"Собачий принц" - читать интересную книгу автора (Эллиот Кейт)

МУЗЫКА ВОЙНЫ

Он почуял приближение грозы еще до того, как донеслось первое громыхание. Собаки беспокойно зашевелились и вцепились в него, он резко отшвырнул их. Твари завизжали и покорно улеглись у его ног.

Бладхарт Кровавое Сердце, казалось, не слышал надвигающейся грозы. Вождь Эйка сидел на своем троне, за пределами досягаемости своего пленника, и перебирал кости человеческих рук и ног, тщательно очищенные от мяса. Отбросив лишние, он отпилил утолщенные концы полудюжины отобранных костей разной длины и толщины. Затем острой палочкой очистил кости от находившегося внутри костного мозга. После этого он вооружился резцом и стал проделывать в костях дырочки. Все это происходило в тишине, нарушаемой лишь шумом обсидиановой пилы и сверла, вращаемого между ладонями, поскребыванием деревянной палочки и его хриплым дыханием.

В другом конце зала старый жрец, притулившийся на холодных мраморных плитах, бросал на пол кости человеческих пальцев и затем внимательно изучал получавшиеся из них рисунки. Снаружи, на ступенях собора, солдаты Эйка играли в какую-то игру, для которой им понадобился череп в мешке. Вдали уже слышались раскаты грома, река Везер пела свою песню.

Собаки разбредались по залу и, найдя укромный угол, быстро расправлялись с найденными где-то поблизости костями. Некоторые приносили ему часть добычи, которую клали к его ногам. Видит Бог, он был голоден все это время, но никогда о нем не скажут, что он опустился до пожирания человечины!

Он боролся с подступавшим отчаянием. Оно накатывало волнами, порожденное заклятием Кровавого Сердца, крепче железа приковавшего его к алтарю. Какая-то непонятная сила вдруг овладела им, он задремал и в припадке ярости замолотил цепями по мраморному полу, его руки сплошь покрылись кровоточащими ссадинами, но он смог даже немного ослабить оковы.

Кровь закапала на бледный мрамор пола, расплываясь маленькими розетками отчаяния по холодному камню, собаки, почувствовав его слабость, начали ворчать. Он опомнился, прикрикнул на собак и поднял глаза.

Оскалив зубы, Кровавое Сердце ухмыльнулся со своего трона.

— Собачий Принц, — сказал он. Голос его напоминал щебет птиц под сводами собора. — Сделать из твоих костей флейту, когда околеешь?

— Тебе не убить меня! — хрипло ответил он. Иногда это были единственные слова, которые он помнил и был в состоянии произнести.

Но Кровавое Сердце уже не слушал. Вождь Эйка поднимал одну за другой белые гладкие трубки к губам, проверяя их звучание. Каждая издавала слабый звук. Хватая трубки одну за другой, он исполнил рваную, варварскую мелодию. Тут наконец сверкнула молния, вспыхнувшая в громадных окнах собора, ударил над головою гром, и солдаты Эйка громко засмеялись разразившемуся ливню, продолжая свою игру.

— Два месяца! — Король Генрих нервно ходил из угла в угол. Моросящий дождь частыми каплями падал с краев навеса, сквозь отверстия тента просачивались струйки воды. — Я потратил два месяца на этих упрямых идиотов, варренских лордов! Мы уже могли бы выступить против Гента.

Лиат спряталась под повозкой. Перед ночной вахтой она могла вздремнуть. Хвала Владычице, дождь не пропитал почву. Девушка наблюдала, как советники Генриха толклись вокруг него, стараясь успокоить.

— Вы не могли оставить за собой Варре, ваше величество. — Голос его любимого священника, сестры Росвиты, был, как всегда, спокоен. — Вы поступили совершенно правильно, иначе и нельзя было поступить. Вы справедливо гневаетесь на Эйка, и, когда придет время, они испытают на себе ваш гнев.

— Никогда не придет это время! — Генриха охватил один из редких приступов ипохондрии. Из своего убежища Лиат видела только ноги, иногда нижнюю часть тел присутствующих, и, хотя каждый узнал бы Генриха по поясу с отчеканенными и расписанными гербами шести герцогств, правители которых признавали его своим правящим королем, в этот день его можно было узнать и по исходящей от него раздражительности. Король ни секунды не оставался на одном месте. — Пять осад за последних два месяца!

— Но ни одна не длилась более пяти дней, — с неудовольствием заметила маркграфиня Джудит. — Ни один из этих варренских «храбрецов» не рвался в бой, зная о поражении леди Сабелы.

— Ваше величество! — В разговор вступил Гельмут Виллам. Все присутствующие замолкли, почтительно внимая словам старого воина, о чьих боевых подвигах ходили легенды. — Как только леди Сванхильда покорится, мы сможем повернуть на восток. Вы выслали своих «орлов» к вендарским герцогам и дворянам, вы подняли тревогу. Но нельзя забывать, что после битвы под Касселем вам не хватит сил, чтобы атаковать Эйка в Генте. Потребуется время на создание новой армии.

— Черт бы взял эту Сабелу, — буркнул Генрих. — Я был с нею слишком мягок.

— Она наша сестра, Генрих, — тихо напомнила епископ Констанция. Лишь одна из младших сестер короля могла осмелиться это сказать.

— Сводная сестра, — пробормотал король и остановился.

— Она находится под моим надзором в Отуне, я туда скоро вернусь. Она не представляет опасности, — добавила Констанция, которая, несмотря на свою молодость, пользовалась огромным авторитетом. Генрих согласно кивнул.

Они заговорили об осаде, начавшейся вчера вечером, потом переключились на обсуждение давно лелеемого марша на Вендар: предполагали пойти на восток через Арконию.

Дождь прекратился. Лиат выползла из-под повозки, прицепила меч и, закинув на плечо переметные мешки и колчан со стрелами, отправилась на охоту. С едой в последние несколько недель было туго. К обычным трудностям со снабжением действующей армии добавлялись сезонные неприятности, урожай в этом году еще не был собран. Не помогало и то, что они проходили через земли, враждебные королю. Хотя прежнее королевство Варре по праву принадлежало теперь королю Генриху, число строптивых лордов и колеблющихся церковных лидеров Варре поражало даже Лиат, давно смирившуюся с ролью изгоя.

Но, несмотря на трудности, она была довольна своим положением. Голод ей не грозил, навес и повозка, служившие отличным укрытием, всегда были в ее распоряжении. Она была свободна. Этого достаточно.

Лагерь расположился рваным полумесяцем вокруг деревянного палисада, наружного кольца защитных сооружений крепости леди Сванхильды. Две осадные машины и три баллисты были установлены недалеко от осаждаемых стен, на расстоянии полета стрелы. Спешно вырытые траншеи защищали их фланги, люди, обслуживающие машины, прятались за передвижными щитами. По обе стороны от щитов торчали колья, чтобы уберечь лагерь от атак кавалерии. Первая линия палаток, перепачканных размокшей почвой и прогибавшихся под тяжестью скопившейся на брезенте дождевой воды, выстроилась почти сразу за кольями, палатки придворных и короля стояли дальше, почти под деревьями. Телеги и палатки были разбросаны по всему лагерю на расстоянии друг от друга, поскольку король Генрих боялся вытоптать поля зреющих злаков: нужно было чем-то кормить людей.

Тут и там виднелись палатки маркитантов, бойко шла торговля товарами из близлежащих деревень. Это место больше походило на беспорядочную сельскую ярмарку, чем на военный лагерь.

В Аретузе четкий порядок маршей соответствовал такой же строгой организации лагеря, где все палатки располагались определенным образом по отношению к штабу императора.

В Андалле шатру калифа отводился затянутый яркими тканями компаунд, окруженный щитами. Оттуда калиф командовал войском.

Она вспоминала ужасный переход через пустыню к западу от Картиакона, воинов, одежда которых по цвету не отличалась от песка. Солдаты передвигались со скоростью ветра, внезапно меняя направление удара. Она, ее Па и еще дюжина выживших после перехода — все, что осталось от огромного каравана, с которым они отправились в путь. Она была совсем маленькой и не понимала, почему к концу этого страшного путешествия в ответ на просьбу о еде отец только смущенно отводил глаза.

Девушку остановил соблазнительный запах жареной свинины, которую поворачивала над огнем приземистая женщина. Лиат поймала на себе ее внимательный взгляд.

— Деньги? — спросила она с протяжным варренским акцентом. — Что-нибудь на обмен?

Лиат пожала плечами и собралась двинуться дальше. У нее не было ничего, кроме статуса «Королевского орла».

— Стой, друг! — Возле нее остановился небрежно одетый «лев». На его лице играла дружелюбная улыбка. — Не торопись расставаться с этой милой дамой. Мы служим королю, и кормить нас — ее святая обязанность.

Женщина плюнула на землю:

— Если я скормлю слугам короля все, что имею, за просто так, то мои собственные дети помрут с голоду.

— Ты пришла сюда, чтобы выжать из нас пару-другую монет, добрая женщина, — сказал «лев», смеясь, — так что не жалуйся, если придется накормить тех, у кого нет ни гроша. Ведь мы здесь только потому, что ваши варренские лорды бунтуют против короля. Иначе мы были бы лишены счастья вас лицезреть.

Женщина невольно улыбнулась льстивому обороту речи, но не перестала спорить:

— Я не виновата в том, что дворяне бунтуют. Кроме того, это не леди Сванхильда последовала за сестрой короля, а ее безрассудный старший сын, лорд Чарльз. Бедная женщина. Все ее дети — сыновья, и она их слишком любит.

— У моей матери тоже только сыновья, — возразил «лев», — но ни один из нас не дал ей повода стыдиться за своих детей. Ладно, ладно, добрая женщина, дай этому славному «Королевскому орлу» поесть.

Ворча под нос, женщина отрезала шмат свинины и насадила его на прут. «Лев» протянул Лиат лепешку, испеченную из муки грубого помола с сушеными ягодами, их обычную пищу. Лепешка была еще теплой.

— Спасибо, — сказала она и, так как ей нечем больше было ответить на проявленную к ней доброту, назвала себя: — Меня зовут Лиат.

— А меня — Тайадболд. Ты — «орел» из Гента. Мы тебя запомнили. Те из нас, кто служит королю, не имея влиятельной дворянской родни, — он ухмыльнулся; у него была густая шапка рыжих волос, на кончике уха виднелся белый рубец, — должны следить друг за другом. Может, выпьешь с нами? Немногочисленные палатки «львов» стояли рядом с королевской. Первый король Генрих создал десять центурий «львов». Сейчас пять из них служили в восточном приграничье, защищая рынки и форты от вторжений варваров. Два знамени «львов» развевались в лагере, указывая на две центурии, сопровождающие короля. Лиат вспомнила, что из двух сотен «львов», считая и тех, кто сейчас стоял на посту, после последней битвы с леди Сабелой в живых осталось чуть больше шестидесяти.

— К сожалению, не могу, — отказалась она. Девушке не нравилось проводить время в пустой болтовне с солдатами или с кем бы то ни было еще. Другие «орлы» замечали ее отчужденность и говорили ей об этом. Будучи по природе своей личностями независимыми, они не стеснялись прямо выражать свои мысли. — Я заступаю на вахту в ночь.

«Лев» кивнул, прощаясь с нею.

Из-за деревьев доносилось мычание и блеяние животных, которых стремились держать подальше от соблазнительных посевов. Несколько солдат понуро сидели в стороне под охраной людей короля. Эти солдаты были насильно взяты в армию Генриха от упорствующих варренских лордов, которые сбежали после поражения Сабелы и теперь надеялись, что король про них забудет. С ними соседствовали группы молодых дворян из разных концов королевства и их наиболее безрассудных сестер со своими свитами. Некоторые из них были заложниками, другие прибыли в надежде обрести славу и богатую добычу в походе на Гент. Кое-кто из них был хорошо вооружен, но в общем армия Генриха потеряла значительную часть своей былой мощи.

Доев остатки свинины, Лиат вернулась к королевскому тенту. Король улегся спать, его благородные друзья разошлись по своим палаткам.

Хатуи вручила ей мех с элем.

— Пригодится, — сказала она. — Если мы завтра не возьмем этот проклятый город, придется пить воду. А теперь я пошла спать.

Как любимый «орел» короля, она спала в королевской палатке, при входе, с личными слугами Генриха.

Лиат часто дежурила в ночном дозоре, потому что хорошо видела в темноте. Ей нравилась ночная вахта: в это время девушка наконец могла остаться наедине со своими мыслями, хотя нередко мысли эти были невеселыми.

Гент.

Она старалась не думать о Генте и о том, что там произошло. Иногда ей снились ужасные собаки Эйка. Лучше всего было, по возможности, не спать по ночам.

Небо закрыли тучи, звезд видно не было. Она погрузилась в воспоминания. Только оставшись ночью одна, освободившись от Хью и от внимания Вулфера, она осмеливалась углубиться в мысли о своем городе.

Город расположен на холме. Этот холм возвышается на острове. Семь стен окружают город, в каждой из стен есть ворота. Вверху, на плато, возвышается над городом башня.

Она начинает путешествие по городу, входя в него через третьи ворота, увенчанные Чашей Беспредельных Вод. Она входит в четвертый дом по левой стороне, вступая в него через Роговую арку.

Здесь находится ее воспоминание о Снах Артемизии. Она проходит первый зал и оказывается во второй комнате, берет первую книгу, находит в ней вторую главу. Почему ей все время снятся собаки Эйка? Эти сны о чем-то предупреждают? Или это просто воспоминание о том ужасном последнем дне в Генте?

Артемизия не дает ей покоя. Она рассматривает символы на стенах комнаты. Каждый из них является ключом к определенным словам в книге.

«Да будет тебе известно, что, если ты хочешь истолковать свой сон, ты должна помнить его от начала до конца, в противном случае сон нельзя будет объяснить. Лишь полностью запомнив сон, ты сможешь изведать цель, к которой он направляет тебя»:

Но никогда еще ей не удавалось запомнить свой сон целиком. Ей врезались в память только взбесившиеся собаки, пожирающие трупы среди бледных надгробий в подземелье Гентского собора.

Ветер зашелестел в деревьях. Она встряхнулась и сдвинулась с места. Колени затекли от длительной неподвижности. Около осадных машин виднелись огни нескольких костров. Сновали фигуры воинов: происходила смена караула. Она увидела, что кто-то нагнулся и добавил топлива в огонь, отступив затем в темноту. Заморосил дождь, но вскоре прекратился, уступив место подавляющей ночной тишине, скорее душной, чем жаркой. Из палатки выскочил слуга, помочился и, сонно покачиваясь, нырнул обратно.

Облака начали медленно рассеиваться, из разрывов между ними выглянули звезды, время от времени можно было увидеть целиком созвездия. Ненадолго показался и тут же скрылся убывающий месяц. Колесо небес поворачивалось к зиме. Уже появлялись созвездия, которые можно видеть на небе вечерами в конце осени и ранней зимой.

Первые отблески солнечного света окрасили палатки и стены палисада в грязно-серый, с неба уже исчезали самые бледные из звезд.

Человеческий силуэт промелькнул возле осадных машин, спеша вдоль стены из щитов. Один из костров погас. Она вздрогнула и сразу же увидела полдюжины неясных фигур, перелезающих через щиты.

Рейдеры из крепости.

— Хатуи! — крикнула она, выхватив меч, и бросилась вниз по склону с криком «Тревога!».

Прозвучал горн, раздались крики:

— К оружию! К оружию!

Рядом с ней возникли фигуры солдат, бегущих в том же направлении, на защиту передовой линии. Внизу кто-то вскрикнул от боли. Зазвенела сталь, послышались удары мечей о щиты. У основания самой левой осадной машины вспыхнуло пламя. Там закипела схватка. Одни старались сбить пламя и отбросить нападавших, другие пытались раздуть огонь.

Горизонт засветился зарей. Как бы в ответ прозвучавшему над лагерем призыву к оружию, распахнулись ворота крепости, более двух десятков всадников с копьями, на которых болтались флажки, вырвались наружу и устремились к осадным машинам.

Лиат видела их приближение, слышала голоса, слышала горны из лагеря короля, но у нее было более важное дело.

Рейдеры превратили одну из баллист в пылающий факел при помощи жидкой смолы, которую нельзя было потушить ни водой, ни одеялами. Одинокий «лев» — она узнала его только по накидке с эмблемой — защищал баллисту от троих нападавших рейдеров, сдерживая их при помощи факела и меча. Еще один рейдер уже валялся у его ног с отсеченной головой. Они пока не прижали его к баллисте, но это было делом времени.

«"Орлы" не сражаются, „орлы“ наблюдают», — не уставала повторять Хатуи. Но без ее помощи он сейчас погибнет.

Девушка рванулась вперед, отразив удар, и заняла место слева от него. «Лев» приветствовал ее невнятным «добрутром», она заметила его улыбку, не сообразующуюся с серьезностью положения.

Рейдеры замешкались, увидев, что противников неожиданно стало вдвое больше. Она сделала ложный выпад, тем временем «лев» повернулся, и она заметила его рассеченную щеку, которая была причиной странной гримасы на его лице. Изуродованное лицо воина отвлекло ее. Один из рейдеров попытался атаковать ее слева. Она увернулась и приняла удар на перекрестие рукояти меча, но сила удара заставила ее упасть на колени. Она напряглась, стараясь не дать свалить себя с ног. Раненый «лев» ткнул факелом в лицо нападавшему, на мгновение ошеломив его, и тут рядом появились еще два «льва».

Один из них был Тайадболд. Она узнала его по рыжей шевелюре. Надеть шлем воин не успел. Он погрузил меч по самую рукоять в живот нападавшего на нее рейдера и на миг застыл над нею, обнявшись со своей жертвой, меч выпал из руки поверженного рейдера. Тайадболд не выпускал его еще некоторое время, пока не убедился, что тот больше не способен двигаться. Тогда он отступил, роняя мертвого рейдера и вытаскивая из него меч.

Лиат откатилась от падающего на нее тела и вскочила на ноги. Два оставшихся рейдера уже убегали, но недостаточно быстро. Сраженные почти одновременно, они вскрикнули, упали и затихли.

Раненый «лев» начал сбивать пламя с баллисты. Кровь капала на его накидку.

— Назад! — крикнул Тайадболд. — К лагерю короля!

Под низкий звук рога на них надвигалась группа всадников. Увлеченные борьбой за осадные машины, они не заметили, что колья палисада, защищавшего фланги, частично выдернуты и срезаны, освобождая дорогу вражеской коннице. Выставив копья вперед, всадники атаковали.

— Нас слишком мало для отражения атаки! — кричал Тайадболд. — «Орел», назад!

Она послушалась, и ряды сомкнулись перед ней: среди остальных солдат, которые добивали пеших рейдеров и занимали позицию, чтобы встретить тяжелую кавалерию, у нее одной не было ни кольчуги, ни панциря.

Раненый «лев» сумел вынести стрелы баллисты и теперь раздавал их товарищам.

— Хватайте! — кричал он глухим из-за поврежденной щеки голосом. — Это наш единственный шанс против кавалерии! «Орел»! Стреляй по мордам лошадей!

Люди двинулись к линии пикетов, оставляя осадные машины, к которым уже пробирались новые рейдеры, предвкушая легкую добычу.

— Король! — закричали голоса далеко позади. — Король скачет!

«Львы» и латники втыкали копья и длинные мощные стрелы баллист тыльными концами в землю, готовясь встретить всадников. Лиат вложила меч в ножны, опустилась на колено и взяла в руки лук. В голове образовалась пустота. Она натянула тетиву, прицелилась и выстрелила, в занимавшейся заре потеряв летящую стрелу из виду. Грохот копыт заглушил все вокруг, она не слышала даже голосов «львов». В крепости позади нападающих было тихо, никто не следовал за атакующим лордом. Она выпустила вторую стрелу, третью.

Нападавшие приблизились к ним. Она заметила вышивку на накидке их лорда с изображением лебедя, его броню, мерцание шлема и белую ткань, покрывавшую лошадь. Он мощным прыжком оставил линию «львов» позади. Его свита последовала за ним, перескакивая через преграду или сминая солдат лошадьми. Одну лошадь защитникам удалось поразить копьем. Она упала, и кто-то из «львов» уже стаскивал всадника с седла.

Лиат развернулась и прицелилась в удалявшихся всадников, но не выстрелила, опасаясь попасть в людей короля, скакавших навстречу нападавшим. В лагере царил беспорядок.

Предводитель атакующих мало интересовался сновавшей по лагерю и пытавшейся задержать его пехотой. Во главе небольшой группы лорд направился к палатке короля, над которой развевался стяг: орел, дракон и лев, вышитые золотом. Попадавшиеся на пути разрозненные группы защитников они просто рассеивали.

Король Генрих не стал дожидаться своих лордов. В толстой стеганой куртке и стальном шлеме он поднялся в седло, сжал священное копье святой Перпетуи и устремился навстречу противнику всего с дюжиной всадников. Король скакал по небольшому узкому плацу, отделявшему палатки высшей знати от остального лагеря. Генрих пустил лошадь галопом и опустил копье. Другие, опасаясь за жизнь короля, попытались его остановить, но королевский скакун мчался вперед, словно ему передалась ярость его хозяина. Сейчас эти всадники испытают на себе королевский гнев.

С противоположной стороны плаца с группой своих людей приближался лорд. Минуя последнюю палатку, конь лорда зацепился правым копытом за крепежный канат. Палатка опрокинулась, лошадь повалилась на землю, увлекая за собой седока.

— Вставай! — Тайадболд одним рывком поставил Лиат на ноги. Несколько раненых стонали вокруг. Стащенный с лошади всадник был мертв.

Вместе с остальными она побежала вверх на холм.

Генриху некого было больше атаковать. Спутники поверженного лорда разбежались. Король приставил копье к груди лежащего. Лицо его было скрыто кольчужной сеткой, спускавшейся от наносника позолоченного шлема.

— Сдавайтесь! — крикнул король. Его голос послужил сигналом к окончанию схватки. Лорд не шевелился, его спутники были уже частью перебиты, частью разоружены и взяты в плен.

— Лиат! Ко мне!

Девушка, запыхавшись, подбежала к Хатуи и остановилась.

— «Орлы» не сражаются, — вполголоса проговорила Хатуи. — Они наблюдают. Но ты молодец!

Генрих не двигался, терпеливо дожидаясь, пока вокруг него не собрались все вендские лорды, среди которых был и престарелый вождь Виллам. Маркграфиня Джудит отдавала распоряжения: пленников разделили на группы, животных привязали, пожар потушили, хотя от двух баллист остались лишь кучки пепла.

Когда поднялось солнце, ворота крепости снова распахнулись, выпустив знатную даму верхом на лошади, попона которой была богато расшита золотом. Ее сопровождали два дьякона в белых одеяниях и два святых брата в бледно-коричневом — все без оружия. Из ворот доносились плач и причитания.

Генрих жестом приказал пропустить леди Сванхильду. Она приблизилась, спешилась с помощью одного из своих сопровождающих и преклонила колени перед королем.

— Умоляю вас, ваше величество, — произнесла она дрожащим голосом, — позвольте мне взглянуть, жив ли еще мой сын. Я прошу вас об оказании милости. Я не хотела этого. Мой сын всего лишь безрассудный юноша, который наслушался поэтов, воспевающих музыку войны.

— Было бы лучше, если бы вы появились двумя днями раньше, когда мы подошли к городу, — недовольно заметил король, но убрал копье.

Леди Сванхильда сняла шлем с лежавшего без движения воина. Ее внезапный вздох убедил всех, что случилось наихудшее. Молодой человек был мертв, хотя на теле его не было никаких ран. Он умер, ударившись о землю при падении с лошади. Его мать заплакала, но не потеряла достоинства.

— Его смерть не доставляет мне удовольствия, — сказал король хриплым от печали голосом. — Я тоже потерял любимого сына.

Она прижала руку к сердцу и устремила долгий взгляд на лицо мертвого юноши. Пожилая хрупкая женщина, она вынуждена была опереться на руку сопровождавшего ее монаха, чтобы подняться. Но выражение гордости не исчезло с ее лица, когда она посмотрела на возвышающегося над ней короля. Генрих, не спешиваясь, вручил свое священное копье сэру Гельмуту Вилламу.

— Он последовал за леди Сабелой, хотя я и отговаривала его, — печально сказала леди Сванхильда.

— А ваша верность королю? — строго обратилась к ней епископ Констанция, которая теперь, когда схватка закончилась, выдвинулась вперед.

— Ваша светлость, — леди Сванхильда склонила голову, отдавая дань уважения епископу, — мы склоняемся перед королем.

Маркграфиня Джудит фыркнула:

— Сейчас у вас просто нет выбора!

— Необходимость принуждает к тяжкому выбору, — признала леди Сванхильда без колебаний. — Я сделаю все, что мне прикажут.

— Оставьте ее, — вдруг сказал Генрих. — Прикажите накрыть нам ужин, леди Сванхильда. Вы заплатите выкуп, и завтра утром мы продолжим путь.Каков размер выкупа? — несколько вендских лордов хотели знать условия капитуляции противника.

— Мне нужны люди, лошади, снаряжение для взятия Гента, захваченного Эйка. Вы и остальные варренские лорды, которые выступили на стороне Сабелы, заплатите эту цену. Борьба с леди Сабелой стоила мне многих сил, и утраченную мощь моей армии вы и ваши союзники должны мне возместить.

Леди Сванхильда сама наливала королю вино и прислуживала ему во время трапезы. Ее дети обслуживали детей короля, двух маркграфов, епископа и еще нескольких особ, чье положение при дворе требовало проявить к ним особое внимание. Лиат, стоя с Хатуи за спиной короля, пыталась не замечать возмущенное бормотание своего желудка. Она могла рассчитывать на объедки с королевского стола.

Леди Таллия сидела, как обычно, рядом со своим дядей, королем. Юная принцесса едва прикоснулась к еде. Лиат удивлялась, как можно поддерживать жизненные силы, довольствуясь столь малым.

— Как видите, — Генрих обратился к леди Сванхильде, указывая на Таллию, — единственное дитя Сабелы путешествует со мной. — Он внимательно посмотрел на троих детей, прислуживавших за столом. Одна из них, девочка лет двенадцати, с бледным и заплаканным лицом, как наследница своей тети, обслуживала детей короля — Теофану и Эккехарда. Сыновья леди Сванхильды прислуживали остальным знатным дворянам. Один из них, мальчик лет восьми, так нервничал, что кому-то из лакеев приходилось помогать ему ставить тарелки и наливать вино. Другой, обладающий безупречными манерами, был несколько постарше, на его лице застыло мрачное выражение.

— Это ваши дети? — спросил Генрих. Сванхильда жестом велела лакею принести еще вина.

— Еще один мой сын сейчас в монастыре, основанном моей бабушкой. Этот мальчик, Константин, — она показала на старшего, — в следующем году поступит в школу в Майни. Ему как раз исполнится пятнадцать.

— Пусть он поступает в мою школу, — предложил король. — Сестра Росвита ведет там теологию и придворный этикет, она будет ему рада.

— Большая честь, сир, — без эмоций произнесла леди Сванхильда. Было очевидно, что ее сын станет залогом ее послушания и верности.

Хатуи почти беззвучно кашлянула и оттащила Лиат назад.

— Действительно, — чуть слышно пробормотала она, — в королевскую школу за последние два месяца поступило так много молодых лордов и леди из Варре, что они почти заменили отсутствующую принцессу Сапиентию.

Редкие и всегда неожиданные вспышки сарказма Хатуи обычно заставали Лиат врасплох. Но, так как Хатуи при этом всегда улыбалась, было трудно понять, осуждала она поведение аристократов или просто смеялась над ними.

Лиат смотрела, как юного Константина представили королю. Мальчик опустился на колено и поцеловал королю руку. Хотела бы она для себя такой жизни?

Поступить в королевскую школу, где она могла бы учиться, писать, читать все, что захочет. Все бы хвалили ее. Если бы не умер Па.

Но Па умер. Па убит.

Она прикоснулась к своему левому плечу, где обычно, когда она не сидела на лошади, висели переметные мешки. На плече ничего не висело, и она чувствовала себя как будто неодетой. Пришлось мешки и плащ оставить в крепостных конюшнях. Она не любила оставлять свое имущество, опасаясь, что кто-нибудь украдет его: в мешке была спрятана драгоценная книга. Но выбора не было. Немного успокаивало, что на этот раз один из «орлов» остался охранять их вещи, пока остальные присутствовали на королевском ужине, чтобы блеснуть перед этими варренскими лордами могуществом и великолепием короля Генриха.

«Львы» тоже присутствовали. Они стояли вдоль стен. Около двери, ведущей во двор и в кухни, девушка заметила Тайадболда, болтающего с приятелем.

Сквозь мерное жужжание голосов она услышала, как маркграфиня Джудит обращается к королю. Импозантная маркграфиня всегда вызывала трепет у Лиат, хотя девушка понимала, что эта аристократка не знает даже о ее существовании, тем более Джудит не могла догадываться о связи, существующей между Лиат и ее сыном. Хью был аббатом Фирсбарга, расположенного к западу отсюда, на севере Варингии. У него не было причин участвовать в этом походе. Сначала она опасалась, что продвижение Генриха по Варре может завести их туда, но все обошлось: Генрих явно не собирался посещать места, с которыми у него не было хлопот.

— Мне нужно взять своих людей и отправиться в свои земли, — говорила Джудит. — Необходимо собрать налоги, какие смогу, ваше величество. Кроме того, сейчас время сбора урожая, потом наступят зима и весенний сев, так что я смогу идти на Гент не раньше следующего лета.

— А как же предстоящее замужество, о котором вы говорили? — спросил король. — Оно не задержит вас?

Она подняла брови. Властная женщина, примерно того же возраста, что и король, она родила пятерых детей, трое из которых выжили, похоронила двух мужей. В отличие от леди Сванхильды, многочисленные роды никак не сказались на ее здоровье, она сама водила в бой свои войска, хотя у нее были сыновья и зятья. Лиат не могла не восхищаться силой этой женщины и была рада, что эта сила не направлена против нее.

— Молодой супруг всегда стремится показать себя на поле боя, — сказала леди Джудит, вызвав смех и добрые пожелания сидящих за столом. — Я не вижу причины, которая могла бы ему помешать драться под Гентом, когда мы прибудем туда. Но я должна вернуться в Австру, чтобы бракосочетание состоялось. Я обещала заехать за женихом еще весной — Губы ее шевельнулись, она выглядела более довольной, чем, по мнению Лиат, позволяли приличия. — Задержка, вызванная мятежом Сабелы, была непредвиденной. Надеюсь, его родня на меня не обиделась и не откажет мне.

— Жарко здесь, — пробормотала Лиат.

— И не только из-за разговоров, — ухмыльнулась Хатуи. — Можешь выйти немного проветриться. Все равно пока не понадобишься.

Лиат кивнула и отошла в сторону. Протискиваясь мимо слуг, несущих очередное блюдо — жареных фазанов с развернутыми веером перьями, девушка невольно подслушала разговор, происходивший за столом, где сидели сестра Росвита и несколько священников.

— Надеюсь, он такой же симпатичный, как, говорят, был ее первый муж, — сказала какая-то женщина.

— Ее первый муж не был красавцем, дорогая сестра Амабилия, — возразил сидящий рядом с ней пухлый молодой человек. — Он унаследовал много земли и значительное состояние, потому что его мать пережила всех своих сестер и не родила ни одной дочери. Это знаменитый любовник маркграфини с Альбы был красавцем. Не правда ли, сестра Росвита? Вы ведь были тогда при дворе?

— Давайте будем думать о божественном, брат Фортунатус.

Сделав замечание, сестра Росвита, однако, улыбнулась. Она была известна при дворе своей ученостью и мудростью, а также тем, что никогда не теряла присутствия духа. За два месяца похода у Лиат не раз возникала возможность восхищаться ею издали, тем более что во время пребывания в Хартс-Рест Айвар высоко о ней отзывался. — Я, к сожалению, не могу припомнить его имени, но надо признать, что он был замечательно красив. Такое лицо невозможно забыть.

— Высокая похвала из ваших уст, сестра Росвита, — сказала та, которую звали Амабилией. — Если даже вы все помните…

— Поток фазанов наконец иссяк, и Лиат продолжила путь к двери.Тайадболд — Она остановилась возле рыжеволосого «льва». — Как себя чувствует тот человек с рассеченной щекой? Он жив?

— Жить он будет, но, увы, вряд ли сумеет теперь кого-нибудь очаровать.

— Сможет он продолжить службу? И что с ним случится, если не сможет? — Она хорошо знала, что значит остаться одиноким, без родни и дома.

— «Лев», который не может продолжать службу из-за ранения в бою, вправе ожидать существенного вознаграждения от короля. Он получит участок земли в приграничье или на болотах.

— Но ведь это опасные места.

— В каком-то смысле — да, но зато ты не зависишь от местных князьков, которые всех заставляют работать и платить налоги. Король требует от тебя лишь караульной службы в близлежащем дозорном форте. Даже с такими шрамами, как у бедного Йоханнеса, можно найти жену, если будет что оставить дочерям. Всегда можно найти сильную женщину, младшую сестру, которая захочет обеспечить себе безбедное существование и не обратит внимания на какой-то там шрам. — Он замолчал, но тут же прикоснулся к ее локтю и четко выговорил: — «Львы» не забудут, как ты пришла к нему на помощь, «орел».

Король встал со своего места и поднял кубок. Все замолкли.

— Утром мы выступаем на восток, на Вендар, — провозгласил король. Несколько молодых лордов разразились ликующими возгласами. — Но не будем предаваться веселью в зале скорби. Вспомним уроки святой Катины.

Святую Катину, в то время как она выслеживала в засаде жителей собственной деревни — так хищник подстерегает молодого оленя, — мучили видения, предвещавшие беду. Этот день был для Лиат праздником, ее видения оказались пророческими.

— Не позволяй страху затемнять твой взор, — сказала епископ Констанция.

— Не позволяй себе забывать о собственных неприятностях, — парировал король. Он смотрел куда-то мимо своей чаши и, казалось, видел что-то незаметное для всех остальных. — Шестьдесят семь дней прошло с того момента, как я узнал о смерти… — Он замолчал, не в силах заставить себя произнести это имя. И хорошо, с горечью подумала Лиат, меньше страданий для ее собственного сердца — со дня гибели «драконов» в Генте.

Какие-то молодые лорды в конце зала громко превозносили храбрость легендарных «драконов». Иные из них лелеяли надежду, что король Генрих назовет нового капитана «драконов» и вновь сформирует их подразделения. Но еще ни разу король не высказал подобных намерений. Все пили в память погибших «драконов», но Генрих лишь пригубил вино.

Виллам сменил тему, начав обсуждение обратного пути. Предполагалось направиться на юго-восток до выхода на Хельвег, Ясный Путь, начинающийся на крайнем востоке Арконии, ведущий через северо-запад Фесса, а оттуда в самое сердце Саонии.

— Мы не успеем в Кведлинхейм ко Дню святого Матиаса, — сказал король. — Урожай уже будет убран. Но мы прибудем, как раз чтобы отпраздновать День святого Валентинуса с моей матерью и сестрой.

Кведлинхейм. Не туда ли послали Айвара? Лиат бросила взгляд на сестру Росвиту, улыбающуюся каким-то замечаниям сестры Амабилии. Мысль об Айваре повлекла за собой мысль о Ханне. Где она сейчас? Как прошло ее путешествие, что с ней и с Вулфером? Однажды Ханна рассказала о Дарре — городе, построенном из песни поэта, — одно дыхание, и ничего вещественного. Сейчас Лиат знает о нем не понаслышке.

— А потом, — говорил король, — мы направимся на юг, на охоту.

— И на что же мы будем охотиться? — спросил Виллам.

— Войска и припасы, — мрачно ответил король. — Если не в этом году, то в следующем.

Мысль о Генте не покидала его ни на минуту.

В поисках съестного Анне пришлось на этот раз углубиться в лес дальше обычного, так как вблизи Стелесхейма все съедобное было уже выбрано многочисленными беженцами из Гента. Матиасу не нравились ее одинокие прогулки, к тому же лес постоянно отступал. Беженцы собирали все съедобные ягоды и корни, скармливали своей скотине весь подлесок и срезали деревья на топливо и постройки.

Они с Матиасом жили в Генте совсем одни. Конечно, ей нетрудно совершить несколько прогулок в лес, где самые страшные хищники — волки и медведи, если они еще остались. Лесники и дозорные, следящие за разведчиками Эйка, а заодно снабжающие госпожу Гизелу и всех желающих свежим мясом, не жаловали лесных хищников.

Но на всех не хватало. На всех никогда не хватало.

Анна палкой расчищала себе путь сквозь листву и кустарник. К юбке прилипали колючки, чертополох колол ноги. На щеке краснел рубец, платок порвался, зацепившись за высохший сук. Боясь потерять дорогу, девочка ножом ставила зарубки на деревьях. Четыре клинка дети выменяли на брезент и яйца, но пока ножей оставалось достаточно. Остановки через каждые три-четыре дерева сильно замедляли движение, а ноги болели от камней и колючек.

Впереди пестрели множеством ягод заросли кустарника, каждая размером не более кончика ее мизинца. Она осторожно раскусила одну и скривилась от едкого кислого вкуса. Язык как будто обожгло. Тем не менее она собрала все до последней ягодки в прихваченный мешочек. Они могут оказаться ядовитыми, но некоторые мудрые женщины в лагере знают, что можно есть сырым, что вареным, что сушеным, а что — только выбросить. Продираясь за ягодами через куст, она неожиданно обнаружила настоящее сокровище. Упавшее дерево освободило место для дикого лука.

Она опустилась на колени и начала копать. Матиас будет гордиться ею.Скрипнула ветка — девочка замерла, боясь даже поднять голову. Тишина и неподвижность спасли ее. Они прошли мимо кустов, в которых она затаилась, и по их свистящему шепоту — они разговаривали друг с другом — Анна поняла, что Эйка прочесывают лес.

Ох, Владычица! Они собираются напасть на Стелесхейм? Почему они не оставят беженцев в покое? А вдруг они ее найдут? Ей известно, что они делают с детьми.

Руки ее оставались погруженными в землю, в ноздри проникал острый запах лука. Она беззвучно молилась Господу и Владычице. Если она не будет шевелиться, они пройдут, не заметив ее. Тогда она сможет побежать назад и предупредить Матиаса и всех остальных.

Послышался короткий щелчок, затем что-то просвистело, и тут же раздался вопль. Она не двигалась, не смела повернуть голову. Подавив всхлип, она вцепилась руками в лук. Дозорные напали на Эйка, и рядом с ней завязался бой.

«Не убегай, — учил ее Матиас. — Если ты побежишь, они тебя увидят». Кроме того, если она побежит, то потеряет эту луковую опушку.

Кто-то вскрикнул. Ветви затрещали, что-то тяжелое ударилось оземь так близко, что она почувствовала, как земля сотряслась под ее коленками. Звук стрелы, вонзившейся в дерево. Звон металла о металл. Выкрики, треск, топот множества ног.

Ругань.

Потом закричали сразу несколько голосов, пробежали несколько человек, раздались удары о землю или о какой-то предмет.

Тишина.

Она не осмеливалась поднять голову. Какая-то жидкость закапала на землю около ее левой руки, образовав лужицу и намочив мизинец. Она жгла, как укус пчелы. Девочка медленно подняла голову и бросила взгляд через плечо.

На нее неподвижно уставились глаза. Рот открылся в смертной гримасе, обнажив два ряда острых зубов. Ее захлестнула волна ужаса. Но тело оставалось неподвижным: сказывалась тренировка. Переведя дух, она поняла, что Эйка мертв, убит, он упал почти на нее.

Она услышала разговоры дозорных лесников.

— Я видел только двоих.

— Они гуляют по двое.

— А почему они без собак?

— О боже, ты видел хоть раз их собак? Иди с такой собакой, и за милю будет ясно, где ты. Они никогда не ходят в разведку с собаками. Для нас это и лучше. Бьюсь об заклад, их собак труднее убить, чем самих чертовых дикарей.

— Что мы с этими двумя будем делать?

— Оставим личинкам и мухам, если они будут это есть. Дрожа, она выпрямилась, вытирая пальцы, запачканные зеленоватой жидкостью, сочащейся из пронзенного стрелой горла Эйка. Ей еще надо было собрать урожай. Лук легко вынимался из земли, но ее била дрожь, хотя она знала, что Эйка не причинит ей вреда.

— Ух ты! Это что?

Анна услышала треск кустов и увидела две головы, повернутые в ее сторону.

— Да я тебя знаю! — воскликнул один из них. — Ты сбежала из Гента этим летом. — Он не спрашивал, что она делает, он это сам видел. — Да ты же была на волосок от гибели! Лучше бы тебе сидеть дома, дитя. — Он кивнул товарищу, и тот пошел дальше. — Что ты там нашла?

— Лук, — сказала она, вдруг испугавшись, что он отнимет ее находку.

Но он просто кивнул, вытащил из-за пояса выкрашенную палку и воткнул рядом с деревом, чтобы пометить место.

— Не рви весь. А то вечная проблема с вами: подбираете все вчистую и не оставляете ничего на следующий год. Ему же надо чем-то размножаться.

Анна смотрела на лесника, ожидая, что он будет делать. Он вздохнул и отступил.

— Нет, нет. Ничего я у тебя не возьму. Нам здесь лучше живется, чем вам, сиротам, там у деревни. Гизела — тетка хитрая, хозяйственная. Она бы всех вас прибрала к рукам, если бы места было больше. Давай, крошка, давай.

Анна вскочила и побежала, прижимая драгоценный лук к себе. Отбежав подальше, она остановилась, подобрала подол юбки, положила туда лук и один конец подоткнула под пояс, смастерив подобие мешка. Она посмотрела в небо сквозь листву, нависавшую над головой. Было довольно жарко, хотя не душно. Полдень давно прошел, пора возвращаться, чтобы не захватила темнота. Она намотала на плечо платок, сделав петлю. Привычными движениями Анна собирала топливо. Все сухое, легкое, валяющееся на поверхности.

Нагруженная, она вернулась домой к вечеру. Проходя через лагерь, девочка прикрыла лук хворостом, чтобы скрыть драгоценную находку от посторонних взглядов. Она направилась к кожевенной мастерской. На этом месте раньше тоже рос лес, принадлежавший госпоже Гизеле, хозяйке Стелесхейма. Теперь из земли торчали одни пни. Козы объели последние листочки, зелень виднелась лишь на огороженных участках, за прочными заборами. Пробившиеся всходы тут же уничтожались цыплятами или гусями. Ни одной палки не валялось на участке — все отправлялось в огонь кухонных плит и печек, в костры. Когда шел дождь, тропа превращалась в грязную реку, разливавшуюся между хижинами и сараями.

Здесь, в Стелесхейме, прошлой весной осели многие беженцы из Гента. Новости о спасшихся сиротах вызвали интерес людей, живущих к западу от владений госпожи Гизелы. Около трети детей уже переселились из Стелесхейма; кое-кто попал в хорошие условия, кому-то, без сомнения, не повезло.

Но сотни людей оставались здесь. Большинству некуда было податься. Одни не хотели удаляться от Гента, другие были слишком слабы, чтобы двигаться дальше. Даже неудовольствие госпожи Гизелы не могло заставить их покинуть Стелесхейм.

В этот лагерь Матиас и Анна попали во второй половине лета. Матиасу повезло, он выменял информацию о Генте на работу в кожевенной мастерской, расположенной сразу за палисадом деревни, рядом с растущим лагерем.

Сейчас, с наступлением жары, обычной для позднего лета, самым слабым приходилось туго. Некоторые ведуньи называли это порчей, наведенной вражескими прихвостнями, другие считали это влиянием заклятия, наложенного самим чародеем Эйка, третьи же обвиняли в происходящем тайно присутствующих в лагере малефакторов — злых колдунов. Каждый день небольшие группы отчаявшихся покидали лагерь, чтобы поискать счастья где-нибудь еще. Но народу не становилось меньше, поскольку из окрестных деревень, расположенных в бассейне и вдоль русла реки Везер, постоянно прибывали люди.

Анна и Матиас спали в сарае кожевенной мастерской, за навесами для сушки шкур. Болезнь пока обходила мастерскую стороной. У них были сидр, хлеб и яйца каждый день, и Анна полагала, что вонь дубилен отгоняет злых духов.

Торопясь пройти через лагерь, она молилась, чтобы острый запах земли и лука не обнаружил ее находку. Она не спасла бы драгоценный лук, если бы кто-то попытался его отобрать.

— Усаживайтесь, дети. Садитесь, садитесь. Голос мой, увы, не тот, что был, но, если вы не будете болтать, я расскажу вам историю о Хелен.

Анна остановилась, хотя понимала, что надо торопиться к Матиасу. Опираясь на толстую палку, мимо нее прошаркал старик и тяжело уселся на колченогую табуретку, подставленную ему девочкой. Множество детей окружили его, подняв вверх худые лица. Она узнала его и этих детей. Они тоже были беженцами из Гента, спасшимися от Эйка. Старших детей здесь не было. Они, как и Матиас, приняли на себя обязанности взрослых или были взяты в семьи фермеров с запада. Они работали у кожевников и оружейников, кузнецов и лесорубов, помогали строить хижины, сеяли и пахали землю, носили воду из реки. Дети возраста Анны и чуть младше присматривали за самыми маленькими, матери которых работали целыми днями за пищу и кров.

Старик этот был почетным гостем во дворце мэра Гента, он поэт, привыкший петь для важных господ, — так он утверждал во всяком случае. Но если это было так, то почему мэр Гента не взял его с собой, когда выторговал у госпожи Гизелы за часть своего спасенного из Гента состояния местечко за частоколом Стелесхейма? Старик остался совсем один. Работать он был уже не в состоянии и рассказывал сказки в надежде получить корку хлеба и глоток сидра.

Он прочистил горло, чтобы начать рассказ. Голос его оказался мощнее, чем можно было ожидать, судя по его дряхлому виду.

— Это повесть о войне и о женщине. Обреченная на изгнание не единожды, но дважды, сначала из родного, любимого Лассадемона, затем из второго дома, красновратого Илиоса, спасалась она от гнева жестокой Мок, величественной Королевы Неба. Много претерпела она под ярмом ярости этой великой королевы. Высокие небеса возжелали, чтобы долгой тропой приключений пустилась она. Но все ж удалось ей воздвигнуть свой город, и выросли стены высокие славной империи Дарья.

Хотя поэт увлекся и воспарил было над аудиторией, но все-таки за реакцией публики следил и заметил ее беспокойство. Тогда он оставил высокий стиль и продолжил спокойнее и проще:

— Хелен была наследницей престола в Лассадемоне. И только она вступила в права наследства, как появились злодеи, захотевшие отнять у нее трон. И вот уже жестокий Мерной и брат его Менлос ввели свои ужасные армии в мирную страну и заставили бедную Хелен сочетаться браком с гнусным Менлосом.

— Они похожи на Эйка? — спросил какой-то ребенок.

— Они еще хуже! Много хуже! Они были из племени Дориас, женщины которого общались с гадкими берманами. — Он кашлянул и, окинув взглядом толпу, увидел, что завладел вниманием детей. Анне гораздо больше нравился такой стиль рассказа. — Они сделали Хелен пленницей в ее собственном дворце! Мерной отправился на завоевание… ну… неважно чего. И тогда Хелен сбежала из дворца со своими верными слугами. Они направились к морю, погрузились в ладью и отправились в Илиос, где давным-давно поселились родственники матери ее матери. Они выстроили прекрасный город с красными воротами и золотыми башнями под покровительством прекрасной Соморас. Но Мерной и Менлос молились жестокой Мок, безжалостной Королеве Неба, которая не любила прекрасную Соморас. И жестокая Мок упросила своего брата Суджандана, Бога Моря, послать шторм и утопить ладью Хелен. И вот на море пала тьма, скрывшая солнце! И завыли страшные ветры! И волны вздымались, окутывая ладью, и ниспадали, обнажая дно моря!

За плечами рассказчика Анна хорошо видела частокол деревенских ворот. Ворота были постоянно закрыты, даже днем. В лагере ворчали, что это сделано не из страха перед возможным нападением Эйка, а для того, чтобы не пускать в деревню беженцев. Все знали, что жители Стелесхейма каждый день едят бобы и хлеб, даже слуги. Анна увидела, что ворота в эту гавань изобилия вдруг распахнулись, из них выехало пятеро всадников. Они направились по юго-восточной дороге, вдоль которой растянулась часть лагеря беженцев.

Рассказ поэта, каким бы захватывающим он ни был (а шторм как раз выкинул судно с бедной принцессой на остров, кишащий чудовищами), не мог конкурировать с таким необычным событием. Анна побежала за остальными к краю дороги, надеясь узнать что-то новое.

— Вы куда? — кричали дети всадникам. — Вы насовсем?

— Нет! — крикнула в ответ молодая женщина в кожаной броне, вооруженная коротким копьем, притороченным к стремени, и двумя длинными ножами. — Мы в крепость герцогини Ротрудис, в Остербург. Ее двор, говорят, прибыл туда на праздник святого Матиаса.

— Она придет к нам на помощь? — Сразу несколько детских голосов выкрикнули этот вопрос.

Остальные всадники не обращали внимания на детей, но молодая женщина задержалась. Нахмурившись, она смотрела на детей, все время покачивая головой.

— Не знаю, как она поступит, но мы будем просить ее о помощи. Эйка появляются все чаще. Все больше деревень гибнет в огне. Однажды они дойдут до нас. Здесь уже слишком много народу. Госпожа Гизела не может поддержать всех.

Спутники позвали ее, она пришпорила лошадь и ускакала.

Большинство детей вернулись к старому поэту и пересказали ему разговор с всадницей.

Он фыркнул:

— Как будто госпожа Гизела «поддерживает» кого-нибудь, кроме своей родни и слуг. Или тех, кто может заплатить за поддержку. Жаль, что у нас здесь нет епископа, чтобы помогать бедным.

Анна заметила, как худ он был. Белая пленка наполовину закрывала его левый глаз, руки все время мелко дрожали.

— Кто такая герцогиня Ротрудис? — спросила она. Опытный певец и слушатель, он отыскал ее глазами в толпе и кивнул, показывая, что понял вопрос.

— Ротрудис — герцогиня Саонская, младшая сестра короля Генриха. Несчастье, что погибли «драконы». Это был ужасный день.

— Почему король не приехал нас спасти? — спросил какой-то мальчик.

— Надо помнить, что мир обширен и полон опасностей. За свою жизнь я прошел много дорог и троп. Новости месяцами идут от одного места до другого. — Видя, что их лица вытягиваются, старик заверил детей: — Но я не сомневаюсь, что король Генрих знает о судьбе Гента и скорбит о ней.

— Но почему он не пришел?

Старик пожал плечами:

— Король может быть где угодно. Может быть, он как раз направляется сюда.

— Вы когда-нибудь видели короля? — спросила Анна. Он не ожидал такого вопроса.

— Нет, не видел. — Голос его задрожал, щеки вспыхнули. — Но я пел для его сына, который был капитаном «драконов».

— Расскажите нам об этом, — попросил кто-то.

— Расскажите нам что-нибудь о себе, друг, — внезапно произнесла Анна, зная, что ей давно пора в кожевенную мастерскую, но не в силах оторваться.

— Что-нибудь обо мне, — пробормотал он.

— Да! Да! — закричали другие дети.

— А историю о Хелен вы не хотите больше слушать?

— А это случилось с вами? — спросила Анна. — Вы были с ней в ладье?

— Нет, дитя. — Он чуть усмехнулся. — Эта история произошла очень давно.

— Вы были еще маленьким? Нет, дитя, это случилось задолго до того, как Дайсан принял Священное Слово от Господа и начал проповедовать истину Единства, принеся Свет во Тьму. Это случилось очень, очень давно, прежде, чем была построена старая каменная стена в Стелесхейме.

— Я никогда не была в Стелесхейме, — заметила Анна. — А если это произошло так давно, то почему вы уверены, что это все правда?

Потому что это передавалось от поэта к поэту, строка за строкой, и было записано древними писцами, чтобы ничто не забылось. — Он слегка улыбнулся. Удивительно, но во рту у него сохранились почти все зубы. Может быть, поэт должен тщательно следить за своим ртом. Ведь его благосостояние зависит и от этого. — Я расскажу вам, что случилось со мною однажды, когда я был еще совсем молодым человеком. О Владычица! Слышали ли вы когда-нибудь об Альфарских горах? Можете ли вы, дети, вообразить горы столь высокие, что они ласкают небо? Что в самые жаркие дни лета их покрывает толстый слой снега? Эти горы нужно миновать, если вы захотите попасть на юг, из королевства Вендар в королевство Аосту. В Аосте находится священный город Дарр. Там резиденция скопоса, Матери Святой Церкви.

— Если горы так высоки, — спросила Анна, — то как же через них перебраться?

— Помолчи, дитя, — потребовал он строго. — Слушайте и не спрашивайте. Через горы есть лишь несколько троп. Эти тропинки ведут наверх, очень высоко, человек, взобравшись по ним, ночью может прикоснуться к звездам. Но каждый шаг там смертельно опасен. Каким бы ясным ни было утро, среди дня внезапно может налететь ужасный ураган, даже летом. А лето — единственное время года, когда можно перебраться через эти горы.

Но некоторые пытаются преодолеть их поздно осенью. Мало кто отваживается на это, но я был в числе смельчаков. Стоял уже месяц октумбрий. Мне было крайне необходимо оказаться по другую сторону гор. — Он поднял руку, предупреждая вопросы. — Это касалось женщины. Большего я вам сказать не могу. Меня предупреждали об опасности, но я был молод и безрассуден. Мне казалось, что я смогу сделать все на свете. И действительно, пока я поднимался, погода оставалась спокойной и особых трудностей не было.

Он наклонился вперед, голос его упал до шепота, но все его хорошо слышали. Дети затаили дыхание и подались вперед, повторяя его движение.

— Пурга началась неожиданно. Среди ясного, спокойного, солнечного дня. Я сделал лишь один шаг и попал из теплого, ласкового лета в снежную зимнюю бурю. Все исчезло, белый буран застилал глаза. Холод пронизывал меня насквозь. Я споткнулся и упал на колени.

Но я не мог сдаться. Ведь она ждала меня в далеком Дарре. Я пробивался вперед, полз, когда невозможно было идти. Вьюга не ослабевала. Я был ослеплен, от холода не чувствовал ног. Снова и снова спотыкаясь, я падал, кувыркался и вдруг стремительно заскользил по склону вниз, навстречу смерти.

Он замолчал. Анна придвинулась к нему поближе, обхватив рукой свой лук. Все молчали.

— Но я не погиб. Попытался открыть распухшие глаза, но не смог. Протянув руки, я нащупал траву. В шаге от меня протекал ручей, слышалось его журчание. Я подполз к нему, напился чистой воды, умылся, промыл глаза и смог их наконец открыть. Вверху, над крутым склоном, с которого я упал вниз, все еще бушевала пурга. Несколько снежинок плавно спустились оттуда и долетели до моего лица. Но в этой расщелине было тепло, как весной, цвели фиалки, деревья стояли в цвету.

— Где же вы оказались? — вырвалось у Анны.

Он опустил глаза. Его старые плечи сгорбились, он как будто сожалел, что вспомнил эту историю.

— Не знаю. Воистину лишь чудом я не погиб в тот день. Деревья кольцом росли там, на маленьком лугу с сочной травой, дальше я не пытался проникнуть. На краю этого луга стояла крохотная чистенькая избушка, где я смог отдохнуть. Каждое утро я обнаруживал снаружи у двери пищу и питье: свежий хлеб, крепкий сидр, вареные бобы, кислые яблоки. Я попытался было выследить своего таинственного спасителя, но каждый раз крепко засыпал. Так я и не узнал, кто приносил мне пищу. Когда я достаточно окреп, я ушел из долины.

— И вы не нашли ее снова? — спросила Анна. Другие дети с удивлением слушали рассказ о зачарованном месте, в котором пища чудесным образом появлялась каждое утро.

— Нет, хотя я еще три раза переправлялся на том перевале. Я искал, но не нашел туда пути. Сейчас мне иногда кажется, что это был только сон.

— Может быть, возьмем его к себе? — спросила она в сумерки, когда они с Матиасом наслаждались жареными яйцами и тушеным луком. — Он всего лишь одинокий больной старик. Ест он немного, и за ним совершенно некому присмотреть. И место как раз найдется.

Действительно, под козырьком их навеса как раз оставалось место для еще одного человека.

— Но какой нам от него прок, Анна?

Матиас быстро проглотил свою порцию, отправив в рот яйцо, затем лук; теперь он собирал остатки еды со стенок почерневшего горшка черствым куском хлеба, который не успел доесть.

— А какой прок был от нас папе Отто? — напомнила Анна. — О, Матиас, он знает чудесные истории!

— Сплошь вранье! — Матиас слизнул с губ последние крошки и посмотрел на старый горшок: он мог бы съесть еще столько же. Он пожал руку Анны. — Эти истории он сам выдумывает. Он же сам говорил, что это мог быть только сон. Не было ничего! Чтобы их истории выглядели правдоподобнее, эти рассказчики утверждают, что все это они пережили сами. — Мальчик покачал головой, состроил рожицу и отпустил руку сестры. — Но, если хочешь, можешь привести старика сюда. Это верно, что папа Отто и другие рабы в Генте помогали нам просто так. Надо стараться помогать другим. Кроме того, если ты будешь за ним присматривать, может быть, перестанешь бродить по лесу и подставлять свою шею под нож разведчиков Эйка.

Она нахмурилась:

— Откуда ты знаешь, что эти истории придуманы? Ты никогда не путешествовал так далеко и не видел таких вещей.

— Горы, скребущие вершинами небо? Снег на них круглый год? И ты в это веришь?

— А почему бы и нет? Все, что мы видели в Генте и в Стелесхейме, лишь кусочек мира. — Она слизнула остатки яйца с губ. — Могу спорить, есть на свете места странные и загадочные, как раз такие, о каких рассказывают в своих историях поэты. Вот увидишь. Я приведу его завтра. Наверняка он был в местах, о которых никто здесь и не слышал. Поэты должны путешествовать, так ведь? Может быть, он знает, как выглядит страна, в которой живут Эйка. Может быть, он видел море, через которое плыла Хелен. Может быть, он пересекал громадные горы.

Матиас только фыркнул и завернулся в свое одеяло. Уставший за день от перетаскивания золы, воды и извести, он сразу же заснул. Анна прильнула к нему, но сон не шел к ней. Она закрыла глаза и думала о необъятном мире, о местах, не похожих на грязный лагерь и свободных от страха перед Эйка.