"История с продолжением" - читать интересную книгу автора (Белецкая Екатерина)КошкиВесенняя ночь, мартовская, холодная, стояла над Москвой. Тёмная улица была тиха, машины проезжали по ней редко, в остальное же время тишина властвовала безраздельно. Ни малейшего шума не доносилось с улицы – ни шагов, ни голосов, ни движения. Это было неправильно, ведь Лин давно уже должен был вернуться. Что-то случилось, Пятый это чувствовал, но ничего поделать не мог – просто-напросто не было сил. Оставалось одно – сидеть и ждать. Тишина. Только еле слышный шум воды, бегущей по трубам, да редкие шорохи, непонятно откуда идущие. Он ждал… На этот раз они сбежали крайне неудачно. Вышли плохо, пришлось драться не только с надсмотрщиками, что были в “тиме”, но и с охраной, что наверху. Ребята там подобрались, как на зло, на редкость крепкие, и Пятый, когда они с Лином в конце концов прорвались и вышли, сказал: – Нет, рыжий, уволь… это в последний раз… хватит на сегодня. Однако всё ещё только начиналось. До города они добирались пешком – стащить ключи от машины не удалось, поймать попутку – тоже. Когда они попытались забраться в кузов какого-то грузовика, стоявшего на обочине, их заметил водитель этого самого грузовика. Пришлось спешно сматываться – перспектива получить по многострадальным рёбрам монтировкой не прельщала. Посчастливилось им только тогда, когда они, уже совершенно вымотанные, добрались до остановки рейсового автобуса, идущего в город, пройдя километров двадцать – шли больше пяти часов. Автобус подошёл почти что сразу. Уже совсем стемнело, когда они, промёрзшие до костей, избитые и голодные, доковыляли, едва не падая с ног, до своего подвала. Лин кое-как открыл дверь, они вошли. Первым делом сели поближе к трубам, стараясь хоть немного согреться, довольно долго молчали. Затем Лин сказал: – Чтоб я ещё раз так вышел!… Ты есть хочешь? – Не знаю… хочу, наверное, – Пятый тяжело вздохнул, – а ты? – Если не пожру – скопычусь этой же ночью, – горько ответил Лин. – Слушай, эта фраза вызывает у меня какие-то странные реминисценции… – Ты повторил ту самую фразу, которую говорил в прошлый раз, – ответил Пятый. – Кто пойдёт? – Давай я, – вызвался Лин. – Деньги у нас есть? – Тридцать копеек, – Пятый вытащил из-за трубы монетки и взвесил их на ладони. – Не густо, что и говорить… – На батон хлеба хватит, – Лин отобрал у Пятого деньги, – пойду, пока совсем хреново не стало… Дойти бы… – Может, не стоит? – Пятый с трудом поднялся на ноги и вытащил из за труб телогрейку. – Не боишься? – Не очень, но есть… Я соскучился по воле, хоть воздухом подышу… Лин врал – не до воздуха ему было. Свернув за угол дома он остановился, привалился плечом к стене и опустил голову. Хреново – это очень мягко сказано. Лин даже не был уверен, что у него хватит сил дойти до булочной, но посылать за хлебом Пятого – это будет равносильно убийству, совершённому с особой жестокостью. Тот вообще на ногах не стоит. Полдороги падал, брёл, как деревянный – ноги еле переставлял, куда шёл – толком не смотрел… Нет уж, пусть сидит, отдыхает… Бог с ним. До булочной Лин, однако, добрался. Но в самой булочной, когда он стоял в очереди, ему стало совсем уже скверно. Сознания он не терял, просто вдруг подогнулись колени, монетки, зажатые до того в кулаке, посыпались на вниз и Лин осел, как подкошенный, на пол. От него шарахнулись в разные стороны какие-то бабы, стоящие в очереди, а кассирша завопила: – Надь, вызывай милицию! Пьяный!… Лин ничего не смог толком объяснить людям в форме, они же поняли, что Лин трезв, но отпускать его не стали, отвезли в КПЗ. Кто-то обратил внимание на ткань, из которой была сделана Линова одежда, а ещё кто-то, видимо совсем умный, решил, что Лин, видимо, смылся из какой-то части, и самоволка подзатянулась… Лин очутился в “обезьяннике”, за решёткой, не сумев толком осознать, что происходит. Прежде, чем он смог как-то поправить положение, прошло больше суток. Кто-то из временных сокамерников сказал ему, что, если долго упрашивать ментов, они могут позволить позвонить. Лин канючил телефон несколько часов подряд, потом, под вечер, ему, наконец, дал-таки позвонить какой-то молоденький милиционер. “Ну будьте дома!” – молился про себя Лин. Ему повезло – Валентина оказалась на месте. – Валентина Николаевна, заберите меня отсюда! – выпалил Лин, едва та взяла трубку. – Откуда? – не поняла Валентина. – Вы разве не в подвале? – Пятый в подвале, а я – в милиции, – сообщил Лин. – Не ел четверо суток. Пошёл в булочную, а тут… – Понятно, не продолжай. Номер отделения скажи… всё, записала… жди. Через полтора часа Лин и Валентина уже ехали к подвалу – забирать Пятого. Скандал, который закатила Валентина в злосчастном отделении, был выше всякой критики. – Лин, ты придурок, – говорила Валентина по дороге. – Нужно было сразу звонить мне. Сразу! А вы… – Имеем мы право хоть немного пожить в относительном покое? – спросил Лин. – Имеете! Только не таким дурацким образом. До подвала они добрались быстро, и Лин, войдя первым, начал озираться в поисках друга. Темнота скрывала предметы, поэтому Лин шёл фактически на ощупь, спотыкаясь, обходя почти не видимые в темноте препятствия. Валентина шла за ним следом, тихо, но очень выразительно ругаясь. Пятый оказался там, где его оставил Лин сутки назад. На том же самом месте. В той же самой позе – сидел, прислонившись к трубам. Это-то и напугало Лина. Он со страхом посмотрел на Валентину. – Ты что? – в голосе Валентины звучало недоумение. – Рыжий, в чём дело? – Он так и… он что… Пятый, что такое?… – Лин присел рядом с другом и потряс того за плечо. Пятый стал медленно заваливаться на бок, Валентина и Лин уложили его на пол. – Спит, что ли? – спросила Валентина. – Вторые сутки?… Вы что? – Поехали к Вадиму, – со вздохом произнесла Валентина. – Доигрались – подвал, подвал… Самостоятельные больно выискались… идиоты!… Гаяровский, на их счастье, оказался на месте. Пятого, который так и не очнулся, уложили на железную каталку и увезли в смотровую, а Валентина и Лин принялись бродить по больничному коридору. Прошло больше часа, и лишь потом Вадим Алексеевич выше к ним – выдалась минутка. – Вадь, ну что? – спросила Валентина. – Что с ним такое? – Ты дура, Валюша. Это не смешно – бросить парня на сутки одного в таком состоянии… – В каком? – не поняла Валентина. – Валя, у него двусторонняя пневмония и шок. Фактически, он в коме. Где были твои глаза? На затылке? Ты когда-нибудь в своей жизни держала в руках стетоскоп?… Или ты даже не знаешь, что это такое? – Да ты что… – Ничего. Из комы выведем, думаю, антибиотики проколем… но нельзя же запускать, ей Богу. Это же глупо – потом приходится возиться вдвое дольше обычного… Это ты понимаешь? – Прости, Вадим. Посидеть с ним можно? – Хоть всю ночь. Мы ему, конечно, поможем, но выхаживать и возиться – это чисто твоя прерогатива. Ясно? – Хорошо… Вадим, я только рыжего домой заброшу – и сразу вернусь. Я быстро. Ну, и для Пятого кое-что из дома привезу. Ладно? – Да езжай, чего отпрашиваешься, словно школьница… Валь, мы его, наверное, пока всё-таки в реанимацию сунем, а то мало ли что. Он, конечно, слабоват, да ещё сколько времени пробудет в коме – неизвестно… – Ты сам как думаешь, долго? – Обычно, если всё идёт, как положено – то очнётся быстро… Что говорить, милая моя, что сделано, то сделано, будем вытаскивать… Езжай, я пока послежу. Вернулась Валентина через пару часов, было уже девять вечера. Пятого к тому времени определили, Валентина с ног сбилась, разыскивая нужное отделение. К счастью, Гаяровский пришёл ей на помощь, и Валентина заняла свой пост, сев на стул рядом с койкой. “В какой уж раз, – с тоской подумала она, устраиваясь поудобнее, сидеть здесь предстояло ещё ой как долго. – Когда это всё кончится?” Пятого поместили в двухместный бокс в самом конце коридора – в реанимации его не приняли, сказали, что лёгкий, не стоит. – Вадь, опять в палату для умирающих? – с раздражением спросила Валентина, входя. – Ну зачем? Коек, что ли, не было? – Что было, то и дали, – отмахнулся Гаяровский. – Зато никто мешать не будет. Всё, я пошёл. Если что – позовёшь. Ночь уже давно вступила в свои права, когда Пятый очнулся. Несколько минут он лежал, тихонечко приходя в себя, не открывая глаз. Плохо, очень плохо. Дышать тяжело. Знобит. Он, наконец, открыл глаза. Валентина это сразу заметила. – Привет, – тихонько сказала она, – ты как? – Не повезло, – прошептал он в ответ, – опять не повезло… а где?… – В больнице, у Вадима, – Валентина подвинула свой стул поближе к кровати, – пить хочешь? – Нет, – ответил он. – А что хочешь? – Поговорить, если можно… – Пятый попытался лечь немного поудобнее, и Валентина поправила ему подушку. – О чём? – спросила Валентина. – Просто… поговорить… очень редко хочется, но всё же… – Пятый дышал тяжело, часто. – Я понимаю, что ночь… что поздно… но… – Ничего, Пятый. И плевать, что ночь. Что ты хочешь сказать? – Подвал… – Пятый пристально посмотрел на Валентину, от этого взгляда, хоть и еле различимого в темноте, у неё по коже пробежали мурашки, – там темно… очень темно… и запах… вы там были?… – Да, – ответила Валентина, – мы же приехали за тобой… – Где рыжий?… – У меня дома, где ещё. Его забрали в милицию, он там просидел больше суток. А потом… – Я понял… – Пятый закашлялся и виновато, непонимающе посмотрел на Валентину. – Что-то я… совсем дошёл… – Ты болен, – объяснила Валентина. Пятый кивнул. – Я знаю… пневмония… вот только где?… Ведь там же тепло… – Где? – не поняла Валентина. Ирреальная картина – два перекрещивающихся слабых световых квадрата, один – из приоткрытой широкой двери, ведущей в коридор, второй – из окна, от стоящего на некотором расстоянии фонаря… и темнота, скрывавшая подлинное выражение живых лиц. Только слабенький ночник над кроватью вносил некое подобие ощущения реальности. – Около труб… в подвале… и ещё… там кошки… худые, голодные, грязные… их много, больше десятка… и они боятся. Боятся и прячутся… только глаза видно… а знаете, – на долю секунды Валентине показалось, что он ухмыльнулся, – у них такие же глаза… как у меня… я там сидел и думал… – Пятый облизнул сухие губы, – может, всем, у кого… такие глаза… место только в подвалах?… Может так быть… или нет?… Валентина Николаевна?… Валентина тихонько взяла его за руку, сжала худую холодную ладонь между своими… Пятый дышал часто, тяжело, Валентина слышала, как сильно он хрипел при каждом вдохе. Блуждающий, больной взгляд, вялая рука… – Нет, – ответила Валентина. – И не думай даже. – Запах… – снова сказал Пятый. – Знаете, так пахнет… смерть… кошки, они ведь не так уж и долго живут?… Верно?… – Валентина кивнула. – Так и есть… я так и думал… я там сидел, и думал… ещё давно, очень давно… – он закашлялся, и Валентина помогла ему сесть повыше, – много лет назад… я подарил… своей начальнице… там, ещё дома… подарил кошку… смешно… перевод тоже рифмуется… немного по-другому, но… похоже… – он говорил всё неразборчивей и тише. – Что, Пятый? Что – похоже? – Валентина наклонилась поближе, чтобы лучше слышать. – Кошка… на шести ножках… – Пятый поморщился, – Лин так… сказал… правильно… рыжий прав… – Кошка на шести ножках? – с удивлением спросила Валентина, подумав про себя: “Бредит”. – Да… это не сложно… изменение кода, реконструкция… правда, без права… селекции вида… иногда такие курьёзы… делают… смеха ради… только я… не для смеха, а чтобы… дать понять, каково это… я даже… заплатил сам, чтобы ей… не платить… это дорого… ведь мы же… с Лином… тоже в своём роде… курьёз… уродцы… это она нас… создала… а я – кошку… смешно, правда?… – Слушай, не надо, – попросила Валентина, стараясь говорить по возможности мягко, – ты устал, только-только очнулся, и прямо вот так сразу… не стоит. Отдохни, ладно?… – Нет… – Пятый судорожно хватал воздух, он задыхался, – вы тоже не поняли… каково это – быть… такой кошкой… всю жизнь… и она не поняла… совсем ничего… как всегда… даже наказала меня, перед всеми… это был позор… она так бесилась… я больше… никогда не видел… эту кошку… кошки долго не живут… это оказалось правдой… – в его глазах плескалась боль. – Нет места… как в том сне… А стера вису рие… нет места лжи… я – та самая ложь… это мне нет… места… бедная кошка… она ведь не понимала… что она – не такая… я сволочь… – Почему? – Я же её создал… тогда… она не понимала, а я… я понял… должен же кто-то… это понять… – Успокойся, – приказала Валентина, – и послушай меня. Во-первых, у тебя сейчас температура, и ты сам плохо соображаешь, что несёшь. Во-вторых, я пойду, позову Вадима. В-третьих, постарайся уснуть. И в-четвёртых, запомни, пожалуйста, одну простую вещь – никто не имеет права на то, чтобы безнаказанно калечить чужую жизнь. Так что твоей начальнице, так или иначе, рано или поздно отольётся всё то, что она тебе сделала. Понял? Пятый слабо кивнул и закрыл глаза. Он выглядел настолько сильно измождённым, что Валентина немного испугалась. Она спешно отправилась за Гаяровским. – …я тебе говорил, что выйдёт он быстро, – Валентина и Гаяровский шли к палате. – По-моему, у него депрессивное состояние сейчас, – Валентина замялась, – или от самочувствия, или ещё от чего… не знаю. – Валька, не вешай нос. Всё с ним будет хорошо, он ещё всех нас переживёт. Это не человек, а кусок легированной стали – с того света вытаскивали раз десять, а ему – хоть бы хны… – Это-то его и огорчает, – вздохнула Валентина, – что не человек. Он, между прочим, от этого мучается. – Я бы на его месте радовался. – Чему?… Вадим, прости за такой вопрос, это глупо, конечно, но… ты любишь кошек? – Я?… Пожалуй нет, – Гаяровский задумался. – Этот запах… Валентина остановилась, словно с размаху налетела на стену. – Что ты сказал? – спросила она. – Пахнет плохо, – пояснил Вадим Алексеевич, – ты и сама знаешь. Вы с Олегом тоже кошек не держите, как я погляжу. – Не по этому. Понимаешь, я не хочу ни к кому привязываться, – Валентина горько покачала головой. – Поэтому… ни кошек, ни собак, ни детей. Мы уже давно так решили… а вы? – Мы тоже. Слишком тяжело приходится потом, – они уже стояли на пороге палаты, Гаяровский секунду помедлил, затем спросил: – Ты ведь нарушала этот свой запрет, верно? – Да, – Валентина махнула рукой в сторону двери. – Правда, несколько в другой плоскости. Не знаю, что мной движет, но… результат ты сам видишь. Весьма часто. Они… они особенные, Вадим. Не знаю почему, но я как-то… – Довольно, Валя. Пошли, посмотрим, как там наш особенный… давно очнулся? – Больше часа. Мы тут с ним ещё и потрепаться малость успели. До сих пор понять не могу – это бред сивой кобылы, или что?… Такую чушь нёс – не передать. – Пошли, Валя, время – два часа ночи. Пятый не спал. Когда дверь открылась, он попытался сесть немного повыше, это ему удалось – стало чуть легче. “Откуда что берётся? – с сарказмом подумал он. – Скоро запляшу”. – Привет, – сказал Гаяровский, присаживаясь. – Ну, рассказывай, что и как в Датском королевстве. – Терпимо… голова кружится, но в общем… пока живу… – Ну и ладненько. Сейчас пришлю сестру, хорошо? – Хорошо… Вадим Алексеевич, мне можно… вставать?… – Только при том условии, что ты сразу же побежишь марафонскую дистанцию. Ты вообще в своём уме – вставать? Конечно, нельзя! – Гаяровский покрутил пальцем у виска. – Дурной, ей Богу… Валя, ты посиди с ним, сейчас ещё одну глюкозу зальём, лады? – А как же… Вадь, может снотворного ему сделать? – Валентина поправила Пятому одеяло, присела в ногах кровати. – А то он же у нас буйный, ещё понесёт его куда-нибудь, потом хлопот не оберёшься. – Обойдётся, сам уснёт. Уснёшь без укола? – спросил Гаяровский Пятого. Тот кивнул. – Ну и славно… Отдохнул немного, помолчал – и получше сразу стало, так? – Да… – Пятый глубоко медленно вздохнул, дышать было всё ещё трудно. – Молчать – это полезно… вот только… – Валя, я сейчас вернусь, на пост схожу, – Гаяровский поднялся со стула и направился к двери. – Не нравится мне, как ты это делаешь, дружок. – Что делаю? – не понял Пятый. – Дышишь, – ответил Гаяровский и скрылся из виду. – Пятый, я вот что хотела спросить, – начала Валентина, – на счёт кошек… – она замялась. – Ты правду сказал? – Пятый кивнул и Валентина продолжила: – я тут подумала, пока шла… мне кажется, что та твоя кошка жива… не знаю, почему, но всё же… вот поверь мне, ей Богу!… Просто чувствую, словами не передать… Так что не расстраивайся, ладно? – Не стоит… утешать меня… это всё – мелочи… – Пятый снова закашлялся. – Прав Вадим Алексеевич… дышать и впрямь плохо… вы простите, что я вообще… начал говорить… на эту тему… Это не допустимо – так… жалеть себя… глупо… не во мне… дело… Я просто устал… очень устал… – Ещё бы ты не устал! Как жив остался… А что с Лином было – так это вообще, как в анекдоте – ни фига себе за хлебушком сходил… Один в один, жалко, что ты смеяться не можешь, а то бы поржали… О, Вадим идёт. Да ещё и с кислородной подушкой. Ну, сейчас совсем полегчает. – Опять я… всех довожу… Валентина Николаевна, вы бы ехали домой… Олег Петрович… – Не развалится за ночь Олег Петрович. А вот кое-кого может ночью понести прогуляться, и это в мои планы вовсе не входит. Всё понял, дорогой? – Всё. – Пятый зевнул – разговор утомил его, спать и в самом деле хотелось изрядно. – Как тут… хорошо… кровать, одеяло… и не холодно… – прошептал он, уже засыпая. Когда он проснулся, в палате никого не было, а в окно било утреннее весеннее наглое солнце. “Часов двенадцать, – определил для себя Пятый. – Хорошо я… А где же Валентина?” Некоторое время он размышлял над этим важным вопросом, тем паче, что времени было – вагон и маленькая тележка. Дышалось ему на удивление свободно. Минут через пятнадцать в палату вошёл Лин, облачённый поверх одежды в белый халат, плюхнулся на стул рядом с койкой, и широко улыбнулся. – Как жизнь? – спросил он. – Ничего, – ответил Пятый. – Только спать сильно хочется… я ещё до конца не проснулся… Слушай, а куда ты Валентину дел?… – Дрыхнуть поехала, домой. А меня – сюда… – Ну что вы всё время меня пасёте, рыжий?… Я и сам могу… – Я уже понял, как ты можешь, – Лин горестно покачал головой, – почему ты не позвонил Валентине, пока я сидел в… – Рыжий, у меня не было ни сил, ни желания, куда бы то ни было уходить. К тому же… – Пятый закашлялся, – ты унёс все деньги… или ты забыл?… – Да всё я помню, – отмахнулся Лин. – Я просто подумал, что не просиди ты там эти сутки, ты бы не заболел пневмонией… извини, конечно, что я так… – По-моему, я заболел раньше… ещё когда шли… мне уже тогда было плохо, – Пятый с сомнением пожал плечами. – Ты же видел, как я… шёл… – Чего с тебя взять, с убогого, – проворчал Лин. – Сейчас-то как? Получше? – В сравнение не идёт… – Я вот что тебе хотел сказать. Во-первых, скоро тебе придут ставить банки. А во-вторых, что ты там такое наболтал Валентине ночью? – А ты откуда узнал?… – нахмурился Пятый. – Я от неё только и слышал всё утро: “бедный Пятый” и “какая сволочь”. Да ещё: “странно… кошка на шести ножках… бред какой-то”. Что у вас тут такое было? – Да ничего… – Пятый виновато отвёл взгляд, – просто поговорить хотелось… ты же знаешь, я редко… но… – Ты про что ей рассказал? Про свой эксперимент в области конструирования? Ошалел? Ты думаешь, она в состоянии это понять? О чём ты вообще думал, коли уж расписался в умении это делать?! – Мне было плохо, Лин… мне казалось, что я… в тот момент… ну… – Одним словом, тебя припёрло. Капитально, как я погляжу. Постарайся впредь такого не делать, а то получается сапожник без сапог – мне ты велишь не распространяться, а сам болтаешь направо и налево. – Я постараюсь, рыжий, – примирительно ответил Пятый. – На самом деле, меня всё это… в какой-то мере, конечно… привлекает… я словно нашёл такое место… где я – это я… Мне не нужно, для того, чтобы жить, пытаться надеть чью-то чужую маску… я имею полное право оставаться с своим собственным лицом… не притворствуя, ни подстраиваясь… это радует, по крайней мере, меня… уж не знаю, что об этом всём думаешь ты, но моё мнение ты только что услышал… – Эгоист, – сварливо сказал Лин. – Да ко всему ещё и придурок. – Рыжий, – проникновенно начал Пятый. – Ты же срываешься не в пример чаще, чем я. Помнишь, что с тобой было, когда тот парень чуть было не спровадил меня на тот свет? Кто едва не сошёл с ума? Ты или я? – Ну ты сравнил, – хмыкнул Лин. – В кого стреляли-то, дружок?… Уж не в тебя ли? А? Когда со мной что-то происходит, ты свихиваешься ещё почище моего. – Не надо, Лин… я обычно контролирую ситуацию… Ты снова ничего не понял… мне нужно было об этом… хоть кому-то сказать… очень тяжело, пойми, рыжий… до сих пор тяжело… снится… всё снится… и Дом, и Айкис, и… прости, рыжий… – Давай, дорогой, контролируй дальше – пришли твои банки… Нин, ты ему парочку на голову поставь, а то у него в мозгах – полный привет, – авторитетно посоветовал Лин. – А ещё лучше… – Привет, Нина… как ложиться? – со вздохом спросил Пятый. – Перевернись… помочь? А, сам… ну, ладушки… Рыжий, как твои дела? – Мои – хорошо. А этот без куртки ходил – вот и заболел. Воспаление лёгких заработал. Были бы мозги в голове – тоже бы воспалились, но поскольку у него их нет, то… – Лин, – попросил Пятый, – не мешай человеку работать… Как дела, Нинок? – Как сажа бела, – девушка ловко поводила в банке горящим невидимым спиртовым огнём тампоном, намотанным на пинцет, и прицепил первую банку Пятому на спину. Тот слегка поморщился. – Начальников – до фени, а денег – ни шиша. Где пневмонийку себе такую достал? Острая форма, всё честь по чести… – По блату, Лин притащил и перепродал… не мог я отказаться… – Пятый повёл плечами, потянулся и Нина тут же приказала: – Не дёргайся, дурак! И так вся спина в шрамах, банки плохо становятся, да ещё ты тут елозишь… лежи спокойно. – Так и быть… новости какие в городе?… – А, фигня… но, по сути, нормально. Стипендию вот дали… – И то радость. Деньги – это хорошо. – Так и я про что… кому говорю, лежи тихо!… Рыжий, а ты тут какими судьбами? – Я для количества, – ответил Лин. – И Пятого морально поддерживаю по мере надобности. Ты ставь, Нин, ставь, не отвлекайся, не надо… – Ещё один командир нашёлся, – со вздохом сказала Нина. – Намотай мне пока ещё тампонов, что ли. Клиентов – море. – И у всех – пневмония? – с восхищением спросил Лин. – Нет, не у всех… Ты смотри, а он уснул. – А как же. Разбудить? – Да не надо, пусть его… потом приду снимать – сам проснётся… Всё, Лин, я пошла… вечерком заходи, чайку попьём, потреплемся. – Сегодня не выйдет, этому пока вставать не разрешали, а куда я без него?… Потом, через пару дней… – Как знаешь. Ладно, потрюхала я дальше… чао, бомбино, сори… – Ишь, какая! Ну, давай. Жду с нетерпением. – Лин, грешно смеяться над чужой бедой. – А я разве над бедой? Я над спиной… Слушай, это же финиш полнейший, – Лин изнемогал. – У тебя раньше спина была в полосочку, а теперь стала ещё и в кружочек! Ну дай я йодиком ещё чего-нибудь нарисую, а? – Рыжий, отстань. Тебе делать больше нечего, что ли? – Ага. Ты ничего не понимаешь… это же эстетика, ты будешь шикарно смотреться… – Лин, дорогой мой, притормози немного, хорошо? – попросил Пятый. Дело было за ужином. Лин сидел на стуле у тумбочки, Пятый – на кровати, облокотившись на пару подушек. Было около шести вечера, темнота пока ещё не сошла на город. – Притащи ещё чаю, ладно? – Да о чём речь, легко. Может, потом партию-другую в скивет? Ты как? – Да можно, в принципе… Бумагу на посту прихвачу. Наелся? – Более чем, – Пятый поставил тарелку на тумбочку. – Отнесёшь тарелки? – Эксплуататор… Отнесу, куда я денусь-то. Ты точно ничего больше кроме чая не хочешь? – Нет, только спать. – Да когда же это ты выспишься? – А кто его знает?… Когда надо будет. Лады? – Лады. Корабли взрывались и проваливались в ловушки. Они полосовали друг друга из самых разных видов оружия, устраивали хитроумные засады, маскировались друг под друга, заключали пакты и тут же их нарушали… Бой длился уже третий час. Лин играл за Орин, Пятый – за Апот-ер Второй. Вначале они играли с воодушевлением, потом – всё более и более вяло и неохотно. Наконец Пятый бросил ручку на тумбочку. – Очередная милая ложь, – сказал он. – Всего этого нет. Нет кораблей, нет активного и вечно раздражённого зла, нет чудовищ и героев. Есть только страшно уставшие люди и время. Которое их косит, как траву… – Это всего лишь игра, – примирительно сказал Лин. – Игра? – переспросил Пятый. – Может всё, что с нами происходит – тоже игра? – Это – нет, – покачал головой Лин. – А где грань? – спросил Пятый. – Где грань между игрой и реальностью? Откуда нам знать, может всё, что происходит здесь – тоже чья-то большая игра? И все, кого мы знаем и любим – пешки. И сами мы – тоже пешки. И не более того. Почему ты решил, что это всё – не игра? – Жизнь… и смерть… это плохие игрушки, Пятый. Мне кажется, что никто не захочет, находясь в своём уме, брать эти игрушки в руки… – Так уж никто? – прищурился Пятый. – Лин, милый, в них-то как раз и играют постоянно и непрерывно во всех мирах. И этот – не исключение. – Я сказал – находясь в своём уме, – ответил Лин. – Если ты имеешь в виду Кинстрей, то эти вообще, по-моему, играть не умеют. Они для этого слишком тупые. – Или наоборот слишком умные. Им виднее. А мы… – Пятый пожал плечами. – Не всё ли равно?… Тем более нам. – Фаталист, – пробормотал Лин. – И трепач. Устал? – Да нет, пожалуй. Лин, как ты думаешь, мы в праве в этой нашей псевдоигре хоть что-то решать за себя? – Я не знаю… – Мне кажется, что будь мы в праве – это была бы игра. А мы – не в праве. Совсем. Так сложилось. – Значит, это не наша игра. Чья-то ещё. Знать бы, чья… – …так и набили бы рожу, – закончил Лин. – Ты как? Одобряешь? – Не думаю, что это – хороший выход. Я бы просто плюнул под ноги. – Это кому? – К примеру, Айкис. Тоже мне, организатор игр, тот ещё! Вот бы отвёл душу, ей Богу. – Да, это тот самый человек, который это всё начал, – согласился Лин. – Только тратить слюну я бы не стал. Я бы развернулся и ушёл. – Мы так и сделали, Лин. Семнадцать лет назад. Или ты забыл? – Я хорошо помню. – Я тоже. Ну и отлично, так и надо… Хорошо? – Хорошо… – Лин, я тут просто смеха ради стал немного обращать внимание на то, как люди меняются с возрастом. Смешно… – Тебе – и смешно? – изумился Лин. – Однако… ну-ка, ну-ка, что ты там такое заметил? – Понимаешь, мне показалось, что этот мир – правильнее, чем наш. Так, как у нас – это противоречит самой природе. Люди, которые не старятся, города, которых нет… Это не верно. В корне не верно… Рыжий, то, что понял я – это может показаться странным, но… Этот мир настолько реальнее, чем наш… он живой. Я постоянно, находясь здесь, чувствую движение, потоки сил, энергий… а там – всё статично и неподвижно. Как красивая декорация. Я не хочу сказать, что я не люблю Окист, но… – Я понимаю. Но, дружок, ты учёл в своих ассоциациях то, что Окист – система вне циклов? Она – фактически на один раз. Оттуда её статичность и неподвижность. Это понятно? – Естественно. Просто, по-моему, мир… настоящий мир… он и должен быть таким – в вечном движении, в поиске, может быть и с долей страха… Без страха нельзя, я это тоже хорошо понял. Не было бы страха – и стали бы не нужны экипажи. Причём не в каких проявлениях – ни сихес, ни сефес, ни… – Не продолжай утруждать себя перечислением известных тебе ипостасей и этапов, которые… – Ладно, это не суть, – согласился Пятый. – И всё же. Что делают экипажи, а, Лин? – Как – что? – спросил тот. – Охраняют, естественно… свои границы, между прочим, не чужие. Что ещё?… Контролируют обстановку в своём секторе… – Мы не знаем о них и десятой части. Вот скажи мне – что неподалёку от Окиста в течении трёх лет делал триста первый экипаж? Все превосходно знали, что он там мотается. Но зачем? Окист, как ты сам прекрасно знаешь, чуть ли не в самом центре безопасной зоны. И зона эта, кстати… – Безопасна уже не меньше семи тысяч лет, – закончил Лин. – Ты ничего нового не сказал. – Но всё же – зачем? – спросил Пятый. Лин не нашёл, что ответить. Пятый продолжил: – Никто не знает. – Да кто вообще может до конца понять Рауф? – спросил Лин. – Мы чужие… – Но Арти был… – начал Пятый. – На три четверти, Пятый! Мы – на треть… но это не меняет дела. Я не знаю, кто мы… но то, что мы – не Рауф, я знаю точно. – Мы – никто, – ответил Пятый. – И не Рауф, и не люди. Теперь – совсем никто. Это было смешно – мы с таким жаром старались всех убедить, что мы – такие же, что нам почти поверили… Но только почти. С людьми так не поступают, Лин. Она выслала только… нелюдей, ты заметил? Люди остались дома. – Замолчи, пожалуйста, – попросил Лин. – До чего же ты жестокий временами… – Я не хотел, – Пятый отвернулся. – Прости, Лин… – Ладно, проехали. – Лин?… – А? – Я не буду больше. Прости. Нам и вправду надо как-то жалеть друг друга. – Здесь иначе и нельзя, – согласился Лин. – Только так тут и можно выжить, – он потрепал Пятого по плечу, тот приподнял брови, Лин улыбнулся в ответ. – Жаль, что ты не можешь смеяться, это – второе средство, чтобы выжить здесь. – Дружба и смех. Как у тебя всё просто, Лин. Может, ты и прав. Это было бы хорошо. На самом деле, хорошо. – А что стоит попробовать делать что-то по-моему? – спросил Лин. – Моя совесть, – ответил Пятый. – Хватит об этом, – попросил Лин. – Мы повторяемся, ты заметил? – Естественно, – ответил Пятый. – Мы попали в такую ситуацию, которая напоминает мне… – он запнулся, – напоминает запертую наглухо комнату. Понимаешь, мы пытаемся что-то понять, не имея возможности выйти вовне… я это про себя называю “философией четырёх стен”. Для мысли нужен простор, свобода, а у нас… слишком сильно ограничен выбор. По нашей ли воле это произошло, по чьей-то ещё… сейчас уже не важно. А теперь… мысли, как мячики, отскакивают от стен, ударяясь о них, катятся по полу… и замирают. Прогресс в таких условиях невозможен… – Забавно, – ответил Лин, – это мало похоже на тебя, скорее, на меня… но забавно. Ты думаешь, что мы заперты? – Да, пожалуй да… Рыжий, это же очень просто – позади пусто. Впереди?… Не знаю. Я вообще ничего не знаю, Лин. Совсем ничего… – Ложился бы ты спать, – посоветовал Лин. – А то у тебя от скивета почему-то началась свистопляска в голове. Не думал, что простая игра… – А о чём ты вообще думаешь, рыжий? Так, на досуге?… – А ты будто не знаешь, – ответил Лин. – Я не лезу к тебе в голову без спросу, – с лёгким возмущением сказал Пятый, – так же, как и ты ко мне. – Последнее время – почти ни о чём, – признался Лин. – Как выжить, наверное… не знаю. А ты? – О том, что было… чаще всего об этом. О том, что будет. Совсем немного, правда. Изредка – о смерти. А так… – он пожал плечами и приподнял брови. – Вспоминаю книги, которые читал. Людей, которых знал раньше… это всё – на воле, конечно. Там… там – ни о чём. Вернее, о том же, что и ты. Как выжить. – Ничего нового, – с разочарованием протянул Лин. – Я-то надеялся, ты хоть про Валентину вспомнишь… а ты… неблагодарный! Как она тебя на руках пёрла к машине! Это было нечто! – А ты где был в это время? – спросил Пятый. – Я отцеплял твои ноги от какой-то дряни, за которую они зацепились, – ответил Лин. – Причём так крепко!… Это только ты так можешь, ей Богу! У меня бы ни в жизнь не вышло. – Ну ты и зараза! Мог бы и сам донести. – Даст она, как же… Хорошая баба, на самом деле, – уже серьёзно сказал Лин. – Дерьма-то в ней, конечно… впрочем, его во всех хватает. А она… – Она – человек очень и очень непростой, – задумчиво сказал Пятый. – В ней словно отражается эта страна, ты заметил? Сильная и слабая, щедрая и скупая… всё одновременно. Меня, кстати, немного настораживает то, что мы столь часто у неё стали бывать. Что-то с нами происходит, рыжий. Ты заметил? – Не заметишь тут… стареем, устаём. А что ты хотел?… Это раньше мы могли продержаться полгода без выхода, а теперь и трёх месяцев стало много. Я даже сейчас до конца не отошёл, не до того было… А ты? – Что – я? – переспросил Пятый. – Да ничего, нормально пока что. Устал только. И спать хочу. Давай ложиться, Лин. Хорошо? – Хорошо, – Лин выглянул в коридор и с довольным видом улёгся на вторю стоящую в боксе койку. – Благодать!… Люблю кровати. Хлебом меня не корми, только дай поваляться… – Меня – тоже, – признался Пятый сонным голосом. – Пусть дорога будет интересной и приятной… – Пусть… – эхом откликнулся Лин. Через минуту они уже спали. Странно, что оба они каждый вечер повторяли эту короткую фразу, принятую в Доме, как форма прощания перед отходом ко сну. Как заклинание, способное уберечь от невесть чего. Как молитву. Дом был почти забыт, и эта фраза стала чуть ли не единственной связующей с ним нитью. Темы Дома они в разговорах касались очень редко. Не до того было. На следующее утро превосходно выспавшиеся Пятый и Лин упросили Гаяровского разрешить Пятому прогуляться по коридору. Пятый, которому совсем полегчало, сам потащил Лина к лестнице со словами: “Я хоть понюхаю, как ты куришь. Хочется же”. Лин особо не сопротивлялся. Там же на лестнице им и влетело – Гаяровский в сказки про “понюхаю” не поверил. Потом были процедуры, за ними – обед, за обедом – ещё одна прогулка по коридору. А к вечеру приехала Валентина. – Валентина Николаевна, поговорите с Вадимом Алексеевичем, – с разлёту начал Лин. – Он мне курить не даёт! А я ему ровесник, между прочим! И если он… – Да ладно, рыжий, – махнула рукой та. – Не гуди… Пятый, как дела? – Хорошо, – Пятый осуждающе посмотрел на Лина. – У нас тут всё хорошо. И нечего тебе, рыжий… – Как это – нечего? – вопросил Лин с возмущением. – Почему это я должен не курить, если этому вот нельзя?! Я-то тут при чём? – А ты его не провоцируй на курение, – строго ответила Валентина. – Я же тебя, мой дорогой, вижу, как облупленного. Тебе бы только нагадить, а потом оправдываться. Удовольствие получаешь, не иначе. – Ничего подобного, – ответил ей Лин, – но всё равно Гаяровский не имеет права. – Имеет, – отрезала Валентина. – Теперь – по делу. Тебе, Пятый, здесь ещё лежать и лежать. Вадим сказал – три недели, не меньше. – Всё так плохо? – Пятый сделал большие глаза, изображая неподдельное удивление, Лин усмехнулся. – Нет, – едко ответила Валентина. – Просто Вадим считает, что тебе надо отдохнуть. Эдуард Гершелевич с этим мнением согласился. – А что, вы и с ним созванивались? – спросил Лин. – Не я, Лукич. Дело его. Мне-то что? Срок освобождения не я устанавливаю, ты же знаешь… – Вам только дай, – задумчиво заметил Лин. – Вы бы всех “рабочих” по домам распустили, не только нас. – Не смешно, рыжий. Они, между прочим, тоже умирают. И ты это видишь почти каждый день. И я не знаю, что это такое на тебя нашло?… – Да ничего, – просто ответил Лин. – Это я так… ляпнул… простите. Я подумал, что они… ну, словом… я про то… – Хватит, рыжий, – сказал Пятый, поднимая руки, – поговорили. Валентина Николаевна, как там, на воле? Погода, люди, Москва… вы бы рассказали, а то я от Лина слышу только то, что касается его персоны – он тоже в городе толком-то и не был. Не считая, конечно, отделения милиции… – Да что там может быть нового?… – Валентина задумалась. Ей и невдомёк было, что на самом деле хочет узнать Пятый. Его мало интересовали цены на рынках, его не занимали вечные очереди за дефицитом, его не развлекали сплетни и склоки… Нет, вовсе нет. Как бы было хорошо, если бы хоть кто-нибудь сумел рассказать о том, какого цвета стал лёд на Москве-реке. Тает ли снег под окнами, когда светит солнце, или земля ещё слишком холодна для этого?… Он ещё давным-давно приучил себя замечать подобные вещи и радовался им гораздо больше, чем, к примеру, лишнему куску хлеба. Это было то, что он на самом деле любил, к чему стремился во время побегов. Да разве же могла Валентина заметить, как изменилось с весной положение веток на старом тополе, что стоял возле той злосчастной булочной, в которую шёл Лин? Зачем ей это? Она видит жизнь постоянно, поэтому почти не обращает на неё внимания. Не досуг, да и к чему? Куда это всё может деться?… Для неё это правильно. Но вот для него… ведь это важно, всё очень важно – и ручейки талого снега, и мокрые унылые крыши, и небо над головой… А как красиво летают птицы! На них же можно смотреть часами, почти не отрываясь. Иной не заметит, другой, к примеру, мама ребёнку, может сказать: – Смотри, птичка полетела… – а потом, почти без перехода: – гляди, троллейбус поехал… И всё, ничего более. Несправедливо это – жить в мире и не замечать его. Не правильно. А город!… Господи, да это же сказка какая-то! Свобода, простор, уют… и счастье, которое всегда рядом. Единение и счастье… – Эй, Пятый, чего молчишь? – спросила Валентина. – Задумался, – ответил Пятый тихо. Ещё секунду назад он ощутил в своих мыслях присутствие Лина, и н хотел мешать тому – рыжий сам обожал эти узкие, невзрачные переулки, палисадники и старые ветхие дома. – Простите. – Да ладно, – отмахнулась та. – На чём я?… – Вы про Аллу Васильевну говорили, – напомнил Лин. – Как она покупала финские сапоги… – Точно. Ну, значит, приносит она коробку домой, а ей левый сапог мал. Представляешь? Мерила-то она правый, а тут… И размер. У неё – тридцать восьмой, а в коробке – один её размера, а второй – на два размера меньше! Ну, она в магазин, а тут… Пятый слушал в пол уха, почти не вникая. Не зачем. Какое отношение он имеет к сапогам? Да никакого. И к стране сапоги тоже не имеют отношения. Но тем не менее… – Валентина Николаевна, – вдруг сказал он. – А вы не обратили внимания, синицы появились или нет? – Вроде, чирикало что-то, – наморщила лоб Валентина. – Может, и они. Не знаю. А тебе зачем? – Так, просто, – замялся Пятый. – Понятно… всё там хорошо. Ещё погуляете, успеете. Соскучились-то по воле? – Да, – Пятый кивнул. – Даже не то, чтобы соскучились, просто… такое ощущение, будто… словно что-то исчезает. Когда тебя долго нет, это что-то может испариться, пропасть… страшно. И при этом я превосходно понимаю, что это – настоящее безумие. – У меня то же самое, между прочим, – вмешался Лин. – Зависимость, это Пятый правильно сказал. Я только не могу понять, где проходит грань в данном конкретном случае, – Пятый укоризненно посмотрел на Лина, мол не начинай всё с начала, но тот лишь махнул рукой. – Что зависит от нас и от чего зависим мы… – Вы свихнутые, ребята, – ласково сказала Валентина. – Причём оба. Понятно? – Нет, – признался Лин. – Не очень… – Мы часто подобной демагогией занимаемся, – примирительно сказал Пятый. – Я, к примеру, могу дорассуждаться до такого, что потом не сплю по полночи. А уж Лин… – Как что – так сразу Лин! – возмутился рыжий. – Это не я стал первым думать про улицы. Это ты, дружок!… – Хорошо, Лин, это я. Проехали. Валентина Николаевна, вы, если сможете, конечно, забудьте всё, что я вам наболтал той ночью… Температура, устал… ну, словом, не придавайте этому значение. – Это уже моё дело – забывать или нет, – осторожно сказала Валентина. – Раз уж ты сказал, то я считаю себя в праве самой решать, о чём и что мне думать. – Это – ваше право, – согласился Пятый. – Вот именно, – согласился Лин и ехидно подмигнул Пятому. Тот возвёл очи горе – до сих пор раскаивался в том, что позволил себе до такой степени расклеиться той ночью. Теперь разговоров хватит на год, не меньше. – Да ладно, всё хорошо, – примирительно сказала Валентина. – Не бери в голову… Слушайте, а что после вашего побега на трёшке делается! Там приехало начальство и дало такого шороху! Тех, что на входе были, перевели обратно на первое, в воспитательном порядке, видать. Коле выговор влепили с занесением в личное дело – мол, распустил… Кошмар! Уж не знаю, как вы обратно поедете, там на вас теперь у половины ребят зуб имеется. – Да? – задумчиво спросил Пятый. – Это плохо. У нас там и без этого хватало… – Так и я про что, – согласно покачала головой Валентина. – Они злопамятные… А ещё приехали проверяющие и полезли в бункеры – органику замерять. – Мамочки!… – с тихим восторгом сказал Лин. – И что? – А ты как думаешь? – ехидно спросила Валентина. – Я думаю, раза в два они норму уже превысили, – ответил Лин. – Вот-вот, – сказала Валентина. – Только уже не в два. Почти в четыре. Мне тоже по шее дали, за компанию. – Сильно? – спросил Лин. – Ну не то, чтобы очень… – замялась Валентина, – но дали. Сама виновата. Потакаю всем… – Валентина Николаевна, вы простите нас, ради Бога, – попросил Пятый. – Поймите, у нас просто другого выхода не было… мы не хотели, чтобы вас… – Перестань, – строго сказала Валентина. – В вас разве дело?… – Всё это начали мы, – ответил Пятый. – Не дёрни нас чёрт смыться в такой неподходящий момент, у вас не было бы неприятностей. Опять я вас подвёл. В какой уж раз… – Знаешь, что? – сказала Валентина. – Давай так больше не надо, а? Хватит на себя наговаривать, надоело, ей Богу! Никто ни в чём ни виноват. Это же работа, на ней неприятности неизбежны. Ни с этой стороны, так с другой… Так что всё нормально. – А сейчас как? – спросил доселе молчавший Лин. – Порядок, – ответила Валентина. – Я только вот за вас боюсь. Как бы чего не вышло. – За нас бояться не стоит, – заметил Пятый. – От судьбы всё равно не уйдёшь, поэтому лишняя дырка в шкуре существенной роли не сыграет. Что они с нами могут особенного сделать? Ну, в девятую сводят. Ну, приложат разок палкой… – Ну, изобьют до полусмерти, – продолжил Лин. – Идиот! На что ты надеешься? – Только на то, что мы им пока что нужны в живом виде, – пожал плечами Пятый. – Скоро ты им надоешь, – заметил Лин. – И вот тогда-то… – И слава Богу, – сказал Пятый. – Давно мечтаю. – Дурак, – сказала Валентина. – Идиот, – сказал Лин. – И вам того же, – парировал Пятый. – Пошли курить, – предложил Лин. – А я? – спросил Пятый. – А ты журнальчик почитай, – предложил Лин. – “Огонёк”. Для общего развития. Будешь ты у нас умный и начитанный… – Сам читай эту гадость, – ответил Пятый. – Валентина Николаевна, вы мне привезли тот справочник? – Да, брала, – Валентина вытащила из пакета объёмистый том, – только не пойму, зачем тебе эта химия понадобилась?… – Это он к лекциям готовится, – сообщил Лин. – И собирается поступать в институт. – Лин, перестань. Если ты хочешь, то можешь, конечно, оставаться и дальше дубом в местной терминологии, но я, когда у меня люди что-то спрашивают, стараюсь отвечать так, чтобы им было понятно. Кстати, у тебя они спрашивают тоже, а ты продолжаешь таскать каштаны из огня моими руками. – Это как? – не поняла Валентина. – Кто спрашивает-то? – Он у меня из головы вытаскивает термины, – объяснил Пятый. – Когда мы студентам местным помогаем. И мне это, между прочим, действует на нервы. – И давно вы… помогаете? – С позапрошлого раза, – ответил Пятый. – Я имел неосторожность пожалеть одну девчонку, не сдавшую зачёт. – Ага, Наташку, – заметил Лин, – которая про этого придурка растрепала всем и каждому. Мол, химик. Нахимичил, скотина, нечего сказать! И теперь мы по ночам, вместо того, чтобы спать, лекции читаем. Это надо, а! – Каждую ночь? – с ужасом спросила Валентина. – Ну, не каждую, конечно, – замялся Пятый. – Но часто. – Примерно через раз, – ответил Лин. – С одиннадцати и до трёх. – Вы сошли с ума? – спросила Валентина. – А лечиться когда? – Так это ещё не всё, – с казал Лин. – Ночью у нас – заочники. А днём – практиканты с дневных отделений. Из училища, из института. К примеру Нинка… – Ладно тебе, – примирительно сказал Пятый, – чего ты к ней привязался? Хорошая девушка… тебя жалеет… – Они тут все в него втюрились поголовно, – проникновенно сказал Лин. – Так ему и надо… – Это ещё кто в кого втюрился, – спокойно ответил Пятый. – Наташка без ума от тебя, между прочим. Только и слышно – а где рыжий? – Опять оскорбляют! – взвился Лин. – “Рыжий”! Я бы тебя, наглеца этакого, так назвал, что… – Меня не за что, – ответил Пятый. – За твои красивые глаза, а так же за трёпку нервов Валентины Николаевны я тебя на сегодняшний день назначаю главным драным котом этого отделения, – торжественно провозгласил Лин. – Эй, драный, чего расселся? Пошли курить, потом почитаешь. – Он идёт не курить, а нюхать, – строго сказала Валентина. – Ну, хорошо, – сдался Пятый. – Нюхать, так нюхать… Пошли. Эти дни были поистине чудесным даром. Лин переселился к Пятому в больницу, они отдыхали, отъедались, читали… словом, жили так, как Бог на душу положит. Пятый поправлялся быстро, он почти забыл о том, что болен. Гаяровский разрешил им гулять и они по полдня проводили, сидя на лавочке в сквере больницы. Яркое солнце, такое живое, пасхальное, весеннее, вселяло какие-то новые смутные надежды в их души. Хотелось жить. По-настоящему. Радоваться этому яркому солнцу, подсыхающей земле, первым несмелым травинкам, выросшим по хорошо прогретым солнцем местам. Жить и не думать о том, что тебя ждёт завтра. – Эх, – с огорчением сказал как-то Лин. – Это всё распустится и закудрявится, а нам уже будет пора обратно… – Да, жалко, – подтвердил Пятый. Они снова сидели в сквере, было часов двенадцать дня. – Как бы я хотел прожить полный год на воле. Хоть где – в подвале, на улице… Просто наблюдать, как это всё происходит… – И что бы ты делал? – спросил Лин. – Да ничего, – Пятый проводил взглядом стайку воробьёв, – просто сидел бы и смотрел. – А зимой? – поинтересовался Лин. – И зимой тоже. – Ты бы замёрз, – заметил практичный Лин. – А я бы по этому поводу расстроился. Тебе мене не жалко? – Жалко, – согласно кивнул Пятый. Он явно думал о чём-то совсем другом, поэтому отвечал односложно и невпопад. – А как же… – Ты где? – спросил Лин возмущённо. – Или ты что? Или как там тебя?… – Я вот о чём, – Пятый говорил осторожно, медленно подбирая слова, – эти кошки… я так и не понял тогда до конца, понял только теперь… Эта страна, Лин – пристанище кошек. Как наш подвал. Те же законы, те же стимулы. Я думаю, что здешние люди в первую очередь не похожи на нас тем, что живут по другой системе ценностей. Вот что для тебя является основополагающим фактором в жизни? – Сложно сказать сразу, но… Думаю, чужая жизнь всё-таки попадает на первое место. Неважно, чья она – животного ли, человека ли… – Рыжий, как ты думаешь, важна ли для одной кошки жизнь другой кошки? Полагаю, не очень. – Пятый задумался. – Эта страна принадлежит кошкам… – Хорошо, ладно, – согласился тот. – Хоть вошкам… Интересно, а как у тебя обстоит дело с системой ценностей? Поменял или старую оставил? – Поменяешь её, – вздохнул Пятый. – Основы те же, куда я денусь… Но наслоения – другие. Все меняются и я – не исключение… – Смотри, Наташка идёт, – Лин ткнул Пятого кулаком в бок. – Не иначе, как с учёбы… – Где? – не понял Пятый. – Да вон же! Не видишь? – Теперь вижу. Смотаемся? – Была бы охота бегать… – Ждём? – Хорошо, ждём. Долго ждать не пришлось – девушка подошла к ним через минутку. Поговорили о том, о сём – погода, дела, врачи… Наташка торопилась, и вскоре они снова остались вдвоём в весеннем сквере. Как и хотели. – Слушай, а что ты думаешь про смерть? – спросил Лин. – Про нашу, в частности… на самом деле. Без всех этих твоих экивоков и апломбов. На полном серьёзе. – Я её боюсь, – ответил Пятый. – Только не своей. Твоей, Лин. И только твоей. Я не хочу сойти с ума… но я не вижу другой альтернативы. Я этого не выдержу. Просто физически. Это не в моих силах. Хотя, могу сказать, что пока я ещё кое на что способен. Только если это не относится к тебе. – К примеру? – казалось, что Лин пристально следит за воробьями. – О чём ты? – Что бы ни случилось со мной – я выдержу. – Да… на эгоиста ты явно не тянешь, мой друг, – заметил Лин. – Впрочем, как и я. Давай закроем эту тему, хорошо? По-моему, мы и так уже предостаточно про это говорили… – Но память, Лин… Память останется. Невозможность выбора и память… Знаешь, чем мы в корне отличаемся от местных? – Чем? – Да только тем, что у них изначально не было возможности выбора. А у нас была. Вот и всё. И вся разница. – И ещё, дружок. Мы не торопимся жить, а они все – торопятся. Мне их очень жаль… бедных кошек. Мёртвых кошек великой страны. Но… ничего не поделаешь. Поэтому придётся с этим жить. И деваться некуда, правда? – Лин понял глаза на Пятого. – Правда, фаталист. Не научили тебя верить в лучшее… может, это и хорошо. – Тебя будто научили, – ответил Лин. – Ты, по-моему, вообще этого никогда не умел. – Ну и хорошо. Может, так и надо, – Пятый встал на ноги, окинул рассеянным взглядом больничный двор и сказал: – Пошли, Лин. Замёрзнем. – Пойдём, – легко согласился тот. – Что-то мне как-то… странно, что ли?… – Из-за чего? – спросил Пятый. – Не из-за чего. Просто так. Словно я только что проснулся, а надо идти в зал… зябко как-то, неуютно… – Ветер, Лин, – сказал Пятый. – Это просто ветер. Разве ты не чувствуешь? – Ветер?… – немного растерявшись сказал Лин. – По-моему, пока что тихо. – Я не про то. Этот ветер… он внутри нас. Отсутствие покоя… движение… и холод. И постоянная боль, Лин. Я всё время это вижу… – Видишь что? – не понял рыжий. – Смерть. Чужую смерть. Их смерть. Пошли, Лин, не до ночи же тут сидеть… Они вышли из сквера и направились к больничным воротам. Спокойное и ровное весеннее солнце пригревало ожившую землю, деревья стояли молча, впитывая весеннее тепло… но ветер был. Всё равно был. И никто не мог от него скрыться. – Ты из тумбочки всё вынул? – спросила хозяйственная Валентина. Пятый кивнул. – А тапочки где? – О, Господи, – Пятый возвёл очи горе, и, встав на колени, полез под кровать. Лин с какой-то мечтательной полуулыбкой наблюдал за ним. – По-моему, я их положил в зелёную сумку… которая у вас в руках, – приглушенно добавил он. – Ага, – подтвердил Лин. – Так оно и было. – И почему ты молчал? – спросил Пятый, выбираясь из-под кровати. – Так хотелось посмотреть, как ты полезешь, – объяснил Лин, – что просто жуть. – Ну и как? – Пятый встал на ноги и искоса посмотрел сперва на Лина, а потом на смеющуюся Валентину. – Отменно, – ответил Лин. – Просто великолепно. Всегда бы так. – Я так не считаю, – Пятый укоризненно посмотрел на Лина. – Всё, по-моему. Пошли? – Пошли, – сказала Валентина. – Быстро тебя, однако… – Я тоже думал, что его недели три продержат, – заметил Лин. – А они… – Ну, две недели – тоже неплохо, – примирительно сказал Пятый. – Ничего, ещё несколько дней у меня посидите, – Валентина вручила Лину сумки и они, выйдя из палаты, направились по коридору к лифтам. – А там уж… – Да ничего, Валентина Николаевна, – сказал Пятый. – Как говорится, все там будем. Чего там… – Ничего хорошего. Пятый, а может всё-таки стоит попробовать то, о чём я твержу полтора года? – Не стоит, – Пятый посмотрел на Валентину тяжёлым тёмным взглядом. Словно в яркое солнечное утро просочилась толика того ужаса, в котором он жил всё время. “Безумие какое-то. Одержимый он, что ли?” – подумала Валентина, но вслух ничего не сказала. Разговоры на тему “а не пора ли вам делать ноги с третьего предприятия?” происходили с занудной периодичностью, как скучный осенний дождь и всегда кончались ничем – Пятого в чём-либо убедить было просто невозможно. И теперь Валентина решила просто не затрагивать больную тему. Устала. Она поняла, что просто устала – от всего. От постоянного стресса, от страха… страха за чужих, в общем-то, людей. И дома… их очень тяжело выдержать, когда они приезжают. Покоя нет. Днём ещё ничего, их, и одного, и другого, немного отпускает. А вот ночью… Пятый кричит, мечется… страшно, нелепо… каждую ночь… Лин тоже. Причём рыжий умудряется почти всегда сделать сам себе какую-нибудь пакость – то прокусит губу, то разобьёт руку… обо что?… такие синяки себе понаставил, где? как? непонятно… Муж терпит, хотя видно, что он не в восторге. Мягко говоря. Дома – бардак. Везде лекарства, шприцы. Конфуз как-то вышел – Олег полез в полку за заваркой, а ему на голову свалилась бутылка с физраствором. Шишка получилась порядочная… Да что говорить!… “Ладно, – подумала Валентина, – неделю выдержим”. – Может, не стоит? – тихо спросил её Пятый. – Стоит… телепат чёртов, – огрызнулась Валентина. – Как ты это делаешь?… – Какая разница, – дёрнул плечом Пятый. Лин подумал секунду, затем спросил, как всегда: – Давайте мы в подвал поедем, а? – Давай ты заткнёшься, – попросила Валентина, – и будешь пошустрее шевелить ногами. Нас дома ждут. – Да уж, – пробормотал Пятый. – Ждут… не дождутся… Вы думаете, что мы совсем дураки, что ли? Что мы не видим ничего? – А что ты мне предлагаешь? – вопросила Валентина, останавливаясь посреди коридора. – Обратно вас отвезти, на трёшку? Чтоб вас там убили? Или в подвал вас отпустить? Особенно тебя, Пятый. С твоей недолеченной пневмонией. Вот здорово, а! Что я, по-твоему, совсем сволочь, что ли? – Нет, но мы же видим, что мы вам мешаем, – примирительно сказал Лин. – И что с того?… Подумаешь, мелочи какие. Пошли, вам же всё равно деваться больше некуда. – Понимаете, Валентина Николаевна, мы не хотим быть вам обузой. В очень устали от нас, даже наше присутствие сильно давит вам на психику. Поэтому я хотел бы попросить на этот раз ограничится тремя днями, – Пятый говорил очень спокойно, негромко. Он не просил, он констатировал факт… но Валентина сказала, как отрезала: – Неделя. А то и больше. По состоянию. Всё. Тема закрыта. И не смей мне тут втирать, выискался тоже… самый умный… Пятый пожал плечами, и, отвернувшись от Валентины, пошёл дальше по коридору. Остальные последовали за ним – Лин, с сумками в руках, и Валентина с мрачным лицом. Опять нехорошо получилось. “Нет, какая же я гадина, – с раскаянием думала она. – Как я могу?… Им же так плохо, а я – всё о себе… как последняя падла, ей Богу!… Он же и сейчас на ногах еле-еле стоит, а я… Ладно, была не была!” – Пятый, Лин, – позвала она. Они остановились, обернулись. – Простите меня, ладно? Я просто смалодушничала… самой стыдно… – Да ну, мелочи какие, – поморщился Лин. – Подумаешь… – Бросьте, – попросил Пятый. – Не стоит это того, ей Богу. Он подошёл к Валентине и положил руку ей на плечо, успокаивая и утешая – у той в глазах блестели слёзы. – Не думайте об этом, – попросил Пятый. – Мы тоже постараемся… не думать. По возможности, конечно… это всё рано или поздно должно кончится, не вечно же этому тянуться? Правда? – Правда, – согласилась Валентина. – Ты, как всегда, прав… – Пошли, чего время тратить. Олег Петрович уже заждался, – Лин тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. – Пойдёмте, хорошо? – Хорошо. Нам ещё по дороге кое-куда надо будет заскочить… Небо потемнело, нахмурилось, словно перед дождём. Ветер всё усиливался, он гнал тяжёлые массы облаков легко, будто играя. Все оттенки серого, от светлого, невесомого пуха, до тёмного, грозового цвета, смешивались в небесной сутолоке. Но дождя пока не было. Лишь его предвестница, мелкая лёгкая пыль летела над дорогой, несомая ветром, скручивалась в крошечные смерчики, которые то появлялись, то исчезали… – Сейчас польёт, – заметила Валентина. Она вела машину не торопясь, как будто стараясь медленной ездой оттянуть нечто неизбежно плохое. – Ага, – согласился Лин. – И ещё как… Говорят, уезжать в дождь – хорошая примета. – Это смотря куда уезжать, – покачала головой Валентина. – Опять у меня сердце не на месте. Пятый, может подумаешь?… – Подумаю, как-нибудь непременно подумаю, – рассеянно ответил Пятый. Он сидел на заднем сидении и заворожено смотрел в окно. Снова прощался, до следующего раза. – Вот только о чём тут думать?… – Лин, вы постарайтесь не ввязываться, ладно? – попросила Валентина. Лин кивнул. – С Андреем поосторожнее. – Это – не ко мне, это – к Пятому, – ответил Лин. – С Андреем чаще всего у него эксцессы возникают. – Лин, ты не прав. Тут что ты, что я… ему без разницы. Он же придирается и по поводу и без повода, ты же знаешь, – тихо сказал Пятый. Валентина закурила, потом протянула сигареты Лину. – А мне? – спросил Пятый. – А ты перебьёшься, – отрезала Валентина. – Снявши голову по волосам не плачут, – философски заметил Пятый. – Думаю, одна сигарета погоды не сделает. – Ладно, кури, – сдалась Валентина. – Может, ты и прав. – Спасибо… рыжий, дай прикуриватель. – Держи… Валентина Николаевна, вы на той неделе зайдёте? – спросил Лин. – Просто так, посмотреть. Ладно? Они при вас себя получше вести начинают, я на это уже давно обратил внимание. – Зайду, в пятницу, – пообещала та. – Может, разрешат хоть хлеба принести. – Это вряд ли, – вздохнул Пятый. – Лучше не пробуйте, а то ещё доложат… потом хлопот не оберёшься… – А им это надо? – риторически спросила Валентина. – В прошлый раз понадобилось зачем-то, – заметил Пятый. – И то верно, – добавил Лин. – Перебьёмся мы, Валентина Николаевна. Главное, сами придите. А мы уж как ни будь… Все снова замолчали. Начинался дождь – пока ещё слабый, редкий. Крупные тёмные капли ложились на дорогу, на запылённом ветровом стекле появились первые тоненькие промоины. Валентина включила дворники и прикрыла окно. Дождь… кто, кроме тебя, сумеет это сделать, а, дождь?… Кто сумеет размыть и смешать с грязью соль земли? Только ты и никто иной. Вот только нужно ли это тебе?… – Валентина Николаевна, а можно музыку включить? – спросил Лин. Та пожала плечами – мол, делай, что хочешь. Лин полез в бардачок, вытащил кассету. Поставил, немного прибавил звук. – Хорошая песня, – заметила Валентина. – Только не про нас. – А про нас так и вообще нету, – сказал Лин, устраиваясь поудобнее. – Если про нас песни петь, так люди потом по ночам спать не смогут. – Это точно, – покивала Валентина. – Людям про что слушать нравится? Про любовь. Чтобы как в сказке – плохо началось, а потом хорошо кончилось… – Ну, изредка можно и наоборот, – добавил Лин. – Про разбитое сердце и квёлые цветы. Чтоб всем стало жалко и муторно. Но ненадолго. – Ещё можно петь про то, как жаль себя любимого, – проговорил Пятый. – Тождество… очень просто. Избитый образ, штамп, позволяющий отождествлять себя с певцом… он – как я, я – как он… впрочем, это уже и искусством назвать нельзя… – А что же это? – спросила Валентина. – Поделка. У нас тоже таких было предостаточно, – пожал плечами Пятый. – Удачные иногда встречались, – примирительно сказал Лин. – Ту же “Осень” взять, к примеру… – М-да… вкусы у тебя, рыжий, – поморщился Пятый. – Хотя… приятная вещица была, что говорить… – Это вы про что? – не поняла Валентина. – Да про песню одну, – пояснил Лин. – Только вы её не поймёте, она не на русском, а перевод мы не делали… как-то недосуг всё было. Валентина горько усмехнулась и попросила: – Может, напоёшь? Хоть мотивчик послушать… Лин ломаться не стал, напел. Валентина похвалила, Пятый погрозил Лину кулаком – не подводи человека, дурак! и снова принялся смотреть в окно. – Ладно, Лин, – примирительно сказал Пятый. Всё равно рано или поздно всегда приходится возвращаться. Так уж устроен мир. И ничего с этим не сделаешь. – Ладно. Только всё равно мне сейчас муторно и плохо, – признался Лин. А мир… да Бог с ним. |
|
|