"Алая нить" - читать интересную книгу автора (Энтони Эвелин)

Глава 5

Это был незначительный человек, он не играл никакой роли в семейной иерархии. Но он запустил руку в кассу. Это было непростительно, потому что он немало имел со своих деликатесных магазинов, и дань, какую он должен был платить, была ничуть не больше, чем у всех с таким же уровнем доходов. Но он оказался жадным и нечестным и скрывал часть прибыли. И его застукали.

Пьеро Фалькони любил быть в курсе всех событий, даже самых пустячных. Приговор и наказание мелкому человечку, оказавшемуся мелким же воришкой, входили в его обязанности. Он решил посмотреть на приговоренного. Того вызвали из магазина и держали в помещении склада. Жене сказали, что его послали в город по делам «семьи». Она не возражала. Она надеялась, что он там не задержится, потому что ей приходилось управляться в магазине одной. Он не видел Пьеро. Он вообще ничего не видел, потому что у него были завязаны глаза. На складе над ним состоялся суд, где он умолял не убивать его. Он лгал, в надежде, что ему поверят. Но ему не поверили. Он не знал, каким будет приговор.

Пьеро посмотрел на него. Человек в страхе и отчаянии скорчился в кресле. Примерно тот же возраст; другое сложение, лысеет – но сойдет. Пьеро слегка кивнул двум конвоирам. Один из них быстро и беззвучно зашел за спину жертвы и набросил петлю на шею. Человек упал на пол. Это не была мгновенная смерть.

Пьеро сказал:

– Погрузите его в машину и отвезите к Феддиано. Он устроит несчастный случай. – И вышел.

Феддиано был водителем грузовика. Он закатал труп в оберточную бумагу и засунул на дно кузова, навалив сверху ящики. Он ехал всю ночь и следующий день, останавливался поесть в мотелях и урывками спал в кабине. Он прибыл в маленький городок на Юго-Восточном побережье; там начинало темнеть. Остановился на заправочной станции, при которой было маленькое кафе. Пока он ел, двое сыновей владельца кафе забрали тело и поместили в багажник подержанного «форда». На этом «форде» и на пикапе они выехали из города и остановились на пустынной дороге. Поблизости – ни одного дома, ни одна машина не прошла мимо, пока они стояли. Они вытащили из багажника труп. Тело еще не успело окоченеть и было податливым. Усадили его за руль «форда». Старший сын владельца кафе что-то заметил.

– Господи! – сказал он.

Его брат посмотрел в том же направлении. У трупа не было пальца на правой руке. Они налили бензина на передние сиденья, намочив и фигуру за рулем. Плеснули горючего около машины, мотор оставили работать. Потом зажгли кусок бумаги, бросили его на маслянистую змейку, ползущую по дороге, и со всех ног кинулись под прикрытие пикапа. Забежав за него, они бросились плашмя на землю. Послышался рев, вспыхнул яркий протуберанец – у «форда» взорвался бак. Когда они поднялись, чтобы посмотреть, что осталось от машины, они увидели только красно-оранжевый шар, окруженный рекой пламени.

Они вернулись в гараж. Водитель грузовика пил кофе и читал спортивную страницу газеты. Потом он оплатил счет и ушел. Никто не произнес ни слова.

Местная полиция осмотрела обугленные остатки «форда» и нашла то, что осталось от мертвеца. В местной газете появилась заметка об аварии и заключение о смерти в результате несчастного случая. Погибший был опознан его братом по отсутствующему пальцу. Сообщалось, что имя его – С.А. Фалькони, уроженец города Нью-Йорка. Жителям Литтл-Хиллз это имя ничего не говорило.

Через три дня после дознания специальный посыльный доставил Альдо Фабрицци экземпляр газеты с заметкой и свидетельство о смерти, обернутые вокруг небольшой коробки из-под сигар. Он прочитал газету, внимательно изучил свидетельство и наконец открыл коробочку. Там лежало реальное доказательство того, что Фалькони заплатили долг чести.

Он спрятал свидетельство о смерти. Альдо был практичным человеком, Кларе оно может понадобиться, если когда-нибудь она захочет снова выйти замуж. Он осмотрел кольцо и остался доволен. Клара сама купила его, заказала надпись. Он еще рассердился, что она купила его у Тиффани, а не воспользовалась услугами местного ювелира. Инициалы, число, все на месте. Он почувствовал спокойное удовлетворение. Месть и вправду сладка. Потом он пошел искать Клару.

Он не ожидал, что она так это воспримет. Клара посмотрела на кольцо, услышала его слова: «Он заплатил за то, как поступил с тобой. Ты снова можешь чувствовать себя гордой», – и, зайдясь криком, рухнула к его ногам. Он был потрясен и напуган. На какой-то миг Альдо подумал, что она сошла с ума. Вызвали врача, который сделал успокаивающий укол и оставил сиделку. Жена Альдо, Луиза, выходила из себя и обвиняла мужа в том, что из-за него дочь сошла с ума от горя.

Вначале Альдо растерялся. Он-то рассчитывал, что в ней возобладает здоровая ненависть. Вместо этого он вдруг увидел силу ее любви. Но он был тверд, даже с любимой дочкой. Она успокоится. Примет сердцем то, с чем давно согласилась умом. Он выждал несколько дней и отправился навестить ее. У нее был больной вид, под глазами глубокие темные синяки.

Он взял ее руку и задержал в своей.

– Cara mia, пора тебе подниматься. Ты должна теперь жить своей жизнью, начать все сначала.

– Папа, скажи мне одну вещь.

– Что, carissima?

– Он был один?

– Да. Он был один. С ним никого не было.

Она отвернулась. Он сжал ее руку и почувствовал ответное пожатие.

– Я думала, у него была женщина.

Альдо с женой после долгих обсуждений тоже пришли к такому выводу. Но сейчас он сказал:

– Похоже, что нет. Да это и неважно. Что сделано, то сделано. Он опозорил тебя, меня, свою семью. Он заплатил за это. Но я думаю о тебе – ты должна радоваться, Клара. Ты должна радоваться, что ты свободна и правосудие свершилось. – Он говорил нежно, но твердо, по-итальянски, как всегда говорил с ней наедине.

– Если женщины не было, значит, я могу это пережить, – сказала она.

Он кивнул. Он понимал свою дочь. Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Теперь ей станет лучше. Он вышел из комнаты, чтобы рассказать об этом жене.

– Это твой брат, – позвала его Анжела.

Стивен в холле вместе с сыном наряжал рождественскую елку. Хью Драммонд возился с гирляндой разноцветных лампочек. За окном шел снег. Это было настоящее Рождество. Под елкой стояли коробки, обернутые яркой бумагой. Всего десять дней, как они приехали из Франции. Стивен протянул ей коробку сверкающих стеклянных шаров.

– Займись, дорогая, – сказал он. Войдя в гостиную, он прикрыл за собой дверь. – Пьеро?

Несколько минут он слушал. Брат говорил на диалекте. Наконец он сказал по-английски:

– Это был просто смех. Старый мерзавец пришел к папе, обнял его и сказал, что сочувствует его горю. Да, этими самыми словами. Я ему чуть не дал пинка под зад. К Кларе вызывали врача. Нет, теперь она в порядке. Это от горя, сказал он. Хрена с два, сказал я Лючии. Так что не беспокойся, Стивен. Ты чист как стеклышко. И мы тоже. Как твои дела? Застолбил место во Франции?

– Две недели назад подписал контракт. Никогда не связывайся с французским юристом: я чуть не свихнулся с ним. Но теперь все решено, и мне осталось только уплатить. Жаль, ты не видишь этого дома, Пьеро. Это будет потрясающее казино, когда я закончу.

– Мне тоже жаль. Может быть, когда-нибудь я повезу Лючию и детей в Европу...

– Хорошо бы, – сказал Стивен. – Как родители?

– Все в порядке. Мама простудилась. Ты же знаешь, как она переносит зиму. Я сказал папе, что говорил с тобой. Он передавал тебе разное.

Стивен не спросил, что именно. Он понимал, что отец не простит ему отступничества. Пьеро пытался снять напряжение.

– Скажи им, что я их люблю, – сказал он. – Ты на Рождество останешься дома?

– Нет, мы уезжаем во Флориду. Маме нужно на солнышко. А ты?

– Я у отца Анжелы. Мы все вместе. Она в порядке, и мальчик тоже. Он растет. Пьеро. Хотел бы я, чтобы ты на него посмотрел.

– Я же сказал, брат. Может быть, когда-нибудь, – ответил Пьеро. Он чуть не задохнулся от волнения. Ему хотелось бы высказать то, что он чувствовал. Но он не умел говорить.

Вошла Лючия; увидев его лицо, она обняла мужа за талию.

– Передай ему, что мы его любим, – сказала она.

– Веселого Рождества, – пожелал Стивен. – И спасибо за все. Если бы тебя не было рядом, я не смог бы сделать свой выбор.

– Если это правда то, чего ты хочешь... – сказал Пьеро.

– Это то, чего я хочу, – заверил его Стивен. – Я страшно скучаю по семье. Но все останется так, как есть. Я буду держать связь.

Он повесил трубку. Значит, дело сделано. Фабрицци поверили, что он умер. Войны между ними и его отцом не будет. Клара найдет нового мужа. Книга прежней жизни закрыта навсегда.

У него появилось странное ощущение завершенности. Он не стал возвращаться в холл к елке. Подбросил дров в камин. По его понятиям, в доме слишком холодно. Он никогда не видел английского Рождества. Наверное, здесь никогда не бывает таких шумных, людных сборищ, как у него дома.

– Стивен?

Он поднял голову и увидел, что в дверях стоит сын.

– Ты идешь к нам? Мы почти кончили.

– Я иду, – ответил он. На сердце у него снова стало легко. Он обнял мальчика за плечи. – Когда мы с твоей мамой поженимся, – сказал он, – я тебя кое о чем попрошу.

– О чем? – Его юное зеркальное отражение улыбнулось ему. Чарли был рослый, лишь на пару дюймов ниже Стивена.

– Зови меня отцом.

– А обязательно ждать, пока вы поженитесь?

– Вовсе необязательно, – ответил Стивен.

– Ну хорошо, папа. Пойдем и повесим гирлянду, пока деда снова ее не испортил!

Они поженились в Лондоне. Их расписали в отделе записи актов гражданского состояния, и Стивен завалил все помещение цветами. Регистратор был очень мил и сказал, что другие пары будут, конечно же, очень рады этим цветам. Присутствовали Хью Драммонд и Чарли, а также Дэвид Уикхем. Анжела настояла на том, чтобы пригласить его. Она тогда подвела его, а он так сочувственно к ней отнесся. Стивен не любил голубых, и при знакомстве вел себя довольно холодно. Уикхем преподнес им дорогой подарок: хрустальный графин и шесть стаканов для виски. Анжела была в восторге, а Стивен чувствовал досаду. Вот против того, чтобы Анжела пригласила врача, который был когда-то влюблен в нее, Стивен не возражал. Такого соперника он вполне мог стерпеть. Солидный, немолодой, и романтики в нем не больше, чем в кирпичной стене.

Она выглядела очень красивой и очень счастливой. На ней было желтое платье – такой яркий весенний цвет на фоне унылого декабрьского дня. В руках маленький желтый мак и букет белых цветов, на голове шляпка с шелковой вуалеткой. Он внезапно вспомнил шляпку с пером, которая была на ней в Нью-Йорке во время того завтрака. В день, который изменил его жизнь. Он держал ее за руку; церемония закончилась, и они пожали руку регистратору.

Дэвид Уикхем поздравил их и чмокнул Анжелу в щеку.

– Желаю много-много счастья, моя дорогая, – сказал он. – Такая чудесная свадьба. Я ненавижу церкви... Там так мрачно.

Стивен чуть не дал ему пинка.

Потом сын обнял их, а отец Анжелы похлопал Стивена по спине; они вышли и отправились на свадебный банкет. Для этого они снова выбрали «Савой». Стивен заказал отдельный кабинет. Это был, как не переставая говорил Уикхем, чудесный банкет, с реками шампанского и превосходными блюдами; был даже свадебный торт, украшенный двумя маленькими фигурками.

Больше всех удивил их сын, который встал и произнес тост: «Выпьем за маму и моего нового папу».

– Долгой жизни и счастья, – подсказал Хью Драммонд.

Чарли повторил его слова, протянув к обоим свой бокал.

– Долгой вам жизни и счастья, мама и папа.

В глазах Анжелы блеснули слезы. Она сказала: «Спасибо, сынок», – и все поднялись и выпили за нее и за Стивена. Она и не представляла, что может быть так счастлива.

Ральф Мэкстон весело проводил Рождество. Фалькони наконец согласился с ценой. Не Фалькони, а Лоуренс, то и дело напоминал он себе: привыкнуть к новой фамилии патрона было не так-то легко. Миллион франков. Мэкстон получил два процента комиссионных. Он решил это отпраздновать. Он поселился в отеле «Де Пари» – конечно, в дешевом номере, но ведь отель все равно был переполнен. В казино он считался persona non grata[15], но ему море по колено. Приятно вернуться в свое излюбленное место, да еще с явно преуспевающим видом. Он попросил одну из своих приятельниц составить ему компанию. Не ту, которая одалживала ему деньги. Мадлен была таким же перекати-полем, как и он; она жила за счет любовников и азартных игр, причем и то и другое приносило ей немалый доход. Она утверждала, что она ливанка, и вовсю торговала своей экзотической внешностью. Ральф считал, что она скорее француженка с примесью марокканской крови. У нее было замечательное чувство юмора и бесшабашность, которую он находил занятной. Иногда он представлял себе, что бы сказал его отец, увидев, как она в постели выливает на себя шампанское и приглашает его попробовать вина, взвизгивая от смеха.

Были рождественские праздники, и Ральф подарил ей дорогую сумочку от «Гермеса». Она приняла ее, надулась, что это не драгоценности, а потом шаловливо прошептала ему, что у нее тоже есть для него кое-что. Они сидели в коктейль-баре, и даже Мэкстон был слегка пьян.

– Что же? – спросил он. – Что же ты подаришь мне?

Ее рука скользнула под стол.

– Себя, – хихикнула она. – А ты ведь знаешь, сколько это стоит. – Оба безудержно расхохотались над шуткой. – Скажи спасибо, что этот старый пердун Бернард вернулся к жене, – продолжала она и, взяв сигарету из золотого портсигара, протянула Ральфу зажигалку из того же набора. Он с трудом прикурил, стараясь, чтобы руки не дрожали.

Бернард был действительно старый и действительно пердун. Ральф был с ним знаком и считал это определение совершенно точным. Мадлен безжалостно доила его, когда он приезжал в Монте-Карло. Он не мог оторваться от столика, где играли в баккара, и от нее. Он говорил, что она возвращает ему молодость. Ральф тоже так думал.

– Ах, Ральфи, милый, как жаль, что ты не настоящий богач. А то я бы поселилась с тобой вместе.

– Откуда ты знаешь, что не настоящий? – спросил он.

– Потому что тогда ты бы жил в люксе, мой милый, а не в этой дыре на последнем этаже! Знаешь, чего я не выношу в этом отеле? – спросила она и, не дожидаясь ответа, сказала: – Вот это! – Она указала на женщину, которая сидела спиной к ним с бутылкой охлажденного шампанского и раскладывала пасьянс. – Каждый раз, когда я вижу ее, меня тошнит. Зачем она выставляет себя напоказ, Ральф? Почему не прячется? Я бы пряталась, если бы так выглядела.

– Она здесь живет, – ответил он. – Она живет здесь уже много лет. Это странная история. Много лет назад она приезжала сюда с мужем. Он был очень, очень богат. Ходили слухи, что во время оккупации он был воротилой черного рынка. Так или иначе, он умер, и, когда наступал сезон, она стала приезжать сюда одна. Она была чертовски красивая баба. Я ее часто видел. Время от времени она подцепляла мужчину, но, конечно, не официанта и не коридорного. Ее зовут мадам Дювалье. Она жила на вилле недалеко от Болье. Однажды на нее напали, ограбили, избили до полусмерти. Вероятно, это лучшее, что врачи смогли сделать с ее лицом.

– Какой ужас! – вскричала Мадлен. – У меня прямо мурашки забегали. Давай выпьем еще шампанского.

– Она продала виллу и переехала сюда, – продолжал Мэкстон. – Она постоянно живет в одном из люксов и никогда не выходит из отеля. Она стала местной достопримечательностью, одной из легенд Монте-Карло.

– Будь я владелицей гостиницы, я бы не стала ее держать, – объявила Мадлен. – Это наверняка отпугивает людей. Я бы велела ей съехать.

Мэкстон позволил себе цинично улыбнуться. При всем своем очаровании и веселости она бессердечное создание. Он потрепал ее по руке и сказал:

– Когда Бог создавал тебя, дорогая, он забыл одну деталь.

Она тут же захотела узнать, чего ей недостает.

– Какую же? Чего мне еще не хватает?

– Ничего, – отступил он. Внезапно он почувствовал, что трезвеет и что ему этого не хочется. – Вот наше шампанское. Пей, детка, а потом ты вручишь мне свой подарок.

Его жизнь состояла не из одних удовольствий и потакания себе. Он наладил отношения с работниками казино. Зная, что все их передвижения и связи находятся под контролем сыщиков, наблюдающих за работой казино, он позвонил своему прежнему боссу Морису и договорился о встрече. Разумеется, на нейтральной территории.

Они выпили. Пожилой человек знал, что Мэкстон снова здесь и при деньгах.

– Вы, похоже, процветаете, – заметил он.

– Да. Но это не ваша заслуга. Я не мог найти работу на побережье.

Морис пожал плечами.

– Что ж, Ральф, вы знали правила. Мы здесь ни при чем.

– Нет, нет, никаких обид. Я знаю, вы всегда суровы с теми, кто переступает черту. Поэтому я и пригласил вас сюда. Хочу выложить карты на стол. Прошу прощения за эту метафору.

Ни тени улыбки. Никакого чувства юмора. И никакого образования. Перестань разговаривать с этими людьми так, будто они учились в Уинчестере[16], как ты, упрекнул он себя. Такие легкие дерзкие уколы создали ему когда-то много тайных врагов.

– Я здесь, потому что собираюсь открыть новое казино и вести там дела.

– В Антибе? – Они услышали об этом сразу же, как только была сделана первая вылазка к юристам. Они знали обо всем, что касалось игры на побережье.

– В Антибе, – подтвердил он.

– А кто покупатель? Нам тут сказали, что это консорциум из Западной Германии.

– Этого я не могу вам сказать. Коммерческая тайна, – пояснил Мэкстон. – И при всех моих недостатках, Морис, я никогда и никому не выдавал чужих тайн. Вероятно, поэтому я и получил там работу. Нет, я здесь потому, что хотел бы попробовать набрать людей.

Он увидел, как глаза Мориса сердито сверкнули.

– Приехали переманивать?

– Я только навел справки, вот и все. Я хотел, чтобы вы об этом знали. Я не люблю действовать исподтишка. У вас лучшие люди. Если кто-нибудь хочет сменить обстановку, я готов с ним побеседовать.

– Вам не следует этого делать, – сказал Морис и начал отодвигать свой стул, чтобы подняться.

Мэкстон остановил его, подняв руку.

– Нужно смотреть на вещи реально. Вы лучшие. В мире нет ничего, похожего на Монте-Карло. Если кто-то из сотрудников казино хочет уйти, значит, он вам по каким-то причинам не подходит. Я получу только тех, кого вы все равно в конце концов уволите.

Подумав, Морис снова уселся на место.

– Вы проницательны, Ральф. У вас котелок варит. Жаль. Вы достигли бы большего, останься вы у нас.

– Спасибо. Очень милый комплимент. Но мы оба знаем, что я достиг своего потолка. Если бы я работал у вас сейчас, я бы делал абсолютно то же самое. Путь наверх открыт только для монегасков[17]и французов. По крайней мере, сейчас у меня есть возможность чем-то управлять.

– И вы думаете, вам это удастся? Когда есть мы, Ницца, и Канны?

– Думаю, что да. Вам-то волноваться нечего. А другим, может быть, и есть из-за чего.

Морис встал. Он сказал официанту, чтобы счет за их выпивку был предъявлен казино. Он протянул руку, и Ральф Мэкстон церемонно пожал ее. Это была не дружба, не человеческое тепло – просто деловое взаимопонимание.

– Хорошо, что мы поговорили об этом, – сказал Морис. – Я скажу директорам, чтобы не беспокоились из-за персонала. Вы совершенно правы. Только второй сорт, возможно, захочет уйти от нас в другое место. Желаю вам удачи. – Это была неправда, но Ральф поблагодарил его.

К середине февраля он набрал небольшой, но компетентный персонал, включая одного из лучших крупье. Он не сулил им более крупного заработка. Как велел Стивен, он предложил каждому долю в собственном предприятии. И персональную долю в охране от мошенников и профессиональных шулеров.

Он послал телеграмму Стивену в Англию, приглашая его приехать. На следующий день пришел ответ: «Сделка завершена. Снимите, пожалуйста, подходящее жилье для нас с женой. Приезжаем в следующую субботу».

Мэкстон удивился, что они не хотят остановиться в гостинице, но позвонил агенту и получил список лучших квартир и вилл, которые сдавались внаем. Но сначала он позвонил своему доверенному в Монако, чтобы узнать, когда он получит последние комиссионные от продажи Palais Poliakoff. Послевоенный спекулянт жил в доме неподалеку от итальянской границы. В глубине души Мэкстон побаивался, что он вполне может приостановить их соглашение, не уплатив долга. Этот человек жил в кредит; у него почти не было средств, кроме дворца – полуразвалившейся обузы. Но Ральф волновался зря. Деньги по чеку в полном размере поступили в его банк. Когда Мэкстон спросил о владельце, ему сказали, что тот уехал в длительный отпуск.

– Кто-то высказал предположение, что дом покупает cosa nostra. Он не стал дожидаться, как будут развиваться события.

Так вот почему он так быстро мне заплатил, понял Мэкстон. Германский консорциум, неаполитанская мафия... Пусть себе болтают. Какая разница. Все, что они смогут выяснить, – это то, что нового владельца зовут Стивен Лоуренс. И пусть себе думают, что хотят.

– Надеюсь, вам понравится вилла, какую я вам подыскал, – сказал Ральф Мэкстон. Он встретил их в аэропорту Ниццы. Стивен быстро шел по трапу, держа Анжелу под руку. Так же быстро они миновали таможню, несмотря на многочисленные чемоданы: Ральфа хорошо знали в полиции, в иммиграционной службе и на таможне. В прежние времена он проторил немало дорожек для клиентов. Пока они ехали в автомобиле вдоль побережья, он отчитывался перед Стивеном о положении дел.

– Строят, – заметил Стивен, глядя на строительные леса. – Сплошные новые кварталы. Мы попадаем в самый бум.

– Похоже, – согласился Мэкстон. Он взглянул в зеркальце. Анжела сидела на заднем сиденье. Она была бледна и молчалива.

– Мы неважно долетели, – объяснил Стивен в аэропорту. – Жене не понравилось, правда, дорогая? Довольно сильно трясло.

– Я нанял для вас горничную и кухарку, – сказал ей Ральф. – Вилла готова. Едем прямо туда?

– Я заеду к Полякову, – сказал Стивен. – Хочу посмотреть, как там идут дела. А вы отвезите Анжелу на виллу и приезжайте за мной. Ты сможешь спокойно отдохнуть, дорогая.

– Я уже хорошо себя чувствую, – ответила она и улыбнулась. Но вид ее говорил о другом. – Это было так ужасно. Я думала, мы вот-вот разобьемся.

Они въехали в ворота, и Стивен выскочил из машины. Дворец был сверху затянут сеткой, а снаружи сколачивали леса.

– Дайте мне пару часов, – крикнул он Мэкстону. Затем взбежал по лестнице, прыгая через две ступеньки, и исчез внутри.

– Там полный хаос, – заметил Ральф. – До виллы минут пятнадцать езды. Надеюсь, она вам понравится, – снова сказал он. – Я в этом уверен. Это лучшее из того, что сдавалось.

Вилла была невелика. Когда он осматривал дома, что были в списке, он больше имел в виду Анжелу, чем ее мужа. Ей не захочется жить в вульгарном, давящем на психику месте. А здесь было прелестно и интимно. Вилла уютно обставлена в провансальском стиле, при ней был красивый сад. Она располагалась высоко на холмах, и в знойные летние месяцы там была тень. Вилла принадлежала парижанке, которая решила сдать ее на год.

Он не знал, как долго они будут там жить или как часто приезжать туда. Но на то, чтобы отремонтировать и обставить Palais Poliakoff, уйдет несколько месяцев. Он представил себе счастливую Анжелу на вилле и снял ее.

Он ввел ее в дом, и тут же появилась горничная. Это была женщина с худощавым лицом, одетая в синий комбинезон.

– Я Жанин, – объявила она. – Добро пожаловать, мадам. Моя мать на кухне. Сказать ей, чтобы она что-нибудь вам приготовила?

– Кофе, пожалуйста, – сказала Анжела.

– Я заказал завтрак, – объяснил он. – Они хорошая пара и не станут ссориться между собой – ведь они не чужие. Позвольте мне, – сказал он, помогая ей снять пальто. – Хотите, быстренько осмотрим дом, а потом сделаем так, как предложил ваш муж? Располагайтесь спокойно и выпейте кофе.

– Сначала я хочу посмотреть дом, – сказала Анжела. – Здесь так мило, мистер Мэкстон. Я знаю, мне тут понравится. Вы так добры, что все устроили.

– За это мне и платят, – заметил он. – Но мне было приятно заниматься этим. Вот гостиная. А дальше столовая. Не очень большая, но достаточно просторная. Другие дома здесь так огромны; что нагоняют тоску.

Анжела была уже не такой бледной. Она с восторженными восклицаниями осмотрела парадные комнаты и сказала с обезоруживающей серьезностью:

– Никогда не видела такой прелестной спальни. А какой из окна вид на сад! – Она открыла стеклянную дверь и вышла на балкон.

– Здесь будет достаточно прохладно, – сказал он и пояснил: – Если вы останетесь на лето.

– О, мы останемся, – сказала она. – Не думаю, что Стивен захочет уехать, пока не увидит, что получается. А теперь пойдем вниз и выпьем кофе, да?

Кухарка вошла с подносом. Она была полная и жизнерадостная, как и положено кухарке.

Анжела села в кресло и сказала:

– Я уже чувствую себя дома. Стивену здесь очень понравится.

– Вы лучше себя чувствуете, миссис Лоуренс? – спросил он. – Вы были очень бледны, когда приехали. Наверное, вас очень укачало.

– Это было ужасно, – призналась она. – Нас так и швыряло из стороны в сторону. Стивену-то что, он все уговаривал меня не пугаться, но я ничего не могла поделать. Боюсь, я устроила настоящий переполох. Я не привыкла летать.

– Лично я, – сообщил Ральф Мэкстон, – терпеть не могу самолетов. Я люблю поезда, автомобили и корабли. Моя мать говорила, что, если бы Бог хотел, чтобы мы летали, он дал бы нам крылья. Это едва ли не единственное из ее высказываний, с которым я согласен всей душой!

Он засмеялся. Смех у него был визгливый, и Анжела вдруг подумала: вот единственное, что мне в тебе не нравится. Этот холодный смешок.

– А ваша мать приезжает сюда?

– Нет, миссис Лоуренс. К сожалению, она умерла. Она была не из тех, кто ездит на Ривьеру. Они с отцом были домоседами.

– Пожалуйста, – сказала она, – называйте меня Анжелой, хорошо?

– Вы очень добры. Вы уверены, что мистер Лоуренс не будет против?

– Боже, конечно, нет. Он терпеть не может формальностей, как вы, наверное, уже заметили.

– Честно говоря, пока еще нет. Но раз вы говорите, пусть будет Анжела.

– Еще кофе? – предложила она. – А вы часто ездите домой?

– Я вообще никогда не езжу домой, – ответил он. – Последний раз я был там на похоронах моей матери.

– О-о! А где ваш дом?

– В Дербшире. Точнее, в самом темном, холодном углу Дербшира. А вы откуда родом?

– Из Хэйвардс-Хит, – ответила Анжела. – Мой отец врач. Он уже оставил работу. Мы всегда жили в деревне. Он и теперь там. Я надеюсь, что он приедет сюда и здесь останется. Он тоже убежденный деревенский житель, как и ваш отец.

Мэкстон вежливо улыбнулся. Он не мог вообразить, что может быть общего между сельским эскулапом и его собственным грозным родителем.

– Мой сын приедет на Пасху, – продолжала она.

Он привык не показывать своего удивления. Но она застала его врасплох.

– Я не знал, что у вас есть дети.

– Я уже была замужем, – сказала она. – В войну. Ему сейчас пятнадцать, и он просто чудо.

– О, понятно. Вы, наверное, вышли замуж совсем молодой?

– Да. – Анжела допила кофе. – А вы не женаты, Ральф?

– Нет-нет, Боже упаси. Я убежденный старый холостяк. Никому не удастся заставить меня бросить якорь. Ох, посмотрите, который час. Поеду-ка я за вашим мужем.

– И на этот раз, – сказала Анжела, – вы с нами позавтракаете.

Когда он ушел, она поднялась наверх. Горничная уже распаковала почти все чемоданы. Она прошлась по комнатам для гостей, осматривая дом, где будет жить... долго ли? Она не знала. Здесь было так спокойно. Она-то представляла себе какой-то псевдоготический кошмар с башенками и фальшивыми бойницами. Их много было натыкано вдоль побережья, за металлическими, часто уже ржавеющими воротами – реликты исчезнувшей эпохи. А это прелестный домик, где они со Стивеном будут счастливы.

Она сошла вниз; ей пришло в голову спросить, есть ли что-нибудь приличное в погребе. Она вела себя в самолете как глупая трусиха, и ей хотелось загладить свое поведение перед Стивеном.

Да сказали ей. Жанин извлекла список спиртных напитков, вин и ликеров. Хочет ли мадам выпить до завтрака? Мистер Мэкстон велел ей охладить что-нибудь для такого случая. Он предусмотрел все. Пришел Стивен, бросился к ней, сжал ее в объятиях.

– Анжелина, ты должна поехать со мной посмотреть. Там уже столько сделано!

Она увидела поодаль Ральфа Мэкстона. Он умел так слиться с окружением, что его почти не было заметно. Или наоборот, заставить чувствовать свое присутствие, если ему этого хотелось. Он не смотрел на них, и тем не менее она знала, что он их видит.

Завтрак прошел спокойно: прекрасная еда, богатый выбор вин. Мэкстон начал развлекать их; он был остер на язык, но прохаживался в основном на собственный счет. Анжеле это понравилось. Когда он стал сыпать анекдотами о казино, они забыли о времени. Мэкстон оказался даровитым рассказчиком с чувством юмора. Он целиком завладел вниманием обоих.

Получает удовольствие, подумала Анжела, актерствуя, находясь в центре внимания. Он еще не достиг непринужденности в отношениях со Стивеном, а это дает возможность сблизиться.

Как настоящий актер, Мэкстон знал, когда откланяться, не успев надоесть публике.

– Прошу прощения, – сказал он. – Я нагнал на вас скуку этими допотопными историями. Мне пора.

– Мне они очень понравились, – сказал Стивен. – Вы должны рассказать нам еще.

– О, непременно расскажу, если вы будете поощрять меня. Некоторые давние истории просто бесподобны. То, что было до первой мировой, когда сюда на зиму приезжали русские.

– Вроде графа Полякова? – спросила Анжела.

– Да, и о нем ходят потрясающие рассказы. Ну, спасибо вам за завтрак. Я приду завтра утром, Стивен, и, если хотите, мы просмотрим сметы и отчеты о проделанной работе.

– В девять часов, – сказал Стивен.

– Хорошо, в девять. – И, слегка поклонившись Анжеле, он вышел.

– Странный человек, – сказала она. – Не могу понять, что он из себя представляет.

– Он тебе не нравится, дорогая? – нахмурился Стивен. – Мне показалось, что вы с ним ладите.

– О, конечно, ладим. Он очень славный и очень забавный. Но какой-то не такой. Он так странно говорил о родном доме и о своих родных. Ты много знаешь о нем?

– Я знаю все, – ответил Стивен. Они сидели перед камином держась за руки. Он был очень плотским человеком, все время стремился коснуться ее, подтвердить свое право на нее. Они не поехали во дворец. Он сказал, что она устала и с его стороны чистый эгоизм предлагать это. Завтра у них будет много времени, чтобы побывать там. Он повторил: – Я знаю о нем все. Я же наводил справки прежде, чем связаться с ним. Ты права, дорогая, это достаточно странный тип. Его отец – какой-то английский лорд. Ральф начал играть в клубах и частных игорных притонах в Лондоне. Связался с жуликами, которые обобрали его, и родичи отправили Ральфа в Штаты. Нужно было соображать. Там он наделал больших долгов и все проиграл. Влип так основательно, что стащил драгоценности матери и пытался продать их. Семья уплатила долги. Я думаю, в конце концов они отреклись от Ральфа. Потом он нашел работу в казино и десять лет не подходил к столикам.

– Но почему они взяли его на работу? И почему ты его нанял?

– Потому что, имея такую биографию, он знает всех. Знает, как обращаться с себе подобными. Он очень обаятелен. Ты же видела. Людей это привлекает. И, поскольку он сам мошенник, проходимцев видит насквозь. Он был прекрасным PR в Монте-Карло. У него глаз – алмаз, дорогая, а мне этого и надо. Он высокого класса. Мне это нравится. К тому же он знает всех газетчиков. Они напишут о нас, когда придет время. Этот граф Поляков, бывший владелец дворца, приходится ему каким-то родственником. Он не ведает, что я знаю об этом. Я хотел убедиться, что он не вошел в долю при покупке. Оказалось, что нет. Просто взял комиссионные.

– Надеюсь, ему можно доверять, – сказала она. – От того, что ты рассказал, мне как-то не по себе. Почему бы ему не попытаться обжулить тебя?

– Потому что он знает: со мной этот номер не пройдет, – улыбнулся Стивен. – Так что не беспокойся. Нас всех это устраивает. А теперь не испробовать ли нашу новую кровать?

– Почему бы нам не завести еще одного ребенка? – сказал он ей.

– Если так пойдет, у нас их будет десяток, – возразила она.

Он гладил ее полные груди.

– На этот раз девочку, – сказал он и начал целовать их.

Занавески были открыты, и его тело серебрилось при свете большой холодной луны. Она притянула его к себе и отдалась ему.

– У таких, как ты, бывают только мальчики...

Дом обретал форму. Даже Анжела видела, как вырисовывается контур дворца. Каждый день она ездила туда со Стивеном, пробираясь через строительные материалы, смотрела, как переходят из комнаты в комнату каменщики и штукатуры, как плотники ремонтируют сгнившие панели и двери. Великолепные потолки были вычищены и заново позолочены; с фасада убрали леса.

Время шло быстро, потому что у них было много работы. Мэкстон поспевал всюду, руководил работами, часами сидел со Стивеном над сметами и планами. Анжела планировала гаммы красок. Одну из комнат для гостей она превратила в кабинет, где стены были увешаны планами и графиками. Она ездила в Лион, чтобы посмотреть там специально сотканные шелка и бархат, и они вместе обошли все антикварные магазины на побережье. Стивен не хотел, чтобы в Гран-салоне было много современной однообразной мебели, а Мэкстон уговорил его повесить вместо картин обюссонские гобелены восемнадцатого века. Плохие картины не годятся, а настоящие произведения искусства стоят целое состояние. Гобелены не в моде и поэтому дешевле. Мэкстон разбирался во всем этом.

– Откуда вы столько знаете? – спросила однажды Анжела, когда он отказался от красивого черного лакированного комода, потому что он оказался копией, сделанной в девятнадцатом веке, с оригинала эпохи Регентства, начала восемнадцатого века.

– О, у нас дома было несколько заслуживающих внимания вещиц, – сказал он. – Мне кажется, когда вещь настоящая, это как-то чувствуешь. Моя мамаша только о том и говорила. Я помирал от скуки.

– Вы мне должны как-нибудь рассказать о ней, – сказала Анджела.

Он посмотрел на нее и улыбнулся.

– Рассказывать особенно не о чем. При ближайшем знакомстве она оказывалась довольно милой. Мы с братьями и сестрами узнали об этом, только когда выросли. А так у нас были няньки.

– А сколько у вас братьев и сестер?

– Два брата и три сестры. Все семейные, добропорядочные люди. Не то что я. Посмотрите-ка на эту штучку. Очень милая.

Он никогда не говорил о себе. Он отмахивался от любой попытки вызвать его на откровенность, отделываясь легкомысленным замечанием или шуткой в свой адрес. Он не подпускал к себе Анжелу, хотя она знала, что нравится ему настолько же, насколько не нравится ее муж. Она не могла объяснить, что вызывало у нее это чувство, потому что с виду между ними царило согласие, и отношения казались вполне дружескими.

Они регулярно приглашали Мэкстона на обед. Всегда по пятницам, в конце рабочей недели. И, как он сам говорил о ком-то другом, он зарабатывал свой хлеб песнями. Он пересказывал им сплетни, называл имена, вызывал образы знаменитых куртизанок прошлого и их богатых покровителей. А весной, когда побережье стало оживляться, он начал знакомить их с интересными людьми.

У него была удивительная память на имена и лица; кроме того, он мог определить биографию и происхождение любого человека.

– Важно, чтобы вы здесь правильно начали, – говорил он. – Нужно выработать стратегический план. Это называется карабкаться в верхи общества. – Он смеялся своим невеселым смехом. – Французы – ужасные снобы. Их невозможно узнать как следует, но вам это и не нужно. Вам необходим хороший, умно составленный список гостей для открытия заведения, несколько второстепенных особ королевской крови и кинозвезд, а я уж постараюсь, чтобы Нетти Орбах почтила нас своим присутствием. Она всегда привлекает прессу.

– Кто такая Нетти Орбах? – спросил Стивен.

– Кажется, чья-то юная невеста или что-то в этом роде? – сказала Анжела.

– Совершенно верно. В шестнадцать лет она вышла за богатого боливийца, а через два года осталась вдовой с несколькими миллионами баксов и подцепила немецкого князька, тоже с миллионами. Всего у нее было пять штук мужей, и теперь она охотится за номером шестым. Журналистов из светской хроники она кушает с маслом. А они никак на нее не надышатся. Посмотрим, что я смогу сделать. Нетти обязана мне одолжением. И не одним.

– Что за одолжения?

– Ничего особенного, – объяснил он Стивену. – Года два назад она была в Монте, и один бумагомарака раздобыл фотографии, которые ей вовсе не хотелось обнародовать. Я выкупил для нее негативы.

Анжела отправилась в Англию, чтобы привезти отца и Чарли. Они должны были провести пасхальные каникулы на вилле.

Хью Драммонд не хотел ехать. Он отговаривался тем, что не может оставить дом и сад. Миссис П. думает, что она смотрит за ним, а на самом деле все наоборот. Она очень забывчива, говорил он, вполне может уйти, не выключив газ. Анжела не обращала на это внимания. Заставить его невозможно, переубедить его она тоже не сможет. Она предоставила это Чарли. И отец, конечно, согласился, потому что внук уговорил его и потому что иначе они бы не увиделись на этих каникулах.

К удивлению Анжелы, Ральф Мэкстон предложил слетать в Англию и привезти ее родных.

– Но вы ненавидите самолеты, – запротестовала она. – Вы же говорили мне.

– Не так, как вы, – ответил он. – Я буду счастлив помочь вам.

– Правда, мило с его стороны? – сказала она потом Стивену. – Я, конечно, не согласилась. Я должна привыкнуть к маленьким самолетам, если мы собираемся жить здесь подолгу. Но я была очень тронута.

– А почему бы ему не предложить свою помощь? – сказал Стивен. Он не видел в этом ничего особенного. Любой из его людей сделал бы то же самое для жены и родных Дона.

– Но он очень предупредителен.

– Быть предупредительным – его работа, – ответил Стивен. – Ему платят за то, чтобы он делал все, что потребуется. И заметь, платят немало. Так что оставь свои благодарности, а то я начну ревновать.

Она посмотрела на него и расхохоталась.

– О, я бы на твоем месте не стала беспокоиться из-за Ральфа.

Весна была великолепной. Вилла тонула в роскошных цветах, и Анжела смотрела, как ее сын играл со Стивеном в теннис или ездил на холмы кататься верхом; солнечные дни бежали один за другим, и каникулы близились к концу.

А ее отец был уже не так подвижен, как прежде. Своему излюбленному времяпрепровождению – длительным прогулкам – он предпочитал теперь спокойный отдых в саду с книгой. Он похудел, подумала Анжела и спросила, действительно ли он так здоров, как утверждает.

– Совершенно здоров. – Его голос звучал раздраженно. – Не из-за чего поднимать шум. Они скоро вернутся?

Он скучал по внуку, и она видела, что привязанность Чарли к Стивену немного расстраивает его.

– Они отправились еще раз посмотреть дворец. Ты ведь тоже поедешь и взглянешь на него перед отъездом? Стивен был бы очень рад.

– Ну да, конечно. Хотя для меня все это пустой звук. Судя по его словам, это стоит бешеных денег. Надеюсь, он знает, что делает.

– О, он-то знает, – ответила она. – В чем, в чем, а в одном я уверена: Стивен хороший бизнесмен.

– И ты счастлива? – спросил он, удивив ее этим вопросом. – Похоже на то.

– Папа, ты и не представляешь, как я счастлива с ним. И с каждым днем становлюсь все счастливее. Хотела бы я, чтобы ты немного пожил с нами. Почему ты отказываешься?

Он покачал головой.

– Мне нужно домой. Там же все рухнет без меня. Этот старый лентяй, Джон, даже не выпалывает бордюр перед домом, если я не стою у него над душой. Здесь красиво, и мне было хорошо. Очень хорошо. Но я буду рад снова спать в своей постели. Ага, кажется, автомобиль? Значит, они вернулись. – Он тяжело поднялся и отправился навстречу внуку.

Анжела взяла его книгу и положила ее на кресло. Еще не так давно она бы обиделась. Но теперь другое дело. Она теперь могла снисходительно отнестись к эгоизму и нечуткости старика, потому что у нее была любовь Стивена. Благодаря ей она обрела уверенность в себе. Она знала, что отец любит ее, но любит по-своему и силу своих возможностей. Необязательно, чтобы он выказывал это, потому что любви Стивена ей достаточно. Он так много дал мне, думала она. Слава Богу, что дала ему Чарли. Благодаря этому мы квиты. Она встала и поспешила к ним.

– Потрясающе, мама, – сказал сын. – Такой огромный дворец. И такой шикарный. Можно мне будет привезти друзей и сводить туда?

– Как только откроется, – пообещал отец. – Ты приедешь на открытие, Чарли. Мы будем все вместе – ты, мама и я.

– А ты уже назначил число, папа? Когда все будет готово? Стивен крепко прижал сына к себе.

– В августе, – сказал он. – В разгар сезона. Устроим гала-вечер, и я покажу им, что, как бы ни лезли из кожи другие казино, у меня лучше!

– Я думаю! – провозгласил Чарли. – Мне прямо не терпится. Правда здорово, деда? А ты еще и не был там!

– Не был. Но скажи, когда можно, Стивен, и я поеду, э-э... посмотрю, что там делается. Кстати, Мэкстон придет сегодня вечером? Он так отлично играет в пикет.

Удивительно, как он подружился с Ральфом. Они играли в старомодные игры, о которых Анжела и не слышала, и Ральф ухитрялся делать так, чтобы доктор всегда выходил победителем. Стивен счел это забавным и слегка попортил впечатление, сообщив Анжеле, что Ральф в юности был известным карточным шулером.

– Когда ему нужны были деньги, он играл в бридж. Если он не выигрывал, то передергивал. Но он очень добр к твоему отцу, и это приятно.

На Хью Драммонда он произвел впечатление.

– Он джентльмен, – сказал он Анжеле. – В этом все дело. Я знаю это место в Дербшире. Однажды мы с твоей матерью ходили в пеший поход и побывали там. Великолепный дом. Старая аристократия. В этом парне бездна обаяния. Просто бездна. Анжела улыбнулась, обнаружив, что ее отец сноб. Настало время собираться и ехать, и Стивен тоже отправился с ними. Они провели несколько дней в доме в Хэйвардс-Хит. Было прохладно и дождливо.

– Дорогая, я скучаю по солнышку, – сказал Стивен. – Поехали к себе.

Как ни странно, она тоже скучала по солнышку. Скучала и по вилле, которая была для нее гораздо больше, чем просто наемное жилье, и сейчас она особенно остро чувствовала это. Скучала по воодушевлению, с каким помогала мужу создавать новое казино.

– Я скажу папе. Он не будет против, ведь Чарли уже уехал в школу.

– Неплохо было бы и ему перебраться к нам, – сказал Стивен. – Ты ведь беспокоишься о нем, правда?

– Немного. Он вдруг очень постарел. Но он ни за что не согласится. Он очень независимый. Ему будет плохо без привычного окружения. Но спасибо, что ты это предложил. – Она приподнялась на цыпочках и поцеловала его. – Я так люблю тебя, – сказала она и поспешила к отцу.

Горничная Мария наблюдала за Кларой. Она боялась хозяйки. У той бывают приступы дурного настроения, когда она кричит и злится без причины. И ко всему цепляется. Бродит по дому, как тигрица в клетке – безутешная, тоскующая, несчастная. Ни мужа, ни детей, с горечью думала Мария. Никакие косметические ухищрения не смягчат этого лица. И она еще не может найти себе другого мужчину. Это было бы неприлично. Марии не хватало Стивена Фалькони. Настоящий Дон, как его отец. Хороший человек, добрый к своим. Человек, достойный уважения. Она думала, как бы узнать у дона Луки, нельзя ли ей подыскать другую работу.

Клара не находила себе места. Она плохо спала, но не желала принимать снотворное. Она знала слишком многих женщин, которые встали на эту тропу и потом не могли остановиться, попадая в зависимость от транквилизаторов. Она справится сама. Горничная действовала ей на нервы. Вечно шаркает по дому, притворяется, будто работает. Хитрая старая стерва. Клара не доверяла ей. Она родственница Луки Фалькони. Клара тешилась мыслью о том, как она ее уволит. Ей доставляло удовольствие думать об этом. Но она этого не делала.

В Нью-Йорке становилось слишком жарко и влажно. Ее родители на лето переезжали в Санта-Фе. Она не хотела ехать с ними. Она не знала, чего она хочет, не знала, чем заняться. Отец уже говорил ей, что надо бы снова выйти замуж.

– Не надо мне другого мужа, – заявила она, и он на время примирился с этим. Но только на время. Через несколько месяцев она уже не сможет притворяться, что она в трауре, и он начнет давить на нее. Она чувствовала себя умершей для секса. Охладела и телом и духом, как будто это она умерла, а не Стивен. Он заплатил за свою измену. Они убили его, а ведь она его предупреждала, что так и будет. В отчаянии она жалела, что ее не было с ним в той машине.

Она была записана к парикмахеру, а после этого собиралась позавтракать в «Плаца» с двумя приятельницами. Они не были итальянками. Они не принадлежали к ее миру, и у нее с ними не было ничего общего, кроме богатства, страсти к одежде и роскошным ресторанам. Ей не хотелось никуда идти. Впереди ее ждал пустой день. Обед с родителями, телевизор, просьбы остаться ночевать, не возвращаться в пустой дом... Почему бы ей не продать дом и не переехать поближе к ним? Ее мать будет тайком обмениваться взглядами с Альдо, сидящим за макаронами и вином, а Клара будет читать в них: «Ей нужен хороший муж, чтобы она о нем заботилась... Может быть, на этот раз будут дети».

От всего этого Кларе хотелось взвыть. Она просматривала журнал мод, ничего не видя, нетерпеливо листая страницы. Потом отложила его, встала. Она похудела еще больше, прямо иссохла под своим черным платьем. Никакого аппетита, вся на нервах. Сегодня вечером она, наверное, не выдержит семейного обеда... Лучше бы пойти в кино. Но они обидятся. Она не может отказать им. Она пошла в спальню одеваться. Парикмахерская и ресторан на несколько часов убьют ее врага – время.

Она поправила макияж, обвела глаза, чтобы подчеркнуть их величину. На худом лице они казались огромными и черными, как провалы. Она накрасила губы алой помадой и открыла ящичек туалетного стола, чтобы выбрать серьги. В моде был новый ювелир, бижутерия его стоила почти столько же, сколько настоящие драгоценности. Клипсы с Кен-Лейн и к ним подходящая брошь. Выглядит неплохо. Но клипсы жали ей; она выругалась и стянула их.

Там лежала маленькая коробочка. Она засунула ее в ящик, вглубь, чтобы не видеть ее, но она каким-то образом вылезла вперед и оказалась под рукой. Маленькая квадратная кожаная коробка, оправленная в золото. Она заставила отца отдать ей кольцо Стивена. Открой ее, соблазнял ее внутренний голос.

Возьми в руки, потешь свое горе. Она достала его. Доказательство его смерти. Залог того, что Фалькони сполна заплатили ей свой долг. Оно холодило ей ладонь. Она вспомнила свадебную службу, когда она обменяла это кольцо на то, что носит до сих пор. Яростную радость и ожидание, которые поднимались в ней, когда она в его объятиях кружилась в свадебном вальсе. Она закрыла глаза, потому что не могла противиться этой боли. У него были такие красивые руки. Чувствительные, нежные. Она всегда возбуждалась от одного их вида, представляя себе их прикосновение. Они и били ее, и даже это стало для нее сладким воспоминанием. Однажды она сняла кольцо с его пальца и надела выше того; что он дал ей. Это был символ ее страсти, потребности обладать им полностью и принадлежать ему целиком.

И вот она сделала то же самое. Она надела кольцо на палец. Оно было велико. Так велико, что, если бы она опустила руку, оно бы упало. Она недоуменно уставилась на него. Попробовала еще раз. Оно было велико для всех пальцев, даже для большого.

Клара, держа кольцо в руке, повернула его, чтобы рассмотреть надпись. Она была хорошо видна, немного стерлась, но вполне разборчива. С и К, дата с цифрами – 18.5.50. То самое кольцо, что она дала Стивену. Кольцо, которое было у него на руке, когда он вышел из этой спальни и оставил ее. Только на три размера больше. Она еще проделала всю процедуру. На этот раз на правой руке. Правая рука всегда больше, и пальцы на ней толще, чем на левой.

Кольцо свалилось. Она подняла его и снова стала рассматривать. Человек с такими руками, как у Стивена, не мог его носить. Она крепко сжала украшение, и внезапно ее лицо, отражающееся в зеркале, исказилось до неузнаваемости. Она встала, опрокинув табурет. Ногой отшвырнула его в сторону. И выкрикнула ужасное богохульное сицилийское ругательство.

– Porca Madonna!

Мария услышала и съежилась от ужаса. Она спряталась на кухне. Вскоре она услышала, как хлопнула дверь спальни, затем входная дверь – так оглушительно, что у служанки заболели уши. Через час она подошла к телефону. Звонили из парикмахерской, спросить, не забыла ли миссис Фалькони о том, что собиралась к ним прийти.

Дамы в «Плаца» подождали полчаса, решили, что она не придет, и начали есть.

– Клара, Клара, он же занят. Папе сейчас нельзя мешать. Мать умоляла, заламывая руки. Она никогда не видела дочь в таком состоянии. Она привыкла к ее вспыльчивости, приступам гнева, но не к такой убийственной ярости.

– Я по делу, можешь мне поверить. В конце концов, кто ему будет звонить – ты или я?

Клара отвернулась от нее. Она вся тряслась. Руки ее вцепились в сумочку, и она не могла их разжать. В сумочке лежала коробочка с золотым кольцом.

Мать снова стала возражать. Что за идиотка, глупая, толстая, безвольная баба. В голове у Клары роились дикие мысли, жестокая, немыслимая брань, которую она прежде со стыдом подавила бы. Неудивительно, что папа бегает за блондинками с большими сиськами.

Вдруг она рявкнула:

– Сейчас же заткнись! Заткнись и слушай меня! Скажи мне номер телефона.

– Он рассердится, – ответила мать. – Он с Джино на складе. У них собрание.

Клара больше не слушала. Она знала телефон склада, где отец собирал людей. Она знала большую комнату наверху, где они сидели вокруг стола среди контейнеров и товаров. Там накурено, пахнет вином, чесноком и потом. Она знала, потому что как-то была там. Альдо разрешил ей выбрать себе меховое манто в подарок на восемнадцатилетие. Он разложил на столе шубы из норки и чернобурки и предложил взять то, что ей хочется. Она выбрала самую дорогую; он засмеялся и набросил шубу ей на плечи. Она до сих пор висит где-то в шкафу. Голубая норка, каких уже давно не носят.

Клара набрала номер, ответил мужской голос.

– Мне нужно поговорить с доном Альдо.

– Он занят. – Голос звучал грубо.

– Это его дочь! – рявкнула в ответ Клара. – Скажите ему, что у меня срочное дело.

Ей показалось, что она ждет целую вечность. Наконец послышался голос отца; он был явно недоволен, что ему помешали.

– Клара? Какого дьявола тебе понадобилось?

Она спокойно проговорила:

– Если с тобой рядом есть люди Луки Фалькони, то ничего не говори. Они обманули нас, папа. Стивен жив. – И повесила трубку. Потом она обратилась к матери: – Теперь-то он прибежит домой, – сказала она.

– Да-да, его переделали.

Ювелир отложил лупу. Он сотрудничал с Фабрицци много лет. Он принадлежал к второму поколению русских евреев, которые держали ломбард в Вест-Сайде и припрятывали краденое для нескольких богатых клиентов. Альдо ему доверял.

– Увеличили? – спросила Клара.

Он кивнул.

– По меньшей мере, на два размера. Хорошая работа. Даже надпись не повредили. – Он снова рассмотрел кольцо в лупу. – Без лупы и незаметно, дон Альдо. Хорошая работа, – повторил он и протянул кольцо Фабрицци.

Альдо взвесил его на ладони.

– Спасибо, Лео. Я просто хотел удостовериться, вот и все.

– Даже цвет золота не изменился, – добавил Лео. – Наверное, переделали, чтобы кто-то другой мог носить.

– Наверное, – сказал Альдо. – Спасибо. Как ваше семейство?

Он никогда не забывал об условностях. Так было заведено, что он всегда осведомлялся о делах и здоровье Рабиновичей, и на несколько минут задерживался, чтобы выслушать ответ.

Женщина так и кипела от нетерпения. Старый еврей удивился, увидев Дона с брюнеткой, хотя и необычайно красивой. Обычно он приводил блондинок и покупал им украшения. Не очень дорогие, но со вкусом. Лео Рабинович всегда сбавлял для него цену.

– Джулия не совсем здорова, – ответил он. – У нее болит нога, но я ей говорю: мы же уже не молодые. Зато сыновья в порядке и внуки. Они скрашивают нам жизнь.

– Передайте от меня привет Джулии, – церемонно сказал Альдо. – И будьте здоровы.

Под надзором телохранителя они сели в большой лимузин и молчали всю дорогу домой. Альдо держал дочь за руку. На миг их руки крепко сжали друг друга. Это означало, что между ними заключен союз.

– Они подсунули нам липу, – сказал он. – Они надули нас, Клара. Отрезали кому-то палец и увеличили кольцо, чтобы налезло. Но это им не сойдет. Я тебе обещаю.

– Я знаю, – отозвалась Клара. – Я хочу, чтобы его нашли, папа.

Он повернулся и посмотрел на нее. Зеница ока, единственное дитя. Он видел, как она страдает, надрывает сердце из-за Стивена Фалькони. Внезапно он подумал: а моя девочка – умница. У нее есть голова на плечах. Она их расколола. Он начал как-то по-новому гордиться ею.

– Мы найдем его, – сказал он. – Но сначала сведем счеты со всеми негодяями. Уберем их.

– Да, – сказала Клара. – И мы завладеем всем, что у них есть.

Он обратил внимание, что она сказала «мы». Это прозвучало вовсе не так дерзко, как могло бы показаться. Когда они подъехали к дому, он сказал:

– Ты нагрубила маме. Я тебя не виню, но ты должна попросить у нее прощения.

– Конечно, – пообещала она. Как только мать вышла в прихожую им навстречу, Клара обняла ее и сказала: – Прости меня, мама. Я не хотела. Ты – лучшая мама на свете.

Она взглянула на Альдо, который удовлетворенно кивнул. Он любил, чтобы в семье был мир. Он уселся и предоставил женщинам хлопотать вокруг него. Он сидел и потягивал вино – мужчина, отдыхающий у себя дома. И планировал в уме убийство всего клана Фалькони – всех мужчин до единого.

Тино Сполетто не хотел оставлять свой дом во Флориде и ехать в Нью-Йорк. Жена была очень недовольна, что нужно срывать с места детей-школьников и продавать такой красивый дом. Дела у них шли хорошо. Они владели сетью ресторанов и баров, где заключались нелегальные пари. Тино никогда не нанимал бухгалтеров. Он сам достаточно хорошо разбирался в цифрах. Он все держал в памяти и никогда не ошибался ни на цент.

Он никогда не попадал в неприятные истории, даже в детстве. Он был самым тихим в семье Сполетто, всегда хорошо учился в школе. В нем почти не сказывалась кровь Фалькони. Его жена, Нина, была счастлива с ним, довольна жизнью и преданна троим детям. Они были частью «семьи», но где-то на ее задворках. От них мало требовалось: разве что время от времени оказать какую-нибудь услугу, которая была платой за безопасность бизнеса. Никто не отказывался уплатить долг Сполетто. Никогда местная полиция не устраивала налетов на задние комнаты, где заключались пари.

Но когда пришел вызов, Тино понял, что должен подчиниться. Это была честь: сам дон Лука просил его занять место, освободившееся после старшего сына. От такой возможности нельзя отказываться. Они продали дом, подыскали хороший интернат для дочерей и школу для сына. Нина хотела поселиться в таком районе, где она могла бы завести подруг. Они купили дом в Малой Италии. С ними жила ее мать. Она так и не научилась говорить по-английски, а там, по крайней мере, могла делать покупки и сплетничать с другими старушками.

На переезд ушло несколько месяцев, после чего они зажили счастливо. Дон и его родные полюбили их. Их приглашали на воскресные семейные сборища, их дети играли с детьми Пьеро. Нина и Лючия Фалькони вместе ходили по магазинам и обсуждали женские дела. Тино не перебрался в кабинет Стивена. Его занял Пьеро, который должен был стать наследником Дона. О Стивене никогда не упоминалось. Тино не задавал вопросов. Что-то связанное с позором и бесчестием. Не пристало дальнему родственнику выспрашивать о подробностях.

Он работал очень хорошо. Дон Лука был доволен им, а Пьеро хлопал его по спине и приглашал в тратторию Минолетти пообедать и поговорить о делах. Тино уважал Пьеро, который когда-нибудь станет главой клана. Он старался угодить ему, а к старому Дону привязался. Старик был так добр к ним, великодушен, ласков с детьми. Настоящий хозяин в семье. Когда они приходили к нему в воскресенье, Лука, приветствуя Тино, целовал его.

В тот погожий летний день они сидели в саду; окруженном стеной. Под деревьями стоял большой стол, накрытый белой скатертью; женщины хлопотали на кухне, а мужчины сидели вокруг стола в одних рубашках, пили кьянти и разговаривали.

– Я получил вчера письмо от двоюродной сестры, дон Лука, – сказал Тино. – Она пишет, что Фабрицци устраивают большое сборище в Санта-Фе.

– Дьявольщина, откуда она знает? – резко спросил Пьеро.

Они ничего не слышали об этом. Простая вежливость требовала, чтобы им хотя бы сказали об этом, если уж их не приглашают.

– Она занята в общественном питании. Ее муж и брат связаны с поставками для свадеб, годовщин и прочих празднеств. Они сами не получали заказа от Фабрицци, но кто-то из их знакомых получил. Она пишет, что там будет восемьдесят человек, и все «семьи» в том числе.

– Что они празднуют? – медленно спросил Лука.

– Она не сказала.

– Хотел бы я знать, кого туда пригласили, – сказал Лука Фалькони. – И зачем. – Он не подавал виду, что рассержен. Все же они партнеры и свойственники. По крайней мере, фамилия Клары – Фалькони. Альдо Фабрицци ничего не говорил ему о большом празднике.

– Почему Санта-Фе? – вопрошал Пьеро. – Какого дьявола люди попрутся в такую даль без особых причин?

– У них там дом, – ответил отец.

Пьеро взглянул на кузена Тино. Тот всегда смотрит в оба и держит ушки на макушке. Он не зря обратил внимание на Фабрицци и их «праздник». Пьеро умел чувствовать в человеке неверность. И верность тоже. Тихий, спокойный Тино напоминал сторожевого пса. Пьеро это нравилось в нем. С первого же дня он дал понять кузену, что думает о Фабрицци.

– Не доверяю я этому старому мерзавцу Альдо. И никому из них. Так что смотри в оба, Тино. Мы не век будем партнерами с этой кучей дерьма.

– Может быть, именно потому, что это далеко, – предположил Тино. – Может быть, они решили, что так мы об этом не узнаем. – Он взял бутылку и наполнил стакан Дона.

Пьеро стукнул кулаком по столу.

– Думаешь, это семейный совет? – спросил он. – Думаешь, собираются, чтобы о чем-то договориться втайне от нас?

– Возможно, – сказал Тино.

Лука Фалькони наклонился к нему.

– А эта твоя двоюродная сестра не может сделать, чтобы среди поставщиков был наш человек? Чтобы смотрел и слушал, а потом дал нам знать, что они замышляют?

Вид у Тино был смущенный.

– Я это уже устроил, дон Лука. Я надеялся, что вы одобрите. Просто чуял, что там дело нечисто.

– Хороший мальчик, – тихо сказал Лука. – Голова работает. Мне это нравится. Молодец. Правильно сделал.

Он увидел, что к ним подходят его жена, сноха и жена Тино с блюдами салата и сыра, и сказал:

– Женщинам ни слова. Моя жена неважно себя чувствует; доктор сказал, что ей нельзя волноваться. Этот год был тяжелым для нее. Он был тяжелым для всех нас.

– Предоставьте это мне, – сказал Тино. – Я разузнаю, в чем там дело. Кузина понимает, что мы отблагодарим ее.

За столом было шумно, все говорили одновременно, дети Пьеро и Лючии требовали внимания деда с бабкой, а старшие отпрыски Сполетто вели себя чинно. Женщины улыбались с довольным видом, и над всеми царил Дон, окруженный тремя поколениями родных. И среди них племянник, который все больше и больше заменял ему сына. Если и есть опасность, он будет предупрежден.

Это дело чести, говорили старики. Седовласые говорили торжественно, пользуясь высокими словами древней культуры. Молодые отвечали на языке гетто и задворок: «Они у нас наложат в штаны!»

Праздник устроили на берегу. Весь день работал большой буфет; дети с мамашами, подружки и сестры загорали или гуляли по окрестностям. Их смех и визг доносился в комнату, защищенную ставнями от яркого летнего солнца.

Альдо Фабрицци говорил, и все слушали в тяжелом молчании, пока он не кончил. Никто, даже из самых молодых, не щелкнул зажигалкой, пока он говорил. Он вызывал одного за другим – главарей восьми дочерних групп, входивших в клан Фабрицци. Восемь могучих мужчин, державших в повиновении маленькие империи и армии. Все они присягнули на верность Альдо Фабрицци. Он был их Доном. На старой родине их деды платили дань таким людям. Приносили в дар лучшее вино, сыр, живой товар – добычу грабежей и набегов. А также свои жизни и жизни своих сыновей, если требовалось.

Но требование всегда сопровождалось обещанием. Верность щедро вознаграждалась. Он заговорил о награде и увидел, как в их глазах, подобно летним зарницам, засверкало воодушевление.

– По моим подсчетам, их хозяйство стоит пятьдесят миллионов долларов, может быть, и больше, – говорил он. – Торговля одеждой платит им дань; у них доля в строительных компаниях, которые работают в центре Нью-Йорка. Они владеют несколькими казино в Неваде и гостиницами на побережье, кроме того, еще бордели и наркотики. У них полно денег. Если мы уберем Луку Фалькони, все это станет нашим.

– Мы уберем их всех, – отозвался кто-то. – Этого сопляка Пьеро и подлипалу Сполетто.

– Пьеро не сопляк, – заметил кто-то. – Он крутой парень, не надо его недооценивать.

– Ну и что, мы тоже не хуже, – похвастался другой голос.

– У них же всюду родственники и свойственники, – заметил кто-то из пожилых. – Что делать с ними, дон Альдо? Нельзя, чтобы они потом вставляли нам палки в колеса.

– Кровные родственники все исчезают, – сказал он. – А мелюзга, маленькие солдатики... – Он пожал плечами. – Пойдут за новым главой, вот и все. Нужно же им жить и кормить свои семьи.

Он умолк; все взгляды обратились на него; он молча возвышался во главе длинного стола.

– Я прошу вашей верности, – сказал он.

Ни один голос не прозвучал диссонансом.

– Мы верны вам, дон Альдо.

А потом посыпались вопросы: «Как это сделать? Когда мы начнем? Вы хотите перебить всех разом?»

Прозвучал чей-то благоразумный голос, призывающий к осторожности: не так-то будет легко застигнуть их врасплох. Фалькони однажды сам провернул такое дельце. Помните, как он разобрался с Райенами? История с Районами произошла двадцать пять лет назад. Наглые ирландцы начали было орудовать на территории Фалькони. Но сейчас Лука уже стар. Он не учует опасности. Правда, ему удалось обмануть Альдо и укрыть от правосудия своего сына-отступника. Но второй раз такой удачи не будет.

– Они явятся, – пообещал Альдо. – Все трое. Фалькони, его сын и родной племянник, Сполетто. Все они придут на свадьбу.

Послышался шум. Оглядевшись, он улыбнулся. Это была короткая и страшная улыбка, похожая на злобную гримасу.

– Моей дочери, Кларе, пора снова выйти замуж, – сказал он. – Они придут на свадьбу. И мы все придем, и у нас будет алиби. Я думаю, моей Кларе это понравится.

Кларе было скучно на празднике. У нее не было ничего общего с другими женщинами, и им было не по себе с ней. Они болтали о домашних делах, о детях, о школе, о мелочах супружеской жизни, неинтересных для Клары. Она была для них чужой – бездетная вдова, чей муж погиб позорной смертью. Она была настороже. Она оделась слишком нарядно, держалась гордо, обдавая мужчин таким презрением, что они были шокированы.

Она отошла к столику на берегу и заказала шампанское. На ней было закрытое белое платье с дерзким разрезом на боку, обнажавшим длинные ноги. Загорелые ноги без чулок были обуты в золотистые босоножки. Темные волосы зачесаны назад и заколоты на макушке, так что видна была изящная шея, которую оттеняли большие золотые серьги. В общем, непритязательно-соблазнительный вид, приобрести который можно только за большие деньги. Мужчины, глазевшие на нее, решили, что она похожа на лебедя.

Он сидел, развалившись за столиком буфета на открытом воздухе, пробуя разные блюда, болтая с дружками, и не сводил глаз с красивой, ухоженной женщины, которая в одиночестве пила шампанское и курила сигарету за сигаретой. Он был заинтригован. Это дочка дона Фабрицци. Вдова, муж которой, Фалькони, исчез. Обычно, когда он смотрел на женщин, они это чувствовали и оглядывались. Только не эта. Это тоже интриговало его и казалось вызовом. Он все меньше прислушивался к разговорам вокруг него. Все молодняк, только и похваляются своей доблестью на улице и с девчонками.

Все значительные мужчины сидели в доме с доном Альдо. А он был родственником жены одного из главарей. Он регулярно посещал их, хотя и не работал на них. Он вырос в другом, далеком районе, в Вест-Сайде, где верховодили братья Джамбино, и присоединился к ним, как только кончил школу. Он расправил широкие плечи и провел рукой по густым кудрявым волосам. Потом небрежно набросил пиджак и двинулся к женщине за столиком.

Клара увидела, как он приближается. Она замечала, как он пялится на нее; ей доставляло удовольствие не обращать на него внимания. Крупный, красивый и вульгарный, очень самоуверенный. Хихикающие парни из его компании подталкивали друг друга локтями и ждали, что произойдет. Он подошел к столику. Она дочка Дона, ну и что из того? Его методы были безотказны.

– Привет, крошка. К тебе можно присоединиться? Такой красотке негоже сидеть одной.

Клара смерила его взглядом с головы до ног. Было скучно, и она выпила больше шампанского, чем предполагала.

– Бутылка пуста, – сказала она. – Принеси новую. – Она открыла сумочку и стала смотреться в зеркальце золотой пудреницы.

Он улыбнулся.

– Принесу, если угостишь меня, крошка.

– А ты принеси и посмотри, что будет, – сказала она.

– Вот именно. – Он обернулся и щелкнул пальцами. – Тони! – позвал он, и один из юнцов послушно двинулся к нему. – Принеси даме бутылку шампанского. И стакан для меня.

Он придвинул стул и уселся напротив. Она со щелчком захлопнула сумочку и сердито посмотрела на него. Он улыбнулся. У него были прекрасные белые зубы.

– Что это ты о себе вообразил? Когда мне нужна компания, я так и говорю!

– Ты обалденно выглядишь, когда бесишься, – заметил он. – Держу пари, ты до чертиков пугаешь всех парней, которые к тебе подходят. Только я не из трусливых. Особенно когда дело касается такой хорошенькой крошки. – Он слегка наклонился к ней. Пахнуло то ли лосьоном после бритья, то ли жидкостью для волос. Пряный, вульгарный запах. Как и сам парень.

– Не называй меня крошкой, – сказала она. – Прибереги эту чушь для официанток. Почему ты не цепляешься к ним?

– Вот и шампанское, – сказал он. – Спасибо, Тони. – Он лихо откупорил бутылку, налил полный стакан ей и себе. – Хорошее винцо. Ну, Дон все делает с шиком.

– Думай, что говоришь, – предупредила Клара. – Он мой отец.

Он широко раскрыл глаза, поддразнивая ее.

– Да ну? Значит, ты особая штучка, так, что ли?

Клара залпом выпила шампанское.

– Ты ужрешься, – сказал он. – Поосторожнее. Разве ты не развлекаешься? Меня зовут Бруно Сальвиатти. Я всегда развлекаюсь.

– Как прекрасно быть тобой, – издеваясь, сказала она.

Он не обиделся. Казалось, задеть его невозможно. Он сидел с добродушным и самоуверенным видом, и она не знала, что делать: то ли встать и отделаться от него, то ли остаться и позволить ему вести свою дешевую игру, пока ей не надоест.

– Ты красивая бабешка, – сказал он ей. – Почему бы тебе не улыбнуться?

Клара последовала его совету. Она улыбнулась ему и сказала:

– Почему бы тебе не убраться к дьяволу?

Он засмеялся и схватил ее за голую руку. У него были большие, сильные пальцы, поросшие с тыльной стороны тонкими волосками.

– Почему бы мне не переспать с тобой?

Они пошли гулять и отошли на порядочное расстояние от остальных. Она не совсем твердо держалась на ногах; голова слегка кружилась. Нет, я не умерла из-за того, что он меня оставил. Я еще что-то чувствую, еще хочу мужчину. Я так долго была трупом, ожидая мужа, которому была не нужна, лежа в кровати, как в гробу. Если этот здоровенный бугай хочет потоптать меня, почему бы, черт возьми, ему не позволить?

– Расслабься, – повторял он ей, поглаживая ее ягодицы, пощипывая кожу большим и указательным пальцами. Он крепко держал ее, когда они шли за большой дом: там была пальмовая рощица, в которой стоял летний павильон. Клара направляла его; Клара сама решила отдаться ему. Она любила командовать. Благодаря шампанскому все вдруг стало легко и просто. Ей так хочется, значит, так и будет.

Она знала, куда им можно пойти. Павильон был пуст. Кто-то здесь уже побывал – внутри стояли грязные стаканы и пустая бутылка.

– Сальвиатти, закрой дверь, – сказала она ему и стянула платье через голову. Она стояла обнаженная, в одних тоненьких трусиках на кружевных тесемках. Он продел пальцы в тесемки и стянул с нее трусики.

– Ну ладно, – сказала она. – Говоришь, ты хорош? Докажи!

– Это была годовщина их свадьбы. – Пьеро хмуро глядел на Тино, который продолжал: – У них был большой торт, и старики открывали танцы. Тридцать восемь лет супружества. Вот почему был праздник.

– Ты проверял? – спросил Пьеро.

Тино кивнул.

– Навел кое-какие справки. Я раздобыл копию свидетельства о браке. Все правильно.

– Значит, все чисто?

– Может, да, а может, нет. Почему все-таки Санта-Фе, а не какое-нибудь место на побережье, поближе?

– Ты что, не слышал, что говорил отец? – сказал Пьеро. – У них там треклятый дом, вот почему. – Он был зол на Тино Сполетто за его уверенность, что дело нечисто. – Они праздновали годовщину свадьбы, с тортом, танцами и прочим дерьмом – какого же рожна тебе надо?

– Слишком маленький дом для такой кучи народа, – сказал Тино. – Им пришлось селиться в гостинице и в каких-то пансионах. Я просто говорю тебе это, вот и все.

Пьеро вышел из себя. Ему не хотелось, чтобы Тино оказался прав. Ему не нужны неприятности с Фабрицци. Он только укреплял свое положение, ощупью продвигаясь вперед без умелого руководства Стивена. Нужно выждать пару лет, прежде чем выступить против Альдо. Он любил Тино и доверял ему. Но его злило, что он ворошит осиное гнездо.

– Черт возьми, – крикнул он, – тебе не к чему прицепиться! Ну да, отмечали они эту гнусную годовщину и нам ничего не сказали. Они же не звали нас в прошлые годы, так какого хрена вдруг?..

Тино пожал плечами. Он знал за двоюродным братом такие вспышки. Ему не по себе, вот почему он взбесился. И теперь не станет ничего слушать, пока не успокоится.

– Тридцать восемь лет – не круглая дата, – тихо сказал он. – Ничего особенного. Вот сорок лет – это рубиновая свадьба, это круглая дата; ее отмечают все. Я считаю, что нам надо быть осторожными, вот и все.

– Ладно, ладно, ладно, – громко проговорил Пьеро. – Ладно, будем осторожны. Теперь, черт побери, мне нужно работать.

В полдень он отодвинул стул, накинул пиджак на плечи и спустился этажом ниже, в кабинет Тино. Он нагрубил кузену. И теперь жалел об этом. К тому же ему в голову запало сомнение, которое нельзя было прогнать ни криком, ни бранью. Он открыл дверь и позвал:

– Эй, Тино? Я иду перекусить. Пойдешь со мной?

Они вместе спустились на лифте. Пьеро обнял его за плечи.

– Ради Бога. Я на тебя наорал, забудь об этом, ладно? Ты прав. Будем следить. Чтобы чего не вышло.

– Предоставь это нам с Джиной, – сказала Луиза Фабрицци дочери. – Пойди посиди с папой. Он хочет с тобой поговорить.

– Ладно, если ты не против, – ответила Клара как бы нехотя.

Она ненавидела мыть посуду. Этим всегда занималась мать, а девочки – члены семьи помогали ей. Клара, не приученная к домашнему хозяйству, не любила, когда ее отряжали на кухню. У них гостила молодая кузина. Славная, простая итальяночка, вот она у раковины была в своей стихии.

Интересно, думала Клара, о чем он хочет говорить со мной. Не о замужестве же. Этого не может быть после того, как она решительно заявила, что никогда не свяжется с другим мужчиной. Мать расплакалась. Отец рассердился. Она вспылила и уехала домой, но через час, конечно же, позвонила и извинилась. Она не позволяла ссорам длиться долго. Она слишком нуждалась в родителях. Луиза носилась с ней и баловала ее. Было приятно, что о ней заботятся, готовят ей особую пищу; если она хотела остаться ночевать, постель всегда ее ждала.

Но отношения ее с Альдо изменились и углубились. Она сделалась теперь не просто любимой дочуркой, которую нужно ласкать и защищать. Клара смутно чувствовала, что отец относится к ней необычно, не совсем так, как к дочери. Он спрашивал ее мнение о людях, занятых в его бизнесе. Обсуждал с ней дела, что было не принято. Объяснял ей сущность некоторых вложений, финансовую сторону интересов в торговле одеждой.

– Ты должна научиться читать бухгалтерские книги, – сказал он однажды, – понимать, что такое деньги и как заставить их работать.

Клару это никогда не волновало. Всеми ее деньгами распоряжался отец, а потом Стивен. Она только тратила их, но не давала себе труда контролировать собственный капитал. Она и не умела этого. Но теперь научится. Альдо многое ей втолковал, а Клара оказалась способной ученицей, схватывала все на лету.

Он сидел в любимом кресле, без пиджака, с расстегнутым воротничком, в мягких домашних тапочках. Увидев ее, он поднял голову и сказал:

– Иди сюда и сядь, Клара.

Она закурила; в последнее время она изводила пачку сигарет за день.

– Мама сказала, что ты хочешь со мной поговорить. Что-то случилось?

– Нет, нет. Ничего не случилось, Клара. Пододвинь-ка мне пепельницу. – Он зажег тонкую черную сигару, какими обычно наслаждался после обеда, затянулся, стряхнул пепел и спросил: – Ты знаешь, сколько мне лет?

– Семьдесят три. Ты еще не старый.

– Достаточно старый, – возразил он. – Вот я и задумался. Что будет, когда меня не станет? У меня нет сына, нет близкого родственника, который мог бы стать моим наследником. Только ты, Клара. Только ты.

– Я не виновата. Я знаю, что ты хотел сына. – Значит, такова Божья воля, – ответил он. – Когда ты вышла замуж, я думал, что это выход из положения. Надеялся, у меня будет внук.

Слезы показались у нее на глазах. Она с горечью сказала:

– Нечего меня упрекать. Я старалась, ты же знаешь. Если для тебя это Божья воля, то и для меня тоже.

– Это неважно, – сказал Альдо. – У меня мог быть глупый сын. Вместо этого у меня умная дочь. Очень умная. Я наблюдаю за тобой, Клара, за тем, как ты учишься, как мыслишь. Знаешь что? У тебя деловая хватка совсем как у мужчины.

– Это ты меня научил, – ответила она. Слезы исчезли. Бледное лицо слегка порозовело. Он улыбнулся ей.

– Ты видишь меня насквозь, правда?

– Не знаю. Разве?

– Я хочу, чтобы со временем ты взяла дело в свои руки, – сказал он. – Ты сумеешь позаботиться о капитале, который я сколотил, и, может быть, увеличишь его.

Она встала и подошла к нему. Опустилась на колени у кресла, взяла отцовскую руку и поцеловала. Потом прижала ее к своей щеке.

– О, папа. Ты говоришь серьезно? Но как же это можно? Никогда во главе «семьи» не стояла женщина.

– Дело не в этом, – сказал он. – Скажи правду. Ты справишься? Ты сможешь быть мне не только дочерью, но и сыном?

– Да, – ответила она. – Я уверена.

Он кивнул и погладил ее по черным гладким волосам.

– Я тоже гак думаю. Но тут есть загвоздка. Ты сама только что сказала. «Семья» и другие «семьи» могут принять женщину лишь в одном случае: если у нее есть муж. Тебе нужно выйти замуж, Клара. Мужчина спасет их от стыда. Его приказаний они будут слушаться, даже зная, что они исходят от тебя. По-другому не получится.

Она медленно встала. Он смотрел на нее. Она слишком хорошо знала это его выражение лица. Нет смысла спорить, идти на попятную. Отец ставит условие, и его нужно принять безоговорочно.

– Мужчина заберет дело в свои руки, – медленно проговорила она. – Он захочет быть главным.

– А мы выберем такого, который не захочет, – проворчал Альдо, попыхивая сигарой.

Она быстро повернулась к нему.

– Ты уже кого-то наметил мне в мужья?

– Ты должна сама выбрать, – ответил он. – Нужно, чтобы мужчина тебе нравился.

– И ты думаешь, что такой есть? – Ее голос звучал насмешливо.

– А как насчет Бруно Сальвиатти? – спросил он. – Я слышал вы с ним на празднике спелись. Я имею в виду, – поправился он заметив, что она краснеет, – вы вдвоем куда-то надолго ушли.

Клара не сдавалась.

– Он начал ко мне приставать. Полез под юбку, ну а я не возражала. Я и не думала, что кто-нибудь заметит. Для меня это ничего не значило. Он смазливый, а я слишком много выпила шампанского. Таких, как он, сотни, они все слоняются по тратториям и надеются, что la bella fortuna[18]улыбнется им.

Смущение дочери позабавило Альдо. Она подцепила этого Сальвиатти и воспользовалась им так же, как он сам пользовался своими грудастыми блондинками. Он знал, что кровь у нее так же горяча, как у него; и ведь она не девственница. Ей нужно соблюдать не целомудрие, а только благоразумие.

– Если он тебе нравится, он бы нам подошел, – сказал Альдо. – Он бы земли под собой не чуял и делал все, что ему говорят. И потом, он красивый. Тебе будут завидовать многие женщины.

Она молчала. Бруно Сальвиатти: широкие плечи, тонкая талия, густые курчавые волосы и большие темные глаза. Он бы земли под собой не чуял от радости, Альдо прав. Хорошие тряпки, деньги, возможность выпендриваться – красавчик, женившийся на дочери Дона. Он принес ей быстрое и глубокое сексуальное наслаждение и был готов повторить это. Она сама оттолкнула и прогнала его.

Клара продолжала раздумывать, и Альдо ей не мешал. Она никогда не полюбит такого человека, как Бруно. Никогда не сможет из-за него страдать, потому что будет презирать его. Роли поменяются. Она будет верховодить в супружестве. Если не Бруно Сальвиатти, то кто-то вроде него. А кончится тем, что она, именно она будет править кланом Фабрицци.

Альдо предлагал ей то, что предложил бы и сыну. Миллионы долларов, вложенных в ценные бумаги за границей, недвижимость и большие доходы от рэкета. И отец прав. Нужно, чтобы ее прикрывал кто-то вроде Бруно. «Семьи» не потерпят, чтобы во главе стояла женщина. Ни один мужчина не принял бы приказаний от нее, не уронив своего достоинства. А в противном случае, когда Альдо умрет, империю Фабрицци растащат по кускам другие «семьи». Она теперь многое поняла и восхищалась проницательностью отца, безжалостностью, с какой он проворачивал свои дела. Он показал ей новый, захватывающий мир. Мужской мир, закрытый для женщин. Если она сделает то, о чем отец просит, это станет и ее миром. Детская и кухня не для нее. И никогда не были для нее, раз не удался брак со Стивеном. Бруно Сальвиатти. Не такая большая жертва в обмен за то, что ей предлагают. Он будет согревать ее постель и делать то, что ему скажут.

– Я встречусь с ним снова, папа, – сказала она. – Если он мне понравится, то почему бы и нет?

Он встал и подошел к ней, положил руки ей на плечи. Она была все еще слишком худа.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива, – сказал он. – Ты единственное, что у меня есть на свете.

– А у меня – ты, – ответила она. – Ты и мама. Я хочу работать с тобой сейчас. Мы будем вместе. Будем все делать вместе. И я не хочу думать о том, что будет потом. Иначе у меня разорвется сердце.

Он обнял ее. Обоих переполняли глубокие чувства.

Альдо заговорил очень тихо:

– Я не пригласил Фалькони на годовщину. Я должен загладить свою вину, cara mia. Я их приглашу на твою свадьбу. Это будет вам подарок. Лука, Пьеро и племянничек Сполетто. Как тебе это понравится?

Они смотрели друг другу в глаза.

– Мне понравится, – сказала она. – Но мне нужен он. Я хочу видеть его мертвым.

– Увидишь, – пообещал он. – Только потерпи. Где бы он ни прятался, как только услышит, что случилось с его семьей, немедленно вернется.

Она покачала головой.

– Чтобы мы убили его? Так поступил бы кто угодно, только не Стивен. Он вернется, чтобы отомстить, и мы ничего не узнаем, пока он не нанесет удар.

Альдо мягко сказал:

– Я сказал, что ты умная, Клара, но кое-чему тебе еще следует поучиться у старого отца. Когда он вернется, он будет охотиться не за нами.

– А за кем же? – спросила она.

Он улыбнулся короткой, жестокой улыбкой.

– Предоставь это мне, – сказал он. – А теперь пойди позови маму и Джину. По телевизору викторина, которую они любят.

Через месяц Луке Фалькони позвонил Альдо Фабрицци. Они обменялись вопросами о здоровье и о домашних, мимоходом коснулись дел.

– Мне нужно с вами встретиться, – сказал Альдо. – Наедине. Стариковский разговор. – Он гортанно засмеялся.

– Хотите приехать? – спросил Лука. – Добро пожаловать.

– Нет, нет. Давайте вместе пообедаем. Как насчет «Ла Скала»?

Луку, казалось, это устраивало.

– Там хорошо кормят. Не так, как у Минолетти, но хорошо.

Ресторан Минолетти был любимым заведением семьи Фалькони. Они были его совладельцами, а управляло там достаточно близкое семейство. В течение многих лет, если Лука хотел пообедать с друзьями или угостить семью, он шел именно туда. Для Фалькони это была настоящая крепость, особенно во время войны с Муссо.

– Если вы предпочитаете Минолетти, можем пойти туда, – сказал Альдо. В голосе его звучало разочарование. В конце концов, приглашает-то он.

– Пойдем в «Ла Скала», – ответил Лука. – Я с удовольствием принимаю приглашение. Это касается работы или семьи?

– Семьи, – сказал Альдо. – Но что помешает нам поговорить и о работе? Давайте встретимся во вторник, в половине восьмого.

– С большим удовольствием, – сказал Лука. – Что за черт, – пробормотал он. – Какого дьявола нужно этому негодяю?

«Ла Скала», большой фешенебельный ресторан, славился неаполитанской кухней. Это был очень дорогой ресторан. Уж если Альдо собирался потратить деньги на еду, то только на первоклассную.

Лука взял с собой двух телохранителей. Альдо тоже. Они сели за столик, который выбрали так, чтобы он был обращен лицом к залу. Соседние столики заняли их сопровождающие. Это была естественная предосторожность их повседневной жизни. У обоих были враги среди немафиозных гангстерских групп. Например, ирландцы так и не заключили официального мира с Лукой Фалькони после убийства пяти Райенов. Ничего не было доказано из-за отсутствия улик, не было выдвинуто никаких обвинений, но все знали, в чем дело.

Они обнялись, расцеловали друг друга в обе щеки, и при этом каждый подумал, что другой постарел. Их сопровождающие наблюдали за ними, обращаясь друг к другу с притворным дружелюбием. Управляющий подошел, чтобы принять заказ. Вокруг них суетились официанты. В «Ла Скала» выдался особый день. Пришли важные господа. Уважаемые члены итальянско-американской общины. Бизнесмены, начиная от цветов в петлицах – гвоздика у Альдо, роза у Фалькони – и кончая хорошо скроенными костюмами и сшитыми на заказ рубашками и ботинками. Щедрые благотворители. Одним словом, всемогущие люди.

– Друг мой, – сказал Альдо, – я позволил себе пригласить вас не для того, чтобы говорить о прошлом. Что было, то было, а? Это только доставляет страдания и вам, и нам всем. Я хотел бы поговорить о будущем.

– В нашем возрасте, – согласился Лука, – у нас уже короткое будущее. Поэтому мы должны взять от него все, что можем. Я в этом уверен. Так о чьем же будущем станем говорить? О вашем или о моем?

– О Кларином, – ответил Альдо.

– Ага, – кивнул Лука. – Я знаю, как она горевала. Мне так жаль, что она была больна. Но вы говорите, ей стало лучше?

– Ей лучше. Она сильная девочка. Но порой мы с ее матерью очень беспокоились. Очень.

– Не сомневаюсь, – сказал Лука. – Так что же с Клариным будущим?

Что ему нужно? – думал он. Деньги, что ли? Нет, больше она ничего не получит.

– Почти год она вдова, – продолжал Альдо. – Пора ей выйти замуж. Я, кажется, нашел подходящего мужа. И он ей нравится. Вы же знаете Клару, она не пойдет за того, кто ей не по душе.

– Верно, – согласился Лука. – Не пойдет. Вы правы, она сильная девочка. И у нее есть своя голова на плечах. Кто же этот человек?

Альдо вытащил салфетку из-за воротника. Вежливо отвернувшись в сторону, он рыгнул.

– Один из парней Джамбино.

Лука тоже убрал салфетку. Им принесли кофе. Лука заказал стрегу. Альдо больше не хотел ничего пить.

– Джамбино нам не друзья, – заметил Лука.

– Да, но почему бы нам не подружиться? Когда ваш сын женился на моей дочери, это принесло выгоду нам обоим. Кларе нужно было обновить кровь. Сейчас моя дочь встретила подходящего парня в Санта-Фе. Мы приглашали туда гостей, и он тоже был. Он ей понравился. Они хорошо поладили. Впервые за много месяцев я увидел, как дочь улыбается. У меня даже слезы навернулись.

– У меня нет дочерей, – сказал Лука. – Но я понимаю отцовские чувства.

– Мы поговорили, Клара, я и ее мать. Я сказал ей: «Если он тебе нравится, то полный вперед. Встречайтесь почаще. Решай, и я тоже буду решать». Я навел справки. Он хороший мальчик. Зовут Бруно Сальвиатти. Он прошел весь путь от простого служаки до саро[19]в организации Джамбино. Он нам подходит. Вам он понравится, Лука. А для Клары это важно. Она сказала:

«Папа, я хочу, чтобы Лука меня благословил». Этими самыми словами. Она к вам привязана как дочь, вы знаете об этом?

– А я люблю ее как отец, – торжественно произнес Лука. – Она много страдала. Мы тоже страдали, и вы и я, Альдо. Но мы говорим не о прошлом. Скажите Кларе, что я желаю ей счастья. Если она счастлива, то и я счастлив. Так ей и скажите.

– Я ей скажу, – ответил Альдо Фабрицци. – Вы придете на свадьбу? Мы назначаем ее на январь. Здесь, в Нью-Йорке. Они молоды, а вы знаете, что такое горячая кровь. Они не хотят слишком долго ждать. – Он широко улыбнулся.

Лука усмехнулся. Он поднял свой бокал стреги.

– За их здоровье, и счастье, и будущих сыновей, – сказал он. Альдо попросил счет, и бок о бок, окруженные телохранителями, они медленно двинулись к выходу, раз или два остановившись, чтобы обменяться приветствиями с посетителями. К дверям подкатили большие блестящие лимузины, покрытые пластинками брони под сверкающей краской. Они тронулись вместе, на первом перекрестке разъехались в разные стороны и отправились каждый своей дорогой.