"Часовые Запада" - читать интересную книгу автора (Эддингс Дэвид)

Глава 4

В Камааре Белгарат встретил в портовой таверне старого друга. Когда он притащил бородатого, одетого в меховую куртку Грелдика на постоялый двор, где остановилась вся компания, Полгара внимательно оглядела пошатывающегося моряка.

— И давно ты уже напиваешься, капитан Грелдик? — бесцеремонно спросила она.

— А какой сегодня день? — спросил он, запинаясь.

Она ответила.

— С ума сойти.

Он рыгнул.

— Виноват, — извинился моряк. — Я, оказывается, где-то потерял несколько дней. А ты случайно не знаешь, какая сейчас неделя?

— Грелдик, — сказала она, — неужели тебе обязательно нужно напиваться до беспамятства, когда ты приходишь в порт?

Грелдик задумчиво уставился в потолок и почесал бороду.

— Раз уж ты об этом заговорила, Полгара… Думаю, что обязательно. Я, собственно, никогда раньше об этом не задумывался, но ты сама сказала…

Полгара наградила его тяжелым, уничижительным взглядом, но в ответ он воззрился на нее с деланным бесстыдством.

— Не трать зря времени, Полгара, — сказал он. — Я ведь не женат; я никогда не был женат и не собираюсь жениться. Я своим поведением не гублю никому жизнь, и я абсолютно уверен, что ни одна женщина не сможет сгубить мою. Значит, как говорит Белгарат, вы собираетесь в Риву. Я соберу команду, и мы отправимся с утренним приливом.

— А твоя команда успеет протрезветь к утру, чтобы выбраться из порта?

Он пожал плечами.

— Возможно, мы и врежемся в корабль какого-нибудь толнедрийского купца, когда будем выбираться из гавани, но рано или поздно мы выйдем в открытое море. Пьяные они или трезвые, лучше моих матросов все равно не найти. Мы высадим вас на причал в Риве послезавтра вечером, если только к тому времени море полностью не замерзнет, — тогда нам понадобится чуть больше времени, — Он снова рыгнул. — Виноват, — сказал он, покачиваясь из стороны в сторону и глядя на нее поблекшими глазами.

— Грелдик, — восхищенно произнес Белгарат, — ты самый храбрый человек на свете.

— Моря я не боюсь, — ответил Грелдик.

— A я не про море.

На следующий день после полудня корабль Грелдика, подгоняемый свежим морским ветерком, плыл по волнам, закручивающимся белыми барашками. Несколько матросов из тех, кто был в состоянии, нетвердой походкой передвигались по палубе, подтягивая канаты и присматривая за кормой, где, вцепившись обеими руками в румпель, стоял Грелдик с опухшими глазами и страдальческим выражением лица.

— Ты не собираешься убрать часть парусов? — осведомился у него Белгарат.

— Зачем?

— Потому что если при таком ветре идти под полными парусами, то может сорвать мачту.

— Занимайся-ка лучше своим колдовством, Белгарат, — сказал ему Грелдик, — а с парусами я как-нибудь сам разберусь. Мы идем на хорошей скорости, и, кроме того, доски на палубе начинают коробиться задолго до того, как появляется опасность для мачты.

— Как задолго?

Грелдик пожал плечами.

— Почти за минуту, как правило.

Белгарат долго глядел на него и наконец произнес:

— Пойду-ка я лучше вниз.

— Хорошая мысль.

К вечеру ветер стих, и ночью корабль Грелдика продолжал путешествие по спокойному морю.

На следующее утро, когда взошло солнце, стоял, как и предсказывал капитан, полный штиль. Чуть позже на западном горизонте выросли темные скалистые утесы и остроконечные вершины горных хребтов Острова Ветров. Подул попутный ветер, и их корабль опять понесся, как норовистый конь, по гребням пенящихся волн. Широкая улыбка озаряла бородатое лицо Грелдика всякий раз, когда корабль, содрогаясь, раскачиваясь и подскакивая, разрезал очередную волну, выбрасывая при этом веер сверкающих брызг.

— На редкость ненадежный человек, — сказала Полгара, неодобрительно глядя на капитана.

— Он, кажется, и вправду хороший моряк, Пол, — миролюбиво произнес Дарник.

— Я не об этом говорю.

— А-а.

Корабль проскочил, лавируя, между двух скалистых мысов и вошел в гавань города Ривы. От берега вверх поднимались серые каменные постройки, а над всем городом и над гаванью угрожающе возвышались мрачные зубчатые стены цитадели.

— Здесь всегда так уныло, — заметил Дарник. — Уныло и негостеприимно.

— Именно с таким замыслом и был построен город, — ответил Белгарат. — Гостей сюда не ждали.

Затем, завершая правый галс, Грелдик резко крутанул руль, и корабль, рассекая носом темную гладь воды, подошел прямо к каменному причалу.

— Как ты думаешь, нас уже кто-нибудь видел и доложил Гариону? — спросил Дарник.

— Безусловно, — ответил Белгарат, указывая на только что распахнувшиеся ворота в толстой высокой стене, защищавшей Риву с моря, за которой показались ведущие наверх широкие каменные ступени.

Из ворот вышла группа людей в придворных одеждах, в центре шел высокий молодой человек с очень светлыми волосами и серьезным выражением лица.

— Добро пожаловать в Риву, капитан Грелдик.

Эрранд узнал голос Гариона, хотя теперь он звучал старше и гораздо увереннее.

Грелдик, перегнувшись через борт, оценивающе прищурился.

— Ты подрос, мой мальчик, — обратился он к королю Ривскому. Столь непосредственный человек, как Грелдик, никогда не чувствовал необходимости использовать традиционные формы обращения.

— Это бывает, — сухо ответил Гарион. — К моему возрасту все обычно подрастают.

— Я привез к тебе гостей, — сообщил ему Грелдик.

Белгарат, ухмыляясь, пересек палубу и подошел к противоположному бортику, а за ним последовали Дарник и Эрранд.

— Дед? — Лицо Гариона вытянулось от удивления. — Что ты здесь делаешь? И Дарник, и Эрранд?

— Мы здесь, собственно, по инициативе твоей тетушки, — отвечал Белгарат.

— И тетушка Пол тоже здесь?

— Конечно, здесь, — спокойно ответила Полгара, появляясь из низкой двери каюты.

— Тетушка Пол! — ошарашенно воскликнул Гарион.

— Ну что ты так на меня уставился, Гарион, — сказала она, поправляя воротник своей синей накидки. — Это невежливо.

— Но почему вы не предупредили, что приедете? Что вы все здесь делаете?

— Приехали тебя навестить. Время от времени родственники должны видеться друг с другом.

Когда они сошли на пристань, последовали объятия, рукопожатия и долгие взгляды друг другу в глаза, которыми обычно сопровождаются подобные встречи. Эрранда, однако, гораздо больше интересовало нечто другое. Когда они начали взбираться наверх к нависшей над серым городом цитадели, он дернул Гариона за рукав.

— А конь? — спросил он. Гарион поглядел на него.

— Он в конюшне, Эрранд. Он рад будет тебя видеть.

Эрранд улыбнулся и кивнул.

— Он все так же разговаривает? — спросил Гарион у Дарника. — Так же односложно? Я думал — ну…

— Эрранд разговаривает нормально для своего возраста, — ответил Дарник, — но с тех пор, как мы покинули Долину, он только о жеребце и думает, а когда волнуется, то иногда начинает говорить, как раньше.

— Однако он умеет слушать, — добавила Полгара, — чего я не могу сказать о другом мальчике, когда тот был в его возрасте.

Гарион рассмеялся.

— Неужели со мной было очень трудно, тетя Пол?

— Нет, дорогой, совсем не трудно. Просто ты не умел слушать.

Когда они добрались до цитадели, их приветствовала королева Ривская, стоя в высоком арочном проеме парадных ворот. Сенедра была все такой же прекрасной, какой ее запомнил Эрранд. Ее медного цвета волосы были прихвачены на затылке золотыми гребнями, и по ее плечам струился пылающий каскад золотистых кудрей. Она была миниатюрного сложения, не намного выше Эрранда, но выглядела как настоящая королева — с головы до пят. Она с истинно королевской статью приветствовала их, обняв Белгарата и Дарника и поцеловав Полгару в щеку.

Сенедра протянула Эрранду обе руки, и он, взяв их в свои, заглянул в ее огромные зеленые глаза. В них он увидел некую преграду, едва заметный барьер, за которым она пыталась спрятаться от обиды. Сенедра привлекла мальчика к себе и поцеловала, и он еще более отчетливо почувствовал скованность, которую она, возможно, сама уже не осознавала. Когда она отстранила от его щеки свои мягкие губы, Эрранд еще раз посмотрел ей в глаза, наполнив свой взгляд всей любовью, надеждой и состраданием, которые он испытывал к ней. Вдруг ее губы задрожали, к глазам подступили слезы, и с душераздирающим криком Сенедра раскинула руки и сделала два нетвердых шага вперед.

— Полгара, дорогая! — вскричала она.

Полгара нежно обняла рыдающую маленькую королеву и прижала ее к своей груди. При этом она взглянула прямо в глаза Эрранду и вопросительно подняла бровь. Эрранд кивнул ей в ответ.

— Так, так, — сказал Белгарат, слегка смущенный внезапным порывом Сенедры. Почесав бороду, он оглядел внутренний двор цитадели и широкую гранитную лестницу, ведущую наверх к тяжелой двери. — У тебя есть под рукой что-нибудь выпить? — спросил он Гариона.

Полгара, продолжая обнимать плачущую Сенедру, смерила его взглядом.

— Не рановато ли, отец? — спросила она.

— Да нет, не думаю, — смиренно ответил он. — Эль помогает успокоить желудок после прогулки по морю.

— У тебя всегда находится какое-нибудь оправдание, отец.

— Да, как правило, я что-нибудь придумываю.

Эрранд провел вторую половину дня в королевском конном манеже. Гнедой жеребенок успел за это время превратиться в молодого жеребца. Мышцы перекатывались под его лоснящейся темной шкурой, когда он бегал по двору. Единственное белое пятно на его плече ослепительно сверкало под ярким солнцем.

Конь каким-то образом почувствовал, что приедет Эрранд, и все утро был возбужден и не находил себе места. Конюх предупредил об этом Эрранда.

— Будь с ним поосторожней, — сказал он. — Он сегодня что-то расшалился.

— Все будет хорошо, — успокоил его Эрранд, открывая щеколду двери, ведущей в конюшню.

— Я бы на твоем месте… — начал было конюх, пытаясь остановить мальчика, но Эрранд уже подошел к деннику, в котором, стоял большеглазый жеребец.

Конь всхрапнул и беспокойно затопал копытами по крытому соломой полу. Остановившись, он стоял дрожа, пока Эрранд, протянув руку, не дотронулся до его склоненной шеи. Конь сразу же узнал мальчика. Эрранд шире раскрыл дверь денника и спокойно вывел из конюшни жеребца, уткнувшегося мордой в его плечо. Конюх проводил парочку удивленным взглядом.

Пока им нужно было просто побыть вместе для того, чтобы прочувствовать связь между ними, существовавшую еще до того, как они встретились, и даже до того, как они родились. Пока им этого было достаточно.

Когда горизонт начал окрашиваться багряным закатом, Эрранд покормил коня, пообещал обязательно прийти на следующий день и вернулся в цитадель к своим друзьям. Он застал их сидящими в обеденном зале с низкими потолками. Это помещение было меньше главного большого банкетного зала и гораздо уютнее. Возможно, ни одно другое помещение в этой мрачной крепости не могло похвастаться столь домашней атмосферой.

— Ты хорошо провел день? — спросила его Полгара.

Эрранд кивнул.

— А конь рад был тебя видеть?

— Да.

— А теперь ты, наверное, проголодался?

— Ну чуть-чуть. — Он оглядел комнату, заметив, что в ней нет королевы Ривской. — А где Сенедра? — спросил он.

— Она немного устала, — отвечала Полгара. — Мы с ней сегодня долго беседовали.

Эрранд понимающе взглянул на нее. Затем снова огляделся.

— Я и вправду голоден, — сказал он ей. Полгара залилась мелодичным гортанным смехом.

— Все мальчишки одинаковы, — сказала она.

— А ты бы хотела, чтобы мы были разными? — спросил ее Гарион.

— Нет, — ответила она, — конечно нет.

Ранним утром следующего дня Полгара и Эрранд грелись у огня в комнате, которая всегда отводилась ей. Полгара сидела на стуле с высокой спинкой, а рядом с ней на маленьком столике стояла чашка ароматного чая. На ней был темно-синий бархатный халат, а в руках большой гребень из слоновой кости. Эрранд сидел напротив на обитой ковровой тканью табуретке и послушно выносил утренний ритуал. На то, чтобы вымыть лицо, уши и шею, много времени не требовалось, но почему-то причесывание всегда занимало не меньше четверти часа. Сам Эрранд был непритязателен к тому, как у него лежат волосы, лишь бы они не лезли в глаза. Но Полгаре, похоже, доставляло массу удовольствия проводить гребнем по его мягким светло-русым кудрям. Иногда в разное время дня мальчик замечал, как в ее глазах появлялась характерная мягкость, а ее пальцы непроизвольно тянулись к расческе, и тогда он твердо знал, что если немедленно не найдет себе какого-нибудь занятия, то она без лишних слов посадит его на стул и займется его волосами.

В дверь осторожно постучали.

— Да, Гарион, — отозвалась она.

— Надеюсь, что я не слишком рано, тетушка Пол. Можно войти?

— Конечно, милый.

На Гарионе был голубой костюм с камзолом и мягкие кожаные туфли. Эрранд заметил, что, будь его воля, молодой король Ривский всегда бы надевал голубое.

— Доброе утро, милый, — приветствовала его Полгара, продолжая возиться с гребнем.

— Доброе утро, тетушка Пол, — сказал Гарион. Он посмотрел на мальчика, ерзавшего на табуретке. — Доброе утро, Эрранд, — торжественно произнес он.

— Белгарион, — кивнул в ответ Эрранд.

— Держи голову прямо, Эрранд, — тихо сказала Полгара. — Хочешь чаю? — спросила она Гариона.

— Нет, спасибо. — Король Ривы придвинул еще один стул и уселся напротив нее. — А где Дарник? — поинтересовался он.

— Прогуливается по крепостным стенам, — ответила Полгара. — Дарник любит гулять на восходе солнца.

— Да, — улыбнулся Гарион. — Я помню это еще с фермы Фалдора. Все в порядке? Я имею в виду комнаты.

— Я всегда себя хорошо чувствую в Риве, — сказала она. — До недавнего времени это место было для меня самым похожим на постоянный дом. — Она с довольным видом оглядела темно-малиновую бархатную драпировку и темную кожаную обивку на стульях и умиротворенно вздохнула.

— Ведь эти комнаты уже давно твои, верно?

— Да. Белдаран отвела их для меня после того, как они с Железной Хваткой поженились.

— Каким он был?

— Железная Хватка? Очень высоким, почти такого же роста, как и его отец, и невероятно сильным. — Она снова принялась за волосы Эрранда.

— Он был таким же высоким, как Бэрак?

— Выше, но не такой плотный. Сам король Черек Медвежьи Плечи был семи футов ростом, и все его сыновья были очень крупными мужчинами. Драс Бычья Шея был как ствол дерева. Он заслонял собой небо. Железная Хватка был тоньше, его отличали всклокоченная черная борода и пронизывающий взгляд голубых глаз. К тому времени, когда они с Белдаран поженились, его борода и волосы уже были тронуты сединой; но несмотря на это, мы все чувствовали что от него исходит какая-то детская невинность. Та же невинность, которая исходит от Эрранда.

— Ты его, по-видимому, очень хорошо помнишь. Для меня он всегда останется человеком-легендой. Все слышали о его подвигах, но мы не знаем, каким он был на самом деле.

— Нет ничего удивительного в том, что я знаю его лучше других. Ведь я чуть было не вышла за него замуж.

— За Железную Хватку?

— Алдур приказал отцу отдать одну из своих дочерей за Ривского короля. Отцу нужно было выбирать между Белдаран и мной. По-моему, Старый Волк сделал правильный выбор, но с тех пор у меня к Железной Хватке особое отношение. — Она вздохнула и печально улыбнулась. — Не думаю, что стала бы ему хорошей женой, — сказала она. — Моя сестра Белдаран была нежной, мягкой и очень красивой. А мне не хватало ни мягкости, ни привлекательности.

— Но ты же самая прекрасная женщина на свете, тетушка Пол, — быстро возразил Гарион.

— Спасибо тебе за эти слова, Гарион, но в семнадцать лет вряд ли меня можно было назвать хорошенькой. Я была слишком высокой и боевой. Я постоянно ходила с разбитыми коленками и перепачканным лицом. Твой дед никогда особенно не заботился о том, как выглядит его дочь. Иногда в течение месяца к моим волосам не прикасался гребень. Мне ужасно не нравились мои волосы. У Белдаран они были мягкие и золотистые, а мои — как лошадиная грива, и потом эта ужасная белая прядь. — Она рассеянно коснулась гребнем белого локона над левой бровью.

— А как она появилась? — с любопытством спросил он.

— Твой дед дотронулся до меня рукой, когда впервые увидел, — тогда я была еще младенцем. И прядь мгновенно побелела. У нас у всех свои отметины. У тебя пятно на ладони, у меня эта белая прядь, у твоего деда пятно прямо над сердцем. У всех они в разных местах, но обозначают одно и то же.

— Что они обозначают?

— Они показывают, кто мы такие. — Она развернула Эрранда и посмотрела на него, поджав губы. Затем легко коснулась завитков у него за ушами. — Ну вот, как я говорила, в молодости я была дикой и своенравной и вовсе не хорошенькой. Долина Алдура не очень подходящее место для девочки, а старые колдуны, каждый со своими причудами, вряд ли могут заменить мать. Они даже не понимают, что от них требуется. Помнишь то большое старое дерево посреди Долины?

Гарион кивнул.

— Однажды я забралась на него и просидела там две недели, прежде чем кто-то заметил, что я давно не путаюсь под ногами. От этого девочка чувствует себя покинутой и нелюбимой.

— А как ты наконец выяснила, что ты действительно прекрасна? Она улыбнулась.

— Это уже другая история, дружок. — Она посмотрела ему прямо в лицо. — Ну что, может, мы перестанем ходить вокруг да около?

— Ты о чем?

— Да это твое письмо про вас с Сенедрой.

— Ах, вот что. Я, наверное, не должен был тебя этим беспокоить, тетушка Пол. В конце концов, это моя проблема. — Он смущенно отвел глаза.

— Гарион, — твердо сказала она, — в нашей семье нет такого понятия, как личная проблема. Пора бы тебе уже это знать. Что же все-таки у вас не получатся с Сенедрой?

— Ничего не получается, тетушка Пол, — в отчаянии произнес он. — Ведь я очень занят государственными делами, а она хочет, чтобы я проводил с ней каждую минуту, как раньше. Теперь мы целыми днями друг друга не видим. Мы больше не спим в одной постели и… — Он вдруг вспомнил про Эрранда и неловко кашлянул.

— Ну что, — обратилась Полгара к Эрранду, словно ничего не произошло, — по-моему, ты уже прилично выглядишь. Давай-ка ты наденешь свой коричневый шерстяной плащ и пойдешь разыщешь Дарника. А потом вы вдвоем можете пойти в конюшню и навестить жеребца.

— Хорошо, Полгара, — согласился Эрранд и, соскользнув с табуретки, пошел за плащом.

— Он очень милый мальчик, правда? — обратился Гарион к Полгаре.

— Как правило, да, — ответила та. — Правда, он почему-то считает, что жизнь проходит зря, если ему не доводится пару раз в месяц свалиться в воду.

Эрранд поцеловал Полгару и направился к двери.

— Скажи Дарнику, что я разрешила вам сегодня утром поразвлекаться, — сказала она ему и в упор посмотрела на Гариона. — Сдается мне, что я буду сильно занята.

— Хорошо, — сказал Эрранд и вышел в коридор.

Он лишь на мгновение задумался о проблеме, из-за которой Гарион и Сенедра были столь несчастны. Полгара взяла дело в свои руки, и Эрранд знал, что она все уладит. Сама проблема была пустячная, но она каким-то образом разрослась до чудовищных размеров. Эрранд знал, что малейшее непонимание может иногда терзать, как скрытая рана, а слова, сказанные в спешке и сгоряча, жгут словно раскаленные угли. Он также знал, что Гарион и Сенедра очень любят друг друга. Если они оба это осознают, то от нынешнего раздора не останется и следа.

Коридоры в ривской цитадели освещали факелы, просунутые в железные кольца, которые крепились к каменным стенам. Эрранд прошел по широкому переходу, ведущему к восточной части крепости. Там он остановился и выглянул в одно из узких окон, пропускавших узкую полоску серо-стального света. Цитадель возвышалась над всем городом, и утренний туман все еще окутывал каменные здания и узкие, мощенные брусчаткой улочки. Здесь и там мерцали освещенные окна. Над островным королевством витал свежий солоноватый запах моря. Древние камни цитадели словно до сих пор источали дух одиночества и заброшенности, который охватил воинов из свиты Ривы Железной Хватки, когда они впервые увидели этот мрачный, открытый непогодам скалистый остров, поднимавшийся из свинцового моря. Эти камни также хранили суровое чувство долга, заставившее риванцев заселить этот город и эту крепость, навсегда защитившую Шар Алдура.

Поднявшись вверх по ступеням, Эрранд увидел Дарника, который стоял у стены и глядел сквозь бойницу на Море Ветров, бесконечно катящее свои волны к скалистому берегу, который они лизали своими длинными языками.

— Значит, она закончила тебя причесывать, — заметил Дарник. Эрранд кивнул.

— Да, наконец-то, — процедил он сквозь зубы. — Мне мало не показалось.

Дарник расхохотался.

— Нам ведь с тобой не трудно смириться кое с чем, если ей это нравится, правда?

— Да, — согласился Эрранд. — Она сейчас беседует с Белгарионом. По-моему, она хочет, чтобы мы не приходили, пока они там не наговорятся.

Дарник кивнул:

— Да, так будет лучше всего. Пол и Гарион очень близкие друг другу люди. Наедине он расскажет ей то, чего никогда не сказал бы при нас. Надеюсь, она поможет ему выяснить отношения с Сенедрой.

— Полгара все уладит, — заверил его Эрранд.

Откуда-то из высокогорной долины, где утреннее солнце уже коснулось своими лучами изумрудной травы, послышалась песня пастушки, созывающей стадо. Ее чистый, живой голос звучал как пение птиц.

— Вот такой должна быть любовь, — задумчиво произнес Дарник. — Простой, бесхитростной и чистой, как голос этой девочки.

— Послушай, Дарник, — прервал его размышления Эрранд. — Полгара разрешила нам пойти к жеребцу, когда ты закончишь свою прогулку.

— Я — за, — живо отозвался кузнец, — а по дороге неплохо было бы зайти на кухню и немного подкрепиться.

— Да, отличная мысль, — сказал Эрранд.

Все складывалось прекрасно. Светило теплое яркое солнце, и конь резвился в манеже, как неразумный щенок.

— Король не разрешает на нем ездить, — сказал Дарнику один из конюхов. — Его еще даже не приучали к узде. Его величество однажды говорил о том, что это совершенно особенный конь — вот уж чего я совсем не понимаю. Конь, он конь и есть, верно?

— Это связано с тем, что произошло, когда он появился на свет, — попытался объяснить Дарник.

— Они все рождаются одинаковыми, — возразил конюх.

— Чтобы понять это, нужно было присутствовать при рождении этого жеребенка, — ответил Дарник.

Вечером за ужином Гарион и Сенедра как-то странно поглядывали друг на друга через стол, а на губах Полгары играла загадочная улыбка.

Когда трапеза подошла к концу, Гарион потянулся и деланно зевнул.

— Я сегодня что-то очень устал, — сказал он. — Вы можете здесь еще посидеть, если хотите, а я пошел спать.

— Конечно, Гарион, — сказала Полгара.

Он поднялся, и Эрранд почувствовал исходящее от него волнение. С напускной небрежностью он обратился к Сенедре.

— Идешь, дорогая? — спросил он, выражая этими двумя словами предложение помириться.

Сенедра взглянула на него с бесконечной нежностью во взгляде.

— Да, Гарион, — сказала она, вспыхнув нежно-розовым румянцем. — Пожалуй, да. Я тоже очень устала.

— Спокойной ночи, дети, — с теплотой в голосе произнесла Полгара, — приятного вам сна.

— Что ты им сказала? — спросил дочь Белгарат, после того как королевская чета рука об руку покинула зал.

— Много чего, отец, — самодовольно ответила она.

— Кто-то из них совершил чудо, — сказал он. — Дарник, будь добр, налей-ка мне полную. — Он протянул Дарнику, сидевшему рядом с бочонком, пустую кружку.

Полгара была так довольна своим успехом, что даже воздержалась от язвительных высказываний по этому поводу.

Было уже далеко за полночь, когда Эрранд проснулся от легкого толчка.

— Ну и крепко же ты спишь, — произнес голос, доносившийся, казалось, из глубины его сознания.

— Мне снился сон, — ответил Эрранд.

— Понятно, — сухо произнес голос. — Одевайся. Ты должен пойти в Тронный зал.

Эрранд послушно выбрался из постели, натянул тунику и засунул ноги в короткие сендарийские сапожки из мягкой кожи.

— Только тихо, — приказал голос. — Не разбуди Полгару и Дарника.

Эрранд тихо вышел из комнаты и прошел по длинным пустым коридорам к просторному Тронному залу, где три года назад он вложил в руку Гариона Шар Алдура, навсегда изменив жизнь молодого человека.

Эрранд потянул на себя тяжелую дверь, она слегка скрипнула, и из-за нее послышался голос:

— Кто там?

— Это я, Белгарион, — ответил Эрранд.

Огромный зал был освещен мягким голубым сиянием, которое излучал Шар Алдура, покоившийся на рукояти огромного Ривского меча, который висел над троном острием вниз.

— Что ты здесь делаешь в такой час, Эрранд? — спросил его Гарион. Король Ривский сидел, развалившись на троне, перекинув ногу через подлокотник.

— Мне приказали прийти сюда, — ответил Эрранд.

Гарион удивленно уставился на него.

— Приказали? Кто приказал?

— Ты знаешь кто, — сказал Эрранд, войдя в зал и закрыв за собой дверь. — Он.

Гарион заморгал.

— Он с тобой тоже говорит?

— Сегодня в первый раз. Хотя я знал, что когда-нибудь это произойдет.

— Если он никогда не… — Гарион не договорил и, пораженный, поднял глаза к Шару.

Мягкое голубое свечение камня внезапно сменилось на густой темно-красный свет. Эрранд отчетливо услышал странный звук. Когда он носил Шар, у него в ушах постоянно звучал хрустальный звон его песни, но теперь в этом звоне появился безобразный металлический скрежет, словно камень наткнулся на что-то или на кого-то и пришел в ярость.

— Берегитесь! — Они оба отчетливо услышали голос, не запомнить который было невозможно. — Берегитесь Зандрамас!