"Собачий принц" - читать интересную книгу автора (Эллиот Кейт)

В ТЕНИ ГОР

Ястреб взмыл ввысь, превратившись в крохотное пятнышко между тремя горными пиками. Он снизился, снова попал в восходящий поток, и вот он опять вверху, распростер крылья в бездонной синеве неба. Здесь, где протоптанные человеком тропы причудливо изгибались, уходя вверх, к непроницаемой тайне необъятного неба, Ханне казалось, что нет ничего невозможного. Можно было вообразить, что эта парящая в вышине птица вовсе не ястреб, а человек — мужчина или женщина в птичьем обличье — или дух, ангел, наблюдающий с высот за землей.

Может, конечно, это и ястреб, выслеживающий добычу.

Легкое дыхание ветерка коснулось ее уха, послышался резкий крик птицы. Но ястреб продолжал все так же кружить в небе. Смеркалось. Небо из ярко-голубого постепенно становилось черным. Солнце скрывалось, и тени ползли по снежным пикам.

Куда девался Вулфер и почему он так долго не возвращается?

Тропа вела еще выше, через вереск и можжевельник, зажатая кучами острых обломков гранита и голой щекой скалы. Вдали она исчезала в узком ущелье. Вулфер велел ей ждать здесь и исчез в узком проходе между камнями и обломком скалы, ведущим в долину, скрытую где-то в этом изрезанном ландшафте. Сквозь просвет Ханна могла видеть верхушки деревьев. Вероятно, там находится кусочек земли, омываемый каким-то ручьем. Она и прежде видела такие долины в этих горах — маленькие зеленые островки на фоне голых, изрезанных поверхностей скальных уступов. Сквозь запах растений пробивался дымок кухонных огней и кузнечного кокса.

Почему Вулфер хотел, чтобы она сопровождала его до этого места, но не хотел, чтобы она шла дальше?

«Стой здесь и следи хорошенько, — сказал он. — Ни в коем случае не иди за мной и не пускай за мной никого».

Что он скрывал? Кого «другого» мог он ожидать здесь, на этой козьей тропке? Она обернулась в сторону, откуда они пришли. Раньше она думала, что вьющаяся между скалами козья тропа была древней мощеной дорогой через перевал святой Барнарии. Но по козьим тропам повозки не ездят. Откуда же здесь следы колес?

Все это очень странно.

С выступа в нескольких шагах сзади был хорошо виден пролегавший внизу перевал. Дорога построена во времена империи Дарья искусными инженерами. За многие сотни лет, прошедшие с тех пор, даже зимние вьюги не смогли ее разрушить, хотя некоторые камни потрескались от льда или сдвинулись под тяжестью снега. Сквозь щели в булыжниках пробивалась молодая поросль. Тем не менее дорога была на удивление в хорошем состоянии.

Ястреб лениво парил в небе. От ярко светившего солнца на глаза навернулись слезы. Пятен в небе стало уже три — девушка поняла, что к первому ястребу присоединились еще двое.

Оттого что она долго стояла, задрав голову вверх, затекла шея, но за все семнадцать лет жизни Ханне еще не доводилось бывать в местах, подобных этому. Она видела моря и реки, холмы и болота, видела темные леса. Она наблюдала двор короля и дворянские кавалькады. Она видела рейдеров Эйка и их устрашающих собак так близко, что могла бы на них плюнуть.

Но увидеть такие горы! Эти пики сами по себе внушали трепет. Громадные создания, они были похожи на уснувших великанов, плечи и склоненные головы которых за многие годы покрыл слой снега невообразимой толщины. Еще прошлой зимой она рассмеялась бы, если бы кто-то сказал, что она, Ханна, дочь владельцев таверны Бирты и Ханзала, с гордостью носившая знак «орла», будет скитаться по горам. Прошлой зимой родители прочили ей в мужья молодого Йохана, землевладельца и фермера, простого и нелюбопытного человека, все интересы которого были устремлены к земле.

Сейчас, когда летние цветы украшают обочины дороги через перевал, она, к счастью свободная (помолвка так и не состоялась), направляется на юг через Альфарские горы с важным поручением от короля к самому скопосу! Воистину непостижимый и неожиданный поворот судьбы. Как далек отсюда Хартс-Рест!

С выступа была видна дорога, а чуть дальше — гостиница, в которой остановился на ночь их отряд. Каменные здания гнездились на самом гребне хребта. С благословения скопоса гостиницей управляли монахи ордена святого Сервиция. Вулфер говорил, что монахи остаются здесь на всю зиму. Один из сопровождавших их купцов рассказал, что однажды зимой его в горах завалило снегом. Он напугал всех страшными подробностями об огненных саламандрах, каннибализме и духах-мстителях. Истории в его изложении звучали вполне правдоподобно, но Вулфер, стоя в тени костра, качал головой и хмурился.

Девушка видела кучи снега в тенистых местах на обочинах дороги, видела громадные снежные и ледяные поля на склонах в вышине, подтверждающие правдивость рассказов, но видела также множество цветов, бледно-голубых, темно-желтых, алых, оранжевых, рассеянных в траве и среди низкого, стелющегося по земле кустарника. Небо было фиолетового оттенка, как будто подкрашенное свекольным соком. Она усмехнулась. С их отрядом шел бард, направляющийся в Дарр в надежде добиться там успеха. Он никогда не сравнил бы цвет неба со свекольным соком.

Никто не рисковал пересекать горы в одиночку, даже «Королевские орлы». Они присоединились к группе, собравшейся в городе Джиневии. Их отряд состоял из уже упомянутого барда, семерых монахов, важного и могучего пресвитера, направлявшегося к скопосу с каким-то реестром в сопровождении свиты из священников и слуг, а также пестрой компании купцов, повозок и рабов. Она и Вулфер и с ними еще десять «львов» сопровождали в составе этой группы во дворец скопоса в Дарре двоих пленников.

С высот подул ветер, солнце спряталось за низкий хребет. Бледный диск луны ненавязчиво светился в темнеющем небе. Она поежилась.

Где же Вулфер? Как добираться обратно вниз, если стемнеет? Вдруг он упал и поранился?

Вскрикнула птица. У Ханны внезапно появилось неприятное ощущение, что за ней наблюдают.

Она резко обернулась. На выступе скалы, нависавшей над тропинкой, сидел ястреб. Она нервно засмеялась и взмахнула рукой: ее обдало жаром, хотя воздух становился все прохладнее. Ястреб не шевелился. Жуткими темно-янтарными глазами он смотрел на нее, пока у девушки не поползли мурашки по спине.

И было еще что-то. Какая-то чернота над местом, где исчезала тропа. Бледная женская фигура, замеченная краем глаза, с кожей водянистого оттенка. Когда Ханна пригляделась, то видение уже исчезло, лишь тени скользили по скале, как рябь на поверхности воды.

Ястреб взмыл вверх, захлопав крыльями. Она инстинктивно пригнулась и услышала вздох. Ее собственный или чей-то еще? Кто-то прячется здесь?

Ястреб исчез. Она увидела свет. Вулфер, посвистывая, появился из-за скалы.

— Владычица над нами! — воскликнула Ханна. — Я тебя уже и ждать перестала! Он остановился, огляделся, вздернул бровь и проследовал далее, мимо нее, вниз по тропе, ведущей к гостинице. Чтобы не остаться в темноте, ей пришлось поторапливаться. Луна еще была в первой четверти и не давала достаточно света, чтобы безопасно передвигаться по такой опасной дорожке.

— Где ты взял фонарь? — спросила девушка, задетая слишком долгим ожиданием и тем, что объяснения она, очевидно, не получит.

— Э-э, — промямлил он, поднимая фонарь повыше.

Он не собирался отвечать. Рассердившись, она поспешила за ним, время от времени спотыкаясь о камень или толстую кочку, выросшую посреди тропы. Гостиница виднелась внизу, как темный нарост на еще более темной горной гряде. Над ее воротами горел один-единственный фонарь, который зажигали каждую ночь: он служил маяком для затерявшегося путешественника, стремящегося к свету и теплу, как душа после смерти летит вверх, к Покоям Света, — примерно так выразился бард.

— Где ты был? — спросила Ханна, не надеясь получить ответ. Вулфер промолчал. Она сверлила взглядом его спину, невольно отметив его уверенную походку и серебристо-серое сияние волос. Его покрытая шрамами рука твердо держала фонарь.

Нельзя сказать, что Ханна не доверяла Вулферу, но и целиком положиться на него она не могла. Своими секретами он ни с кем не делился, а секретов у него было предостаточно. Взять хотя бы это: почему он так неожиданно появился прошлой весной в таверне в Хартс-Рест, как раз вовремя, чтобы спасти ее дорогую подругу Лиат от рабства? Он забрал Лиат из деревни, сделал «Королевским орлом». Как лист, увлекаемый кормой лодки, Ханна последовала за ними. Она тоже стала «Королевским орлом», оставила родную деревню, чтобы начать жизнь, полную приключений. Конечно, Вулфер не был человеком, которому легко задавать вопросы, но Ханна слишком беспокоилась о подруге, чтобы обращать на это внимание. Поэтому она спрашивала больше, чем Лиат. Как он узнал, что та оказалась в Хартс-Рест, что ей угрожает опасность? От чего он ее защищает? Вулфер никогда не сердился на нее за эти вопросы, но до сих пор не ответил ни на один из них.

Они оставили за собой узкий проход и таинственную долину, и вскоре горная тропа вывела их обратно на гладкий камень старой дарийской дороги в нескольких сотнях шагов от горной гостиницы. Над ними горели звезды, небо походило на поле, полное ярких цветов; перед ними, раскачиваемый ветерком, колыхался гостиничный фонарь.

На скамье у входа в свете висящего на столбе фонаря сидел монах в коричневом одеянии, надвинув на голову капюшон и храня молчание. При их приближении он поднял огрубевшую, обветренную руку и открыл дверь, впустив их внутрь. Так как женщины не допускались в некоторые внутренние помещения, Ханна видела немногих монахов, из которых лишь доброжелательный и общительный брат келарь — эконом гостиницы, отвечавший за питание и снабжение, — да монах, ответственный за размещение гостей, снисходили до разговоров с посетителями: возможно, им одним это было разрешено строгим уставом. Известно, что многие братья и сестры хранят обет молчания. О братьях Овечьей Головы, например, говорили, что они вообще перестают разговаривать, как только заканчивается срок их послушания. Приняв сан, они даже между собой начинают изъясняться только знаками.

Вулфер погасил свой фонарь. Они пересекли двор, залитый бледным лунным светом, миновали ароматную кучу зрелого навоза. Девушка задела бедром забор сада и почувствовала запах садовых и огородных растений. За оградой виднелось несколько приземистых ульев. Далее на их пути располагались конюшня, кухня, пекарня и кузница, в этот час темная и тихая, лишь одна фигура маячила у краснеющих углей, поддерживая огонь. Вулфер сказал ей, что гостиница монахов святого Сервиция знаменита не только тем, что некоторые иноки остаются в ней на всю зиму, несмотря на лед, снег и холод, но и тем, что при ней есть кузница.

Когда они подошли к жилому корпусу гостиницы, из двери выскочил молодой монах без капюшона и заспешил направо, к лазарету. Его бледно-рыжие волосы и юношеская походка внезапно напомнили Ханне ее молочного брата Айвара.

Что с ним сейчас? Простил ли он ее за то, что она последовала за Лиат, а не пошла с ним?

Вулфер вдруг вздохнул и расправил плечи. Отвлекшись от своих мыслей, Ханна услышала громкие голоса. Молодые люди поднялись по ступенькам, вошли в прихожую, освещенную четырьмя свечами, и попали в разгар спора.

— Эта гостиница предназначена, — говорил человек с лицом болезненно-желтоватого цвета, в котором Ханна сразу узнала противного слугу пресвитера, — для тех, кто прибывает верхом. Совершенно недопустимо, чтобы в ней размещались простые солдаты.

— Но пленники… — Это возражение, спокойно высказанное управляющим гостиницы, было моментально отметено выступившим из тени пресвитером.

— Я не позволю вам нарушать мой покой их шарканьем и бормотанием, — процедил пресвитер. В его вендарском слышался сильный акцент. Он говорил высоким аристократическим голосом, таким же повелительным, как и голоса дворян, которых она видела при дворе короля Генриха. Конечно же, он благородного происхождения. Об этом говорили брезгливо оттопыренная губа, мягкие белые руки, сытый пил и манеры человека, который пирует чуть ли не каждый день. Его не примешь за фермера или ремесленника, зарабатывающих на жизнь тяжелым трудом. — Этих двух постовых, которые приставлены к пленникам, следует незамедлительно удалить. Если это означает, что пленников тоже нужно убрать, пусть так и будет.

Вулфер вежливо поинтересовался:

— То есть вы хотите этим сказать, что епископ Антония и брат Хериберт должны ночевать в конюшне со слугами?

Глаза пресвитера вспыхнули. Он раздраженно посмотрел на Вулфера, заподозрив насмешку:

— Я хочу этим сказать, «орел», что вы и те, за кого вынесете ответственность, не должны нарушать мой покой.

— Ваш покой мне очень дорог, ваша честь, — сказал Вулфер без тени иронии, — но я поклялся королю Вендара и Варре, его величеству Генриху, что доставлю епископа Антонию и ее священника во дворец скопоса, ее святейшества Клеменции. Это здание, — он указал на мощные каменные стены и прочные ставни, — дает мне какую-то гарантию безопасности. Вы знаете, конечно, что епископ Антония обвиняется в колдовстве и от нее можно ожидать чего угодно.

Пресвитер буркнул:

— Тем больше оснований удалить ее из гостиницы. — Он сделал знак слуге и, шелестя роскошными одеяниями, поднялся по лестнице в полумрак, где другой слуга ожидал его с лампой, чтобы осветить путь в комнату.

Вулфер повернулся к управляющему:

— Извините за беспокойство, добрый брат. Есть ли у вас другое помещение, которое могло бы нам подойти?

Монах покосился на слугу пресвитера, который, не стесняясь, фыркнул и растопырил пальцы.

— Иной раз случается, что злые духи одолевают кого-нибудь из братьев или путешественников. Тогда мы изолируем их в закрытом помещении в лазарете до тех пор, пока настои из трав и лечебные действия не изгонят демонов. Конечно, я бы не предложил этого помещения для епископа, даже обвиненного в таких, э-э, поступках, но… — Он заколебался, опасаясь реакции Вулфера, потом снова взглянул на слугу. Лучше обидеть одного из «Королевских орлов», чем пресвитера, особенно если учесть, что они, напомнила себе Ханна, находятся вне пределов королевства Генриха.

— Нас это вполне устроит, — спокойно согласился Вулфер. — Но не будет ли возражать брат лекарь?

— Не думаю. У нас сейчас в лазарете только один престарелый брат, который слишком слаб для наших повседневных забот.

— Ханна! — подозвал ее Вулфер. — Сходи за «львами», приведи всех сюда. Как только брат лекарь будет готов, мы переведем пленников в новую камеру.

Удовлетворенный слуга пресвитера побежал вверх по лестнице, чтобы сообщить хорошую новость своему хозяину. Управляющий состроил ему вслед рожу, затем направился к двери. Ханна пошла было за ним, но Вулфер задержал ее. Девушка увидела, как он открыл дверцу фонаря и, что-то прошептав, прикоснулся пальцами к темному фитилю, который сразу вспыхнул. Удивленная, она отпрянула, но он просто отдал ей фонарь и жестом отправил прочь. Ханна пошла к конюшне.

Гвардейцы уже устроились на ночь. Они спали на сеновале, накрывшись плащами. Привыкшие к ночным тревогам, быстрым подъемам и долгим маршам, «Королевские львы» сразу проснулись. Не жалуясь, они последовали за ней в гостиницу. Все они уже долго были на службе у короля и ничему не удивлялись.

При появлении Ханны монах управляющий нервно тряхнул связкой ключей и повел их в задний коридор, где два льва» охраняли запертую дверь. Епископ Антония сидела на единственном в комнате стуле, она даже не пыталась уснуть. Брат Хериберт примостился на краешке одной из двух кроватей, касаясь пальцами серебряного кольца Единства, висевшего у него на груди. Дощатый пол покрывал ковер — дань уважения сану епископа. На окнах ставни, запертые снаружи.

— Ваша светлость, — сказал Вулфер, — прошу прощения, я вынужден вас побеспокоить. Необходимость обязывает меня переместить вас в другое помещение.

Епископ Антония, тучная женщина почтенного возраста, приняла новость со спокойным достоинством.

— Никакие тяготы не причинят вреда праведному. Ибо сказано в Писании: «…дочери твои и сыны не попадут в пасть змеиную».

Вулфер ничего не сказал, жестом пропуская пленников вперед. Хериберт вышел первым. Тихий, привлекательный и аккуратный молодой человек с мягкими, нежными руками аристократа. Эти руки не знали более тяжелой работы, чем молитва, поигрывание складками одежды или написание кратких посланий и документов. У здешних монахов руки были покрыты мозолями, как у самой Ханны. Хериберт же выполнял обязанности писца в канцелярии епископа или в королевской молельне. Спокойно сложив руки перед собой, Антония последовала за Херибертом, кивнув сначала Вулферу, потом Ханне.

Этот взгляд заставил Ханну почувствовать себя неуютно. Епископ Антония выглядела доброй и мудрой, как старая бабушка, прожившая долгую жизнь в полном согласии с Богом Единства и награжденная процветающей семьей и множеством внуков. Но Антонию обвиняли в колдовстве, и Ханна сама слышала полные презрения слова епископа во время переговоров перед битвой между королем Генрихом и его сестрой Сабелой. Она понимала, что доброе выражение лица Антонии скрывает что-то темное и неприятное.

Лучше не обращать на себя внимания таких людей. Как гласит слышанная ею дома, в Хартс-Рест, поговорка: «Не переворачивай камень, пока не узнаешь, что под ним».

Однако Антония больше не обращала внимания на девушку. По дороге в лазарет епископ вела беседу с Вулфером:

— Я размышляю над словами святой Теклы в ее «Письме к дарийцам», когда она говорит о законе греха. Разве закон Господа не выше закона греха?

Вулфер хмыкнул. Губы его шевельнулись, как будто он хотел что-то сказать, но сдержался. Он отвернулся от фонаря, спрятав лицо в тени.

— А разве не остаемся мы в нашем невежестве, во плоти нашей рабами закона греха? — продолжала она. — Как же судят они, сами не нашедшие свой путь к дарующему жизнь закону Бога Единства и Святого Слова?

Вулфер не ответил. Они подошли к лестнице лазарета, где уже дожидался брат лекарь с фонарем в руке. Он проводил пленников и конвой в крохотную одноместную келью, куда была перенесена вторая кровать, еще более убогая, чем первая. Лекарь несколько раз поклонился, при этом пламя в его фонаре заколебалось. Ему явно претила идея запереть высокого церковного сановника в таком жалком помещении, но он не посмел ослушаться: Вулфер имел при себе и предъявлял при каждом удобном случае письма от короля Генриха и епископа Констанции, подтверждающие его полномочия.

Антония и Хериберт вошли в келью. Брат лекарь запер за ними дверь и повесил связку с ключами на пояс. Два «льва» разместились по обе стороны от двери. Еще двоих Вулфер отправил спать под закрытое ставнями и зарешеченное окно.

Вулфер серьезно посмотрел на брата лекаря:

— Никто ни при каких обстоятельствах не должен входить в это помещение без меня.

После этого он, Ханна и шесть «львов» вернулись в конюшню. На сеновале девушка сгребла сено в кучу, соорудив себе подобие кровати, бросила сверху плащ и стащила сапоги, собираясь лечь спать.

Вулфер расположился рядом. По сеновалу уже разносился храп гвардейцев.

Она лежала долго, но не могла заснуть. Дверь сеновала оставили открытой настежь, чтобы не было душно. В проеме угадывался гигантский силуэт горы и виднелся кусочек неба, усеянный звездами.

— Она тебе не нравится, — прошептала наконец Ханна, полагая, что Вулфер тоже еще не заснул.

Последовало долгое молчание, и она решила, что он уже спит.

— Не нравится.

Но если бы я не знала, в чем ее обвиняют, если бы я сама не слышала ее во время переговоров с лордом Вилламом, я никогда бы не подумала, что она… — Ханна заколебались. Вулфер молчал, поэтому она продолжила: — Трудно представить себе, что она совершила такие преступления.

Хладнокровное убийство бедного сумасшедшего, чтобы вызвать этих ужасных существ для подчинения воли графа Лавастина Она вызвала гивра и посылала своих слуг ловить живых людей ему на корм!.. А кажется она такой мягкой и щедрой, такой сострадательной! Кроме того, она — епископ. Как могут наша Владычица и Господь позволить таким злым людям продвинуться в Их церкви?

— Это действительно загадка.

Такой ответ не удовлетворил Ханну, она заерзала на своем самодельном ложе. Острые концы соломинок кололи даже через плащ. Губы пересохли от пыли.

— Но ты же должен что-то обо всем этом думать!

— По материнской линии она состоит в родстве с правящей королевой Карроны, ее родня по отцу владеет землями возле города Майни, где она и была произведена в епископы несколько лет назад. Ты настолько наивна, что думаешь, будто скопос продвигает лишь достойных?

— Я думала, что женщины и мужчины, которые посвящают жизнь Церкви, хотят служить Богу, а не преследуют свою личную выгоду. Дьякон Фортензия не щадит себя ради жителей нашей маленькой деревни, хотя ее приход, церковь святого Сирри, находится в половине дневного перехода к северу. Монахи из монастыря Овечьей Головы были знамениты преданностью нашей Владычице и Господу.

— Некоторые обращаются к Церкви, чтобы служить Им, и служат верно всю свою жизнь. Другие видят в Церкви возможность выдвинуться. Еще кого-то отдают Церкви против их желания. Как они сделали с Айваром.

— Ты думаешь, все, кто служат Церкви, служат только ей? Служат только Богу? — продолжал Вулфер. — А как насчет брата Хью? Ведь ты же знакома с ним, не так ли?

Ханна закрыла глаза и отвернулась, покраснев от стыда. Только неожиданное прибытие Вулфера спасло Лиат от пожизненного рабства у Хью. У красавчика Хью.Вулфер хрюкнул, но, может быть, он просто устраивался поудобнее. Он больше ничего не говорил, а у нее вдруг пропала охота задавать вопросы. У него была странная манера обращать вопросы против спрашивающего. Она пристроила щеку на складку плаща и закрыла глаза. Негромкий храп «львов», шуршание мышей, спешащих по своим ночным делам, тихое переступание лошадей в стойлах внизу наконец убаюкали ее.

Крысы выбегали по ночам и глодали кости. Тихий скрежет их когтей по каменному полу мгновенно вырывал его из дремоты. Почти все собаки спали. Вот одна заскулила во сне и застучала своим голым тонким хвостом по полу собора. Эйка спали, растянувшись на полу, как будто это была роскошная перина. Они любили камень и прижимались к нему, как младенец к груди матери.

Только он не спал. Он никогда не спал, время от времени забываясь, чтобы тут же проснуться от прикосновения собачьей морды или древка копья Эйка, от смеха завоевателей, от человеческого вопля и неразборчивого жалобного бормотания. Это было хуже всего. Он знал, что Эйка в начале лета доставили в город рабов, а он ничем не мог помочь этим бедолагам.

Гент пал, и он должен был погибнуть, защищая его, но ему не дано умереть. Это проклятие мать наложила на него при рождении. «Никакая из известных болезней не коснется его, никакая рана, причиненная другим существом — самцом или самкой, — не вызовет его смерти».

Он не мог спать, а когда его рассудок прояснялся, он раздумывал, не милость ли это, ниспосланная рукою Владычицы, — все эти припадки безумия, тряски, бесчувственное состояние, в которое он мог погрузиться на заре и выйти лишь глубокой ночью. Образованный человек обязательно придумал бы способ вырваться из тюрьмы духа, неразрывно связанной с его цепями. Но его обучали лишь войне. Такова была его доля — доля незаконнорожденного сына короля, ребенка, рождение которого дало Генриху право стать наследником престола как Вендара, так и Варре. Он должен был стать воином и защищать владения отца.

Он всегда был послушным сыном.

Послал бы отец солдат для его спасения? Генрих наверняка считал его погибшим. Но на Гент он обязательно пошлет войска. Ни один король не оставит такой важный город в руках варваров.

Но даже если его спасут, что если отец не захочет больше его признать, видя, кем он стал?

Он смутно вспоминал видение, в котором перед ним предстали двое детей. Только в Генте не было больше детей. Она увела их в безопасное место.

Когда-то детей тянуло к нему, но эти двое его боялись. Они считали его животным — он видел это по их глазам. Были они лишь созданием его воспаленного мозга? Средством, чтобы он сам увидел со стороны, во что превратился? Или они действительно приходили к нему?

Крысы зашуршали где-то рядом, он нащупал под тряпками, в которые превратилась его одежда, нож и значок. Их нож. Ее значок — символ «орла». Правда, был это все же не ее личный знак, он принадлежал мужчине, который пал и имени которого он не мог вспомнить. Но этот знак напоминал о ней, передавал ему ее тепло. Она походила на упавшую с неба звезду, которая стала пленницей человеческого тела. Он сейчас тоже пленник.

Крысы рылись в костях. Он медленно вытащил нож из-под своей разорванной одежды. Нож был дан ему в обмен на информацию, хотя он сказал бы детям, где находится туннель и без подарка. Он сказал бы, потому что его долг — помогать им, помогать всем подданным короля. Он был капитаном королевских «драконов», и присяга обязывала его защищать владения короля, его собственность, подданных.

Крысы не были подданными короля.

Кости валялись вблизи от его цепей, он был быстр и точен. Одну крысу он убил на месте, другую поймал за хвост.

Она верещала и пыталась его укусить и поцарапать. Он убил ее ударом об пол. Собаки проснулись от звона цепей. Эйка спали. Он утихомирил собак. Эти твари питались лучше, чем он, потому что не отказывались от человечины. Он снял с крыс шкурки и съел их сырыми.

Сейчас он был не лучше Эйка — уже не человек, но еще не собака. Ему захотелось плакать, но слез не было. Его постоянно мучила жажда. Жрец иногда вспоминал и давал ему воду. Однажды его пожалела рабыня и поплатилась за это жизнью.

Эйка спали. Он попытался распилить цепь ножом, но лишь затупил его. Он спрятал нож и прилег. Железный ошейник резал шею, и он повернулся, чтобы ослабить боль. Знак «орла» лежал у сердца, приятно холодя кожу.

О Владычица, вот бы выспаться, проспать всю ночь целиком, без снов. Вот бы отдохнуть! Но проснувшиеся собаки пыхтели, распространяя вокруг себя запах смерти.

Подъем!

Что-то случилось. Потянув носом воздух, Ханна поняла, что именно произошло. Сильный, пронизывающий до костей ветер задувал на чердак, вороша сено. Что-то холодное упало на губы. Она слизнула это. Снег.

Снег продолжал падать на лицо, задуваемый сквозняком. Ветер завывал на чердаке. Незакрытая дверь все время хлопала. Где-то лаяла собака. В отдалении кто-то кричал, поднимая тревогу. Наконец ветер рванул так, что затряслась и заходила ходуном вся конюшня, «львы» проснулись.

Она скатилась с кучи сена, нащупывая в темноте сапоги, наткнулась на одеяло Вулфера. Его не было.

Он ушел.

Заунывно зазвонил колокол, звук его завибрировал в ее костях. Казалось, в его гуле можно было разобрать слова: «Пожар! Пурга! Бунт! Тревога! Тревога!»

Девушка нашла сапоги и быстро натянула их. Она ползком двинулась вперед и вскоре нащупала люк и лестницу.Спустившись вниз, в конюшню, она услышала, как сверху один из «львов» что-то прокричал ей. Слов было не разобрать из-за ветра, воющего и визжащего снаружи. Испуганные лошади бесновались, приставленный к ним монах тщетно пытался их успокоить. Колокол все звонил и звонил, как будто провожал сотню новопреставленных душ через семь сфер в Покои Света.

— Ханна!

Она вздрогнула, обернулась, но Вулфера не увидела, потому что в конюшне было совершенно темно.

— Я у двери, — сказал он.

Она осторожно приблизилась. Холодный воздух с силой прорывался сквозь щели в дощатой двери. С каждым порывом дверь сотрясалась, как будто ветер стремился ее выломать. Вулфер подпер ее плечом. Верхняя дверь сеновала внезапно перестала хлопать.

Что-то тяжелое врезалось в наружную дверь. Полетели щепки, но дерево выдержало, хотя Вулферу пришлось со всей силой налечь на дверь. Неожиданно они услышали чей-то тихий голос, шедший снаружи и похожий, скорее, на шорох мышей в стене.

— Пожалуйста, прошу вас, если кто-то есть внутри, впустите меня. — Это был управляющий гостиницей.

Вулфер отворил дверь. Ветер тут же вырвал ее из рук и ударил ею Ханну. Правый бок пронзила резкая боль, она отшатнулась, а дверь ударилась о стену, сорвавшись с верхней петли. Ветер внес внутрь фигуру в натянутом на голову капюшоне.

Нет, это не ветер. Это не вьюга. Это неизвестно что. Ошеломленная Ханна попыталась что-нибудь рассмотреть снаружи. Не было видно даже тени других построек. Ни луны, ни звезд. Весь мир стал призрачным, серо-белым. Они оказались в середине воющего бурана.

Колокола больше не слышно.

Снег ворвался в конюшню, хлестнул ее по лицу. Одна из лошадей сорвалась с привязи. Слышно было, как бьется с ней монах, уговаривая и заклиная.

— Ханна! — Вулфер кричал, чтобы быть услышанным. — Помоги!

Они вдвоем схватили изуродованную дверь и, преодолевая напор ветра, притянули ее обратно. Несмотря на холод, она взмокла от напряжения. Рука соскользнула, и заноза вонзилась в нее как раз в тот момент, когда Вулфер закрыл защелку.

— Фонарь зажигать нельзя, — сказал он, поворачиваясь. — Можем сгореть при таком ветре.

Гостиничный монах сжался на полу, Ханна едва могла узнать его, с ног до головы обсыпанного снегом. Он как в бреду бормотал молитву на языке его Церкви — дарийском. Слов она не понимала.

Вверху ругался мужчина. Один из солдат, звеня доспехами, спускался по лестнице, не переставая изрыгать самые гнусные проклятия. Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что он не сердит, а испуган.

— Вы видели? — спросил он, грузно спрыгнув на пол. Ветер снаружи выл, крупные градины как камни стучали в стены конюшни, крыша гудела от вихря.

— Нечто, — испуганно простонал монах, шум бури заглушил его голос. — О Владычица Милосердная, избавь нас от таких видений. Защити от таких созданий. Мутными испарениями порождены они во тьме, извергнуты на ветер. Такими принесло их к нам с гор. Такими набросились они на нас. И вонь от них поднимает волосы на затылке, и тело мое трясется от ужаса. И гости выбежали из комнат, все кричали и плакали, а один только пускал пузыри и весь пылал, как будто обожженный пламенем.

— Брат, возьми себя в руки, — серьезно сказал Вулфер. — Что ты видел?

— Я все сказал! Они живые существа, но не похожи ни на одно создание, которое я прежде видел. У них нет руки ног, только толстое темное тело, как будто бесплотное. Они пели ужасными голосами на каком-то отвратительно звучащем языке, если, конечно, это можно назвать языком. Истер принес их с гор, буря пришла с ними, как будто они вызвали ее своею черной магией, потому что такой бури я никогда еще не видел, а я здесь уже двадцать лет, в этой самой гостинице, и верно служу Богу Единства, о, помоги мне, Господь в Небесах. Ужасно было это видение, не хватит сил у меня.

— Успокойся, брат, — сказал Вулфер. — «Лев», присмотри за этим добрым братом. Ханна, сможешь пойти со мной наружу?

У нее еще не утихла боль от удара сорвавшейся с петли дверью. При каждом шаге правую ногу пронзала острая боль.

— Ханна?

— Иду.

Вулфер нащупал висевшую на стене веревку, обвязал ею себя вокруг пояса, другим концом он обхватил талию Ханны. «Лев» уперся в дверь, и Вулфер отпер ее. Его встретил мощный порыв ветра, воин попятился. Сапоги заскользили по грязи. Наклонив тело параллельно земле, Вулфер шагнул в пургу и потащил за собой Ханну.

С трудом сохраняя равновесие, они сделали шесть медленных мучительных шагов. Вулфер что-то крикнул, но девушка не расслышала. Ханна оглянулась. Конюшни уже не было видно, ночь и ветер поглотили ее. Ханну охватила паника. Она тяжело переводила дыхание, руки свело холодом, она перестала их чувствовать.

Она наклонилась вперед, чтобы очередной мощный порыв ветра не сбил ее с ног. В лицо вонзались тысячи льдинок, песок и мелкие камни. Вихрь вздыбливал почву, с гор срывались и катились вниз огромные булыжники.

Что-то толкнуло ее. Она невольно вскрикнула. Странное существо, какого она никогда прежде не видела, пронеслось мимо нее и растаяло в ночи. Затем, словно оседлав ветер, промелькнули еще два Они были похожи на сгустки мрака, твари из Бездны — ямы Врага, в которую вечно падают души грешников, не достигая дна. Они принесли с собой запах жженого железа. Они переговаривались между собой на непонятном языке, их голоса были похожи на гул колокола.

В темноте нарастал шум, перешедший в ужасный грохот, вихрь забушевал с новой силой.

Веревка на талии натянулась. Вулфер втащил ее обратно в конюшню.

— Давай назад! Ничего у нас не выйдет!

Они повозились с дверью, с засовом, втроем кое-как одолев его. Грохот не прекращался, от него закладывало уши. Наконец шум стал ослабевать, затем постепенно сошел на нет, только ветер по-прежнему завывал снаружи. К снегу и граду добавился дождь.

Внутри было тепло и темно. Лошади нервно переступали, монах продолжал возиться с ними, что-то успокаивающе нашептывая. Ханна слышала, что ему помогали другие «львы», похлопывающие и поглаживающие испуганных животных. Управляющий гостиницей тихо всхлипывал.

— Что это был за грохот? — спросила она под скрип деревянных балок. Плечо и нога болели. Она потерла руки, чтобы согреть их.

— Лавина, — сквозь слезы ответил монах. — Я этот звук хорошо знаю, потому что живу в горах уже двадцать лет. И очень близко. Боюсь, что монастырь… — Не в состоянии продолжать, он всхлипнул снова.

— Что это за существа? — спросила Ханна. Вулфер отвязал от нее веревку.

— Галла, — сказал он. Слово звучало чужеродно, пугающе, поэтому казалось безобразным. «Г» произносилось как «ГХ», с придыханием.

— Кто такие галла? — не отставала Ханна.

— Нечто, о чем нам не следует говорить сейчас, пока они рядом, потому что они могут услышать свое имя, произнесенное в третий раз подряд, и поинтересоваться, кто здесь знает о них так много. — По его тону было понятно, что он не собирается просвещать ее. — Нам надо дождаться окончания пурги.

Долгой была эта ночь. Спать она не могла, Вулфер тоже не спал. Некоторые из «львов», возможно, заснули. О том, что заснул монах, она узнала по ослабевшему и затем совсем прекратившемуся его всхлипыванию и бормотанию и по последующим беспокойным восклицаниям во сне.

Он заснул, как раз когда ветер стал затихать. Светало. Вулфер отважился выглянуть наружу, Ханна увязалась за ним. Утро наступало безоблачное, небо нежное, чистое, голубое. Горы высились во всем своем великолепии, белые пики сияли в лучах восходящего солнца. Полный штиль, ни ветерка. Глядя вдаль, трудно было поверить во все случившееся ночью. Но вокруг валялись груды мусора. Ворота и почти весь забор были снесены, поленница разрушена, дрова раскиданы вокруг, ставни сорваны с петель, а изумленные козы толклись в огороде. К удивлению Ханны, пчелиные ульи остались не тронутыми ураганом.

Но лазарет исчез.

Монахи и купцы толпились вокруг большой кучи из земли и валунов, которая образовалась на том месте, где был лазарет. Камни и доски, из которых он был построен, смешались с пластом земли, снесенным с горного склона.

Они подошли ближе. Монахи уже вытащили из-под обломков тела своего древнего собрата и двух «львов». Из двух других «львов», карауливших снаружи под окном кельи, в которую были помещены Антония и Хериберт, у одного была сломана нога, другой внешне казался невредимым, но что-то вышло из строя внутри его могучего организма. Монастырский лекарь стоял возле него на коленях и осторожно ощупывал живот. По лицу монаха стекали слезы.

— Это произошло так быстро, — пробормотал он, подняв глаза, когда Вулфер присел рядом с ним. — Я выбежал наружу, услышав шум, и увидел, нет, я даже не увидел, а почувствовал это, его мощь. Тут обрушилась лавина. Прости меня, Господи, я побежал. Только когда было уже поздно, когда я увидел, что лазарет сейчас будет погребен, вспомнил я о бедном брате Фузулусе, который был слишком слаб, чтобы выбраться самому.

— Тебе оставлена жизнь, брат, потому что тебе еще предстоит поработать в этом мире, — успокоил его Вулфер. — Что с этим воином?

Лекарь покачал головой:

— Господь решит, будет ли он жить.

Вулфер выпрямился и шагнул через край обвала. Ханна подошла ближе. У нее было ощущение, что она стоит перед свежей могилой, на которую не хотелось наступать. Она видела балки здания лазарета, торчащие из-под грязи и булыжников, вывернутые камни кладки стен с оставшейся на них штукатуркой, разбросанные доски, опрокинутую кровать с неповрежденной веревочной сеткой у основания. Рядом валялась трехногая табуретка, по двору разбросаны пучки сушеных лечебных трав из аптечки.

— Что с пленниками? — спросил Вулфер, обернувшись к остальным.

К нему подошел сам аббат. Он только что утешал пресвитера, пославшего слуг на конюшню, чтобы приготовиться к отъезду.

— Мы не смогли обнаружить их тела, — сказал аббат. — Это вызывает беспокойство. Они погребены под скалами. Мы попытаемся их откопать, но…

— Неважно. — Вулфер посмотрел на громадный шрам, оставленный оползнем на горном гребне. Оползень зашевелился, посыпались мелкие камни, Вулфер подался назад. — Ищите, только если это безопасно. Пленники так или иначе для нас потеряны.

— Что вы собираетесь теперь делать? — спросил аббат. — Как поступите с ранеными?

— Могут они оставаться у вас до излечения?

— Разумеется. — Аббат дал монахам указание заняться ранеными «львами».

— Идем, Ханна. — Вулфер повел Ханну обратно к конюшне, оставив «львов» помогать монахам.

— Почему ты так сказал? Почему ты сказал, что «пленники для нас потеряны»? Ты не сказал, что они погибли.

Он смерил ее взглядом:

— Ты думаешь, что они погибли? Ты веришь, что она лежит там, под скалами? Что однажды, продолжая раскопки, монахи обнаружат там два раздавленных тела или кучу изломанных костей?

— Конечно. Они должны были погибнуть, запертые в келье. Как могли они сбежать?.. — Она запнулась на полуслове, увидев выражение его лица. — Ты не веришь, что они мертвы.

— Не верю. Все эти природные капризы неестественны.

Неестественные капризы погоды. Буран среди ясной летней ночи. Странные существа, которых он назвал «галла», разгуливающие вокруг и распространяющие запах кузницы, запах кокса и железа.

— Куда она теперь отправится, Ханна? Этот вопрос мы должны задать сейчас себе и искать на него ответ. Куда ей податься? Кто предоставит ей убежище?

— Я не знаю.

— Сабела, если бы она могла добраться до Сабелы. Но Сабела сама в тюрьме. Вендар и Варре сейчас закрыты для Антонии. — Он резко вздохнул, остановился у двери конюшни и посмотрел на горы, сейчас такие тихие и спокойные. — Мне следовало это предвидеть. Я должен был к этому подготовиться. Я недооценил ее силу.

— Куда мы теперь? Он задумался:

— Увы, кажется, нам придется разделиться. Один из нас должен продолжить путь в Дарр, чтобы изложить скопосу обвинения против епископа Антонии. Таким образом, мы будем готовы ко всему, что попытается предпринять Антония. Другой должен вернуться, чтобы предупредить Генриха. Надеюсь, король поверит нам. — Он внезапно улыбнулся, на его лице появилось выражение, напомнившее Ханне, как сильно она к нему привязана. — Лучше, чтобы это была ты. Возьмешь четырех «львов». Я возьму двоих, а на обратном пути захвачу оставшихся, если они выживут.

Она привыкла к Вулферу, и теперь ее охватил страх. Путешествовать без него не хотелось.

— А когда ты вернешься в Вендар?

Он пожал плечами:

— Не могу сказать. Осенью я смог бы пересечь горы, но боюсь, что до следующего лета не успею. Ты должна убедить Генриха, дитя. — Он прикоснулся к ее знаку «орла», совсем новому и яркому, как будто освещенному памятью о смерти Манфреда. — Ты заслужила это, Ханна. Не думай, что эта задача не по тебе.

Он зашел в конюшню. Ханна задержалась снаружи. Она смотрела на три огромных пика, таких прекрасных, тихих, мирных в своей необъятной мощи. Невозможно было поверить, что три человеческие жизни угасли в тени у их подножия. Как назвал их бард? Молодая Жена. Хребет Монаха. Террор. Всходило солнце. Она сощурила глаза и попыталась высмотреть ястреба, но птицы еще не поднимались в воздух.

Она вернется в Вендар, к кортежу короля, не увидев Дарра и дворца скопоса. Не увидев эльфов и других существ иной, нечеловеческой породы. Зато она вскоре встретится с Лиат.

Вспомнив о подруге, она вспомнила и о Хью, красавчике Хью. А мысль о Хью вызвала в памяти его поступки, вспомнился Айвар. О Владычица, где теперь Айвар? Благополучно ли добрался он до Кведлинхейма? Понравилось ли ему там? Смирился ли он со своей судьбой? Может быть, все еще борется?