"Часовые Запада" - читать интересную книгу автора (Эддингс Дэвид)

Глава 5

Как только рассвело, Эрранд и Гарион отправились на поиски Белгарата. Этой ночью им не удалось сомкнуть глаз; Эрранд чувствовал, как напряжен Гарион, да и сам он прекрасно понимал, что полученное ими предупреждение касалось дела такой важности, что все остальное по сравнению с ним отступало на второй план. Они не стали говорить об этом, а просто сидели в темноте Тронного зала, время от времени посматривая на Шар Алдура, но камень, на мгновение неожиданно побагровевший, будто от гнева, снова замерцал привычной голубизной.

Белгарата они застали сидящим у недавно разведенного огня в комнате рядом с королевской кухней. Рядом с ним на столе лежали толстый ломоть хлеба и огромная головка сыра. Эрранд взглянул на хлеб и сыр, внезапно осознав, как он голоден. Старый колдун сидел погруженный в свои мысли и созерцал пляшущие языки пламени; на плечи его был накинут толстый серый плед, хотя в комнате было не холодно.

— Раненько вы проснулись, — заметил он, когда Гарион и Эрранд, войдя в комнату, устроились рядом с ним у огня.

— И ты тоже, дед, — сказал Гарион.

— Мне приснился необычный сон, — ответил старик. — Я все никак не могу от него отвязаться. Мне почему-то приснилось, что наш Шар покраснел.

— Так оно и было, — тихо проговорил Эрранд.

Белгарат резко вскинул голову.

— Да. Мы оба это видели, — сказал Гарион. — Несколько часов назад мы были в Тронном зале, и на наших глазах Шар покраснел. А потом голос, который до сих пор у меня вот здесь, — он постучал пальцем по лбу, — сказал нам: «Берегитесь Зандрамас».

— Зандрамас? — озадаченно повторил Белгарат. — Это имя, или название, или что?

— Я не знаю, дедушка, — ответил Гарион, — но мы с Эррандом оба это слышали. Верно, Эрранд?

Не отводя глаз от хлеба и сыра, Эрранд кивнул.

— А что вы оба делали в Тронном зале в такое время? — поинтересовался Белгарат.

— Я спал, — ответил Гарион. Тут он слегка покраснел. — Ну, вроде бы спал. Мы с Сенедрой проговорили допоздна. Мы так давно не разговаривали, а нам нужно было многое сказать друг другу. Но вдруг он приказал мне встать и идти в Тронный зал.

Белгарат поглядел на Эрранда.

— А ты?

— Он разбудил меня, — ответил тот, — и сказал…

— Погоди-ка, — прервал его Белгарат. — Кто тебя разбудил?

— Тот же, кто разбудил Гариона.

— Ты знаешь, кто это?

— Да.

— А ты знаешь, кто он такой?

Эрранд кивнул.

— Ты с ним раньше говорил?

— Нет.

— Но ты сразу понял, кто это такой?

— Да. Он приказал мне пойти в Тронный зал, что я и сделал. Когда я пришел туда, Шар покраснел, и голос велел нам остерегаться Зандрамас.

Белгарат сидел, нахмурившись.

— Вы оба абсолютно уверены, что Шар сменил цвет?

— Да, дедушка, — уверил его Гарион, — и звук его тоже изменился. Он обычно звенит как колокольчик, а тут он звучал совсем по-другому.

— И ты уверен, что он стал красным? Может, он просто потемнел, принял другой оттенок?

— Нет, дедушка. Он определенно покраснел.

Белгарат встал со стула, лицо его внезапно стало очень серьезным.

— Пошли со мной, — коротко сказал он и направился к двери.

— Куда мы идем? — спросил Гарион.

— В библиотеку. Мне нужно кое-что проверить.

— Что?

— Не торопи меня. Это очень важно, и я хочу быть уверенным, что все понял правильно.

Проходя мимо стола, Эрранд отломил кусок сыра и, откусив от него, последовал за Белгаратом и Гарионом. Они быстро прошли по сумрачным полутемным коридорам и взобрались наверх по узким, отдающим эхом ступеням. За последние несколько лет беззаботной жизни лицо Белгарата приобрело скучающее выражение с налетом ленивой снисходительности. Сейчас от всего этого не осталось и следа, взгляд его сделался напряженным и настороженным. Когда они дошли до библиотеки, старик вынул из пыльного стола две свечи и зажег их от факела, прикрепленного железным кольцом к стене снаружи. Вернувшись в комнату, он установил одну из свечей в подсвечник.

— Закрой дверь, Гарион, — сказал он, держа другую свечу в руке. — Я не хочу, чтобы нас беспокоили.

Гарион, не проронив ни слова, закрыл массивную дубовую дверь. Белгарат подошел к стене и, подняв свечу, начал ряд за рядом пробегать глазами по пыльным книгам в кожаных переплетах и аккуратно сложенным, обернутым шелком свиткам.

— Вот он, — сказал старик, указывая на верхнюю полку. — Достань-ка мне этот свиток, Гарион, тот, что завернут в голубую тряпку.

Гарион поднялся на цыпочки и бережно взял в руки древний пергамент. Прежде чем передать его деду, он с любопытством оглядел его.

— Ты уверен? — спросил он. — Ведь это же не Мринские рукописи.

— Нет, — ответил Белгарат, — это не они. Ты так увлекся Мринскими рукописями, что подчас забываешь про все остальные не менее мудрые книги. — Он поставил свечу и осторожно развязал шнурок с кисточками, которым был перевязан свиток. Сняв голубую шелковую обертку, он начал разворачивать хрустящий пергамент, быстро пробегая глазами по старинному шрифту. — Вот, — наконец произнес он. — «В тот день, — прочел он, — когда Шар Алдура загорится жарким красным огнем, будет объявлено, как зовут Дитя Тьмы».

— Но ведь Дитя Тьмы — это Торак, — возразил Гарион. — Что это за пророчество?

— Это Даринские рукописи, — ответил ему Белгарат. — Они не всегда столь же достоверны, как Мринские, но вчерашнее событие упоминается только в них.

— Что это значит? — недоуменно спросил Гарион.

— Все это довольно сложно, — проговорил Белгарат, поджав губы и не отрывая взгляда от строк на пергаменте. — Короче, существуют два пророчества.

— Да, я знаю, но я думал, что раз Торак умер, то другой — ну…

— Не совсем так. По-моему, не так-то все просто. С самого начала мира между ними существует противоборство. Всегда есть Дитя Света и Дитя Тьмы. Когда вы с Тораком встретились в Хтол-Мишраке, ты был Дитя Света, а Торак — Дитя Тьмы. Но они столкнулись друг с другом не в первый раз. И очевидно, не в последний.

— То есть ты хочешь сказать, что еще не конец? — недоверчиво спросил Гарион.

— Судя по тому, что здесь написано, нет, — сказал Белгарат, постукивая пальцем по пергаменту.

— Хорошо, если Зандрамас — Дитя Тьмы, то кто же тогда Дитя Света?

— Ты, насколько мне известно.

— Я? Все еще?

— До тех пор, пока мы не услышим, что-нибудь другое.

— Но почему я?

— Кажется, мы это уже обсуждали, — сухо произнес Белгарат.

У Гариона опустились плечи.

— Ну вот, не хватало мне моих собственных забот! Я…

— Ладно, кончай себя жалеть, — резко бросил Белгарат. — Все мы делаем то, что должны делать, и твое нытье ничего не изменит.

— Я не ныл.

— Все равно прекрати и принимайся за работу.

— Что мне нужно делать? — спросил Гарион откровенно унылым голосом.

— Можешь начать прямо здесь, — ответил старик, махнув рукой в направлении пыльных книг и пергаментных свитков. — Это, возможно, лучшее в мире собрание пророчеств, по крайней мере западных пророчеств. Здесь, конечно, нет Маллорейских проповедей, или собрания, которое было у Ктучика в Рэк-Хтоле, или тайных книг Келля, но начинать можно и отсюда. Я хочу, чтоб ты все это прочел и попытался найти еще что-нибудь про Зандрамас. Возьми на заметку места, где упоминается про Дитя Тьмы. Вероятно, речь в основном будет идти о Тораке, но, может быть, появится что-нибудь и о Зандрамас. — Он слегка сдвинул брови. — И когда будешь этим заниматься, следи за всем, что может быть связано с Сардионом или Ктраг-Сардиусом.

— А что это такое?

— Я, не знаю. Белдину встретилось это имя в Маллорее. Оно может оказаться очень важным, а может — и нет.

Гарион окинул взглядом библиотеку, и с лица его сошла краска.

— Ты хочешь сказать, что все это — пророчества?

— Нет, конечно. Очень многое — почти все — сборник сумасшедших бредней, тщательно и подробно записанных.

— А зачем нужно подробно записывать то, что говорят безумцы?

— Потому что Мринские рукописи и есть не что иное, как бред сумасшедшего. Мринский пророк был до того безумен, что его пришлось заковать в цепи. После его смерти очень многие вполне добросовестные люди принялись записывать всякую тарабарщину изрекаемую любым безумцем, в надежде, что в ней может быть запрятано предсказание.

— А как же мне отличить бред от истины?

— Я точно не знаю. Может, после того как ты все прочтешь, ты найдешь способ их разделить. Если у тебя это получится, дай мне знать. Тогда мы сэкономим уйму времени.

Гарион снова с ужасом оглядел библиотеку.

— Но, дедушка, — попробовал возразить, он, — ведь на это потребуются годы!

— Тогда тебе лучше начать прямо сейчас, верно? Постарайся сосредоточить свое внимание на том, что произошло после смерти Торака. То, что было до этого, нам более или менее известно.

— Но, дед, я ведь не знаю всех премудростей. А если я что-нибудь пропущу?

— А ты не пропускай, — непреклонным голосом произнес Белгарат. — Нравится тебе это или нет, Гарион, ты — один из нас. На тебе такая же ответственность, как и на всех остальных. И пора уже привыкнуть к мысли, что от тебя зависит судьба всего мира, пора уже позабыть слова вроде «почему я?». Эти слова простительны ребенку, а ты уже мужчина. — Он повернулся и исподлобья взглянул на Эрранда. — А ты каким боком во все это замешан? — спросил он.

— Пока точно не знаю, — спокойно ответил мальчик. — Поживем — увидим.

После обеда Эрранд остался наедине с Полгарой в ее уютной теплой гостиной. Она сидела у огня, завернувшись в свою любимую синюю накидку и поставив ноги на обшитую мягким плюшем скамейку. В одной руке она держала пяльцы для вышивания, в другой — золотую иголку и что-то тихонько напевала. Эрранд сидел в кожаном кресле напротив нее, грыз яблоко и смотрел, как она вышивает. Мальчика завораживала ее чудесная способность излучать какое-то спокойствие во время занятия простыми домашними делами.

В комнату, осторожно постучавшись, вошла хорошенькая риванка, прислуживавшая Полгаре в качестве горничной.

— Госпожа Полгара, — сказала она, присев в реверансе, — мой господин Бренд спрашивает, можно ли ему с вами поговорить.

— Конечно, дорогая, — отвечала Полгара, откладывая в сторону свое рукоделие. — Проводи его сюда, пожалуйста.

Эрранд успел заметить, что Полгара называла всех юношей и девушек «дорогой» и «дорогая», как правило. В ее устах это звучало самым естественным образом.

Девушка провела в комнату высокого седовласого ривского сенешаля, снова присела в реверансе и тихо удалилась.

— Полгара, — приветствовал ее Бренд густым басом.

Это был большой, грузный мужчина с глубокими морщинами на лице и усталыми печальными глазами. И это был последний ривский сенешаль. На протяжении смутных времен, последовавших за смертью короля Горека от рук нанятых королевой Салмиссрой убийц, Островом Ветров и риванцами правили люди, избираемые по способностям и абсолютной преданности долгу. Столь самоотверженна была их преданность, что каждый ривский сенешаль поступался своей личностью и принимал имя Бренд. Теперь, когда Гарион, законный наследник ривских королей, взошел на трон, отпала необходимость в такой форме правления. Но этот большой мужчина с печальными глазами будет до конца жизни беззаветно предан королевской власти — возможно, не самому Гариону, а скорее самой идее такой власти и ее незыблемости. И, верный этой идее, он пришел в этот тихий полдень поблагодарить Полгару за то, что она взяла на себя примирение Гариона и королевы Сенедры.

— Как они ухитрились так отдалиться друг от друга? — спросила она его. — Ведь после свадьбы они ни на минуту не могли друг от друга оторваться.

— Все это началось около года назад, — ответил Бренд своим громоподобным голосом. — На северной окраине Острова живут две могущественные семьи. Они всегда были в дружеских отношениях, но однажды между ними возник спор по поводу приданого: девушка из одной семьи выходила замуж за молодого человека из другой. Члены одной семьи пришли в цитадель и обратились с прошением к Сенедре, и она издала королевский указ в их поддержку.

— И она не сочла нужным посоветоваться об этом с Гарионом? — догадалась Полгара. Бренд кивнул.

— Когда это обнаружилось, он пришел в ярость. Спору нет, Сенедра, конечно, превысила свои полномочия, но Гарион публично отменил ее указ.

— О боги всемогущие! — сказала Полгара. — Так вот, значит, из-за чего они оба дулись. Я ни от того, ни от другого не могла добиться прямого ответа.

— Им, наверно, стыдно было в этом признаться, — ответил Бренд. — Они оба публично оскорбили друг друга, и ни одному не хватило мудрости простить и забыть. Они продолжали пререкаться до тех пор, пока все окончательно не испортили. Временами мне хотелось их обоих хорошенько встряхнуть или отшлепать.

— Интересная мысль! — рассмеялась она. — Почему же ты не написал мне и не сообщил, что у них неурядицы?

— Белгарион запретил мне, — беспомощно ответил сенешаль.

— Иногда ради блага государства просто необходимо не слушаться подобных приказаний.

— Прости, Полгара, но я на это не способен.

— Да, да, я знаю. — Она повернулась к Эрранду, который внимательно изучал изящную статуэтку из дутого стекла, изображавшую маленькую трясогузку, сидящую на распускающейся веточке. — Не трогай ее, пожалуйста, Эрранд, — предупредила она. — Она очень хрупкая и очень дорогая. Итак, — снова обратилась она к Бренду, — надеюсь, что все глупости и недоразумения позади. По-моему, в Ривском королевстве снова воцарился мир.

— Я очень на это надеюсь, — произнес Бренд с усталой улыбкой. — Мне так хочется, чтобы в королевской детской появился жилец.

— На это потребуется еще какое-то время.

— Это приобретает все большую важность, Полгара, — серьезно сказал он. — Мы все немного волнуемся из-за того, что у престола нет наследника. Не только я один. И Анхег, и Родар, и Хо-Хэг мне об этом писали. Вся Алория затаив дыхание ждет, когда у Сенедры появятся дети.

— Но ей всего лишь девятнадцать лет, Бренд.

— У большинства алориек к этому возрасту уже по два ребенка.

— Сенедра не алорийка. Она даже не чистокровная толнедрийка. Она происходит из дриад, а у дриад есть свои особенности в том, что касается наступления зрелости.

— Алорийцам все это будет нелегко объяснить, — ответил Бренд. — У Ривского трона должен быть наследник. Королевская династия должна продолжаться.

— Дай им немного времени, Бренд, — миролюбиво произнесла Полгара. — Они еще успеют. Главное, что они снова спят в одной спальне.

День или два спустя, когда солнечные блики скользили по водной глади Моря Ветров и легкий ветерок нагонял белую пену на гребни зелёных волн, в Ривскую гавань, осторожно лавируя между двух скалистых мысов, с двух сторон обнимавших ее, вошел огромный черекский военный корабль. Фигура капитана тоже была отнюдь не щуплой. У штурвала стоял Бэрак, граф Трелхеймский, его рыжая борода развевалась по ветру, а взгляд глубоко посаженных глаз был напряжен и сосредоточен, поскольку он вел корабль через коварные водовороты вдоль одного из мысов к каменному причалу. Не успели его матросы отдать швартовы, как Бэрак уже спешил по длинной гранитной лестнице наверх к цитадели.

Белгарат и Эрранд стояли на парапете у стен крепости и видели, как прибыл корабль Бэрака. Поэтому, когда великан приблизился к тяжелым воротам, они уже вышли ему навстречу.

— Что ты здесь делаешь, Белгарат? — спросил его Бэрак. — Я думал, ты в Долине.

Белгарат пожал плечами.

— Да вот, приехали погостить.

Бэрак поглядел на Эрранда.

— Здравствуй, малыш, — сказал он. — А Полгара и Дарник тоже здесь?

— Да, — ответил Эрранд. — Они все в Тронном зале смотрят на Белгариона.

— А что он делает?

— Его величество вершит судьбы государства, — коротко сказал Белгарат. — Мы видели, как ты вошел в гавань.

— Не правда ли, впечатляющее зрелище? — гордо спросил Бэрак.

— Твой корабль передвигается, как беременный кит, Бэрак, — бросил ему Белгарат. — Ты, видимо, еще не понял, что самое большое — это не обязательно самое хорошее.

Лицо Бэрака приняло выражение оскорбленной невинности.

— Я же не высмеиваю то, что находится в твоей собственности, Белгарат.

— В моей собственности ничего не находится, Бэрак. Что привело тебя в Риву?

— Меня послал Анхег. Гарион еще долго будет занят?

— Сейчас выясним.

Король Ривский завершил официальные утренние приемы и, сопровождаемый Сенедрой, Полгарой и Дарником, шел по темному глухому коридору, соединявшему Тронный зал с королевскими покоями.

— Бэрак! — воскликнул Гарион и поспешил навстречу своему старому другу, увидев его у дверей своей комнаты.

Бэрак неловко покосился на него и отвесил церемонный поклон.

— Что все это значит? — спросил его ошеломленный Гарион.

— Ты еще не успел снять корону, Гарион, — напомнила ему Полгара, — и королевскую мантию. Ты в них очень торжественно выглядишь.

— Ах да, — смущенно сказал Гарион, — я и забыл. Давайте войдем. — Он отворил дверь и провел их в расположенную за ней комнату.

С широкой улыбкой Бэрак заключил Полгару в крепкие медвежьи объятия.

— Бэрак, — задыхаясь, произнесла она, — с тобой будет гораздо приятнее близко общаться, если не будешь забывать мыть бороду всякий раз после того, как поешь копченой рыбы.

— Я съел только одну штучку, — попытался оправдаться он.

— Этого достаточно.

Обернувшись, он положил свои тяжелые руки на плечи Сенедре и громко чмокнул ее в щеку.

Маленькая королева, рассмеявшись, вовремя успела подхватить корону, чтобы та не соскользнула с ее головы.

— Ты права, Полгара, — сказала она, — душок действительно не из приятных.

— Гарион, — жалобно произнес Бэрак, — я умираю, пить хочу.

— А что, все бочонки с элем на твоем корабле пересохли? — спросила его Полгара.

— На борту «Морской птицы» не пьют, — ответил Бэрак.

— Как?!

— Я хочу, чтобы мои матросы были трезвыми.

— Поразительно, — прошептала она.

— Это дело принципа, — торжественно провозгласил Бэрак.

— Да, трезвые мозги им действительно нужны, — согласился Белгарат. — Иначе на этой посудине далеко не уплывешь.

Бэрак бросил на него обиженный взгляд.

Гарион послал за элем, с явным облегчением снял корону и мантию и пригласил всех присесть.

После того как Бэрак более или менее утолил жажду, лицо его приняло серьезное выражение. Он взглянул на Гариона.

— Анхег послал меня предупредить тебя, что мы опять начали получать известия о Медвежьем культе.

— Я думал, что с ним было покончено при Тул-Марду, — сказал Дарник.

— Перебили приверженцев Гродега, — возразил ему Бэрак. — К сожалению, Гродег — это еще не весь культ.

— Я тебя не совсем понимаю, — сказал Дарник.

— Все это довольно запутанно. Видишь ли, Медвежий культ существовал всегда. Это неотъемлемая часть религиозной жизни в наиболее отдаленных местах Черека, Драснии и Алгарии. Но время от времени кто-нибудь, чьи амбиции перевешивают здравый смысл, вроде Гродега, берет все в свои руки и пытается установить культ в городах. Но все дело в том, что в городах Медвежий культ не действует.

Дарник нахмурил брови, стараясь уловить суть этих неожиданных вестей.

— Горожане живут открыто, встречаются с разными людьми, узнают новые идеи, — объяснил Бэрак. — А в глухой деревне целые поколения могут прожить, не столкнувшись ни с одной свежей мыслью. Медвежий культ отрицает новые идеи, поэтому он, естественно, привлекает тех, кто живет в сельской местности.

— Не все новые идеи обязательно хороши, — напыщенно возразил Дарник, выдавая свое собственное деревенское происхождение.

— Безусловно, — согласился Бэрак, — но старые тоже не всегда обязательно хороши, а в основе Медвежьего культа уже на протяжении нескольких тысячелетий лежит одна и та же идея. Перед уходом богов Белар сказал алорийцам, что они должны повести королевства Запада на борьбу с людьми Торака. В этом-то слове «повести» и заключены все беды. К сожалению, его можно понять по-разному. Приверженцы Медвежьего культа всегда полагали, что их первым шагом по выполнению указания Белара должна стать военная кампания с целью подчинить Алории все остальные западные королевства. Верный сторонник Медвежьего культа не думает о борьбе с ангараканцами, потому что его внимание сосредоточено на задаче покорения Сендарии, Арендии, Толнедры, Найса и Марадора.

— Но ведь Марадор уже даже не существует, — возразил Дарник.

— Эта новость еще не дошла до культистов, — сухо произнес Бэрак. — В конце концов, культу нет еще и трех тысяч лет. В общем, основная идея Медвежьего культа в следующем: их первая цель — воссоединить Алорию; следующая — завоевать и покорить все западные королевства, и только потом им может прийти в голову сразиться с мургами и маллорейцами.

— Несколько отсталый народ, не так ли? — заметил Дарник.

— Некоторые из них еще не научились добывать огонь, — фыркнул Бэрак.

— Но я, право, не могу понять, почему Анхег так озабочен, Бэрак, — сказал Белгарат. — Там, в деревнях, Медвежий культ не создает никаких сложностей. Накануне летнего равноденствия они прыгают вокруг костров, а зимой надевают медвежьи шкуры, бродят кругами и читают свои молитвы в прокопченных пещерах, пока голова у них не отяжелеет так, что они на ноги не могут подняться. Где же тут опасность?

— К этому я и подвожу, — сказал Бэрак, подергав себя за бороду. — До последнего времени Медвежий культ был лишь вместилищем неуправляемой глупости и суеверки. Но за последний год кое-что изменилось.

— Да? — с любопытством отозвался Белгарат.

— У культа появился новый предводитель, мы даже не знаем, кто он. В прошлом сторонники культа из одной деревни не доверяли даже своим собратьям из другой. Эта подозрительность мешала им всем объединиться, и поэтому культ не представлял собой какую-то реальную опасность. С приходом нового предводителя все изменилось. Впервые в истории все, кто исповедует Медвежий культ, подчиняются приказам одного человека.

Белгарат нахмурился.

— Это и в самом деле серьезно, — согласился он.

— Очень интересно, Бэрак, — в замешательстве проговорил Гарион, — для чего король Анхег отправил тебя в такой далекий путь? Неужели за тем, чтобы предупредить меня? Насколько я слышал, Медвежьему культу никогда не удавалось проникнуть на Остров Ветров.

— Анхег приказал мне предупредить тебя, чтобы ты принял некоторые меры предосторожности, так как новый культ направлен в первую очередь против тебя.

— Меня? Почему?

— Ты женат на толнедрийке, — объяснил ему Бэрак, — а для них толнедриец хуже мурга.

— Прямо как в романе, — сказала Сенедра, тряхнув кудрями.

— Так рассуждает этот народ, — ответил ей Бэрак. — Большинство этих остолопов даже не знают, что такое Ангарак. С другой стороны, они общались с толнедрийцами, в основном приезжими купцами, которые очень тяжелы на руку. На протяжении тысячелетий они ждали короля, который придет, возьмет Ривский меч и поведет их на священную войну покорять и сокрушать все западные королевства, и вот когда он наконец появился, то первым делом женился на толнедрийской принцессе. По их понятиям, следующий ривский король, рожденный от этого брака, будет ублюдком. Они ненавидят тебя, как ядовитую змею, моя малышка.

— Какая чепуха! — воскликнула Сенедра. — Неужели до сих пор живы древние суеверия!

— Конечно, — согласился Бэрак. — Но у тех, кто исповедует такую религию, головы всегда забиты чепухой. Нам всем было бы сегодня гораздо лучше, если бы Белар в свое время держал язык за зубами.

Белгарат вдруг расхохотался.

— Что тут смешного? — спросил Бэрак.

— Надо же было придумать такое — просить Белара держать язык за зубами, — сказал старый колдун, все еще смеясь. — Помнится, однажды он проговорил полторы недели подряд без перерыва.

— О чем же он говорил? — полюбопытствовал Гарион.

— Он объяснял древним алорийцам, почему не стоит начинать прокладывать дорогу на крайний север в начале зимы. В те времена с алорийцами нужно было основательно побеседовать, чтобы им что-нибудь растолковать.

— С тех пор мало что изменилось, — сказала Сенедра, бросив игривый взгляд на мужа. Потом рассмеялась и любовно потрепала его по руке.

Рассвет следующего утра был ясным и солнечным, и Эрранд, по своему обыкновению, как только проснулся, подошел к окну. Он поглядел на город Риву, увидел, как над Морем Ветров встает солнце, и улыбнулся. На небе ни облачка. День будет замечательный. Он надел тунику, приготовленную для него Полгарой, и пошел к своим родным.

Дарник и Полгара сидели на обитых кожей удобных стульях по обе стороны очага и, прихлебывая чай, тихо беседовали. Как всегда, Эрранд подошел к Полгаре, обнял ее за шею и поцеловал.

— Ты сегодня припозднился, — сказала она, отводя с его лба взъерошенные волосы.

— Я немного устал, — ответил он. — Не выспался предыдущей ночью.

— Да, я об этом слышала. — Она рассеянно притянула его к себе и, усадив на колени, прижала к мягкому бархату своей синей накидки.

— Он уже перерастает твои колени, — заметил Дарник, любовно поглядывая на них.

— Я знаю, — ответила Полгара, — поэтому я и сажаю его к себе при любой возможности. Он очень скоро перерастет и колени, и всякие нежности. Прекрасно, что они растут, но я всегда тоскую по маленьким.

В дверь постучали, и вошел Белгарат.

— С добрым утром, отец, — приветствовала его Полгара.

— Вам удалось вчера уложить Бэрака в постель? — с усмешкой поинтересовался Дарник.

— Да, около полуночи. Нам помогали сыновья Бренда. Он с годами здорово прибавил в весе.

— Ты на удивление хорошо выглядишь, — заметила Полгара, — учитывая, что вчерашний вечер провел у бочки с элем.

— Я почти не пил, — ответил он, подходя к огню погреть руки.

Она взглянула на него, подняв бровь.

— Мне не дают покоя разные мысли, — сказал он. Затем посмотрел ей прямо в глаза. — Между Гарионом и Сенедрой все выяснилось?

— Думаю, да.

— Нам нужно знать наверняка. Я не хочу, чтобы здесь опять все полетело в тартарары. Мне скоро придется вернуться в Долину, но если ты полагаешь, что нужно остаться и присмотреть за этой парочкой, то я задержусь. — Голос его был серьезным, даже решительным.

Эрранд опять подумал, что в Белгарате словно живут два разных человека. Когда не было никаких важных занятий, он погружался в полурасслабленное состояние, проводя время за дружескими попойками, хулиганскими проделками и мелким воровством. Когда же возникала серьезная проблема, он забывал про пустые развлечения и всю свою неиссякаемую энергию бросал на решение этой проблемы.

Полгара ссадила Эрранда с коленей и поглядела на отца.

— Значит, дело серьезное?

— Не знаю, Пол, — сказал он, — а когда происходит то, о чем я не знаю, то мне это не нравится. Если ты закончила с тем, ради чего сюда приехала, тогда давай собираться домой. Как только удастся поднять Бэрака на ноги, он отвезет нас в Камаар. Там мы сможем найти лошадей. Мне нужно поговорить с Белдином — выяснить, известно ли ему что-нибудь про всю эту историю с Зандрамас.

— Мы соберемся и поедем, как только ты скажешь, отец, — ответила Полгара.

Чуть позже Эрранд отправился на конюшню, чтобы попрощаться со своим резвым жеребцом. Он был немного опечален тем, что так рано уезжает. Он был искренне привязан к Гариону и Сенедре. Молодого ривского короля Эрранд считал братом, а Сенедру любил как родную сестру. Но больше всего, конечно, он будет скучать по коню.

Мальчик стоял посреди двора, а рядом под ярким утренним солнцем скакал длинноногий жеребец. Боковым зрением он увидел, что к нему приближаются Дарник и Гарион.

— Доброе утро, Эрранд, — сказал ривский король. — Я смотрю, вы с конем очень хорошо проводите время.

— Мы друзья, — сказал Эрранд. — Нам нравится быть вместе.

Гарион печально поглядел на гнедого. Конь подошел к нему и уткнулся мордой в одежду, Гарион почесал его навостренные уши и провел рукой по блестящему гладкому лбу. Потом он вздохнул.

— Ты хочешь, чтобы он принадлежал только тебе? — спросил он Эрранда.

— Наши друзья не могут нам принадлежать, Гарион.

— Ты прав, — согласился Гарион. — Но ты хочешь, чтобы он отправился с тобой в Долину?

— Но он тебя тоже любит.

— Я всегда смогу приехать к вам в гости, — ответил ривский король. — Да к тому же ему здесь негде побегать, а я всегда так занят, что не могу уделить ему достаточно времени. Ему лучше быть с тобой, как по-твоему?

Эрранд размышлял, стараясь думать только о благополучии своего друга, а не о своих личных привязанностях. Он поглядел на Гариона и понял, чего тому стоит такое щедрое предложение. Когда он наконец ответил, голос его был тих и серьезен.

— Думаю, ты прав, Гарион. В Долине ему действительно будет лучше. Там ему не придется стоять на привязи.

— Его надо будет объездить, — сказал Гарион. — На него еще никто никогда не садился.

— Мы этим займемся, — заверил его Эрранд.

— Тогда он поедет с тобой, — решил Гарион.

— Спасибо, — просто ответил Эрранд.

— Пожалуйста.

«Молодец!» — Гарион так отчетливо услышал голос, как будто он звучал у него в голове.

«Что?»

«Ты молодец, Гарион. Я хочу, чтобы этот мальчик и этот конь были вместе. Им вдвоем многое предстоит сделать».

После этого голос умолк.