"Часовые Запада" - читать интересную книгу автора (Эддингс Дэвид)

Глава 11

Церемония похорон императора Рэн Боуруна XXIII из третьей династии Боурунов началась несколько дней спустя в храме Недры, бога-льва империи. Главной святыней храма было золотое изображение львиной головы. Перед алтарем стоял простой мраморный гроб, в котором лежал отец Сенедры, завернутый в золотую ткань. Просторное помещение, разделенное на нефы рядами колонн, было переполнено, все великие семьи Толнедры, забыв на время про распри и соперничество, пришли сюда, но не столько затем, чтобы воздать последний долг Рэн Боуруну, сколько для того, чтобы выставить напоказ свои роскошные одежды и драгоценности.

Гарион и Сенедра, оба в глубоком трауре, сидели в конце просторного зала. По мнению Гариона, процедура была чрезмерно затянута. По решению толнедрийских политиков, по этому печальному поводу должен был выступить представитель каждого знатного семейства. Речи эти, как подозревал Гарион, заготавливались заранее, все они были излишне цветисты и крайне утомительны, и во всех прослеживалась одна и та же мысль: хотя Рэн Боуруна больше нет, великая Толнедрийская империя продолжает жить. Многие выступавшие старались подчеркнуть собственные заслуги перед покойным императором.

Когда надгробные речи наконец завершились, к алтарю вышел одетый в белый хитон Верховный Жрец Недры, тучный мужчина с большим чувственным ртом. Перебирая события из жизни Рэн Боуруна, он произнес пространное нравоучение о том, какие преимущества дает богатство, если его умело использовать. Сначала Гариона шокировало, что Верховный Жрец выбрал подобную тему, но лица завороженно слушавших людей, столпившихся в храме, свидетельствовали о том, что проповедь о деньгах трогала толнедрийцев до глубины души.

Когда все эти бесконечные речи были закончены, императора положили рядом с его женой под мраморную плиту, в отведенной Боурунам части подземелья под храмом. Плакальщики возвратились в главный зал, чтобы выразить соболезнование семье умершего. Сенедра держалась хорошо, хотя была очень бледна. Один раз она слегка покачнулась, и Гарион протянул руку, чтобы поддержать ее.

— Не прикасайся ко мне! — прошипела она.

— Что? — удивился Гарион.

— Мы не имеем права выказывать признаки слабости в присутствии наших врагов. Я не собираюсь падать в обморок на потеху Хонетам, Хорбитам или Вордам. Мой отец восстал бы из могилы, если бы я это сделала.

Один за другим продолжали подходить члены всех знатных семей, чтобы выразить облаченной в черную соболиную мантию маленькой королеве Ривской свое глубокое и откровенно лживое сочувствие. Гариону все это казалось отвратительным. Его лицо становилось все более мрачным и суровым, что несколько подпортило радость великим герцогам, их женам и многочисленным подхалимам. Толнедрийцы боялись и уважали этого высокого, загадочного алорийского монарха, который, неизвестно откуда взявшись, прославился великими подвигами, занял Ривский престол и завоевал славу строгого, но справедливого правителя. Говорить дерзости в его присутствии представлялось им небезопасным.

Наконец Гариону все настолько опротивело, что он забыл даже про свое утонченное сендарийское воспитание и твердо взял жену за локоть.

— Давай уйдем отсюда, — обратился он к ней голосом, донесшимся до всех уголков храма, — а то здесь запахло тухлятиной.

Сенедра бросила на него быстрый взгляд, с царственным величием подняла голову, взяла его под руку, и они вместе прошествовали к огромным бронзовым дверям. Толпа в гробовом молчании расступилась перед ними.

— У тебя очень хорошо получилось, дорогой, — похвалила его Сенедра, когда они ехали в золоченой императорской карете обратно во дворец.

— Еще несколько минут, и я бы не сдержался, — ответил он. — Я либо должен был сказать, что обо всех них думаю, либо превратить всю эту свору в кротов.

— Какая восхитительная мысль! — воскликнула она. — Если хочешь, можем вернуться.

Когда через час во дворец прибыл генерал Вэрен, лицо его сияло откровенным злорадством.

— Белгарион, — произнес он с широкой усмешкой, — ты все-таки великий человек. Одним словом ты сумел смертельно обидеть почти всю знать северной Толнедры.

— Каким это словом?

— Тухлятина.

— Я очень сожалею.

— Не сожалей. Несколько грубовато, но зато в точку. Однако теперь у тебя появилось немало заклятых врагов.

— Этого еще не хватало, — хмуро проговорил Гарион. — Еще несколько лет, и у меня во всех концах света будут враги.

— Если у короля нет врагов, значит, он плохо делает свое дело, Белгарион. Только пустой человек может прожить жизнь, никого не обидев и не задев.

— Спасибо.

Был не совсем понятен нынешний статус генерала Вэрена. Его «усыновление» последним императором не имело под собой никакой законодательной основы. Претенденты на трон, ослепленные жаждой завладеть императорской короной, убедили себя, что он будет просто выступать в качестве распорядителя, пока вопрос не разрешится обычным порядком.

Сомнения сохранялись вплоть до дня официальной коронации, которая была назначена через два дня после похорон Рэн Боуруна. Когда генерал, прихрамывая, вошел в храм Недры, одетый в военную форму, а не в золотую мантию, которую разрешалось носить только императору, по толпе претендентов на престол прокатилось злорадное оживление. Казалось, что этот человек не собирается использовать свое временное возвышение. Возможно, придется потратиться на взятку, но титул императора Толнедры стоит того. Когда Вэрен, сверкая золотыми нагрудниками доспехов, приблизился к алтарю, его встретили широкими улыбками.

Тучный Верховный Жрец на мгновение наклонился к нему и прошептал что-то на ухо. Вэрен ответил, и лицо толстяка в белом хитоне вдруг резко побледнело. Трясясь крупной дрожью, он открыл стоявшую на алтаре хрустальную с золотом шкатулку и вынул оттуда усыпанную драгоценными камнями корону. Коротко подстриженную голову Вэрена умастили благовониями, и Верховный Жрец трясущимися руками поднял корону.

— Коронуется, — провозгласил он голосом, который от испуга почти что перешел в писк, — коронуется император Рэн Боурун XXIV, повелитель Толнедры.

На минуту в храме воцарилась тишина. Затем раздались протестующие вопли, по мере того как до собравшихся там людей доходил смысл происходящего. Но вопли быстро умолкли, когда толнедрийские легионы, построенные вдоль окаймлявших главное помещение храма колонн, с громким стальным скрежетом обнажили мечи. Сверкающие лезвия поднялись, салютуя новому императору.

— Да здравствует Рэн Боурун! — прогремело приветствие. — Да здравствует император Толнедры.

И на этом все закончилось.

В тот же вечер, когда Гарион, Сенедра и только что коронованный император собрались в отделанном малиновой драпировкой кабинете, освещенном золотистым мерцанием десятков свечей, Вэрен воскликнул:

— Внезапность так же важна в политике, как и в военном деле, Белгарион. Если противник не знает, что ты собираешься предпринять, он не сможет подготовиться к ответным действиям. — Теперь генерал в открытую носил золотую императорскую мантию.

— Да, разумно, — ответил Гарион, потягивая из кубка доброе толнедрийское вино. — Ты вместо мантии императора надел доспехи, и они до последней минуты ни о чем не догадывались.

— Все гораздо проще, — рассмеялся Вэрен. — Многие из этих дворян проходили !военную подготовку, а мы учим наших легионеров бросать кинжалы, и поскольку я стоял к ним спиной, то мне было спокойнее, когда мои лопатки защищал прочный стальной лист.

— Беспокойное это дело — заниматься в Толнедре политикой, верно?

Вэрен кивнул в знак согласия.

— Зато не соскучишься, — добавил он.

— Интересные у тебя понятия о забавах. В меня несколько раз бросали кинжалы, и что-то мне не было очень весело.

— Мы, Анадилы, всегда отличались своеобразным чувством юмора.

— Боуруны, дядя, — с достоинством поправила Сенедра.

— Что, дорогая?

— Теперь ты Боурун, а не Анадил, пора тебе начать себя вести соответствующим образом.

— Ты хочешь сказать, сделаться вспыльчивым? Это, право, не в моем характере.

— Если хочешь, Сенедра может давать тебе уроки, — предложил Гарион, с ухмылкой и нежно поглядев на жену.

— Что? — возмущенно воскликнула Сенедра, и голос ее повысился на целую октаву.

— Думаю, она могла бы меня этому обучить, — с улыбкой согласился Вэрен. — У нее всегда это хорошо получалось.

Сенедра, тоскливо вздохнув, поглядела на двух усмехающихся монархов. Затем изобразила на лице трагическое выражение.

— Что же мне, бедной девочке, делать? — спросила она дрожащим голосом. — Все меня обижают: и муж мой, и брат.

Вэрен растерянно заморгал.

— Знаешь, я как-то об этом не подумал. Значит, ты мне теперь сестра?

— Наверное, я переоценила твою сообразительность, дорогой братишка, — промурлыкала она. — Я знаю, что до Гариона все медленно доходит, но о тебе я думала лучше.

Гарион и Вэрен обменялись печальными взглядами.

— Ну что, господа, еще поиграем? — спросила Сенедра, в глазах ее сверкал огонек, а по губам блуждала лукавая улыбка.

В дверь легонько постучали.

— Да? — откликнулся Вэрен.

— Вас желает видеть господин Морин, ваше величество, — объявил стоявший снаружи стражник.

— Пусть войдет.

Появился императорский камергер, лицо его было отмечено печалью о кончине человека, которому он так долго и преданно служил, но он продолжал исполнять свои обязанности с той спокойной добросовестностью, которая всегда была его отличительной чертой.

— Да, Морин? — вопросительно произнес Вэрен.

— Там вас кое-кто поджидает, ваше величество. Эта особа пользуется скандальной известностью, так что, перед тем как ее вам представить, я решил переговорить с вами наедине.

— Скандальной известностью?

— Это куртизанка Берта, ваше величество, — сказал Морин и, слегка смутившись, взглянул на Сенедру. — Она приносила — скажем так — государству огромную пользу. В силу своей профессии эта дама имеет возможность добраться до самой секретной и конфиденциальной информации, она долгое время была другом Рэн Боуруна. Обычно Берта сообщала ему о деятельности некоторых враждебно настроенных лиц. Покойный император устроил так, чтобы она могла незаметно проникать во дворец и они имели возможность — м-м — побеседовать, помимо всего прочего.

— Ну и хитрый же он, старый лис!

— Я не помню случая, чтобы ее информация оказалась недостоверной, ваше величество, — продолжал Морин. — Так вот, сейчас она говорит, что у нее для вас важное сообщение.

— Позови-ка ее сюда, Морин, — сказал Вэрен. — С твоего позволения, разумеется, дорогая сестричка, — добавил он, обращаясь к Сенедре.

— Разумеется, — согласилась Сенедра, при этом глаза ее зажглись любопытством.

Морин ввел в комнату женщину в легкой накидке, но когда она откинула капюшон и открыла лицо, Гарион вздрогнул от неожиданности. Он знал ее. Эта женщина приставала на улице к Шелку, когда он, тетушка Пол и все остальные проезжали через Тол-Хонет в погоне за Зедаром-Отступником и украденным Шаром. Гарион увидел, что по прошествии почти десяти лет она нисколько не изменилась. В ее блестящих, иссиня-черных волосах не было и намека на седину. Поразительной красоты лицо оставалось гладким и нежным, как у девушки, а глаза под тяжелыми веками смотрели демоническим взглядом. Ее нежно-лилового цвета платье было скроено таким образом, что скорее подчеркивало, чем скрывало ее пышное, немного полноватое тело. Уже само это тело было вызовом любому мужчине, который встречался ей на пути. Гарион не мог оторвать от нее взгляда, пока не заметил, что если он немедленно не отвернется, то Сенедра выцарапает ему глаза.

— Ваше величество, — произнесла Берта глубоким контральто, грациозно присев в реверансе перед новым императором, — я не стала бы так срочно искать встречи с вами, если бы не кое-какие новости, которые, по моему мнению, вам надлежит немедленно узнать.

— Я ценю ваше дружеское расположение, госпожа Берта, — с изысканной вежливостью ответил Вэрен. Она рассмеялась недобрым смехом.

— Я не госпожа, ваше величество, — поправила она. — Вот уж точно, не госпожа. — Она повернулась к Сенедре. — Принцесса, — тихо проговорила она.

— Матрона, — ответила Сенедра с холодом в голосе и едва заметно наклонила голову.

— Ах, — печальным тоном произнесла Берта. Затем снова обратилась к Вэрену: — Сегодня вечером я развлекала в своем заведении графа Эргона и барона Келбора.

— Два знатных хонетских дворянина, — объяснил Гариону Вэрен.

— Нельзя сказать, что эти господа из Хонета очень довольны решением вашего величества принять имя Рэн Боуруна и взвалить на себя бремя забот о судьбе Толнедры, — продолжала Берта. — По-моему, вам следует серьезно отнестись к тому, что они сказали. Эргон — полнейший осел, к тому же — хвастун и забияка, но барон Келбор не так прост. Ну, в общем, они сошлись на том, что дворец со всех сторон окружен войсками, так что вряд ли наемному убийце удастся до вас добраться, но потом Келбор сказал: «Если хочешь убить змею, отрежь ей хвост — прямо у головы. Мы не можем добраться до Вэрена, но можем добраться до его сына. Без наследника род Вэрена умрет вместе с ним.

— Мой сын? — вскрикнул Вэрен.

— Его жизнь в опасности, ваше величество. Я решила, что вам следует это знать.

— Благодарю тебя, Берта, — серьезно ответил император. Потом повернулся к Морину. — Пошлите солдат в дом моего сына, — сказал он. — Не впускайте и не выпускайте никого до моего особого распоряжения.

— Тотчас же будет исполнено, ваше величество.

— Я бы также желал побеседовать с этими двумя господами из дома Хонетов. Пошлите воинов, чтобы пригласить их во дворец. Пускай немного подождут в комнате рядом с камерой пыток в подземелье, пока у меня найдется время с ними поговорить.

— Ты этого не сделаешь, — взволнованно произнесла Сенедра.

— Скорее всего нет, — признался Вэрен, — но им этого не следует знать. Пускай часок-другой понервничают.

— Я немедленно отдам распоряжение, ваше величество, — сказал Морин. Он поклонился и быстро вышел из комнаты.

— Мне сказали, что ты знала моего отца, — обратилась Сенедра к стоявшей на середине комнаты пышнотелой женщине.

— Да, принцесса, — ответила Берта. — Ах нет, простите, королева. Мы были дружны с ним долгие годы.

Сенедра прищурила глаза.

— Ваш отец был мужчина хоть куда, принцесса, — спокойно сказала ей Берта. — Конечно, многие предпочитают не верить, когда слышат подобное о своих родителях, но это иногда случается. Я была к нему сильно привязана, и вероятно, мне его будет очень не хватать.

— Я не верю тебе, — резко ответила Сенедра.

— Это, конечно, ваше дело.

— Мой отец был не способен на это.

— Как скажете, принцесса, — с легкой улыбкой произнесла Берта.

— Ты лжешь! — выпалила Сенедра.

В глазах Берты на мгновение вспыхнула искорка.

— Нет, принцесса. Я не лгу. Я иногда скрываю правду, но никогда не лгу. Ложь слишком легко обнаружить. Мы с Рэн Боуруном были близкими друзьями и во многих отношениях наслаждались обществом друг друга. — Она подняла брови. — Вы жили во дворце и не знали подлинной жизни, принцесса Сенедра. Тол-Хонет насквозь продажный город, и я себя здесь чувствую в своей тарелке. Давайте посмотрим правде в глаза. Я торгую своим телом и не стыжусь этого. Работа эта простая — подчас даже приятная, и платят неплохо. Я в прекрасных отношениях со многими из самых богатых и могущественных мужчин в мире. Они ценят мое умение вести беседу, но ко мне в дом они приходят не поговорить. Беседуем мы потом. Точно так же было, когда я посещала вашего отца. Мы и вправду беседовали с ним, принцесса, но обычно уже потом.

Лицо Сенедры пылало, а глаза расширились от возмущения.

— Со мной еще никто так не разговаривал, — задыхаясь, произнесла она.

— Тогда, наверное, я опоздала, — спокойно ответила Берта. — Вы теперь гораздо мудрее — навряд ли счастливее, но мудрее. Жизнь — сложная штука. Вы уж меня простите, но я, пожалуй, пойду. У Хонетов повсюду шпионы, и не хочется, чтобы они узнали об этом визите.

— Спасибо тебе за информацию, Берта, — поблагодарил ее Вэрен. — Позволь предложить тебе какое-нибудь вознаграждение.

— В этом нет необходимости, ваше величество, — с хитрой улыбкой ответила она. — Я продаю не информацию. Пожалуй, я пойду — если вы, конечно, не желаете поговорить о деле. — Она на мгновение перестала застегивать накидку и очень откровенно поглядела ему в глаза.

— M-м… сейчас не очень подходящий момент, Берта, — ответил Вэрен с едва заметной ноткой сожаления в голосе и искоса бросил взгляд на Сенедру.

— Может, как-нибудь в другой раз. — Она снова сделала реверанс и вышла из комнаты, оставив за собой в воздухе запах мускуса.

Лицо Сенедры пылало гневным румянцем. Она резко повернулась к Вэрену и Гариону.

— Не смейте ничего говорить, — приказала она. — Ни единого слова.

Через несколько дней Гарион и Сенедра покинули Тол-Хонет и поплыли обратно к Острову Ветров. И хотя Сенедра ничем внешне не выказывала своего горя, Гарион достаточно хорошо ее знал, чтобы понять, какой тяжелой утратой явилась для нее смерть отца. Он любил ее и щадил ее чувства, поэтому старался быть с ней особенно нежным и внимательным.

В середине осени в Риву приехали алорийские монархи на традиционную встречу Алорийского Совета. Эта встреча отличалась от предыдущих. Политическую ситуацию можно было назвать стабильной. Торак мертв, ангараканцы воевали между собой, а на Ривском престоле сидел законный король. Встреча носила чисто светский характер, хотя короли и изображали подобие деловых бесед в Голубой комнате Совета, находившейся на самом верху южной башни цитадели. Они обсуждали затянувшуюся войну в Хтол-Мургосе и неприятности, которые доставляла Вэрену семья Вордов в северной Толнедре.

Учитывая опыт неудачной попытки покушения на жизнь сына нового императора, предпринятой Хонетами, Ворды решили действовать напролом. Вскоре после наречения Вэрена Рэн Боуруном XXIV Ворды объявили, что их Великое герцогство не входит более в состав Толнедры, но является самостоятельным, независимым королевством, хотя они еще не решили, кто именно из их многочисленного семейства взойдет на престол.

— Вэрену нужно двинуть против них свои легионы, — заявил Анхег, вытирая с губ рукавом пивную пену. — Иначе и другие семьи захотят отделиться, и Толнедра разлетится на части, как сломанная пружина.

— Не так-то все это просто, Анхег, — легко возразила Поренн, отворачиваясь от окна, из которого она наблюдала за расположенной далеко внизу оживленной гаванью. Драснийская королева продолжала носить глубокий траур, и ее черная одежда оттеняла прелесть ее бледного лица и светлых волос. — Легионы с готовностью выступят против внешнего врага, но Вэрен не может заставить их сражаться с собственным народом.

Анхег пожал плечами.

— Он может привести легионы с юга. Они там все Боуруны, Анадилы или Раниты. Они с удовольствием скрестят копья с Вордами.

— Но тогда в борьбу вступят северные легионы. А уж если войска начнут сражаться друг с другом, империя и в самом деле развалится на кусочки.

— Признаться, я об этом не подумал, — согласился Анхег. — Знаешь, Поренн, ты на редкость умна — для женщины.

— А ты на редкость тактичен — для мужчины, — парировала она, сладко улыбнувшись.

— Один — ноль в ее пользу, — тихо сказал Хо-Хэг.

— Мы что — ведем счет? — спросил Гарион.

— Нам это помогает следить за ходом дела, — с непроницаемым лицом ответил Верховный предводитель алгарийских кланов.

Через несколько дней до них дошли сведения о довольно неординарном подходе Вэрена к решению проблемы с Вордами. Однажды утром в гавань вошел драснийский корабль, и агент драснийской разведки передал королеве Поренн пачку донесений. Ознакомившись с ними, она вошла в комнату с лукавой усмешкой на губах.

— Кажется, мы можем исключить все сомнения по поводу способностей Вэрена, — сообщила она алорийским королям. — Он, по-видимому, нашел блестящее решение вопроса с Вордами.

— Да? — громовым голосом спросил Бренд. — И какое же?

— Мои осведомители сообщили мне, что он заключил тайный договор с арендийским королем Кородуллином, так называемое Вордское королевство вдруг наводнили арендийские бандиты — что самое странное, в полном боевом облачении.

— Погоди минутку, Поренн, — прервал ее Анхег. — Если это тайный договор, то как тебе о нем стало известно?

Маленькая светловолосая драснийская королева с притворной скромностью опустила веки.

— Ну что ты, Анхег, дорогой, разве ты не знаешь, что мне известно все?

— Еще очко в ее пользу, — сказал Хо-Хэг Гариону.

— Согласен, — ответил тот.

— В общем, — продолжала драснийская королева, — теперь по землям Вордов разгуливают целые полчища лихих арендийских рыцарей, изображающих из себя бандитов, которые грабят и жгут что хотят. У Вордов нет того, что можно было бы назвать армией, поэтому они возопили о помощи со стороны легионов. Моим людям удалось раздобыть копию ответа Вэрена. — Она развернула документ. — «Приветствуем правительство Вордского королевства. Ваш недавний призыв о помощи удивил меня безмерно. Безусловно, достопочтенные господа в Тол-Ворде не захотят, чтобы я нарушил суверенитет их вновь образованного королевства, посылая к ним через границу толнедрийские легионы, чтобы справиться с несколькими арендийскими головорезами. Поддержание общественного порядка является наиважнейшей задачей любого правительства, и я со своими войсками не смею вмешиваться в столь основополагающую область вашей деятельности. Подобные действия с моей стороны вызвали бы у здравомыслящих людей во всем мире сомнения в жизнеспособности вашего молодого государства. Искренне желаю вам, однако, поскорее разобраться в этом сугубо внутреннем деле».

Анхег принялся хохотать, в восторге стуча по столу тяжелым кулаком.

— Я бы выпил по этому поводу, — проговорил он.

— По-моему, нам всем следует выпить, — согласился Гарион. — Поднимем кубки за усилия Вордов в поддержании порядка.

— Надеюсь, что господа меня простят, — сказала королева Поренн. — Ни одна женщина не смеет даже надеяться состязаться с алорийскими королями, когда дело доходит до серьезной выпивки.

— Разумеется, Поренн, — великодушно согласился Анхег. — Мы даже выпьем за тебя твою долю.

— Ты очень добр, — ответила она и удалилась.

Остаток вечера для Гариона затерялся в тяжелом тумане винных паров. Он, кажется, помнил, как он поддерживаемый Анхегом с одной стороны и Брендом с другой, раскачиваясь, брел по коридору. Они шли, положив руки друг другу на плечи, и поочередно спотыкались. Еще он вроде бы помнил, что они пели. Вообще-то Гарион критически относился к своим певческим способностям и, будучи трезвым, никогда не пел. В ту ночь, однако, это казалось самым естественным и приятным занятием.

Гарион раньше никогда не напивался допьяна. Тетушка Пол не одобряла пьянства, и он, как и в большинстве случаев, полагался здесь на ее мнение. Таким образом, он оказался совершенно не готов к тому, что почувствовал на следующее утро.

Сенедра, мягко выражаясь, не проявила сочувствия. Как и любая другая женщина с начала мира, она злорадно наблюдала за мучениями своего супруга.

— Я говорила тебе, что ты слишком много пьешь, — напомнила она ему.

— Не надо, пожалуйста, — простонал он, держась руками за голову.

— Ты сам виноват, — продолжала она.

— Оставь меня, — взмолился он. — Дай мне умереть спокойно.

— О нет, думаю, ты не умрешь, Гарион. Возможно, ты этого хотел бы, но ты не умрешь.

— Зачем обязательно так кричать?

— Мы все были без ума от твоего пения, — радостно поздравила она его. — Я думаю, что ты открыл неизвестные доселе ноты.

Гарион простонал и закрыл лицо трясущимися руками.

Заседание Алорийского Совета продолжалось еще около недели. Оно, возможно, продлилось бы и дольше, если бы не яростный осенний шторм, напомнивший гостям, что пора возвращаться на материк, пока на Море Ветров не прекратилась навигация.

Через некоторое время Бренд, высокий стареющий ривский сенешаль, попросил у Гариона частной аудиенции. Шел проливной дождь, по окну в кабинете Гариона непрерывно стекали потоки воды, а двое мужчин сидели в уютных креслах за столом друг против друга.

— Могу я с тобой откровенно поговорить, Белгарион? — спросил великан с печальными глазами.

— Ты же знаешь, что нет нужды об этом спрашивать.

— Дело очень деликатное. Я не хочу тебя обидеть.

— Говори все, что считаешь нужным. Я обещаю, что не обижусь.

Бренд поглядел в окно на серое небо и косые струи дождя.

— Белгарион, вы с принцессой Сенедрой женаты уже почти восемь лет. Гарион кивнул.

— Я не пытаюсь вмешиваться в вашу личную жизнь, но, в конце концов, то, что твоя жена до сих пор не произвела наследника, — вопрос государственной важности.

Гарион насупился.

— Я знаю, что и ты, и Анхег, и все остальные очень этим озабочены. Но я думаю, что вы волнуетесь преждевременно.

— Восемь лет — это долгий срок, Белгарион. Все мы знаем, как сильно ты любишь свою жену. Мы все к ней очень привязаны. — Бренд улыбнулся. — Хотя с ней порой бывает трудновато.

— Я это заметил.

— Мы охотно последовали за ней на поле брани при Тул-Марду — и снова последуем, если она нас позовет, — но, возможно, нам стоит признать вероятность того, что она бесплодна.

— Я уверен, что это не так, — твердо произнес Гарион.

— Почему же у нее тогда нет детей? На этот вопрос Гарион ответить не мог.

— Белгарион, судьба нашего королевства — и всей Алории — зависит от биения твоего сердца, которое в любой момент может прекратиться. Во всех северных королевствах только об этом и говорят.

— Я не знал об этом, — признался Гарион.

— Гродег со своими приспешниками были навсегда стерты с лица земли при Тул-Марду, но в отдаленных районах Черека, Драснии и Алгарии снова воспрял Медвежий культ. Тебе ведь об этом известно?

Гарион кивнул.

— И даже в городах есть те, кто разделяет убеждения и сочувствует целям этого культа. И они не обрадовались, когда ты выбрал в жены толнедрийскую принцессу. Слухи о том, что Сенедра не способна к деторождению из-за того, что Белар не одобрил вашу женитьбу, уже поползли через границу.

— Все это суеверная чушь, — фыркнул Гарион.

— Конечно, чушь, но, если возобладает подобный образ мыслей, то последствия могут быть самыми нежелательными. Другие силы в алорийском обществе — дружественные тебе — очень этим обеспокоены. Откровенно говоря, довольно широко бытует мнение, что тебе пришло время развестись с Сенедрой.

— Что?

— Это в твоей власти. Все считают, что самое лучшее для тебя было бы оставить бесплодную толнедрийскую принцессу и взять молодую, плодовитую алорийку, которая наградит тебя дюжиной младенцев.

— Это абсолютно исключено, — горячо возразил Гарион. — Я никогда так не поступлю. Разве эти идиоты никогда не слышали о Во-Мимбрском соглашении? Я не мог бы развестись с Сенедрой, даже если бы захотел. Наша женитьба была оговорена еще пять веков назад.

— Приверженцы Медвежьего культа считают, что это соглашение было навязано алорийцам Белгаратом и Полгарой, — ответил Бренд. — Поскольку эти двое послушны Алдуру, фанатики полагают, что оно было заключено без одобрения Белара.

— Какая ерунда! — вырвалось у Гариона.

— В любой религии много всякой ерунды, Белгарион. Но факт остается фактом — у Сенедры мало друзей среди алорийцев. Даже тем, кто к тебе дружески расположен, она не нравится. И враги твои, и друзья хотят, чтобы ты с ней развелся. Все знают, как ты ее любишь, поэтому никто не решается высказать тебе этого соображения. И поскольку они знают, что убедить тебя развестись с ней невозможно, кто-нибудь может попытаться навсегда ее удалить.

— Они не посмеют!

— Алорийцы почти так же эмоциональны, как и арендийцы, Белгарион, а иногда и почти так же упрямы. Все мы это знаем. Анхег и Хо-Хэг просили меня предупредить тебя о такой возможности, а Поренн задала работу целому отряду шпионов, так что теперь мы, по крайней мере, будем знать заранее, если кто-нибудь замыслит покушение на королеву.

— А сам ты, Бренд, что по этому поводу думаешь? — тихо спросил Гарион.

— Белгарион, — твердо произнес великан, — я люблю тебя так же горячо, как своих собственных сыновей, а Сенедра дорога мне, как дочь, которой у меня никогда не было. Ничто бы в целом мире так бы не порадовало меня, как если бы я увидел кучу детишек, ползающих по полу в комнате рядом с вашей спальней. Но прошло уже восемь лет. Положение такое, что пора действовать — надо как-то защитить нашу храбрую малышку, которую мы оба так любим.

— Что же тут можно сделать? — беспомощно спросил Гарион.

— Мы с тобой всего лишь мужчины, Гарион. Откуда нам знать, почему женщина может или не может иметь детей? А ведь в этом корень всей проблемы. Прошу тебя, Гарион, заклинаю, пошли за Полгарой. Нам нужны ее совет и помощь, немедленно.

После того как сенешаль вышел, Гарион еще долго сидел в кресле, тупо уставившись в окно. В конце концов, он решил, что лучше всего будет ничего не сообщать Сенедре об этом разговоре. Он не хотел пугать ее упоминанием о наемных убийцах, рыщущих по темным коридорам. Заговаривать о том, что Риве нужен наследник, тоже было опасно — это могло быть неправильно понято и вызвать обсуждение вопроса о разводе. Тщательно поразмыслив, Гарион решил, что лучше всего будет держать язык за зубами и поскорее послать за тетушкой Пол. К сожалению, он упустил из виду нечто очень важное. Когда он в тот вечер появился на пороге королевской опочивальни, где в очаге весело трещал огонь, на губах его играла старательно изображаемая бодрая улыбка, призванная свидетельствовать о том, что ничего неординарного за день не произошло.

Ледяное молчание, которым его встретили, должно было послужить предупреждением. Даже если он не обратил внимания на этот настораживающий знак, то уж трудно было не заметить царапины на двери, и осколки разбитых ваз, и фарфоровые статуэтки, разбросанные по углам, откуда их не успели вымести после поспешной уборки, последовавшей за каким-то взрывом. Ривский король, однако, не всегда отличался наблюдательностью.

— Добрый вечер, дорогая, — бодрым голосом приветствовал он свою маленькую жену. — Как прошел день?

Она обернулась к нему и, как кинжалом, пронзила его острым взглядом.

— Не могу понять, как у тебя хватает хладнокровия об этом спрашивать! Гарион сдвинул брови.

— Скажи мне только, — продолжала она, — когда же мой господин прогонит меня, чтобы иметь возможность взять в жены наседку из Алории, которая заменит меня в королевской постели и наводнит всю цитадель сопляками-алорятами? — Как?..

— Мой господин, по-видимому, забыл, какой подарок он повесил мне на цепочку во время нашей помолвки, — сказала она. — Мой господин, по-видимому, также забыл, на что способен амулет Белдаран.

— Ах! — Гарион вдруг все понял. — О боги всемогущие!

— К сожалению, амулет не снимается, — с горечью продолжала Сенедра. — Ты не сможешь передать его своей следующей жене, если, конечно, не собираешься отрубить мне голову. — Прекрати, пожалуйста.

— Как прикажешь, мой господин. Ты хотел отправить меня обратно в Толнедру — или меня просто вышвырнут за ворота под дождь и предоставят самой себе?

— Как я понимаю, ты услышала наш с Брендом разговор?

— Именно так.

— Значит, ты слышала его от начала и до конца. Бренд всего лишь сообщал об опасности, которая грозит тебе от кучки бешеных фанатиков, подпавших под влияние абсурдных фантазий.

— Ты не должен был даже слушать его!

— В то время как он пытался предупредить меня, что на тебя, возможно, готовится покушение? Сенедра, это несерьезно.

— Но он навел тебя на мысль о разводе, Гарион, — обвиняющим тоном произнесла она. — Теперь ты знаешь, что в любой момент можешь от меня избавиться. Я видела, как ты пялишься на этих пустоголовых алорийских девчонок с длинными косами и пышной грудью. Вот удобный случай, Гарион. Выбирай любую.

— Ты закончила? Она прищурилась.

— Понятно, — сказала она. — Теперь я не просто бесплодная, а еще и истеричка.

— Нет, ты просто иногда бываешь неразумной, вот и все.

— Ты хочешь сказать, я — дура?

— Все мы время от времени совершаем глупости, — спокойно добавил он. — Это заложено в человеческой природе. Я, собственно, несколько удивлен, что ты до сих пор не бросаешься вещами.

Сенедра бросила быстрый, виноватый взгляд на заметенные в угол осколки.

— А, — сказал он, перехватив ее взгляд. — Понятно. Ты этим уже занималась. Я рад, что не присутствовал при этом. Очень трудно пытаться кого-то увещевать, когда в тебя летят обломки посуды и бранные слова.

Щеки Сенедры покрылись легким румянцем.

— Значит, это тоже было? — вкрадчивым голосом спросил он. — Интересно, где ты нахваталась всех этих выражений? Откуда ты знаешь, что они значат?

— Ты сам все время бранишься, — пожаловалась она.

— Я знаю, — признался он. — Это жутко несправедливо. Мне позволено браниться, а тебе — нет.

— Хотела бы я знать, кто установил эти правила, — начала она и внезапно замолчала. — Ты пытаешься переменить тему, — пожаловалась она.

— Нет, Сенедра, я ее уже сменил. Ту тему обсуждать не стоит. Ты не бесплодна, и я не собираюсь с тобой разводиться, какими бы длинными ни были чьи-то косы и какой бы… ладно, не важно.

Она подняла на него глаза, полные слез.

— Ах, Гарион, а что, если я и в самом деле? — тихо спросила она. — В смысле бесплодна?

— Чепуха, Сенедра. Не будем это даже обсуждать.

Однако сомнение во взгляде королевы Ривской ясно свидетельствовало о том, что, даже если не будет дальнейшего обсуждения, она все равно не перестанет волноваться по этому поводу.