Елена Анфимова На птичьих правах

У него на балконе поселилась пара оборотней. Самец и самочка. Сначала они прикидывались голубями, и Василий не мешал им приносить прутики в цветочный ящик, где давно уже ничего не росло. Наоборот, ему нравилось, что для гнезда голуби выбрали именно его. Васин, балкон. Словно бы птицы почувствовали, что Василий не обидит их. И, в благодарность за эту доверчивость, с радостью и умилением он щедрой рукой крошил им хлеб в цветочный ящик, поближе к гнезду, а потом прятался в комнату, чтобы не смущать пернатых. Пусть клюют.

Потом, когда он начал догадываться, что дело нечисто, было уже поздно самочка отложила яйца. Конечно, лучше всего было бы шмякнуть яйца об асфальт прямо с балкона, но ведь не каждый человек может разорить гнездо, даже такое гнездо, где сидит птица с чересчур крупными для голубя глазами и большими красными лапами.

Поначалу они стеснялись Василия, даже как будто побаивались его. Стоило Васе выйти на балкон, самочка вставала с яиц и делала несколько суетливых шажков в сторону, и он, стараясь обойтись без резких движений, быстренько выкуривал сигарету и снова уходил в комнату. Оборотни тяжело смотрели Васе в спину. Спине было неприятно.

Уже догадываясь, что происходит что-то странное, и ощущая смутную тоску, он надеялся, что это просто нервы. Надо выспаться, отдохнуть от телефонных звонков, хамоватых посетителей, которые пытаются вынуть из тебя дефицит, льстят или угрожают, и все встанет на свои места. Но выспаться не удавалось, телефоны звонили.

Однажды, захлопывая дверцу новенькой «семерки», он осторожно взглянул на балкон и замер. С балкона, по-хозяйски облокотившись на перила, ласково глядел взрослый мужчина ростом с десятилетнего мальчишку. На мужчине было сомбреро из пестренькой соломки, которое Василий привез из последней турпоездки за границу, и махровый халат с капюшоном, оставшийся от второй Васиной жены. Остальные свои вещи она увезла к новому мужу, халат же забыла, и вот уже несколько раз звонила и предупреждала, что заберет его в ближайшее время.

Жутко стало Василию при виде ряженого.

Он хотел было сесть обратно в «жигуленок», но мысль о том, что халат бывшей жены может пострадать или, не дай бог, пропасть, заставила его бегом подняться по лестнице.

Сдерживая одышку, Василий осторожно выглянул на балкон. Там никого не было. Голуби улетели, и только яйца светлели на темной земле. Халатик был небрежно перекинут через перила, на розовой махре поблескивали свежие пятна голубиного помета. Сомбреро исчезло без следа.

В ярости протянул Василий руку к беззащитному гнезду, но тут яйца стали расти прямо на глазах, по скорлупе зазмеились трещины, и на черной земле оказались два крохотных и мокрых существа, похожие на старичков.

Вася с омерзением отдернул руку и, прихватив халатик, скрылся за балконной дверью.

Теперь оборотням стало тесновато на балконе. Ближе к полуночи, почти не стесняясь Василия, они сбрасывали голубиное оперение и принимали облик, близкий к человеческому.

Вечерами, сидя перед телевизором, Василий старался не смотреть в сторону балкона, но взгляд его против воли обращался туда, где к балконному стеклу приплюснулись носами оборотни. Жадные глаза их были устремлены на мерцающий экран, на руках они держали младенцев. Вася чувствовал себя негодяем. Утешало его лишь то, что на людей непрошенные соседи походили мало, а скорей напоминали уродцев, вылепленных из пластилина неумелыми детскими пальчиками. Руки и ноги у них не различались по толщине и длине, туловища были квадратные, головы сплющенные. Самочка отличалась от самца исключительно яркими губами и нелепой прической, похожей на модные в шестидесятые годы «бабетту», да еще, пожалуй, характером.

Именно она произнесла первые слова о тесноте и о том, что так дальше жить невозможно. Разобрать слова оборотней было очень трудно, они говорили с каким-то невероятным акцентом и с колоссальной частотой слов в минуту, словно пластинка, поставленная на большое количество оборотов, но о смысле их речей Вася догадался по интонации и на всякий случай стал закрывать балкон на задвижку.

Но что такое хлипкая балконная задвижка по сравнению с железной целеустремленностью оборотней? На следующую же ночь, когда Василий, размышляя о том, насколько правдоподобны слухи о предстоящей ревизии в его магазине, поплотней заворачивался в верблюжье одеяло, на фоне балконной двери замаячил темный силуэт и послышался захлебывающийся голос самки. Подогревая себя гневными интонациями, она сообщила, что не собирается ночевать на балконе, когда другие (она выразительно стрельнула своими выпученными глазами в сторону Василия), другие занимают целую двухкомнатную квартиру.

Вася почувствовал, как холодный пот, возникая на лбу, застил ему глаза. Потусторонний сквозняк прошелся по квартире. Чтобы прекратить этот кошмар, Василий натянул одеяло на голову и попытался заняться аутотренингом: «Я спокоен. Я совершенно спокоен. Этого не может быть. Это галлюцинация». Но в тот момент, когда он начал было успокаиваться, тахта у него в ногах вдруг промялась и заскрипела, и Василий почувствовал пятками чей-то холодный и твердый бок. Бок этот поерзал, устраиваясь поудобнее, а дальше наступила полная темнота, видимо, Вася потерял сознание.

На следующий день, сидя в кабинете или нервно прохаживаясь по торговому заду, Василий Петрович с удивлением убеждался, что не сошел с ума.

Прошло несколько дней. Оборотни постепенно обживались в Васиной квартире. Самого хозяина они попросту не замечали, как будто его здесь и не было. Детей своих вместе с гнездом они перенесли в маленькую комнату. Дети к тому времени покрылись серым пушком и стали похожи на самых обычных голубят. А родители постепенно все больше и больше походили на людей. Руки и ноги у них выровнялись, тела округлились, правда, сплющенные головы не спешили менять форму, но мало ли на свете людей, у которых форма черепа далека от идеала?

За всю свою жизнь Василий не попадал в столь странное, столь нелепое положение. Пожаловаться на них? Но кому и как? Какими словами? Оборотни, мол, одолели? Да кто же этому поверит? Кто поможет? Поэтому, возвращаясь вечером с работы, Василий потихоньку проходил к тахте, прикрывался с головой и предавался горьким размышлениям. В эти минуты особенно горевал Василий, что он совсем один, что у него нет добрых, бескорыстных друзей, которым он мог бы открыться и которые не приняли бы его при этом за ненормального. И, главное, обидно, что все это накануне ревизии, когда ему надо собраться с мыслями, мобилизоваться, а не размышлять по поводу наглых подселенцев. В глубине души он надеялся, что весь этот кошмар не может длиться вечно, чем-нибудь да кончится. «Но почему они выбрали именно меня?» Василий в отчаянье взбрыкивал ногой, и тахта начинала мягко и успокаивающе колебаться под ним.

А оборотни прочно обосновались во второй, меньшей по метражу, комнате и теперь, прежде чем пройти в туалет или на кухню, Василий приоткрывал дверь, высовывал голову и напряженно вслушивался: свободно ли? Радовало Васю лишь то, что в эти моменты его не видели сослуживцы.

Совершенно измучившись, Вася не нашел ничего лучше, как позвонить своей первой жене. Вообще-то он считал ее женщиной непрактичной и примитивной, несмотря на высшее образование, но именно поэтому с ней и можно было поговорить на такую скользкую тему. Пусть хоть посочувствует.

Татьяна удивилась, заахала, но, как Василию показалось, ее больше поразил сам факт его звонка, а не то, что он рассказал.

— Ну, этого следовало ожидать, — почему-то сказала она. — Что же я могу тебе посоветовать? Не знаю. Может, водичкой святой их побрызгать? У меня нет опыта в таких делах. Ну, а вообще-то, как ты живешь?

Василий спешно попрощался и повесил трубку. В тот же день он, пряча лицо в воротник плаща, зашел в первую попавшуюся церквушку и, остановив какую-то старуху в черном платочке, попросил нацедить ему поллитра святой воды в бутыль из-под импортного коньяка. Угодники на стенах смотрели неодобрительно.

Старушка сурово покачала головой.

— Где же ее взять-то сейчас, водицу святую? Нешто тут магазин? В крещенье приходи, тогда и вода будет. Совсем без понятия народ.

Василий всхлипнул и пошел к выходу.

— Постой-ка, — старушка цепко ухватила его за рукав. — Али очень надо?

— Очень…

— Ну, дак ладно. Приходи завтра в тот же час. Спроси Манефу. Меня тут все знают. Я тебе из дома принесу.

— А сегодня никак нельзя?

— Живу далеко.

— Да я на машине, вмиг домчимся.

— Э, как тебе приперло, прости господи. Ну, поехали, когда так.

Проездили долго. Да Манефа еще не отпустила сразу, усадила пить чай с вареньем из розовых лепестков. Лепестки скрипели на зубах, во рту пахло розами, на душе было тяжело. Манефа не выпытывала, что, мол, приключилось, рассказать самому было стыдно — еще не поверит старушка, прогонит. А уходить не хотелось. Так уютно, тихо было в Манефиной комнатушке, и никаких оборотней. Нормальные голуби за окном постанывают.

— Хотите, я вам карбонат привезу или шейку, — расчувствовался Василий.

— Что за шейка такая? — удивилась старуха.

Василий удивился еще больше:

— Неужто не слыхали?

— Э, милый. Я мясо-то лет двадцать уже как не ела.

Вася широко улыбнулся:

— Да я бесплатно. Как говорится — ты мне, я тебе.

— Вот ты какой, — старушка отхлебнула из своей чашечки и вытерла губы белым платочком. — Думаешь, я жадная али нищая, может? Нет, милый, не угадал. Я, конечно, старуха неграмотная, ты, может, посмеешься надо мной, а я все думаю: как же это им страшно, родимым, когда их убивать ведут. Скажешь, скотина глупая, не понимает? А вот и нет. Все понимает, у нее, у скотины-то, слезы текут и сердце екает, как вот если бы тебя вели. А убьют тебя, — заговорила вдруг глухо и страшно Манефа, — мозги, сердце твое продавать станут, и голову мертвую — в витрину.

Старуха брови нахмурила и пальцем Васе по лбу — тюк!

Василий вздрогнул и сразу начал собираться.

— Али ждет тебя кто? — старуха так и уставилась ему в зрачки. «А может, и она тоже… как те… мои, — мысль мелькнула. — Да нет, глупости».

— Никто меня не ждет, только пора уже, поздно.

— Ночевать-то не будешь? Есть где, — старуха смотрела строго, и Вася едва удержал готовое сорваться: «Были бы вы, бабуля, лет на пятьдесят помоложе».

А старуха словно услышала не сказанные Васей глупые слова, поглядела жалеючи, головой покачала и закрыла за ним дверь.

Было одиннадцать часов вечера. В Васиной квартире гулко ухала музыка.

«До „Шарпа“ добрались, мерзавцы», — подумал Василий и любовно погладил оттопырившийся карман плаща. Там, объятая импортной бутылкой, переливалась при каждом его шаге святая вода. «Ну, берегитесь».

Он осторожно извлек заткнутую капроновой пробкой бутыль, распахнул дверь маленькой комнаты и на манер гранаты занес бутыль над головой. «Ложитесь, гады!» — намеревался крикнуть Василий, но так и остался с раскрытым ртом, пораженный представшим зрелищем.

Комната была полна народу. Стола не было. Гости сидели по-турецки прямо на ковре. Чета оборотней сновала между гостями, предлагая им отведать черной игры и семги из Васиного холодильника. В такт музыке глаза гостей вспыхивали то красным, то зеленым, некоторые танцевали «брейк». Вероятно, это была дискотека. Особенно усердствовал один, похожий на стилягу пятидесятых годов, с длинным лошадиным лицом и отвратительной ухмылкой, в которой обнажались длинные зубы и красные десны. Он встряхивал волосами, мотал головой и топотал по коврам, как жеребец. Вася вгляделся попристальней и обнаружил, что обряженные в широченные клеши ноги гостя действительно заканчивались увесистыми, начищенными черной ваксой копытами.

— Ложитесь, гады, — слегка придя в себя, промолвил Василий Петрович, пытаясь выдернуть капроновую пробку, но тут обладатель гривы и копыт подскочил к Василию, вырвал бутылку у него из рук и, впившись длинными зубами, с характерным звуком выдернул пробку. Потом он запрокинул башку, разинул свою громадную пасть и с вытянутой руки вылил содержимое бутылки прямо себе в желудок, не делая никаких глотательных движений. После этого непарнокопытный засветился голубым и еще веселей пустился в пляс по Васиным коврам, а Вася, понурясь, пошел прочь из комнаты.

На Васиной тахте уютно спали детишки оборотней. Вася постоял над ними, повздыхал и даже поправил одеяло (он вообще любил детей), а потом вышел на балкон. Через открытое окно маленькой комнаты донесся голос самки:

— А я говорю, детей надо отдать на обучение к вампирам. Отличная специальность, хлебная, выражаясь фигурально. А практику смогут прямо на дому проходить, — и она ударила костистым кулаком в стенку Васиной комнаты.

Непарнокопытный крутанул ручку «Шарпа» и, кажется, пробежался по потолку. Сверху застучали:

— Товарищи, прекращайте, уже одиннадцать часов.

— Да у кого же это хулиганят? — спросили с третьего этажа.

— У Василия Петровича, — откликнулись во дворе, — а еще директор. Срамотища!

Вася подошел к телефону и обреченно крутанул диск два раза.

Наутро, переночевав в милиции, Василий понуро брел на работу, хрустя в кармане новенькой квитанцией на штраф за хулиганство. «Как же это они меня так ловко?» — недоумевал он. До сих пор обводил вокруг пальца он, и теперь чувствовал себя обманутым и поруганным.

Вспомнилось, как вошли два милиционера и высоченный парень с красной повязкой. Василий провел их в маленькую комнату, где самка оборотня, жутко фальшивя, уже пела колыбельную над спящими младенцами. Гости куда-то исчезли. В комнате было тихо и полутемно, уютно теплился розовый ночник, привезенный Васей из Прибалтики.

Прерывающимся от слез голосом она поведала, что муж вызвал милицию, потому что больше терпеть нет сил. Василий Петрович хоть и директор, а пьет, как грузчик, да к тому же еще и хулиганит. Не дает сушить пеленки в ванной, выкинул их столик с кухни, и вообще никакой жизни из-за него нет.

— Попрошу документы, — сказал парень с повязкой. и самец вынес два паспорта со штампами о прописке по Васиному адресу. Василий тоже сходил за паспортом.

— Скоро у Василия Петровича в магазине ревизия, — смущаясь, сказала самка. — Скорей всего, он сядет. Мы будем претендовать на освободившуюся площадь. Нас, как видите, четверо.

— Разговаривать научилась, — удивился Василий и сел в кресло.

— И вот так всегда, товарищи, — обиделась самка. — Оскорбляет постоянно. Унижает наше человеческое достоинство. Забрали бы вы его с собой, хоть одну ночь спокойно выспимся.

Василий зашел в свою комнату и там, среди неизвестно откуда взявшихся следов пьянки, отыскал пиджак и галстук.

— Я готов.

Уже сидя в своем кабинете, он вдруг почувствовал неожиданную легкость. «Ну, что же. Значит, меня посадят. Об этом они побеспокоятся, особенно эта, пучеглазая. Хоть здесь прояснилось. Квартирка моя тоже канула. Ладно. Отсижу свое и начну новую жизнь. Честную. Чтоб ничего не бояться и ни от кого не зависеть. Живет же Манефа».

В этот момент зазвонил телефон, и Вася вяло взял трубку. Звонила вторая жена.

— Сегодня зайду за халатом. Ты чего такой пришлепнутый? Чего-чего?

Вася, не в силах более сдерживаться, утирая кулаком обильные слезы и звучно сморкаясь, рассказал про оборотней. Жена захохотала, вселяя в его исстрадавшуюся душу надежду, что все не так ужасно, все поправимо.

— И главное, — закончил Вася, — почему они именно меня выбрали? Ведь кругом полно балконов.

— Ты еще спрашиваешь, — ухмыльнулась жена.

— Но что же мне теперь делать?! — возопил Василий.

— Плохо твое дело, — весело сказала бывшая подруга жизни. — Не знаю, что и посоветовать.

Помолчали.

— Ну, в общем так, — заговорила наконец она. — Зайду сегодня вечером за халатом. Когда они там у тебя активизируются? Вот к одиннадцати и подойду. Чао, бамбино.

Василий чуть не поцеловал трубку. В конце концов, кому и сладить с нечистой силой, если не современной деловой женщине?

Около одиннадцати она открыла дверь своим ключом, стремительно вошла в квартиру и скинула плащ на руки бывшего мужа:

— Где обосновались?

— В маленькой комнате.

В ту же секунду она скрылась за дверью, и оттуда донеслись звуки скандала. Прислушавшись, Василий с удивлением убедился, что его вторая жена, кроме английского со словарем, как она писала в анкетах, свободно владеет языком оборотней.

Дверь маленькой комнаты распахнулась. Вася успел заметить, как ошарашенные оборотни спешно уменьшаются в размерах и покрываются голубиным оперением. Еще он заметил, что самец пытается спрятать на груди его портативный японский магнитофончик и, не владея собой, закричал: «Кыш-кыш!».

Оборотни вместе с подросшими птенцами выбежали в коридор, постояли в нерешительности и, хлопая не вполне голубиными перепончатыми крыльями, кинулись на балкон.

Некоторое время они, словно не веря печальному повороту своей судьбы, сидели на перилах, но жена вышла на балкон, и оборотни, с трудом удерживая в воздухе отяжелевшие тела, скрылись за соседним домом.

— Невероятно, — Василий Петрович промокнул вспотевший лоб. — Я тебе так обязан.

— Пустяки. На том свете угольками сочтемся, — усмехнулась жена.

— Теперь и с ревизией должно обойтись… А ты уже уходишь? Посиди. Я сейчас кофе сварю. Бразильский.

— Нет уж, пей сам, а мне пора. Да, халатик-то гони. Я ведь, собственно, за ним заходила.

Прикрыв дверь за женой, Василий постоял некоторое время в задумчивости, потом достал из стенного шкафа пакетик с нафталином и направился на балкон. Там он развязал пакетик и посыпал то место, где недавно еще гнездились оборотни. Чтоб не вернулись.