"Напиши мне про любовь" - читать интересную книгу автора (Питерс Элизабет)

Глава 5

1

Жаклин схватила пудреницу Дюбретты, потерла зеркальце рукавом и поднесла к ее губам.

— Где этот чертов врач?!

— Виктор побежал за ним. — Сьюзен, хоть и побледневшая, отлично владела собой. Девушка опустилась на колени. — Ну как?

— Никак. — Отбросив зеркальце в сторону, Жаклин рванула ворот жакета Дюбретты и с силой надавила на грудь. — Без толку, — пробормотала она. — Сью... ты умеешь делать искусственное дыхание?

Девушка молча кивнула, придвинулась ближе и, склонившись, приникла губами к губам Дюбретты. Жаклин принялась массировать грудную клетку.

— ...четыре, пять... давай, Сью...

Им уже казалось, что эти движения они повторили тысячу раз, когда наконец вернулся Виктор в сопровождении высокого мужчины в очках и ярко-красной жилетке. Путь пришлось прокладывать сквозь перешептывающуюся толпу. Оглядев место действия, эскулап поскреб в затылке и спросил:

— Где больной?

Его замешательство было вполне понятно: мисс Валентайн лишилась чувств, вокруг нее суетились Макс и «граф», а Лори, заламывая руки, отчаянно рвалась к своему павшему идолу — Хэтти и Джеймсу стоило немалых трудов ее удержать.

— Здесь. — Жаклин встала. — По-моему, это сердце.

— Как обычно, — последовал сухой ответ.

Доктор поспешно поддернул брюки и опустился на колени. После короткого осмотра он произнес:

— Что ж, очевидно, вы правы, мадам. У нее было больное сердце?

— Какая теперь разница! — Оставив Лори на попечении Джеймса, Хэтти нависла над врачом. — Она умерла или нет?

— Умерла, — коротко бросил врач; поднявшись отряхнул пыль с брюк и, тронув Сьюзен за руку, уже мягче добавил: — Бесполезно, деточка. Мне очень жаль.

— Да она и знать не знала эту женщину! — вскричала Хэтти. — О чем ревет? Не пойму. Послушайте, доктор, необходимо убрать эту... это отсюда. У нас здесь как-никак праздник.

Осознав, что оказался под прицелом сотни любопытных взглядов, доктор невольно попятился.

— Я не кардиолог, — поспешно сообщил он. — Я дерматолог и не... Ничего не могу сделать. Да я ничего и не сделал — вы сами видели... Вы бы лучше сообщили... э-э... властям. Прошу прощения... — И торопливо растворился в толпе.

На смену ему явился один из служащих отеля, которого, как и Хэтти, больше всего волновало, как бы побыстрее очистить территорию от «беспорядка». Тело старательно завернули в простыню и вынесли через служебный вход. После чего Хэтти глубоко вздохнула и принялась размышлять, как быть дальше.

Мисс Валентайн, уже в сознании, но бледная и потрясенная, тяжело опиралась на руку Макса. Джеймс и Лори застыли в схватке — силы явно были равными. Сью, безутешно рыдая, нашла убежище в объятиях Джо-Виктора, на лице которого сквозь маску сдержанности невольно прорывалась радость. Сквозь брешь в увитой розами решетке Жаклин углядела отблеск медно-рыжего парика и принялась протискиваться к нему, но, едва Хэтти откашлялась, парик исчез.

— Итак, к делу! — объявила Хэтти. — Профессор... какого черта вы вытворяете? Я же велела вам убрать отсюда эту девицу.

Джеймс выкатил глаза, но ответить был не в силах. Хэтти продолжала:

— Виктор, оставьте в покое эту красотку и помогите Максу отвести мисс Валентайн в номер. А вы... — Она перевела взгляд на Жаклин, но та ее опередила:

— Я позвоню в полицию. Или, может, ее уже вызвали? — Она иронически оглядела служащего отеля. Тот мрачно кивнул:

— Да, мадам. Я об этом позабочусь.

— Но... — начала Хэтти.

— Придется, мадам. На сей счету нас четкие инструкции. В случае внезапной смерти...

— Но она умерла от сердечного приступа, — не сдавалась Хэтти. — Так сказал доктор.

— Это простая формальность... неприятная, но неизбежная... так полагается...

— Сукин с... — вырвалось у Хэтти, но, вмиг овладев собой, она вновь вошла в привычный образ: — Прямо не ведаю, что говорю. Я так расстроена, — пояснила она зрителям по ту сторону заборчика. — Валентайн, детка, пойдите прилягте. Тетя Хэтти придет к вам, как только все уладит.

Проворно перебравшись через хлипкую загородку, она засеменила к возвышению, где музыканты с похвальным усердием продолжали наяривать «Это любовь, любовь, любовь!». Макс увел Валентайн. Джо, нагло игнорируя генеральский приказ, заботливо проталкивал Сьюзен сквозь толпу. Лори, прервав поединок с Джеймсом, устремилась следом за Валери Валентайн. Тяжело дыша, Джеймс обессиленно опустился в кресло. А Жаклин с ужасом поймала себя на том, что проникновенно вторит квартету:

— "Когда сердце твое замирает в груди..."

Она умолкла. За решеткой из роз вновь показался знакомый парик, однако на сей раз не исчез, когда Жаклин приблизилась.

— Давно ты здесь?

— Я все видела. — Зубы Джин выбивали нервную дробь. — О боже, боже... Что же теперь будет?

— Откуда мне знать? На твоем месте я бы отсюда слиняла.

— Пойдем со мной. — Дрожащая рука протянулась к ней сквозь просвет в решетке.

— Не сейчас. Поговорим позже.

Душещипательная мелодия прервалась, и зазвучал воркующий голос тетушки Хэтти:

— Дорогие друзья. Мне ужасно не хотелось бы омрачать нашу радостную встречу...

Джин испарилась. Отряд официантов ворвался в пасторальный загон и рьяно принялся наводить порядок. Столик вновь поставили на ножки, непочатые бутылки вина выстроили аккуратной батареей, а грязные бокалы убрали. Один из официантов, опустившись на колени, вытирал разлившееся вино, другой сметал в мусорное ведро осколки. Должно быть, кто-то раздавил один или несколько бокалов — ведь Жаклин отчетливо помнила, как они подпрыгивали на резиновом полу, целые и невредимые.

Главное — поспешить. Нагнувшись, она подхватила блестящий осколок чуть ли не из-под веника — осторожно, чтобы не пролить те несколько капель жидкости, что сохранились в его изгибе. Затем подскочила к человеку, вытиравшему пол:

— Это я заберу с собой! — И выхватила у него тряпку.

Ошарашенный официант безмолвно повиновался.

Зажав под мышкой микроскопическую лиловую сумочку, Жаклин огляделась в поисках помощи. Поделом ей, надо было брать свою обычную торбу.

Все, кроме Джеймса, ушли. Жаклин решительно двинулась к нему, и профессор неохотно оторвался от созерцания распоротого шва на плече своего пиджака.

— Возьми-ка! — распорядилась она. — Да нет же! Вот это. Какой же ты бестолковый, Джеймс! Да что с тобой?

Джеймс, галстук которого сбился куда-то под ухо, а седая шевелюра напоминала раскуроченное воронье гнездо, был слишком зол, чтобы говорить, даже если бы Жаклин предоставила ему такую возможность.

— Возьми мою сумку, — велела она. — Вытащи у меня из-под локтя. Открой. Достань платок. Разверни его... Вот так.

От мощного аромата фиалковой туалетной воды, исходившего от платка, нос Джеймса задергался, как у кролика.

— Не стану спрашивать, что у тебя на уме, — буркнул он. — Даже не собираюсь.

Жаклин положила осколок хрусталя на платок, кружевные края которого были расшиты лиловыми цветочками. Заляпанная вином тряпка отправилась в полиэтиленовый мешок для мусора, реквизированный с тележки уборщиков.

— Спасибо, Джеймс.

— Я не намерен спрашивать, что ты задумала, — повторил он.

— А зачем спрашивать? Человек твоего недюжинного ума...

— Ты уже уходишь или соберешь еще немножко мусора?

— Джеймс, мы не можем уйти. Скоро сюда явится полиция.

— Полиция? О боже, только этого не хватало. Пошли.

К ним подскочил один из официантов с сумкой в руках:

— Простите, мадам, это ваше?

Невнятно поблагодарив, Жаклин перебросила сумку через плечо и продолжила:

— Нам не следует уходить. Полицейские захотят опросить свидетелей.

— Но все остальные ушли, — возразил Джеймс.

— Тем более. Мы должны исполнить свой долг.

— Черт, какая же ты противная, когда фарисействуешь! Так ты идешь со мной или нет?

— Нет.

Джеймс с достоинством удалился. Жаклин поправила сумку на плече — и тут вдруг ее осенило: это же сумка Дюбретты. Поспешно и — как она от души надеялась — незаметно Жаклин смешалась с толпой удалявшихся гостей, отыскала в уголке вестибюля свободный диванчик, присела и выпотрошила сумку.

Собрал ли официант все ее рассыпанное содержимое, Жаклин не знала, но полагала, что собрал: слишком уж долго он ползал по ковру. М-да, а барахла в сумке Дюбретты не меньше, чем в ее собственной. Внушительная куча пожитков была обильно посыпана табаком. Старательно отряхивая каждый предмет, Жаклин укладывала их обратно в сумку. Салфетки, расческа, губная помада, компакт-пудра, ключи, сигареты, спички, бумажник, кошелек с мелочью, письма и счета, чековая книжка, декоративный букет (смятый и увядший), тюбик зубной пасты...

— Хм, — вырвалось у Жаклин.

Вернув на место большую часть причиндалов, она отложила те несколько, что требовали более тщательного осмотра. В бумажнике нашлось с десяток купюр (пересчитать Жаклин не потрудилась), пачка кредитных карточек и черно-белый снимок симпатичной молодой девушки. Фотография явно старая: темные волосы девушки подстрижены «под пажа» — стрижка, модная в студенческие времена Жаклин. Любопытно, это Дюбретта в юности? Вроде бы разрез глаз и форма носа те же. Невольно вспомнив застывшее лицо Дюбретты, Жаклин поежилась и захлопнула бумажник.

Так, смотрим дальше... Полупустая аптечная склянка с маленькими желтыми таблетками; на этикетке — название, показания к применению и дозировка. Позаимствовав у Дюбретты ручку и клочок бумажки — чек из гастронома, Жаклин старательно списала все сведения с этикетки, после чего бросила пузырек в сумку.

Среди писем только одно было личным. Адресованное «Дюбретте» и отправленное на адрес газеты, где публиковалась ее колонка, оно начиналось словами: «Ахты поганая старая ищейка!»

Видать, кто-то из почитателей ее таланта. Письмо тоже полетело в сумку.

Остался только один предмет. Жаклин торопливо пролистала стенографический блокнот. Тот самый, в котором журналистка не раз строчила за последние несколько дней. Страниц восемнадцать-двадцать были испещрены скорописью — на взгляд Жаклин, совершенно непонятной.

Не без труда она запихнула блокнот в свой лиловый «конверт». Крохотная сумочка вся перекорежилась и встопорщилась, но тут уж ничего не поделать. Жаклин встала и стряхнула с юбки табачные крошки.

— Какая мерзость! — не выдержала близсидящая дама.

Жаклин глянула на засыпанный ковер.

— Точнее не скажешь! — охотно согласилась она и едва успела поймать слетавшие с носа очки. Вернув их на положенное место, она отправилась на поиски субъекта, из которого можно было бы вытянуть необходимые сведения.

Ноги привели ее к кабинету в служебной зоне отеля. Рассудив, что если постучит, то, скорей всего, нарвется на совет идти своей дорогой, она попросту повернула ручку двери и вошла.

На Жаклин уставились четыре пары глаз. Голова Дюбретты завалилась набок; глаза ее еще не остекленели и поблескивали, словно журналистка была рада видеть знакомую.

— Эй! — воскликнул один из троих мужчин.

— Какого черта!.. — начал второй.

Жаклин закрыла Дюбретте глаза и коротко бросила:

— Кто тут у вас главный?

Мужчина, который сказал «эй!», насупился и натянул простыню на лицо умершей. Второй тоже нахмурился и привстал. Третий продолжал сидеть как сидел, зажав двумя пальцами сигарету, дымок от которой плавно струился к потолку.

Одет он был опрятно и со вкусом, чуть ли не пижонски, хотя наметанный глаз Жаклин сразу определил, что костюмчик явно с распродажи. Темно-бордовый галстук гармонировал с полоской на носовом платке, торчащем из нагрудного кармана, и выставленными на обозрение носками. Высокий лоб обрамляла челка — отчасти седая, отчасти смоляная. Густые черные брови, абсолютно прямые, шли строго параллельно морщинам, прорезавшим чело. Элегантность и изящество облика портили лишь два неуместных штриха: белый шрам, пересекавший левую щеку от подбородка до уголка глаза, да пластиковая розочка в петлице.

— О'Брайен, — коротко представился он. — А вы кто такая, мадам?

Вместо ответа Жаклин скептически заметила:

— Мистер О'Брайен, розочка не вяжется с вашим ансамблем.

— Согласен, не очень стильно, — кивнул О'Брайен. — Она была приколота к рукаву Дюбретты. А где вы взяли ее сумку? — И добавил, скорчив гримасу, от которой уже на правой щеке залегла глубокая складка: — Она совершенно не вяжется с вашим ансамблем.

Жаклин опустилась на стул, который по чистой случайности освободил один из мужчин. Тот возмущенно выпучил глаза, но не успел и рта раскрыть, как О'Брайен распорядился:

— Вы свободны, Келли, Здесь больше нечего делать.

— Я тоже ухожу, — буркнул третий. — Пустая трата времени, а у меня его и без того в обрез. Хватило же у вас наглости вытащить меня сюда, чтоб я вам сообщил, мол, у вашей Дюбретты ходики свое оттикали.

Когда оба вышли, О'Брайен вперил холодные серые глаза в Жаклин, которая расположилась с видом человека, пришедшего надолго. Он протянул руку — и Жаклин отдала ему сумку.

— Благодарю. Откуда она у вас?

— Официант решил, что это моя.

— Вы родственница?

— Нет. Просто подумала, что следует сразу же принести сумку вам.

— Что вы и сделали. Честно говоря, не пойму, — задумчиво протянул О'Брайен, — почему вы все еще здесь.

— Разве вы не хотите ни о чем меня расспросить?

Очевидно, прорезанные складками щеки означали у О'Брайена улыбку. Жаклин улыбнулась в ответ.

— У нее в сумке лежат таблетки. Что-то вроде дигиталиса.

— Всем известно, что у Дюбретты было больное сердце.

— Значит, вы верите, что смерть была естественной?

— Я ни во что не верю, — грустно отозвался О'Брайен, — Ни в Санта-Клауса, ни в добрых фей, ни в справедливость, ни в истину. Когда получу медицинское заключение, у меня будет официальное мнение о том, как она умерла. А в данный момент я не знаю ничего, что противоречило бы моему неофициальному мнению о том, что с ней случился сердечный приступ. Вы можете предложить хотя бы один веский довод, почему я должен сидеть здесь и обсуждать все это с вами?

— Нет, — признала Жаклин.

— Да полноте! Придумайте же какую-нибудь причину. По сравнению с тем, что уготовано мне на остаток ночи, это просто освежающая передышка. Хотелось бы продлить ее.

Жаклин буркнула что-то себе под нос. О'Брайен склонил голову набок:

— Что вы сказали?

— Ничего.

— Мне послышалось что-то насчет моей мамы...

— Это все ваше больное воображение, — чопорно отозвалась Жаклин. Затем достала бумажник из разбухшей лиловой сумочки, стараясь, чтобы О'Брайен не заметил остального ее содержимого. Вынув из бумажника карточку, она протянула ее полицейскому: — Как вам такая причина?

Визитка слегка обтрепалась по краям, но ветхость лишь добавляла ей изящества. Надпись в золотой тисненой рамке была выведена готической вязью. Держа карточку в вытянутой руке, О'Брайен с легкостью перевел:

— "Держатель оного, миссис Жаклин Кирби, является почетным членом отряда карабинеров города Рима, в звании младшего лейтенанта". Заверено печатью и подписано Гвидо Ди Кавалло.

— Вы его знаете?

— Был как-то на одной полицейской конференции, где он выступал. Восходящая звезда.

— Верно.

— Почетный карабинер, значит, — протянул О'Брайен. — А еще пишете любовно-исторические романы?

Он смотрел не на бирку с именем, а на шляпу. Жаклин кокетливо поправила головной убор.

— Я библиотекарь. Из Колдуотер-колледжа, штат Небраска.

— Вашу мать! — О'Брайен вдруг расхохотался, но столь же резко оборвал себя. — Извините, миссис Кирби.

— Да ничего, и не такое слыхала, — кротко отозвалась Жаклин.

Не подозревая, чем вызвана эта обманчивая мягкость, О'Брайен продолжал:

— Вы занятная женщина, и я бы с удовольствием с вами пообщался, но, боюсь, мне пора. Вы, конечно, в курсе, что эта визитка дает вам право на вежливое «здрасте» от Департамента полиции Нью-Йорка, но не более того. — Он вернул ей карточку.

— Отлично знаю, — кивнула Жаклин. — Просто надеялась привлечь ваше внимание.

— Уже привлекли, — заверил ее О'Брайен. — Весьма сожалею, но дела вынуждают меня устремиться в ином направлении.

Жаклин смиренно склонила голову и встала, зажав под мышкой зеленый полиэтиленовый пакет для мусора. Смирение это тоже было дурным знаком; возможно, О'Брайен что-то заподозрил, ибо вдруг взялся за ручку двери.

— Миссис Кирби, вы что-то еще хотели мне сказать?

Жаклин невинно заморгала под кружевной вуалькой:

— Ничего, мистер О'Брайен! Ничегошеньки.

— Признаться, поначалу я принял вас за одну из этих писак, рвущихся к славе, — пояснил О'Брайен, сопротивляясь ее попыткам повернуть ручку. — Я и без самозваных сыщиков знаю, что Дюбретта не пользовалась всенародной любовью. Но если у вас есть какие-то важные улики, я с радостью выслушаю.

— Как только что-нибудь такое обнаружу, непременно сообщу!

О'Брайен наконец открыл дверь и Жаклин вышла, прижимая к себе мусорный мешок. В коридоре она обернулась и кокетливо помахала ему на прощание. В ответ О'Брайен вынул розу из петлицы и тоже помахал.