемящее чувство утраты коснулось ее сердца, по щеке медленно поползла одинокая слеза, и ее соленая прохлада вызвала жгучую боль на обожженном лице. Элизабет-Энн принюхалась и поморщилась: от волос пахло паленым.

Она тут же опомнилась и сжала губы, внезапно рассердившись на себя. Волосы — они отрастут. Мебель и другие вещи можно приобрести снова. То, что забрал огонь, не погибло безвозвратно: самое дорогое навсегда сохранилось в сердце и останется жить в воспоминаниях. Самое главное — она и девочки спасены. И только это было важно. Остальное можно будет восстановить.

Внезапный ропот прокатился по толпе. Элизабет-Энн быстро оглянулась. Длинный сверкающий белый «паккард» затормозил на противоположной стороне улицы. Как и все остальные, она сразу узнала машину Текса Секстона.

Дверь автомобиля рывком распахнулась, Текс бросил взгляд на огненный ад и у входа в пылающее кафе увидел «кадиллак» своей жены. Он завертел головой, высматривая кого-то, затем бросился в толпу и, расталкивая людей, стал заглядывать в лица женщин. Элизабет-Энн слышала, как он все громче и громче звал:

— Дженни! Дженни! Вы не видели мою жену? Где моя жена?

Элизабет-Энн закрыла глаза.

Вдруг толпа охнула. Кто-то закричал, кто-то стал показывать на крышу кафе. За первым криком последовал другой, потом еще один, затем наступила мертвая тишина. На крыше, в отблесках пламени, с истерическим хохотом металась чья-то фигура.

— Господи! — с мукой в голосе прошептала Элизабет-Энн. Губы ее дрожали. — Господи, это Дженни! — Она закрыла лицо руками. — Нет, нет, почему мне снова суждено видеть ужасную смерть от огня!

— Дженни! — громко и отчетливо прозвучал голос Текса Секстона. — Дженни! Спускайся оттуда!

Дженни резко остановилась, раскинув руки, растопырив пальцы, словно хотела отгородиться от полыхающего жара.

— Хочешь, чтобы я сошла вниз, поднимайся за мной, — пропела она.

Секстон в отчаянии оглянулся.

— Пойдите туда кто-нибудь! — кричал он. — Спасите ее, даю тысячу долларов тому, кто войдет в дом и спасет ее.

Все вдруг отвернулись от него.

— Вы! Даю две тысячи! — тряс Секстон стоявшего рядом мужчину, но тот молча отвел глаза. — Спасите ее! — обращался он к кому-то еще, но с тем же успехом.

— Неужели не найдется здесь человек, желающий заработать десять тысяч долларов!

В ответ снова молчание. И тут Текс глубоко вздохнул и ринулся в огонь. Раздался его крик, и он исчез в огне.

В этот момент взорвалась канистра с керосином, и дом рухнул. Во все стороны полетели шипящие, пылающие балки, рассыпая вокруг тысячи сверкающих искр, и толпа отхлынула.

Дженни так и стояла, раскинув руки, в этот момент крыша ушла у нее из-под ног, и она исчезла в пламени.

Но еще несколько секунд сквозь треск огня слышался пронзительный безумный хохот.

Потом остался только рев пламени.

Тиски, которыми Секстоны сжимали всю округу, разжались.