"Виктория и Альберт" - читать интересную книгу автора (Энтони Эвелин)Глава 18– Ваше величество! Ваше королевское высочество! Лорд Джон Рассел поклонился им по очереди. Несмотря на волнение, Виктория заметила, что премьер-министр весьма сдержанно приветствовал Альберта в отличие от низкого поклона, который отвесил ей. Он всегда так поступал, и она понимала, что это делалось намеренно. Когда королева заговорила, голос был стальным. – Принц и я очень взволнованы, лорд Джон. Неужели вы не могли приехать раньше? Рассел покачал головой: – Я приехал сюда, как только смог, мадам. Каждый час поступают новые сообщения. Это весьма печальное событие, очень печальное! Париж бурлит, но, по нашим сведениям, переворот осуществлен. Франция 2 декабря вдруг перестала быть республикой. Человек, избранный президентом после падения бедного Луи-Филиппа, захватил абсолютную власть над страной. Луи Наполеон, племянник великого Бонапарта, распустил всенародно избранную Палату Депутатов и арестовал большинство депутатов и многих влиятельных политиков и военных. Ознаменовав свое вступление во власть кровопролитием, во время которого на улицах было расстреляно двенадцать сотен парижан, этот человек стал настоящим диктатором Франции. – Этому невозможно поверить, – заявил Альберт. – Он нарушил свое слово и направил пушки на собственный народ! – Сэр, его имя Бонапарт, – мрачно ответил ему Рассел. – В тот момент, когда он был избран президентом, он, видимо, задумал сделать именно то, что он и сделал! Он настоящий император, но под другим именем! – Тогда я надеюсь, что он помнит о случившемся с другим императором, – резко вмешалась Виктория. – Если он считает, что Англия позволит Франции совершить еще одну попытку покорить мир под эгидой этой отвратительной династии, он сильно ошибается! То, что мы сделали однажды, мы сделаем еще раз! – Мадам, я сомневаюсь, что он станет сейчас торопиться, – заметил Рассел. – Он постарается, как мне кажется, попытаться завоевать признание Англии! – И Франция примет его? – спросила Виктория. – Ведь вся страна может восстать против таких злобных и аморальных действий. Мне никогда не нравились французы, но я не могу поверить, что они поддерживают подобных людей. – Мадам, он стал президентом из-за своего имени – Наполеон, – ответил ей Рассел. – Именно это имя вознесло его на столь высокий пост, и боюсь, что оно поможет ему занять трон. Французы устали от нестабильности и неразберихи в правительстве. Они уже забыли о несчастьях, которые принес им первый Наполеон, но зато помнят его славу. Я могу сказать, что мы еще увидим другого французского императора. У каждого француза свои причуды. Вопрос в том, какую позицию займет правительство. Королева посмотрела на Альберта. Они обсуждали эту проблему все утро. Если переворот действительно удался и этот ужасный маленький выскочка, потомок самого страшного врага Англии, контролирует ситуацию во Франции, стоит ли признать его, или Англия должна выразить свой протест? Как считал Альберт – протест бесполезен, если его не подкрепляют соответствующие действия. Действия же могли означать только военную интервенцию, а на это идти не следовало. У них будет достаточно времени, чтобы вступить в войну с Францией, если только та каким-то образом начнет ущемлять интересы Англии. Нет, они не станут выражать протест. Но, естественно, и никаких поздравлений. – Мы никоим образом не должны как-то проявлять свое отношение в данном случае, – заявила Виктория. – Англия должна придерживаться нейтралитета до тех пор, пока не станет известна реакция других стран и то, в каком направлении станет действовать эта персона, Бонапарт! Дорогой, ты только подумай об этом, – обратилась она к Альберту, – прошло только тридцать лет с тех пор, как мы победили его дядюшку, и вот опять слышим его имя! – Не думаю, что он унаследовал военный гений своего дяди, – заметил Альберт. – Слава богу, гениальность не передается по наследству, хотя подлость, как ни удивительно, передается! Лорд Джон, мы должны держать нейтралитет и посмотрим, как станут разворачиваться события. – Я тоже так считаю, – согласился с ними премьер-министр. – Мадам, никто сильнее меня не презирает этого человека и его действия, и я рад, что вы разделяете подобную точку зрения. Я передам в Министерство иностранных дел, что не следует делать никаких заявлений, пока не станет ясным положение вещей. Королева и премьер-министр работали во дворце и на Даунинг-стрит. Они проводили совещания целый день, сохраняя каменное молчание по поводу событий во Франции. Англия не желала ничего говорить. В министерстве Пальмерстон поглаживал свои бакенбарды и весело насвистывал. Какие потрясающие новости! Франция слишком долго оставалась слабой и недисциплинированной страной, и вот наконец сильная личность разогнала этих слабаков в Палате. Некоторые из них желали возвращения Бурбонов – есть же люди, которые никогда и ничему не научатся! Теперь у Франции появился лидер, и пруссакам придется задуматься. События во Франции напомнили этим жалким маленьким принцам в Европе, что горячий и решительный человек может забрать у них трон! А Россия, которую Пальмерстон искренне ненавидел за все, что там происходило, так вот, Россия не станет приветствовать сильную и мужественную Францию, способную изменить соотношение сил в Европе. Пальмерстон еще раз глянул на письмо Рассела, в котором указывалось, что официальная Англия придерживается нейтралитета, и бросил его в мусорную корзину. Продолжая насвистывать, он отправил поздравления французскому послу в Лондоне. – Я послал за вами, – сказал Джон Рассел, – потому что у вас есть манера не обращать внимания на письма, и вы могли не принять во внимание письмо от меня. Пальмерстон пожал плечами: – Ну, в чем дело? Неужели еще одна жалоба ее величества? Чем я не угодил на сей раз, дорогой друг? Вы выглядите кислым, как лимон! – Вы послали официальную ноту французскому послу с одобрением переворота в Париже, не так ли? Рассел был готов испепелить его взглядом. От злости у него даже тряслись руки. Он только что возвратился после короткого и весьма неприятного разговора с королевой в Виндзоре. Он никогда прежде не видел ее такой разъяренной. В данный момент он был с ней полностью согласен и должен был выполнить ее волю. – Конечно, я это сделал, – спокойно признался Пальмерстон. – Но бог мой, Рассел, разве вы не считаете, что это был подходящий момент для поздравления? Я понимаю, что все старые брюзги твердят, будто он – второй Наполеон и нам с ним придется воевать через несколько месяцев, но это же просто чушь! Я повстречался с ним, он вовсе никакой не покоритель мира! Он просто сильный человек, да к тому же умный, и нам нужно радоваться этому. Нам необходимо нормальное правительство во Франции, и слава богу, теперь там будет именно такое… – Меня не интересует ваша точка зрения, – холодно заметил Рассел. – Меня не интересуют ваши взгляды на Луи Наполеона как и все прочие взгляды, связанные с внешней политикой. Генри, вы слишком часто пренебрегали моими распоряжениями. Я прошу вас подать в отставку. На какое-то мгновение Пальмерстон побледнел и его голубые глаза засверкали, затем он быстро прикрыл их. Когда он вновь глянул на Рассела, выражение его лица было дружелюбным и, как всегда, несколько насмешливым. – Не слишком ли вы суровы со старым другом? – тихо спросил он. – Вы смогли перехитрить принца Альберта, но вам не удастся тот же трюк повторить со мной. Рассел отодвинул свое кресло и встал. – Я повторяю, Генри, мне нужна ваша отставка. Гренвилль займет ваше место в Министерстве иностранных дел. – Я вижу, как вы возбуждены, – сказал Пальмерстон. – Очень возбуждены. Хорошо, мой милый Рассел, если меня увольняют, значит, так тому и быть. И все только из-за дружеской записки французскому послу! Как я буду скучать без нашего милого министерства, да к тому же лишенный удовольствия время от времени щелкнуть по носу его королевское высочество. Я не могу себе представить, что Гренвилль станет это делать. А вы? Он станет отвечать «Да, да» на любые распоряжения. Но, наверно, вы именно этого и желаете. Он секунду смотрел на Рассела, и в его глазах снова появился тот же жесткий блеск. – Я принимаю мою отставку и даже помогу на первых порах Гренвиллю. Джон, мне будет не хватать нашей совместной работы. Боюсь, что со временем и вам станет ее не хватать. Альберт, не теряя времени, начал проверку обороноспособности страны. Никто не знал, чего можно ждать от нового правителя Франции, и Англия должна была обладать силой, чтобы в случае необходимости дать ему должный отпор. Альберт обнаружил, что армия до того плохо организована, что стала просто бесполезной. Вооружения оказалось слишком мало, кроме того, оно было устаревшим. Отсутствовала эффективная система обучения солдат. Практика покупки командирских чинов в полках и отделениях лишала армию стройной системы командования. Флот тоже никуда не годился: суда устарели, и на них невозможно было даже выйти в море, не то что вести морские сражения на современном уровне. Страна была обеспокоена этими сведениями. Королева бесконечно атаковала письмами лорда Джона Рассела, а принц Альберт даже прислал ему длиннейший меморандум, и лорд Рассел предложил создать территориальную армию в качестве первого шага к действующей армии. Это предложение обсуждали в палате общин, и лорд Пальмерстон сделал так, что голоса вигов разделились. Это была его «страшная месть». Он произнес великолепную речь и так раскритиковал предложение, что колеблющиеся примкнули к нему. Рассел, как прежде Пил, сидел и смотрел, как у него из рук уплывает его пост под натиском ораторского искусства его старого коллеги. Предложение не прошло, и правительство пало. Это случилось спустя два месяца после того, как Рассел принял отставку Пальмерстона. Администрация тори под предводительством графа Дерби возглавила правительство страны. Состав его был крайне слабым за исключением самого графа Дерби. Он обладал недюжинными способностями и храбростью, но, к сожалению, с не меньшим успехом наживал себе врагов. Единственным достижением этого правительства было назначение талантливого мистера Дизраэли министром финансов. Королева терпеть не могла евреев, но ее приятно удивили глубокие знания и такт нового министра, в полной мере проявлявшиеся, когда им приходилось решать важные проблемы. На нее произвело глубочайшее впечатление, что в отличие от многих государственных деятелей мистер Дизраэли с восхищением относился к ее милому Альберту. Пока Дерби оставался премьер-министром, дела обстояли относительно спокойно. Однако до конца года и это правительство подало в отставку. С бюджетом, предложенным мистером Дизраэли, не согласился приверженец сэра Роберта Пила, Вильям Гледстоун. Он раскритиковал предложения по бюджету мистера Дизраэли, как тот в свое время раскритиковал сэра Роберта Пила. Объединив усилия, тори и виги выдвинули мистера Гледстоуна на пост главы Министерства финансов, чем очень огорчили королеву. Она считала Гледстоуна излишне агрессивным и лишенным чувства юмора человеком, и была рада, что ей не часто приходилось иметь с ним дело. Но хуже всего было то, что подобно старому неодолимому демону в Министерстве внутренних дел оказался Пальмерстон. Новый премьер-министр лорд Эбердин не осмелился пойти на открытую конфронтацию с королевой, чем и не дал ему работать в Министерстве иностранных дел. Однако Пальмерстон вернулся в кабинет министров и снова занялся политикой именно тогда, когда королева и принц-консорт уже решили, что его политическая карьера закончилась. Они писали грустные письма дядюшке Леопольду, и так открыто демонстрировали свое неудовольствие, что некоторые из тех людей, кому прежде не очень нравился лорд Пальмерстон начали возмущаться таким неприличным поведением Виктории и Альберта. Было плохо, что королева проводила слишком много времени в Осборне, и еще хуже, что удирала в Шотландию летом на несколько месяцев. Никто не мог понять ее страсти проводить время в уединении. Министрам приходилось совершать долгие путешествия и до бесконечности долго ждать возврата документов. И все это по вине принца, ворчали недовольные. Королева раньше безвыездно жила в Лондоне, вспоминали ворчуны. Пока она не вышла замуж, она не отправлялась дальше Виндзора. Но принц Альберт ненавидел Лондон. Принц Альберт не считал Виндзор и даже Осборн достаточно уединенными местами для них, настолько он обожал тихую жизнь. Так жаль, повторяли его критики, что он не останавливается на приверженности изображать простого сельского джентльмена, и вмешивается в дела государства! Конечно, Всемирная выставка прошла очень удачно. В казну страны хлынули миллионы из-за расширения торговли. Когда осенью выставка закрылась, то прибыль составляла сто шестьдесят тысяч фунтов. Но потом все стали считать это само собой разумеющимся, ведь успех всегда менее заметен, чем провал. Многие, между прочим, даже предпочли, чтобы выставка провалилась, хотя бы для того, чтобы оправдалась их предубежденность против принца. Он постоянно лез не в свое дело, и к тому же был иностранцем. Ничто больше не раздражало общественное мнение, чем теневая власть позади трона. И если эта власть была к тому же респектабельной, то раздражение достигало невиданных масштабов. Шли разговоры, что принц был якобы настроен против Франции, хотя ее новый правитель Луи Наполеон горячо желает заслужить дружбу Англии. Герцог Веллингтон умер в том году, и королева, которой он в свое время не слишком нравился, сейчас вместе с Альбертом искренне горевала об этой потере. Герцог, лучше узнав, стал понимать принца. Он воплощал в себе известное постоянство вещей в мире, который все время изменялся. Веллингтон умер, и Англия устроила великолепные похороны легендарному солдату и государственному деятелю, национальному герою Ватерлоо. Было время, когда по политическим мотивам его сильно ненавидели, и толпа забрасывала его карету камнями, однако ни один человек не выносил предательства судьбы так стоически, как это делал герцог Веллингтон. Виктории казалось, что только вчера этот великий человек вошел в приемную Кенсингтонского дворца, чтобы услышать, как восемнадцатилетняя королева произносит свою первую речь, и преклонил колени, чтобы поцеловать ее руку. Какой глупой она была в то время, какой упрямой и слепой! Она руководствовалась дешевым мнением людей вроде лорда М. и Лизен. Прошло уже полгода с тех пор, когда она в последний раз писала Лизен. где-то лежала дюжина писем из Германии, на которые не было ответа. Как Альберт изменил ее. Она не уставала благодарить Бога за него. Когда длинная похоронная процессия проследовала через весь город к собору Святого Павла, сопровождая катафалк, затянутый черным бархатом и в траурных перьях, королева коснулась глаз платочком. Альберт научил ее ценить герцога, который в свою очередь высоко ценил принца. Одно это доказывало его величие, и ради этого она открыто плакала перед своим народом. Победитель Ватерлоо был погребен в великолепном склепе, и можно сказать, что вместе с ним оказались погребенными остатки Англии эпохи Регентства. Эпохи элегантности и убожества, весьма парадоксальной в экстремальных проявлениях тирании и свободы с ее моральной распущенностью и строгим кодексом чести. Память о ней исчезла с кончиной одного из величайших людей, живших в ту эпоху и создававших ее историю. Англия, оплакивавшая Веллингтона, была богатой и становилась еще богаче. Власть переходила от аристократии к производителям. Политики, прославлявшие его память в обеих палатах, разговаривали на ином языке, у них были совсем другие мысли, и правила ими некрасивая маленькая королева, а ее прилежный супруг и растущая семья олицетворяли изменения, которые претерпела вся страна. Стала модной добродетель, крепкая и незыблемая, которая исходила из королевских резиденций в Осборне и Балморале. Искусство новой Англии стало таким же солидным и скучным, как и ее мебель. Никому оказались не нужны хрупкие произведения, которые нельзя использовать в быту, – восковые цветы и комнатные цветы в горшках появились в английских домах. Ножки стульев и кресел стали выгнутыми и массивными, а диваны украсила бахрома. Альберт приказал убрать из королевских дворцов картины Гейнсборо, чтобы лучше разместить портреты кисти Винтерхолтера. Спустя два месяца после пышных похорон Веллингтона, Луи Наполеон с одобрения английского правительства провозгласил себя императором Франции. Было ясно, что теперь Англии нечего бояться Франции. Новый император Наполеон III прекрасно понимал важность старых связей. Он настолько ясно высказал свое желание дружить с Англией, что даже Альберт без колебаний это предложение принял, и через некоторое время Виктория стала обращаться в письмах к выскочке «мой брат», приняв его в тщательно охраняемый круг суверенов. Им уже не угрожала агрессия со стороны Франции, но благодаря усилия Альберта армия и флот ее величества теперь были прекрасно вооружены и обучены. Когда приближался новый год стало ясно, что Россия собирается напасть на Турцию. Англия, взвинченная военной подготовкой и месяцами бесконечных разговоров о войне, кипела от возмущения и желания воевать, и была готова к тому, чтобы заменить в списке потенциальных врагов Францию на Россию. При упоминании о России, Виктория начинала волноваться. Вскоре после своей свадьбы она принимала императора Николая в Виндзоре и нашла русского монарха весьма непривлекательным и грубым. Она сказала Альберту, что Россия – ужасная страна, и он согласился с ней. Как смеет император Николай пытаться расширить свои владения! Королева только что вернулась, навестив детей в детской, и сейчас изучала карту, как рьяный генерал. Она отыскивала свои владения и вела пальцем по их границам, объясняя Альберту, что просто невозможно, чтобы Россия могла захватить земли султана. – Если они попытаются это сделать, мы должны объявить им войну! Альберт был поражен. Его всегда удивляло, когда она решительно расставалась с ролью жены и матери и обретала почти мужской властный тон. Как она легко говорит о войне. Женщины не должны прибегать к подобным решениям и спокойно рассуждать об этом, а уж тем более не говорить с таким энтузиазмом. Конечно, он сам помогал реорганизовать армию, но тогда он боялся агрессии со стороны Франции. Он склонился к карте и принялся изучать ее вместе с Викторией. Принц был поражен размерами России, которая распростерлась, точно огромный спрут. Привыкший к крошечному герцогству Кобург и красивым маленьким замкам, и близким границам, Альберт ужаснулся громадным просторам России. Это была страна невежественная, многонациональная, и ее держала в тисках самая жесткая тирания в цивилизованном мире. Как бы горячо Стокмар ни пропагандировал независимую монархическую власть и ни восхищался ею, ни он сам, ни его ученик Альберт, не могли примириться с безмерным абсолютизмом императора Николая. А теперь он вознамерился и дальше распространить •свою власть: захватить Турцию, проникнуть в Европу через Польшу, где был безжалостно подавлен мятеж и даже приближался к самой Германии… – Если дело дойдет до войны, мой дорогой, – сказала Виктория, – на нашей стороне будет Франция. Франция уже ввязалась в драку за некоторые христианские святыни в Иерусалиме, на которые претендовали православная и римско-католическая религии. Но тут Луи Наполеон отстаивал свой собственный интерес: из всех европейских монархов, только Николай не признал его титул императора. – Ужасно даже думать об этом, – сказал Альберт. – Но если дело дойдет до войны, мы вступим в нее не одни. – Конечно. – Виктория быстро повернулась к нему. – Любовь моя, мне кажется, что ты волнуешься сильнее меня. Обещай мне не делать этого. Я так переживаю, когда ты плохо спишь и выглядишь усталым. Он действительно плохо спал, а часто и вовсе лежал без сна до утра. Виктория же спала прекрасно и просыпалась полная сил. Лежа рядом с ней, он мысленно возвращался в Кобург, вспоминал детство, учебу в университете в Бонне, их с Эрнестом юность. Ему было нужно подумать о многом, и день казался таким коротким и до отказа заполненным делами. Следовало успеть написать письма и дать всевозможные указания. Нужно было обо всем позаботиться и ни о чем не забыть. Проследить за учебой сына. Ах, если бы только он был более усердным. Ему так хотелось найти что-либо приятное в мальчике или увидеть, что он сможет чего-либо добиться в будущем. У Альберта было столько обязанностей и забот, что совсем не оставалось времени для размышлений. Он не мог побыть один, хотя очень любил одиночество. Всю свою жизнь предпочитал уединенные прогулки и игру на фортепьяно или органе для собственного удовольствия. Но Виктория ни на минуту не оставляла его в покое. Она шла с ним на прогулку. Когда он играл, она часто стояла в дверях и слушала его. Он знал, что жена не понимает, что ему хочется побыть одному. Она не знала, что больше всего он любил отдыхать в Шотландии потому, что ходил выслеживать оленей вместе со своим слугой, а она не могла идти с ними. Альберт понимал, что это было маленьким предательством по отношению к Виктории, которой не нравилось, когда он проводил время без нее. Только ночью, когда Виктория спала и когда никто не мог подойти к его двери и помешать ему или принести записку от Стокмара или маленькую, кое-как нацарапанную записку от Виктории с выражением горячей любви, только тогда он оставался наедине со своими мыслями и представлял себе, что свободен. Он и в самом деле плохо спал, но никогда не скажет ей почему. Он много о чем никогда не расскажет ей, потому что знает: она все равно его не поймет. – Любовь моя, я так волнуюсь, когда вижу тебя усталым, – повторила Виктория. – Не знаю почему, но я никогда не чувствую усталости. Он ей улыбнулся и начал сворачивать карту. – Я не обладаю такой жизненной силой. – Эмили, любовь моя, пойди и поцелуй своего старого муженька! У меня был тяжелый день. Леди Пальмерстон засмеялась, и, наклонившись к мужу, ласково поцеловала его в лоб. Они были любовниками в течение двадцати лет и уже целых десять лет мужем и женой. Но сейчас их еще сильнее связывали узы симпатии и понимания. – Генри, ты всегда становишься сентиментальным, когда задумываешь какую-нибудь каверзу. Расскажи-ка мне все. Пальмерстон улыбнулся Эмили. «Как она красива, – подумал он, глядя, как жена садится напротив него. – Красива и умна. Именно такая спутница нужна амбициозному человеку». Эмили была высокой элегантной женщиной. Модные в то время обтягивающие талию платья с широкими кринолинами удивительно шли ей. Он был рад видеть, что ее волосы почти не поседели. Новомодная прическа, когда волосы, гладко зачесанные назад со лба, заканчивались кудряшками, прекрасно подчеркивали ее красивые черты. – Почему ты решила, что я что-то задумал? – Потому что я хорошо тебя знаю, милый, – ответила ему Эмили. – Так и должно быть после стольких лет, проведенных вместе. Я тоже обо всем узнаю по твоему взгляду и понимаю, что мне никуда не деться. Я действительно кое-что решил, дорогая. Мне кажется, что Министерство внутренних дел слишком тоскливое место для меня, и я собираюсь подать в отставку. – В отставку? Бог мой, Генри, ты это серьезно? – Никогда в своей жизни не был более серьезен, – радостно ответил он. – Мне тоскливо, да и тебе тоже. Скоро начнется война. И я собираюсь в течение примерно двух лет занимать куда более интересный пост. Эмили, я вижу, что народу требуется война. Мы вооружены до зубов. У нас есть флот, и его следует использовать. Народ жаждет драки. Через месяц мы ввяжемся в войну, хочет этого Эбердин или нет. И я не считаю его подходящим человеком, который может вести вперед страну в подобной ситуации. Эмили Пальмерстон откинулась на спинку кресла и с милой улыбочкой спросила: – И кто же, по твоему мнению, этот подходящий человек? – Конечно я. Кто же еще? – Генри, я знаю, что – глупа, но как ты собираешься стать премьер-министром, если подаешь в отставку? – Сделав себя предметом спора и скандала, любовь моя. Эбердин стоит за мир, а я – за войну. Об этом знает вся страна: уж я постарался как можно чаще повторять это. Веришь ты мне или нет, но на сей раз мы с королевским двором – заодно. Ее величество просто трясется от военной лихорадки. В ее присутствии лучше не упоминать Россию. Кроме того, скоро и очень кстати произойдет раскол в правительстве, и Эбердин лишится лидерства в партии. – Если ты поставишь на провал его миролюбивой политики, ты проиграешь, – заметила жена. Она всю жизнь провела среди политиков и преуспела в искусстве интриганства не хуже любого профессионального политика. – Эбердин не такой глупец, – продолжала Эмили. – Если королева и вся страна жаждут войны, то и он станет проводить подобную политику. – Не сомневаюсь, что так и будет, – согласился с ней Пальмерстон. Ах, милая Эмили, она, конечно, весьма умна, но ему доставляло удовольствие доказывать ей, что он гораздо прозорливее ее. – Но дражайший Джонни Рассел, сам не желая того, поможет мне. Он намеревается предложить на обсуждение еще один билль о реформе, а я собираюсь выступить против него. Любовь моя, я подам в отставку, и окажусь в министерстве. Но на сей раз не в Министерстве внутренних дел. Вот так-то, дорогая! – Что ж, посмотрим, – лениво заметила Эмили. – Бог свидетель, я привыкла к переменам. Ты просто плутишка, Генри. Мне за тебя стыдно! Пальмерстон ухмыльнулся, и вскоре Эмили тоже заулыбалась. – Если бы я не был плутом, ты бы не вышла за меня замуж. И ты просто без ума от всяких перемен. И тебе бы хотелось стать женой премьер-министра, не так ли? – Да, я была бы этому рада, и я весьма разочаруюсь, если тебе не удастся достичь этого. – Разве я когда-нибудь не добивался своей цели? – нежно спросил он ее. – Если я что-либо обещал тебе, ты всегда получала это. |
||
|