"Алая нить" - читать интересную книгу автора (Энтони Эвелин)

Глава 4

– Он не хочет тебя видеть, – повторила мать Стивена. – Он не спит, не ест, у него сердце разрывается, Стефано, ты же знаешь, какой он гордый!

– Я знаю, мама, – сказал Стивен. – Но сейчас у меня нет времени.

Он мягко отстранил ее и направился в комнату отца. Она смотрела на него с сомнением, шепча беззвучную молитву. Ее любимец, ее прекрасная сын, которым все так гордились. Стивен не постучал; он открыл дверь и вошел. Отец сидел в кресле. Он поднял голову и вскочил. Стивен заметил, какой у него усталый вид.

– Входишь без стука? – сказал Лука. – Где твое уважение?

– Папа, – сказал Стивен, – я взрослый мужчина, не мальчик. Я тебя уважаю, и ты знаешь это. Но я люблю своего отца и не могу уехать, не попрощавшись. Мама пыталась остановить меня, так что она не виновата.

– Ты не передумал? – требовательно спросил отец. – Значит, отворачиваешься от собственных родных?

– Не от родных, – возразил Стивен. – Не от тебя, не от мамы, не от Пьеро. А от того, что сделал Пьеро вчера ночью. Он тебе рассказал?

– Рассказал. Он поступил правильно.

– Он сделал это ради меня, – продолжал Стивен. – Но такое много раз делалось ради бизнеса. Поэтому я уезжаю.

В жизни, к которой я стремлюсь, нет места таким делам. Я отворачиваюсь от этого, не от вас. Неужели ты не можешь понять? Хотя бы попытаться?

– Нет! – взорвался Лука Фалькони. – Нет, я не понимаю! Я даю тебе образование, посылаю учиться в колледж, хочу, чтобы ты стал чем-то большим, чем простой головорез, и вот награда! У тебя вдруг появляется каприз. – Он стукнул кулаком по столу. – Я должен был одинаково обращаться с тобой и с Пьеро, – сказал он. – А не так, будто между вами есть разница. Я ошибся. Пьеро хороший мальчик. Теперь я благодарю Бога за Пьеро.

– Я внес свой вклад, – напомнил ему Стивен; теперь он тоже разозлился. – Я нес службу не хуже Пьеро. Я помог превратить рэкет в бизнес, приносящий миллионы, о чем ты и не мечтал. Так что меня не за что упрекать, папа. Я больше ничего не должен ни тебе, ни семье. Но обещаю тебе: если я вам понадоблюсь, если случится беда, я вернусь. Клянусь тебе. Я уезжаю сегодня. Перед отъездом я повидаюсь с Кларой. Я сделаю, чтобы с Фабрицци не было трудностей.

Он подошел к отцу. Он был на голову выше его. Какой-то миг Лука гневно смотрел на сына, который осмелился бросить ему вызов и подойти к нему так близко. Но Стивен не обратил внимания на его взгляд. В следующую минуту Лука был заключен в объятия, вырваться из которых у него не хватало силы. Он услышал голос Стивена: «До свиданья, папа. Помни: если я буду нужен...» Потом он поднял руки и на миг обнял сына. Он не сказал ни слова. Он не ручался за себя. Стивен понял это и вышел.

Он позвонил Пьеро. Автомобиль отвез его в верхнюю часть города, к принадлежавшему им административному зданию, где располагались несколько фирм, контролирующих различные предприятия. Его кабинет был на последнем этаже, большой и роскошно обставленный, что соответствовало его положению. Он поднялся на лифте, специальным ключом открыл свой личный кабинет. Секретарша, как обычно, сидела за столом перед дверью.

Она улыбнулась и сказала:

– Доброе утро, мистер Фалькони.

Насколько она была осведомлена, это был совершенно законный бизнес, торговая корпорация, которая платила большие жалованья и премии. Стивен принялся просматривать содержимое ящиков стола. Пачка личных бумаг, список акций, правительственных облигаций, процентов от вложений. Состояние в два с лишним миллиона долларов. Некоторые бумаги можно ликвидировать быстро, для других нужно время. Он позвонил своим маклерам, дал им краткие указания и повесил трубку прежде, чем ему успели возразить. Остальным займется Пьеро. Он доверял брату, знал, что он все сделает лучшим образом и сохранит подробности в тайне. Он разорвал и выбросил некоторые личные документы, включая завещание, и позвонил брату, что уже едет.

– Ты чокнутый, – повторял Пьеро. – Сейчас не время продавать. Ты теряешь кучу денег, ей-богу! Что скажет папа? И какого хрена тебе надо ехать сегодня? Я убрал агентство. Клара ничего не знает ни о тебе, ни о мальчике с матерью. Ну да, конечно. Конечно, она найдет себе новую ищейку, но что она может сделать, если они уедут?

– Ничего, – сказал Стивен. – Я уезжаю не из-за Клары. Я уезжаю сейчас, Пьеро, потому что моя жизнь вот-вот поломается снова. Пожелай мне удачи, хорошо?

– Ох ты Боже мой, – отозвался Пьеро. – Я желаю тебе удачи. Ты же знаешь. Если тебе так надо – я не против. И не волнуйся о бумагах. Я посоветуюсь с кем следует и выжму из них все, что можно.

– Я скажу тебе, куда послать деньги, – сказал Стивен. – Пока я еще не знаю, где буду жить. Я улажу отношения с Кларой – я обещал папе, что облегчу ему это дело. А ты уж смотри, не плошай, Пьеро. Что касается меня, для тебя и для всей семьи я трус и дерьмо. Ты это понимаешь?

– Вроде бы. – Голос брата звучал неуверенно. – Не так-то это просто. Но, черт побери, ты прав. Нам не нужна война.

– Война не нужна, – согласился Стивен. – Но если я буду нужен тебе или папе, дайте мне знать. Я вернусь. Попрощайся за меня с Лючией. И поцелуй ребятишек.

Пьеро стиснул его в объятиях, борясь с нахлынувшими чувствами. Лучше всего он бы выразил их, проклиная судьбу, которая их разлучила. Ему было так плохо, что хотелось пойти и поколотить кого-нибудь.

Война не нужна. Войны с Фабрицци не будет. Так говорят и отец и брат. Он и сам так говорит. Но теперь он бы не отказался повоевать. Закуривая, он чиркнул спичкой с такой силой, что она сломалась. Он подобрал горящий обломок, даже не ощутив боли, когда огонек лизнул его пальцы. Мир необязательно должен длиться вечно.

– Это из-за новой работы?

– Да, сынок, – сказала Анжела. – Но мы пробыли здесь гораздо дольше, чем собирались, правда?

– Правда, мам.

Он вел себя очень мило: хотя его и озадачила такая резкая перемена планов, он не ворчал. Он помог Анжеле сложить чемоданы, вместе они прибрали маленькую квартирку. Он вытащил вещи в коридор и с грустью огляделся вокруг.

– Никогда не забуду этого места, – сказал он. – Самые лучшие каникулы в жизни. А он придет нас провожать?

– Кто? – спросила Анжела, прекрасно зная, о ком речь.

– Твой дружок, – поддразнил Чарли. – Извини, мам, шутка.

Она не ответила. Она ушла в спальню и закрыла за собой дверь со словами:

– Посмотрю, не забыла ли чего. Я всегда так делаю.

Кровать, где они предавались любви, обсуждали свои планы новой жизни – маленький островок интимности. Закрыв глаза, она видела его рядом с собой, чувствовала его близость, слышала его голос, говорящий ей о любви. Я потребовала невозможного. Он не придет. Я знаю, что не придет. Она вышла из спальни и закрыла за собой дверь так плотно, как будто оставляла там что-то осязаемое. Воспоминания, их страсть друг к другу, глупые фантазии... Будто это может продолжаться в повседневной жизни. Он не придет, твердил внутренний голос. И ты это знаешь.

– Чарли, милый, нам скоро выходить. А то в это время по улицам не проедешь. Вызови-ка такси.

– Да, мама. Сейчас.

Она увидела его сияющее лицо и заставила себя улыбнуться, думая: что бы ни случилось, ты-то ничего не узнаешь. Ты не узнаешь, чего мы оба с тобой лишились.

В аэропорт ехали долго, медленно, продираясь через заторы, а повсюду зажигались огни, и Нью-Йорк представал в своем вечернем обличье. Таксист молчал. Он был неразговорчив; в отличие от того, который участвовал в крушении ее счастья. Она сидела, глядя в окно, и ничего не видела, кроме сплошного расплывчатого пятна.

– Мария, где миссис Фалькони?

Горничная пожала плечами.

– Не знаю. Пошла есть. Не сказала, когда придет.

Мария была вдовой. Ее муж был один из скромных «воинов» дона Луки, погибших во время битвы с Муссо. В награду она получила бесплатное жилье и хорошо оплачиваемую работу у старшего сына Дона. Это прочно удерживало ее в «семье». «Семья» всегда заботилась о своих.

Стивен вошел в большую гостиную. Пять лет назад Клара отыскала какого-то шарлатана декоратора, и комната была вся размалевана в клетку и в полоску и уставлена столиками с безделушками; Мария едва с ума не сходила, пытаясь вытереть с них пыль. В такой комнате нельзя было поваляться, задрав ноги и стряхивая пепел на специально сотканный коврик. В ней не было домашнего уюта.

Он налил себе виски и подумал: где это ее носит? Долго же она ест. После обеда следовали бесчисленные походы по магазинам. Его часы показывали пять. Анжела улетает в восемь из аэропорта Кеннеди. Ему нужно собрать сумку с самым необходимым, добраться туда и зарегистрироваться. Билет ему зарезервирован.

Он уселся и стал ждать, сдерживая нетерпение. Скоро она придет. Она думает, что он проводит уик-энд во Флориде. Это было единственное, что он сказал ей, поспешно покидая квартиру.

Он устроил все надежно и быстро, используя свои организаторские навыки. Он принял решение и теперь действует в соответствии с ним. Принять решение было труднее всего.

Оставить семью, успев только предупредить их; за несколько часов свернуть всю свою жизнь и отправиться в незнакомый мир. Чужой мир, где не будет ни защиты, ни поддержки со стороны таких, как он. Он не был трусом. Он встречался со смертью на войне; смерть была и частью жизни Фалькони. Он рисковал жизнью с самого рождения. Это его не пугало. Но после того как Анжела ушла от него за завтраком, ему понадобилось немалое мужество. Мужество бросить все и начать новую жизнь с ней и с сыном. Он не торопился принять решение. Он остался в ресторанчике, заказал еду, к которой не притронулся, и стал думать о будущем. Он вспоминал выражение ее лица, отчаяние и растерянность, когда она сказала: «Я всегда знала, что такое любить тебя. Почему же я так потрясена?» Он называл это работой. Эта «работа» охватывала широкие сферы. Благодаря ей даже убийство и грабеж выглядели солидно. Он пролистывал бухгалтерские книги и складывал миллионы. Он сидел на собраниях, где обсуждалась стратегия. Пистолета у него не было. Не было с самого возвращения с войны. Ему не нужен был пистолет. Вокруг было достаточно вооруженных людей, людей, которые охраняли ресторан снаружи. Убийствами ведали они. Люди Пьеро примчались по личному вызову с дубинками и молотками. Они выбросили человека с шестого этажа, чтобы он упал на тротуар и разбился, как яйцо.

Но это было сделано, чтобы защитить Стивена. Чтобы защитить Анжелу и сына. Пьеро сделал бы это и ради бизнеса. И отец сделал бы, и не раз делал так в прошлом. Анжела это знала. Хоть она и не имела представления об их образе жизни, она угадала главное. «В следующий раз это будет не твой брат... а ты».

И вдруг ему все стало ясно. Нелегко, но ясно, никаких сомнений не осталось. Кто знает, говорил себе Стивен, может быть, не поставь ему Анжела ультиматум, он бы нашел какой-нибудь компромисс... сохранил бы ниточку, связывающую его с прежним. Если же он уедет вечером, все нити будут оборваны. Останется только его клятва, и, если его позовут, ничто не заставит его нарушить ее. «Если я буду вам нужен, я вернусь». К отцу, к брату.

Это позволило ему сохранить честь. Официантка, которой не терпелось убрать со столика и избавиться от него, увидела на его лице легкую улыбку. Как же все-таки сильна сицилийская кровь – кровь, текущая в его сыне, с его темными волосами и глазами Фалькони. Когда-нибудь он повезет Чарли на Сицилию. Эта мысль окончательно определила его выбор. Он расплатился, скользнул в свою машину и велел шоферу ехать к отцу.

Задумавшись, он не услышал, как Клара открыла дверь. Он поднял голову и внезапно увидел, что она стоит в комнате, держа в руке коробку, перевязанную лентой.

– Приехал, – сказала она, бросила коробку на диван и скинула норковое манто. – Ну, как Флорида?

– Жарко и липко, – сказал Стивен. – Пора бы уже знать. Она села напротив него, положив ногу на ногу. Он чувствовал идущее от нее напряжение. Ну конечно, сыскное агентство.

Она молчит, но она все знает.

– Не рановато ли?

– Для чего рановато?

– Чтобы начать пить?

Он жестко посмотрел на нее поверх бокала и осушил его.

– Мне это нужно, – сказал он. – И тебе сейчас понадобится.

Она реагировала инстинктивно, как до того жена Пьеро, Лючия. Она выпрямилась и спросила:

– Какие-то неприятности? Что случилось?

– Неприятности у меня, – заметил он. Он увидел, как на ее лице мелькнуло удовлетворение и тут же исчезло. – Что ты скажешь, Клара, если я тебе скажу, что ухожу?

– Уходишь? То есть уходишь от меня? Бросаешь меня? – Она вскочила на ноги.

– Ухожу от тебя, ухожу от «семьи». – Его голос звучал спокойно. – Я выхожу из игры. И меня уже вывели из нее. Финито Бенито.

– Ты сошел с ума, – сказала она. – Я тебе не верю. Ты не можешь уйти от «семьи», не можешь бросить меня! Да ты пьян! – Она в гневе отвернулась. – Я должна была сразу понять. Пойди протрезвись. Марио и Нина придут к обеду. Прими душ, сделай что-нибудь!

– Подожди, – сказал он и поднялся. Она сразу поняла, что обвиняла его напрасно. – Я был у отца. Сказал ему то, что сказал тебе. Я хочу уйти. Так я и сказал. Он тоже мне не поверил. Ни на миг, Клара. Он тоже решил, что я сошел с ума.

Она будто вросла в пол, слушая его. Лицо было таким же белым, как блузка с бантом у горла.

– Но я не сошел с ума. Я не хочу больше заниматься этими делами. Не хочу жить с тобой. Не хочу ничего из того, что я делал после войны.

Она перебила его, крикнув в ярости:

– Война кончилась в сорок пятом году! О чем ты говоришь?

– И ты, и мой отец, – продолжал Стивен, – говорите одни и те же слова. Знаешь, Клара, он проклял меня.

– Немудрено, – сказала она. – Любой отец сделал бы то же самое, если бы сын сказал ему такое! – Она сделала отчаянную попытку успокоиться. – Сядь, Стивен. Я налью тебе виски. Ты не пьян. Зря я так сказала.

– Выпей сама, – возразил он. – Мне нужно собираться.

Осознав, что он говорит серьезно, она неистово кинулась к нему, мешая ему пройти.

– Собираться? Ты никуда не пойдешь. Ты не смеешь так просто удрать от меня, от всех нас! Почему? Почему, Стивен? – Она схватила его за руку, длинные ногти впились в рукав, норовя добраться до кожи.

Он вырвался.

– Потому что я ненавижу себя, – сказал он. – Ненавижу то, что я есть, Клара. Так я и сказал отцу. Я хочу, чтобы у меня были чистые руки. Хочу начать новую жизнь. Тогда-то он и проклял меня. Он позвал мать, брата Пьеро и проклял меня в их присутствии. Они не заступились за меня; они стояли рядом и соглашались с ним.

– Я тоже прокляну тебя! – крикнула она.

Он оттолкнул ее. Она пошла за ним в спальню. Он бросал в сумку вещи. Ничего не видя сквозь слезы, она подошла, вцепилась в него, и, несмотря на все, что принесли ей эти годы, в ней в последний раз всколыхнулась любовь к нему.

– Возьми меня с собой, – взмолилась она. – Мне все равно. Пусть меня тоже вышвырнут. Я пойду с тобой, Стивен. – Она с плачем цеплялась за него. От горя она рванула на себе блузку, и шелк затрещал у нее на груди. – Если бы у меня был ребенок, этого бы не случилось, – простонала она. – Мы были бы счастливы. О Святая Мадонна, за что ты так поступила со мной? – Она раскачивалась из стороны в сторону, и он на минуту присел рядом с ней и попытался ее успокоить. В его сердце была пустота, но в тот миг он почувствовал к ней жалость.

– Никакой ребенок ничего бы не изменил, – сказал он. – Дело во мне, Клара. И это было всегда. С самой войны. Она сделала меня другим. Она изменила многих людей. Я должен уйти и начать сначала.

Он отошел и закрыл сумку; замок щелкнул. Он посмотрел на нее; от слез изящный макияж расплылся.

– Они тебя не отпустят, – сказала она. – Твой отец и мой отец. Ты знаешь, что это значит, когда они кого-то проклинают и вышвыривают? Знаешь, что это значит на старой родине? И здесь то же самое.

– Я рискну, – тихо сказал Стивен. – Если они придут, то пусть приходят. Возвращайся домой к матери, Клара. Она о тебе позаботится сегодня. Мой отец, наверное, уже говорил с твоим отцом.

Он вышел, закрыл за собой дверь спальни и быстро покинул дом. Шофера и телохранителя он отпустил. Они думают, что он проведет вечер в семье. Стивен пошел вниз по улице, чтобы поймать такси.

– Он оставил всю свою одежду, – сказала Клара. Она уже не плакала.

Альдо Фабрицци обнял ее за плечи.

– Ну вот видишь, он просто разозлился из-за ссоры с этим старым хрычом Лукой. Он вернется, вот увидишь.

– Нет. – Она покачала головой, как бы отмахиваясь от утешения. – Он говорил всерьез, папа. Он ушел. Говорю тебе, он ушел насовсем. Оставил семью, оставил меня.

Мать попыталась прийти на помощь.

– Раз не взял вещей, значит, вернется утром. Может быть, через день-два. У мужчин иногда бывают фантазии. Все пройдет.

Клара пропустила ее слова мимо ушей. Конечно, мать желает ей добра, но она глупа. В этот миг Кларе не нужна ее глупая доброта. Ей нужна отцовская проницательность.

– Почему Лука не позвонил тебе? Он проклял своего сына и вышвырнул его вон. Он должен сказать тебе; он должен всем рассказать об этом.

– Он не звонил, – сказал отец. – Это добрый знак. А теперь, Клара, душа моя, успокойся, а? Пойди умойся, и мы поедим. Останешься у нас ночевать. Мама права: у мужчин бывают фантазии, иногда они ведут себя как ненормальные, но потом приходят в себя. Луиза, как насчет обеда?

Его жена поспешила на кухню. Она готовила сама, потому что Альдо любил ее стряпню и отказывался заводить кухарку. И должна же, черт возьми, жена чем-то заниматься, с горечью думал он, когда нет ни детей, ни внуков, которые бы заполняли ее время. Он с нежностью смотрел на дочь. Он не мог видеть ее такой несчастной. Он не выносил ее слез, даже когда она была маленькой. А теперь, когда она взрослая женщина, это еще ужаснее. Как же он ненавидел этого мерзавца – он не принес Кларе счастья, не дал ей детей – ни капли радости за последние несколько лет. Но она любила его. Это одно останавливало Альдо. Если она говорит правду и он поссорился с отцом и ушел, тогда ему будет вынесен общий приговор. Клара будет свободна и подыщет себе мужчину получше. Он отправился на кухню поговорить об этом с женой.

– Моя дочь приходит домой и говорит, что ее бросили, и что я делаю? Ничего! Какой же я после этого отец, а? Я жду, пока эта жопа Фалькони сообщит мне новость, что его распроклятый сынок скурвился, а она сидит и плачет... – Он злобно огляделся вокруг, как будто Стивен или его отец были где-то поблизости.

– Ты думаешь, это правда, Альдо? – спросила его жена. – Думаешь, он действительно бросил ее?

– Не знаю, – пробурчал он. – Я говорю это, потому что она так думает, а не потому что сам в это верю, Боже сохрани. Позвоню-ка я Луке. Скажу ему, что у нас сидит Клара и что я хочу знать, что за лапшу нам вешают на уши! – Он двинулся к телефонному аппарату, стоящему на кухне, где Клара не могла слышать его.

Трубку взял Пьеро. Он не ждал, пока Альдо взорвется, и сказал, опередив его:

– У нас в семье беда. Беда и для вашей семьи тоже. Мой брат... – Тут он сумел сделать впечатляющую паузу, что вышло очень правдоподобно благодаря его собственным чувствам. – Мой брат разбил сердце нашего отца. Нет, отец не может говорить с вами. Он слишком расстроен. Он ни с кем не может говорить. Клара у вас? Да, конечно. Отец хочет, чтобы был семейный совет. Завтра. Он спрашивает, можете ли вы приехать. Хорошо... Да... верьте мне, я бы ему яйца пообрывал за такое... Завтра, рано утром. – Пьеро заставил себя добавить: – Передайте привет Кларе от Лючии и детей, – и повесил трубку.

Альдо Фабрицци тоже отсоединился. Жена вопросительно смотрела на него.

– Это правда, – сказал он. – Он и им подложил свинью. Кларе мы пока ничего не скажем. Пусть поест и ложится спать. Я увижусь с ними завтра, и я знаю, что делать. Я им повставляю фитили. Никакая сволочь не смеет позорить дочь Фабрицци!

Он умолк и вышел, хлопнув дверью. Прежде чем вернуться к Кларе, он постарался согнать с лица выражение бешенства.

– Сейчас поедим, – успокаивающе проговорил он, – а пока давай выпьем вина, хорошо? И улыбнись-ка папе. – Он погладил ее по руке. Рука была холодной.

– Я попробую, – сказала она. – Может быть, ты прав. Может, он просто взбесился, а когда остынет, вернется.

– Может быть, – согласился отец. – Выпей-ка, чтобы щечки стали румянее. И не беспокойся. Предоставь все мне.

Объявили посадку на самолет. Анжела встала и пошла вместе с Чарли. Она до самой последней минуты осматривала зал для пассажиров, не спускала глаз с двери. Когда объявили их рейс, ее последняя надежда рухнула. Они прошли к самолету, сели на свои места, устроили ручную кладь.

Чарли увидел, что мать побледнела, и сказал:

– Не волнуйся, мам. Ты же не боишься лететь? – Она ничуть не боялась. Напротив, когда они летели сюда, была возбуждена не меньше Чарли. Он порылся в кармане. – На, съешь шоколадку. Я специально купил. Они ужасно вкусные. И кстати...

– Да, – сказала она, силясь улыбнуться.

– Каникулы были потрясные, – сказал он. – Спасибо тебе за все.

– Я очень рада, милый, – сказала Анжела. Шоколадка в обертке была мягкой и липкой. – Я потом съем, – сказала она ему.

Она открыла книгу, которую купила в дорогу, и попыталась сосредоточиться. С таким же успехом она могла бы глядеть в книжку, написанную по-китайски. Слезы щипали ей глаза, застилали буквы. Только бы сын не заметил. Она вспомнила другую поездку много лет назад, когда она плыла на госпитальном корабле с нерожденным ребенком и болью разлуки в сердце. В этот раз боль была не меньше. Она почувствовала, что сын тянет ее за рукав.

– Мам! Мам, смотри! Вон мистер Фалькони! Ух ты, он в нашем самолете!

Поведение матери ошеломило его. Уронив книгу на пол, она встала, повернулась и увидела Стивена, который шел к ней по проходу. Она протиснулась мимо Чарли, не дожидаясь, чтобы он пропустил ее. А мистер Фалькони встал в проходе, загородив его так, что другие опоздавшие не могли пройти, и, протягивая обе руки, сказал ей:

– Я боялся, что опоздаю.

А она улыбалась и задыхалась, и вид у нее был такой, будто случилось что-то невероятное. Как будто она выиграла футбольный матч или получила наследство.

– Я думала... я тоже думала, что ты опоздаешь.

Потом стюардесса увела его вперед. Чарли поднял книжку – мать впопыхах наступила на нее, высокий каблук царапнул болезненного вида героиню, изображенную на обложке.

– Я не хочу читать, милый, – сказала она.

Вся раскрасневшись, она засмеялась, и он спросил:

– Мам, а ты знала, что он полетит этим же самолетом?

– Нет, не знала. Но молилась, чтобы он полетел! – Она взяла его за руку и крепко сжала. – Потом я тебе все расскажу. Обещаю.

Зажглась надпись, призывающая пассажиров пристегнуть ремни. Моторы заработали, наполняя салон ревом, и самолет двинулся по взлетной полосе.

Через несколько минут под ними уже сверкала и переливалась панорама Нью-Йорка. Чарли нагнулся вперед и стал смотреть в окно.

Когда начался крутой подъем, он откинулся на спинку сиденья и сказал Анжеле:

– А ты в него тоже влюблена, правда, мам?

– Да, милый, правда. Ты не против?

– Это здорово, – сказал он и широко улыбнулся ей. – Он мне ужасно нравится. Если не будешь есть шоколадку, можно, я ее съем?

Пьеро отошел от окна, и кружевная занавеска легла на место.

– Они явились, – сказал он отцу.

– Сколько их?

– Альдо, а с ним этот еврейчик-адвокат. И еще двое не считая шофера.

– Впусти их, – сказал Лука Фалькони. Он уселся в свое любимое кресло. Сад – неподходящее место для этой встречи. Он ведь скорбит о потерянном сыне. Для этого мрачная гостиная подойдет больше. На столе стояла бутылка кьянти. И большой серебряный ящик сигар. Лука выглядел как человек, перенесший тяжелый удар. Как человек в глубоком горе. И это было правдой. Кроме того, он должен выглядеть так, как будто ненавидит сына, которого изгнал из семьи и даже имя его запретил произносить. Альдо Фабрицци не так-то легко одурачить. Он привел адвоката, чтобы оговорить условия для Клары. Лука тяжело поднялся – казалось, будто он внезапно состарился, – и протянул руку Фабрицци.

– Вы знаете Джо Хаймана? Я привел его, чтобы поговорить о моей дочери. – Глаза Фабрицци были похожи на щели для стрел в каменной стене.

– Заходите, выпейте вина. Пьеро, налей-ка нам. Мистер Хайман, выпьете стаканчик?

– Благодарю вас, я не пью спиртного в такое время дня.

– Это не спиртное, – резко сказал Лука. – Это вино. – Он отвернулся. Он терпеть не мог евреев. Кроме того, он терпеть не мог ирландцев и поляков. Взглянув на Альдо Фабрицци, он сказал: – Мы в беде, мой друг. – Он говорил на диалекте. Интересно, подумал он, понимает ли Хайман. Раз он работает на Фабрицци, вероятно, он знает итальянский. Но диалект едва ли.

– Вы в беде, и моя дочь тоже, – подхватил Фабрицци. – Он что, душевнобольной?

– Не знаю, – сказал Лука. – Хорошо бы. Для такой беды есть врачи, больницы.

– Почему же тогда? – Вопросы сыпались градом. – Почему он бросил Клару и изменил «семье»? Изменил вам и мне, обоим.

Ответил ему Пьеро. Они репетировали эту сцену, и теперь была его очередь.

– Потому что он – трусливое дерьмо! Потому что после того, как кто-то стрелял в него в прошлом году, он наложил в штаны.

Он умолк, увидев, что отец поднял руку.

– Ты говори, когда я тебя попрошу, Пьеро. Он все еще твой брат.

– Он мне не брат, – настаивал Пьеро. – И он тебе не сын!

Он залпом выпил стакан вина и злобно уставился на Фабрицци и еврея-адвоката. Он был известен своей агрессивностью; все знали, что он и сейчас может полезть, по своему обыкновению, в драку. Он видел, что ему все верят. Он хорошо сыграл роль.

– Может быть. Пьеро прав, – сказал Лука. – Он говорил о врагах. Он сказал мне здесь же, в этой комнате: quot;Хватит с меня дел. Я хочу завязать. Хватит с меня «семьи». Я кое о чем напомнил ему. О его долге передо мной, перед нашими традициями. Перед Кларой. «Что за жизнь ты ей устроишь?» – спросил я, а он стоит тут и заявляет: «Я ухожу один». Я приказывал ему, Альдо, я просил, я умолял. Никогда не думал, что доживу до такого неуважения со стороны собственного сына. Я дал ему все. Вы знаете, как я любил его. Это был мой старший мальчик. Я сделал для него все. А он плюет мне в лицо и говорит, что это ему не нужно. Ему не нужно то, что я сделал для него.

Альдо молчал. Затем, поерзав в кресле, он просто сказал:

– Я понимаю вас, мой друг. Но у вас остался хороший мальчик. У меня есть только Клара, и ее сердце разбито. Вы ведь знаете, это бесчестие.

– Я знаю, – согласился Лука. – То же самое сказал и я, прежде чем проклясть его. «Ты обесчестил обе семьи, – вот что я сказал. – Ты трус и предатель. Ты не мужчина и мне не сын». – В глазу у него заблестела слеза и поползла по щеке. – Просите всего, чего пожелаете, Альдо. Я оплачу стоимость бесчестия, которое он причинил вам и Кларе.

– Куда он уехал?

Они ждали этого вопроса.

– Он не сказал папе, – влез Пьеро. – Он же знает, что его ждет. Да он все равно не скроется, пусть хоть в задницу залезет!

– Вы ищете его? – тихо спросил Альдо.

– Мы передали кому следует, – ответил Лука Фалькони. – Его найдут. Думаю, что он поехал на юг. Но мы все разведаем. Нужно время, вот и все. Когда его найдут, я знаю, что делать.

– Вам нужен надежный человек, – сказал Альдо и взглянул на адвоката. – Может быть, сейчас он трусливое дерьмо, но в войну он таким не был. Займемся им вместе. Лука. Так наши интересы будут в безопасности. И Клара сможет смотреть людям в глаза. Вы говорили о цене.

– Мы ее должники, – кивнул Лука. – И ваши тоже. Я позабочусь о Кларе.

Альдо выказал удовлетворение. Он что-то проворчал и кивнул.

– Вы человек чести, – сказал он. – Но поговорим сначала о деле. Кто его преемник? – Он не хотел унижать себя, упоминая имя Стивена.

– Пьеро, – ответил Лука. – И еще есть племянник во Флориде, который умеет считать. Они вместе возьмут дело в свои руки. Я пошлю за племянником. Вы познакомитесь с ним, и я знаю: вы одобрите мой выбор. Тино Сполетто, внук сестры моего дяди. Он хорошо работает во Флориде.

– Когда он сюда приедет? – спросил Альдо. Он никогда прежде не слышал о Сполетто, и, пока говорил, у него забрезжила одна мысль. Очень маленькая и неясная, но вскоре она оформилась. Если Фалькони привлекают таких дальних родственников, значит, дела у них идут не так-то хорошо. Пьеро просто гора мускулов. Двадцать лет назад он был бы простым уличным рэкетиром. И не видать бы ему обитого плюшем кабинета в Ист-Сайде как своих ушей.

– Через две недели, – ответил Лука. – Ему нужно перевезти жену, семью, найти жилье.

Он подал знак Пьеро, и тот вновь наполнил стаканы. Адвокат взял сигару. Никто не предложил ему огня.

– Если отец позволит, я хотел бы кое о чем попросить, – сказал Пьеро на диалекте.

– Проси, – приказал Лука.

Пьеро сжал кулаки, расправил плечи. Он собрал всю свою ненависть. Он подумал о Кларе и о Фабрицци, которые вынудили его оболгать и унизить брата.

– Я сам хочу исполнить соглашение. Хочу сделать это, а потом прийти к вам, дон Альдо и отец, и сказать: «Я это сделал. Я смыл позор с нашей семьи».

Лука не колебался ни минуты.

– Я разрешаю тебе, сын. Возлагаю ответственность на тебя.

– Я сказал, что мы должны сделать это вместе, – вмешался Альдо Фабрицци. – Это должно быть совместное соглашение.

Лука помолчал. Все шло так, как он ожидал. Он гордился Пьеро. Тот замечательно играл роль.

– Дайте Пьеро три месяца, – медленно проговорил он.

– Месяц, – сказал Альдо, понимая, что за такое короткое время выследить предателя почти невозможно.

– Месяц, – хором согласились отец и сын Фалькони. – Мы обещаем.

Они поймали его на крючок.

– Месяц, тридцать дней. После этого мы присоединимся к вам.

– Решено, – сказал Лука Фалькони.

– Может быть, теперь, – сказал Альдо Фабрицци, как будто это не имело отношения к главному вопросу, – вы с Джо поговорите о деньгах для Клары?

– Треклятый дом и полмиллиона долларов!

– Мы не могли предложить меньше. – Лука Фалькони пытался утихомирить сына. – Ты же знаешь это. Думаешь, мне хочется что-нибудь им давать? Думаешь, мне нравится платить этой бесплодной стерве?

– Мы от них не откупимся, – ответил Пьеро. – Что бы ты ни предложил, им подавай голову Стивена на серебряной тарелке! – Он встал и с такой силой хватил ладонью по столу, что пустые стаканы подпрыгнули. – Как мы это обтяпаем, папа? Как их обдурить?

Старик поднял голову и посмотрел на него. Он выглядел печальным и усталым, и Пьеро было тяжко видеть его боль.

– Мне следовало быть сильным, – пробормотал Лука. – Он же предал нас всех. Не надо было мне защищать его. Надо было быть сильным.

– Ты же любишь его, – сказал Пьеро. – Я тоже его люблю. Здесь не Сицилия, папа. Когда я прихожу домой, меня ждут Лючия и дети, а его?

– Не могу его простить, – сказал Лука. – Не могу ему простить то, что он натворил.

– И не надо, – ответил сын. – Но это наше дело. Семейное. Не будем же мы приносить кровавую жертву ради Фабрицци? Так что я спрашиваю: как их обдурить?

– Подсунем им кого-нибудь другого, – сказал Лука Фалькони. – В течение месяца. Ты говорил, что можешь устроить это.

Пьеро кивнул.

– Устрою. А теперь, папа, позову-ка я маму. У тебя усталый вид, вот что. И я ей скажу, чтобы не беспокоилась. Она там сидит и плачет с той минуты, как пришли эти мерзавцы. А потом позвоню Лючии. Приходите вечером с мамой к нам обедать. Повидаетесь с детьми, прежде чем они лягут спать. Это развеселит маму. Да и тебя, наверное, тоже.

– Ты хороший сын, – произнес Лука, когда Пьеро выходил из комнаты. – Хороший сын с отважным сердцем; но теперь, когда нет твоего брата, все наши силы уйдут на то, чтобы помешать Альдо Фабрицци перерезать нам глотки.

Клара в ярости повернулась к отцу.

– Я не хочу, чтобы он умер! Не хочу, слышишь? Я хочу, чтобы он вернулся!

Альдо было жаль ее. Он не мог видеть, как она плачет, и выходил из себя, но ничто было не в состоянии поколебать его. Он сказал слова, которые его предки произносили столетиями:

– Это дело чести, Клара. – Против такого приговора нельзя возражать. Она должна это знать; при всей своей образованности и выкрутасах она все-таки сицилийка и не хуже его понимает, как поступают в таких случаях. Она не заставит его передумать. Он продолжал: – Очень жаль, детка, но так нужно. Если Фалькони не отыщут его за тридцать дней, мы найдем его сами. А теперь вытри слезы и пойди помоги маме.

Клара сердито смотрела на него. Как будто она маленькая. Перестань плакать над сломанной игрушкой, carissima, пойди на кухню и помоги маме.

– Нет! – крикнула она. – Я еду домой. Ухожу отсюда. – Мать пыталась ей возражать, но Клара только отмахивалась от нее; Альдо молча читал газету, пока женщины спорили. Она уйдет, но вернется. Луиза не умеет с ней обращаться; Клара никогда не слушалась ее. Он услышал, как хлопнула входная дверь. Жена вернулась в гостиную и села.

– Она сошла с ума, – пожаловалась она. – Не понимаю ее. Не понимаю, как можно хотеть возвращения человека, который так с ней поступил.

– Неважно, чего она хочет, – сказал муж. На миг он опустил газету. – Я ее избаловал, вот в чем дело. Чего бы ей ни хотелось, я соглашался. Но не сейчас. Придется ей смириться.

Клара вошла в квартиру. Коробка с новыми шляпками лежала на столе в гостиной нераспакованная; пустой стакан Стивена стоял около дивана. Так пусто и тихо, что она чуть было не повернулась и не выбежала обратно на улицу. Она вошла в спальню. Когда он в последний раз приходил, чтобы заняться с ней любовью? Так давно, что и не вспомнить. Как она умоляла его: «Возьми меня с собой... пусть меня тоже вышвырнут». Но он отказался. Не жестоко, а ласково. Так ласково, что было ясно: все кончено. Она уже не могла плакать.

Может быть, отец прав. Может быть, против измены и горя годится только старинное средство. В старину женщины целовали раны своих мертвецов и призывали к вендетте. Вендетта шла до тех пор, пока не убивали последнего представителя враждебной семьи.

Может быть, если Стивен умрет, она сможет жить своей жизнью, освободиться от ревности, которая мучит ее, освободиться от страсти, что заставляет ее пресмыкаться перед ним. Она сбросила туфли и легла на кровать. Сколько ночей она провела так, ожидая, что он придет, пытаясь представить, как выглядит его очередная женщина.

Глаза у нее слипались от усталости, как вдруг они широко раскрылись, и Клара села на кровати. Женщина. Сыскное агентство не смогло ее найти, потому что кто-то убил сыщика и разгромил контору. Это сделал Стивен. Его предупредили, что за ним следят. Он отдал приказ, и агентство разгромили. А потом он ушел от всей своей прежней жизни. Именно так.

Она потянулась к телефону.

– Папа?

– Я ем, Клара. – Он был сердит на нее.

– Папа, прости меня, – сказала она. – Я была не права. Извини.

– Все в порядке, – сказал он. – Хочешь прийти?

– Нет. Я останусь здесь. Но я хочу тебе кое-что сказать. Когда Стивена найдут, думаю, что он будет не один. Я хочу, чтобы ты знал об этом.

Она повесила трубку прежде, чем он успел спросить, что это значит.

– Ты счастлив? – спросила Анжела.

– Ты же знаешь, что счастлив. – Он взглянул на нее сверху вниз. – Я скучаю о сыне. Ему не хотелось уезжать.

– Знаю, что не хотелось, но ты не должен его баловать, милый. Он тебя обожает, вот в чем беда. Но он должен вернуться домой, чтобы подготовиться к школе. Мне тоже нужно ехать.

Они поселились в «Савое». Первые пять дней они все вместе бродили по Лондону, показывали Стивену город так же, как он показывал им Нью-Йорк. Все трое были так счастливы, что Анжела сама удивлялась, как ей удалось отослать сына домой, в Хэйвардс-Хит. И как она сама отправится туда, оставив Стивена в городе.

– Что я тут буду делать без тебя? – настаивал он. – Почему мне нельзя поехать с тобой, познакомиться с твоим отцом, вместе с тобой отвезти Чарли в школу? Ты же не можешь меня прятать, Анжелина.

– Я и не собираюсь тебя прятать, – возразила она. – Но как только вас увидят вместе, сразу все поймут, в чем дело! Милый, имей терпение. Дай мне время что-нибудь придумать. Не могу же я заявиться с тобой вместе и сказать отцу: «Это мой муж. Он вовсе не погиб, я наврала тебе с три короба». А что скажет Чарли?

– Ну ладно. – Он отвернулся. – Ладно, не буду спорить. Но здесь я долго не пробуду. Мне нужен мой сын и нужна ты. Поэтому я здесь.

– Я знаю, – умоляюще сказала она, – знаю, милый, но не так-то все просто...

– Мне тоже было непросто, – сказал он. – Я сблизился с мальчиком так, будто знаю его всю жизнь. Мы все делали вместе, как настоящая семья. Чарли принял меня как отца. Так что ты должна это уладить, Анжела. Потому что я не хочу ждать. Я выйду ненадолго.

– Стивен, милый, прошу тебя, – позвала она. Но он не слушал ее. Он покинул номер, не сказав, когда вернется. Он был рассержен и обижен.

Она немного поплакала, потому что ссоры с ним был для нее невыносимы. Он такой великодушный, так любит их. Она сидела у окна и смотрела на набережную и расстилающуюся за ней Темзу. Смеркалось, и на другом берегу зажигались огни; от реки поднимался легкий туман. Он бросил все, лишь бы только жить с ней и с сыном. А она никак не может решиться, думает о всякой ерунде – о деревенских сплетнях, о том, как она придет к отцу со старой ложью, которая больше никого не волнует. Чарли примет любое объяснение. Она видела, как он сблизился со своим отцом за такое короткое время. Это была инстинктивная близость.

Когда Стивен вернулся, она ждала его. Он взглянул на нее без улыбки.

– Где ты был? – спросила она. – Я беспокоилась.

– Гулял.

– Мы опоздаем в театр.

– Сейчас приму душ и переоденусь.

– Стивен, – она подошла и обняла его, – ты прав. Я просто эгоистка и дура. Пока тебя не было, я позвонила отцу. Сказала, что приеду завтра и что со мной кое-кто будет. Кое-кто особенный. Я попросила его сказать Чарли.

– Правда? – Он приподнял ее лицо, чтобы видеть глаза. – Ты правда так хочешь? Я вовсе не думал тебя заставлять.

Ей удалось засмеяться.

– Еще как заставлял. Я три часа тут сижу и чувствую себя последней дрянью.

– Теперь ты стал счастливее?

– Я счастлив, – ответил он и стал целовать ее.

– Театр, – пробормотала она. – Мы опоздаем.

– Ну его, – ответил он. – У нас есть более интересные занятия.

– М-да... – сказал доктор Драммонд. Он повторил это уже три раза. – М-да... Не знаю, что и сказать.

Он переводил взгляд с дочери на человека, что сидел рядом с ней и держал ее за руку. Доктор был растерян, потрясен, это не укладывалось у него в голове. Мой муж, говорит она. Настоящий отец Чарли. Нет, он не погиб. Я тебе наврала. И американец кидается ей на помощь:

– Она не виновата. Она имела на это полное право. Я хотел, чтобы она жила в Штатах, воспитывала ребенка среди моих родных. Я отпугнул ее. Слишком много потребовал. Теперь я хочу загладить свою вину.

– Все-таки я не понимаю, – проговорил старый доктор. – Это так странно... просто необычайно! Конечно, как только Анжела сказала, что привезет гостя, я понял, чем это пахнет, но чтобы такое...

– Ты не догадался, даже когда увидел их с Чарли вместе? – спросила Анжела.

Отец удивленно посмотрел на нее.

– Нет. А как я мог догадаться? – Он заметил, как они переглянулись, и не понял почему.

– Они очень похожи, – сообщила ему дочь.

Он немного подумал.

– Да, пожалуй. Оба смуглые, верно. Но все-таки я не пойму, почему ты сказала, что он погиб. – Он все возвращался к этой лжи, она казалась такой ненужной и раздражала его. – Как это было глупо и безответственно.

– Да, я была глупой и безответственной, папа, – согласилась Анжела.

– А вы не возражали? – обратился он к Стивену.

– Сейчас не возражаю, – ответил тот. – Это просто чудо, что мы встретились в Нью-Йорке.

– Да, действительно, – согласился Хью Драммонд. Он прокашлялся и принялся искать свою трубку, не зная, что еще сказать. Кажется, они счастливы. Красивый мужчина, понятно, почему ее не устраивал бедняга Джим. Он рядом с этим парнем деревенский простак.

– А Чарли знает? – вдруг спросил он. – Это выбьет его из колеи, надеюсь, вам это ясно. Что он о тебе подумает, Анжела?

– Пока мы ничего ему не говорили, – ответил Стивен. – Он возвращается в школу. У него будет нелегкое время. Нужно думать об экзаменах. Так что можно пока не спешить. Но мы хотели поставить в известность вас.

– Очень умно с вашей стороны, – сказал Хью Драммонд. – Я бы на его месте не обрадовался, узнав, что мне наговорили столько неправды. – Он укоризненно посмотрел на дочь. Он думал только о внуке. Сами они пусть делают, что хотят. Но расстраивать мальчика он не позволит. – Бог знает, что сказала бы об этом твоя мать, – заявил он наконец и, набив трубку, принялся отчаянно пыхать ею. На левой руке у Анжелы было кольцо с большим зеленым камнем. Он не знал, что это за камень. Он мало смыслил в драгоценных камнях, а этот слишком большой, чтобы быть похожим на то, что он знал. – А где вы собираетесь жить? – спросил он у Стивена вечером, когда Чарли помогал матери мыть посуду после обеда. – У вас здесь есть работа?

– Пока нет, – ответил Стивен. – Но беспокоиться не стоит. У меня есть ценные бумаги.

– Ненадежно, – пробормотал Хью Драммонд. – Большинство акций сейчас почти ничего не дают. Что до правительственных облигаций... колоссальное жульничество, я вам скажу. Мы все купили их только из патриотизма.

Стивен был рад, что Анжелы нет рядом. Он понимал потребность старика задавать вопросы, но он и сам охотно отвечал, ничего не скрывая. Анжелу бы это смутило.

– У меня больше миллиона долларов в акциях и облигациях и собственность в Штатах, которая ценится еще выше, – сказал он.

– Боже мой! – Отец Анжелы ошеломленно воззрился на него. – Боже мой! Неужели это правда?

– Это правда, – эхом отозвался Стивен. – Так что, как я сказал, беспокоиться не о чем. Я в состоянии позаботиться о них.

– Я думаю, – был ответ. – Что ж, приятно слышать. Я оставляю этот дом и все, что у меня есть, внуку. Анжеле кое-что досталось от матери, но я хочу, чтобы у Чарли тоже было что-то. Хотя теперь-то это ему, наверное, не понадобится.

– Может, и понадобится, – ответил Стивен. – Во всяком случае, он будет этим гордиться, потому что это досталось ему от вас. Он много рассказывал о вас.

– Правда? – Старик просиял. – Неужели? Я просто обожаю его. Чудесный парнишка. Чистый как стеклышко. И умница. Из него выйдет толк, не сомневайтесь.

Стоя в дверях своей девичьей комнаты, Анжела раскрыла ему объятия.

– Тоска, я понимаю, – прошептала она. – Но ничего не поделаешь. Это только пока Чарли не уедет в школу.

Он крепко прижал ее к себе.

– Я могу подождать, – прошептал он в ответ. – Это ведь недолго. А вышло лучше, чем ты ожидала, верно?

– Да. От отца можно было ждать чего угодно. С ним бывает иногда очень трудно. В последние годы он смягчился и очень любит Чарли. Но он принял все как надо, а ты вел себя просто замечательно. Спасибо тебе, милый.

– Я привык к старым людям, – сказал он. – В нашей семье воспитывают уважение к ним. Это для нас очень важно. Ты видела лицо мальчика, когда мы сказали, что отвезем его в школу вместе?

– Да, – кивнула Анжела. – Он был в восторге. Когда мы ему скажем о главном?

– Завтра, – ответил Стивен. – Я поговорю с ним. Но по-моему, он уже знает.

– Я иду купить продукты для твоей мамы, – объявил Стивен. – Пойдем со мной? – И, когда они шагали от дома к центральной улице, Стивен заговорил: – Мы хотим тебе кое-что сказать.

Мальчик бросил на него взгляд.

– О вас с мамой?

– Мы собираемся пожениться, Чарли. Ты будешь рад?

– Ух ты, это же обалдеть можно! – Ни тени сомнения или колебания. Лицо сияет от восторга. – Я так и подумал, когда ты объявился в самолете. Потрясная новость. Просто потрясная!

– Я хочу, чтобы твоя мама была очень счастлива, – сказал Стивен Фалькони. – И хочу быть тебе отцом, Чарли, если ты мне позволишь.

Сын на миг смутился. Его щеки порозовели, почти покраснели.

– Я тебя примерно так и воспринимаю, – сказал он. – Надеюсь, ты не против.

– Я не против, – сказал Стивен. – Я этого хочу больше всего на свете.

Если бы они не шли по сырой улице английского поселка с хозяйственными сумками в руках, он обнял бы сына и расцеловал.

Они вернулись в Лондон из Хайфилдса. В школе Стивен был представлен всем: «Это мистер Фалькони. Мой будущий отчим». Директор поздравил их и пригласил выпить стаканчик шерри. Для Стивена это был удивительно странный мир. Маленький мирок со столь чуждыми правилами поведения, что его обитатели казались марсианами. Он потягивал скверный шерри и отвечал на нелепые вопросы: как ему понравилась Англия да из какого города Соединенных Штатов он приехал. Только они говорили «Америка» глотая гласные. Чувствовалось, что и он кажется им таким же чужим. До чего же тут все непривычно! Он надеялся, что здесь дают хорошее образование и что это лучший вариант для Чарли. Он удрал из кабинета директора, едва нашелся подходящий предлог. Он задыхался там.

Но Чарли был что надо. Это говорило в пользу этой странной, жесткой системы. Всякого рода формальности, заметная дистанция между учениками и учителями, – но все это сделало его сына таким, каков он есть. Об этом следует помнить. Надо просто привыкнуть.

На обратном пути, сидя в машине, Анжела сказала:

– Я знаю, милый, тебе показалось, что там просто нечем дышать. Но это очень хорошая школа. И ему там хорошо. Ты же видел.

– Конечно, видел, – сказал он. – Просто у нас дома все совсем по-другому.

Он сжал ее руку и улыбнулся. Он ничего не сказал, хотя уже решил про себя, что жить в Англии он не хочет. Когда они приехали в «Савой», его ожидало сообщение о телефонном звонке из Штатов. Никто, кроме Пьеро, не знал, где его искать. Он посмотрел на часы. Наверное, брат уже дома. Звонить в контору небезопасно. Пока Анжела принимала ванну и переодевалась к обеду, он позвонил.

Подошла Лючия. «Подожди, я его позову». Хорошая девочка. Не называет его по имени, хотя рядом только дети.

Пьеро взял трубку.

– Все в порядке, – сказал он. – Лючия увела детей наверх. Как поживаешь?

– Прекрасно, – ответил Стивен. – Просто замечательно. Как папа с мамой? Как дела?

– Нормально, без проблем. Они приходили, держали совет, обо всем договорились. Мы откупились от твоей жены.

– Не называй ее так, – запротестовал Стивен. – От Клары. Сколько?

– Слишком много, черт бы ее побрал, – ответил Пьеро. – Полмиллиона зеленых и дом. Зря ты не дал мне разделаться с ней, как я предлагал. Теперь слушай. Альдо жаждет твоей задницы. Неудивительно, правда? Мы сказали, что он ее получит. Ты можешь нам что-нибудь прислать? У тебя же есть обручальное кольцо от Клары?

Оно по-прежнему красовалось у него на пальце правой руки.

– Да, – сказал он, – на нем выгравирована дата. И наши инициалы.

– Пришли его мне, – сказал Пьеро. – Прямо сейчас. Ты еще побудешь в этом номере?

– Может быть, месяц или побольше. Что ты надумал, Пьеро? И что решил отец?

– Дадим Фабрицци что-нибудь похоронить, – ответил Пьеро. – С твоим кольцом. Я устрою так, что он не узнает, кто это. Сиди, не рыпайся и будь осторожен, ладно? Как малыш? В порядке?

На миг Стивену представился кабинет с маленькими жесткими стульями, стены увешаны фотографиями мальчишеских спортивных команд. Крикет. Футбол. Вкус приторного дешевого шерри.

– В порядке, – сказал он. – Мы только что отвезли его в школу. Поцелуй за меня маму. Скажи папе – ну, сам знаешь что.

– Пришли мне это треклятое кольцо, – сказал Пьеро и повесил трубку.

В комнату вошла Анжела. На ней было то же маленькое черное платье, в котором он ее увидел в тот вечер в «Лез Амбасадер». Волосы распущены и блестели – ему нравилось, когда она так причесывалась.

– Я готова, милый. Как твой брат? Надеюсь, ничего не случилось?

Он взял ее руки в свои.

– Нет, нет, все хорошо. Ты красавица, Анжелина. Пойдем обедать. У меня есть кой-какие планы, которые я хочу обсудить с тобой.

Перед Рождеством они полетели в Монте-Карло. Погода в Лондоне была холодная и мерзкая, целыми днями моросил дождь. Когда они вышли из самолета, их встретило лазурное небо и приятное тепло. Их ждал взятый напрокат автомобиль. Стивен взял Анжелу под руку, поспешно перевел через дорогу и усадил в машину. Потом он спохватился. Нет никакой надобности торопиться, скрываться. Все это в прошлом. Но от старых привычек нелегко избавиться. Ему все еще было не по себе, когда он сидел в общественных местах без прикрытия.

Он купил ей норковую шубу, которую она несла, перекинув через руку. Середина зимы на Лазурном берегу была столь теплой, что шуба оказалась не нужна.

– Как красиво, – сказала она, восхищенно глядя из окна автомобиля на яркое море внизу, на ландшафт, простирающийся за изогнутой линией Муайенн-Корниш. Пальмы, нарядные виллы, живописные маленькие рыбацкие поселки, теснящиеся по краям портов. – Милый, я и не представляла, что тут такая красота. Я думала, здесь сухо и пыльно. Как на Сицилии.

– А мне казалось, что тебе нравится Сицилия, – заметил Стивен.

– Мне нравился ты, а не Сицилия, – поправила она его. – А здесь так зелено и мило.

– Мягкий климат для мягких людей, – сказал Стивен. – Слишком много денег. Слишком много всего. Сицилийцы жесткие, потому что иначе они не смогли бы выжить.

– Ты не жесткий, – возразила она. – За это я тебя и люблю.

– С тобой – нет, – сказал он.

– И с Чарли тоже, – заметила она. – Если бы я разрешила, ты бы избаловал его до предела.

– Его не отпустили, – сказал он. – Даже на уик-энд.

– Конечно, не отпустили. – Анжела покачала головой. – Он же только недавно вернулся в школу. Как ему могли разрешить полететь сюда, когда все остальные готовятся к экзаменам? Сам подумай, милый. Я же говорила тебе, что это невозможно, а ты все равно позвонил и спросил.

– Не выношу этого елейного мерзавца, – сказал Стивен. – У нас дома мальчика отпустили бы на уик-энд к родителям. Ну ладно, не будем говорить об этом, дорогая. Ты-то привыкла, что такие прыщи вечно командуют. А я нет. Надеюсь, тебе понравится место, где мы будем жить. Без выкрутасов, но очень уютно. Двадцать минут езды до Монте-Карло.

– Мы едем в казино?

Он посмотрел в окно автомобиля. Теперь они спускались к дороге, идущей вдоль берега. «Вильфранш», – гласили дорожные указатели. Значит, уже близко.

– Нет, – ответил он. – Не в казино. Я там бывал. Наверняка меня кто-нибудь помнит. У этих типов фотографическая память. Они никогда не забывают ни лиц, ни фамилий.

– Как ты можешь доверять этому Мэкстону? – спросила Анжела.

– Он не дружит с «семьями», – ответил Стивен. – В Неваде они разорили его до последнего гроша. Поэтому его приняли на службу в здешнее казино. Сюда никогда не пускали наших. Мы с ним поговорим. Если мое предложение его не устроит, я придумаю что-нибудь еще.

– Ты мог начать и в Лондоне, – заметила она. Они спорили на эту тему, но Стивен был тверд как алмаз. Слишком много связей со Штатами. Лондон – это потом. Он не мог объяснить, что ждет сообщения Пьеро о том, что товар, как они выражались, доставлен Фабрицци.

Она думала о Чарли; как он будет ходить в школу в Англии, а они – жить во Франции? Когда она заговорила с сыном об этом в Нью-Йорке, все казалось так легко и просто. И ему тоже. Единственное, чего ему не хотелось, – это бросить школу и ехать с ними. Но ведь есть еще каникулы, и полусеместры, и разные важные события в мальчишеской жизни – спортивные состязания и раздача наград.

Она запретила себе думать об этом. Прежде всего она должна думать о Стивене Фалькони – о том, что он должен утвердиться и заняться делом, а главное – о его безопасности. Это было труднее всего, потому что они находились так далеко от всего, что имело отношение к его прошлому. За тысячи миль.

Она была очарована Вильфраншем. Как будто игрушечный рыбацкий порт, с маленькими лодками, стоящими в гавани, с несколькими ресторанами, все еще открытыми для местного населения. Сезон давно кончился, и в маленькой гостинице, кроме них, не было приезжих. Это был скорее постоялый двор, где всю работу делали сам patron[12]и его жена. Стивен уговорил их специально открыться за плату, которая была скорее подкупом.

Они пообедали на набережной: вкусная рыба, молодое вино из местной лозы. Она собрала объедки и отдала голодным кошкам, слоняющимся по улице. Другие посетители решили, что она американка или англичанка, иначе не стала бы скармливать хорошую еду животным.

– Здесь очень просто, – извинился Стивен, – но это ненадолго. До разговора с Мэкстоном. А потом, дорогая, я сделаю тебе сюрприз.

– Какой же ты глупый, – сказала Анжела. – Да здесь просто чудесно. Ты забыл, что я не привыкла к роскоши и модным отелям. Для меня это настоящий рай: мы с тобой и этот милый поселок... Что еще за сюрприз? Не доверяю я тебе, Стивен.

– И правильно делаешь, – засмеялся он. – Но думаю, ты будешь довольна. Надеюсь. Я люблю, когда у тебя счастливый вид.

– Я очень счастлива. – Она взяла его за руку. – Я так люблю тебя. И все время по-новому. Хорошо, что ты избавился от этого обручального кольца. Я его ненавидела.

– Что же ты не сказала? Я и сам его ненавидел. Что тебе подарить на нашу свадьбу, Анжелина?

– Милый, – с упреком произнесла она. Он все время делал ей подарки. Норковую шубу он выбирал без нее; ее доставили в «Савой» как один из его многочисленных «сюрпризов». – У меня уже есть обручальное кольцо, шуба, всевозможная одежда, которую ты мне накупил. Мне ничего не нужно, кроме брачного свидетельства, которое узаконит наш брак для Чарли. Если бы не он и не папа, мне было бы наплевать. Я уже замужем.

– Здорово будет, когда он сюда приедет, – сказал Стивен. – И твой отец. Он интересный человек.

– Ты ему нравишься, – сказала она. – Это так странно. Когда мы с братом были маленькими, он был всегда резок с нами. А теперь, когда я вижу, как он привязан к Чарли, как балует его, мне не верится, что это тот же человек. А странно, правда, жениться в отделе записи?

– Это же только ради бумажки, – сказал он. – Но мы устроим настоящий праздник. Вот увидишь.

На следующий день она оставила его в поселке и поехала в Монте-Карло. К нему в гостиницу должен был прийти человек по имени Ральф Мэкстон. Сама того не зная, Анжела действовала по закону мафии: женщины не принимали участия в деловых разговорах.

Монте-Карло. Она видела старые фильмы, где действие происходит в казино и голливудские герои срывают банк. Она читала о гала-вечерах и о знаменитостях. Леди Доккер стала чуть ли не национальной героиней для британцев, изголодавшихся по роскоши за время войны и послевоенной бедности. Миллионеры были редкостными созданиями, вызывавшими зависть; их жены, увешанные брильянтами и закутанные в меха, тем более. Монте-Карло – это был мир грез, мир фантазии, где правил князь, женившийся на очаровательной американской киноактрисе.

Там было красиво, куда красивее, чем представляла себе Анжела: синие горы, увенчанные шапками облаков, и сахарно-белый дворец, возведенный на скале, выдающейся в море, казались театральной декорацией.

Она припарковала машину и пошла пешком. Большие, очевидно океанские, яхты, стояли в гавани, их паруса трепетали от легкого бриза. Магазины были богатые, но без показной роскоши: крупнейшие французские модельеры, ювелиры, известные во всем мире, – Ван Клиф и Арпельс, Бюш Жирод, Картье, – она шла мимо сверкающих витрин, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться, но не желая ничего этого для себя. Она прошла мимо великолепного фасада казино, напоминающего свадебный торт, и страшно удивилась, увидев, что двери открыты и туда валит народ. Пожилые француженки, в основном домохозяйки с хозяйственными сумками в руках, забегали на утреннюю игру в Малый салон, где ставки составляли несколько франков. И мужчины, скромно и даже бедно одетые. Их подгоняли те же демоны, что обуревали и богатых, которые придут позже. Жадность и надежда.

Она где-то читала, что некоторых несчастных подталкивало туда неодолимое стремление к проигрышу. Ей хотелось, чтобы Стивен занялся чем-нибудь другим. Делом, не запятнанным человеческой слабостью и корыстью. По наитию она зашла в очень большой и дорогой с виду отель. Там, где она находилась, не было уличных кафе, а до гавани идти слишком далеко. Анжела устала и порядком продрогла. Это был очень красивый отель, и вежливый администратор провел ее в коктейль-бар. Он пустовал; она уже хотела повернуться и уйти, но бармен улыбнулся ей.

– Мадам?

– Могу ли я заказать кофе? – спросила она.

– Кофе подается в гостиной, мадам, – ответил он.

– Спасибо. – Она не знала, где гостиная, и почувствовала неловкость, что зашла сюда. Но потом уловила какое-то движение и поняла, что она не одна. За столиком в углу сидела женщина и раскладывала пасьянс. Притушенная лампа над головой освещала ее седые волосы. Анжела села. Бармен подошел к ее столику.

– Джин с тоником, – сказала она первое, что пришло в голову. Он принес ей бокал и тарелку оливок и сырной соломки. Под нее был подсунут счет. Напиток был ледяной, и она начала дрожать. Выпив половину, она решила уйти. Вложила в счет пятифранковую купюру и встала. Не хотелось дожидаться сдачи. Когда она выходила из-за столика, женщина убрала свои карты и обернулась, чтобы подозвать бармена. Анжела увидела ее при ярком освещении и чуть не вскрикнула. Это было не лицо, а уродливая маска: левый глаз прикрыт повязкой; нос расплющен; вместо правой скулы глубокая вмятина. Очевидно, она попала в ужасную катастрофу, и врачи сделали с ее лицом, все, что могли.

Ее здоровый глаз был большим и темным; острый взгляд пронзил Анжелу с головы до ног. Она подняла руку и повелительно щелкнула пальцами. Сверкнули брильянты. Бармен поспешил к ней. Он нес ведерко с бутылкой шампанского. Анжела опустила голову, стараясь не смотреть на несчастную женщину. Как ужасно, когда люди пялятся.

На улице стало довольно прохладно. Жаль, не захватила шубу. Она очень быстрым шагом направилась к своей машине и ехала домой на большей скорости, чем намеревалась. Мэкстон, наверное, уже ушел. Ей хотелось вернуться в тепло и уют гостиницы, где ее ждет Стивен. Изуродованное лицо той женщины не выходило у нее из головы.

– Почему вы ушли? – спросил Стивен.

Ральф Мэкстон почти не изменился. Немного больше стал выдаваться нос, чуть поредели волосы на висках, вот и все перемены.

– Мы не поладили. Поэтому мы с руководством решили расстаться.

– В чем не поладили?

Мэкстон улыбнулся. Как странно, что через столько лет ему вдруг позвонил этот гангстер, Фалькони, и сказал, что хочет встретиться с ним. И как невероятно кстати, учитывая его положение. Он посмотрел на это жесткое лицо и решил не тратить времени на ложь.

– Я начал играть, – сказал он. – Десять лет я не касался ни карт, ни фишек, а потом однажды я дал денег приятелю и попросил сыграть за меня в рулетку. Несколько раз это сходило нам с рук, а в один прекрасный день меня вызвали и рассчитали. Сказали, что я нарушил священное правило. Проработав десять лет, я очутился на улице. Без компенсации, безо всего.

– Вы много выиграли? – спросил Стивен.

Мэкстон засмеялся коротким, высоким смешком, который Стивен хорошо помнил.

– Господи, конечно, нет. Я всегда проигрывал. Дело не в этом. Дело в принципе. Я понял их, но подумал, что они могли бы проявить побольше великодушия. Я же хорошо работал на них.

– Не сомневаюсь. И как давно это случилось?

– Год назад. – Он сунул руку в карман и извлек пачку «Житан». За ней последовали спички. Он затянулся и вздохнул от удовольствия.

Самые дешевые сигареты, спички... Долгий же у тебя был год, подумал Стивен. Мэкстон, словно прочитав его мысли, произнес:

– Конечно, я не сумел найти другой работы. Здесь обо всем узнают быстро. Моя репутация оказалась запятнанной. Я занимался то одним, то другим, а в общем, слонялся без дела. Я привык здесь жить, и у меня есть хорошие друзья. Но... – Он развел руками, показывая, что смирился со своим положением. – Даже их щедрость имеет пределы. Конечно, я их не виню. Так что ваш звонок по-настоящему заинтриговал меня.

Он много говорит, отметил Стивен, но это просто для отвода глаз. Он проницателен и умен. Он бы не продержался в казино десять лет, если бы его не считали ценным работником. За исключением одной слабости.

Стивен решил взять быка за рога.

– Я решил рискнуть. Я вспомнил, как познакомился с вами, когда был в Монте-Карло. Вы сказали, что занимаетесь PR. Я навел о вас справки, прежде чем позвонить.

– Надеюсь, обо мне говорили не слишком плохо?

– Сказали мне все, что я хотел о вас знать. Мне это подошло. И я решил кое-что предложить вам.

Ральф Мэкстон погасил сигарету. При этом движении стало видно, что манжета его рубашки обтрепалась.

– Мистер Фалькони, – сказал он, – прежде чем вы сделаете мне это... э-э... предложение, я хочу кое-что вам объяснить. Когда мне исполнился двадцать один год, я унаследовал немалые деньги. И я любил азартную игру. Так любил, что это вызывало неудовольствие моих родных. Мне предложили отправиться в Америку. У матери были связи в Бостоне, и шел какой-то разговор о банках и бизнесе. Меня не очень привлекала работа, но я решил, что Америка – это интересно. У меня был приятель, с которым я подружился в Нью-Йорке. Канадец, такой славный парень. Мы кончили в Лас-Вегасе. Он увяз так глубоко, что мне пришлось идти к господам, которых это касалось, и попросту умолять их отпустить его подобру-поздорову. Дело касалось небольших денег, какой-то пары тысяч долларов. Это были американцы итальянского происхождения, как вы, мистер Фалькони. Я готов был бросить двадцать тысяч английских фунтов на их грязные столики, но они и слушать не желали. Однажды ночью мой друг-канадец отправился на берег и зашел глубоко в море. – Он снова достал сигареты. – Извините, я слишком многословен. Но я не имею и не буду иметь дела с мафией. Я решил, что лучше сразу объяснить вам причину.

– Вы очень хорошо объяснили.

– Можно я докурю сигарету, мистер Фалькони, или уходить немедленно?

– Как хотите, мистер Мэкстон. Но теперь послушайте меня. Я больше не имею отношения к «семьям». Можете верить мне или не верить, никаких доказательств я вам представить не могу. И не зовите меня Фалькони. Я не буду пользоваться здесь этим именем. Все, что вам следует знать, – это какую работу я вам предлагаю и сколько собираюсь платить. И держать язык за зубами, мистер Мэкстон.

– О, что-что, а это я умею. Тогда, может быть, обсудим ваше предложение? Как говорится, я весь внимание.

– Я хочу открыть казино здесь, на побережье. Я буду финансировать его и управлять им, но мне нужен официальный управляющий и нужен человек, который мог бы набрать подходящий штат и все организовать. Может быть, вы тот, кого я ищу, а может быть, и нет. Но мне надо с чего-то начать.

Начать там, где тебя не знают, подумал Мэкстон. Ницца не подойдет, там уже есть казино. Монте-Карло тебя на порог не пустит. И вот ты прибегаешь к последнему средству и вытаскиваешь на свет Божий меня.

– Звучит исключительно интересно. Хотя и не очень-то легко. Между княжеством, Ниццей и Каннами налажена большая игра по всему побережью. Есть только одно исключение.

Он умолк. Внезапно он оставил свой слегка издевательский тон.

– Может быть, подойдет Антиб. Это недалеко от Жуан-ле-Пэн – там прекрасные отели и много богатых клиентов. Роскошные виллы, но казино нет. Парнишки и девчонки ездят в Канны – это недалеко оттуда – или приезжают сюда. Подумайте об Антибе. Вы собираетесь строиться? Предупреждаю, на это уйдут миллионы. Да и французы устроят вам «красивую» жизнь. Они терпеть не могут, когда в их деле появляются иностранцы.

– Я думал о покупке, – сказал Стивен. – Если бы найти подходящее помещение.

– Нужно, чтобы оно было большое, – заметил Мэкстон. – И в центре. Поэтому старомодные эдвардианские чудовища вдалеке от берега исключаются. Вам нужно такое место, где оно будет постоянно бросаться в глаза. Вы еще ничего не подыскивали?

– Нет еще. Собственно, отсюда я еду в Канны вместе с женой. Послезавтра.

– Очень удачно. Передайте привет очаровательной леди.

– Это не та. Вы можете сами ей его передать, если тоже поедете в Канны и поможете мне выбрать что-нибудь подходящее.

– Я в восторге. Значит ли это, что я нанят?

– Считайте, что вы уже работаете, – сказал Стивен. – Для начала пятьсот долларов. Если мы что-нибудь найдем, обговорим условия позже. Я плачу вперед.

– Рад это слышать. Мои друзья обрадуются еще больше. Я смогу заплатить часть долгов. Как мне вас называть, если не Фалькони?

– Стивен, – ответил он. – Это мое имя. Когда отдадите долги, купите себе новую одежду. Мы будем в «Карлтоне». Позвоните мне туда. – Он встал.

Мэкстон не торопился. Он был хладнокровен. Да, у него ни гроша за душой; но он не выказал ни благодарности, ни уважения. Стивен никогда прежде не встречал таких людей. Он решил, что это типично английский характер. Ему это не нравилось. Но Мэкстон нужен ему. По крайней мере, поначалу.

Он протянул руку. Это их обычай – скреплять сделку рукопожатием. Мэкстон, казалось, на секунду удивился. Рукопожатие оказалось крепким.

– Я выпишу чек, – сказал Стивен. – Или наличными проще?

– Наличными намного проще. Большое вам спасибо. – Мэкстон направился к двери. – Увидимся в Каннах, – сказал он.

В воздухе остался едкий запах дешевого крепкого табака. Стивен открыл окно, чтобы он выветрился. Интересно, подумал он, увижу ли я Мэкстона снова? Игрок, вымогатель; он очень опустился за этот год. Лишь эту странную дерзость не поколебали никакие невзгоды, включая голод. Потрепанный костюм висит на нем как на вешалке. Он может взять деньги и испариться. Но Стивен знал, что этого не будет. Кем бы он ни был, или ни стал, Ральф Мэкстон был человеком слова.

Стивен заказал лучший номер в отеле «Карлтон» в Каннах, чтобы сделать сюрприз Анжеле. В Антибе нет казино. Если он найдет помещение, зацепится там... Мэкстон разбирается в людях. Его работа в Монако состояла в том, чтобы разбираться в людях. Нужно ему приодеться... Стивен уже заглядывал вперед, взвешивал все возможности и все больше и больше воодушевлялся, как раньше, когда раздумывал о расширении интересов «семьи». Он подумал об отце, о матери, о брате. Внезапно его пронзи;!;! тоска по дому; ему стало так одиноко без них, что он застонал вслух. Они встали за него горой, когда он попросил. И ничего, что отец разозлился. Он был совершенно прав. Они были верны ему. Как бы ему хотелось отплатить им за это. Может быть, когда-нибудь... Если этот проект сдвинется с места и принесет успех, у них будут основания гордиться им. И они простят, что он отказался от единственного известного им образа жизни. И поймут, что достичь уважения и чести можно и по-другому.

Когда Анжела вернулась, он обнял ее и был полон такой страсти, будто они встретились после долгой разлуки. А вечером они сидели в своем любимом ресторане с видом на море. Он вкратце рассказал ей о Ральфе Мэкстоне.

– Ты увидишь его через денек-другой. Больше я ничего не скажу, а то испорчу сюрприз. Но вроде бы все хорошо, милая. Все идет как по маслу. У нас с тобой будет замечательная жизнь. С тобой и с Чарли. – Он наклонился через столик и поцеловал ее. За окном терпеливо ждали голодные кошки.

– Это моя жена Анжела, – сказал Стивен. – Ральф Мэкстон.

– Здравствуйте. – Он пожал Анжеле руку и едва заметно поклонился. У него была фотографическая память на имена и лица. Он помнил первую миссис Фалькони и был поражен при виде ее преемницы. Английская леди, очень хорошенькая, держится с достоинством, но довольно застенчивая. Она подарила ему очаровательную улыбку.

– Садитесь, – предложил Фалькони. – Хотите выпить, Ральф?

– Спасибо. С большим удовольствием.

Они сидели в роскошном номере на первом этаже с видом на Круазетт. «Пойдемте, я вас познакомлю с женой», – сказал Стивен, когда они встретились. Мэкстон представил себе очередную знойную итальянку или, может быть, крашеную блондинку, которой удалось заарканить Фалькони. Как только он вошел в гостиную, он узнал тип женщин, к которому принадлежала Анжела. На кой дьявол, думал он, когда их знакомили, ей сдался этот Фалькони?

– У нас было тяжелое утро, – объявил Стивен. – Но кажется, мы нашли то, что нам нужно, верно?

– Думаю, что да, – согласился Мэкстон. – Если только мы уговорим владельца продать его.

Анжела улыбнулась мужу. Ее чувства к нему не вызывали сомнений.

– Прекрасная новость. Но вы что, хотите сказать, что этот дом не продается?

– Нет, – ответил Стивен. – Но он пустой. Ральф об этом слышал. Мы были у агентов и смотрели разные помещения, но они нам не подошли. Слишком маленькие. Или далеко от центра. А это был бы идеальный вариант.

– Как вы об этом узнали? – спросила она у Мэкстона.

Он был очень некрасив, но через несколько минут это становилось незаметно. Манеры у него были самые располагающие. Он перенес на нее все свое внимание.

– От друзей, миссис Фалькони. Видите ли, я уже много лет живу и работаю в Монте-Карло, а Ривьера, в сущности, деревня. Все знают друг о друге все. Перед первой мировой это здание принадлежало русскому аристократу. Он проводил здесь зимы с любовницей-француженкой. Дом был поставлен на очень широкую ногу – скорее дворец, чем вилла. Когда разразилась революция, графа прижали к ногтю, а дама приехала сюда и жила здесь до самой смерти. Потом дом продали богатому промышленнику, который сдавал его внаем, а во время войны его реквизировали немцы. Они не знали, что, собственно, с ним делать, и использовали под контору и под склад. Так что он почти не пострадал. После войны его купил торговец недвижимостью. Говорят, хотел продать под гостиницу, но из этого ничего не вышло. Слишком дорого, чтобы переоборудовать и содержать его.

– Он, наверное, огромный, – сказала Анжела.

– Да, – ответил Стивен. Анжела видела, что он доволен и воодушевлен. – Слишком велик, чтобы там жить, но для нас в самый раз. А какой там участок!

– Выходит прямо на море, – объяснил Мэкстон. – Около четырех акров земли. Земля в плохом состоянии, но можно пригласить ландшафтного архитектора и навести там красоту. В нескольких метрах от входа проходит приморское шоссе.

– Это идеальный вариант, – твердил Стивен. – Лучше не придумаешь.

– А когда я его увижу? – спросила Анжела.

– Когда хотите, миссис Фалькони, – сказал Мэкстон. – Мне удалось раздобыть ключ.

Он не сумел обмануть Стивена. Они ходили по агентствам, смотрели разные неподходящие помещения ровно столько, чтобы у него разыгрался аппетит, а потом Мэкстон привел его к огромному ветхому дворцу над морем и извлек из кармана ключ.

– Мой приятель знаком с владельцем, – чуть заметно улыбаясь, объяснил он.

– Давайте войдем внутрь, – только и произнес Стивен.

Двойные комиссионные. Реальные комиссионные «приятелю», кем бы он ни был, и скрытые комиссионные Мэкстону, если он провернет сделку. Ничего, это нестрашно. Когда придет время, он даст Мэкстону понять, что раскусил его махинацию. Важнее другое: что можно выжать из этого помещения. Они пробрались сквозь заглохший сад, вошли в огромный, пахнущий сыростью дом; ставни на окнах предохраняли его от вандализма. Стивен не тратил времени попусту. Он не стал подниматься на второй этаж; ему достаточно было взглянуть на лестницу, чтобы представить будущий парадный вход в salon prive[13], куда будут стекаться богачи, чтобы проигрывать свои деньги.

– Думаю, это мне и нужно, – сказал он Ральфу Мэкстону. – Давайте вернемся в отель. Моя жена ждет нас.

– Милый, может быть, пойдем после второго завтрака? – обратилась Анжела к мужу.

– Конечно. Вас это устроит, Ральф?

Мэкстон точно знал, что больше ему идти некуда.

– Вполне устроит, – согласился он. – Когда мне зайти?

Анжела оказалась великодушной. Этим она понравилась ему еще больше.

– А почему бы вам не позавтракать с нами? А потом мы бы пошли все вместе.

– Прекрасная мысль, – добавил Стивен. Его колебание ускользнуло бы от менее проницательного человека, чем Мэкстон. Искушение длилось один миг. Нет, это неблагоразумно. Он встал.

– Вы очень добры, – сказал он Анжеле, – но у меня назначена встреча. Если я приду, скажем, в три часа, это вас устроит?

Анжела тоже поднялась.

– Жаль, что вы не можете остаться. Но в следующий раз обязательно.

Он снова слегка поклонился и ушел. Он спустился вниз в позолоченном лифте, вышел на улицу, где было прохладно и ярко светило солнце. Чудесный климат, даже в ноябре. На нем был новый костюм, приличная рубашка и пальто. Он нащупал в кармане ключ и зажал между большим и указательным пальцами, как талисман.

– Добрый старый двоюродный дед Олег, – пробормотал он. – То-то бы ты посмеялся. – Затем он свернул с Круазетт и зашел в маленькое кафе, где заказал себе дешевый завтрак. Фалькони купит дом. Мэкстон знал людей такого сорта. Если уж они что-то надумали, то не дают отбой. Они привыкли принимать серьезные решения, связанные с большими деньгами, и привыкли добиваться своего. Мэкстон пил очень мало; выпивка не была его слабостью. Играть можно только на трезвую голову. Десять лет он держался, но все равно не пил больше одного-двух бокалов вина. Шампанское с клиентами, когда они выигрывали. А когда проигрывали, то за вино платил он и подбадривал их, чтобы снова сели за столики и испытали судьбу. Вот ведь дерьмовая жизнь. И как хорошо, в конце концов, было бы умереть. В этот скудный и голодный год он часто думал о смерти. Всем было бы наплевать, если бы он, как когда-то его несчастный друг, зашел в море и позволил ему увлечь себя в глубины. Эта мысль часто приходила ему в голову, однажды он даже бросил монету – и, к своему облегчению, увидел, что ему выпал жребий остаться жить.

Друзья были добры к нему; две женщины поддерживали его и первые получили свою долю из его пятисот долларов. Одна говорила, что любит его, и он ей верил. Но он ее не любил. Он никогда никого не любил, потому что ненавидел сам себя.

Это его второй шанс. Он был суеверен, как все игроки; он думал о судьбе как о живом существе, обычно злобном, но иногда капризно добром. Судьба свела его со Стивеном Фалькони в казино много лет назад и связала их невидимой нитью. Судьба в последний миг потянула за эту нить, чтобы спасти его. Он будет работать у Фалькони. Построит новое казино, займет свое место среди богатых и расточительных мира сего. Двоюродный дед Олег, бесчинствовавший со своей французской шлюхой, будет призрачно улыбаться ему. Согласно семейной легенде, когда большевики расстреливали его, он расстегнул штаны и пустил струю им в физиономии.

В три часа он уже сидел на переднем сиденье большого наемного «кадиллака» Фалькони и они ехали в Palais Poliakoff[14]. Первое, что сказал Фалькони, – что нужно сменить название. Мэкстон согласился. Потом он придумает способ помешать этому.

– Ну, – спросил Стивен, – что скажешь, дорогая? Понравилось?

Он ждал от нее восторга; он хотел, чтобы она вместе с ним увидела, как это будет: лепнина покрыта свежей позолотой, подгнившие полы отремонтированы и застелены коврами, ветхим канделябрам возвращена былая роскошь и блеск.

Он взял ее за руку и просил поддержать его, и она его поддержала. Не потому, что вместе с ним видела будущее, а потому что слишком любила его, чтобы сомневаться. Для Анжелы это было всего лишь огромное полуразвалившееся здание, ремонт которого обойдется в миллионы.

Но она крепко сжала его руку и сказала:

– Ты превратишь его в чудо.

– А ты поможешь мне? – с надеждой спросил он. – Ты пройдешь со мной весь путь шаг за шагом, Анжелина? Ты мне нужна. Ты мне нужна, чтобы заняться украшением интерьера – и участком тоже; мы сделаем участок частью пейзажа. Терраса тут выходит прямо к морю. Мы ее перестроим, сделаем ночную подсветку.

Мэкстон открыл ставни. Они поднялись по высокой лестнице, открыли двойные двери, ведущие в парадные анфилады с роскошными лепными потолками и величественными мраморными каминами. Прохладный солнечный свет струился в потрескавшиеся оконные стекла, а он стоял рядом с Анжелой и представлял себе, как это будет выглядеть.

Ральф Мэкстон удалился, оставив их вдвоем. Он видел, что она озадачена, даже ошарашена, и восхищался ею за то, что она это скрывала. Это не ее мир. Он знал, в каком мире она жила. Он ясно видел его. Славный деревенский домик, поселок, солидный, респектабельный отец. Его собственная семья владела такими поселками в Англии. Его мать до самой смерти была председательницей Женского института и местного благотворительного общества.

Он прилетел на ее похороны, в мрачную церковь в Дербшире, где отпевали их всех, а на следующее утро поспешил назад в Монте-Карло. Никто не обрадовался его приезду и не пожалел об его отъезде. Он был отщепенцем. «Паршивая овца» – так назвал его один престарелый родич, по-прежнему говоривший на жаргоне шестидесятилетней давности. Отец был слишком занят собственной бедой, чтобы пытаться как-то воздействовать на сына, которым причинил матери столько стыда и горя. Ральф чувствовал: все они предпочли бы, чтобы он вовсе не приезжал. Он вновь поспешил в края своего изгнания, где сияло солнце и он был своим среди таких же, как он.

Нет, Анжеле Фалькони будет трудно переварить это. Все это – сор и мишура, несмотря на внешнее великолепие. Мечты Стивена Фалькони по-настоящему ее не затрагивают. Он спустился вниз и стал ждать их. Он терялся в догадках: что же случилось с той, другой женщиной, выказывавшей такую навязчивую страсть к мужу. Она тогда стояла рядом с ним, как пантера, охраняющая убитую ею добычу. Это была неприятная мысль, и ему стало не по себе. Не следует поддаваться болезненным фантазиям. И сантиментам.

Когда они спустились по лестнице и вошли в холл, он, улыбаясь, подошел к ним и спросил:

– Впечатляющее зрелище? Как по-вашему, миссис Фалькони?

– О да. Действительно впечатляющее. Муж хочет, чтобы я занялась отделкой и украшением. Мне понадобится много помощников.

– Мы делим шкуру неубитого медведя, – вмешался Стивен. – Мы же еще не купили его. Даже не знаем цены. Пойдем, дорогая, поехали домой. Ральф, мы отвезем вас в город и высалим у отеля. Теперь ваше дело – узнать подробности. Не будем опережать события, пока сделка еще не заключена.

Когда они вышли наружу и Мэкстон запирал дверь, Стивен шепнул Анжеле:

– Пусть не думает, что я готов платить любые бешеные деньги. Я куплю дом, но за свою цену.

– Но ведь он работает на тебя, разве нет? – спросила она.

– Он работает на себя. И на владельца, и только потом – на меня. Не волнуйся, я знаю этих парней. Они извлекают выгоду из всего на свете. Ничего страшного, если он Не потребует слишком много. Послушай, милая, давай позвоним Чарли, когда вернемся? Расскажем ему обо всем?

– Конечно, можно позвонить, – согласилась она. Школа не поощряла родительских звонков без необходимости, но ей не хотелось объяснять это Стивену. – Но я не думаю, что он придаст этому какое-то значение. Он в жизни не видел, как выглядит казино.

– Он поймет, – настаивал Стивен. – Поймет, когда я расскажу ему. Когда-нибудь это будет принадлежать ему.