"Уст твоих бурный ветер" - читать интересную книгу автора (Лотош Евгений)

Часть вторая. Далекие зарницы

– Ты слишком полагаешься на свою силу, - Камтон вытер пот со лба, отошел в сторону и присел на траву. Его лицо посерело. Он все еще не до конца отошел от удара копытом и последовавшей за ним операции, но упрямо продолжал тренировки. Периодически его шрам воспалялся, и Элиза уводила его в госпиталь, где под присмотром дежурного врача промывала рану настоями и сульфаниламидом и заново перевязывала. Потом Мира на пару дней загоняла его в постель, но неугомонный управляющий там не задерживался.

– Ты слишком надеешься на то, что в нужный момент уронишь нападающего с помощью грубой силы. Ладно, со мной, инвалидом, ты справляешься, да и то потому, что я поддаюсь. Но в настоящей драке враг окажется крупнее, тяжелее и сильнее тебя. У тебя примерно такие же шансы свалить его, как у меня - взлететь в воздух, помахав руками.

– Вот и я ей про то же талдычу, - согласился подошедший Бараташ. - Однажды чуть себе руку не вывихнул, когда показывал, как делать надо. А ей - хоть бы хны!

Камтон окинул взглядом парней, старательно валяющих друг друга по земле, и застыл, удивленно приподнял бровь.

– Привет всем! - непринужденно сказал Тилос, подходя к ним кошачьим шагом. Его одежда висела клочьями и неприятно пахла, поперек лица едва заметно зеленела длинная царапина. - Как жисть молодая?

– Здравствуй, Тилос, - откликнулся Камтон. Парни прекратили отрабатывать одностороннюю нику и вразнобой поприветствовали новоприбывшего. - Ты что, прошел через полосу до темноты?

– Есть такое дело, - согласился Тилос, потрогав пальцем царапину. - Не беда, до завтра заживет. Одежду, правда, придется сжечь - яд с нее чуть ли не капает. Бараташ, я заберу у тебя Элизу, если не возражаешь. Камтон, ты мне тоже нужен. Через десять минут у тебя. Эла, за мной. - Он развернулся и пошел к подземному корпусу.

Элиза бросила на инструктора по рукопашному бою вопросительный взгляд. Тот кивнул, и девушка заторопилась вслед за Тилосом. Спустя пару минут они оказались в кабинете Миры.

– Тилос? - удивленно подняла бровь женщина. - Здравствуй. Вот уж не ждали. Ты прошел через полосу до темноты? Мог бы, кстати, и заранее предупредить.

– Да, я прошел через полосу до темноты, - сквозь зубы ответил Тилос. - И предупредить не мог. Вам что, всем сразу голову напекло? Почему вы смотрите на меня, как на призрака? Где Джабраил?

Мира ошеломленно посмотрела на него, но ничего не сказала. Она медленно встала, подошла к интеркому и нажала на кнопку.

– Джабраил, - слегка запинаясь, сказала она. - Подойди ко мне, срочно.

Она отпустила кнопку, медленно прошла к своему месту и опустилась на стул, не отрывая недоуменного взгляда от Тилоса. Тот, не глядя, протянул руку, ухватил стул и сел на него верхом.

– Извини, Мира, - устало сказал он, прикрыв глаза. - Устал как собака. Все паршиво. Сейчас объясню.

Распахнулась дверь, и недовольный Джабраил размашисто вошел в комнату. Его обычный засаленный халат развевался в воздухе.

– Что… -начал он и осекся. - Тилос? - В его голосе послышалось недоумение. - Ты…

– Да, я прошел через полосу до темноты, - терпеливо ответил тот. Раздраженные нотки внезапно пропали из его голоса. - У нас серьезные проблемы. Вот, - он извлек из-за пазухи небольшую деревянную статуэтку и бросил ее через всю комнату. Мира поймала вещицу в воздухе и внимательно посмотрела на нее. Элиза пригляделась повнимательнее. Статуэтка оказалась страшненьким идолом из тех, что иногда таскали с собой кочевники.

– Что это? - недоуменно спросила Мира, разглядывая статуэтку со всех сторон.

– Джабраил, как думаешь? - осведомился Тилос. Ученый поправил очки и уперся в божка чуть ли не носом, потом развел руками.

– Судя по всему, стилизованное изображение Турабара… - осторожно сказала Мира.

– Именно, - согласился Тилос. - Нажми ему на затылок.

Женщина двумя пальцами ухватилась за голову идола и осторожно вдавила указательный палец в курчавые деревянные волосы. Раздался тонкий музыкальный писк, и глаза божка вспыхнули красным.

– Статуэтка - коротковолновой приемопередатчик с произвольной настройкой, - сухо сказал Тилос. - Судя по излучению, весьма мощный. Внутри - сложная электроника и аккумулятор небольшой емкости, но с минимальным саморазрядом. Никакой магии, что характерно.

– Но ведь мы не делаем приемники с произвольной настройкой! - поразился Джабраил. - У каждого нашего радио фиксированная частота, которую невозможно…

– Я в курсе, - перебил его Тилос. - Повторяю еще раз - внутри сложная электроника, которую я могу контролировать лишь на уровне общих настроек.

Мира с Джабраилом переглянулись.

– Демиурги… - тихо сказала женщина.

– Именно! - Тилос врезал кулаком по спинке стула так, что она треснула. - Я не в состоянии воспроизвести столь сложные схемы в условиях местной физики! Проклятье, я не смогу даже вырастить достаточно чистые кристаллы! Но скажите мне, зачем Демиургам давать такие технологии дикарям?

– Тилос! - не выдержала Элиза, умирающая от любопытства. - Я не понимаю, что это такое? Что такое электроника?

– Я снял штукенцию с трупа наблюдателя, - Тилос, казалось, даже не услышал ее слов. - Он присматривал за полосой препятствий и убил себя, когда я попытался его захватить. К сожалению, не успел среагировать вовремя на капсулу с ядом. Отправил сопровождающих на третью базу, а сам прошел через полосу, не дожидаясь темноты. Я не знаю, кто и зачем следит за Чаттанугой, но очевидно, что база раскрыта. Я объявляю немедленную эвакуацию. Подготовьте лаборатории к уничтожению. Да, и запечатайте закладку. Пришел срок.

– Но мои эксперименты!

– Но закладка еще не готова!

Возгласы Джабраила и Миры слились в один. Тилос поднял руку.

– Приказ не обсуждается. После гибели наблюдателя те, кто следят за нами, поймут, что я их засек. Они могут в любой момент накрыть нас, как котят. Хватит с меня Лесной Долины. Я пошел к Камтону. Готовьте лаборатории. Да, и введите ее в курс дела, - он кивнул на Элизу. - Она пойдет со мной в пещеру.

Тилос резко встал и стремительно вышел. Мира обреченно взглянула на Джабраила.

– Я еще ни разу не видела его таким, - печально сказала она. - Видимо, дело и в самом деле плохо. - Она посмотрела на статуэтку, которую все еще держала в руках, и снова нажала на затылок. Глаза идола потухли.

– Мира, что случилось? - затеребила ее Элиза. - Что такое эвакуация?

– Тилос полагает, что база раскрыта, причем к событиям как-то причастны Демиурги, - пояснила та, глядя перед собой невидящими глазами. - Эвакуация означает, что мы уходим из Чаттануги. Навсегда! - Она осторожно поставила статуэтку на стол. - Все, приехали! Теперь придется искать место для новой базы, строить ее, создавать полосы препятствий… У нас нет времени! Не сейчас! - Ее голос сорвался на крик.

– Ну-ну, милая, успокойся! - отечески похлопал ее по плечу Джабраил. - Выбора у нас нет. Пойду скажу Ленаре, чтобы она собиралась… - Он прокашлялся и осторожно вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.

– Чтоб им о порог запнуться! - выругалась Мира. - Я даже свои записи рассортировать не успела! А через несколько месяцев навалом в коробках их проще выбросить и написать заново, чем собрать воедино! - Она вскочила со стула, выволокла из-под стеллажа большой кованый сундук и начала ожесточенно сгребать в него пергаменты и свитки с полок. Элиза в растерянности наблюдала за ней.

Вскоре умаявшаяся Мира со стуком захлопнула крышку сундука.

– Помоги, - сказала она девушке. Вдвоем они с трудом выволокли сундук наверх и оставили у лестницы.

– Теперь пошли! - приказала Мира и спустилась по лестнице обратно в подвал. Там она подошла к двери в дальнем конце коридора, набрала код и со злостью пнула тяжелую, обитую железом дверь. В эту лабораторию Элиза ни разу не заходила. Комната оказалась почти пуста. Несколько письменных столов, заваленных большими и тонкими белыми листами, странная установка в дальнем углу, да постамент посередине, на котором стоял широкий сундук, окованный вороненым железом, с ушками для переноски на шестах. Под ногами хрустнул мелкий белый песок.

Мира распахнула крышку сундука. Внутри оказались все те же листы пергамента, но странно прямые и блестящие, мелко исписанные неестественно четким и ровным почерком. Мира осторожно вынула верхний лист. Он казался твердым и негибким, словно стеклянный. Под ним обнаружился следующий лист, переложенный сеткой из тонкой медной проволоки.

– Бумага, запечатанная в стекло, - пояснила Мира. - Так она дольше сохраняется и не боится сырости и мышей. Держи! - Она осторожно передала лист Элизе. Та, внутренне напрягшись, приняла его. Против ожидания, лист оказался довольно легким, а его стеклянные края - скругленными, не режущими. На листе виднелись какие-то химические формулы. Девушка распознала символы первоэлементов - азота, кислорода, водорода, однако что именно описывали формулы, осталось непонятным. "Схема получения нитрата аммония", - гласила подпись.

– Перед тобой закладка, - пояснила Мира. - Недавний проект Тилоса. На всякий случай он записывает всякую всячину, а потом закатывает листы в стекло. На будущее, как он говорит. - Женщина отобрала лист у Элизы, сунула его обратно в сундук и закрыла его, нажав на блестящую пластину с выгравированными значками. - Видимо, в ближайшее время все хозяйство запрячем подальше.

– Зачем? - тупо осведомилась Элиза. Она все еще не могла прийти в себя от неожиданного известия. Девушка успела привыкнуть к Чаттануге, и ей совсем не улыбалось снова куда-то идти, фактически - бежать.

– Глупенькая, - вздохнула Элиза. - А если с нами что-то случится? Своим умом людям до такого тысячи лет доходить придется. А так вдруг да найдет кто-нибудь… Тилос зачем-то хочет, чтобы ты участвовала в упрятывании закладки. Видимо, очередная перестраховка. Он у нас немного параноик. Неудивительно, впрочем, с нашей-то жизнью. Знаешь, сбегай-ка наверх, позови кого-нибудь помочь. С таким гробом нам вдвоем не управиться.

У административного барака уже собралась небольшая толпа. Охранники из дежурной смены растерянно сжимали копья и короткие мечи, встревоженно поглядывая в сторону полосы препятствий. Несколько земледельцев стояли чуть в сторонке, тихо переговариваясь между собой. Один все еще держал в руках культиватор. Постепенно подтягивались и остальные. Элиза отправила четверых охранников к Мире, а сама отошла к Равену, переминавшемуся с ноги на ногу немного поодаль.

– Элка, что случилось? - полушепотом спросил он. - Сначала появляется Тилос в таком виде, словно его зуары драли. Потом вдруг Камтон обрывает тренировку на полуслове и гонит всех сюда, а тут уже толпа, и морды словно на похоронах… Что не так?

– Похоже, Тилос думает, что нас нашли, - пожала одним плечом Элиза. - Он приказал разрушать лаборатории. Ты не знаешь, что такое "эвакуация"?

– Это когда драпают со всех ног, - пояснил Равен, потрясенно глядя на нее. - Тилос так сказал, да?

Элиза кивнула. Равен тихо присвистнул.

– Нам объясняли, - тихо объяснил он, - что если скажут "эвакуация", то мы бросаем все как есть и сваливаем отсюда полным ходом. Ты в какой группе?

– Группе? - недоуменно посмотрела на него девушка. - Какой группе?

– Как в какой? Тебя что, не инструктировали?

– Нет. Просто Тилос пришел и сказал…

– Да нет, не сегодня, - нетерпеливо отмахнулся парень, - вообще. Когда ты здесь появилась.

– Про группы точно ничего не говорили, - мотнула головой Элиза. - А это что?

– Ну, кто с кем и куда… - пояснил Равен. - Я, например, в седьмой группе. Мы уходим в Кураллах. Впрочем, я там не задержусь, надоело. Пора по миру прошвырнуться. А тебя, выходит, ни к кому не приписали… Ладно. В случае чего - держись рядом со мной.

По заметно выросшей толпе прокатился гул. Тилос протолкался сквозь нее и вспрыгнул на крыльцо, подняв руки. Он успел сменить рваную одежду, и теперь на нем сидел пятнистый костюм разведчика с откинутым на спину капюшоном. Шум смолк.

– Итак, - напряженно произнес он, - вы все, наверное, уже услышали про эвакуацию. Около часа назад я заметил и ликвидировал наблюдателя, отслеживавшего подходы к полосе препятствий. У наблюдателя оказался радиопередатчик, так что его хозяева наверняка знают, что он обнаружен. Возможно, они не подозревали, на что наткнулись, но рисковать я не хочу. Поэтому к вечеру здесь не должно остаться ни одного человека. Проходы в полосе препятствий заблокированы, все действуют по основному плану. Но прежде, чем мы уйдем отсюда… - Он замолчал и оглядел собравшихся. Все жадно впитывали его слова. - Прежде, чем мы уйдем, я хочу, чтобы вы знали: Чаттануга являлась одной из самых важных баз. Вы все делали одно большое дело, и надеюсь, что потеря места, которое десятилетия служило вам домом, не выбьет вас из колеи. Вскоре мы начнем создавать новую базу взамен утраченной, и я надеюсь, что вы снова встретите здешних друзей… - Он снова замолчал и махнул рукой. - Не знаю, даже как толком сказать. Все не те слова на язык лезут. В общем, выше нос, ребята. Мало ли в жизни мелких неприятностей!

Тилос ободряюще улыбнулся с спрыгнул на землю. Вместо него на ступеньки неторопливо поднялся Камтон.

– Ну, мужики да бабы! - хрипло произнес он. - Вы все слышали. Час на сборы, брать только то, что входит в заплечный мешок. Если кто потащит с собой скотину - голову оторву. Группы с первой по четвертую уходят по первой тропе, с пятой по седьмую - по второй, остальные, вестимо, по третьей. Научная группа идет с Тилосом. Командирам отрядов напоминаю - не забудьте активировать за собой заграждения. И не забывайте об осторожности - тропы могут быть разведаны и охраняться врагом. Ну, удачи!

Толпа загудела, задвигалась. Элиза заметила нескольких женщин - на их лицах читалось уныние. За подол одной из них цеплялся малыш двух или трех лет от роду, его рожица кривилась от подступающих слез. Мать, присев на корточки, успокаивающе поглаживала его по голове.

Паники, однако, не было и в помине. Через пару минут возле барака не осталось никого, кроме Тилоса, сидящего на ступеньке и задумчиво жующего травинку. Девушка растерянно оглянулась. Она помнила, что Равен советовал ей держаться рядом, но тот исчез вместе с остальными. Она нерешительно сделала пару шагов в сторону дома, где, как ей помнилось, жил парень.

– Погоди, Эла, - негромко сказал Тилос, не поднимая на нее взгляда. - Тебе, как я понимаю, собирать особенно нечего. Разговор есть.

– Да? - Элиза подошла поближе и присела на корточки. - А что?

– Элиза, - от того, что Тилос назвал ее полным именем, у девушки пробежал холодок по спине. Он уже давно звал ее Элой, а Мира в минуты хорошего настроения - так вообще Элкой, и она успела позабыть, как звучит ее настоящее имя.

– Элиза, - повторил Тилос. - Время пришло. - Он замолчал. Пауза затянулась, и Элиза решила, что тот передумал. Однако Тилос снова заговорил: - Да, время пришло. Слишком, слишком рано, ты не готова к самостоятельным действиям и узнала куда меньше, чем нужно. Но, похоже, время пришло. - Он опять помолчал. - Я не хочу играть тобой, как марионеткой, хотя и мог бы. Мне нужно, чтобы ты шла вперед с открытыми глазами. Я спас тебе жизнь, там, в Граше. Здесь, в Чаттануге, тебя поили, кормили и учили. Но… Но я хочу, чтобы ты знала: ты ничем мне не обязана. Если ты пойдешь со мной, если согласишься делать то, что должно, ты, вероятно, погибнешь, пусть не сразу, но в ближайшем будущем. У тебя не слишком много шансов выжить. Если бы ты смогла спокойно пожить еще года хотя бы два-три, твои шансы оказались бы куда выше. Но времени нет. В игру открыто вмешались Демиурги, и, боюсь, теперь счет пошел даже не на месяцы - на недели. - Он опять замолчал.

Элиза подождала, но он, казалось, не собирался продолжать.

– Тилос, - осторожно спросила девушка, - а что ты от меня хочешь?

– Узнаешь в свое время, - слабо усмехнулся тот. - Беда в том, что я и сам толком не знаю. Ты оставалась запасным вариантом на самый крайний случай, картой, которую, я надеялся, мне не придется разыгрывать. И я до сих пор не уверен, стоит ли мне ее разыгрывать. Возможно, я ошибаюсь, и ничего не выйдет. Элиза, я знаю - ты храбрая и честная девочка, несмотря на годы в обществе воров и уличных попрошаек. И у тебя все еще есть Дар. Я хочу, чтобы ты использовала его - прямо сейчас. Закрой глаза и реши - стоит ли тебе впутываться в новую историю. Если скажешь "нет", я отпущу тебя. Получишь деньги, тебе помогут устроиться, и ты сможешь забыть Чаттанугу, - он обвел вокруг рукой, - как сон. Пожалуйста, закрой глаза и вслушайся в себя. Помни - мне не нужна твоя смерть. Более того - твоя скорая смерть не только ничем не поможет, но и навредит, навредит страшно. Давай, решай. - Он вскинул взгляд и в упор уставился на нее.

Элиза, заколебавшись, поглядела на него. Ей не понравилось, что ее называют девочкой, но, вспомнив, сколько лет Тилосу, решила, что для него и Мира может казаться несмышленым ребенком. Девушка вслушалась в себя. Тилос ей нравился, но идти на смерть, да еще неизвестно зачем… Она поежилась. Умирать не хотелось, но и бросать Тилоса в беде - тоже. Согласиться? Она как следует обдумала мысль. Знакомого вибрирующего чувства где-то в желудке не возникало. Возможно, не все так страшно…

– Тилос! - голос Миры звучал встревоженно. - Мы все сделали.

Она с Ленарой осторожно усадили на ступени Джабраила, которого поддерживали под руки. Старик выглядел бледным и усталым. Он прижимал к груди большой бугристый мешок, из которого торчала пара пергаментов.

– Ему стало плохо, - извиняющимся тоном сказала Мира. - Пришлось задержаться…

Парни, которых Элиза послала на помощь, отдуваясь, поставили на землю ящики - с мириными пергаментами и закладку. Из петель для переноски торчали короткие копья. Но Тилос не обратил на них никакого внимания. Он, не отрываясь, смотрел на Элизу.

– Знаешь, - запинаясь, сказала девушка, - я… я согласна. Пока я ничего…

Тилос словно обмяк.

– Ну и хорошо, - устало сказал он. - Завтра с утра в пекло я тебя точно не пошлю. А перерешить всегда успеем. Мира, защиту активировала?

– Ой, нет! - вскинулась та. - Сейчас сбегаю…

– Сиди, - остановил ее Тилос. - Я сам. Ничего не забыли?

Его глаза на мгновение остекленели. Затем он кивнул.

– Все. Мира, нам предстоит тяжелый переход. Дай Джабраилу состав номер восемь, если тебе не трудно… Элиза, за мной. Мы скоро вернемся.

Последние слова предназначались Ленаре, которая дернулась в его сторону. Он встал и вошел в барак. Элиза вскочила на ноги и юркнула за ним, мимоходом бросив на Джабраила встревоженный взгляд. Старик выглядел неважно, но отнюдь не помирал. В присутствии Миры беспокоиться не о чем.

В бараке Тилос резко пихнул, почти вышиб дверь в собственный кабинет. У дальней стены он остановился и нахмурился, вперившись в нее напряженным взглядом. Секунду ничего не происходило. Потом что-то еле слышно прожужжало, и стена треснула.

Вздрогнув, Элиза отступила на шаг назад. Трещины пробежали по штукатурке вверх, вбок, вниз… Мгновение спустя правильный прямоугольник засохшей глины выдвинулся из стены и с шелестом осыпался на пол.

Тилос дернул на себя обнажившийся деревянный щит. За ним оказалась небольшая стальная дверца с пластиной цифрового набора и одинокой круглой ручкой.

– Иди сюда! - скомандовал он. Элиза, напряженная, как струна, сделала несколько шагов вперед.

– Смотри: здесь стандартный замок вроде тех, что стоят на лабораториях. Все брошенные лаборатории, в том числе здесь, в Чаттануге, закрываются одним и тем же двадцатизначным кодом. В течение года после консервации открыть замок могу только я, любая попытка ввести код или открыть любую дверь другим способом приведет к самоуничтожению. Через год механизм засыпает, и у тебя есть пять попыток для ввода правильного кода. Пятая ошибка снова взводит взрыватель на полгода. Запомнила? Повтори своими словами.

– Оставленная лаборатория запечатывается одним и тем же кодом… - растерянно пробормотала Элиза. - Двадцать цифр… В течение года дверь заминирована, потом можно пять раз пробовать ввести код. Тилос, а зачем мне…

– Не задавай лишних вопросов, - оборвал ее Тилос. - Возможно, тебе придется вернуться. Там книги, чертежи, оборудование и прочее, что может пригодиться. Теперь - код. - Он всем корпусом развернулся к девушке и присел на корточки. - Сядь, - он повелительно ткнул пальцем в стул рядом.

Элиза осторожно присела. Происходящее нравилось ей все меньше и меньше. Тилос обхватил ее голову подушечками пальцев.

– Смотри мне в глаза, - негромко приказал он. Девушка послушалась и вздрогнула. Где-то в глубине его зрачков неторопливо разгоралось синее пламя. - Хорошо. Теперь смотри сквозь меня и не шевелись…

Странный зуд охватил голову девушки. Касающиеся ее кожи кончики пальцев, казалось, раскалились докрасна. Элиза попыталась дернуться, но тьма сгустилась у нее перед глазами.

Спустя секунду или тысячу лет тьма рассеялась. Она сидела, откинувшись на спинку стула. Тилос стоял над ней, скрестив руки на груди и рассеянно переминаясь с пятки на носок.

– Как ты? - мягко спросил он. - Ну-ка…

Он склонился над Элизой и снова заглянул ей в глаза. Та отшатнулась.

– Спокойно… - пробормотал тот. - Уже все. Посмотри влево… Так, теперь вправо… Вверх… Хорошо. Код!

– Пять семь четыре восемь один… - Элиза с ужасом поняла, что ее губы называют цифры безо всякого ее участия. Она стиснула зубы и зажала рот руками.

– Расслабься, - Тилос мягко взял ее за руки и отвел их в сторону. - Я должен проверить правильность ментоблока. Давай еще раз. Готова? Код!

На сей раз девушка позволила своим губам произнести все цифры до конца. Ее била дрожь. Что Тилос сделал с ней? Зачем?

– Хорошо, - кивнул тот. - Останови сердце!

Прежде, чем смысл слов дошел до нее, сердце громко, страшно громко бухнуло и замерло. Перед глазами моментально поплыли огненные круги. Она попыталась вздохнуть, и…

– Стоп! - властный голос Тилоса прорвался сквозь накатившееся забытье. - Отмена приказа. Запусти сердце!

Томительно мгновение в груди стояла отвратительная тишина. Потом сердце стукнуло раз, другой, и вдруг забилось в своем обычном ритме. Элиза сползла на пол, держась за грудь и хватая ртом воздух. Тилос заботливо поднял ее и усадил обратно.

– Все позади, - тем же мягким тоном произнес он. - Прости, что не предупредил. Теперь ты можешь остановить свое сердце по собственному желанию. Извини, но таков стандартный ментоблок для нулевого допуска. С данного момента ты получаешь право знать все, что тебе потребуется. Координаты остальных баз ты теперь тоже знаешь, но всплывут они не сразу. Если ты попадешь в плен, тебе придется убить себя на месте. Существуют способы добыть информацию из человека, даже не задавая ему вопросов…

Слова Тилоса доносились до девушки словно из другого мира. Она все еще ощущала пустоту в груди, мертвое сердце, казалось, камнем давило на желудок. Она умерла. Умерла и воскресла. Воскресла… Ужас стремительно прорывался из глубины ее тела, рвался в закаменевшие мышцы. Элиза с трудом подавила панический позыв бежать со всех ног, бежать неизвестно куда, забиться в темное потайное логово и навсегда спрятаться там от окружающего страха. Она до боли в костяшках вцепилась в сиденье стула.

– Тилос! - она чувствовала, что должна говорить, говорить, должна как-то связать себя с окружающим миром, чтобы тьма безумия не поглотила ее навеки. - Тилос! Я не хочу в плен! Я хочу домой! Домой!… Мама!… Помоги мне, мама! Я не могу надеть платье, оно… Тилос, я умираю…

Беззвучный удар сотряс ее тело. Внезапно сгущающаяся тьма исчезла, и девушка осознала, что все еще сидит на стуле, мертво вцепившись в него затекшими руками. Тилос склонился над ней, озабоченно вглядываясь в лицо, указательные пальцы прижаты к ложбинкам под ушами девушки. За окном свистнула какая-то птаха.

Элиза глубоко вздохнула и с трудом разжала пальцы. Тилос удовлетворенно кивнул, взъерошил ей волосы и отступил на пару шагов.

– Оклемалась? - сочувственно спросил он. - Извини. Утешайся тем, что бывает и хуже. Чем сильнее психика, тем жестче ответная реакция на внедрение ментоблоков. По идее, тебе бы сейчас вздремнуть пару часиков, но времени нет. Введи третий код! - Он мотнул головой в сторону стальной двери.

Элиза с недоумением глянула на него. Что? Она же не знает код. Или знает? Что-то в глубине силилось пробиться наверх, что-то очень важное, что она должна знать, вспомнить… Она мысленно пожала плечами, встала и подошла к дверце.

Противу ожидания, ее пальцы сами выбили на пластине нужную комбинацию. Мигнул и загорелся крохотный зеленый огонек. Она сомкнула пальцы на ручке и повернула ее, вытягивая дверь на себя, однако та даже не пошевелилась.

– Прекрасно! - похвалил Тилос. - Он подошел к окну и захлопнул изнутри тяжелые металлические ставни, заложив их толстым, в три пальца, засовом. - Пошли. Объемные сенсоры включатся через пять минут, но рисковать не стоит.

– Что включится? - машинально поинтересовалась Элиза, с недоумением разглядывая открытый замок. - Какие сенсоры?

– Сенсор - датчик, - нетерпеливо пояснил Тилос. - Ты только что заминировала комнату. Не вздумай соваться в нее в течение года - рванет так, что в Граше услышат. Через год защита отключится, тогда можно. Пошли.

Он ухватил ее за плечо и вытащил в коридор, закрыв дверь обычным железным ключом. Смяв ключ в пальцах, он бросил его в дальний конец коридора и стремительно вышел на крыльцо. Элиза, чуть покачиваясь, последовала за ним. Датчик? Определенно, свою привычку говорить непонятными словами Джабраил позаимствовал у хозяина.

Тени заметно укоротились - солнце стремилось к зениту. У крыльца, кроме Миры с Джабраилом, стояли шестеро мужчин в полном вооружении.

– Где Тоск и Переш? - резко спросил Тилос. - Время!

– Сейчас появятся! - прогудел старший. - Решили в сортир перед дальней дорогой сбегать.

– В сортир… - пробормотал Тилос. - Ладно, ждем еще пять минут. Всем расслабиться, дорога и в самом деле ожидается тяжелой. - Он отошел в сторону и неподвижно застыл, глядя на словно вымерший поселок.

Элиза ощутила, как дрожат ее коленки, и опустилась на ступеньку рядом с Мирой. Та чуть встревоженно оглянулась на нее.

– Как ты? - спросила женщина, щупая ее лоб. - Плохо выглядишь. Чем вы там почти час занимались?

– Тилос меня длинному коду научил… кажется. - Элиза несколько раз глубоко вдохнула. Температура явно повышалась, солнце неторопливо приближалось к зениту.

– Коду? - Мира даже изменилась в лице. - Основному коду? Из двадцати цифр? С ума сошел… Перед дорогой! А… - она заколебалась, переводя взгляд с Элизы на Тилоса. Тилос, словно почувствовав, повернулся к ней и коротко кивнул.

– Бедная ты моя! - выдохнула Мира, прижимая Элизу к себе и бросая негодующий взгляд на Тилоса. - Как же тебе досталось! И прямо перед походом… Я после сердечного ментоблока два дня отходила, в постели пластом лежала! Погоди-ка, я сейчас… - Она схватила свой заплечный мешок и начала лихорадочно в нем рыться. - Вот, съешь-ка…

Элиза бездумно разжевала горькую желтую таблетку, почти не почувствовав вкуса. Впрочем, почти сразу тело перестала бить мелкая дрожь, а противная слабость в животе куда-то исчезла. Почти тут же из-за дома вышли два молодых парня в кольчугах и с короткими мечам.

– Явились… - пробормотал Тилос. - Ну что, ребята-зверята, двинулись. Мы последние остались. Первая группа уже, наверное, разблокирует свою тропу. Эту хрень, - он кивнул на сундуки, - потащим по очереди. Я подключусь на тропе, когда пройдем опасные места. Ну, никто ничего не забыл?

– Я забыла! - вскинулась Элиза. - Я же не собралась…

– Забудь, - махнул рукой Тилос. - Не до того. Ну что, ребята, двинулись? Прощай, Чаттануга!

Старый день переходит в новый незаметно для меня. Все они одинаковы, ни один не выделяется из общей череды. Сердобольные Вишка с Кочергой зачем-то тащат меня с собой. Видно, полагают, что без них я пропаду. Может, и так. Наверно, стоило бы вернуться назад, в место, откуда вышел обоз. Там должны знать, кто я или хотя бы откуда я. Но что-то внутри подсказывает - бессмысленно. Слово "дом" не вызывает внутри никакого отклика - в отличие от других. "Война", "смерть", "бой" - эти звуки затрагивают в глубине моего "я" какие-то струны, а "дом", "имя", "жизнь" - нет. Ничто не тянет меня назад, а потому я равнодушно шагаю позади смешной парочки, без умолку болтающей даже на ходу. Откуда только силы берутся?

– Беспамятный! - окликает меня Кочерга. Так они кличут меня уже не первый день. Ну что же, имя как имя, не хуже других. - Слышь, Беспамятный! А может, что помнишь? Ну не бывает так, что хрясть - и всю память отшибло! Помню, один земеля у меня тоже по башке получил, два дня дома отлеживался - и ничего. Драку забыл, кто хрястнул - тоже забыл, а все остальное помнит. Даже кабак, где вино хлестал, и то помнит. Может, хоть что-то в голове крутится?

Я молча пожимаю плечами. В голове - серая пустота. Я уже много раз объяснял это попутчикам, но вопрос всплывает снова и снова.

Я - не обуза. На удивление метко я попадаю камнем в пуганую белку или зайца. Плохо то, что зайцев почти нет, а белки встречаются далеко от дороги. Но благодаря мне голодными не сидим, хотя и сытости тоже не ощущаем. Я чувствую, что с луком дело пошло бы куда лучше, но лука нет, только скверный тупой нож, который невозможно даже метнуть. Вишка точит его о кремень каждый вечер, но толку немного. С его помощью Кочерга вырывает из каменистой земли съедобные коренья, на которые у него удивительный нюх, и нож моментально тупится снова. Кореньев тоже немного: зима - не лучшая пора для собирательства.

Мы идем по тракту от деревни к деревне. Все поселения похожи, как похожи все дни. Полуразвалившиеся плетни. Крытые гнилой соломой крыши топящихся по-черному изб. В дворах чумазые голые ребятишки, ползающие прямо по стылой грязи. Мужчин немного, с пустыми осунувшимися лицами они сидят во дворах, делая вид, что занимаются домашней работой. В спутанных пегих волосах - видно даже с дороги - копошатся вши. Женщины, худые, изможденные, стирают или присматривают за детишками, некоторые возятся на пустых унылых огородах - то ли выискивают пропущенные клубни, то ли готовят грядки к весне. Домашней скотины не видно, лишь изредка из сарая доносится жалобное мычание, да у ворот кое-где равнодушно валяются собаки, не обращая внимания на чужаков.

Милостыню нам не подают. Кто-то виновато разводит руками, кто-то просто скользит мертвым взглядом, не замечая.

– Вишь-ка, как их тут морят, - бормочет на ходу Вишка. - Который год, вишь ты, неурожай, вот и маются, бедолаги. А куды ж денешься? Налоги, вишь-ка, плати, хоть с урожая, хоть с голода, а не заплатишь - последнее, вишь-ка, заберут. Ох, плохо мужику жить, ох, плохо…

Кочерга только сокрушенно качает головой. Я уже знаю его историю. Сам из свободных общинных смердов, четыре года назад он пошел в закупы к местному боярину. Отдавать долг он понадеялся из следующего урожая, но урожая не получилось. Через два года боярин взял его в холопство со всей семьей - женой и двумя детишками. Впрочем, домочадцы сгинули тем же летом - по Куару прошел мор, люди маялись животами и умирали в корчах. Настоятель куарского Храма, брат Комексий, объявил болезнь воздаянием за грехи людские, за поклонение духам и ложным богам. Многие обратились в истинную веру и выпрашивали в монастырях и храмах прощение жестокого Отца-Солнца, но молитвы не помогали: верные умирали наравне с язычниками.

Оставшись один, Кочерга - тогда его звали Камониром - не опустился и не запил, как многие. Он тосковал по жене, но знал, что вернуть ее нельзя. Чтобы не спиться, запретил себе прикасаться к вину даже по большим храмовым праздникам. За то боярин его приметил и сделал доверенным человеком. Боярин не был жадным скрягой, как многие, но и богатством не отличался, а потому считал каждую медную монетку. Времена стояли тяжелые для всех, и Кочерга, который свято блюл хозяйское добро, быстро продвинулся в ключники и начал заправлять всем небогатым хозяйством.

Однажды он сопровождал хозяйскую дочь в ближайший городок для закупки припасов. Ездить приходилось недалеко - пара часов в телеге, а потому охраной от лесных воров не озабочивались. Девицу сопровождал один Кочерга. Примерно на полпути на телегу наткнулась малая дружина боярина-соседа, промышлявшая в сих местах налогами с проезжающих. Кочерга не рассказал, что произошло в тот день, но мне, в общем, все понятно и так: дружинники пустили девку по кругу, от чего она и умерла тем же вечером, так и не придя в себя. Самому Кочерге удалось бежать. Однако слово холопа против слова свободного воя не значило ровным счетом ничего, так что в обиде признали повинными неведомых разбойников. Ближайшую к тому месту деревушку обложили повальной вирой, а Кочергу за напраслину городской суд приговорил выдать головой боярину-соседу. Мужик не стал дожидаться, пока ему заклепают ошейник, и бежал прямо со двора, где вершил суд местный воевода, ненароком уронив в грязь двоих охранявших его отроков. Ночью он воспользовался нерадивостью дозоров и спрыгнул с городской стены в заполненный водой ров. С тех пор он, неприкаянный, скитается по свету.

Когда на лесной дороге слышится дальний перестук копыт, мы укрываемся в чащобе и пережидаем, пока обоз - или всадники - не минуют нас. Иногда сталкиваемся с такими же, как мы, бродягами. Мы осторожно огибаем их, делая большой полукруг. Они поступают так же. В нынешние времена иной убьет и за медный полугрош, и рисковать никому не хочется.

Вчера мы перешли границу княжеств. Типек никак не отличается от Камуша - те же леса, те же заморенные деревушки, окруженные голыми тоскливыми полями. О границе свидетельствует лишь одинокая таможенная застава на большаке. Мы обходим ее лесом. Бывалый Вишка, показывая на север, уверяет, что там, в неделе хода, - большая река. Кто-то называет ее Перекатной, кто-то - Ручейницей. Далеко на восходе она впадает в огромный океан. Южнее окружающих устья болот на побережье удобной бухты когда-то стоял большой торговый город - Талазена. Но уже много лет, как его смыли огромные волны, часто приходящие из океана. Где-то там, в болотах, живут племена троллей и, говорят, даже орков, успевших вовремя уйти из Талазены и сменивших ремесленничество на жизнь предков - охоту и собирательство. И те, и другие настроены враждебно и не пускают к себе людей. Однажды Храм даже пытался воевать нелюдей-язычников, но знающие трясины как свои пять пальцев орки и тролли в два дня разгромили немногочисленные храмовые дружины. Больше к ним не совались.

Что за рекой - Вишка не знает. Когда-то он слышал сказки про диких кочевников на мохноногих лошадях, пожирающих друг друга живыми. Еще где-то там стоял во времена Империи свободный торговый город, но кто там жил и как он назывался, Вишка не знает. Говорят, на него упал с неба огонь и сжег дотла.

Кочерга рассказывает, что в Караграше, что за степями на границе Камуша, обитают другие дикие племена, в том числе свирепые харазги. Харазги ездят на чудовищных зверях в пять саженей вышиной и с длинными носами, а воевать ходят с большими, в стену высотой, домами. С крыш тех домов они и прыгают в осажденный город, а таскают дома те же длинноносые звери. Харазги вырывают и едят у пленников сердца. Я чувствую, что это такие же сказки, как и живоеды-кочевники, но спорить с Вишкой не хочется.

Деревеньки, между тем, становятся немного богаче. Вернее, не столько богаче, сколько чуть менее голодными. Изредка нам даже подают куски черствого ржаного хлеба, а то и куриное яйцо. В одном из трактиров я долго колю дрова. Поленья, даже самые вязкие и крученые, раскалываются от одного удара, разлетаясь по всему двору. Я чувствую, что работа непривычна для меня, однако топор, пусть и колун, в руке я держу определенно не в первый раз. Топорище явно не той формы, к которой привыкла рука, но все равно уверенно лежит в ладони. За работу трактирщик кормит нас обедом. После полусырого беличьего мяса и плохо испеченных корений лепешки с кашей - с конопляным маслом! - и кусочками солонины кажутся объедением. Возможно, будь я один, мне предложили бы остаться в работниках, но троих слишком много. Хозяин колеблется, он не уверен, брошу ли я своих, но в конце концов не спрашивает. И правильно - я все равно не остался бы. Не то, чтобы я так привязался к случайным спутникам, но мне здесь не место. Я это знаю.

Зур Харибан спрыгнул с коня, не глядя бросил повод подбежавшему слуге и подошел к расшитому золотом и серебром шатру. С каменным лицом он дождался окончания обыска. Только беззаконные тарсаки могут позволить бабам лапать воина, явившегося для важный переговоров. И предводителем у них тоже баба. За те три года, что он вел за собой гуланов, вождь так и не смог привыкнуть к такому непотребству. И как только их терпит великий Турабар?

Симана словно прочитала его мысли. С едва заметной ухмылочкой она еще раз провела руками по бокам вождя, слегка прижалась грудью. Тот с трудом удержался, чтобы не отвесить ей оплеуху, и неподвижно уставился прямо перед собой. Когда-нибудь гуланы разобьют глупое табу и соберут под своими стягами дружественные племена, чтобы раз и навсегда избавить степи от бабской напасти, но сейчас не время проявлять характер. Настроение Тароны меняется, словно… словно у женщины, и нарываться прямо сейчас не следует. Пусть тарсачки считают его недоумком. Когда-нибудь потом они поплатятся…

На лице симаны отразилось разочарование. Она отступила на полшага и коротко кивнула. Две другие охранницы молча убрали копья, позволяя гостю войти. Зур Харибан с силой отдернул полог и прошел в шатер. Все так же мысленно он ухмыльнулся. В последнее время он носил под кольчугой традиционную гуланскую рубаху с длинными широкими рукавами. Не то, чтобы он так уж уважал обычаи предков, но рукава уж очень удобно скрывали ножны на предплечье. Что бы ни думали надменные дуры, он вооружен. Он не собирался нападать на Тарону, но без доброго клинка под рукой ему всегда становилось не по себе.

Королева, с уютом расположившаяся на мягких коврах, одетая по-домашнему - в короткую набедренную повязку и полупрозрачную накидку - милостиво кивнула ему. Ее миндалевидные глаза щурились, на матово-темной коже играли отблески светильников.

– Приветствую могучего предводителя гуланов! - сказала она глубоким бархатным голосом. - Был ли добрым твой путь, о Зур Харибан?

И опять, уже не в первый раз, вождю почуялась скрытая насмешка в приветствии. В присутствии Тароны он никогда не мог избавиться от чувства, что она исподтишка посмеивается над ним. Тварь…

– Спасибо, путь оказался на редкость добрым, - ответил он, учтиво склоняя голову. - Милостивы ли боги к тарсакам в последние дни?

– Спасибо и тебе, боги щедры, как всегда. Садись, воин, твой путь был долог, и ты устал. - Тарона дождалась, пока гость присел на пятки и слегка шевельнула пальцами. Тут же засуетились рабы, в большой серебряный кубок с тихим плеском полилось белое караграшское вино. Вождь взял его в руки, сладострастно вдохнул терпкий аромат и с сожалением отставил в сторону. Потом. Сейчас ему нужна ясная голова.

– Я готова выслушать тебя, о нежданный, но все равно дорогой гость, - томное выражение внезапно сошло с лица королевы. Она уставилась на гулана немигающим взглядом черной пантеры. - Чем вызван твой визит к нам в эту пору? Ведь в последний раз мы договорились, что встретимся весной для окончательного…

– Нет времени! - не выдержал Зур. Оскорбленная тарсачка чуть слышно прошипела что-то сквозь зубы, ее глаза превратились в щелки. - Извини, королева, но мне не до приятных слов. Пусть они выйдут! - Он кивнул на скорчившихся у стенок шатра слуг.

Тарона испытующе посмотрела на него, потом махнула рукой. Слуги один за другим выскользнули наружу. Симана, вальяжно развалившаяся поодаль от королевы, даже не пошевелилась. Ее поза не обманывала вождя - он знал, что девка оторвет ему голову быстрее, чем он успеет выхватить кинжал. Он посмотрел на охранницу тяжелым взглядом, потом перевел его на Тарону.

– Зула останется, - безмятежно пожала плечами ему королева. - Мы, тарсаки, считаем, что кому-то все равно надо доверять. Ей я доверяю. Если есть что сказать - говори при ней.

Симана ласково улыбнулась вождю. Она неторопливо извлекла из ножен короткий метательный клинок, поставила острием на подушечку указательного пальца и принялась, балансируя, удерживать его в вертикальном положении. Зур Харибан до хруста сжал кулаки, но опять сдержался.

– Твоя воля, королева, - сухо кивнул он. - До меня дошли слухи, что северяне собирают войска.

– Вот как? - удивленно подняла бровь Тарона. - А до меня доходят совсем другие слухи. Например, что северяне присылают переговорщиков для заключения мира. Тогда, в Граше, посланник Тилос утверждал, что князья готовы платить золотом, и новые гонцы подтверждают…

– Уловка! - бросил вождь. - Они пытаются заговорить нам зубы, а сами хотят исподтишка ударить в спину!

– Интересно… - Тарона задумчиво покусала нижнюю губу. - И откуда же дошли до тебя такие слухи? Перелетные птички напели?

– Мои воины ходили на север охранниками караванов, - сквозь зубы ответил вождь. - Во всех тавернах только и разговоров, что о неурожаях и южных дикарях. Надвигается голод, но оружие дорожает, бронники дерут неслыханные цены. Кузнецы завалены заказами, у них не хватает времени даже на то, чтобы толком подковать лошадь. В городах моих людей стража не выпускала с постоялых дворов, одному, что возмутился, переломали ребра. Они потратили кучу денег, чтобы развязать кое-кому языки и вызнать, что князья под руководством храмовников собирают ополчение. Достаточно?

– Достаточно. - Тарона снова покусала губу. - Ты хочешь сказать, что нам надо выступать раньше?

– Да! Не дожидаясь, пока они поднимут ополчение и не сметут нас одного за другим!…

– Одного за другим… Н-да. Знаешь, мой дорогой Зур, ты никогда не умел просчитывать даже на ход вперед. - Тарона лениво потянулась. Ее высокая грудь почти выскользнула из глубокого выреза накидки. Против своей воли вождь уставился на прекрасное тело Тароны. Королева едва заметно усмехнулась. - Ну сам посуди - как они станут с нами воевать? У них нет могучей конницы, как у нас. Они едва выставят одного конного на десятерых пеших. А может, и меньше, учитывая голодные годы. Думаешь, они пешком сунутся в бескрайние безводные степи и глиняные пустыни? Ох, сомневаюсь. А жрать толпа плохо вооруженных землекопов будет воздух? Да и всех людей княжеств не хватит, чтобы захватить наши бескрайние просторы. Нет, мой милый Зур Харибан, они не способны на вторжение. Скорее, они как-то прослышали про наши намерения и готовятся отсиживаться в своих каменных городах…

Вождь втянул воздух сквозь сжатые зубы. Слова Тароны отскакивали у него ото лба. Дура-тарсачка либо не понимает очевидных вещей, либо просто играет с ним.

– Степи не такие уж и безводные, - проговорил он, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал ровно. - У них найдутся знающие люди, способные отыскать колодцы. И просторы наши им захватывать не придется - достаточно отсечь нас от пастбищ, и мы сами протянем ноги. Ты должна понять…

– Я ничего тебе не должна! - яростно оборвала его Тарона, вскакивая на ноги. - Заруби себе на носу, гулан! - Ее глаза пылали, ноздри раздувались. Телохранительница подобралась, не сводя с вождя напряженного взгляда. Бессознательным движением Зур Харибан потянулся к спрятанному в рукаве кинжалу, но тут же опомнился, сделав вид, что почесывает запястье. Вспышки внезапной ярости, которыми славилась Тарона, можно переждать. И он переждет… сейчас. Но не потом. Стоит только покончить с Севером, и тогда…

Тарона успокоилась так же внезапно, как и вспыхнула.

– Прости меня, вождь, - медленно проговорила она, неторопливо усаживаясь на ковер. - Но я немного разочарована. Те слухи, которые ты принес, не стоили твоего личного путешествия. Достаточно было послать гонца. Пойми меня правильно - возможно, князья и в самом деле окажутся настолько глупы, что пойдут на нас войной. Тем хуже для них. Но сейчас я не собираюсь предпринимать ничего. Идет больше зимнее кочевье, тараманы растянуты по степям на месяц пути. Скоро весеннее половодье, реки разольются, и мы должны перегнать отары на летние пастбища как можно быстрее. Овцы - не лошади, и мы не можем, подобно гуланам, перегнать их за две руки дней. Я пошлю разведчиков перепроверить твои слова, но пока моя душа спокойна. Ты услышал меня?

– Я услышал тебя, о королева тарсаков! - из последних сил сдерживаясь, пробормотал гулан. - Я вижу, что действительно напрасно потратил твое и свое время. - Он поднялся на ноги и повернулся к выходу, но остановился. - Я жду твоего ответа не позже, чем до конца половодья, Тарона. Потом… потом я начну поднимать племена без тебя. Юг справится с глупыми князьями и без тарсаков. Услышала ли ты меня?

– Я услышала тебя, - кивнула Тарона. - Теперь ты можешь идти.

Зур Харибан пробкой вылетел из шатра. Почти сразу снаружи раздался топот копыт нескольких лошадей. Тарона задумчиво смотрела на колыхающийся полог, теребя ворс ковра.

– Зула! - наконец сказала она.

– Да, моя госпожа? - почтительно спросила телохранительница.

– Что думаешь насчет сказанного?

– Нападать на наши степи, - тарсачка постаралась тщательно выбрать слова, - для северян действительно глупо. Но отчаявшийся может решиться на все, даже на самоубийство. Я бы не стала забывать слова мужлана.

– Да уж, мужлана! - усмехнулась Тарона. - Ты видела, как этот кобель смотрел? Он мог бы изнасиловать меня одним только взглядом. И в то же время он презирает меня и ненавидит за то, что вынужден общаться с женщиной не просто как с равной, но как с вождем. Интересно, каков он в любви? - Она хмыкнула и немного помолчала. Зула ничего не ответила. Она хорошо знала госпожу и понимала, когда следует говорить, а когда держать язык за зубами.

– Да… - наконец пробормотала Тарона. - Забывать его слова мы не станем. Зула, кто из разведчиц сейчас в лагере? Пришлешь мне двоих. А потом того… от Барадаила. Надеюсь, он уж проспался после вчерашнего. И объясни своим умелым симанам, что обыскивать надо полностью. У нашего гулана определенно что-то припрятано в рукаве… Да, постой. Что ты там начала говорить о северянине?

Две недели маленький отряд болотными тропами шел к известной лишь Тилосу цели. В джунглях наступал очередной сезон дождей, и каждый день аккуратно проливалось два-три могучих ливня. Топи разбухли и поднялись, и без того едва заметные тропы скрылись под разлившимися озерцами. Тилос шел саженях в тридцати впереди, осторожно прощупывая шестом трясину. Элиза настояла, чтобы ей позволили идти рядом. Впрочем, ее чувство опасности не проснулось ни разу - Тилос великолепно знал местность и не уклонялся от твердых, хотя и скрытых иногда неглубоким слоем воды, мест.

Джабраил большую часть дороги двигался сам, хотя все чаще и чаще опирался на Ленару с Мирой. Старик ощутимо сдавал, дорожные тяготы пригибали его к земле. Он не жаловался, но заметно спал с лица и с трудом переставлял ноги. Парни, по очереди несшие сундуки с записями и закладкой, тоже осунулись, но шагали все так же бодро, что и поначалу.

Вскоре после их поспешного бегства из Чаттануги, на вторую или третью ночь, горизонт окрасило далекое зарево. Вся компания укрывалась от ливня под могучей широколистой пальмой, в небе сверкали зарницы, гром гремел почти непрерывно. Однако Тилос, встрепенувшись, вышел под секущие по прогалине струи дождя и уставился на северо-запад. Постояв так пару минут, он вернулся обратно и по-собачьи встряхнулся. Во все стороны полетели брызги.

– В Чаттануге чужие, - почти безразлично сообщил он. - Сработал один из моих сюрпризов в штабном бараке. Возможно, он отбил у них охоту шастать по лагерю, и лаборатории останутся целыми.

Мира едва слышно охнула. Джабраил выглядел потрясенным, и даже Элизу, успевшую свыкнуться с Чаттанугой, пробрал неожиданный озноб. Впрочем, это могло случиться и из-за мокрой одежды, насквозь продуваемой неприятным сквознячком.

Путешествовать по болотам оказалось куда труднее, чем по сухим твердым дорогам. Уже через несколько дней рубаха Элизы начала расползаться на нитки из-за постоянной сырости. Хотя она перед уходом все-таки успела сунуть в свой мешок вместе с кошелями пару запасных рубах и шаровар, она предпочитала пока не доставать их. Кто знает, сколько времени придется жить в такой сырости… Уличная жизнь в пыльном сухом Граше казалась ей сейчас почти венцом мечтаний. Влага просачивалась даже в водонепроницаемые заплечные мешки, и пресные лепешки быстро расплылись в неаппетитную кашу. Уже через несколько дней вяленое мясо кончилось, и отряд питался в основном незрелыми бананами и еще какими-то не знакомыми Элизе плодами, оставляющими в горле легкое жжение. Тилос ловил змей и ящериц, иногда сбивал палками небольших птиц, но сухого дерева для костра не попадалось. Есть же сырое мясо девушка себя принудить не смогла. Она снова отощала, ребра вновь выступили на поверхность.

Любой кошмар, однако, когда-то заканчивается. В один прекрасный день компания добрела до сухого пригорка. Люди вповалку рухнули на землю.

– Все, ребята, - улыбаясь, сказал Тилос. - Прорвались. Большая часть болот позади. Дальше пойдут сухие леса. Ну, или почти сухие… - добавил он, вытирая с носа каплю вновь начавшегося дождя. - Пару часов передышка, потом переберемся в местечко поудобнее. Там ручей и небольшая пещера. Сделаем долгий привал дня на два, отоспимся.

Элиза со стоном перевернулась на спину. Хотелось закрыть глаза и заснуть лет на сто. Вот сейчас закрою глаза и никогда-никогда больше не встану, пообещала она себе. Однако к ее стыду Джабраил, хотя и похожий на ходячий скелет, тяжело поднялся на ноги и самостоятельно перебрался под толстое сетчатое дерево, чьи широкие полупрозрачные листья надежно укрыли его от начинающегося ливня. Мира тронула девушку за плечо, указывая туда же. Элиза сердито отпихнула ее руку и на четвереньках перебралась к ученому.

Икра левой ноги, свербевшая уже несколько дней, сегодня чесалась особенно сильно. Девушка несколько раз продрала ее ногтями через ткань шаровар, но легче не стало. Наоборот, зуд только усилился.

– Что там у тебя? - устало осведомился Джабраил, обхватив себя руками. - Укусил кто?

– Не знаю, - буркнула Элиза. - Чешется не первый день.

– Не первый? - встрепенулся Джабраил. - И ты молчала? Ну-ка, покажи.

Отпираться не оставалось сил, так что Элиза молча задрала штанину до колена и сунула ногу старику. Тот пощупал ее прохладными мокрыми пальцами и слегка присвистнул.

– Тилос! - позвал он. - Подойди сюда, мой мальчик.

Элиза поперхнулась, услышав как Тилоса называют "мальчиком". Впрочем, рядом с седым как лунь Джабраилом тот и в самом деле выглядел весьма юным. Он склонился над ногой девушки, пощупал ее и молча уставился на ученого.

– Кагурл? - тихо спросил тот.

– Кагурл, - согласился Тилос. - Ох, как не вовремя…

– Что такое "кагурл"? - с тревогой осведомилась Элиза. - Это опасно?

– Не очень, - Тилос мотнул головой. - Но весьма неприятно. Мира! Антисептический пластырь есть?

– Ох… - Мира приподнялась на локте и начала вслепую копаться в своем мешке. - Лежал где-то. Что случилось? Поранился кто?

– Нет, - отмахнулся тот. - Поищи, пожалуйста. Эла кагурла словила.

– Ну ничего себе! - Мира внезапно села прямо и всплеснула руками. - И ты так спокойно об этом говоришь? Она же теперь…

– Тихо! - оборвал ее Тилос. - Найди пластырь и оставь свои комментарии при себе. Эла! - он повернулся к девушке и взял ее за руку. - Нервы у тебя крепкие, я знаю. Бояться тебе нечего, но кагурл - штука весьма мерзкая. Тонкий червячок, что живет под кожей. Если его не трогать, он поселится там надолго. На коже вокруг кагурла возникает масса мелких зудящих нарывов, а позднее начинаются боли в мышцах. Возможно, ты даже не сможешь ходить. Поэтому сейчас я эту гадость у тебя вытащу. Не волнуйся, почти не больно.

Дождавшись, пока Элиза неуверенно кивнет, Тилос сел на землю, прислонившись спиной к стволу, и положил ее ногу к себе на колени. Резким движением он задрал штанину почти до паха, полуприкрыл глаза и начал осторожно поглаживать ладонями кожу от бедра до стопы. Под ладонями ощутимо защипало, и девушка втянула воздух сквозь зубы.

– Не волнуйся… - пробормотал Тилос, проминая пальцами мускулы. - Еще немного… Кагурл - очень интересный зверек, знаешь ли. Его личинки плавают в воде и ожидают, к кому бы прицепиться. Когда подворачивается подходящий хозяин, личинка впивается в кожу, прогрызает ход внутрь и начинает расти, питаясь соками тела. Постепенно она вырастает… ага, вот оно… она вырастает в длинного нитевидного червя. В черве периодически вырабатываются порции яиц, которые специальными яйцекладами откладываются в подкожную жировую клетчатку и там созревают. В таком месте образуются характерные язвочки… вот одна такая, смотри…

Элиза глянула в то место, куда упирался палец Тилоса. Там виднелась крохотная синяя ниточка, изогнутая двойной подковой. Подковку окружала неприятная краснота.

– Скоро все хозяйство начнет чесаться, - утешил Тилос. - Точнее, начало бы чесаться, сейчас я убил кладки, так что рассосется без лишних неприятностей. Классическая клиника заболевания такова: многочисленные язвы покрывают кожу и сильно чешутся. Чем больше созревают яйца, тем сильнее зуд. Когда язва начинает гноиться, хозяин обычно расчесывает ее до крови, и созревшие яйца попадают в окружающий мир. В воде из них выходят личинки, и все начинается сначала… Все, нащупал. Маленький он еще у тебя. Однажды мне пришлось пятиметровый экземпляр извлекать. Парень-носитель от одного его вида сомлел… Нога распухла, как у носорога. А сейчас он всего сантиметров десять…

На пальце Тилоса мигнул голубой огонек. Чуть затрещало, запахло грозой. Кожу обожгло, и сразу же икра полностью онемела. Тилос резко чиркнул ногтем по коже. Брызнули капли крови, однако боль не почувствовалась. Вглядевшись, Тилос чиркнул еще раз.

– Вот ты нам и попался… - пробормотал он. - Главное - не оставить под кожей головку, иначе кагурл начнет расти снова. - Он что-то подцепил ногтями и осторожно потянул.

Элизу чуть не стошнило прямо на колени поддерживающей ее Миры. За пальцами Тилоса тянулось нечто белое, толщиной не более, чем с волос. Оно тянулось и тянулось, и в глубине мышцы что-то слегка заболело. Она стиснула зубы и зажмурилась.

– Вот и все, - веселый голос Тилоса резанул по ушам. - Можешь посмотреть на своего гостя. Мира, заклей, пожалуйста.

Элиза приоткрыла глаза. Тонкая белая ниточка безжизненно покачивалась в пальцах предводителя. Она казалась настолько омерзительной, что девушка снова подавила рвотный позыв.

– Выброси… это! - пробормотала она.

– Как скажешь, - согласился Тилос и отшвырнул паразита. - Зато теперь ты у нас оздоровеешь. Я серьезно, между прочим. Человек заражается кагурлом только один раз. Потом вырабатывается пожизненный иммунитет. И не только к самому кагурлу, но, похоже, еще и к лептоспирозам и речной малярии. Возможно, червь охраняет свою территорию и выживает с нее конкурентов, возможно, просто присутствуют схожие антигены. Постарайся не расчесывать ногу. К завтрашнему вечеру все более-менее пройдет, если только инфекцию не внесешь. В стационарных условиях тебе бы в койке пару дней полежать. Ну да я же обещал привал? Обещал. Вот дойдем до места…

Элиза бездумно погрузилась в журчание его речи. Ужас и омерзение постепенно прошли. Подумаешь, червяк под кожей! Она ощутила прикосновение клейкого пластыря, и в тот же момент порезы начали чесаться. Однако же и ногти у Тилоса, не хуже скальпеля… Ничего. Чесотку она как-нибудь вытерпит. Главное - не превратиться в обузу для отряда. Она встряхнула головой, отстранила Миру, слабо пожав ей запястье в знак благодарности, и, покачиваясь, поднялась на ноги. Онемение кожи постепенно проходило. Она слегка притопнула ногой и сердито огляделась по сторонам. Все ожидающе смотрели на нее.

– Я в порядке, - буркнула она. - Еще отдыхаем? Или пошли дальше?

Суддар осторожно постучал костяшками по тяжелой двери. Личные покои Великого Скотовода поражали роскошью. Дворецкому нравилось исподтишка наблюдать за смущением впервые попавших в дворец кочевников, в недоумении пытавшихся найти вход, не обращая внимание на дверной проем, закрытый дверью. Когда же створка красного дерева бесшумно проворачивалась на петлях, открывая проход, дикарям это казалось чуть ли не чудом. Многие, возвращаясь к своим стадам, шепотом рассказывали про загадочных колдунов Граша, умеющих движением руки сделать дыру в глухой стене. Впрочем, дверь служила и другим целям, помимо задуривания головы гостям. Хотя она и казалась сделанной из простых шлифованных досок, на деле между двумя слоями дерева мастера вставили железную решетку в два пальца толщиной. Хитрый запор при повороте задвигал отростки решетки во все четыре каменных косяка, и выбить дверь не удалось бы и харазгским тараном.

– Входи! - крикнул Барадаил, не тратя время на церемонии. - Что там у тебя?

Суддар осторожно толкнул дверь и, почтительно склонившись, вошел внутрь. Он знал, что в спину ему смотрят болты трех тяжелых арбалетов, поскольку сам указал, где проделать скрытые бойницы для стрелков. Имелась в расположении бойниц одна хитрость, позволявшая знающему человеку один раз - только один! - увернуться от залпа. Но сейчас время хитрости еще не пришло.

– Приветствую тебя, о повелитель… - царедворец, а по совместительству и глава Тайной Канцелярии, совершил турхат, согнувшись едва не вдвое. Однако Барадаил и в самом деле оказался в деловом настроении.

– Кончай, - нетерпеливо поморщившись, проговорил он. - Мы одни. Чаттануга?

– Да, повелитель, - кивнул Суддар ар-Хотан, выпрямляясь. - Вести из Чаттануги. Не слишком добрые…

– Что случилось? - нахмурился Великий Скотовод.

– Э-э-э… - на сей раз Суддар не прикидывался. Он и в самом деле колебался и не знал, как донести до повелителя дурные новости. Хотя обычно Барадаил и не склонен убивать гонцов, доставивших дурные вести, именно в таком расположении духа он мог, не особенно задумываясь, отправить человека на Кровавую площадь. - В общем, все сорвалось. Они отследили наблюдателей и… - Хотанец сглотнул.

– И всполошились, - кивнул Барадаил. Его глаза холодно следили за дворецким. - И что?

– Они оставили Чаттанугу и исчезли.

Произнося роковые слова, Суддар приготовился к вспышке ярости, но ее не случилось. Барадаил молча побарабанил пальцами по подушкам софы.

– Итак, они исчезли… - задумчиво сказал он. - А теперь, друг мой, по порядку. И не пропускай ни одной детали. Я слушаю.

– Десять дней назад пропала связь с секретом, наблюдавшим за одним из входов в полосу ловушек. - Суддар слышал свой голос словно со стороны. - Вместе с человеком пропал и священный говорящий идол Турабара. На следующий день у места засады обнаружили следы четырех человек, двух или трех лошадей и кровь. След одного человека уходил в полосу ловушек, остальные ушли обратно к тракту. Каэдар сутки колебался, а затем связался со мной и спросил, что делать. Поскольку нас, очевидно, обнаружили, я приказал той же ночью войти в Чаттанугу по разведанным проходам и проверить ситуацию на месте. Они потеряли на ловушках четверых, но остальные благополучно добрались до запретной территории. В их задачу входило взять нескольких языков, как из мирных жителей, так и из солдат. В крайнем случае я уполномочил Каэдара вступить в переговоры и тянуть время до подхода основных сил.

– То есть ты решил брать их тепленькими. - кивнул Барадаил. - Умный план, а как же. Вот только я не помню, чтобы ты согласовывал его со мной.

– Виноват, повелитель, - склонил голову дворецкий. - Но в то время ты занимался неотложными делами. - Напивался до невменяемости вместе со шлюхами, добавил он про себя. - Я не счел необходимым беспокоить тебя по таким пустякам. Прикажи казнить меня, если я не прав.

– Прикажу, если потребуется, - кивнул Великий Скотовод. Впрочем, он тоже, видимо, припомнил ту трехдневную пьянку, и особенно раздраженным не выглядел. - Дальше!

– Последнее сообщение, что передал Каэдар из Чаттануги, касалось свежезаброшенной местной деревни. Он сказал, что собирается исследовать местность и сообщить о результатах. Потом связь прервалась. Только что прибыл гонец с письмом от Маэтора, командовавшего вторым эшелоном.

Суддар перевел дух и исподтишка взглянул на хозяина. Лицо того оставалось непроницаемым. Начальник Канцелярии страшно не любил такое выражение. Чего ждать от веселого, злого или же философствующего Барадаила, он знал. Но непроницаемость его плоской раскосой физиономии могла скрывать под собой любые чувства. Он зыбко шевельнул плечами и продолжил:

– В письме сообщалось, что Каэдар с пятью людьми вошел в один из домов и какое-то время оставался там. Что он сделал - непонятно, но из-под земли вышел великий огонь и поглотил дом вместе с вошедшими и священным идолом Курата, что имел при себе Каэдар. Кроме того, огонь сжег до смерти еще восьмерых, находившихся неподалеку, пятеро сильно обгорели. Двое из них уже умерли, трое выживут. Кроме того, по следам бежавших жителей отправились еще три поисковые группы. Они добрались до болотных троп. Там обнаружились новые ловушки. Одна группа погибла полностью, в двоих уцелело по одному человеку. Еще двое погибли в полосе ловушек при отходе. Всего из сорока человек, вошедших с Каэдаром в Чаттанугу, погибли двадцать девять, включая четверых Теней. Учитывая, что место выглядело полностью брошенным, Маэтор не рискнул входить туда со своим отрядом. Он отправил посыльных, и сейчас стоит там лагерем, ожидая приказаний.

Суддар перевел дух. Великий Скотовод молчал, и дворецкий добавил:

– Если мне позволят высказать свое мнение, то там проклятое место. Кто бы не заправлял там, он наверняка заключил договор со злыми духами. Охотники рассказывают, что…

– Если мне захочется узнать твое мнение о духах, я тебя спрошу, - оборвал его Барадаил. - Да, недобрые вести ты принес мне. - Он задумчиво пощипал редкую бороденку. - Впрочем, виноват в случившемся я. Нужно было самостоятельно заняться этим делом, не доверять другим… Правильно говорили предки: хочешь сделать что-то правильно, делай сам. Что я тебе сказал? Ввести войско и заверить хозяина Чаттануги, кем бы он ни оказался, в нашем дружелюбии. Ни в коем случае не вступать в драку. Вывести воинов по первому требованию, оставить посла, предложить присоединиться к Союзу Племен и прочая дипломатическая чушь. А результат? Чаттануга сгорела, жители бежали, хозяин наверняка зачислил нас в разряд врагов. Даже посланника Тилоса мы Теням не отдали. - Барадаил снова пощипал бороду. - На последнее, впрочем, я и не надеялся. Похоже, у них он все-таки не из последних. Ладно. Надо думать, что делать дальше. Ты свободен, но оставайся поблизости - вдруг да понадобишься.

– Слышу, повелитель! - глубоко поклонился Суддар. - Да продлится твоя жизнь вечно! - Кланяясь, он спиной вперед двинулся к двери, чувствуя, как по спине под дорогим халтоном катятся струйки пота. За дверью он глубоко вздохнул, подхватил со столика чашу пятилетнего кумского и залпом выпил. Пронесло. Теперь нужно как следует поразмыслить и понять, что провал значит для него лично…

Барадаил дождался, пока дверь закроется, и повернул небольшой рычаг возле рабочего стола. Едва слышный лязг подтвердил, что запоры встали на место. Не удовлетворившись, он, кряхтя, поднялся с софы и несколько раз дернул за дверную ручку. Та не поддалась. Великий Скотовод потянул за другой рычаг, закрывая потайные бойницы, потом опустился на колени перед большой статуей Валарама. Бог, насупившись, глядел на него из-под кустистых бровей. Ему явно не понравилась неудача с Чаттанугой. Потупившись, Барадаил взял из ящичка щепотку серого порошка и бросил его в жертвенную чашу. Порошок вспыхнул неярким, но жарким бездымным пламенем.

– О великий Валарам! - пробормотал Барадаил, касаясь лбом ступней статуи. - Снизойди ко мне, твоему недостойному слуге! Как никогда я нуждаюсь в твоем мудром слове…

– Я слушаю тебя, смертный! - прогудел идол.

Привал, как и обещал Тилос, продлился два полных дня. Затем маленький отряд двинулся дальше. Сухая тропа оказалась не в пример легче, чем болотная. По твердой почве шагалось куда веселее, и люди приободрились. Даже Джабраил снова шагал сам, тяжело опираясь на толстый, но удивительно легкий посох, вытесанный из ветви смолистой пальмы.

Джунгли редели, а местность ощутимо повышалась. Вечером третьего дня путешествия отряд уперся в первые скалы темного базальта. За ними в отдалении виднелись высокие заснеженные пики. Той же ночью затряслась земля. Со скал сыпались мелкие камешки, деревья возмущенно шелестели листьями. Разразилась гроза, но молнии били где-то за горизонтом, напоминая о себе лишь далекими зарницами и отдаленными раскатами грома. Тилос вышел из маленькой пещерки, служившей им пристанищем, наружу и долго стоял под холодным дождем, вытянув руки в стороны. Иногда по его пальцам пробегали голубоватые искры.

На следующий день путешествие наконец закончилось.

К вечеру отряд выбрался на небольшое плато, состоящее из одной гигантской, почти гладкой базальтовой плиты, тут и там покрытой неширокими трещинами. Около одной из трещин Тилос остановился и внимательно огляделся вокруг.

– Пришли! - коротко сказал он. - Все, ребята, больше этот гроб таскать с собой не придется. - Он невежливо пнул сундук-закладку, который усталые парни поставили, почти уронили, на камень. Элиза неожиданно сообразила, что так и не познакомилась с ними. Всю дорогу она находилась в каком-то странном полуоцепенении, и сопровождающие остались для нее безликими фигурами. Сейчас оцепенение как-то сразу прошло, и она твердо решила загладить свою оплошность при первом подходящем случае.

Сундук осторожно спустили в трещину. В ее глубине обнаружилась небольшая темная пещерка. Факел бросал на каменистые осыпи по углам мечущиеся тени, и Элиза невольно поежилась - окружающий базальт словно наваливался на нее всем своим весом. Взглянув, как закладку присыпают щебнем, она торопливо выбралась наружу.

Устроили привал, наскоро перекусив. Чуть погодя Тилос отозвал Элизу в сторону.

– Смотри, Эла, - сказал он, поднимаясь на небольшое возвышение. - Здешние места я называю Оленьим взгорьем. Если предположить, что вон те линии, - он ткнул пальцем вдаль, - похожи на оленью голову, то вот так идет туловище, вот так - ноги, а мы стоим в аккурат на переднем копыте. Похоже?

Элиза кивнула. Трещины и впрямь складывались в нечто, похожее на силуэт огромного оленя, застывшего в вечном прыжке. В свете низко стоящего над горизонтом солнца бугры и пригорки отбрасывали причудливые тени, и олень казался почти живым и выпуклым. Она прикрыла глаза и постаралась запомнить картинку.

– Взгорье подробно описано в имплантированном тебе ментоблоке, - добавил Тилос, внимательно разглядывая девушку. - Охалла-ба-рр'ато!

Элизу словно ударило по голове. Она покачнулась и, наверное, рухнула бы на камень, но Тилос успел поддержать ее.

– Все, все, спокойно! - властно произнес он. - Уже прошло.

Однако ничего не прошло. Перед ее глазами словно раскручивался свиток с описанием Оленьего взгорья. Высота над уровнем моря, расположение ближайших городов и торговых путей, подробные приметы в глуши, позволяющие добраться сюда кратчайшим путем… Она потрясла головой. Стало немного легче.

– Вот и ладушки, - Тилос погладил ее по волосам. - Возможно, тебе еще придется сюда вернуться. Возможно, и нет. Пошли назад.

– Погоди! - Элиза оттолкнула его руку и повернулась к нему лицом. - Тилос, я… я хочу знать - что еще ты напихал в мою голову? Что еще свалится на меня в самый неожиданный момент?

– Ну… - Тилос задумчиво потер верхнюю губу. - Ничего особенного. Пара укрытий на случай смертельной опасности, несколько имен нужных людей в разных городах… Все по мелочам. Знание придет само, когда в нем появится необходимость.

– Зачем?

– Что? - Тилос недоуменно уставился на девушку. - Как - зачем?

– Зачем это все? - Элиза почувствовала, как глубоко внутри закипает ярость. Спокойно, одернула она себя. Не дури. Расслабься! - Зачем ты засунул мне в голову все свои дурацкие штуки? Ты что, не мог сразу сказать, по-человечески?

– Не забывай, я не человек, - темные глаза Тилоса холодно смотрели на нее. - Не давай внешнему сходству сбить себя с толку. - Он присел и посмотрел на нее снизу верх. - Эла, помнишь, я спросил у тебя - готова ли ты поиграть со смертью? Ты согласилась. Ты не задавала вопросов тогда, и тем более поздно задавать их сейчас. Не бойся, - уже мягче добавил он. - Я не программировал тебя на действия. Информация, только информация…

– На действия? - сердце Элизы сжалось в холодный комок. - Ты хочешь сказать, что… что…

– Да, - кивнул тот. - Можно сделать так, что по ключевому слову ты сделаешь что-то, что совсем не собиралась делать. Даже не обязательно по слову - в определенное время, например, или в определенных обстоятельствах. Но с тобой я так не поступил. Мне нужно, чтобы ты оставалась свободной.

– Я? Со мной? - переспросила девушка. - А… другие? Мира? Джабраил? Все остальные?

– Ты действительно хочешь знать? Или тебя волнует лишь, чего от них ожидать? - Тилос отвел взгляд и, прищурившись, уставился на заходящее солнце.

Элиза молча смотрела на него. У нее возникло ощущение, что под ногами проваливается тонкий ненадежный мостик, под которым - пропасть. Ей вспомнились марионетки в бродячем цирке, которых она несколько раз видела в дни больших ярмарок. Подчиняясь искусным рукам и голосу кукловода, фигурки двигались, дрались, разговаривали почти как живые. Неужели и она - такая же кукла? Но разве так можно?

– Тилос, - запинаясь, произнесла она. - Я не знаю… Но разве можно заставлять людей делать что-то вот так… бездумно, по чужой воле? Чтобы они не знали, что они делают?

– Хороший вопрос, - Тилос снова посмотрел на нее. - Я задаю его себе много лет, и так и не нашел ответа. Но почему тебя так пугают ментоблоки? Какая разница, отчего человек поступает так или иначе? Кого-то ведет собственная выгода, кого-то приказ, а кто-то искренне считает, что поступает так по своей воле. Мотивы всегда разнообразны, и встроенный приказ - не лучше и не хуже прочих.

– А если ты заставишь убить кого-нибудь? Пошлешь человека на смерть, и даже не оставишь ему выбора? Даже раб может сбежать с поля боя, если он решит, что так лучше!

– Эла, - усмехнулся Тилос. - Я, конечно, сукин сын, но не настолько. Мне не раз приходилось убивать по разным причинам, но никогда я не казнил чужими руками. Я сужу, выношу приговор и привожу его в исполнение - сам, всегда сам. И я помню лица всех своих жертв, всех до единой - моя память устроена так, что я ничего не забываю. Нет, я не использую невольных убийц. Все куда невиннее - например, незаметно даже для себя оставить пакет в нужном месте. Что же до главного твоего вопроса - можно ли так поступать в принципе… - Он хмыкнул. - Это далеко не главная проблема. Можно ли убивать людей - вопросик куда похлеще. Психопрограммирование может стать страшной вещью в руках мерзавца, стремящегося к власти, к славе, к личной выгоде. Но оно может и приносить пользу. Большая часть моих курьеров - случайные люди, использованные втемную. Они не подозревают, что что-то для кого-то несут, а потому не могут случайно выдать себя, не рискуют попасться из-за явных связей со мной. Такой подход значительно снижает риск и для них, и для моих людей. Вероятно, как и любое изобретение, психопрограммирование, вернее, его применение, всего лишь вопрос этики. Как кинжал, - он постучал себя пальцем по ножнам, - оно может служить и для убийства, и для нарезания хлеба.

– А ты всегда режешь ножом только хлеб? - в упор спросила Элиза. - Ты можешь поклясться?

– Весь вопрос в том, - Тилос резко встал с корточек, - веришь ты мне или нет. Если веришь - клятвы не нужны. Если нет - вряд ли тебя убедят хоть десять клятв. - Он положил руку девушке на плечо и взглянул ей в глаза, приблизив свое лицо почти вплотную. - Веришь ты мне?

Элиза попыталась отпрянуть, но рука Тилоса не позволила этого сделать. Она сглотнула слюну.

– Не знаю, - прошептала она. - Теперь - не знаю.

– По крайней мере, честно, - хмыкнул тот, отпуская ее плечо и снова присаживаясь на корточки. - Сложно тебя в чем-то винить. Ты просто не готова. Обычно доверенные люди в моем цирке проходят долгую подготовку, поднимаются по длинной лестнице, каждая ступенька которой - крупица тайного знания. Они узнают и принимают правду по частям, а не выпивают чашу одним глотком, как ты. Им легче. Но у тебя нет иного выхода, кроме как положиться на свое чувствительное сердечко. Оно подскажет, можно ли верить мне. Возможно, не сейчас, позже, но подскажет. И если ты решишь, что верить мне нельзя, что ж… Я не стану тебя удерживать.

Элиза отвернулась. В лагере неподалеку уже разгорался небольшой бездымный костерок из принесенного с собой хвороста. Наверное, там уже готовили горячую похлебку. В животе заурчало.

– Тилос, - не поворачиваясь спросила она, - а зачем я тебе? Ты ведь так и не сказал…

– Не сказал, - согласился Тилос. - И не скажу до времени. Ты - запасной вариант на тот случай, если меня… если я по какой-то причине пропаду. Если меня не тронут, ты не понадобишься. Возможно, все пойдет обычным чередом - долгое вдумчивое обучение, потом самостоятельная работа… Скорее всего, так и случится, если только они… - Он осекся.

– Они - кто? - переспросила Элиза, поворачиваясь к нему. - Тени?

– Что? - от удивления Тилос даже потерял равновесие и сел задницей на острый камень. - Кхаргаш-рр'гузум!… Извини, не сдержался. Нет, Тени здесь ни при чем. Они всего лишь очередная секта наемных убийц и шпионов. Никто не знал про них полвека назад, и все напрочь их забудут полвека спустя. А если они продолжат путаться у меня под ногами - и того раньше. В свое время в Граше орудовали Желтоглазые. Их боялись куда больше, чем Теней - сегодня. Ты про них слышала?… - Он хмыкнул. - Нет, я имел в виду Демиургов. Пожалуйста, не спрашивай больше - я не смогу тебе толком объяснить, чего они хотят от меня. Как-нибудь потом, ладно?

– Ладно, - вздохнула Элиза. - Но ты можешь объяснить, почему выбрал именно меня? У тебя своих людей мало? Верных, обученных… умных?

– Не прибедняйся, - ухмыльнулся Тилос, но тут же снова посерьезнел. - Ума у тебя поболее, чем у многих. Просто так сложилось. И имя у тебя…

– Что - имя? - переспросила Элиза, поняв, что продолжения не ожидается. - Имя как имя.

– …признан виновным в сговоре с предателем, а потому подлежащим смерти.

Все. Дальше тянуть некуда. Будем считать, что монета выпала орлом. Сильный толчок - и створки могучих деревянных дверей, провернувшись на смазанных петлях, распахиваются настежь, с грохотом врезаясь в каменную стену. Воевода осекается на полуслове, замирает с открытым ртом. В направленном на вход в зал взгляде - кипящая ярость и желание убивать.

– Воевода! - мой голос звенит от напряжения. Шпоры на запыленных сапогах отбивают по каменным плитам четкий ритм. Легче, легче, не переигрывай. - Я слишком поздно узнал о происходящем. Умоляю - два слова перед тем, как ты вынесешь приговор!

Мгновение тот смотрит на меня, беззвучно шевеля губами. Видно - он бы с радостью стер меня в порошок. Нельзя - если уж я высовываюсь на поверхность, то по полной программе. Свернуть шею герою, спасителю города - этого не поймут.

Эррол стоит на коленях, локти туго стянуты за спиной, отчего цыплячья грудь выпячивается колесом. Два дюжих стражника из дворцовой охраны небрежно придавливают ему плечи ладонями, чтобы не взбрело в голову желание подняться, тем паче - сбежать. Взгляд затравленный, но где-то в глубине прячется неверие. Этого не может быть! С кем угодно, но не с ним… Мальчишка. Что она в нем нашла?

Элиза стоит у стены позади придворных. Серый мужской колет обтягивает фигуру, рука судорожно сжимается на эфесе длинного меча. Она тоже не верит, не понимает - нападать ли на воеводу, убить ли себя? Там, на площади, она - знамя, символ, за которым идет влюбленная толпа. Здесь - юная перепуганная девица, внезапно оказавшаяся в вакууме. Впрочем, в этом мире надлежит говорить - "в пустоте".

– Слушаю, - тяжело роняет воевода, наконец, справившийся с собой. Вообще-то он неплохой парень, но здесь явно не на своем месте. Охотиться по степям за дикарями, рубиться на поле боя - вот его стихия. Администратор же из него хреновый.

Следующие пять минут излагаю банальные истины. Каждый может ошибиться, предатель одурачил всех, не только арихивариус не смог распознать его… Вина Эррола лишь в том, что он сошелся с Каггом ближе других. Вечно забитый мальчишка, мечтательный книгочей, он сильнее других тянулся к веселому детине, так непохожему на его злых насмешливых сверстников, так покровительствовавшему затюканному книжному червю. Зачем это нужно Каггу? Вряд ли отравитель колодцев преследовал какие-то особые цели. Матерый шпион и диверсант, возможно, он тоже устал от одиночества? Об этом я не говорю, психоанализ тут никому не интересен.

– Все это я уже слышал, - бурчит воевода. Совесть у мужика есть - видно, что ему и самому давно расхотелось вешать Эррола. Но отступать уже нельзя: сомнение - признак слабости. И за окном - дворцовая площадь, колышущееся море голов. Море ждет искупительную жертву, и эта жертва уже назначена. Если не удалось поймать виновного, казнят невинного. Это неважно. Важно - напоить толпу кровью.

– Все это я уже слышал. И, скажу тебе, счел непотребной глупостью. Он не только сошелся с предателем ближе всех. Он поддерживал все вражьи начинания, принесшие нам столько бед. Без него обман раскрылся бы куда раньше! Он должен умереть.

Эррол вздрагивает под грузом двух окольчуженных рук, но сознания, противу ожидания, не теряет. Все-таки в парне есть какой-то стержень. Может быть, именно это привлекло храбрую деву-воительницу? До сего момента парень оставался за рамками моих интересов. Возможно, зря. Но исправлять ошибку уже поздно.

Почва подготовлена. Время для ударных аргументов.

– Должен, говоришь? Тогда посмотри туда! - эффектным театральным жестом я выбрасываю левую руку, не глядя, не поворачивая головы. Я знаю - она все еще там. Краем глаза вижу, как придворные стаей перепуганной плотвы прыскают в стороны. Сейчас Элиза, должно быть, чувствует себя как карась на сковородке… тьфу! Что за рыбные ассоциации лезут в голову? - Посмотри туда, воевода. Пусть Эррол виновен, соглашусь даже с этим. Но в чем виновна она?

– Что ты мелешь? - у воеводы вновь набухают жилы на лбу. - При чем здесь Элиза?

Видно, что ему очень хочется назвать меня кретином, а то и похлеще. Но на следующий день после торжественного чествования - неприлично.

– Воевода, - мой тон становится слегка ехидным, - уж не хочешь ли ты сказать, что не знаешь про отношения Эррола и Элизы? Прости меня, грубого чужестранца, но разве не видно невооруженным глазом, - слегка повернуть голову к Элизе, змейкой пустить по губам сальную ухмылку, - это эти двое - любовники?

Элиза отшатывается к стене, как от пощечины, влипает в каменный холод ладонями. Во взгляде - ненависть, щеки заливает краска. Еще бы! Местные боги - отъявленные ханжи. Даже намек на гениталии - верх неприличия. А уж выставить на свет такую мерзость, как тайное сожительство первого паладина с мужчиной, даже не храмовником… Боюсь, ее карьера в этих местах закончена раз и навсегда.

– Разъяснить тебе, воевода, что испытывает женщина, когда убивают ее любимого? Рискнешь ли ты потерять свою главную опору? Захочешь ли получить под боком тайного врага, во сто крат хуже прежнего?

Лицо воеводы багровеет так, что я пугаюсь - уж не довел ли ненароком старика до удара? Нет, выдержит. Он с трудом опускается на резное кресло, дрожащей рукой нащупывая подлокотник. Последние мои фразы излишни. Похоже, он -единственный в городе, кто не делал вид, а на самом делен не знал про шашни этой парочки. Да, видимо так. В противном случае он не стал бы даже затевать всю историю.

Последнее - бросить ему спасательный круг. Дать сохранить лицо. Пусть потом все валят на иноземца-мужлана…

– Но и это не все, - мой голос становится отвратительно скрипучим, пронзительным. В нем лязгает сталь. - Эррол - и мой друг тоже. - Архивариус бросает на меня удивленный взгляд. Это для него новость. Ничего, дружок, случаются в жизни открытия и похлеще. - Я не вижу за ним вины, и я не прощу тебе казни безвинного. Вчера ты прилюдно называл меня героем. Толпа носила меня на руках, забрасывала цветами. Сегодня я требую - не прошу, требую! - своей награды. Мне нужна жизнь этого человека! Если ты откажешь мне, я навсегда оставлю место, где своих убивают ради потехи. Вместо моего благословения на город ляжет мое проклятье. Я сказал.

В зале - мертвая тишина. Придворные, рыцари, солдаты - все смотрят на меня, пораженные таким нахальством. Кое у кого по-деревенски приоткрыты рты. Воевода поражен не меньше остальных, но в его глазах - облегчение.

– Я не пожалею для спасителя города даже своей собственной жизни, - наконец произносит он. По залу пролетает вздох. - Не следовало произносить непристойности ради такой мелочи, как жизнь ничтожного недоумка. Но дело не во мне, - он кивает на окно, из-за которого доносится глухой ропот. - О казни уже объявлено…

– Я договорюсь с горожанами, - зло ощериваюсь я. - Думаю, уж они-то согласятся на такую малость… в отличие от тебя.

В этот момент я неприятен сам себе, но роль надо играть до конца. За толпу я не беспокоюсь - сегодня я ее кумир. Мои люди уже на своих местах, готовые первыми кричать мне славу… Я разворачиваюсь на каблуках и чеканю шаг к выходу. Плечи расправлены, левая рука на рукояти огромного театрального малхуса, ножны едва не цепляют пол. Завтра, наконец, я смогу ходить нормально - неслышно, мягко, словно кот, и, как кот, готовый в любой момент упасть на все четыре лапы.

– Когда солнце зайдет за шпиль храма, с Эрролом - ко мне в комнату, - бросаю я Элизе, прежде чем выйти из зала. Она по-прежнему смотрит на меня с ненавистью, еще не успевшей смениться пониманием. Больше всего сейчас мне хочется обнять ее, прижать к груди, скрыть этим дурацким плащом от жестокого мира. Нельзя. "Не плачь, девочка моя, все будет хорошо" - я навсегда похоронил эту фразу где-то глубоко внутри.

В сумерках - стук в дверь. Эррол первым переступает порог, гордо вскинув голову. Он все еще не пришел себя от потрясения, губы сжаты в линию. Он не знает, как вести себя, но явно боится унижения. Делать мне больше нечего… За ним входит Элиза. На ее лице - следы слез.

– Я благодарю… - срывающимся голосом начинает архивариус заранее подготовленную речь.

– Сегодня вечером из порта уходит галера, - обрываю его на полуслове. - Пункт назначения - Талазена. Вы отплываете на ней. Через неделю оттуда идет караван в Крестоцин - вы как раз успеваете на него. Вот золото, - мешочек с монетами летит в Элизу. Девчонка не перестает удивлять меня своей реакцией - она перехватывает кошель в воздухе. - Вот письмо к броннику Фриге в Крестоцине - он поможет устроиться на первых порах. - Пергамент через всю комнату бросить сложно, поэтому он заранее положен на столик у двери. Тыкаю в него пальцем. - Капитан галеры согласился подождать с отплытием. Арти проводит, - по моему кивку гигант-гулан выступает из тени и слегка кланяется влюбленной парочке.

– Но зачем… - пытается удивиться Элиза.

– Не знаю, что взбредет в голову воеводе завтра, - снова не даю договорить я. - И повторно рисковать своей шкурой ради вас не собираюсь. Мне проще убрать вас подальше с его глаз. Позволю себе напомнить, что в городе масса людей, Эррол, кто не откажется сунуть тебе нож между ребер. Тебя все еще считают пособником предателя, и твою жизнь пощадили лишь в угоду мне. Да и Элизе связь с тобой не простят. Дальше объяснять?

Они молча смотрят на меня. Трудно принять такой внезапный поворот в судьбе, бросить родину и с бухты-барахты отправиться куда-то в чужие края. Но я не хочу, не могу больше видеть ее рядом со мной. Рядом - и так бесконечно далеко…

– Я не возьму деньги, - решительно заявляет Эррол. Он берет у Элизы кошель и аккуратно кладет его на столик рядом с грамотой. - Ты и так сделал для меня… для нас… для нас всех слишком много. Мы в состоянии и сами позаботиться о себе.

– Не дури, - ровным голосом произношу я. Как объяснить, что не для него эти деньги, что его судьба волнует меня меньше всего? - Я не для того публично поцапался с воеводой, чтобы вам перерезали глотку в вонючих портовых трактирах Талазены. Это не подарок. Это заем на обустройство на новом месте. Когда сможешь - вернешь.

Минуту он колеблется. Элиза неотрывно смотрит на меня огромными глазами. Потом она вздыхает и что-то шепчет Эрролу на ухо. Тот обреченно кивает, берет кошель и негнущимися пальцами подвязывает его к поясу. Элиза аккуратно засовывает грамоту ему за пазуху.

– Прощайте, ребята, - говорю я негромко. - Берегите себя. И поторопитесь - время на исходе.

Повинуясь моему знаку, Арти подходит к ним и недвусмысленно кивает головой на дверь.

– Спасибо… - тихо говорит Эррол. - Я обязательно верну…

Неловко поклонившись, он выходит в дверь. Элиза на мгновение задерживается на пороге и в последний раз окидывает меня взглядом.

– Я боялась, что… что ты меня не отпустишь. Спасибо, Тилос… - шепчет она и навсегда исчезает из моей жизни. Арти выходит за ней, закрывая дверь.

Неужто это так заметно?

Элиза… Матовая, покрытая едва заметным загаром кожа. Два теплых карих солнечных луча - глаза, то добрые и смеющиеся, то мечущие яростные молнии. Точеная фигурка под мужскими доспехами, высокая грудь, сдавленная кольчугой. Дева-воительница, страшная на поле брани и такая беспомощная в обычной жизни. И рядом - задохлик-архивариус. Хилый мальчишка со впалой грудью, не державший в руках ничего опаснее гусиного пера, но наизусть цитирующий древних поэтов целыми свитками, наивно рассуждающий об устройстве мира, по ночам изучающий движение одиноких здесь звезд… Что ей он? Он, не понимающий даже своего счастья? На его месте должен…

Ирония судьбы. В моей памяти хранится в десятки раз больше текстов, чем он прочтет за всю жизнь. Я куда больше его знаю о планетах, что местные гордо зовут звездами, об устройстве этого мира, наглухо отгороженного от Большой Вселенной непроницаемым коконом. Но я - волк-одиночка, манипулятор за тронами, безжалостный убийца, жестокий участник политических игр. Мой публичный триумф в этом городе - ошибка, совершенная от безысходности, следствие непродуманного экспромта. Завтра я снова умру для всех, кроме воеводы и еще кое-кого. Я уже знаю, кто послал Кагга, кто был заинтересован в его успехе, и кто - в провале. Я знаю, как на этом сыграть. Он сам рассказал мне. Под пыткой не лгут. Во всяком случае, под моей пыткой. Завтра я отправляюсь в Граш.

Я - одиночка. Больше ста лет я брожу по этому миру, не то наблюдатель, не то корректор, не то Игрок. Рядом со мной - никого: даже самые верные со временем умирают. Чтобы не переживать боль утраты снова и снова, я давно закрыл свое сердце для любви, для привязанности.

Девица опасна для меня. Ее непосредственность, ее искренность могли подвигнуть горожан на новую войну. И именно война сейчас нужна мне меньше всего. Наверное, стоило дать Эрролу умереть. Я бы сумел утешить ее, заставить забыть свое горе. Она еще пригодилась бы мне - отчаянная, преданная, любящая…

Почему я отослал ее на другой материк?

Почему мне так хочется плакать?

– Тилос… - Элиза осторожно потрогала его за плечо. - Что-то не так?

– Извини, - Тилос очнулся от внезапного забытья. - Понимаешь… Лет двести назад в одном приморском городке я встретил женщину, удивительную женщину. Умница и красавица, паладин местного бога, она уже в двадцать лет стала местным кумиром. Когда началась непонятная эпидемия, только благодаря ей город не сдался, не умер… но это долгая история. Я в то время и в том месте собирал небольшую империю, еще не Приморскую, и мне пришлось… работать с ней как с местным лидером. Сдуру я совершил кучу непростительных ошибок и всплыл на поверхность. Засветился сам, спалил половину своей резидентуры, и все равно нашел предателя слишком поздно. Четверть населения городка вымерла. Уже потом я обнаружил отраву в городских колодцах… В общем, ее тоже звали Элизой.

– А она была очень красивой? - жадно полюбопытствовала заинтригованная девушка. - Она тоже в тебя влюбилась? А дети у вас…

– Паладинам этого божка, - не услышал ее Тилос, - и мужчинам, и женщинам, запрещалось заводить семью или даже просто любовников. Наказанием становилось в лучшем случае изгнание. Ту Элизу угораздило влюбиться в местного архивариуса. Книжный червь, хилый подслеповатый мальчишка - я так и не понимаю, что она в нем нашла, чего не… Ха! - Тилос резко замолчал, потом вздохнул. - Тайной канцелярии в Граше тогда еще не появилось, но интриги уже плелись вовсю. Я потратил массу времени, чтобы выяснить причину мора, а когда нашел, оказалось, что отравитель - близкий друг архивариуса. Сам Эррол ни в чем не провинился, но его едва не вздернули за компанию. В общем, я отправил влюбленную парочку на Восточный материк - Крестоцину как раз требовался грамотный книжник - и больше никогда их не видел. Вот и все, собственно. Но с тех пор я ни разу не встречал женщин по имени Элиза. Это распространенное восточное имя, но на нашем материке почти не встречается. И тут подворачиваешься ты…

– Мама рассказывала, что ее отец приехал из-за моря. Он умер, когда я была совсем маленькой. Элизой звали какую-то мою дальнюю пра-пра… Тилос, а вдруг я правнучка той самой Элизы?

– Возможно. Но тебя за море отсылать я не собираюсь! - Тилос рассмеялся и погладил девушку по волосам.

– А она знала, что ты в нее влюбился? - романтическая история заставила девушку забыть про свои недавние чувства. - Ты ей признался?

– С чего ты взяла, что я влюбился? - сухо поинтересовался Тилос, поднимаясь на ноги. - Она могла очаровать даже тюленя, да. Но влюбляться в первую встречную… Пошли-ка лучше обратно. Не знаю, как ты, а я жрать хочу.

Ах-Куратан дожевал почти каменный кусок вяленого мяса, покатал на языке последние его жилки и с сожалением проглотил пару глотков воды из маленького бурдюка. В животе бурчало: скудный ужин не занял и малой доли желудка. Парень вздохнул и откинулся на спину, задумчиво созерцая край Огненного Пруда, уже показавшийся из-за горизонта. Запад пылал красным огнем заката. Говорили, что на севере Огненный Пруд не являет себя людям на глазах Курата-Солнца, Великого Огненного Духа, а восходит на небосвод во всем своем великолепии только в полной темноте, но бродяга такому не верил.

Рядом с костерком прозвучали торопливые мягкие шаги. Ах-Куратан встрепенулся и сел, нетерпеливо вглядываясь в сгущающуюся темноту. Сердце радостно стукнуло. Зурила, посверкивая из-за платка темными глазами, присела рядом с ним и торопливо погладила его по волосам.

– Ах-Куратан, любимый, отец все знает, - сбивчивым шепотом заторопилась она. - Я подслушала, как Махма, служанка, рассказала ему о наших встречах…

– Откуда она знает? - прошипел парень сквозь зубы. - Я вырву этой лисе все ее космы, волосок за волоском! Что отец?

– Он… - Зурила тихо всхлипнула. - Он ругался. Кричал, что поймает без… безродного нищеброда… тебя… и публично спустит шкуру плетьми. Любимый, судьба против нас. Ты должен бежать! - Она ухватила его за руку и судорожно стиснула. - Прошу тебя, уходи, уходи прямо сейчас! Я собрала тебе поесть в дорогу… - Словно слепая, она тыкала ему в грудь небольшой сверток, откуда вкусно пахло жареным. Даже сейчас ах-Куратан почувствовал, как рот снова наполняется слюной.

– Никогда! - решительно заявил он, поднимаясь. - Я не слышу, когда меня называют нищебродом. Я не слышу, когда про меня говорят - лентяй, вор, ахмуз. Но еще никто не осмелился назвать меня трусом, в глаза или за спиной. Я услышу это слово даже на другом краю земли! Я не побегу ни от вождя, ни даже от самой Назины, если она встанет у меня на пути! Пусть твой отец приходит… или нет, я сам пойду к нему. Сейчас! Я попрошу тебя в жены, и пусть он только попробует мне отказать!

– Не надо, любимый, - захлебнулась в плаче Зурила. - Пожалуйста, не надо! Он запорет, он обязательно тебя запорет! Я видела, он уже делал так раньше, с пастухами и охотниками…

– Не плачь, женщина! - грозно сказал ей ах-Куратан. Сердце спряталось где-то под коленом и тревожно стучало оттуда, напоминая - отец Зурилы и в самом деле славился своим крутым нравом. - Твои слезы не остановят меня. Побудь здесь, посмотри за Бурашем, - он ласково похлопал конька по холке, - а то еще сведут ночной порой. И не бойся - ты еще родишь мне пятерых… нет, семерых детей, и все они станут великими воинами!

– Он убьет тебя! - пролепетала девушка, но ее слова растворились в почти непроглядной уже черноте. Парень быстро шагал в сторону шатра вождя, лихорадочно придумывая, что скажет первым делом. Недаром ему было так хорошо последние дни. Благословенный Валарам ничего не дает просто так, не требуя платы. Или вмешался не покровитель скота, а грозный Турабар, чье огненное копье убивает людей как ягнят? Ах-Куратан нащупал на груди амулет - изукрашенный наконечник стрелы - и крепко сжал его. Турабар не бросит в беде своего верного поклонника, мечтающего о подвигах в Его славу!

Вождь и в самом деле ярился, словно бешеный кабан. Еще бы - любимая дочь спуталась с каким-то проходимцем, бродягой без роду без племени, все добро которого умещалось в переметных сумах на полудохлом ишаке! Ох, развелось побродяжек в последнее время, ох, развелось! И как только Валарам допускает такое бесчинство!… Ах-Маруз гепардом метался по шатру, судорожно сжимая рукоять кинжала, кровавая пелена застила глаза. Языкастая рабыня давно выскользнула наружу, справедливо рассудив, что награду - если такую дадут - можно получить и попозже, а сейчас вождю лучше не попадаться на глаза.

Ах-Куратан молча вскинул руку, упреждая настороженный возглас стража. Он вслушался в доносящиеся из шатра ругательства и слегка поежился. Верная сабля осталась притороченной к седлу, да и нет от нее сейчас никакого прока. Не драться же со всем племенем? Но без нее парень чувствовал себя почти голым. Он гордо расправил плечи, запахнул безрукавку и, отстранив охранника и не проронив ни слова, вошел в шатер. Охранник качнул головой и последовал за ним. Он знал парня, знал, что тот совсем не такой дурак, каким его считали многие, но мало ли что… Оставлять вождя с глазу на глаз с приблудным чужаком он не собирался.

Ах-Маруз поначалу даже не понял, что в шатре, кроме него, есть кто-то еще. Он изрыгнул еще несколько проклятий, затем остановился, недоуменно всматриваясь в лица, неразличимые в свете масляной лампы, несколько раз сморгнул. Потом, взревев, словно бык на случке, и размахивая кинжалом, он бросился на ах-Куратана.

Парень ловко уклонился, нырнул под клинок и не слишком умело завернул вооруженную руку вождя за спину. Его пробил пот - несмотря на преклонный возраст, вождь оставался быстр и силен, и лезвие прошло в паре вершков от его лица. Однако из захвата, который давным-давно показал ах-Куратану такой же, как он, побродяга, вывернуться оказалось непросто. Вождь несколько раз дернулся, зашипев от боли. Ах-Куратан вывернул руку еще сильнее, и кулак противника разжался от нестерпимой боли. Кинжал тускло звякнул об утоптанную землю.

– Выслушай меня, о вождь! - торопливо заговорил парень, надеясь, что боль слегка отрезвила вождя. - Я люблю твою Зурилу, я возьму ее в…

Вождь снова взревел и дернулся изо всех сил. Охранник заколебался. С одной стороны, бродяга вроде бы не делал ах-Марузу ничего плохого. С другой - это слишком уж походило на неуважение к старшему, да и вообще - вождь свой, а пришлый - чужой. С совсем третьей стороны, парень являлся каким-никаким, но гостем, а вождь явно не соображал, что делает. Так и не решив, что делать, охранник растерянно застыл на месте.

Ах-Тарранах отдернул полог и вошел внутрь. Он поспешил сюда почти сразу, как только до его ушей донеслись вопли, но его перехватила рабыня, быстрым шепотом пересказав свою версию событий. Зная брата, ах-Тарранах не сомневался, что тот будет бесноваться, пока окончательно не обессилеет, и лишь потом вновь обретет способность соображать. До того соваться под горячую руку опасно даже ему, ближайшему родичу. Однако вместо того, чтобы постепенно утихнуть, ругательства возобновились с удвоенной силой, и кочевник решил на всякий случай взглянуть, что происходит. Мало ли что… И вот теперь его глазам представилась нелепая картина: брат, багровый от ярости, бешено извивался, пытаясь стряхнуть с себя парня, почти мальчишку, с редким пушком вместо усов, в потрепанных шароварах и грязной меховой безрукавке. Охранник же столбом стоял перед ними, даже не пытаясь что-то сделать. Яростно выдохнув, ах-Тарранах ринулся вперед и со всей силой врезал пареньку кулаком в челюсть. Как-то странно всхлюпнув, тот выпустил вождя, отлетел в сторону и пластом упал на землю.

Воспользовавшись обретенной свободой, вождь бросился на ах-Куратана, навалился сверху и принялся душить. Ах-Тарранах немного понаблюдал, как лицо бродяги принимает благородный синеватый оттенок, как он безуспешно пытается сбросить с себя вдвое более тяжелого противника, потом огляделся по сторонам. Его взгляд упал на кувшин со скверным и уже прокисшим пивом, что накануне привез бродячий торговец. Он поднял кувшин, аккуратно примерился и вылил его содержимое на голову брата.

Отплевываясь, Ах-Маруз откатился в сторону, вскочил на ноги и начал ошеломленно оглядываться. С его редких волос катились струйки вонючей жидкости, он отчаянно отплевывался, пытаясь понять, что происходит. Ах-Тарранах присел на корточки и стал терпеливо ждать. Вскоре брат должен был окончательно прийти в себя, пока же можно отдохнуть. Ободранные костяшки немного побаливали. Парень ворочался на полу, пытаясь подняться.

– Оторву мерзавцу голову! - наконец пробормотал ах-Маруз. Впрочем, приступ гнева окончился, и теперь с ним снова можно разговаривать.

– Угомонись, брат, - безразлично ответил ах-Тарранах. - Если хочешь - оторви, только не так. Что случилось?

Ах-Маруз прорычал под нос что-то неразборчивое, потом свирепо уставился на охранника.

– Выйди, дурак! - рявкнул он. Дождавшись, пока за тем упадет полог, он повернулся к брату и потряс в воздухе кулаком. - Я скажу тебе, что случилось! Этот верблюжий ублюдок, - он ткнул в сторону ах-Куратана, - имеет мою дочь! Без моего отцовского позволения, не взяв ее в жены по всем правилам, он просто имеет ее в кустах! Кто ее теперь возьмет, порченную? А? Мне так и кормить ее теперь до старости?

– Я возьму ее в жены! И я не червяк! - пробормотал Ах-Куратан, поднимаясь на четвереньки и тряся головой. Двигать челюстью оказалось больно. Глотать - тоже. - Мой отец сам великий вождь…

– Ах, вождь? - развернулся к нему Ах-Маруз. - И где же твои стада, сын вождя? У тебя в волосах пасутся? И с чего ты решил, что я отдам тебе в жены свою любимую дочь, пусть и третью? Попрошайка!

– Злобный Сумар, позавидовав нашему процветанию, забрал наши стада два года назад, - ответил ах-Куратан, наконец усаживаясь на корточки. Он попытался гордо вскинуть подбородок, но шею снова пронзила боль. - Он напустил на них мор. Отец принес себя в жертву, чтобы спасти племя, но гнев Сумара не утих. С тех пор я странствую по миру…

– Воруешь и побираешься! - отрезал вождь. - Что ты можешь дать за мою дочь, бродяга? Два куста перекати-поля и тощего суслика? Да мне проще убить ее, чем отдавать задаром!

– Пусть сейчас я попрошайничаю! - заносчиво ответил парень. - Но я не всегда был таким, и не собираюсь оставаться нищим! Я добуду себе богатство своей собственной саблей! Я сын вождя, и я умею драться. Я…

– Языком ты умеешь драться, не саблей! - скривился вождь. - Я проклинаю тот день, когда позволил тебе испить воды из наших колодцев! Если бы за каждое хвастливое слово, что я слышал, мне давали овцу, я давно владел бы несметными стадами! Сначала ты должен доказать, что достоин купить мою дочь, и только потом тащить ее на свою рваную попону. Ну? Докажи!

– Погоди, брат, - остановил его ах-Тарранах, - паренек и в самом деле непрост. Тебя он, во всяком случае, скрутил очень неплохо. Может, из него и в самом деле выйдет прок. Погоди, я не кончил, - поморщился он, увидев, что брат опять багровеет от возмущения. - Слушай, как тебя… Куратан…

– Ах-Куратан! - возмущенно поправил его тот. - Я сын вождя, а не безродный пастух!

– Пусть ах-Куратан, - отмахнулся ах-Тарранах. - Значит, ты уверен, что станешь героем и завоюешь своей саблей богатство?

– Уверен!

– Хорошо, - одобрительно кивнул ах-Тарранах. - Но повторишь ли ты свои слова прилюдно? Принесешь ли Клятву смерти?

Парень сглотнул.

– Но Клятву смерти может принести лишь тот, кто принадлежит к племени, - растерянно сказал он. - А у меня своего племени больше нет…

– Тогда завтра с утра ах-Маруз объявит тебя парратаром, - равнодушно пожал плечами брат вождя. - И, как парратар, ты принесешь клятву смерти, скажем… скажем, на год, а, брат? А то твоя любимая Зурила увянет, и найти ей мужа не получится. Ну, как?

– Клятву смерти… - пробормотал ах-Куратан. - Клятву смерти…

– Иначе завтра тебя выпорют плетьми и пешим выгонят в пустыню, - зловеще ухмыльнулся вождь. - Ну, что, червяк, страшно? Лучше бы тебе сразу сбежать.

– Я не трус! - зарычал ах-Куратан, вскакивая на ноги. - И я принесу Клятву смерти, я мочусь на твои угрозы! Я завоюю богатство и славу и принесу тебе выкуп за дочь! Завтра утром я принесу Клятву смерти перед всем племенем… если ты, вождь, не побоишься назвать меня парратаром!

Он рванулся к выходу и исчез в темноте, боязливо растворяющейся в сиянии Огненного Пруда.

– Сбежит… - проворчал вождь, глядя ему вслед. - Зря ты не дал мне придушить его.

– Не сбежит… - усмехнулся ах-Тарранах. - Парень слишком горд, даром что бродяга. Кто знает, может, и впрямь разбогатеет, если голову раньше не снесут.

– А если не разбогатеет? - с сомнением спросил вождь. - Что я тогда со своей паршивкой делать стану? И так уже в девках засиделась, а жрет, как кобыла.

– Если не разбогатеет, Клятва смерти настигнет его, - пожал брат плечами. - А паршивку всегда можно рабыней продать. Да, так все равно пришлось бы сделать. Ну кто на твою третью дочь позарится? Мужчин не так много, а бабы словно слепни рождаются. У меня у самого пятеро дочерей, скоро продавать начну. Вот на севере, говорят, за дочерей отец их женихам платит. Там бы тебе туго пришлось…

– Платить? Мужу? За дочь? - поразился ах-Маруз. - Да они меня бы нищим оставили! Как бы я за семерых заплатить смог? А ведь еще сыновьям надо жен покупать… Слушай, да как они там вообще живут, если мужьям платят?

– Ну, у них и детей не полтора десятка, как у тебя. Говорят, там трое - уже много.

– Трое? От пятерых жен? - недоверчиво переспросил вождь. - Да даже от троих, и то мало! Врут, наверное. Или северяне не мужчины?

– У них только одну жену брать можно, - пояснил брат. - А может, и врут. Ты бы на праздниках проезжих слушал, а не пивом надувался, авось и знал бы побольше. Ну, ты как хочешь, а я к себе пошел. Не забудь завтра племени объявить про этого… парратара.

– Не забуду, - вновь потемнел лицом вождь. - Ох, не забуду…

Ах-Куратан замедлил шаг. Он почувствовал, как ночной ветерок пробирает до костей. От холода зубы мелко постукивали. Или не от холода? Принести Клятву смерти… А если он не сможет добыть богатство за год? Прилюдно резать себе глотку - ох, как не хочется… Бродяга передернул плечами. Ну что же, лучше глотку перерезать, чем нищим всю жизнь болтаться.

Зурила сидела возле его костерка и тихо плакала. Она вскинулась на звук шагов, тихо ойкнула, потом бросилась парню на шею.

– Живой… - пролепетала она, жадно его целуя. - Живой…

– Уймись, женщина, - пробормотал ах-Куратан, неловко отпихивая ее от себя. - Я и не собирался помирать. Завтра я ухожу.

– Уходишь? - неверяще уставилась на него Зурила. - А как же я? Отец…

– Завтра я дам Клятву смерти, что за год добуду себе богатство своим клинком, - буркнул парень. - А год - не так много… Твой отец согласился подождать. Ничего он тебе не сделает.

Зурила бросилась ему на грудь и расплакалась.

– Год… целый год… - бормотала она. - За год я состарюсь и стану некрасивой. Ты разлюбишь меня, ты не захочешь меня, и отец продаст меня диким бериутам в рабыни… Ты уйдешь в ахмузы, любимый?

– Вот еще! Разбойники не бывают богатыми! - снова отпихнул ее парень. - Я знаю, как разбогатеть. На севере живет много ленивых толстых людей, они копают землю и бросают в нее зерно, а потом снова выкапывают его и едят. Они богатые, у них много добра. Я соберу храбрецов, мы обдерем с них жир, вытопим его в котле войны и навсегда поселимся в парчовом шатре! Твой отец еще пожалеет, что так грубо разговаривал со мной!…

– Ты погибнешь… - Зурила опустилась на колени и закрыла лицо руками. - Ты погибнешь, а меня продадут бериутам…

– Не продадут, - ах-Куратан опустился рядом с ней. - И я не погибну, а стану великом воином. Иди ко мне и перестань скулить, пока я тебя не ударил!

Позже, когда они лежали бок о бок, Зурила спросила:

– Милый ах-Куратан, а ты всегда будешь любить меня?

– Всегда, - пробормотал тот в полудреме. - Даже если я возьму еще четыре жены, ты всегда останешься первой и любимой. А теперь не мешай спать, женщина, я устал.

– Брат Перус приказал передать письмо, - посланник, почтительно склонив голову, протянул свиток. - Послание самого Настоятеля Семлемена. Ответ просили отослать со мной же как можно быстрее.

Настоятель Комексий брезгливо принял влажную от пота бересту, сорвал печать и быстро проглядел резы.

– Что за бред? - нахмурился он. - Не ведет Перевет никаких переговоров с дикарями. Я бы знал. Впрочем… могу и не знать. Князь в последнее время волком смотрит. На словах ничего не приказано передать?

– Нет, господин, - снова поклонился посланник. - Все в письме.

– Ладно, пока иди. Скажи там, чтобы тебе отвели келью. Сегодня я переговорю с князем, завтра отдам тебе ответ. Почему бы, кстати, голубем не отослать?

– Нельзя! - покачал головой посланник. - Сказано, что для пущей надежности - только со мной. А голубя и сова перехватить может, да и сокола охотничьего науськают… У Настоятеля много завистников внутри Храма.

– А на тебя лихих людей натравить можно, - проворчал Комексий. - По мне, так голубь надежней. Ладно, иди уже.

Оставшись в одиночестве, Настоятель еще раз перечитал письмо и задумался. За храмовым окном шумела базарная площадь. Со всего Куара в Тушер съезжались смерды и холопы, и после сбора осеннего урожая на площади становилось особенно многолюдно. Вот только в нынешнем году народу снова оказалось куда меньше обычного. Недород, опять недород! Если и со следующим, летним, урожаем не повезет, начнется голодомор. Настоятель покачал головой. Даже смиренные обычно братья и сестры начинают потихоньку роптать, шептаться насчет гнева Отца…

Значит, брат Семлемен подозревает Перевета в тайном сговоре с южанами. Не похоже на князя, ох, не похоже. Но и времена нынче неспокойные, южная граница то и дело подвергается лихим набегам, землепашцы бегут из тех мест, бросая самые плодородные земли… Плохо, да, плохо. Если Перевет и сговаривается с язычниками, то упрекнуть его сложно.

Однако же и попустительствовать тому нельзя. Склонить князя на святую войну - дело, угодное Отцу-Солнцу, но на какие деньги? Княжьим дружинам платят мало и нерегулярно. Поднимать ополчение? А кто землю пахать останется? Даже в урожайные годы сорвать с земли одного из десяти означает серьезно испытывать судьбу. А уж при долгом недороде такое - совсем смерть. Конечно, можно покупать скот и зерно у отколовшихся украин, но те много не продадут, да и требуют в обмен железо либо золото. И того, и другого самим в обрез. Конечно, у дикарей можно взять богатую добычу - скот, золото, рабов. Если повезет, удастся даже разграбить саму цитадель язычества - город Граш, жемчужину окрестных пустынь. Но до него еще добраться надо. А бояре деньги за поход вперед потребуют - оружие гридням справить, доспех подлатать. О-хо-хонюшки, грехи наши тяжкие…

Но если Семлемен говорит, что найдет золото, то ему можно верить. Надутый, самодовольный, высокомерный - как угодно его можно назвать, но не дураком и не пустомелей. Если сказал, что найдет, значит, найдет.

Настоятель почесал живот и неохотно поднялся с лавки. Хочешь не хочешь, а хотя бы просто поговорить с князем придется. Не в первый раз речь пойдет про святую войну, и не в последний раз князь откажет, но капля камень точит…

Перевет нахмурился и наклонился вперед. Краем глаза он заметил, что Кумбален повторил его движение, но как-то неуверенно.

– Итак, брат Комексий, - сурово проговорил он, - ты полагаешь, что только осиянный Колесованной Звездой военный поход решит наши проблемы. Добре. Но я не пойму одного - зачем ты явился сюда сегодня. Не прошло и двух седмиц, как мы в последний раз разговаривали о походе. Помнится, я ответил решительным отказом участвовать в твоих неразумных планах. Что же изменилось с тех пор, что ты приходишь сюда и слово в слово повторяешь свои речи?

– Мир меняется непрерывно, вечна лишь Колесованная Звезда, - вздохнул Настоятель, поудобнее устраиваясь на скамье. - Я приду к тебе еще и еще и повторю свои речи снова и снова. Истинный свет еще горит в твоем сердце, хотя ты и отрицаешь его. Однажды он осветит и твой разум, и тогда ты…

– Короче… - поморщился князь Куара. - Когда я слушаю твои длинные слова, у меня мутится в голове, как после пары ковшей медовухи. Мне не интересны измышления про всякий свет, в сердце или же в заднице. Если больше сказать нечего, то ты знаешь, где дверь. Не забудь только, что Храм в сем году еще ни разу не платил подати, и скоро я задумаюсь - не пора ли присылать стражников к тебе в гости.

– Увы! - развел руками брат Комексий. - Лишь Отец-Солнце и его Пророк властны над всякой материей, возвышенной и низкой. Мне же, их слуге, недоступно умение создавать золото из воздуха. Прихожане обеднели, жертвуют мало. Мы с трудом набираем денег на внутренние нужды куарского Храма. В приходах даже служки через одного разбежались, с голодухи-то…

– Меня не волнуют служки и рабы, - сухо ответил Перевет. - У храма полно других животов, чтобы делать деньги - неплохие деньги. Одни ткацкие цеха чего стоят! И не рассказывай мне, что ткачихи и сукновалы разбежались по лесам - все на месте, все работают. Храм уплатит все пошлины не позднее конца месяца - добровольно или нет.

– На месте пресветлого князя я бы поостерегся присылать мытарей, - тихо заметил Настоятель, не поднимая глаз. - Некоторые ревностные верные могут сильно рассердиться на святотатство. Я не уверен, что смогу сдержать их порывы.

– Ну, в таком случае, - усмехнулся князь, не отводя от Настоятеля тяжелого взгляда, - я приостановлю службы в храмах. Людей у меня хватит. А твоим рено… рево… в общем, верным расскажут, сколько и где Храм хранит зерна, муки, вяленого мяса и прочего. И уже тебе придется объяснять, почему в голодный год твои амбары ломятся от пищи, а у людей от воды пухнут животы. Или ты полагаешь, что тебя слишком любят в народе? Кумбален, почитай-ка ему.

Воевода, насупившись, развернул пергамент, который до того нервно теребил пальцами, и нехотя зачитал:

– "Тришка Рябой из Соломенного посада в кабаке, напившись, разодрал на себе рубаху и рвал с груди нательную Колесованную Звезду, крича, что попы жируют, а бедняки с голоду пухнут, и что его дочка скоро начнет непотребством с мужчинами за хлеб заниматься, бо есть совсем нечего. Схвачен и бит кнутом за шумное поведение на людях… Бочкарь Сказил с Горелой слободы вышел на улицу и звал народ пойти осквернить молельню, а оклады с образов продать заезжим купцам и на те деньги купить еды. Бит кнутом. Взята пеня в две медных деньги за подстрекательство… Бродяга по имени Фушар нашептывал на базаре, что братья в монастырях великое богатство прячут, нищими прикидываются, а со своих холопов три шкуры дерут, потому как все им мало. При попытке утихомирить оскорбил стражу словами и действием…"

– Конским навозом кидался, - пояснил Перевет, насмешливо поглядывая на покрасневшего воеводу.

– "…и действием", - повторил Кумбален, - "после чего бежал, на ходу причинив намеренный убыток честным торговцам. Караульные лишены дневного заработка за нерадивость".

– Хватит, - махнул ему князь. - И такими вот мелочами у меня, брат Комексий, целая комната завалена. Не любит тебя народ, ох, не любит…

– Тушер - большой город, средоточие скверны! - гордо вскинул голову Настоятель. - Много в нем водится всякого непотребства, и нечистые духи искушают людей всякими соблазнами. По деревням да поселкам такого не водится. Наши прадеды жили, как предки указали, и никаких городов не знали, оттого непотребства меньше случалось. А сейчас? Вон, детей читать и считать учить поветрие пошло. Это вместо того-то, чтобы к честному труду сызмальства приучать!

– Наши прадеды жили так же, как и мы, - усмехнулся Перевет. - Тушеру, почитай, полтора века, а то и больше. А Пророка твоего когда колесовали? Лет сто назад? Так что еще неизвестно, что большее непотребство для предков - Тушер или твой Храм. В общем, я тебя предупредил - заплатишь сполна или…

– Блажен тот, как говорил Пророк, кто покорится сильному, ибо воздастся страдающему на небесах в объятиях Отца-Солнца нашего! Те же, кто силой возвышаются, горше других поплатятся, ибо… Храм заплатит то, что причитается, и ни монетой больше! - поспешил добавить Настоятель, заметив, что лицо князя багровеет. - Пусть Небо видит, что мы выполняем свой долг равно перед Отцом-Солнцем и перед человеками! Но прежде, чем я уйду, князь, выслушай еще слово мудрости…

– Что еще? - сквозь зубы прорычал князь, с трудом сдерживаясь, чтобы слегка не придушить храмовника.

– Братья из Тапара и Камуша, проникнувшись нашими бедствиями, готовы оказать посильную поддержку, - заторопился Настоятель. - Они предлагали прислать золота…

– За участие в их идиотской войне! - рявкнул князь, уже не сдерживаясь. - Сколько раз говорить - не соглашусь на такое! - Он судорожно сжал рукоять кинжала. - Пошел вон, сволочь!

– Нет, нет! - замахал брат Комексий руками. - Они готовы согласиться на меньшее! Всего лишь позволь им беспрепятственно набирать звездоносцев в Куаре, и уже через седмицу у тебя появится достаточно денег, чтобы покупать зерно в украинах…

– Может, мне заодно и себя им позволить прирезать? - осведомился князь. Он пожалел о своей вспышке - злопамятный Комексий не преминет отомстить. Впрочем, тот и так зло затаил, а рыком больше, рыком меньше… - Сегодня они звездоносцев для похода соберут, а завтра те звездоносцы меня с обрыва в реку скинут, а тебя князем выкликнут?

– Что ты, что ты!… - Настоятель испуганно вскочил на ноги, хватаясь за массивную золотую Звезду у себя на груди. - Этот сброд… то есть святых воинов нужно обучать воинскому делу. Для того в Тапаре Храм специальные места отгораживает. Никто из набранных и трех дней в Куаре не задержится, обещаю!

– Обещает он… - проворчал князь. - Ладно, подумаю. Теперь ступай. И про подати не забудь. Эй, Вашка! - гаркнул он. Дверь приоткрылась, и в щель просунулся любопытный конопатый нос невысокого отрока. - Проводи нашего гостя к выходу, да последи, чтобы не зашиб кто ненароком.

Когда за Настоятелем закрылась дверь, Перевет обернулся к Кумбалену.

– Ну, а ты что думаешь? - ворчливо осведомился он. - Про набор? И вообще - что-то ты сегодня смурной какой-то.

– Зря ты так, князь, ох, зря… - пробормотал тот, отводя взгляд. - Храм людей к свету ведет, большое дело делает. Сколько он с Майно боролся, а?

– Дети тех, кто при Майно не жил, уже своих детей заводят, а они все борются! Только с кем - непонятно. Ведьмы с колдунами им чем-то не угодили. От века ни одна деревня без своей ведьмы не жила - и скотину пользовать, и людей тож. А сейчас? Одни травники, да и те какие-то хилые…

– Ведьмы нечистым духам служат, - осуждающе покачал головой воевода. - Они не столько пользуют, сколько порчу наводят. Про то всем известно.

– Да брось ты, Тумба, - поморщился князь. - Всем - значит, никому. Тебе про то известно, да и прочим, кто в Пророка верует да чернорясных слушает, а особливо - вынюхивателей краснорясных. А по мне - брехня подзаборная. Сам в такой деревне рос, ведьма наша местная добрая бабка была. Никого даже словом не обижала, а детишкам всегда то корешок сладкий сунет, то орехов горсточку. Деревенские на нее только что не молились. Померла вот, давно уже, - он вздохнул, - а новой на замену не нашлось. Заезжал я туда лет десять назад. Захирела деревенька, н-да…

– С вашей ведьмой тебе виднее, - буркнул воевода. - Да только раз на раз не приходится. А про звездоносцев - добрая идея. И ты ни при чем, и денег дадут.

– Не нравится мне Храм! - с неожиданной горячностью вдруг заговорил князь. - Ты понимаешь, вот ни на столечко не нравится! Ну, веруют они в Отца-Солнце и его колесованного Пророка, ну и пусть бы себе веровали! Худого слова бы никто не сказал! Издревле люди верили кто во что горазд, и ничего, жили помаленьку. А храмовники… Пойми меня, Тумба, не принимает душа такого - или принимаешь ты слово Пророка и правильный, или не принимаешь, а потому мерзость, истреблению подлежащая! Ведь дай Храму волю - и он завтра же в свою веру насильно обращать начнет. По мне, так живи и дай жить другим. Но чтобы вот этак… - Он в отчаянии махнул рукой и замолчал.

– Неправ ты, друг Перевет, - покачал головой воевода. - Да, есть и такие, как ты говоришь. Но ведь сколько подвижников в отрепьях ходит, вервием подпоясанные, людям помогают, себя не щадя! В каждом стаде паршивая овца водится, и Храм не исключение.

– Нет, не так, друг Тумба, - князь присел на лавку и безвольно уронил руки на колени. - Есть подвижники, да только не Храма в том заслуга. Они и без Храма бы людям помогали и без Храма бы в отрепьях ходили. Подвижники - не Храм. Храм - вот: огромные молельни с золочеными образами, важные откормленные братья среди отощавших прихожан… Храм - власть, и, как любая власть, притягивает всякое дерьмо. Нет в нем среди сильных никаких подвижников, одни пузатые. А те, скорее, в голодную годину народ на людоедство обрекут, чем хоть горстью муки поделятся. Оно и страшно, когда подвижниками собственную корысть прикрывают… Ладно, ступай пока. Не нравится мне ихнее предложение с наемниками, но еще подумаю. Ступай.

Ближе к утру Элиза проснулась по малой нужде. Огненный Пруд заметно склонился к западу, Глаза Назины уже скрылись за окоемом. На востоке смутно маячил Меч Турабара, уже бледнеющий в слабом предрассветном мареве. Занесенный над Молотом Печенара клинок застыл угрозой, знаком извечной ненависти бога войны к богу ремесел, и лишь всеблагой Отец-Солнце, что здесь, на юге, звался Куратом, не давал братьям вступить в жестокую схватку, каждое утро отправляя их на покой где-то там, в далеких небесах.

Элиза вздрогнула от холодка и тихо, как учили, отошла чуть в сторонку к редким низкорослым кустикам, по дороге кивнув часовому. Глупости все это. Теперь она знала, что Огненный Пруд - всего лишь ядро галактики, а Турабар и Печенар - выдумка других, гораздо более страшных богов. Страшных - потому что равнодушных. Валарам, Турабар, Печенар, Назина, даже загадочный бог змей Сумар и текучий, как вода, Тинурил - они все нуждались в верующих, а потому являли свою милость хоть кому-то. Демиурги же просто забавляются, а потому и снисхождения от них ждать глупо.

Девушка тряхнула головой, отгоняя дурацкие мысли. Еще с час можно поспать, а там и подъем. Интересно, куда Тилос поведет их сегодня? Наверное, в Кураллах - он несколько раз упоминал название. Она двинулась обратно, но что-то удержало ее на месте. Элиза застыла и прислушалась, потом осторожно двинулась к возвышающемуся неподалеку валуну. Ага, вот оно. Тихие, почти неразличимые голоса. Она очень осторожно подкралась поближе.

– И все-таки я не понимаю, - покачала головой Мира, глядя мимо Тилоса. - Для чего ты готовишь девочку? Она ведь совсем ребенок. Да, жизнь ее била, но синяки и шишки не заменяют мудрости, что приходит лишь с возрастом.

– Иногда человеку не нужна мудрость, - возразил Тилос. - Иногда нужно лишь верить во что-то, знать, куда идешь. Мудрость лишь приумножит печали на пути, но не позволит свернуть с него. Человек, идущий над пропастью, не смотрит вниз не потому, что не умеет смотреть. Зрячему здесь едва ли не хуже, чем слепому, его все время тянет взглянуть, а взглянув - поддаться призыву бездны. Слепец же, постукивающий палочкой, свободен от таких соблазнов.

– Оплетать других словами ты умеешь. Не надо лишний раз демонстрировать мне свое красноречие, я не несмышленыш вроде Элы. Ты дал ей нулевой допуск. Через полгода! Я знаю всего семерых, включая себя, кто имеет такой допуск, и все они - ведущие аналитики или же командиры баз. Все они долгие годы карабкались по дурацкой лестнице безопасности, про которую ты сам рассказывал мне всякие сказки. А тут ты даешь нулевой допуск человеку, которого знаешь полгода, ребенку, за чью психику нужно опасаться куда больше, чем за психику взрослого. Зачем?

– Я боюсь, Мира, - неожиданно печально ответил Тилос. - Я боюсь. Вот и все объяснение. Похоже, мое время на исходе. У меня нет больше возможности давать людям систематическое образование.

– Что случилось? - голос Миры поднялся до встревоженного полувскрика. - Что опять случилось?

– Тихо! - шикнул Тилос. - Ничего хорошего. Я не хотел говорить, но… Три дня назад меня полностью отключили от архивов.

Несколько секунд стояла потрясенная тишина.

– Будь они прокляты… - прошептала наконец Мира. - Будь они прокляты…

– Расслабься, милая, - вздохнул Тилос. - Их можно понять. Я получил уже три формальных предупреждения и не могу сказать, что их аргументы нелогичны. Много, слишком много правды в их словах. Я не раз раздумывал, не тупой ли я упрямец, назло идущий против воли старших и умных. Раздумывал - и приходил к выводу, что, возможно, так и есть. Но сейчас это уже неважно. Ситуация накалилась. Ночью пришло очередное сообщение. Гуланы настроены решительно, да и тарсаки волнуются, хотя Тарона все еще удерживает их от войны. А моей нейтрализации можно ожидать в любой момент. Я лишь надеюсь, что произойдет она не раньше, чем я закончу пару важных дел. Именно поэтому я так гоню лошадей. - Он помолчал. - Не волнуйся за Элизу. Она рискует головой, но не больше всех прочих. Более того, мне нужно, чтобы она осталась в живых как можно дольше.

– Но к чему ты ее готовишь? Сначала я решила, что ты хочешь сделать из нее полевого агента со специальными функциями. Но потом ты ввел в ее программу… странные элементы. Геология, углубленная астрономия, химия… Не знаю, что осталось у нее в голове после сумбурных пробежек по верхам, но что ее знания не системны - могу сказать с уверенностью. Исследователя из нее не выйдет.

– И не надо. Главное - что она умеет выживать. У нее от природы такая способность. А вот системных знаний ей не нужно. Достаточно знать, что знания есть и что их можно найти.

– Вот зачем ты взял ее сюда…

– Точно. Но хватит об Эле. Поговорим о планах…

– Погоди! - голос Миры опять зазвенел натянутой струной. - Ладно, пусть тебе виднее, что нужно девочке. Пусть ты не хочешь говорить, к чему ее готовишь. Но почему ты не хочешь использовать меня? Я заведомо лучшее ее во всем! Я справлюсь с любым мужиком, вооруженным или нет. Я давно не юная девочка, но все еще могу затащить в постель и очаровать до потери здравомыслия кого угодно. Я знаю массу всякой всячины, и я лучше!…

– Скажем так, - мягко перебил ее Тилос. - У тебя другая задача. Ты должна собирать и хранить знания, она - использовать их в экстремальной обстановке. Из тебя полевой агент - что из соломы стрелы, у нее же есть талант выживания. Хватит с тебя той экскурсии в Граш. Один раз я пошел навстречу твоим просьбам, и то теперь думаю, что зря. Кроме того… хм, кроме того, не существует женщины, которая не усмотрела бы в тебе соперницу. Ревность и зависть сведут на нет большую часть усилий.

– Ты не прав. Я могу…

– Не можешь! - на сей раз голос Тилоса звучал сухо и жестко. - Поверь - ты провалишься. Я не стал бы сломя голову искать запасные варианты, если бы полагал, что с задачей справится кто-то из уже обученных людей…

Дальше Элиза слушать не стала. Она тихо-тихо отступила назад, стараясь не задеть никакого плохо лежащего камешка, и быстро вернулась на свое место. Завернувшись в тонкое одеяло, она долго ворочалась на камнях, обдумывая услышанное. Интересно, кто "они"? И что за архивы? Но главное - что за задание, с которым не справится Мира? Элиза вспомнила страшную Тарону тогда, во дворце, и вздрогнула. Тарсачка иногда снилась ей в кошмарах, ее прекрасное лицо обрамляли кишащие змеи, а в желтых кошачьих глазах пламя смерти полыхало не хуже, чем у самой Назины. Да… такая точно не потерпела бы рядом соперницу вроде Миры.

Неужели "они" действительно убьют Тилоса? Так нечестно!

Ей так и не удалось заснуть. Она видела, как Мира вернулась к костру, присела на корточки и застыла в этой позе. Чуть погодя девушка выбралась из-под одеяла и присела рядом с Мирой. Та лишь коротко взглянула на нее и отвернулась.

– Мира, - осторожно спросила Элиза, - а что такое "нейтрализовать"?

Та чуть заметно вздрогнула.

– Подслушивала? - недовольно спросила она. - Хм… Нейтрализовать означает лишить возможность влиять на ситуацию. Например убить. Или забрать с планеты. С них станется…

– С Демиургов?

– С Демиургов, - печально согласилась Мира. - Иногда так хочется добраться до всемогущих ублюдков и перегрызть им глотку!…

– Подъем! - негромко сказал Тилос, появляясь из-за валунов. - Общий подъем. Время!

После скудного завтрака Тилос сел на камень, скрестив ноги, и прокашлялся.

– Итак, - сказал он, - первая часть нашего путешествия успешно завершена. Теперь ваша задача - благополучно добраться до Кураллаха. Парат, верстах в тридцати отсюда на юг - старый торговый тракт. Дальше дорогу найдете. Легенду не забыли?

– Не забыли, - наклонил голову седоусый Парат. - А ты что? С нами не идешь?

– А у меня другие дела, - глянул на него тот. - Надо кое-куда прогуляться. Смотрите, ребята, поаккуратнее там. Хвост за собой не приведите. Хватит с нас Чаттануги. Мира, никакой самодеятельности. Идешь вместе со всеми. Это приказ. Еще вопросы есть?

Женщина передернула плечами и ничего не ответила.

– Вопросов нет, - подытожил Тилос. - Тогда пакуемся и расходимся.

Элиза торопливо засунула в заплечный мешок свое одеяло, забросила его за спину и подошла к Мире. Та яростно запихивала свое одеяло, но то никак не желало лезть внутрь, топорщась и разворачиваясь. Элиза придержала его, пока Мира затягивала тесемки.

– Спасибо, - сказала та, по-прежнему избегая смотреть на девушку. - Эла, ты… поаккуратнее там. Не лезь башкой под саблю.

– Где - там? - не поняла Элиза. - В Кураллахе?

– Тилос еще не сказал тебе? Ты идешь вместе с ним. Не знаю, куда он тебя потащит, но чувствую, что не отдыхать.

Элиза озадаченно посмотрела на нее.

– Нет, он ничего мне не говорил… - Она задумчиво потеребила себя за ухо. - Интересно, зачем?

– За коровой, - сообщил Тилос, подходя со спины. - Хватит тебе учиться, пора и на мир посмотреть. Разыскать там с десяток кладов, забить ногами парочку огненных ящериц покрупнее… Мира, не забыла, что нужно сказать Камтону?

– Не забыла. - Женщина повернулась к нему. Она сжала руки, явно чувствуя себя не в своей тарелке. - Тилос…

– Да, подружка? - ободряюще улыбнулся тот. - Что еще?

– Тилос… я… я не знаю, - Мира явно нервничала. - Я чувствую - что-то не так. У меня какое-то странное предчувствие…

– А именно? -Тилос успокаивающе положил ей руки на плечи, заглянул в глаза. - Только расслабься. Все нормально. Предчувствия - они ведь даже не колдовство, так, непонятно что…

– Я не обладаю Силой, - внезапно Миру начала бить крупная дрожь. - Я не обладаю талантом чувствовать опасность, как Эла. Но мне кажется, что я… я… больше тебя не увижу…

Тилос дотронулся пальцами до ее висков. Миру глубоко вздохнула и закрыла глаза. Ее тело расслабилось, плечи опустились.

– Спасибо… - еле слышно сказала она. - Но это не просто… не просто бабские глупости. Я чувствую…

– Все хорошо, - тихо сказал Тилос. - Все случится так, как нужно. Ты просто накручиваешь себя. Выброси из головы свои глупости. А сейчас вам пора. Да, и понаблюдай за Ленарой с Джабраилом. Кажется, дальний переход сказался на них не лучшим образом.

– Хорошо, - Мира открыла глаза и жадно уставилась на Тилоса, словно пытаясь выпить его до дна глазами. - Я позабочусь. Но ты уж поаккуратнее там, ладно?

– Разумеется, милая, - Тилос ободряюще хлопнул ее по спине. - Я появлюсь в Кураллахе месяца через четыре. Или пять, как получится.

Когда маленькая группа путешественников скрылась за скалами, Элиза повернулась к Тилосу, молча глядящему им вслед.

– А Мира тоже владеет Силой? - спросила она.

– Нет. Во всяком случае, не так, как ты. Каждый человек может чувствовать эфир, но у большинства уровень сигнала остается за порогом осознанного восприятия, особенно сейчас, когда напряженность поля сильно понизилась. Однако иногда подсознание может обрабатывать неслышимые уху и невидимые глазу подсказки, вот как у тебя, например. - Он хмыкнул. - Но Мира просто боится за меня, вот и выдумывает невесть что.

– А если она чувствует правильно?

– И что с того? - Тилос повернулся к Элизе. - Эла, я делаю лишь то, что необходимо. Я не собираюсь отказываться от своих планов только потому, что несколько невообразимо старых маразматиков имеют на планету свои виды. Я просто уважать себя перестану. И хватит об этом. Пошли. Нам еще долго топать на своих двоих. Лучше по холодку добраться до джунглей. Там хотя и сыро, но зато не так жарко.

– А куда мы идем? - полюбопытствовала девушка, закидывая мешок за спину. - В Граш?

– Нет, любопытная ты наша, - усмехнулся Тилос. - Мы идем в гости к тарсакам. Эх, давно я не заглядывал к Тароне на пироги…

Золотой Змей вытащил идольца из-за пазухи и осторожно поставил его на ствол поваленного дерева. Он испытывал к нему страх и почтение, пожалуй, большие, чем его товарищи. Одно дело - приносить жертвы идолам через жрецов, которые даже близко не подпускают воинов к священным статуям. И совсем другое - самому кормить пусть и маленькое, но все равно изображение самого Тинурила. Вот и сейчас бог источников смотрел на него выпуклыми рубиновыми глазами, в которых зло отражались капли пробившегося сквозь листву вечернего солнца.

Вслед за идольцом Змей вытащил мешочек священной пищи. Он аккуратно нажал богу на темечко, и тот выплюнул старую пустую пищу в слой прелой листвы. Змей аккуратно, боясь ненароком уронить, вставил ему в рот крохотный шарик. Бог довольно щелкнул, из рассерженно-рубиновых его глаза превратились в умиротворенно-синие. Шпион облегченно вздохнул и спрятал мешочек с пищей - бог принял жертву. Еды для Тинурила оставалось еще на дважды по семь раз.

– О великий Тинурил! - пробормотал он, встав на колени и склонившись в почтительном поклоне. - Прошу тебя о великой милости! Позволь услышать моего повелителя!

Бог несколько раз вздохнул, потом музыкально пискнул.

– Кто там? - наконец сказал он недовольным голосом Суддара ар-Хотана. - Имя!

– Золотой Змей припадает к ногам повелителя! - торопливо произнес шпион. - У меня хорошее известие. Могу ли я…

– Можешь! - рявкнул бог. - Только побыстрее, я занят. Что случилось?

– Мы нашли двоих из бежавших. Один из них - лазутчик, про которого ты нам говорил. Он с одним сопровождающим пробирается в сторону Пустынного Тракта. Должны ли мы убить его?

– Идиот! - проскрипел бог. - Я хоть раз приказывал тебе убить его? Когда ты, наконец, оставишь свои душегубские замашки? Следить. Только следить, осторожно и аккуратно. Не приведи Курат, он вас заметит! Седой Ворон уже умер из-за своей глупости. Хочешь последовать за ним? Все?

– Да мой повелитель, - смиренно поклонился богу Золотой Змей. Говорили, что бог не умеет видеть, но лишняя осторожность не помешает. - Мы продолжим тайно следить. Как часто сообщать новости, мой господин?

– Раз в два дня, - подумав, сказал бог. - Ты сейчас где?

– Неподалеку от гор, рядом с местом, известным как Оленье нагорье, господин.

– Хорошо. И поаккуратнее там… Отбой.

– Долгих лет жизни господину! - еще раз поклонился Змей. Он осторожно сжал уши бога и, завернув в тряпочку, сунул обратно за пазуху. Потом обернулся и поманил пальцем Быструю Крысу, почтительно ожидающего неподалеку.

– Отправишь сообщение шабаю, - холодно сказал он. - Скажи ему, что оцепление вокруг болот можно снимать. Наш помойный шакал велел следить за ублюдком. Но готовьтесь убить его в любой момент, если шабай отдаст приказ.

– Да, господин, - кивнул Крыса. - Голубь уже готов. И мы - тоже готовы.

Тяжелая дверь скрипнула, открываясь. В могильной сырости узкой арки пахнуло теплом и жареным мясом. Братия ужинала. Дзергаш протиснулся в узкий проход, ободрав запястье о выступающий камень, тихо выругался.

– Сюда, господин! - провожатый дернул его за рукав. - В правый коридор.

На стенах тускло горели масляные лампы. Промозглая влага в воздухе почти не чувствовалась, но каменная громада монастыря над головой давила на плечи, заставляя ежиться и плотнее кутаться в плащ. Шаги глохли в неподвижном спертом воздухе.

Спустя три крутых поворота провожатый осторожно постучал в обитую железом дверь, с поклоном указал на нее князю и неслышно растворился в мерцающих тенях. Князь, набычившись, откинул капюшон, толкнул дверь и прошел в просторную келью. Здесь лампа на стене горела куда ярче, чем в коридоре, а вдобавок к тому на столе в серебряном подсвечнике весело помигивали три толстых закрученных спиралью свечи.

– Входи, сын мой, - голос Настоятеля поражал своей густотой. В праздничные дни на площади он запросто перекрывал гул возбужденной толпы, а здесь, в тесном замкнутом пространстве, от него слегка закладывало уши. - Входи и садись. Я давно ждал тебя здесь, ибо осведомлен, что ты есмь верный сын Храма. В кувшине - вино. Надеюсь, ты не обидишься на немощного старика за то, что он позволяет гостю самостоятельно наливать себе драгоценный напиток?

– Спасибо, брат Прашт, - Дзергаш тщательно затворил за собой дверь и, подумав, задвинул тяжелый чугунный засов. - Я ценю твое гостеприимство, наставник, и более того ценю твое расположение ко мне. Я помню, как еще ребенком…

– Спасибо тебе, сын мой, - поднятая ладонь Настоятеля прервала речь князя. - Но и я помню, что еще ребенком ты не любил пустых речей. Я стар, а сейчас поздний вечер. Давай сразу о делах. Итак, что ты хочешь? Опять заем? Но казна Храма оскудела…

– Нет, брат Прашт, - досадливо поморщился князь. Он не любил, когда его перебивали. - О займах поговорим потом. Сейчас дело в другом… - Он замялся, не зная, как подступить к делу.

Настоятель молча смотрел на него, посапывая носом. Когда тишина затянулась, он откашлялся:

– Я могу подсказать тебе, с чего начать, сестрин сын. Итак, южные племена множатся и угрожают…

– Да, и угрожают всем нам! - с горячностью подхватил Дзергаш. - Недавно ко мне прибыл гонец от Каралета. Он принес настораживающие сведения. Южные разбойники шныряют у самых границ Тапара, грабят и без того редкие караваны. Из Граша пробираются лазутчики, вынюхивают, высматривают. Некоторые под пыткой признали, что языческие вожди собираются воевать Север, и уже не когда-нибудь потом, а вот-вот, завтра или через месяц! Мы все в страшной опасности!

– Да, мы в опасности, - медленно качнул головой Настоятель. - Я знаю о ней уже давно. Братья из Куара и Тапара предупредили меня. Что ты предлагаешь?

– Мы не можем отсиживаться! - грохнул кулаком по столу князь. - Мы должны пойти войной на них раньше, чем они соберут свои силы! Тогда мы разгромим язычников, а свет истинной веры засияет над Югом так же ярко, как и над Севером!

– Истинная вера не нуждается в мечах и копьях для своего утверждения, - грустно качнул головой брат Прашт. - Пророк принял мучительную смерть на колесе, и гибель донесла до людей его слова вернее, чем боярские дружины. Он не пролил ни капли крови, но его голос звучит в сердце любого последователя Колесованной Звезды. Уверен ли ты в том, что нет другого пути? Может, лучше сохранить мир?

– Да как? - вскочил на ноги князь. - Грязные дикари не понимают слов. Предложение мира для них - лишь признание нашей слабости. Мы лишь подтолкнем их на решительные действия. Нет, мы должны пройти по их землям огнем и мечом. Только тогда они снова начнут уважать нас.

– Нападать всегда труднее, чем обороняться, - возразил брат Прашт. - Не проще ли укрепиться в своих землях и позволить мятежникам обломать свои зубы о неприступные стены городов?

– Но в Тапаре нет укрепленных городов, если не считать Саламира! - Дзергаш посмотрел на Настоятеля как на идиота. - Дикари захватят его с налету и окажутся у наших границ. Они выжгут деревни и погосты по всей земле, а ведь скоро посевная! Нет посевов - нет урожая, а последние годы и так случились голодными. Ха! Прятать голову в скорлупу - удел улиток. Мы должны действовать!

– Ну а от меня-то ты что хочешь? - устало спросил старик. - Я войско точно не поведу. Годы мои не те.

– Мне нужны деньги. Мне не на что содержать войско. Еда вздорожала, а грабить своих же смердов в походе не дело. Нужно поднимать ополчение, а моя казна пуста.

– Деньги… хм… - брат Прашт задумчиво побарабанил по столу. - Ты думаешь, у меня денег больше? Верные не слишком-то охотно жертвуют Храму в последнее время. - Он помолчал, поглаживая седую бороду. - Впрочем, я посмотрю, что можно сделать. Не скрою, твои слова разумны, да и братья из других княжеств давно подталкивают меня на решительные деяния. Не нравится мне затея, совсем не нравится, Дзергаш, мой мальчик, но я помогу тебе. Но вряд ли я наскребу денег больше, чем на прокорм войска. А вооружишь его ты чем? Дубинами да шестами?

– Уж найду чем, - хищно ухмыльнулся князь. - Значит, по рукам? Не волнуйся, дядюшка, верну я тебе все долги, да еще и с лихвой.

Он встал и в возбуждении заходил по комнате.

– Мы поставим в песках новые храмы! - его глаза горели лихорадочным блеском. - Язычники с ярмом на шее склонятся перед невиданным доселе сиянием Колесованной Звезды! Мы захватим рабов, много рабов, они возделают нам новые поля, и призрак голода отступит навсегда! Вече выкликнет меня князем до конца моей жизни, потому что еще никогда в Типеке не сидел такой хозяин, как я! Значит, я пришлю казначея обговорить детали. Суммы там, сроки. Лады? Только помни - до поры до времени - никому. Иначе найдется немало трусов, которые постараются помешать мне…

Брат Прашт утвердительно качнул головой и незаметно нажал ногой на скрытую кнопку. Спустя несколько мгновений в дверь тихо вошел послушник.

– Проводи нашего гостя тем же путем, - приказал Настоятель. Когда князь, махнув на прощание рукой, вышел в коридор, брат Прашт щелкнул пальцами в воздухе. Книжные полки отъехали в сторону, и из ниши вышел секретарь.

– Ты все слышал. Отправишь сообщение Комексию и Семлемену, - сухо сказал брат Прашт. - Князь рвется воевать, но требует денег. Они кашу заварили, им и деньги добывать. Нет, все-таки не нравится мне это дело, - добавил он вслух, когда секретарь, поклонившись, вышел. - Ох, не нравится…

Когда Дзергаш спустился в подвал своего загородного владения, Клатт сидел на пятках и медитировал. Он открыл свои желтые крокодильи глаза и медленно обвел ими помещение.

– Я слышу твои шаги, князь, - негромко сказал он. - Зажги свет. Ты договорился со своим шаманом?

– С монахом, сколько раз тебе говорить! - князь стукнул кремнем по кресалу, поджигая трут. - С монахом! У орков шаманы, а у нас монахи!

– Неважно, князь, - Клатт оскалил свои зубы в полуусмешке. - Мне не интересны ни люди, ни орки. Народ ходил по земле задолго до них и останется здесь еще долго после того, как младшие расы исчезнут. Ты не ответил на вопрос.

– Все в порядке, вот привязался! - огрызнулся князь. - Как припекать стало, так сразу к людям прибежали, словно к мамочке. Тролли, одно слово…

– Если ты еще раз назовешь меня троллем, я вырву тебе глотку! - Клатт невесомо вскочил на ноги и глыбой навис над отшатнувшимся князем. - Я уже предупреждал тебя, что ваше слово оскорбительно для Народа. Я пришел сюда через силу, и если ты продолжишь оскорблять меня и дальше, я крепко задумаюсь, кому предложить помощь Народа - тебе или твоим врагам!

– Ну ладно, ладно, прости, - отмахнулся ничуть не впечатленный князь. - Я забыл. В общем, Настоятель пообещал мне денег, но я знаю старого скупердяя. Монеты лишней не даст. Так что с тебя твой клад, или что ты там имел в виду. Да, и все-таки лучше бы ты прислал сотню своих тр… э-э-э, сотню своих парней на подмогу.

– Я же сказал, что обдумаю твое предложение, - надменно заявил тролль. - Почему вам, людям, все нужно повторять по нескольку раз?

– Ну ладно, ладно, - проворчал князь. - Слышал. Уж и спросить нельзя. Так что насчет клада?

– Ты получишь драгоценности моего клана через шесть дней, считая от сегодняшнего. Но помни - твои люди и близко не подойдут к нашим скалам, даже если вас начнут жрать живьем ваши злые духи. Наши границы неприкосновенны! Не вздумай нарушить обещание - иначе ты и в самом деле узнаешь, на что способны воины Народа. На своей шкуре узнаешь. - Он снял с пояса маленькую глиняную бутылочку и глотнул из нее резко пахнущей жидкости. - Прощай, князь.

Тролль мягким шагом поднялся по лестнице и неслышно выскользнул в темноту.

– Ишь ты, на своей шкуре… - пробормотал князь, глядя ему вслед. - Чешуя ты лысая, людоед поганый… Погоди, доберемся мы еще до твоих потрохов, дай только срок. Ладно, с орками за оружие я расплачусь, и за то спасибо…

Зубень сидел под забором и старательно изображал пьяного. Откупоренная баклага с дрянным вином валялась рядом, щедро оросив содержимым полынь и чертополох. Соглядатай настороженно вглядывался в щели высокой ограды, но безуспешно. Несмотря на добрую порцию ночного настоя, он не мог разобрать ни зги. То ли настой оказался некачественный, то ли выпил он его слишком рано, то ли тролличьи составы и в самом деле не подходили для людей, но только зеленый туман скрывал все на расстоянии уже десятка шагов. Оставалось надеяться, что тайный гость выйдет тем же путем. Если только уже не вышел, днем да через главные ворота. Но зачем тогда пробираться сюда тайно?

Зубень в очередной раз пожалел, что не захватил с собой сумеречного настоя предыдущей ночью. По крайней мере, он знал бы, кого или чего ожидать. Сейчас же оставалось лишь сидеть и надеяться на удачу.

Удача не подвела. Вскоре он различил тихие шаги и насторожился. Соглядатай вглядывался во тьму, стараясь не шевелиться. Не ровен час, заинтересуются, что пьянчуга делает под забором княжеского поместья. Но когда фигура появилась в его поле зрения, он едва заглушил изумленное восклицание. Тролль! Настоящий тролль - здесь? Невероятно! Тролль, да еще и, судя по повадкам, настоящий мастер Пути. Зубень жадно смотрел, впитывая в себя все мелочи. Вот огромная фигура почти бесшумно приближается к забору, перемахивает его одним прыжком и приседает на корточки, замерев и оглядываясь. Судя по уверенным движениям, ночной гость тоже испробовал ночного зелья. Во всяком случае, традиционной для троллей куриной слепотой он не страдал. Если он заметит чужого здесь и сейчас, он, пожалуй, свернет ему шею. Просто на всякий случай… Соглядатай вжался в заросли полыни, прекратив дышать.

Пронесло. Не заметив его, тролль выпрямился и размашистым скользящим шагом двинулся прочь, в глубину леса. Выждав, Зубень осторожно двинулся в противоположную сторону. Отойдя на сотню шагов, он не выдержал и опрометью бросился в деревню.

Влетев в избу, он прижался спиной к двери и какое-то время тяжело дышал, успокаивая колотящееся сердце. Потом, не зажигая света, откинул тяжелую крышку и осторожно спустился в подполье. Тихий щелчок выключателя, и тусклая лампа осветила передатчик, заботливо укутанный мешковиной. Зубень щелкнул тумблером, включая связь, потом склонился к микрофону и тихо, но отчетливо заговорил:

– Ласточка вызывает Обрыв. Ласточка вызывает Обрыв…

Брат Прашт, кряхтя, поднялся с молитвенного коврика. Измученное лицо Пророка глядело на него со смертного колеса. Неведомый резчик искусно передал не только боль и страдание, но и непоколебимую убежденность. В темноте глаза Пророка чуть светились.

– Я выполню Твою волю, о посланник всеблагого Отца-Солнца, - грустно пробормотал Настоятель. - Моя душа стонет, предчувствуя смерть и кровь, но я не смею противиться твоей воле. Я сделаю для князя все, что могу.

Глаза Пророка вспыхнули чуть ярче.

– Я знаю, что ты Мой верный сын, - печально произнес образ, и неизъяснимая прелесть звучала в его голосе. - Бывают времена, когда приходится действовать вопреки своим чувствам. Я благословляю тебя на подвиг. Иди, и да пребудет с тобой Мой Свет!

Я уже потерял счет дням, которые мы провели в лесах, на болотах и прочих малопригодных для жизни местах. По-зимнему мокро, иногда сыплет дождик с мелким влажным снегом. В те дни, когда почти как весной пригревает солнце, просыпаются комары. Меня они почему-то не трогают, но Вишка с Кочергой ругаются на чем свет стоит. Их лица опухают от укусов. Впрочем, они и так опухшие - от скудной водянистой пищи. Кочерга все время кашляет - он простыл с месяц назад и до сих пор не может оправиться. Иногда он впадает в жар, и в такие дни мы сидим на месте, а Вишка поит его какими-то отварами из подножных корней. Если костер развести не удается из-за сырости, то Кочерга корни просто жует.

Мы опять уходим на юг. Подают неохотно - ближе к весне амбары пустеют. Взгляды поселян становятся подозрительными - не украли бы мы что. Видно, что когда-то деревеньки относились к зажиточным, но сейчас ребятишки смотрят на нас голодными глазами. Мужчин мало - говорят, местный князь объявил сбор ополчения и сулит хорошие деньги. Говорят также, что воевать собираются весь Сураграш, и что Четыре княжества уже обновили старые военные союзы. Камуш пока колеблется. Монахи-храмовники проповедуют на улицах, коричневые рясы истрепаны ветром, в глазах - фанатичный блеск. Большой войны не миновать, ее предчувствие носится в воздухе.

Однажды вечером мы останавливаемся в трактире. Я, как всегда, иду колоть дрова, Вишка с Кочергой возятся по хозяйству. Равнодушный хозяин, до глаз заросший густой черной бородой, пообещал накормить. Хорошо бы не обманул. С такого станется заявить, что в первый раз нас видит, и расплатиться тумаками. Несмотря на вечерний туман и промозглую прохладу, мне быстро становится жарко. Я сбрасываю зипун, рубаху, но пот все равно струйками катится по спине. Когда последний чурбак разлетается на части, я выпрямляюсь и вытираю пот со лба, тяжело отдуваясь. Из-за плетня за мной наблюдает какой-то незнакомый человек. Он одет по-военному - легкая кольчуга с бляшками поверх толстой стеганой куртки, на голове стеганый же подшлемник (шлем он держит под мышкой), у бедра болтается прямая сабля в потертых ножнах.

– Притомился, парень? - не то спрашивает, не то утверждает он. - Ты кто таков? Что-то я тебя не припомню.

Я пожимаю плечами и машу рукой. Я тоже его не помню, но молчу ведь. Мало ли кто где встретится…

– Я ответа не слышу! - кажется, он начинает сердиться. - Кто таков? Ну?

– Эй, Беспамятный! - Вишка высовывается из-за угла и машет мне рукой. - Подь сюды! Хозяин, вишь-ка, лопать зовет. Завтра доколешь.

Я киваю, прислоняю топор к стенке и оглядываю двор. Темнеет. Собирать дрова в потемках не хочется, и я быстро складываю их в поленницу. Когда я появляюсь на кухне, Вишка и Кочерга уже приканчивают скудный ужин. Моя долю, однако, они честно сохранили. Я присаживаюсь на скамью и неторопливо хлебаю жидкую кашу, заедая ее черствым куском хлеба. Очаг уже почти потух, но от него все еще веет приятными домашним теплом.

Вскоре в кухню заглядывает хозяин. За ним маячит давешний военный дядька. Они перебрасываются несколькими словами, потом дядька входит к нам. Он присаживается на край лавки и молча сопит.

– Ну что, орлы! - наконец произносит он. - Бродяжничаете, значит. Не надоело, бродяжничать-то?

– Да мы, вишь-ка, всегда по свету бродим, - поясняет Вишка. Он тщательно вытирает миску куском хлеба и засовывает его в рот, отчего его речь становится немного невнятной. - А где, мил человек, у нас дом-то? Что не сгорело - быльем поросло, полынью покрылось. Такая, вишь ты, жисть.

– Жисть, говоришь… - бурчит дядька. - Ну-ну. А мне вот сдается, что просто ленитесь вы, от работы бегаете. Брюхо на дармовщинку вам набить, и ладно. А посадские да холопы спины от утра до вечера ломают, гроши вышибают… Ну ладно, не о том я. Я к чему - денег хотите подработать?

– Как? - настораживается недоверчивый Кочерга. - Че делать-то надо?

– Да ничего особенного, - словоохотливо поясняет дядька. - Тут мы южан воевать идем, так людишек треба. Они, южане, трусы, от одного нашего вида разбегаются, вот и надо за ними гоняться, веревками вязать. А за двумя дикарями погонишься, как известно, ни одного не поймаешь! - он смеется своей шутке. - Вот и зовем, кто хочет себе в хозяйство работничков на дармовщинку заиметь. Вам это без надобности, да у них и животы, сказывают, ничего себе. У кого седло серебром отделано, у кого золотишко припрятано. Да и платит князь воям денежки ой даже какие неплохие. Ну, не хотите с нами? Вы, я вижу, парни отчаянные, просто орлы. Представьте, как девки за вами бегать будут, а?

– Не, не надобно, - отрицательно мотает головой Кочерга. - Мы люди мирные, а дикари, чай, тоже не на дороге свое золотишко нашли. Не по-людски нажитое отнимать. Так что вы уж без нас как-нибудь, дядя, лады?

– Во-во! - поддерживает Вишка. - Сунет еще такой дикарь ножик в ребра - и поминай как звали. Да меня и не вспомнит никто, вишь-ка. Не-ет, я уж как-нибудь и так обойдусь, без седла серебряного.

– Ну, как знаете, - пожимает плечами дядька. - О вас же пекусь. А ты, молчун, чего в сторону глядишь?

Это он мне. Я и в самом деле гляжу в сторону. Чувствую - Вишка и Кочерга ему без надобности. Его взгляд, на удивление тяжелый для напускного добродушия, то и дело задерживается на мне. Я упорно отвожу глаза.

– А он у нас, вишь-ка, по голове стукнутый, - охотно поясняет Вишка. - Мы его, вишь-ка, посередь обоза разгромленного подобрали. По голове ему, вишь ты, попало, вот и молчит. Беспамятным, вишь-ка, его кличем, бо ничего не помнит - ни кто, ни откуда, ни как в обоз попал…

Во мне растет настойчивое желание заткнуть Вишке его говорливую пасть. Почему-то мне очень не нравится пристальное внимание военного дядьки. Но отвязаться надо.

– Не хочу! - ворчу я, отправляя в рот последнюю ложку каши. Пришлый какое-то время смотрит на меня, потом кивает:

– Ну, не хотите - как хотите.

Он грузно поднимается с лавки, но у двери останавливается и оборачивается.

– Вы это… подумайте ночь-то. Мы с парнями тут переночуем, а завтра с утречка - в дорогу.

Вербовщик, неожиданно вспоминаю я вертящееся на языке слово. Вербовщик. Пьяный хохот в таверне, веселая компания, талер на дне винной кружки, повязанный бедолага, теперь уже рекрут поневоле…

Что такое талер?

Что такое рекрут?

Не знаю.

Эпизод приходит в голову, как пузырь болотного газа всплывает на поверхность - тихо и неожиданно. Картинка тут же смазывается и пропадает, взамен снова возникает ощущение потери. Найти… Найти… что-то? Или кого-то? В затылке возникает тупая боль, я обхватываю голову руками, сжимаю виски. Неожиданно все проходит, и перед глазами возникает образ.

Мужчина, высотой в пять с половиной локтей или около того. Волосы темные, но не черные, короткие, по-бабьи безусое и безбородое молодое лицо. Непроницаемый безразличный взгляд, в глубине зрачков мерцают холодные искорки. Он делает шаг, другой, быстро, но плавно разворачивается на месте, вскидывает руки - не то защищается, не то нападает. Еще разворот, молниеносный удар кулаком, и тут же отступление, кувырок через голову… В голове возникают голоса, отдаленные, странные, словно искаженное эхо в пещере, они произносят знакомые слова, складывающиеся в незнакомые фразы. Что-то про птиц - ворон, ласточек, воробьев. Я чувствую, что еще немного - и вспомню все, и вдруг наваждение пропадает. Перед глазами - снова грязная кухня придорожного трактира, за окном сгущается ночная темнота, а Вишка с Кочергой озабоченно смотрят на меня.

– Слышь, паря, ты как? - озабоченно спрашивает Кочерга. - Что-то вид у тебя, словно Пророка вживую увидел. В голове треснуло?

– Ничего… - мучительно произношу я сквозь сжатые зубы. Теперь у меня есть цель. Я узнаю этого человека в любом обличье, и моя задача - найти его. Найти как можно быстрее, пока не случилось что-то непоправимое. Завтра утром я должен уйти на юг, к тем самым дикарям, которых хочет воевать странный дядька-вербовщик в нечищеной кольчуге. Уйти на юг - мысль бьется в голове, пока я не проваливаюсь в тяжелый сон, наполненный странными видениями. Утром я попрощаюсь с товарищами, и уйду в Сураграш. Уйду…

Выполнить задуманное не удается.

Чувство опасности выдергивает меня из сна, но слишком поздно. Тяжелые руки хватают меня, спеленывают веревками, суют в рот грязный кляп. Рядом, извиваясь, мычат связанные Вишка и Кочерга.

– Тихо, тихо, парни, - успокаивающе произносит знакомый голос. - Ничего, переживете. Чем шляться без толку по свету, повоюете немного во славу Типека. Ты, молчун, воин прирожденный, я тебя насквозь вижу. Грех такой талант в землю зарывать. Распробуешь воинское дело - потом сам меня поблагодаришь. Ну-ка, выноси их!

Те же руки грубо подхватывают меня и товарищей, чуть ли не сбрасывают с сеновала, швыряют в телегу. В светлеющих сумерках видно, как вербовщик расплачивается с хозяином. Тот равнодушно поглядывает на телегу. Я лежу молча, не шевелясь. Порвать веревки все равно невозможно, да и испытываю я лишь свое обычное безразличие. Вчерашняя вспышка чувств прошла бесследно. Больше всего меня сейчас волнует забившаяся за ворот соломинка. Она колет, а избавиться от нее я не могу.

Следующие два дня мы трясемся в телеге. Солдаты, сопровождающие вербовщика, относятся к нам так же безразлично, как и я к ним. Кляпы изо рта вынули и даже развязали ноги, но бежать все равно не получится. Солдаты зорко следят за нами с высоты своих коней. Говорливого Вишку несколько раз огрели кнутом - без злобы, чтобы знал свое место, - и он тоже понял, что пока лучше заткнуться. Кормят скудно, черствыми пресными лепешками, живот подводит от голода.

К вечеру второго дня добираемся до большого села. Здесь нас заковывают в железные ошейники, зато развязывают руки. Путы уже не нужны - ошейники с головой выдадут нас, как беглых рабов. Кто угодно сдаст нас ближайшему стражнику за мелкую денежку. Почему-то мне кажется, что взять на улице человека и вот так запросто превратить в раба - неправильно. Но вдруг здесь так принято? Что я помню после того злосчастного удара по башке? Да и был ли удар? Может, я такой всегда - хмурый, неразговорчивый, беспамятный. Я видел на улицах убогих и юродивых. Люди относились к ним с почтением, но никто не удивлялся их безумию и уродствам. Вдруг я такой же юродивый, только что босиком по навозу не бегаю?

После кузницы вербовщик сдает нас другому, хмурому детине с бритым подбородком, но длинными, в пядь, усами. Он оценивающе оглядывает нас, задерживается на мне, потом одобрительно кивает вербовщику.

– Не поминай лихом, молчун, - хлопает тот меня по плечу и уходит.

Нас помещают в большой сарай, где уже томится с полтора десятка таких же бедолаг. После заката нас скудно кормят совсем уж жидкой овсяной кашей. До ветра не выпускают, люди справляют свои нужды прямо здесь, в сарае. Вонь стоит жуткая.

Общительный Вишка успевает завязать знакомства сразу со всеми. Я вяло лежу в углу, слушая нехитрые разговоры. У собранных здесь схожие судьбы. Кто попал в кабалу за неуплату, кто бежал от непосильной жизни в посаде, кого просто вервь выдала как самого никчемного и бедного члена общины. За последние месяцы я навидался таких. Многолетний голод множит ряды бедняков и нищих просто в геометрической прогрессии. Похоже, связанные с Выпадением перестройки континуума ударили по Неожиданности куда сильнее, чем предполагалось, и неприятности с геотектоникой - не самое худшее, чего можно ожидать от грядущего. Экономические проблемы усиливают политические, а те, в свою очередь, еще более ухудшают положение в экономике. Остатки агонизирующих регуляторов, основанных на стремительно тускнеющей пятой силе, тоже не улучшают ситуацию. Замкнутый круг. Другого метода решения, кроме хаотизации базы и первичного формирования, я не вижу. И тот человек, что привиделся мне два дня назад, тоже, наверное, не видит. Но найти его я должен.

Незнакомые слова, сами собой всплывающие в голове, уже не удивляют - я начинаю привыкать к своим странностям. У меня возникает настойчивое ощущение, что такое уже случалось и раньше. Вспоминать, однако, не хочется - что-то в глубине сознания настойчиво удерживает от самокопаний. Я лишь знаю, что рано или поздно все разъяснится.

Утром нас выстраивают шеренгой и продевают цепь через ушки ошейников. Усач произносит короткую речь, в которой описывает наши действительные и воображаемые недостатки. Многие его слова мне незнакомы, но по тому, как морщится Кочерга, я понимаю, что звучат явно не похвалы. В конце речи усач заявляет, что если кто в следующую неделю сбежит, он лично найдет беглеца и спустит с него всю шкуру.

Значит, нам идти неделю. Куда? Надеюсь, что на юг. Южане там, а нас гонят на войну. Или нет?

Перевет тяжело спрыгнул с седла и невольно поморщился. Боль в пятке отдалась во всем натруженном ездой теле. Он бросил отроку поводья и заковылял к высокому резному крыльцу. Кумбален, как он заметил краем глаза, за ним не спешил, хмуро и подозрительно оглядывая двор с высоты конской спины.

Перевет еще не успел дойти до ступеней, а дверь уже распахнулась, явив свету дородную фигуру Тоймы. Князь Камуша невесело поприветствовал новоприбывших поднятой рукой и, развернувшись, ушел вглубь дома. Перевет последовал за ним в большую, но бедно обставленную горницу. Похоже, владение забросили уже давно, и перед встречей лишь наспех подмели и помыли комнаты. Прибирались явно не женщины, пыль небрежными полосами лежала тут и там, являя отвращение уборщиков к своему занятию. И то - заставь гридней пол подметать…

– Садись, княже, - Тойма кивнул на лавку напротив стола. - Сейчас перекусить принесут, чего ярило послало. Небогато оно нам нынче посылает, но уж не обессудь.

Тарален - пожилой воин рядом с князем мог быть только Тараленом - крякнул и отвернулся к тусклому окошку. Сквозь бычий пузырь сочился бледный предвечерний свет.

– Ничего, - проворчал Перевет. - Небось не оголодаем. Я тож кой-чего с собой привез, так что до завтра доживем. Ну что, друг, я слыхал, плохи у тебя дела…

– Да и у тебя не лучше! - огрызнулся Тойма. - Словно урожаи у нас по-разному родятся! Где там твой Кумбален?

Скрипнула дверь, и тушерский воевода бочком протиснулся в комнату.

– Здесь я, - буркнул он. - Авось не потеряюсь в трех соснах.

Он отошел к дальней стене и плюхнулся на лавку. Перевет озадаченно посмотрел в его сторону, но к себе звать не стал.

– У меня не лучше, Той, - мрачно сказал он. - Если и в этом году неурожай случится - все, хана Тушеру. На последнем держимся, веничком по амбарам подметаем. Ладно, весна на носу, мужики как-нибудь выкрутятся. Только бы семена жрать не начали…

– Так ты объяви, что за такое не только шкуру спустишь - еще и голову снимешь, - посоветовал Тойма. - Чай, не малые дети, поймут.

– Уже, - отмахнулся куарский князь. - Да толку-то! За всеми не уследишь. Отсыплют старосте чуток, а потом заявят, что амбар сгорел. Поди проверь! Ну да недолго сталось продержаться, пару седмиц, не больше. Весну нынче приметы обещают теплую, можно и раньше сажать начать.

– Ну да, а потом прихватит поздними заморозками, и все. Поминай урожай как звали…

– Не каркай. Давай лучше к делу. Подкатывались к тебе храмовники? Ну, насчет войны?

– Ах, вот ты зачем меня сюда дернул… - камушский князь помрачнел еще сильнее. - Подкатывались, вестимо. Вон, Викена возьми - и от меня не вылазит, и к Таралену с Сайпаком все время людей подсылает. Несколько дней назад вообще Таралену предложил против меня пойти. Дескать, князь глуп и своей выгоды не понимает, а как бы ты умно стал править! Дурак! Мы с Сайпаком с трех лет в одной компании водимся…

– С четырех, - криво ухмыльнулся Тарален. - Со мной - с трех, а он позже прибился.

– Ты еще скажи - как сейчас помнишь! - ответно усмехнулся князь. - Ладно, не о том речь. Прижать дурака-Настоятеля можно, да толку-то. Вон, уже белая сотня волноваться начала. Смерды потихоньку бунтуют с голодухи. Из посадов мастера бегут, купцы товар припрятывают, Храм вообще зерно из амбаров куда-то вывез, и ведь даже не спросишь - куда. Скажу я тебе, братец, много воли мы Храму дали, ой, много… Помнится, Грет его в кулаке держал, Настоятелей казнил, коли что. А сейчас поди вздерни Викена! Еще неизвестно, кто кого вздернет…

– Не главная Храм заноза, Той, - поморщился Перевет. - Совсем не главная. Переживем неурожаи - разберемся и с Храмами. Не переживем - и разбираться некому будет. Пока же о другом речь. Значит, и к тебе, и ко мне подъезжали насчет войны. Видно, крепко у храмовников дурость в башке засела. И что делать думаешь? Так и откажешься?

– Не знаю, Перик, - исподлобья взглянул на него Тойма. - Душа у меня не лежит воевать, особенно сейчас. Народная война - она тогда хороша, когда мужик видит - за что. Ежели, скажем, харазги набег устроят, все окрестные села в погоню подымутся. А так вот, с бухты-барахты, да еще где-то далеко на юге… Боюсь, разбегутся еще до того, как первые степи увидят.

– Ну, ты совсем на задворках живешь, - Перевет пожевал губами. - Нас южане нет-нет, да цепляют. Далеко не лезут, но села да хутора в приграничье, бывает, грабят. Людишек вот угоняют. Мне легче народ поднять, хотя и не слишком. В другом беда. Кумбален, расскажи.

– Да что тут рассказывать! - отозвался воевода. - Все и так, небось, слышали. Неспокойно в Граше, ох, неспокойно… По дорогам разбойники шастают - купцы уже и ездить туда боятся, с охраной не расплатишься. И тамошних купцов гостит все меньше и меньше. А те, что едут, какие-то подозрительные все, кругом шныряют, что-то вынюхивают. Как бы не подсылы. Слухи подозрительные идут, мол, воевать нас южане готовятся. Побратим вон у меня есть в Хотане, отбил я его лет пятнадцать назад у разбойников на большом тракте. Так он весточку недавно прислал - так, мол, и так, берегись, друг, гуланы что-то недоброе замышляют, то ли набеги, то ли еще что. Даже сапсапы, уж на что всегда мирные, а и те на северян косо посматривают.

– В общем, закипает котелок, - поскреб в затылке Тойма. - У них, я слыхал, тоже не все гладко. Огненные горы на дальнем юге просыпаются, на север гонят, земля трясется. Да, нехорошо… Ладно, если просто большой набег. А если война? Если весной да летом обороняться - точно все посевы вытопчут. И тогда уже без разницы - отобьемся али нет.

– Точно, - согласно склонил голову Перевет. - Вот я и думаю, друже, - а может, Храм не так уж и неправ? Может, действительно стоит поддать им хорошенько? Заранее, не дожидаясь, пока сами полезут?

– Ты ровно мысли мои читаешь, - усмехнулся Тойма. - И ведь посмотри, как гладко все выходит. Каралет уже по Тапару ополчение собирает - ему хуже всего, его, если что, первого съедят. Дзергаш землю роет, по всему Типеку народ в войско манит. Ну, им, конечно, проще, у них и людишек раза в полтора поболе, чем в нашем захолустье. Храмы только что вечное блаженство за святую войну не сулят, золото да зерно, видишь, нам с тобой предлагают. Хотел бы я знать, где они золото возьмут?

– Да тебе-то что? Главное - возьмут, а нам оно совсем нелишне окажется.

– Не все так просто, Перик. Значит, капают им откуда-то денежки, а откуда - нам неведомо. Значит, куда сильнее Храмы, чем мы думали, а это опасно, ох, опасно… Да и жрать золото нельзя. Значит, придется его на хлеб тратить. А у кого хлеб покупать? Мужик, почитай, до исподнего раздет и рад бы нам жратвы продать, да сам впроголодь сидит. С юга овечьи табуны на продажу ожидать более нельзя. В Харазг идти, шапку ломать? Так у них, я думаю, у самих негусто, да и не простили они нам старой вражды. По украинам пошарить, у свободных землепашцев? Ну, сколь-нибудь да прикупим, но они ж рядом с нами живут, те же неурожаи у них. Так что проку от храмового золота мало. Разве что Храмы еще зерна припрятали в изобилии, начнут его по своим ценам продавать. А цены… иной раз в голодный год мешок ржи на мешок золота меняют и не морщатся. Вот и спустим мы золото на чих, у Храмов в долгу окажемся да еще и воевать начнем. Понимаешь расклад, друже?

Перевет почесал в затылке всей пятерней и насупился.

– Да понимаю, понимаю, - пробурчал он. - Только куда ни кинь - везде клин. Что так все плохо, что этак. А ты-то что делать думаешь?

Тойма сжал кулаки и ощерился.

– А думаю я, что надо нам с Храмом соглашаться! - кривая ухмылка перекосила его лицо. - Ополчение поднимать да на Юг идти. Пошарить там, навести шороху, попугать дикарей немытых, а потом… Знаешь, где у меня Храм сидит? Вот и вымем занозу заодно. Пошлю я людей по базарам да ярмаркам наушничать, про несметные богатства Храма нашептывать. Мужики с войны злые вернутся, крови попробовавшие, таких на монастыри бросить - раз плюнуть. Вырвем заразу под корень, а там посмотрим. И долги отдавать не придется, во как! Что думаешь, Перик? Чью руку в драке держать станешь?

Перевет, все еще набычившись, буровил Тойму глазами. Он напряженно размышлял, тяжелое сопение колыхало его густые усы. Потом, крякнув, князь махнул рукой.

– Твоя правда, Той. Надо Храмы выкорчевывать, пока монахи окончательно на голову не сели. И долги им отдавать тоже не хочется. Я и без войны-то не знаю, как с ними расплачиваться. Так что поддержу я тебя, друже. Поддержу. Вот только не поворотится ли мужик после Храмов на нас с тобой, вот в чем вопрос. От мужика до татя лесного, знаешь ли, даже не шаг, полшага…

– С черным сбродом я справлюсь, не впервой, - дернул бровью Тойма. - Пора, ох, пора покрепче их на землю сажать. А то бегают взад-вперед, ровно шило в заднице, а боярам моим пояса подтягивать приходится. Ну, разберемся и с ними в свой черед. Пошли, перекусим, что ли, в животе бурчит…

Вашка тихонько прикрыл дверь и неслышно отошел по короткому коридорчику на свой пост. Он оперся на бердыш и задумался. Услышанное кипело у отрока во рту и настоятельно просилось наружу. Поделиться, однако, не с кем. Ну ничего, через несколько дней они вернутся в Тушер, и уж тогда он все-все расскажет дядьке Крапу, все-все-все!…

Тарона мягким движением поднялась с пяток, соблазняюще изогнув стан. Короткая, едва скрывающая высокую грудь накидка опасно колыхнулась. Барадаил, однако, не повел и глазом.

– Сколько раз можно повторять, женщина, я не дам тебе ни одного говорящего идола, - скучно сказал он. - Боги наказали мне хранить их, как собственную селезенку. Не докучай мне более бесплодными просьбами, они утомляют меня.

Тарона едва сдержалась, чтобы не пнуть надутого кретина в горло. Ни один вонючий мужлан не смеет говорить с ней в таком тоне! Ни один - кроме Великого Скотовода, в котором великого - лишь жирное брюхо. Она невольно сравнила усталую унылость Барадаила с непроницаемым спокойствием Тилоса. Сравнение вышло явно не в пользу жирняги.

– Прости меня, о повелитель! - проглотив ненависть, мурлыкнула тарсачка. - Я всего лишь глупая болтливая баба, сама не понимающая, что несет. Однако смиренно напомню, что тарсаки устали ждать. Наши южные пастбища еще не испепелены огненными горами, но их жаркое дыхание уже чувствуется на нашей коже. Как предсказывают жрецы Назины, не пройдет и одного лета, как и нам придется бежать оттуда. Земля трясется, и вместе с ней трясутся поджилки у трусов. Нужно начинать, пока мужество еще не покинуло степи великого Сураграша!

– Всему свое время, - все так же скучно ответил Великий Скотовод. - Племена не готовы к войне. В них нет нужной злости, они не хотят избавиться от северной угрозы раз и навсегда. Огненная вода выплескивается из горы не раньше, чем закипит в подземных кузницах Печенара. Так и ярость степей - сначала она должна как следует разгореться, чтобы не потухнуть при первых же лишениях войны.

– И когда же по-твоему, о владыка, ярость племен разгорится в должной мере? - Тарона тщательно прятала злую издевку в своем голосе. - Не снизойдет ли он до глупой женщины, смиренно просящей его о капле сокровенного знания? - Она опустилась на корточки рядом с Барадаилом, чтобы до его обоняния дошел запах мускусных благовоний. Их лица разделяло не больше локтя.

– Древняя мудрость тарсаков заключена в их повелительницах, - неожиданно дипломатично ответил Барадаил. - Если великое племя ведут матери своих детей, в этом должен иметься смысл. Я не считаю тебя глупой женщиной, королева, равно как не позволю тебе лечь под меня в обмен на желаемое. Достаточно с тебя Суддара.

Тарона отпрянула назад. Так он знает! Ах ты бурдюк с дерьмом…

– Поэтому я скажу свое последнее слово, - невозмутимо продолжил Великий Скотовод, в упор глядя на Тарону узкими заплывшими глазками. - Осенью, когда сияющий Курат начнет уступать натиску темной Назины, я созову племена и объявлю священную войну против трусливых бледнокожих северян. Я подниму всех, а те, кто струсят, навеки останутся отверженными. Тогда тарсаки обрушат свой гнев на врагов и завоюют себе новые пастбища и рабов. Но до тех пор я не прикажу никому напасть даже на крохотное северное стойбище. Гнев должен излиться внезапно, или все окажется впустую. Я сказал. Теперь оставь меня.

Против воли нижняя губа королевы поползла вниз, обнажая мелкие острые зубы. Она вскочила на ноги, окинула Великого Скотовода уничтожающим взглядом и бросилась к двери. Дворцовый стражник еле успел отскочить с ее дороги, когда она решительно прошагала мимо.

Суддар ждал ее в нише за одним из поворотов. Осторожно ухватив женщину за талию, он увлек ее в скрытый проход.

– Ну, что? - спросил он. От взгляда дворецкого не укрылась оскорбленная ярость тарсачки. - Отказался?

Тарона бешено взглянула на него и открыла рот, но промолчала. Какое-то время ее раздутые ноздри трепетали. Потом, угаснув, королева молча кивнула.

– Пойдем ко мне, любимая, там и обсудим, - предложил ар-Хотан. - Мои люди нашли кое-что очень интересное для тебя.

– И что же? - язвительно поинтересовалась еще не остывшая Тарона. - Может, скажешь сразу? Не томи душу, как твой ублюдочный хозяин! Дерьмо шакала, еще ни один мужчина так не оскорблял меня… кроме северного посланника!

– Спокойно, милая, - тонко улыбнулся дворецкий. - Мой сюрприз из приятных. Но, может, не стоит раскрывать наши секреты всем слугам?

Выдохнув, Тарона последовала за ним по запутанным переходам и винтовым лестницам. Достигнув личных покоев Суддара, она плюхнулась на циновку и выжидающе уставилась на него.

– Несколько дней назад группа Золотого Змея обнаружила…

– Кто такой Золотой Змей? - перебила Тарона.

– Он из Теней, которые пока работают с нами, - пояснил Суддар. - Они хотят отомстить твоему любимому княжескому посланнику, Тилосу, за что-то свое. За что - не говорят. Неважно. Так вот, они бросили все свои силы на поиски и нашли-таки его к востоку от Дождливых Болот. Сейчас следят за ним.

– И что? - еле заметно напряглась Тарона. - Убьют?

– Пока нет. Я попросил сначала доставить его к нам. Для… разговора. Они ждут подкреплений, чтобы взять его живым.

– Куда он идет? - плечи королевы опустились. - Могут ли мои воительницы перехватить его?

– Что самое интересное, моя дорогая, он идет прямо к тебе в гости. Два дня назад ему оставалось четыре или пять переходов до степей тарсаков. Так что твои женщины действительно могут вмешаться. Говорят, он неплохо дерется…

– Он один?

– Ну, можно сказать и так. Только тащит с собой какую-то девчонку. Нравятся ему, видно, малолетки. Откуда он ее выкопал на сей раз?

– Девчонки меня не интересуют, милый, - проворковала Тарона. - Это самая радостная новость за последние дни. Мои жрецы с удовольствием… поговорят с ним за компанию с твоими допросчиками. Иди ко мне, ты заслужил награду.

– Я знаю, - улыбнулся Суддар. - Я знаю…

Позже, когда они, разгоряченные, лежали бок о бок, Тарона прошептала:

– Суддар, ты великолепен. Могу я попросить тебя еще кое о чем?

– Сейчас, Тара, только передохну немного, - согласился Суддар, поглаживая пальцем ее напрягшийся сосок. - Все, что угодно.

– Нет, милый, помимо любви.

– Да? - насторожился дворецкий. - Говори.

– Мне нужны статуэтки, Суддар, говорящие идолы. Мои племена разбросаны далеко друг от друга. Я не смогу быстро поднять их все, когда придет время. Барадаил дурак, он не увидит даже костер темной ночью. Но ты-то меня понимаешь, ведь так?

– Пантера ты моя яростная! - вздохнул Суддар. - Я бы с радостью, но если он узнает, что я нарушил его прямой приказ…

– А с чего ты взял, что он узнает? - удивилась Тарона. - Он что, пересчитывает идолов каждый день? Ни за что не поверю. Я ему не скажу, ты - тем более. Так чем ты рискуешь?

Ее пальчики путешествовали по груди и животу дворецкого, опустились к паху. Суддар вдруг почувствовал, что к нему возвращается мужская сила.

– Ох, Тарона… - вздохнул он. - Нет.

– Да! - настойчиво прошептала тарсачка. - Да! А потом, когда мы вернемся с победой, я сделаю тебя Великим Скотоводом…

– Да, - согласился Суддар и, не в силах более сдерживаться, впился губами в грудь королевы.

По лицу Тароны скользнула торжествующая улыбка.

Тем же вечером из Граша на юг галопом ушел небольшой тарсачий отряд. Суровые воительницы железной стеной окружали свою повелительницу, погруженную в мрачные мысли, готовые в любой момент отразить нападение. Закатное солнце бликовало на гладкой темной коже симан-телохранительниц, на иссиня-черном оружейном металле, на золотой диадеме Тароны.

Это же самое солнце, лишь стоящее немного ниже над горизонтом, светило в спину одинокому путнику, закутанному в потрепанный плащ. Несмотря на довольно теплый вечер, глубокий капюшон скрывал его лицо. Не слезая с седла, путешественник показал саламирскому стражнику серебристую дорожную бляху и в обход нескольких торговых возов проехал в ворота. Попробовавшего возмутиться возчика солдат равнодушно ткнул древком бердыша в живот. Булькнув горлом, тот заткнулся и больше не возникал, даже когда с него слупили пошлину вдвое против обычной.

Конь путешественника простучал подковами по дощатым настилам купеческой улицы, свернул в узкий загаженный переулок и, петляя, выбрался к задней двери ограды тапарского Храма. Спрыгнув с седла и постучав условным стуком, он не глядя бросил поводья привратнику и быстрым шагом взлетел по крутым ступеням к одной из жилых построек. В келье он сбросил плащ, обнаружив под ним скромную личность брата Перуса, личного секретаря Настоятеля. Наскоро помолившись и сменив мирскую одежду на привычную рясу, он прошел к соседней келье и тихо поскребся в дверь.

– Кто там? - недовольно откликнулись из-за двери.

– Я, мой господин, - сообщил Перус, выбивая нетерпеливую дробь носком ноги. - Вести от Кумана.

– Входи.

– Куман просил передать послание, - секретарь осторожно положил на стол Настоятеля пергамент, запечатанный восковой бляшкой с оттиском орла. - Его полный отчет.

– А на словах? - тени от огоньков свечей метались по лицу брата Семлемена, не давая разобрать его выражение. - Что он передал на словах?

– Радостных вестей нет, - вздохнул секретарь. - Южане определенно собираются воевать. Сураграш кипит, как котел на медленном огне. В степях множатся разбойники из числа обнищавших скотоводов, сиречь ахмузы. Торговым караванам опасно ходить без сильной охраны, плата которой съедает всю прибыль. Пылевые бури на юге разрастаются. Случалось, они засыпали песком целые стада вместе с пастухами. В Граше и других городах косятся на северян, вступить в разговор в кабаке почти невозможно - могут побить или даже зарезать. Куман потерял двоих, после чего приказал своим людям не нарываться попусту. Сбор слухов и фактов в Граше в основном идет через местного торговца, именем Куранга, но о его лояльности мы можем лишь догадываться.

– Про неприязнь я знаю и так, - брови Настоятеля сошлись к переносице. - Что насчет численности южных банд?

– Сложно сказать. Племена разбросаны по всему Сураграшу, кто и когда захочет повоевать и захочет ли - неясно. Можно выделить две наиболее активные группы племен - тарсаки и гуланы. Они пока не слишком сильно пострадали от землетрясений и засух, но это лишь вопрос времени. Еще их сдерживает давняя нелюбовь друг у другу, но и она испарится, словно лужица под пустынным солнцем, дай только повод для войны с нами. Учитывая, что и те, и другие весьма воинственны, именно они представляют для нас наибольшую опасность.

– А если стравить их друг с другом? - брат Семлемен побарабанил пальцами по столу. - Возможно, резать друг друга им покажется сподручнее, чем отправляться в дальний путь?

– Не выйдет, - отрицательно покачал головой секретарь. - Их жрецы не устают напоминать про табу. Лет пятьдесят назад из-за такой войны степи сильно обезлюдели, и жрецы всех богов запретили тарсакам и гуланам воевать. Главную роль…

– А, припоминаю, - остановил его Настоятель. - Действительно, табу. Наверное, можно справиться и со жрецами, но нужно время. Ладно. Что по численности?

– Тарсаки распылены по огромным степям между Западным и Южным хребтами, собираться в кучу им долго. Вероятно, они смогут выставить тысяч тридцать-сорок всадников единовременно, плюс к тому еще тысяч сто-сто пятьдесят в течение года или около того. Гуланы не так многочисленны, так что их войско составит тысяч десять всадников и тысяч восемь-десять пеших.

– Итого шестьдесят тысяч в худшем случае, преимущественно конники, - подвел итого Настоятель. - Что с остальными?

– Сапсапы не слишком многочисленны и довольно миролюбивы. Но они сильнее других пострадали от бурь и извержений огненных гор. По слухам, уничтожена почти половина их пастбищ. У них нет иного выхода, кроме как пытаться захватить новые территории. В Граше все давно поделено, и ввязываться в войну за передел земель они вряд ли захотят. Силы не те. Поэтому сапсапы с охотой поддержат тарсаков с гуланами в их войне против Севера. С их стороны можно ожидать выставления тысяч пятнадцати или двадцати воинов, в основном пеших.

– Итого восемьдесят, - кивнул Семлемен. - Дальше.

– Племена Караграша пока остаются в стороне. У них почти не трясется земля, да и пылевые бури задевают даже юго-восточные их земли лишь краем. Они издавна не любят своих соседей, а потому вряд ли выставят войско им в поддержку. Учитывая, что их стада и отары почти не пострадали, даже в худшем для нас случае они вряд ли смогут выставить более пяти-шести тысяч пеших и верховых.

– Пусть даже десять, итого девяносто. Еще?

– Остальное по большей части мелочь. Каронги издавна придерживаются нейтралитета, да и малочисленны. Пошлют тысяч пять пеших и не более тысячи верховых. Вазиты и бериуты - перекати-поле, они рассеяны по всему Сураграшу и вряд ли захотят иметь дело с остальными. Скорее, они предпочтут пограбить соседей, пока те воюют где-то вдалеке. Биберы-конокрады, вероятно, поступят точно так же. Все прочее - даже упоминания не стоит. Необходимо учитывать и ту возможность, что, выступив в поход, они все-таки передерутся друг с другом. Осмелюсь предположить, что стоит постоянно ссорить дикарей для вящего их ослабления.

– Возможно, ты прав. Значит, брат Перус, можно ожидать, что в ближайшее время Юг выставит против нас не более ста тысяч воинов, как конных, так и пеших, - Настоятель задумчиво сплел пальцы. - Я перечитаю послание Кумана на досуге, чтобы удостовериться в правильности твоего понимания. Кстати, кто встречался с самим Куманом? Кто-то из твоих людей? Или, упаси Пророк, кто-то из людей Каралета?

– С Куманом встречался я сам, - твердо ответил секретарь. - Я не решился доверить задание другим. В наше время предательство повсюду.

– Вот как? - удивленно взглянул на него Настоятель. - Смело. Я не думал, что ты решишься рискнуть на встречу в разбойничьем притоне. Я недоволен тобой - ты понапрасну рисковал своей жизнью.

– Истинное слово Пророка обращает в бегство даже разбойников! - фанатично ответил секретарь. - Я не боюсь действовать во славу Его!

– Ладно, обсудим в другой раз, - покачал головой брат Семлемен. - Пока же присаживайся. Вести твои отрадны, и скоро для поганых язычников настанет час расплаты. Сейчас же я хочу, чтобы ты написал для меня несколько писем. Первое - брату Комексию. Готов?

Когда брат Перус вернулся в свою келью, на небе погасли последние отблески заката. Секретарь присел за грубый деревянный стол, заваленный пергаментами и берестой, и осторожно затеплил лучину. Он вытащил из-за пазухи подлинный свиток донесения, грязный, заляпанный кровью, и в очередной раз принялся вглядываться в кривые неровные строчки. Секретарь отлично умел копировать почерк, а потому подделал доклад собственноручно, не прибегнув к услугам указанного ему человека. Он заучил настоящий доклад Кумана почти наизусть, но все равно жадно вглядывался в резы, начертанные рукой уже мертвого человека. В резы донесения, которое не уничтожил, несмотря на строгое требование инструкции.

"…В то же время тарсаки многочисленны и кровожадны, а потому могут в любой момент поднять до двухсот тысяч всадников, мужчин и женщин. То же и гуланы - у них наготове не менее ста пятидесяти тысяч воинов. Со временем их силы умножатся многократно, бо соберутся воины с дальних земель. Прочие же племена хотя и малы соотносительно с упомянутыми, но могут выставить до ста тысяч воинов в совокупности…"

– Да! - с тихой яростью пробормотал брат Перус. - Скоро, скоро наступит час расплаты, змей! И уж ты-то точно не обрадуешься…

В его сердце бушевало черное пламя ненависти.

Солнце стояло высоко в небе, когда Тилос коротко скомандовал:

– Привал!

Элиза обессиленно повалилась в пыль у придорожного дерева. Длинные широкие листья росли лишь из макушки ствола, поворачиваясь к солнцу ребрами и почти не отбрасывая тени. Чем дальше они углублялись в саванну, тем тяжелее становилось идти. Горячий южный ветер нес тонкую пыль, забивавшуюся в глаза и рот, солнце припекало все сильнее.

С вершины холма примерно в полуверсте ясно виднелся перекресток. Одна из дорог уходила на север, две других - на восток и к югу. Куда именно - Элиза не помнила, а спрашивать не хотелось. За последние дни она вымоталась больше, чем при путешествии по болотам, где приходилось задерживаться из-за немощного Джабраила. Она нащупала на поясе кожаную флягу и поднесла ее к губам, сделав глоток. Теплая вода совершенно не утолила жажду, но ее осталось слишком мало. Приходилось экономить.

– Отдыхаем до вечера, -Тилос прищурился, глядя вдаль. - Мы пришли рановато. Караван должен появиться ближе к закату. Ничего, Эла, дальше поедем верхом, а пока расслабься. И лучше сдвинься немного в сторону, там сахарные пальмы дают нормальную тень. У меня сейчас сеанс связи, так что последи за окрестностями, ладно?

Он сбросил на землю мешок и сел рядом, опираясь спиной в ствол соседнего дерева. Его взгляд остекленел, лицо несколько раз дернулось. Когда Элиза в первый раз увидела его в таком состоянии (они только-только перебрались через болота), она с перепугу бросилась к Мире, посчитав, что у него случился припадок. Сейчас она уже привыкла, но смотреть на него во время сеанса все равно жутковато. Девушка отвернулась и начала рассматривать окрестности.

Смотреть, впрочем, оказалось не на что. Тут и там виднелись небольшие группы чахлых деревьев. Часть из них, несомненно, являла собой те же сахарные пальмы, под которыми она сидела сейчас. Хитрые деревья с повернутыми ребром листьями тоже встречались, но гораздо реже. Элиза сделала себе зарубку спросить Тилоса, как же они все-таки называются и почему пальмы - сахарные.

Тут и там копошилась всякая мелкая живность - жирные суслики и тонконогие нервные степные мыши. То одна, то другая мышь внезапно подпрыгивала высоко в воздух, осматривая окрестности в поисках врагов. Их было столько, что на некоторых холмах, казалось, завелись на удивление крупные блохи. Впрочем, это помогало мало - на глазах Элизы крупная степная птица с загнутым клювом рухнула с неба и когтями подцепила мышь прямо в прыжке.

Почти сразу девушку разморило, и она начала клевать носом. Но вздремнуть ей оказалось не суждено.

– Что? - внезапно громко произнес Тилос. - Повтори!

Девушка вскинулась, но поняла, что слова относятся не к ней. Тилос по-прежнему смотрел прямо перед собой остекленевшим взглядом, очевидно, разговаривая с кем-то по радио.

– Откуда сведения?… - на лице Тилоса появилось выражение ярости и одновременно - растерянности. - Подтверждено?… Что Хлаш?… - Пауза. - Тогда найти! Неважно - как, но в девять мне нужна с ним связь! Хоть тресните, но обеспечьте! Камайн, это вопрос жизни и смерти! Хорошо… Понял. Остальное - как запланировано. Отбой.

Тилос сморгнул и посмотрел на глядящую на него с недоумением Ольгу.

– Кто такой Хлаш? - поинтересовалась она. - А зачем его останавливать?

– Я говорил вслух? - отсутствующе спросил Тилос. - Извини, сбой блокировки. Уж больно новость оказалась… тревожной. Хлаш - один мой знакомый. И останавливать нужно не его.

Он помолчал, потом задумчиво взглянул на Элизу.

– Вот что, малышка… - его губы сжались в тонкую линию, он явно колебался. - Н-да… Планы меняются. В гости к Тароне придется заскочить в следующий раз.

– К Тароне? - поразилась Элиза. - А мы все-таки шли к ней, да? Но ведь она… она убьет тебя! - "И меня", - мысленно добавила она, понадеявшись, что мысль не отразилась у нее на лице.

– Меня она не убьет, - дернул плечом Тилос. - Но сейчас не до рассуждений. Эла, мне срочно нужно на Север. Клатта нужно нейтрализовать до того, как он наделает глупостей. Боюсь, без меня с ним не справиться.

– Клатта?

– Не обращай внимания. Главное - нам придется разделиться. Я не могу ждать, а ты задержишь меня в дороге. Караван, как мне пообещали, подойдет через пару часов. Караванщик - мой старый знакомый, он возьмет тебя с собой. Он завершает торговый обход и не позже чем через неделю отправляется назад, в Граш. Если не случится особенных задержек, ты окажешься в городе максимум через месяц. Найдешь мастера Жругга на Оружейной улице за Восточным базаром и дождешься меня.

– Но что случилось? - чуть не плача от разочарования, воскликнула Элиза. - Я не хочу одна… с караваном! Тилос, мне страшно!

– Мне тоже… - пробормотал Тилос, окинув ее странным взглядом. - Похоже, партия идет к эндшпилю. Эла, боюсь, многие планы придется менять на ходу.

Элиза, резко отвернувшись, отошла в сторону и присела на корточки, обняв себя за колени. На глазах набухли первые слезинки.

– Ну-ну, не надо, - мягко произнес Тилос, дотрагиваясь до ее плеча. - Ничего страш… - Он осекся. - Это еще что?

Элиза нехотя повернула голову. На северной дороге возникло облачко пыли. Оно приближалось гораздо быстрее, чем можно ожидать от степенного торгового каравана. Вскоре стало возможным разглядеть всадников, яростно пришпоривающих коней. Отряд численностью копий в тридцать свернул с дороги и теперь напрямик несся прямо к холму, где расположились Тилос и Элиза.

– Тарсачки… - пробормотал Тилос. - И совершенно точно - за нами. Кто-то навел?

Элиза выхватила из ножен кинжал. Тилос предостерегающе поднял ладонь.

– Убери оружие, - спокойно сказал он. - Их слишком много. Эла, запомни - они не смогут причинить вред мне. Если начнется драка, прячься за деревья, сожмись в комок и не высовывайся. Не приведи Пророк тебя зацепят…

– Я хочу драться вместе с тобой! - упрямо заявила девушка.

– Ты немедленно уберешь нож, или я парализую тебя прямо сейчас! - ледяным тоном процедил Тилос. Он не отрываясь смотрел на быстро приближающихся конников. - Быстро!

Обиженная Элиза отпрянула от него. Она посмотрела на своего командира, пытаясь найти достойный ответ, но потом решила, что сейчас и впрямь не время. Вот потом она ему скажет! Девушка вернула кинжал на место и тихонько отодвинулась поближе к гуще деревьев.

Приблизившись, тарсачки оцепили холм, их кони встали как вкопанные. Предводительница направил своего коня неспешным шагом прямо к Тилосу. В сажени перед ним она остановилась и медленно стащила с головы шлем со страшной личиной, изображающей кого-то из богов - не то Сумара, не то Турабара. По плечам рассыпались густые вьющиеся волосы.

– Назови свое имя, северянин! - резко приказала тарсачка.

– После тебя, - безмятежно улыбнулся Тилос. - На Севере принято пропускать женщин вперед.

– Да как ты смеешь! - И без того не слишком красивое лицо тарсачки исказила гримаса ярости. - Да знаешь ли ты, с кем говоришь, грязный самец?

– Хм… - Тилос склонил голову к плечу и с интересом взглянул на тарсачку. - О том и прошу - назови себя, о храбрая воительница, не боящаяся нападать с тремя десятками товарок на одинокого путника.

Женщина на удивление быстро овладела собой. Ее лицо застыло в безразлично-каменной гримасе.

– Я не нападаю на тебя, северянин. Если ты тот, кто нам нужен, ты отправишься с нами. Если нет - уйдешь с миром. Меня зовут Камана. Теперь назовись и ты.

– Позволь мне догадаться, - Тилос задумчиво посмотрел на нее снизу вверх. - Тарона послала тебя привести посланника-северянина по имени Тилос, что как раз гуляет в здешних краях. Так?

– Должна ли я понимать, что ты и есть Тилос? - высокомерно осведомилась тарсачка. - Если да, то мы привели тебе коня. Королева хочет видеть тебя немедленно.

– Зачем я ей понадобился, она своей верной телохранительнице, конечно же, не сказала, - вздохнул Тилос. - Почему ты здесь, Камана?

– Не мое дело обсуждать приказы королевы. Ты поедешь добровольно, или же мне перекинуть тебя через конский круп, связанного?

– Интересный выбор, - Тилос оценивающе взглянул на окруживших холм тарсаков. - Далеко отсюда королева?

– Увидишь, когда доберешься. Так что, мне связать тебя?

– Видишь ли, симана, - Тилос неожиданно уселся на землю, скрестив ноги, -возможны и другие варианты. Например, я могу убить тебя и твоих воинов. Задумайся, почему за одиноким северянином послали целый такх? Твоя госпожа не склонна недооценивать меня. Не лучше ли решить дело миром?

– Миром? - удивилась чернокожая воительница. - Миром? Я патрулировала границу, и мне приказали найти тебя. Я просто не стала разбивать отряд…

– Ну да! - усмехнулся Тилос. - С каких пор симан начали посылать на патрулирование границ? Я знаю, что телохранительницы Тароны не отходят от королевы дальше, чем на полет стрелы.

– Ты лжешь! - неуверенно заявила телохранительница. - Ты не можешь знать…

– Потому что ты не помнишь меня в лицо? - спокойно закончил Тилос. - Это ничего не значит. Нет, Камана, это ты лжешь, и лжешь неумело. Не твоя в том вина - ложь не пристала великой воительнице, как ты, так что и не пытайся. Оставь змеиный язык наглецу-северянину и ответь на вопрос: далеко ли отсюда Тарона? Я тороплюсь, и мы зря теряем время.

Камана явно заколебалась. Она оглянулась на своих, потом снова посмотрела на Тилоса.

– Королева в четверти перехода отсюда, - наконец буркнула она. - Она только что вернулась из Граша и сразу же послала за тобой. Когда я выезжала, слуги разбивали ее шатер.

– А откуда она узнала, что я здесь, она тебе, разумеется, не сказала… - Тилос пружинисто встал на ноги. - Четверть перехода - недалеко. Однако ваши кони устали, а я не один, - он кивнул в сторону прижавшейся к пальме Элизы.

– К закату доберемся, - пожала плечами тарсачка и сделала знак ближайшей всаднице. - В часе отсюда - родник, там сделаем привал. Не пытайся бежать, северянин, или мои люди покрошат тебя на мелкие кусочки, не дожидаясь, пока тобой займутся жрецы Тароны. Но не думай, что тебя ждет радостный прием, мужлан. Что же до времени… если ты не придержишь свой язык, то скоро захочешь, чтобы твое время истекло побыстрее!

– Спасибо за предупреждение, о храбрая Камана! - слегка поклонился Тилос. - Моя спутница поедет со мной.

Тарсачка повернулась к Элизе и смерила ее взглядом.

– Твое дело, пленник. Замухрышка не опасна и не нужна нам. Можешь оставить ее здесь или взять с собой, как хочешь.

К временному лагерю тарсаков добрались и в самом деле почти на закате. Непривычная к верховой езде Элиза чуть живая сползла с крупа коня. Тарсаки не признавали седел, какими пользовались северяне и гуланы, и всю дорогу девушка отчаянно цеплялась за Тилоса, пытаясь не свалиться. Кое-кто из тарсачек попытался зубоскалить в ее адрес, но Камана прекратила насмешки одним мрачным взглядом.

Шатер Тароны виднелся издалека. Большой, синий в белую полоску, с развевающимся сине-желтым вымпелом, он стоял на высоком обрывистом холме. Пора весенних паводков еще не наступила, и искристые вершины далеких Шураллаха пока держали драгоценную влагу при себе. Каменистое пересохшее русло огибало холм с трех сторон, позволяя подняться на вершину лишь с юго-востока. Подъем охраняли по крайней мере полсотни пеших воинов, мужчин и женщин, их кони щипали ковыль и сурх в окрестностях. Большая часть отряда Каманы присоединилась к ним, и к шатру поднялись только десять женщин, Камана, Тилос и Элиза.

Зула вышла им навстречу и кивком отпустила Каману. Поклонившись и бросив на Тилоса настороженный взгляд, та молча ретировалась.

– Она останется здесь, - телохранительница Тароны кивнула на Элизу. - Ты пойдешь говорить с королевой. Расставь ноги и вытяни руки в стороны. Я обыщу тебя.

– Здравствуй, Зула. Ты, как всегда, бдительна. Но у меня нет оружия, кроме ножа, - Тилос отстегнул от пояса ножны и передал их Элизе. - Обыскивай, если хочешь, но ничего больше ты не найдешь.

Быстрыми привычными движениями Зула ощупала его рубаху и шаровары.

– Хорошо. Но даже если ты и скрыл что-то, не думай, что сможешь им воспользоваться. Я лично буду следить за тобой. Одно неловкое движение, и ты узнаешь, что такое нож под лопаткой. Хасара, Кумка, охранять девочку. Ты! - она слегка подтолкнула Тилоса ко входу. - Пошел внутрь!

Тилос ободряюще улыбнулся Элизе и вошел внутрь. Зула скользнула за ним, опустив за собой полог. Элиза проводила их растерянным взглядом. Толпа диких тарсаков вокруг, а теперь даже и Тилоса нет рядом! Справиться с Тилосом они, наверное, не смогут… или смогут?… а вот ей точно конец. Но стоп! Ведь Тилос как раз сюда, к Тароне, и шел? Что ему сказали сегодня на… сеансе связи? Кто такие Хлаш и Клатт? Может, ему передали, что сюда нельзя, что здесь слишком опасно?…

Девушка тайно вздохнула и плавным движением села на пятки. Вместо того, чтобы сложить ладони на коленях, она скрестила на груди руки с судорожно сжатыми кулаками, и уставилась прямо перед собой. Она не позволит дикаркам увидеть ее страх, пусть даже ее на куски разрежут!

В шатре царил полумрак, разгоняемый лишь двумя крохотными масляными светильниками. У входа на медной тарелочке курились благовония. Тарона сидела на коврах в дальнем углу, неподвижная, словно статуя. Ее черная кожа почти сливалась с темной материей, только в белках глаз взблескивали огоньки. Тилос медленно шагнул вперед и остановился.

– На колени! - приказала сзади Зула, тяжело положив руку ему на плечо. - На колени перед королевой, и не вздумай дергаться!

Тилос не шелохнулся.

– Здравствуй, Тарона! - мягко сказал он. - Давненько мы не встречались на твоей территории. Рад тебя видеть.

– На колени, я тебе сказала! - яростно прошипела Зула. Она выхватила из ножен кинжал и рукоятью ударила Тилоса по затылку. Тот слегка отодвинулся и перехватил ее руку в воздухе. Зашипев от боли, женщина затанцевала на цыпочках, одновременно нашаривая свободной рукой эфес сабли.

– Зула! - властно сказала Тарона. - Хватит. Ты хорошо выполнила свою работу. Я довольна. Теперь выйди из шатра. Все выйдите! - она глянула на двоих телохранительниц, сидящих по бокам. Тилос осторожно выпустил руку Зулы и отступил в сторону.

– Но, королева! - запротестовала телохранительница, с ненавистью глядя на него. - Это опасно! Он опасен!…

– Я знаю его не хуже, чем ты, - все так же жестко ответила Тарона. - Выйди!

Телохранительницы неслышно выскользнули наружу. Зула, поколебавшись, вышла вслед за ними.

– Помни - я рядом! - угрожающе сказала она Тилосу, уже откинув полог. Тот молча кивнул.

Полог упал за ней, и в шатре воцарилась тягостная тишина.

– Здравствуй и ты, северянин! - наконец тихо сказала Тарона. - Я не ожидала увидеть тебя в моих владениях после… после всего. Зачем ты здесь?

– Все за тем же, - Тилос подошел к ней почти вплотную и сел на корточки. - За тем же, зачем брожу по югу последние годы. Турабар занес свой топор над миром, и я не хочу, чтобы дочери Назины стали лезвием этого топора.

– Так, значит, именно ты болтался по моим соседям, вынюхивая и рассказывая небылицы? Я подозревала тебя, хотя не всегда ты назывался своим настоящим именем. Значит, хочешь, чтобы тарсаки остались в стороне, позволив другим захватывать для себя новые земли?

– Сахарная пальма захиреет в северных лесах. Так же и тарсаки заболеют и умрут на холодном Севере. Тот снег, что белеет на горных вершинах, бывает, ложится и на северные пастбища. Назина не предназначала тарсакам те земли. Вы не должны воевать.

– Кому-то ты рассказывал, что северные князья жестоки и кровожадны, что они едят людей живьем и не пощадят ни одного напавшего на них, - усмехнулась королева. - Другим ты обещал золото, что северные владыки не пожалеют как выкуп за мир. Меня ты пугаешь холодами? Я ожидала чего-то большего, посланник. Кстати, не назовешь ли ты имена пославших тебя? Северные князья - как-то слишком загадочно.

– Меня послал князь Каралет! - Тилос отвел взгляд в сторону. - Он не хочет войны…

– Ложь! - хлестнула его голосом Тарона. - Князь Каралет, как докладывают лазутчики, поднимает рати по всему Тапару! В большом городе Саламире, где он живет в каменных домах, грашские торговцы ограблены и брошены в тюремные ямы! Ты лжешь мне и даже не заботишься о том, обманусь ли я! Кто тебя послал?

– Не все ли равно, Тарона? - грустно спросил Тилос. - Что, если я пришел сам по себе? Просто для того, чтобы снова увидеть тебя…

Тарона запрокинула голову и горько рассмеялась.

– Ты? Меня? И приволок свою юную потаскушку? Тебе не нужны старухи, как я, да?! Пока я оставалась нежной девочкой, ты ласкал меня и говорил красивые слова. Когда я повзрослела, ты бросил меня словно рваные штаны!…

– Не надо устраивать сцен, Тара. Остаться с тобой - слабость, недостойная настоящего мужчины. Я никогда не превращусь в игрушку тарсачки, пусть даже в любимую игрушку.

– Не зови меня Тарой! - Тарона вскочила на ноги и сжала кулаки. - Только на вашем проклятом Назиной Севере женщины - рабыни, а мужчины повелевают ими! Мужчины тарсаков знают свое место, и любой из них давно поплатился бы головой за такие слова.

– Но я - не тарсак, - развел руками Тилос. - Я приходил к тебе, пока ты не успела почувствовать меня своей собственностью. Когда я понял, что ты считаешь меня своим навсегда, я ушел. Ты судишь меня сердцем, но попытайся подумать…

– Я не собираюсь думать! - разъяренно прорычала Тарона. - Ты оскорбил меня тогда, в последний раз! Ты оскорблял меня с тех пор при каждой встрече! Ты настолько нагл, что едва ли не имеешь свою тощую подстилку прямо у меня под носом! Я убью тебя! Мои жрецы!…

Тарона задохнулась, обнаружив, что Тилос стоит перед ней, сжимая ее руки в своих.

– Не надо сердиться, милая, - грустно сказал он. - Сердце обиженной женщины пылает, словно огненная гора, но ты несправедлива ко мне. Девочка - моя ученица, и она…

– Рассказывай сказки кому-то еще! - Тарона попыталась вырваться, но безуспешно. - Мужлан! - Внезапно она упала на ковер и тихо заплакала, безуспешно пытаясь сдержать слезы. Тилос, не выпуская ее рук, присел рядом.

– Не надо, - беспомощно попросил он. - Пожалуйста, не надрывай мне сердце.

– А оно у тебя есть, сердце? - зло всхлипывая, осведомилась королева. - Я не верю!

– Есть, - Тилос нежно погладил ее по волосам. - Хотя, ты права, мало кто в это верит. Не плачь, Тара, малышка. Кроме меня, есть много мужчин. Тебе ведь нужен не я. Ты просто впервые столкнулась с кем-то, кто идет против твоей воли. Ты хочешь доказать, что никто в мире не может выступить против тебя. Сознайся самой себе, что это так, и тебе станет легче.

– А ты знаток женского сердца? - королева попыталась насмешливо выплюнуть слова, но вышло жалобно. Против своей воли она потянулась к Тилосу, но тот осторожно отстранился.

– Не надо, - вздохнул он. - Мне не стоило приходить к тебе, но я должен предупредить тебя - не начинай войну. Забудь про северных князей, забудь про снег и холод, про волю Назины и прочие глупости. Война опасна лично для тебя. Если тарсаки выступят в поход, ты погибнешь.

– Не откован еще клинок, что сразит меня, - высокомерно поморщилась королева. Как-то сразу она овладела собой и отодвинулась от Тилоса подальше. - Назина всегда дарует мне победу в бою. Жрецы обещали мне милость богини, а их предсказания сбываются.

– Нет, Тара, - покачал головой Тилос. - Назина и ее жрецы здесь ни при чем. Если тарсаки нападут на Север, тебя убью я. Твоя смерть окончательно разобьет мне сердце, но ты умрешь от моих рук. И никто меня не остановит - ни Назина, ни Турабар, на даже сам Валарам.

– Вот как? - усмехнулась королева. На сей раз в ее гримасе явно мелькнула издевка. - Ну что же, попробуй. Зула! - крикнула она, выпрямляясь во весь рост.

У Элизы затекла спина, и она осторожно поерзала на месте, стараясь не привлекать внимания сидящей напротив королевской охранницы. Кажется, таких называли симанами… да, Тилос употребил такое слово… а вооруженную девку звали Хасарой. Именно так девушка расслышала ее имя.

– Что, ножки устали? - ласково осведомилась охранница на общем. - Видно, правду говорят, что северные женщины хуже наших мужчин. Мужчины хотя бы саблю в руки взять могут, а тебе и ножа много - не удержишь.

– Удержу не хуже некоторых! - буркнула Элиза на тарси. Насмешки тарсачки окончательно достали ее. За то время, которое Тилос сидел в шатре наедине с Тароной, Хасара успела пустить в ее адрес десятка два подобных шпилек, и девушке ее подначки страшно надоели. Поначалу сдерживаясь, она потихоньку начала огрызаться. - Зато я слышала, что тарсачкам мужики вообще не нужны - они и сами неплохо друг дружку любят.

Кожа Хасары побурела. Она скрипнула зубами и сплюнула.

– Тех, кто такое говорит, мы обычно на куски режем! - Она демонстративно сжала рукоять кинжала. - Да тебя и тронуть-то страшно - сама рассыплешься. Ручки-ножки ровно лучины, раз - и переломятся! В твоем возрасте тарсачки уже убивают своего первого врага, а ты, небось, и зайца-то убить побоишься!

– Пока что ты боишься, - съязвила Элиза. - Все пугаешь, а сама дрожишь как тот заяц. Что, неужто я такая страшная? Не бойся, не обижу.

– Ах ты… - выругалась Хасара. В тот же момент сверлившая гостью взглядом Зула, выхватывая саблю, бросилась в шатер на оклик Тароны, и телохранительница, резко наклонившись вперед, попыталась отвесить Элизе оплеуху. Вспомнив уроки Бараташа, та, не вставая, подшагнула в сторону и крутнулась на колене, подхватывая руку обидчицы. На тренировках прием завершался тем, что партнер кувыркался через голову, уходя от добивающего удара, но Хасара просто с размаху ткнулась носом в пыль. Немного растерявшаяся Элиза попыталась вспомнить, что полагается делать в таком случае, но так и не сообразила и просто запрыгнула на симану, заворачивая той руку к спине. Женщина, зарычав, другой рукой вытащила кинжал и попыталась ударить через плечо в надежде зацепить Элизу. Но та только сильнее нажала ей на локоть, и тарсачка снова ткнулась лицом в редкий здесь ковыль. Девушка испуганно огляделась по сторонам, но вторая телохранительница - Кумка - сидела неподвижно, с интересом наблюдая за дракой и не делая попыток поддержать товарку. Еще несколько тарсачек неподалеку прекратили лениво трепаться и тоже уставились в их сторону.

– Что такое? - рявкнула Зула, выходя из шатра, все еще с обнаженной саблей в руке. - Хасара! Кумка! Я сказала охранять, а не драться!

Элиза испуганно выпустила руку Хасары и быстро отпрыгнула в сторону. Телохранительница тут же вскочила на ноги и бросилась на девушку, размахивая кинжалом и явно собираясь прикончить обидчицу. Ее перепачканное лицо перекосило от ярости. Лезвие взблеснуло перед глазами Элизы раз, другой, позади что-то повелительно кричала Зула, Тарона с Тилосом застыли у шатра, изумленно наблюдая за схваткой. Тилос сделал шаг вперед, но Элиза уже провернулась на пятках, оказавшись за спиной потерявшей равновесие охранницы, и, захватив ее горло сгибом локтя, в развороте бросила симану на спину. Хасара тут же перевернулась на живот, явно собираясь встать, но Зула с силой пнула ее сапогом в бок.

– Убью! - рявкнула Зула во весь голос. - Хасара, отец твой шакал! Что за бардак! Почему драка? Совсем распоясались! - Она снова пнула Хасару. Та мешком свалилась на траву, уже не пытаясь подняться. - Взять ее! - На сей раз ее палец ткнул в Элизу.

– Хватит! - ледяным голосом произнесла Тарона. - Я вижу, мы совсем забыли, как должно принимать гостей. Зула, если симаны не выполняют твои приказы, виновата ты, а не чужая девка. Я накажу тебя, но не сейчас. Убери эту слабачку с глаз моих! - Она презрительно мотнула головой в сторону Хасары, из носа которой на землю стекала струйка крови.

– Да, госпожа, - покорно склонила голову Зула. - Хасара, отправляйся в третий такх и ожидай моих приказов.

Побитая телохранительница понуро поднялась на ноги и, не оглядываясь, побрела вниз с холма. Тарона подошла вплотную к напрягшейся Элизе и заглянула ей в глаза.

– Ты выросла за последние полгода, девочка, - непонятно сказала королева. - Ты уже дерешься с моей охраной. Не бойся - сегодня ты уйдешь отсюда невредимой. Ты! - она резко повернулась к Тилосу, спокойно стоящему в стороне. - Забирай ее и убирайся. Зула!

– Да, госпожа?

– Пошли гонцов в тараманы. Пусть параданы собирают свои парады. Через двадцать дней большой сбор. Наши женщины засиделись, от безделья они устраивают мелкие свары с чахлыми северными девчонками и даже тех не могут одолеть. Пора позволить их клинкам как следует напиться крови. Мы выступаем на Север. Да, и пошли кого-нибудь к Зуру. Думаю, гуланы обрадуются новости.

– Да, госпожа! - поклонилась Зула. В ее глазах блеснула радость. - Я немедленно посылаю гонцов.

– Ты доволен? - королева резко обернулась к Тилосу. - Кто бы ни послал тебя, ты провалил свое задание. Убирайся отсюда. Ты пришел как посланник, а потому я позволю тебе уйти живым. Но следующая наша встреча станет для тебя последней, окажись ты хоть посланцем самой Назины!

– Я запомню твои слова, о Тарона! - кивнул Тилос. - Но путь на Север долог, а у меня нет коня. Или ты предпочтешь ударить моим хозяевам в спину, сонным и недоумевающим?

– Тарсаки не северяне, они не опускаются до войны со спящими, - процедила Тарона. - Кто-нибудь, дайте этому… дайте коня и проследите, чтобы он как можно быстрее добрался до наших границ.

– Двух коней, - спокойно уточнил Тилос. - Нас двое.

– Хорошо, двух коней, - поморщилась Тарона. - Все, что угодно, лишь бы ты побыстрее исчез с моих глаз. Думаю, впрочем, что больше я тебя не увижу. Тени, что следят за тобой, позаботятся об том.

– Говорящие статуэтки? - быстро переспросил лже-посланник.

– Не понимаю, о чем ты! - отрезала королева. - Убирайся.

– Спасибо, моя королева! - Тилос посмотрел Тароне в глаза. - Но и ты помни о моем предупреждении. И прости за все. Элиза! Пошли, у нас мало времени.

– Элиза… - почти прошептала Тарона. - Я помню твое имя, девочка.

Взглянув в ее горящие янтарные глаза, Элиза вздрогнула и поспешила вслед за размашисто шагающим Тилосом. Посланник не оглядывался.

Привал сделали, лишь когда сгустившаяся тьма окончательно скрыла землю. В Граше Элиза привыкла, что ночь наступает почти мгновенно. Но здесь, в саванне, небо после захода еще долго светилось каким-то мутным неярким светом. Элиза уже обратила на это внимание в предыдущие ночи, но спросить как-то не довелось. Теперь же, в отчаянной попытке рассеять тяжелую тишину, она попыталась выяснить у спутника причину.

– Пылевые облака в тропосфере, - буркнул Тилос, не поворачиваясь. - Рассеивают свет зашедшего за горизонт солнца.

Его тон явно не располагал к новым вопросам, и девушка умолкла. Впрочем, ей и так оказалось не до болтовни. Ехать на лошади оказалось не слишком тяжело - Элиза уже приспособилась к тарсачьей сбруе - но все еще непривычно. Попона, прикрывающая круп смирной кобылки, норовила сползти вместе с всадницей, и ремни не слишком-то этому препятствовали. Тилос сидел на коне непринужденно, странно поджав пятки почти под самое седалище. Такой манеры ездить верхом Элиза еще не встречала, но любопытствовать не стала.

– Да уж… - сказал Тилос, когда они, устроившись на ночлег и стреножив коней, жевали сухое, как доска, вяленое мясо и затхлые лепешки. - Куда ни сядь - всюду ежик. Тебя как, обрадует известие, что мы едем к тебе домой? В Тапар?

– В Тапар? - Элиза не испытала никаких чувств, услышав давно позабытое название. - Здорово… А зачем?

– Не обрадовало, - хмыкнул Тилос. - Ну и ладно, делать все равно нечего. Я собирался оставить тебя у Тароны, но не вышло. Не там и не так встретились. Скажи-ка мне, умница-красавица, какую главную ошибку ты допустила в драке с той несчастной тарсачкой?

– Ошибку? - растерялась Элиза. - Ну… не знаю… Бараташ не успел показать, как из полного приседа фиксировать противника…

– Не то, - отмахнулся Тилос. - Не успел и не успел. Потом научишься. А главная ошибка?

Девушка пожала плечами, не заботясь, разглядит ли Тилос ее в темноте. Оставить ее у Тароны? Ну и ну…

– Главная твоя ошибка в том, что ты вообще позволила втянуть себя в драку без нужды. Да, зачастую боя не избежать, но не в тот раз. Ты вышла победительницей, согласен, но всего лишь за счет внезапности. Та девица просто не ожидала сопротивления. Больше такое не повторится. Смотри, что получилось в результате. Во-первых, в следующий раз к тебе отнесутся куда серьезнее. Захватить врасплох симан Тароны уже не удастся. Теперь тебя если и ударят, то не рукой, а сразу ножом или саблей. Во-вторых, ты нажила себе врага. Думаешь, Хасара простит тебе публичное унижение? В королевскую охрану отбирают лучших, и теперь твоя противница опозорена в глазах подруг. И она найдет способ отомстить. Что она тебе сказала?

Пришибленная Элиза уставилась в невидимую во тьме землю.

– Что нож не удержу, - неохотно призналась она, - и что даже зайца убить побоюсь…

– А ты?

– Что она сама меня боится, аж дрожит…

– Ага, понятно, - вздохнул Тилос. - Обвинить тарсачку в трусости - худшее оскорбление. Ну, милая, ты даешь… Ладно, давай спать. Нам нужно побыстрее добраться в Тапар, а отсюда даже до Граша не меньше трех недель верхами. Придется двигаться от источника к источнику, тот еще крюк.

– Тилос… - робко спросила Элиза. - А зачем ты хотел меня у Тароны оставить? Она же тебя убить хотела, и меня, наверное, убьет…

– Тарсачки не воюют с детьми, - усмехнулся ее спутник. - А ты по их меркам пусть и не ребенок, но в возраст еще не вошла. Выпороть тебя как следует -можно, до смерти запугать - милое дело, но убивать только за то, что ты со мной пришла? Нет, Тарона должна совсем от ревности обезуметь, чтобы на такое пойти.

– Но зачем?

– Ф-ф-ф… - судя по звукам, Тилос лег на спину и устраивался поудобнее. - Как бы тебе объяснить… Видишь ли, неспокойно в последнее время на Западном континенте, ох, неспокойно. Рядом с Тароной для тебя самое безопасное место.

– Ничего себе - безопасное… - Элиза вздрогнула. - Тилос, а почему она тебя так ненавидит? Она… знает, кто ты? Сегодня она сказала, что ты посланник, но ведь это неправда!

– Эла, малышка, ты просто еще не разбираешься в женских чувствах, - голос Тилоса погрустнел. - Я довел Тарону до того, что она с удовольствием прикончила бы меня, но вовсе не потому, что ненавидит. Она просто влюблена в меня по уши…

Песчаная пустыня, барханы из слежавшейся мелкой пыли. По верхушке одного из них петляет цепочка следов - ушастый тушканчик проскакал по своим делам. Сухой горячий ветер легкими порывами обдает лицо, пересохшие губы начинают трескаться. Конь недовольно пофыркивает - травы здесь нет и в помине, ближайшее пастбище в сотне полетов стрелы к востоку.

Юная тарсачка двенадцати или тринадцати лет учится стрелять из большого, не по росту, лука. У нее всего три стрелы, причем две явно сделаны самостоятельно: кривоватые, с грубыми каменными наконечниками, с наспех примотанным оперением. Она специально ушла подальше от кочевья, чтобы сверстницы не дразнили ее неумехой. Хилая и болезненная, она поклялась, что однажды превзойдет подруг во всем - и в стрельбе, и во владении саблей, и в скачках. Теперь каждое утро она бросает свой табун на попечение мужчин-пастухов и матери и отправляется в дюны - тренироваться. Но сегодня дело не идет на лад. Неловко спущенная тетива больно хлещет по руке, и на глазах выступают слезы боли. Потирая покрасневшую руку, девочка упорно снова и снова натягивает лук, целясь в воткнутый в ближайший бархан стебель, специально прихваченный в зарослях чертополоха.

Шорох осыпающегося песка заставляет ее вздрогнуть и схватиться за нож. Ни вазиты, ни бериуты не забираются в скудные и жестокие края на самой границе Великих Пустынь. Однако осторожность не помешает. А если ее выследили насмешливые подружки? Языкастая Зула не преминет растрезвонить, как упражняется хилячка Тара. Тогда… тогда…

На гребне бархана стоит заморенный на вид ослик с двумя тюками. Под уздцы его держит чужой мужчина, по виду - из северного Сураграша, а может, и настоящий северянин. Девочке трудно судить - она лишь раз видела купца из далеких сказочных Княжеств в сопровождении двух охранников-гуланов. Однако она напрягается еще сильнее и, напряженно сжимая нож и лук, начинает пятиться к коню. Как хорошо, что она не стала стреноживать верного Вихря… Единственная хорошая стрела с бронзовым наконечником остается лежать на песке рядом с мишенью. Стрелу жалко, но за ней можно вернуться потом.

– Ты неправильно держишь стрелу, - на тарси незнакомец говорит без малейшего акцента. Он оставляет поводья ослика и быстро спускается, почти съезжает по осыпающемуся песку. - Ты должна брать ее двумя пальцами, легко, за самое основание, а не хвататься пригоршней, словно за палку. Дай, покажу.

Незнакомец поднимает с песка хорошую стрелу, как-то сразу оказывается рядом с оторопевшей Тароной и осторожно вынимает лук у нее из руки. Встав боком к девочке, он натягивает тетиву, так, чтобы она видела его хват.

– Понятно? - спрашивает он. - Попробуй сама.

– Я… мочь… сама… - Тарона плохо говорит на общем, и связывать слова в гладкую нить ей не хочется. Она не может понять, боится ли она северянина. В голове всплывают рассказы матери о беззаконных северных землях, где каждый мужчина может безнаказанно ударить или даже осквернить женщину. Девочка отступила почти к самому коню. Один рывок - и она умчится отсюда к матери. Но что-то удерживает ее. Может, единственная настоящая стрела в руках чужака?

Северянин стоит неподвижно, протягивая ей лук.

– Возьми, - повторяет он на тарси. - И попробуй еще раз.

Тарона осторожно тянется и вынимает у него из руки лук и стрелу. Нож становится неудобно держать, и она засовывает его за пояс. В конце концов, он давно мог бы напасть на нее, если бы хотел.

– Вот так? - неуверенно спрашивает она, натягивая лук. Кожа предплечья горит от ударов тетивы, но она гонит от себя боль, стараясь удержать стрелу именно так, как показал незнакомец. Держать стрелу двумя пальцами сложнее, чем полной щепотью, но чужак натягивал лук таким естественным движением…

– Не совсем… - говорит северянин и тянется в ней. Девочка инстинктивно дергается в сторону, тетива выскальзывает из пальцев и снова бьет по больному месту. Стрела бессильно падает на дюну. На сей раз сдержать слезы не удается. Снова ухватив нож, Тарона отскакивает в сторону. Ее страхи оживают с новой силой.

– Больно? - спрашивает северянин. - Разреши взглянуть.

Он снова оказывается рядом и, не обращая внимания на нож, берет в руки предплечье девочки, поворачивая его внутренней стороной вверх. На месте удара выступили мелкие капельки крови. Северянин поцокивает языком, скидывает на землю худой заплечный мешок и начинает копаться в нем, присев на корточки. Тарона снова шагает в сторону, но уже не так быстро. В мешке поблескивают удивительные штучки, которые она не видела никогда в жизни. Заглядевшись, она пропускает момент, когда северянин начинает мазать ей руку каким-то едким составом. Кожу щиплет, но выдернуть руку девочка не успевает.

– Вот и все, - говорит чужак. - Теперь болеть перестанет. Ну-ка, давай попробуем еще раз. Кстати, меня зовут Тилос.

Тарона бездумно называет свое имя, потом спохватывается и с ужасом смотрит на пришельца. А если он демон, прислужник Назины? Узнав ее имя, он заколдует ее и унесет к себе в мрачные небесные пещеры вечно прислуживать мужчинам. Но ведь он назвал себя…

– Тара? Значит, Тарона? - переспрашивает Тилос. - Раз познакомиться. Теперь возьми стрелу двумя пальцами…

Спустя какое-то время они вместе возвращаются к табуну. Тарона уже совсем не боится незнакомца и весело болтает с ним с высоты лошадиной спины. Северянин бредет рядом, держась за повод своего ослика, и лишь изредка задает вопросы. Она успевает рассказать Тилосу все нехитрые новости кочевья, о себе, о маме, о подругах, сестрах и даже о брате, о их табуне. Завидев вдалеке свою мать, она дает шенкеля лошади и мчится к ней навстречу.

– Мама, мама! - возбужденно кричит она. - А Тилос научил меня из лука стрелять!

Мать выезжает вперед и останавливает лошадь перед северянином, небрежным движением доставая саблю. Сзади подъезжают мужчины, наставляя на пришельца копья. Рабы вдалеке сбиваются в кучу, перешептываясь на своих варварских языках и полностью забывая про стадо. Тарона делает себе зарубку - не забыть преподать им урок. Ей нравится думать, как настоящей взрослой женщине.

– Мир вам! - говорит северянин, поднимая ладони в воздух. - Многих тебе детей, мать большого племени! Пусть твоя сабля всегда пьет кровь твоих врагов.

– Мир и тебе, мужчина с севера, - настороженно откликается мать. - Чему ты учил моего ребенка?

– Я лишь показал ей нашу северную манеру стрелять из лука, - поясняет пришелец. - Меня зовут Тилос, и я посланник от северных князей. Я путешествую в здешних местах в надежде завязать новые торговые связи.

–В одиночку? - недоверчиво спрашивает мать. Впрочем, клинок она убирает. - И ты не боишься ахмузов?

– Я не боюсь ахмузов! - весело улыбается Тилос. - Но, мне кажется, здесь не самое подходящее место для разговоров, Мать Племени?

– Я не Мать Племени, - качает головой женщина, - я всего лишь простая воительница. Не пытайся льстить мне, чужак, в наших краях голос мужчины не громче шелеста ветра. Но Назина в своей неизмеримой мудрости дала северным мужчинам большие права, и не мне судить Ее решения. Я представлю тебе матери племени. Иди за мной.

Тилос машет на прощание Тароне и уходит вслед за ее матерью. Вскоре случайная встреча тускнеет в памяти девочки, но совсем забыть ее не позволяет необычная манера стрельбы, усвоенная Тароной.

В следующий раз они встретились через три года. Девочка-замухрышка выросла в юную женщину, красивую и сильную. Ее беспечная юность притягивает вожделенные мужские и завистливые женские взгляды. На очередном сборе племен она победила в стрельбе и скачках не только сверстниц, но и в общем соревновании. Сама королева, стремительно дряхлеющая Самура, призвала ее к себе и долго расспрашивала о жизни. Никто ничего не сказал ей вслух, но вскоре к ней, как и к другим пятнадцати аханам, приставили трех симан, не оставлявших ее ни на миг.

Она познала нескольких мужчин и нашла любовь скучной. Мужчины шли на любые унижения, лишь бы удовлетворить свою похоть именно с ней. Однако она почему-то не испытывала особого удовольствия ни от процесса, ни от результата. Возня же с противозачаточными настоями и мазями сводила на нет и эти жалкие крохи.

Жаркий день на исходе лета. Саванна, кое-где покрытая редкими кущами полузасохших пальм. Молодая девушка, как и три года назад, сбегает - на сей раз от докучливых охранниц. Предоставив симанам распутывать следы, она забирается в глубину такой кущи и усаживается в тени. В мыслях она уже королева - великая, могучая, повергающая в трепет всех соседей, ближних и дальних. Подданные склоняются перед ней, и даже докучливые Сата с Мушахой вынуждены сдерживать свои языки в ее присутствии.

Когда ей наскучивают мечты, она вскакивает на ноги и начинает серию упражнений с саблей. Всего полгода, как ей доверили настоящий боевой клинок выделки сапсапских кузнецов, но она уже владеет им, как своей собственной рукой, и не упускает случая поупражняться.

Когда она заканчивает очередную серию, раздается за спиной мужской голос:

– Очень хорошо, Тара. Но у тебя слишком напряжена рука.

Тарона резко оборачивается. Голос, в котором отсутствуют обычные для мужчин раболепные нотки, будит старые воспоминания. Тилос стоит, прислонившись к стволу сахарной пальмы и скрестив руки на груди. В его оценивающем взгляде - одобрение, но и только. Тарона обнажена до пояса, но он, в отличие от других мужчин, не впивается похотливым взглядом в ее грудь, в едва прикрытые бедра. Так смотрела на девушку Каррана на занятиях по сабельному бою, радуясь за способную ученицу.

– Расслабь кисть, - советует Тилос. - Ты цепляешься за рукоять, как за последнюю надежду. Ты слишком зажата и заметно теряешь в маневренности. Да и рука быстрее устает.

Отталкиваясь от ствола, он подходит к девушке и выпрямляет ее руку с саблей.

– Расслабь кисть, - командует он, - и дай ей свободно повиснуть.

Заинтригованная Тарона повинуется. Сейчас она уже не маленькая девочка, которую может обидеть любая прохожая, а почти взрослая воительница, да еще и ахана - почти королева. И ее симаны где-то неподалеку, если громко крикнуть - услышат. Сабля в ее руке безвольно повисает.

– Вот так. А теперь вытяни лезвие параллельно земле, но затрать лишь столько сил, сколько необходимо. Чувствуешь, насколько легче держать?

– Чувствую, - кивает девушка и танцевальным движением поворачивается к нему лицом. Сабля смотрит Тилосу прямо в горло. - А если я сейчас порублю тебя на кусочки? Ты зачем за мной подсматривал, вонючий мужлан?

Чужак широко улыбается.

– Ты красива, Тара. Приятно смотреть, как ты движешься. Но я не подсматривал. Не надо рубить меня на кусочки. А я научу тебя еще чему-нибудь, ладно?

– Ха! - фыркает девушка. - Я и сама все умею!

– Ну, тогда делать нечего. Придется меня рубить, - разводит руками Тилос.

Тарона смотрит на него недоверчивым взглядом.

– Я пошутила, - наконец говорит она обиженно. Рядом с Тилосом как-то легко, легче, чем с другими, и ей вдруг не хочется, чтобы он уходил. Но как его задержать, девушка не представляет. Почему-то кажется, что просто приказать ему, как другим мужчинам, не получится.

– А я - нет, - серьезно отвечает Тилос. - Хочешь, покажу, как можно голыми руками отбиться от сабли?

– Голыми руками? - удивленно спрашивает Тарона. - А разве так можно?

– Можно! - уверенно кивает Тилос. - Смотри…

Когда симаны наконец-то находят их, они не рассуждая бросаются в бой. Чужак нападает на их подопечную! За такое расплачиваются смертью, и смертью долгой и мучительной. Прежде чем резкий окрик Тароны успевает остановить их, двое кубарем катятся по земле, а третья застывает, непонимающе глядя на застывшее перед глазами лезвие собственной сабли.

Чужак, однако, разить не торопится. Изящным движением он перехватывает оружие за клинок и протягивает хозяйке рукоятью вперед.

– Это учебный бой, - поясняет он. - Умерьте свой пыл, девчата, я не причинил ей вреда.

Охранница хватает свою саблю и растерянно замирает на месте. Товарки присоединяются к ней, обступив чужака полукругом.

– Я знаю тебя, - наконец говорит одна. - Ты - посланник с севера. Я видела тебя у королевы. Что тебе нужно, мужчина?

– Ничего, - пожимает плечами Тилос. - Я встретил старую знакомую, и мы с ней немного позанимались. Я неплохо дерусь, вот и решил, что…

Охранница оборачивается и окидывает Тарону подозрительным взглядом. Только сейчас девушка осознает, что на ней из одежды - лишь короткая набедренная повязка. Она сердито отворачивается и начинает искать в траве безрукавку, втайне досадуя, что стражницы вмешались так не вовремя.

– Со мной все в порядке, - раздраженно говорит она. - Я и сама могу позаботиться о себе.

– Если с тобой что-то случится, мы окажемся виноваты, - говорит симана почти умоляющим тоном. - А через два дня состязания. Пожалуйста, Тара, не убегай так больше. Мы волновались.

– Ладно, не стану, - бурчит Тарона, подбирая колчан. - Только отвяжитесь.

– Они правы, - неожиданно поддерживает охранницу Тилос. - Сейчас для тебя не то время, чтобы гулять в одиночку. Слишком опасно.

Тарона бросает на него презрительный взгляд. Еще один нашелся… Мать, когда узнала о чести, оказанной дочери, чуть с ума не сошла от счастья. С тех пор она только и твердит то же самое - опасно, нельзя! Ну сколько можно?

– Мы и без чужаков можем дать совет нашей ахане, - зло обрывает Тилоса охранница. - Иди своей дорогой, северянин.

– Можете, - соглашается Тилос. - И та девица, что валяется неподалеку, наверное, тоже собиралась что-то подсказать. Так?

Одна из симан бросается к кустам туи, на которые небрежно кивнул пришелец. Тарона спешит за ней, легко уклоняясь от пытающихся остановить ее телохранительниц. На небольшой прогалине лежит незнакомая женщина с неестественно вывернутой шеей. Ее рука все еще сжимает духовую трубку, небольшие дротики рассыпаны по земле. Из небольшого глиняного сосуда на землю уже давно вытекла густая темная жидкость с тошнотворным запахом. Тарона чувствует, что у нее начинает кружиться голова.

– А вот нюхать не надо, - Тилос отталкивает ее назад. - Умереть не умрете, а вот поплохеть может. Так что, по-вашему, собиралась посоветовать девочке Тень?

– Зачем ты убил ее? - сквозь зубы спрашивает посеревшая охранница. - Нужно допрашивать…

– Тени не говорят на допросах, - качает головой Тилос. - Тара, ты уж, пожалуйста, не сбегай больше от своих. Плохо кончится. Выборы королевы - та еще штука, никогда не знаешь, кто из соперниц подошлет убийцу.

Тарона смотрит в землю, в ушах с опозданием начинает гулко биться кровь. Значит, она обязана жизнью мужчине, да еще и северянину. Теперь ее точно засмеют. И королевой такой дуре не бывать…

Тилос обхватывает ее за плечи, ерошит волосы.

– Ладно, забудь, - тихо говорит он. - Теперь пугаться уже нечего. И ты уж победи в стрельбе, ладно? А то зря я тебя учил?

Той же ночью девушка приходит к нему в потрепанный гостевой шатер на окраине королевского стойбища. Ей нечем отплатить за свое спасение, кроме как своим женским естеством. Тилос, кажется, ожидает ее прихода. К своему удивлению, Тарона понимает, что заниматься любовью может быть приятно не только мужчинам. За ночь она четырежды достигает вершин неведомого ранее блаженства. Незадолго до того, как заря на востоке начинает стирать берега Огненного Пруда, Тилос выпроваживает ее из шатра. Тароне не хочется уходить, но она понимает, что он прав: неизвестно, как соплеменницы отнесутся к ее шашням с чужеземцем накануне испытаний.

– Ты станешь королевой, Тара, - говорит Тилос ей на прощание. - Ты обязательно станешь ей.

Тарона бредет по стойбищу. Завтра - последние состязания по стрельбе, но она не думает о них. Она предвкушает следующую ночь с Тилосом.

Но Тилос покидает стойбище тем же днем. Потом он еще несколько раз приходит в племя, но ни разу не остается дольше, чем на ночь.

Еще два года спустя молодую мах-королеву вызвали к Самуре. Старая повелительница племени уже никуда не выходила из своего шатра. Хотя она еще пользовалась некоторым влиянием, а Тароне оставалось полгода до того момента, как параданы выкрикнут ее королевой на Пиршестве Назины, молодая женщина уже принимала дела. К тому времени весть о смене власти дошла до самых дальних кочевий, и отовсюду стекались посланницы - выразить Тароне свое уважение, а заодно и рассмотреть новую избранницу получше. Пылевые бури уже душили припустынные пастбища, и люди в южных тараманах начали волноваться. Пустыня медленно, но верно теснила сураграшские племена на север, и потускневшие от небесной пыли Глаза Назины предвещали большую войну.

Большой темный шатер, посреди него горит костер. Дым от него вытягивается в отверстие в потолке, но маленькие дымки из курильниц ароматной пеленой растекаются вокруг. Самура сидит возле костра на мягких подушках, мечущиеся отблески огня превращают ее увядшее морщинистое лицо в грубую маску смерти. Она еще живет, но для окружающих она мертва. Через полгода сорокалетняя старуха ударит себя ритуальным кинжалом в сердце, освобождая дорогу мах-королеве… нет, уже просто новой королеве. Тарона ждет того момента одновременно с трепетом и с предвкушением. Стоит ей только получить всю власть в свои руки, и тогда… тогда…

Тилос входит в шатер и останавливается на приличном для посланника месте. Его лицо бесстрастно, ни один жест не выдает его чувств. Посланника знают, его лицо примелькалось многим, а потому охрана довольно небрежна. Сабли покоятся в ножнах, а за спиной чужака нет обязательной симаны с обнаженным кинжалом. Только неопытная пока Зула напряженно следит за ним из-за плеча Тароны.

– Приветствую тебя, о великая королева Самура, - опускается он на одно колено и смиренно опускает голову. - Приветствую и тебя, молодая мах-королева Тарона. Я рад, что великое племя тарсаков избрало себе достойную новую предводительницу. Радость переполняет и сердца моих хозяев, что шлют дары воительницам, известным далеко за пределами своих исконных земель. Караван стоит у входа в стойбище, ожидая, когда его разгрузят. Я сам ездил к гуланам, выбирая в подарок верблюдов, - добавляет он.

– От имени всех тарсаков я принимаю твои дары, - медленно произносит старуха. - Да не испытают твои хозяева жажды! Встань, путник. Ты проделал далекий путь и заслуживаешь отдыха.

– Благодарю тебя, королева, - Тилос поднимается с колен и кланяется. - Кроме того, со мной приехали северные купцы. Они хотят обсудить с тобой торговлю между знойными южными и прохладными северными землями. Ваши кони, равно как и ваши пряности и тисненые кожи, славятся по всему миру. Думаю, торговля окажется выгодной для всех.

– В твой прошлый приезд я сказала тебе, северянин, что тарсаки не торговцы. Мы равнодушны к наживе, нам вполне хватает торговли с соседями. - Самура хмурится. - Твои купцы напрасно проделали великий путь в наши земли.

– Возможно, стоит сначала посмотреть, что предлагают нам чужеземцы, - Тарона выступает вперед. Глаза Самуры вспыхивают от гнева и тут же угасают: ее время ушло. Тарона с трудом сдерживает желание подойти поближе к Тилосу. - Времена меняются, и твои слова, королева, прозвучали год назад. Сейчас с юга дуют новые ветры.

Мах-королева внимательно наблюдает за посланником, стараясь понять, дошел ли до него скрытый смысл ее слов. Однако тот остается бесстрастным.

– Я благодарю прекрасную мах-королеву… - начинает он. В шатре поднимается ропот - посланник явно выходит за рамки этикета. Сердце Тароны начинает учащенно биться. - Я благодарю прекрасную мах-королеву за ее великодушные слова. Думаю, однако, что наши купцы окажутся благодарны куда больше. Я же со своей стороны могу лишь отплатить сказками о том, что происходит в окружающем мире. Если королева позволит мне немного передохнуть с дороги… - Его глаза, не отрываясь, смотрят на Тарону. Та буквально тает под его взглядом.

– Я отпускаю тебя, - медленно кивает королева. - Твои истории выслушают у вечернего костра. Отведите его в гостевой шатер и убедитесь, что у гостей ни в чем нет недостатка.

Дождавшись, пока посланник и стражники покинут шатер, королева оборачивается к Тароне.

– У тебя своя голова на плечах, девочка, - печально говорит она, - но я вижу, что чужак еще ни разу не уходил от нас с пустыми руками. Он уносил отсюда твое сердце, и сейчас оно лежит в его приседельной сумке. Негоже женщине тарсаков так привязываться к мужчине, да еще и из чужих земель.

– Мое сердце принадлежит только мне, госпожа, - сухо отвечает Тарона. - Могу ли я идти?

– Конечно, Тара, - кивает королева. - Иди, но помни мои слова. Забери свое сердце себе, пока еще не поздно.

Ночью Зула приводит Тилоса в шатер Тароны. На исходе ночи посланник и мах-королева снова лежат рядом друг с другом, и Тарона чувствует, что не в силах расстаться с возлюбленным.

– Останься со мной! - жарко шепчет она ему на ухо. - Что тебе далекие северные земли? Что тебе твои хозяева? Останься - и ты всегда останешься рядом с королевой самого великого народа в мире, и твоя власть уступит лишь моей…

– Не могу, милая, - гладит ее по волосам посланник. - Меня зовет дорога. Для меня нет большего счастья, чем топтать пыль. Я никогда не соглашусь на клетку, пусть и золотую. Прости, но я не могу.

– Тогда я приказываю тебе остаться! - в голосе Тароны прорезаются хриплые нотки от поступающих слез. - Я хочу видеть тебя каждый день, а не раз в два года! Я приказываю!…

– Прости! - посланник осторожно высвобождается из ее объятий и начинает одеваться. - Я должен идти. Скоро начнет светать.

– Я ненавижу тебя… - шепчет ему вслед молодая королева. - Ненавижу! Ненавижу!

Иноземные купцы остаются еще на несколько дней, но посланник уезжает тем же утром. Вскоре после его отъезда Тарону снова приглашают к Самуре.

– Я знаю, что нынешнюю ночь ты провела с чужаком, мах-королева, - с плохо скрываемым раздражением говорит она. - Ты не услышала мои вчерашние слова. Так продолжаться не может. Я позаботилась, чтобы он больше не смущал тебя своим присутствием. Найди себе новую игрушку, девочка, и никогда…

– Позаботилась? - недоуменно смотрит на нее Тарона. Потом до нее доходит. - Ах ты старая сука…

Она молнией вылетает из шатра. Зула, ни на минуту не оставляющая свою госпожу, бросается за ней. Не обращая внимание на окружающих, Тарона запрыгивает на первого попавшегося коня и вскачь несется в ту строну, где недавно осела пыль под копытами жеребца Тилоса. Зула, ничего не понимающая, но не потерявшая голову, следует за ней, успев, однако махнуть ближайшим симанам. Вскоре небольшой, в полтакха, отряд несется на северо-запад.

Однако они не успевают. В четверти перехода от стойбища в траве тут и там валяются бездыханные тела восьми тарсачек, судя по вышивке на безрукавках - симан Самуры. Их лошади разбрелись по окружающей степи и мирно щиплют траву. Тилос сидит на пригорке, грустно рассматривая труп своего коня, из туши которого торчит не меньше пяти стрел. Заслышав стук копыт, он поднимается и молча ждет, пока спешившая Тарона бросается ему на шею.

– Тилос… - задыхаясь, шепчет она. - Прости, милый, прости… Это не я, это Самура…

Охрана недоуменно рассредоточивается вокруг. Женщины, ничего не понимая, смотрят друг на друга и на сошедшую с ума мах-королеву. Только Зула, наконец, разобравшаяся, что произошло, молча качает головой.

Тилос мягко отстраняет от себя Тарону.

– Я ни в чем не виню тебя, госпожа, - сухо говорит он. - Однако мне нужно продолжать свой путь, а мой конь мертв. Могу ли я попросить…

– Да, да, да! - исступленно шепчет Тарона. - Проси что хочешь, хоть мою жизнь! Нет, не все, не проси коня, я не отпущу тебя никуда, любимый!…

– Мне не нужны девки, что таскаются за мной хвостом. Я свободный человек, - в голосе посланника неожиданно прорезается презрение. - Сейчас мне нужен только конь.

Вздрогнув, как от удара, Тарона отступает назад. Безумная пелена спадает с ее глаз, и она наконец-то осознает, что стоит посреди степи, а охранницы изумленно пялятся на нее, но больше - на разбросанные вокруг тела.

– Я… приношу свои извинения… за нападение… - слова даются с трудом. Губы кривятся, с трудом удерживая рыдания. - От имени…

– Я принимаю твои извинения, мах-королева! - Голос Тилоса снова холоден и бесстрастен, но рот презрительно кривится. Глумливая усмешка в его глазах жалит больнее осы. - Я повторяю свою просьбу насчет нового коня…

Тарона медленно отходит назад и бросает ему поводья своей лошади. Потом делает еще шаг назад, еще… и упирается в коня Зулы. Она смотрит, как Тилос легко вспрыгивает на спину животному и коротко кивает.

– Позаботьтесь о своих товарках, - говорит он на прощание, обращаясь не к Тароне, а к Зуле. - Они придут в себя через пару часов.

Северянин разворачивает коня и вскоре исчезает за холмом. Только тогда, опустившись на колени, Тарона дает волю слезам, яростным и страшным.

– Я ненавижу тебя… - повторяет она. - Ненавижу… Я убью тебя…

– Догнать его, госпожа? - осторожно спрашивает Зула.

Тарона мотает головой, пытаясь унять рыдания.

– Я ненавижу тебя… - обреченно повторяет она.

Неподалеку со стоном шевелится одна из неудачливых убийц.

За прошедшие с тех пор четыре года Тарона видела Тилоса только два раза, и оба - при дворе Великого Скотовода.

В первый раз, сорвавшись под его насмешливо-презрительным взглядом, она пообещала вырезать ему сердце.

Во второй раз с ним ошивалась какая-то накрашенная девчонка в аляповатом платье, подстать уличной проститутке.

Элиза так и не узнала всей истории. Тилос нехотя цедил слова, отделываясь скупыми фразами. Наконец разочарованная девушка умолкла и какое-то время смотрела на звезды.

– Тилос, - спросила она после паузы, - ты переживаешь из-за того, что Тарона начала войну, да?

– Я не переживаю. Я к тому и стремился.

– Что? - Элиза аж вскочила на ноги. - Но ведь ты сам рассказывал, что нужно вести переговоры о мире…

– Я и веду переговоры о мире, - усмехнулся тот. - Эла, ты прожила столько лет в Граше! Ты же должна понимать, что предложить мир кочевнику означает лишь признаться в собственной слабости. А уж если ты еще и подарки предлагаешь…

– То есть ты специально устроил, что Тарона начала войну? - непонимающе спросила Элиза. - Но… зачем? Как?

– С твоей помощью, Эла, - Тилос предпочел не услышать первый вопрос. - Зачем, думаешь, ты потребовалась мне тогда, во дворце? Чтобы лишний раз привести Тарону в ярость. Она могла подумать, что я предпочел тебя ей. Слабая надежда, конечно, но она оправдалась. Сегодня я, наконец, превозмог ее благоразумие. Теперь сураграшские племена поднимутся на войну с Севером, и мне нужно оказаться там раньше, чем южанам.

– Значит, ты использовал меня, только чтобы рассердить Тарону? - Элиза не верила своим ушам. - И все? И… сегодня тоже? Чтобы позлить ее? Ты… Ты…

– Сволочь, мерзавец, сукин сын, - меланхолично согласился Тилос. - Знаю. Меня еще и не так называли. Но сегодня я держал в голове другое. Не вышло, к сожалению. Нас перехватили раньше, чем нужно. Я собирался оставить тебя в Тарса-хамане, это такое большое постоянное стойбище тарсаков километрах в трехстах отсюда…

– Но зачем? Зачем? - Элиза почувствовала, что задыхается от унижения. - Чтобы она могла перерезать мне глотку с большими удобствами?

– Успокойся! - голос Тилоса зазвенел металлической ноткой. - Сядь и не дергайся. Она уже не считает тебя моей любовницей, если тебя это обрадует. Ученицей - да, здесь драка с тарсачкой оказалась нам на руку. Так что горло тебе резать она уже не станет, наоборот - защитит, если что. А мне нужно, чтобы рядом с ней оказался человек, которому она доверится. Мой человек. У меня есть шпионы среди тарсаков, но никого - в ближайшем окружении королевы. Нет никаких шансов завербовать кого-то из симан, поэтому я намеревался внедрить тебя. И, кроме того, - добавил он уже тише, - я уже говорил, что рядом с Тароной самое безопасное для тебя место. Но пока, видно, тебе еще придется поболтаться по свету…

Элиза постояла со сжатыми кулаками, но потом вздохнула и села на землю. Ее спасли от верной смерти на грашской улице, в конце концов, так что нечего изображать из себя княгиню. Обида не исчезла, но ушла куда-то далеко вглубь. И потом, она сама обещала, что пойдет за Тилосом до конца. Могла бы и отказаться, дура, но раз дала слово…

– Извини, - сказала она. - Просто обидно, что…

– Знаю, - согласился Тилос. - Я бы тоже обиделся. На твоем месте я бы мне по роже дал. Но мою пассию ты играла только в Граше. В Чаттануге из тебя уже целенаправленно делали полевого агента. Имей в виду - минимальную программу ты не усвоила даже на треть. Сегодня отдыхай, а с завтрашнего дня вечерами займемся рукопашным боем.

– Хорошо, - покорно согласилась девушка. - Тилос, но все же скажи, зачем ты хотел войны? Ведь плохо же, когда убивают людей…

Ее спутник промолчал. Но когда Элиза решила, что ответа не последует, он прокашлялся.

– Видишь ли, Эла, - задумчиво произнес он, - войны не избежать в любом случае. Наш мир создавался для Игры. Он не предназначался для существования в реальном мире. Его сшивали на живую нитку без запаса прочности, как и любой другой Игровой мир. После того, как он вывалился в реальное пространство, планета начала разваливаться в буквальном смысле слова. Ты слышала про землетрясения, извержения, гигантские пылевые бури - следствия истончающихся эфирных скрепов. Но есть и менее очевидные проблемы. Так, например, экология Западного континента в значительной степени базировалась на магических связках. Несуразицы вроде дождевых джунглей рядом с безводными степями могут существовать только в искусственном мире. Волшебства нет - и пастбища стремительно истощаются, выпадает меньше осадков, меняются розы ветров, пустыни наступают, падает плодовитость животных, а племена скотоводов начинают голодать. Да и на севере катастрофически сокращается сельскохозяйственное производство. Они все еще считают многолетний неурожай просто случайностью, но это не случайность. Это система. Эла, что люди делают, когда им нечего есть, а под боком - богатый, на первый взгляд, сосед?

– Воюют с соседом, - безнадежно ответила девушка. - Но… неужели по-другому нельзя?

– Можно. Но не все так просто. Понимаешь, население слишком велико для новых условий. Традиционные промыслы просто не прокормят столько народу. Война - единственный способ быстро уменьшить численность людей до приемлемого уровня. Иначе - медленное вымирание от голода. Так лучше?

– Но так нельзя… - Элиза запнулась.

– А как можно? - с интересом спросил Тилос.

– Ну… мы же в Чаттануге кормились с огородов. А там жило много народу.

– В Чаттануге использовались технологии, которыми не обладает остальной мир. Минеральные удобрения. Улучшенные плуги. Оросительные системы. Технологии, которыми владею только я.

– Но разве нельзя поделиться ими с другими?

– Поделиться… - горько усмехнулся Тилос. - Я пытаюсь внедрить на севере плуг уже лет пятнадцать, с тех пор, как понял, что урожаи все уменьшаются. Но боярину проще выгнать на поле десять мужиков с дешевыми мотыгами, чем дать одному в руки дорогой инструмент. На юге еще хуже - я не могу научить их эффективным методам скотоводства, пока главный здесь - воин, презирающий мудрствования. Предки, мол, так жили, и мы проживем…

– И война решит проблемы?

– Война сократит население. По крайней мере, та война, что надвигается сейчас. Это позволит провести какие-то реформы.

– Ценой тысяч жизней?

– Да. Но не тысяч - миллионов.

– Миллионов… - тихо охнула Элиза. - Но ведь так нельзя!

– Нельзя. И если ты подскажешь лучший способ - я с радостью им воспользуюсь. - Тилос сделал паузу. - Беда в том, что не я - причина войны. Не я ее начинаю, и не в моих силах ее остановить. Я всего лишь пытаюсь сорвать лавину с горного склона до того, как люди достигнут последней степени отчаяния. До того, как война выльется во всеобщую бойню, как голод на Севере и на Юге не оставит людям иного выбора, кроме смерти с оружием в руках. Если протянуть еще год-другой, а может, и меньше, погибнут не миллионы - десятки миллионов. Не останется ни северных княжеств, ни южных племен, погибнут и Граш, и Харазг, и далекий Караграш, и даже северные племена за Ручейницей окажутся втянутыми во всеобщее истребление. В результате - хаос, полный и окончательный, конец того мира, который мы знаем. Кто-то, разумеется, выживет, но что и когда получится из обломков, знают лишь Демиурги. Ах, если бы я только мог стравить тарсаков и гуланов!…

– Да, а Демиурги? - Элиза ухватилась за соломинку. - Почему они не могут вмешаться, помочь? Они же наверняка смогут что-нибудь сделать! Они же сильные, могучие…

– Они уже не Демиурги, Эла, - в голосе Тилоса зазвучал сарказм. - Демиурги давно в прошлом, от них осталось лишь пустое название. Да, когда-то они открывали, творили, строили. Но сегодня они раса не строителей, а потребителей. Это Игроки, и Игра - суть их жизни. Они утратили свою мудрость, и им нет дела до тебя и прочих, кто населяет Игровые миры. Бессмысленное развлечение - все, о чем они пекутся.

– А статуэтки? - отчаянно спросила девушка. - Говорящие статуэтки! Помнишь, ты отобрал одну такую в Чаттануге?

– Вот статуэтки - загадка… - признал Тилос. - Тут я просто растерян. Они явно дело рук кого-то из Демиургов. Но, видишь ли, одно время я тоже надеялся на их помощь. Я собирал данные, сводил их в отчеты, ясно демонстрирующих тенденции. Я отправлял отчеты… куда-то туда. И не просто отчеты - просьбы, даже мольбы о помощи. Но лет десять назад я понял - все бессмысленно. Либо им действительно не интересны наши проблемы, либо у них какие-то свои планы, которыми они не считают нужным делиться со мной. Может, общий хаос и есть их цель. Возможно, статуэтки-передатчики что-то значат. А может, и нет - просто кто-то из Игроков развлекается.

– Гады… - прошептала Элиза.

– Не обязательно, - не согласился Тилос. - Я ведь тоже гад, если смотреть с определенной точки зрения. Веду игры за спинами северных князей, выдавая себя за их посланника, натравливаю племена на Север и друг на друга, тебя вот использовал… Кто его знает, может, у Демиургов и в самом деле есть какой-то план. Вот еще, кстати. Имей в виду - они могут в любой момент нейтрализовать меня.

– Нейтрализовать? - Элиза со страхом уставилась в сторону Тилоса. Последний разговор с Мирой всплыл в ее памяти. - Значит - убить?

– Зависит от обстоятельств. В данных условиях, скорее всего, меня просто уничтожат или уберут с планеты. Или еще что-то придумают. В любом случае я потеряю возможность влиять на ситуацию. Знаешь, более двухсот лет назад Джао… один из Демиургов… дал мне доступ в Архив. Это такая свалка всяких знаний, начиная с глубокой древности. Древности Демиургов, я имею в виду. Системы - никакой, масса обрывков, намеков, поиск почти невозможен из-за несистематизированности материала… В общем, помойка, которой они сами, мне кажется, давно не пользуются. Однако и из нее я извлекал огромную пользу. А недавно мой канал на Архив просто пропал, и на сообщение о проблеме Джао не отреагировал. Теперь вот идолы… Ну, и все такое по мелочам. Но уж больно нехорошо мелочи в общую картину складываются. В общем, где находится закладка, ты помнишь. В случае чего ты должна найти способ воспользоваться знаниями без моего участия.

Элиза какое-то время переваривала услышанное.

– Но я ведь не смогу! - наконец возразила она. - Я же почти ничего не знаю! Тилос, ты сам говорил, что тебе триста лет…

– Триста пятьдесят с лишним, - перебил ее Тилос. - И что? Когда меня бросили в воду, я тоже учился плавать самостоятельно. Мне никто не помогал, а из всех знаний имелся только небольшой архив во внутренней памяти. Это куда меньше, чем содержится в закладках. А был я тогда, между прочим, всего лет на десять старше тебя нынешней. По меркам моего родного мира - твой здешний возраст, если не меньше.

– Но я не смогу!

– Значит, умрешь, пытаясь. Ты сама пошла за мной. Я давал шанс отказаться, да и сейчас не стану неволить. Если хочешь, сделаем небольшой крюк. Мои люди в Граше переправят тебя в Кураллах или на другую базу. Хочешь?

– Не знаю… - призналась Элиза. - Я еще не поняла.

– Тогда думай. В течение недели я смогу изменить свой маршрут без особых потерь времени. А теперь, извини, мне нужно попытаться все-таки связаться с… кое с кем. Сеанс в девять не состоялся, сейчас время второй попытки. А ты поспи. Завтра вставать рано.

– Да, Кургаш? - Хлаш вопросительно взглянул на вынырнувшего из кустов парня. - Что-то срочное?

– Не знаю, учитель, - замялся тот. Верхняя губа, выдавая замешательство, поползла вверх, обнажая клыки. - Тот железный ящик, что стоит в землянке, пищал. Громко пищал! - добавил он, смутившись. - Я помню, что ты велел звать тебя к ящику когда угодно, но никто не знал, куда ты ушел.

– Я осматривал местность, - удивленно сощурил глаза тролль. - Я же предупреждал. Впрочем, ладно. Когда это случилось?

– Солнце только что зашло, сумерки еще не сгустились, - сообщил молодой ученик. - Не больше десятой доли солнцекруга назад.

– Часа два или три… - пробормотал Хлаш. - Интересно. Значит, сейчас как раз время второй попытки. Лагерь разбили?

– Да, учитель, - кивнул Кургаш. - Лагерь разбит. Я выставил часовых, остальные уже спят. Я волновался за тебя…

– Когда твои опасения начнут казаться реальными, я уйду на покой, - проворчал матха. - Но, надеюсь, еще не скоро. Иди, отдыхай. Чуть позже я сам обойду посты. Людских следов поблизости нет, во всяком случае, я их не заметил. Мог, впрочем, и пропустить в темноте…

– Да, учитель, - опять согласился Кургаш. - Я обойду посты после смены.

Осторожно, пытаясь не врезаться в хлипкие подпорки крыши - действие ночного зелья почти закончилось, Хлаш спустился в землянку. Передатчик стоял в углу, аккуратно завернутый в теплый плащ. Уголок отгибался, и тролль видел, как мигает индикатор упущенного вызова.

Словно откликнувшись на приближение тролля, передатчик издал мелодичную трель, потом еще одну. Хлаш торопливо сорвал с него плащ и почти на ощупь - ночное зелье совсем выдохлось - нашел нужную кнопку.

– Черепаха на связи, - негромко произнес он. - Черепаха на связи.

– Северное гнездо - Черепахе, - донесся до него заглушаемый треском невнятный человеческий голос. - Крот требует срочного свидания. Подключаю Крота, жди на связи.

– Черепаха ожидает Крота, - согласился Хлаш. Чешуйки на спине слегка встопорщились. Что случилось, если требуется личный контакт?

– Черепаха, Крот на связи! - донесся из передатчика неожиданно отчетливый голос Тилоса. - Черепаха, как слышишь?

– Глупая Черепаха приветствует мудрого Крота, - откликнулся тролль. - Слышу прекрасно. Головастики в условленном месте, ожидаем указаний. Что-то случилось, Крот?

– Черепаха, говорю через Южное гнездо, - напряженно ответил Тилос. - Уходит много сил на поддержание дальней связи, буду краток. Начался торговый сезон, готовьтесь к большой ярмарке. Купец несет вам гостинцы. Ныряйте поглубже и не отсвечивайте пятками. Это первое. Второе. Черепаха, у нас проблема. Я наткнулся на большую лягушку, она прыгнула в вашу сторону.

– Слушаю, Крот. Что за лягушка?

– Еще одна черепаха мечет головастиков. Повторяю - еще одна черепаха мечет головастиков. Повтори, как понял.

– Крот, я услышал, что дрозд запел не к сроку. Откуда такие новости, Крот? Это точно? Как зовут вторую черепаху?

– Твой хороший знакомый, - голос Тилоса ослабел, потом снова окреп. - Любитель славных побед. Видели, как он общался с большой мохнатой обезьяной. Найди его, Черепаха, но не вмешивайся, только следи. Ярмарка на носу, но нетерпеливый купец успеет раньше. Связь через неделю, в обычное время. У тебя есть другие новости?

– Новостей нет, все тихо, - откликнулся Хлаш. - Желаю купцу не запинаться о кочки и избегать комаров. Отбой, Крот.

– Отбой, старый друг.

Раздался щелчок, индикатор связи погас. Хлаш сел прямо на грязный мокрый пол и задумался. Ну и новость… Безумец Клатт, позор Народа, все-таки решился отправить свой клан на большую бойню. Необходимо срочно выяснять, где и как он собирается вмешаться. Да уж, та еще задачка. Пожалуй, об отдыхе придется забыть.

Несколько минут он размышлял, на кого оставить лагерь, и с сожалением признал, что Кургаша взять с собой не получится. Затем вскочил на ноги и, все-таки обвалив впотьмах одну из подпорок, начал подниматься по лестнице, стряхивая с макушки земляную крошку. И замер. Старый друг, назвал его Тилос. Старый друг… Что он хотел сказать нестандартным завершением сеанса? Отбросим мысль о душевном надрыве, отбросим сентиментальность. Она присуща Тилосу так же мало, как и Народу. Старый… Что он хотел сказать намеком на прошлое? Если не считать последних пяти лет, когда Тилос помогал остаткам Народа обустраиваться на Побережье, у них не было запоминающихся совместных дел. Только то, почти тридцать лет назад. То, с чего и началась их дружба.

Конец Большой Игры.

Неужто в дело опять вмешались Демиурги? Или просто его, Хлаша, мнительность, заставляет искать скрытый смысл, где его нет?

Хлаш тряхнул головой и выбрался наружу. На ходу он нащупал в поясе узкую закупоренную склянку и быстро глотнул из нее терпкой жидкости. Вторая порция зелья подряд еще даст о себе знать, но не сейчас - днем, когда он сможет идти почти вслепую. Все-таки жаль, что Народ так и не подружился с лошадьми…

Кургаш уже крепко спал, свернувшись у потухшего костра. Хлаш осторожно коснулся его плеча.

– Да, учитель? - молодой тролль мгновенно открыл глаза, словно и не спал. - Пора проверять посты?

– Нет, мой лучший ученик, - вздохнул матха. - Дурные вести. Я беру Кумаша и Старана и ухожу прямо сейчас. Мне нужно наведаться в гости к старым знакомым. Лагерь я оставляю на тебя. Справишься?

– Да, матха Хлаш, - кивнул Кургаш, присаживаясь на корточки. - Я должен знать, зачем ты идешь?

– Пока нет. Я еще ни в чем не уверен. От вас требуется только ждать. Наше время придет, но позже.

– Когда появится твой человек?

– Не слишком скоро. До того места, где он сейчас, по прямой полторы, а то и две тысячи верст. Он торопится сюда, но вынужден петлять. Менее, чем за три недели, он не доберется. Скорее - месяц. Железный ящик сообщит, когда он окажется неподалеку. Тогда вы найдете меня.

– Да, учитель, - кивнул тролль. - Мы будем терпеливо ждать.

– Надеюсь, - Хлаш сделал тазан и неслышно ушел в темноту. Ночное зелье снова начало действовать, хотя зеленый туман в глазах стоял куда гуще, чем раньше. С чего начать? Пожалуй, действительно стоит собрать очередной Совет Старейшин. Ох, стоит…