"Уроки судьбы" - читать интересную книгу автора (Езерская Елена)

Глава 4. Страшная тайна Забалуева

Вернувшись, Репнин застал с нетерпением ожидающую его в гостиной Лизу. Едва завидев Михаила, она порывисто встала с дивана.

— Что вам удалось узнать, князь?

— Смею утверждать, что подозрения мои окрепли, — вздохнул Репнин, — я был в доме Забалуева и нашел место, где мог находиться тайник с фальшивыми деньгами.

— А сами деньги вы нашли?

— Скорее всего, он использовал их, чтобы оболгать вашу матушку.

— Как жаль! — воскликнула Лиза. — И что же — мы опять оказались ни с чем?

— Мы знаем достаточно, но, к сожалению, для суда — это всего лишь слова. А как провели это время вы? Как чувствует себя княгиня? Есть ли вести от Андрея?

— Маменька отдыхает, Соня сидит рядом с ней, а Андрей, как уехал, еще не давал о себе знать, но я надеюсь на лучшее.

— Вы должны надеяться. Молитесь за счастливое разрешение этого дела и предоставьте мне действовать.

— Но я…

— Умоляю вас — не пытайтесь предпринимать что-либо самостоятельно! Забалуев опасен, а я не желал бы, чтобы с вами что-то случилось.

— Вы просите меня не вмешиваться?

— Да, я беспокоюсь за вас, — ласково, точно разговаривая с маленькой, промолвил Репнин.

Лиза нахмурилась.

— Если вы считаете, что я мешаю.., то, пожалуй, я не стану вам рассказывать о том, чему только что стала свидетелем.

Лиза повернулась уйти, но Репнин удержал ее.

— Простите, Елизавета Петровна! Я говорю о вашем невмешательстве не из мужского самолюбия, а потому что серьезно озабочен вашей безопасностью. Вы ближе всех находитесь к Забалуеву и первой можете пострадать, если мы слишком приблизимся к разгадке всех этих тайн. Но я готов выслушать вас.

— Час назад к Забалуеву приезжал один человек. Они обсуждали доставку каких-то денег. Когда Забалуев увидел меня и понял, что я слышала их разговор, то страшно испугался и быстро прогнал незнакомца.

— А вы могли бы узнать его, если бы повстречали еще раз?

— Конечно! Я видела этого человека в трактире. Я могу указать вам на него.

— Хорошо, — обрадовался Репнин. — Мы поедем с вами в трактир… Только условие — вы ни на шаг не отойдете от меня и будете делать лишь то, что я вам скажу. И прошу вас не устраивать больше танцевальных представлений. Договорились?

— Да! — с готовностью откликнулась Лиза.

Репнин улыбнулся и кивнул ей.

— Вы — очень смелая и.., необыкновенная девушка, Елизавета Петровна.

— Это отчаяние делает меня такой решительной, — грустно призналась Лиза. — Пойду к Татьяне, надеюсь, она не откажет мне в просьбе и еще раз уступит свое платье. Мы ведь будем, как это называется, сидеть в засаде?

— Да, — рассмеялся Репнин, — и нам следует хорошенько замаскироваться…

В трактире стоял полумрак, но Лиза все равно разглядела в сидевшем в дальнем углу человеке того, кто приходил сегодня к Забалуеву.

— Это он! — воскликнула она и тут же осеклась, испугавшись своего голоса.

Репнин посмотрел на нее с укоризной и приложил указательный палец к губам, словно говоря — тише, тише!

Они сели за свободный стол, и Репнин сам присмотрелся к посетителю, на которого указала Лиза.

— А ведь я его знаю, это Фирс, сторож в имении Забалуева.

— И что мы теперь будем делать? — таинственно понижая голос, спросила Лиза.

— Пожалуй, я могу его разговорить, — Репнин поднялся из-за стола. — Сидите здесь так, словно вас нет. А я попытаю счастья в дружеской беседе.

Репнин подошел к хозяину трактира и велел принести на стол, за которым сидел угрюмый сторож, бутылку перцовой и тарелку соленых огурцов. И, убедившись, что все исполнено по заказу, сам подсел к сторожу.

— Здорово, братец!

— Здоров, барин, коли не шутишь, — Фирс приподнял голову и посмотрел на Репнина. — А лицо мне твое знакомо, однако. Это не тебя с приятелем я от дома нашего хозяина прогонял?

— Как же, — с напускным весельем признался Репнин, — было дело, еле ноги унесли. А вот и угощение, наваливайся, не стесняйся!

— Водку пить не позор, — пожал плечами сторож. — Только с чего бы это ты, барин, расщедрился?

— Да увидел, что ты грустный, пожалел. Сидишь, свету белому не рад… Или хозяин денег не заплатил?

— Ага! Заплатил! — скривился сторож. — Дождешься у него. Последнюю заначку с горя пропиваю. Считай, с осени платы не видали! Промышляем тем, что ручки, где остались, медные от дверей выворачиваем да продаем. На табак и выпивку хватает.

— Так что же не уйдешь? Я ведь знаю, ты человек вольный.

— Весной с мужиками в город подамся. А пока, — махнул рукой Фирс, — дотянуть бы до первого тепла, и — айда!

— И не боитесь, что барин пропажу заметит да исправнику донесет?

— «Барин»! Вот ты — барин, а наш — одно название. Сам уже, что можно было, продал давно.

— Трудная у тебя работенка, — с сочувствием сказал Репнин.

— Да что трудного-то? — сторож опрокинул в горло стопку и захрустел вприкуску огурцом. — Тоже мне дело — рухлядь охранять! Кто на нее позарится?

— Слышал я, будто барин твой многим задолжал, потому и вам не платит.

— Да уж, видать, у него дела совсем плохо пошли, коли он даже туда денег не отсылает.

— Куда это — «туда»? — переспросил Репнин. Он почувствовал в этом «туда» что-то весьма важное и затаился от напряжения.

— Туда, — махнул рукой в сторону Фирс и икнул. — Вот, вспомнили меня, ждут не дождутся с передачей. А везти-то мне и нечего. Кукиш!

Сторож выгнул фигуру из пальцев и погрозил кому-то в тени у стены напротив. Репнин оглянулся — нет, никого, просто сторож напился и говорит с чертями.

— Ох, спасибо тебе, барин, — качаясь из стороны в сторону, поднялся Фирс из-за стола. — Благодарствуйте за сердечность вашу, а мне пора, а то не доеду до места. И что я им скажу?

Фирс чертыхнулся, сплюнул на пол и, перекрестясь, нахлобучил заячью шапку на голову. Потом кивнул Репнину на прощанье и пошел прочь из трактира, прихватив со стола початую бутылку перцовой.

Репнин выждал, пока за сторожем закроется дверь, и бросился к Лизе.

— Идемте, нам надо спешить! Мы не должны упустить его.

— Он что-то важное вам рассказал? — пыталась на ходу расспросить его Лиза, но Репнин отмахнулся — главное сейчас, проследить за сторожем.

Они быстро сели в сани — Репнин велел Дмитрию запрячь лошадей в самые простые, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания — и, убедившись, что Лиза устроилась в кошеве, взмахнул кнутом.

— Вперед, вперед родимые, выручайте, догоняйте! Пошел, пошел!

Ехали они долго. Наконец, ближе к ночи вдалеке показались огни почтовой станции, и стало понятно, что сторож сделает там остановку. Репнин чуть придержал лошадей, давая возможность посланцу Забалуева устроиться на постой и избегая случайной встречи, чтобы не вызвать подозрений.

— Мы бы хотели, любезный, с дороги отдохнуть, — сказал он, входя вместе с Лизой в дом почтовой станции.

— У меня, господа, осталась только одна комната, — развел руками пожилой смотритель.

— Значит, нам повезло, — приветливо улыбнулась Лиза. — Мы с мужем всего на одну ночь. Правда, дорогой?

От неожиданности Репнин смутился и не сразу кивнул, подтверждая ее слова.

— Тогда прошу вас сюда, — смотритель повел их наверх, освещая лестницу свечой в оплывшем огаром подсвечнике.

Комната оказалась низенькой и тесной. У стены, справа от двери, стояла одна кровать с пуховой периной и парой набивных подушек. Смотритель поджег от своей свечи ту, что стояла на комоде, и в комнате сразу повеселело.

— Как здесь славно! — воскликнула Лиза, подходя к окну. — Благодарим вас, сударь, за любезность. Мы остаемся.

— Да-да, спасибо, — подтвердил Репнин и быстро сунул в руку смотрителя ассигнацию.

Тот пошуршал в ладони купюрой и вышел, вежливо раскланиваясь почти до самого полу.

— Я так устала, — Лиза с глубоким вздохом опустилась на единственный в комнате стул.

— Уверен, вы не думали, что сидеть в засаде действительно означает «сидеть»! Слежка и засада — дела утомительные и требуют небывалой выдержки и терпения, — покачал головой Репнин. — Впрочем, могу все же сказать вам, что для человека, непривычного к ведению военных действий, вы держитесь отлично.

— Вы очень любезны, князь, хотя сейчас не самое подходящее время для комплиментов.

— Не только время, но и обстановка. Но вы, Елизавета Петровна, поражаете меня все больше и больше. Ваше желание расквитаться с господином Забалуевым так велико, что вы готовы пожертвовать своей репутацией.

— А что еще может повредить моей репутации, князь?

— Провести ночь в одной комнате с посторонним мужчиной…

— Посторонним? — Лиза посмотрела Репнину в глаза. — Что ж, если мы заговорили о сокровенном, то я могу признаться вам, что не испытываю смущения перед вами. И совершенно не потому, что мы с вами скоро должны стать родственниками. Вы не только не давали мне повода для беспокойства, вы… С вами так покойно, князь! Я доверяю вам, как никому другому в этой жизни.

— Я… — смутился Репнин, — я тоже чувствую себя невероятно… То есть, мне с вами тоже легко.

Он не стал развивать свою мысль — он и сам не понимал, что с ним. Еще недавно он буквально сходил с ума от Анны — ревновал, поклонялся ей и боялся ее. Потом его вдруг увлекла Рада — страстная и нежная, таинственная и простая. Но Лиза… Чувство, которое он испытывал к ней, не было братским или романтическим. Скорее, его следовало бы назвать семейным, и как подобное отношение к чужой жене да еще влюбленной в его друга могло родиться и окрепнуть за считанные дни, Репнин не понимал и объяснить пока был не в состоянии.

— Так вы собираетесь ложиться, князь? — в глазах Лизы мелькнул лукавый огонек.

— Нет, нет, — поспешно ответил тот, — я буду сидеть подле вас и следить за тем, что происходит на станции. Мы не должны пропустить момент, когда проснется сторож и поедет дальше.

— Как часовой на посту?

— Охранять вас — занятие почетное и.., даже приятное.

— И все же я советовала бы вам прилечь рядом со мной. Здесь места хватит обоим. Обещаю — я не стану смущать вас. Или вы за себя не ручаетесь? — поддела его Лиза, кокетливо поводя плечом.

— Однако я понимаю, почему так непросто складывается ваша жизнь с господином Забалуевым. Если вы и с ним так же остры на язычок, то ему стоит только посочувствовать.

— Обещаю не искушать, — Лиза торжественно подняла руку, как будто присягала. — И не обижайтесь, я сама не могу понять, почему мне удобно с вами. Мы так близко знакомы всего несколько дней, а кажется, словно прошла вечность. Вечность, которая прожита в согласии и любви. Странное ощущение, не правда ли?

— Н-не знаю, — пробормотал Репнин. — Я как-то не задумывался…

— Вы — и не задумывались? Полноте, князь, вы не производите впечатление человека, лишенного способности рассуждать здраво и вести себя благородно. В вашей жизни вообще все должно быть спокойно и размеренно.

— Увы, — покачал головой Репнин. — И я знал минуты сумасбродства. Да-да, не так давно я дрался на дуэли из-за женщины.

— Она, надеюсь, оценила вашу жертву?

— Да, и весьма своеобразно — отвергла меня.

— Вот как… — тихо произнесла Лиза. — Значит, у вас тоже разбито сердце. Именно поэтому вы понимаете меня, как никто другой. У нас с вами много общего.

— Даже постель, — попытался пошутить Репнин, но от смущения вышло особенно неловко.

— Ах, вот вы как заговорили?! — улыбнулась Лиза. — Похоже, вы желаете провести эту ночь в компании ямщиков?

— Ни в коем, случае! — притворно испугался Репнин. — Среди них очень редко встречаются прекрасные барышни.

— А женщина, из-за которой вы стрелялись, — вдруг с тоской спросила Лиза, — случайно, не…

— Это Анна, воспитанница старого барона Корфа, — кивнул Репнин.

— И вы все еще любите ее?

— Я не готов ответить на это категорическим «нет», но, честно говоря, в последние дни я даже не могу о ней думать. И не потому, что события развиваются столь стремительно, не оставляя для размышлений ни сил, ни времени, нет! Я не стремлюсь думать о ней.

— А я почти избавилась от мыслей о Владимире, — Лиза с теплотой посмотрела на Репнина и легла поверх одеяла на кровать. — Знаете, мне вдруг почудилось, что в какое-то мгновение вы были готовы меня поцеловать.

— Грязная почтовая станция — плохая декорация для начала нового романа.

— Вы романтик, Миша, — мечтательно сказала Лиза. — Это такая редкость… И я не намерена вас так просто отпускать от себя.

Сказав это, она зевнула и поудобнее устроилась на подушках.

— Спокойной ночи, князь.

— Благослови вас Господь, — прошептал Репнин, с благоговением наблюдая, как она погружается в сладкую дремоту.

Лиза уснула быстро — сказались недавние волнения. И впервые за все это время сон ее был глубоким и спокойным, словно чья-то уверенная рука ограждала ее от невзгод и грядущих опасностей. И, глядя, как она улыбается во сне, Репнин почувствовал такой прилив нежности, какой не испытывал с детства — счастливого и безоблачного…

Он разбудил Лизу одним осторожным прикосновением губ к ее прохладному, умиротворенному лбу.

— Что же вы остановились, Миша? — по-кошачьи потягиваясь, спросила она без тени смущения.

Ее голубые глаза в окружении бархатных длинных ресниц лучились, открывшись ему навстречу.

— Я сделал это, чтобы вернуть вас из царства грез, а не затем, чтобы пропасть там вместе с вами, — прошептал Репнин и добавил:

— К сожалению.

— В таком случае я бы предпочла не просыпаться, — улыбнулась Лиза.

— И позволили бы сторожу уехать?

— Ах, да, — грустно вздохнула Лиза, и мечтательное выражение исчезло с ее лица. — Нам пора?

Репнин кивнул и приложил палец к губам, давая знак, чтобы она и говорила, и двигалась, как можно, тише. Репнин еще раз выглянул в окно — сторож, отчаянно зевая и подергиваясь, впрягал свою лошадку в сани. Лошадка дышала глубоко, с паром и, недовольная ранней побудкой по холодку, трясла гривой. Наконец, сторож поправил хомут, закрепил его и, запахнув посильнее доху, устроился в санях. Поводья натянулись, лошадка взбила снег передними копытами, и сани сторожа благополучно выехали с подворья почтовой станции.

— За ним? — жестом показала Лиза.

— За ним, — чуть слышно вымолвил Репнин.

Спустившись вниз, он между делом узнал у полусонного смотрителя, что сторож направился в Глумов — верст двадцать по тракту, дальше к лесу направо, а уж там — совсем ничего.

По свежему после ночи снегу сани шли легко. Отдохнувшие лошади бежали весело и без напряжения. И Лизе почудилось, что это и не погоня совсем, а крещенское катание — с милым дружком под звон поддужных колокольцев.

Глумов мало чем отличался от любого другого уездного городка — с одной центральной улицей, вдоль которой расположились дома побогаче и разные важные здания: уездного собрания, аптеки, трактира да двух-трех мастерских и магазинов. Репнин старался держаться от саней забалуевского сторожа на отдалении, но в пределах видимости, и поэтому углядел, как тот, с ленцой проехав по главной дороге и миновав пожарную каланчу, свернул к погосту. Там он остановился у крайнего и весьма неказистого дома и, застолбив лошадку, поднялся по ступенькам крыльца.

В доме сторож пробыл недолго и вскоре отправился в обратный путь, проезжая по окружной.

И, едва его сани скрылись из виду, Репнин, притормозивший у сапожной под красочной вывеской «Каблуки прусские, носы французские», снова всколыхнул лошадей.

— Забалуев помогает сирым и убогим? — изумилась Лиза, разглядывая дом, куда заходил с денежным поручением сторож. — Что-то здесь не так…

— На благотворителя он мало похож, — согласился с ней Репнин. — Так давайте познакомимся с его таинственными корреспондентами.

Репнин с силой постучал дверным кольцом и, не дождавшись быстрого ответа, потянул его на себя. Дверь оказалась не заперта. Из сеней пахнуло робким теплом и сеном. С минуту помедлив и переглянувшись с Лизой, Репнин открыл дверь, ведущую в горницу. Навстречу им от только-только растопленной печи поднялась приятная полная женщина с русой косой, уложенной венцом вокруг головы. Она была в опрятном, хотя и небогатом домашнем платье, и вся словно излучала доброту и сердечность.

Репнин нерешительно посмотрел на Лизу. Из полуоткрытой двери в спальную комнату на них уставились три хорошенькие детские головки в таких же, как и у женщины, русых завитках прядей. Женщина слегка и беззлобно шикнула на них и улыбнулась нежданным гостям.

— Проходите в дом, господа хорошие, незачем у порога стоять, не по-людски это.

— Мы… — смутилась Лиза.

— Да полно вам объясняться, — успокоила ее женщина, широким жестом предлагая пройти. — Устали с дороги, поди. Вижу, издалека ехали — заиндевели. А я уже печь разожгла — сейчас чаю вскипячу. Попьете с вареньицем?

— Попьем, — растрогалась Лиза и посмотрела на Репнина.

Тот одобрительно кивнул и прошел вслед за нею к столу.

— Вот и славно! — обрадовалась женщина. — А то у нас гостей давно не было. Отвыкла я от разговоров и новостей мало слышала. Вот вы меня и порадуете.

— Мы ненадолго, — сказала Лиза. — Хотели расспросить вас об Андрее Платоновиче Забалуеве.

— Случилось с ним чего? — мгновенно всполошилась женщина.

— Нет-нет! — поспешил успокоить ее Репнин. — Просто мы по важному делу собирались встретиться с ним.

— Да, у Андрюши все дела важные, он к нам не часто заглядывает последнее время — все больше деньги да гостинцы детям передает.

— Он, что же — помогает вам? — , осторожно поинтересовалась Лиза.

— Что бедно живем — не смотрите, в жизни всякое случается. Батюшкино наследство уже давно рассеялось. Только вот наш Андрей Платонович — надежда и защита семейству…

Женщина хотела сказать еще что-то, но в этот момент сенная дверь с треском распахнулась, и на пороге появился Забалуев. Он был взвинчен и с одышкой глотал воздух. Забалуев окинул незваных гостей полным нескрываемой ненависти взглядом и остервенело притопнул каблуками, сбивая снег с сапог.

— А вот и Андрюшенька! — женщина вся засветилась и с объятиями поднялась навстречу Забалуеву.

Тот церемонно расцеловался с нею и снова зыркнул глазами в сторону Репнина с Лизой.

Сердце не зря подсказало недоброе, когда Дмитрий между делом обмолвился ему, что молодая барыня с князем, одевшись попроще, уехали в город. Забалуев и прежде подозревал, что Репнин за ним следит и все вокруг него вынюхивает да всех расспрашивает. И потому решил сам проверить, куда это его строптивая женушка с чужим офицером подалась. Трактирщик Демьян рассказал, что видел господ, беседующих с его сторожем. А, когда тот уехал, они следом тоже сразу куда-то подались.

У Забалуева разом кошки заскребли на душе — уж не проболтался ли сторож по пьяному делу? А когда ни Лиза, ни Репнин к ночи так домой и не явились, он заволновался по-настоящему. Мелькнула у него, правда, мысль — не скрывается ли Лиза у Корфа, но Дмитрий, посланный разведать это, господ в имении барона не обнаружил. И тогда Забалуев велел ему срочно подавать карету и особо строго указал лошадей впрягать рысистых и повыносливей.

Он почти нагнал Репнина и Лизу на почтовой станции. Смотритель в его объяснениях признал мужа с женой, что интересовались ехавшим в Глумов мужиком. Забалуев побагровел — это было уже слишком! Мало того, что подлый поручик его тайну разгадал, так еще и мужем представился!

— Папа! Папенька! Папенька приехал! — дети — а их оказалось пятеро! — все это время любопытствующие за происходящим из спальной в щелочку полуоткрытой двери, вдруг высыпали из комнаты и бросились наперегонки к Забалуеву.

— Папенька?! — Лиза с ужасом уставилась на него.

— Простите, — нерешительным тоном обратился Репнин к хозяйке дома, — а вы?..

— Глафира Федоровна Забалуева, венчанная супруга и мать счастливого семейства, — улыбнулась женщина.

Лиза почувствовала головокружение, и Репнин едва успел подхватить ее.

— Так значит — папа? — усадив Лизу на стул подле круглого стола в центре комнаты, обратился он к Забалуеву, осторожно снимавшего с себя детские ручонки, которыми малыши все норовили обнять его.

— Ты, Глаша, уведи детей в спаленку, а то мне с гостями побеседовать надо бы, — не очень ласково попросил Забалуев.

— Папенька, а вы мне привезли, что я просила? Привезли? — то и дело отрываясь от матери, немедленно кинувшейся исполнять указание Забалуева, спрашивала младшая девочка.

— Папенька, а вы надолго? Вы навсегда вернулись? — вторил ей один из братьев.

— Вот непоседы, — укоряла детей Глафира, мягко выдворяя их в спальную. — Соскучились страшно, Полечка даже плакала на днях…

— Так зачем же их с отцом разлучать? — миролюбиво сказал Репнин. — Пусть посидят с нами, на отца полюбуются! Дети нашей беседе не помеха.

— Так-то оно так, — кивнула Глафира, — да все же и вы, и отец с дороги. Устали, надо отдохнуть.

Сашенька, Полечка, Миша, Анюта, солнышко мое, Ванечка, отправляйтесь к себе, папа с вами позже поиграет.

Закрыв за детьми дверь, Глафира снова обернулась к гостям.

— Слышу, чайник уже вскипел, а я до сих пор с вами не познакомилась…

— Это князь Михаил Репнин, прекрасной души человек! — поспешил с объяснениями Забалуев. — А это… Это Елизавета Долгорукая, княгиня, я когда-то знавал ее родителей.

— Очень приятно, — Глафира сердечно расцеловалась с явно смущенными гостями. — Да вы не стесняйтесь, у нас все по-простому. Мы звания невысокого, из мелкопоместных. Я все больше, как видите, дома сижу с детишками. А у Андрюши служба разъездная — ему приходится много путешествовать.

— Дело-то, наверное, хлопотное у вас, Андрей Платонович? — с едва уловимой иронией поинтересовался Репнин.

— Мне грех жаловаться! — ответила за мужа общительная Глафира, ставя на стол фарфоровый чайничек и три небольшие сервизные чайные пары. — Отчасти я причиной тому. Я была завидной невестой, когда Андрюша за мной ухаживал. Папенька мой был богат, да только разорился через полгода после нашей свадьбы. Пришлось Андрюше самому улаживать все семейные дела.

— Наверное, нелегко вам пришлось, Андрей Платонович? — тихо спросила бледная Лиза.

— Грех жаловаться, — перекрестилась на образа Глафира. — Андрюша меня ни разу не попрекнул. А что живем скромно, разносолов не держим, так разве в этом счастье? Я за Андреем Платоновичем, как за каменной стеной. Дай Бог каждой такого мужа! Сейчас варенье принесу.

— Какая чудесная у вас жена, Андрей Платонович! — с угрозой в голосе сказал Репнин, едва Глафира отлучилась в сенцы. — И почему вы нас раньше не познакомили?

— Ради Бога, умоляю, не выдавайте меня! — картинно вскричал громким шепотом Забалуев, порывисто бросаясь к гостям, как будто намеревался упасть перед ними на колени. — Глафиру пощадите, сердцем она больная, не выдержит! Детей пощадите!

— Что же вы раньше о них не вспоминали? — с ненавистью спросила Лиза.

— Все ради детей, ради детей!

— Как же трогательно, Андрей Платонович! Я просто готов сейчас упасть вам в объятия и зарыдать, — усмехнулся Репнин. — Или все же стоит подать на вас в суд за двоеженство?

— Тише, тише! Ради Бога, тише! — умолял Забалуев.

— Зачем вы мучили меня? — воскликнула Лиза.

— Виноват! Кругом виноват!..

— Значит так, Андрей Платонович, — решительным тоном сказал Репнин, — выбирайте: можете поехать с нами, а можете остаться здесь и дожидаться исправника. Впрочем, еще вы можете пуститься в бега, но, учитывая уже имеющиеся прегрешения, в случае, если вас поймают, на снисхождение вам рассчитывать уже не стоит. Итак, я жду. Что вы выбираете? Хотите сами покаяться перед семьей Елизаветы Петровны или желаете громкого скандала?

— Нелегкий выбор вы мне предлагаете, сударь… — прикусил губу Забалуев. — Совсем нелегкий.

— Обманывать было легче? — с раздражением поинтересовалась Лиза.

— По крайней мере, значительно приятней, — попытался по привычке нахамить Забалуев и осекся под взглядом Репнина. — Шучу я, шучу…

— А вот и варенье! — в комнату вернулась Глафира.

— Не стоит, душа моя, — остановил ее Забалуев. — Дело в том, что княжна и Михаил Александрович не смогут остаться у нас, им сейчас же надо ехать дальше.

— Какая жалость! — всплеснула руками Глафира. — А я думала, вы погостите! Я ведь все время с детками. Нет, они у нас славные. Но так порой хочется поговорить с приятными людьми. У батюшки моего прежде каждый божий день гости бывали. Неужели так необходимо ехать?

— Совершенно необходимо, — закивал Забалуев. — Более того, душа моя, вынужден огорчить тебя — мне тоже придется отправиться с ними.

— Как же так?! Только приехал — и опять? — Глафира подошла к Забалуеву и обняла его.

— Увы! У нас с князем вскрылось одно очень серьезное дело, без моего участия не разобраться. Ничего, душа моя, ничего! Раньше уеду — раньше вернусь обратно! Приношу свои извинения… Пойду, поцелую детей на сон грядущий, и сразу в путь.

Забалуев и Глафира рука об руку отправились в детскую, а Лиза с Репниным вышли на крыльцо.

— Забалуев — такой любящий отец, кто бы мог подумать? — с сомнением покачал головой Репнин.

— Но это значит — я отныне ему не жена? Не правда ли, Миша? — Лиза с надеждой посмотрела на него.

— Я рад за вас, — кивнул он и вдруг порывисто обнял Лизу и поцеловал. Но потом ужаснулся содеянному и отступил от нее. — Простите меня за этот порыв, сам не знаю, как вышло…

— Не упрекайте себя, князь, я тоже потеряла голову.., от счастья, когда поняла, что скоро стану свободна.

— На вашем месте, Лизонька, — вкрадчивым тоном сказал вышедший к ним на крыльцо Забалуев, — я бы не торопился праздновать.

— К чему вы клоните, Андрей Платонович? — нахмурился Репнин.

— Я вот о чем сейчас подумал, вы могли бы извлечь из всей этой ситуации немало пользы, особенно для вашего батюшки, Елизавета Петровна.

— О какой пользе вы говорите? — с подозрением уставился на него Репнин.

— Я возьму на себя вину за фальшивые деньги… А взамен вы сохраните тайну моего двоеженства. И, если вы согласитесь, я сам буду ходатайствовать о расторжении нашего брака. Признаться, Елизавета Петровна, мне тоже наскучило быть вашим мужем.

— Славно придумали, Андрей Платонович, — покачал головой Репнин. — Только пахнет ловушкой.

— Михаил Александрович, умные люди всегда сумеют договориться, и при этом все останутся в выигрыше, — усмехнулся Забалуев.

Лиза вопросительно взглянула на Репнина.

— Я все же думаю, — сказал он, — сначала нам стоит вернуться в имение и сообщить обо всем вашим родителям, Елизавета Петровна, а потом мы примем решение, которое устроит нас всех.

— Уверен, что вы, как человек разумный, — поддакнул Забалуев, — поймете всю выгоду этой сделки…

— Ни за что! Я не верю ему! Ни минуты не сомневаюсь, что это очередной обман! — вскричала Долгорукая, когда Лиза и Репнин вернулись домой, и вся семья собралась обсуждать предложение Забалуева в кабинете князя Петра.

Андрей только что приехал от судьи, внеся залог за отца, и теперь председательствовал на этом импровизированном совете, так как князь Петр чувствовал себя плохо — ныла старая рана, усиливая потрясение от пережитого. Долгорукий сидел в кресле за столом, остальные, в виду важности момента, стояли вокруг него. Дело было серьезное и спешное, рассиживаться и затягивать принятие решения было невозможно.

— Думаю, он полагает, что в создавшемся положении нам не стоит быть излишне щепетильными? — нахмурился Андрей, внимательно выслушав Репнина, изложившего суть проблемы.

— Как-то неловко вступать в сговор с этим мошенником, — поддержал его настроения князь Петр.

— Папенька, прошу вас, примите предложение Забалуева! — воскликнула нетерпеливая и доверчивая Соня. — Лиза, и ты попроси!

— Тебе не стоит растрачивать на меня весь свой пыл, — ответила ей Лиза. — Я многое бы отдала, лишь бы папеньку оставили в покое.

— А что вас смущает, князь? — обратилась к Репнину Долгорукая.

— Видите ли, я, как и вы, сомневаюсь в благородных намерениях господина Забалуева, а посему намерен все же идти до конца и доказать его участие в убийстве цыгана. А в том, что обвинение выдвинуто не против того человека, я уверен. И поэтому мне представляется, что быть судимым за производство фальшивых денег для Забалуева — просто подарок судьбы. Должны ли мы потворствовать этому негодяю? И еще — у меня нет уверенности, что он выполнит свое обещание о разводе.

— Вполне здравые рассуждения, — согласно кивнула Долгорукая.

— И что же нам делать? — князь Петр растерянно оглядел всех.

— Насколько я знаю, свидетелем по делу о фальшивках в суде будет выступать наш старый знакомый, Карл Модестович. Я тотчас поеду к нему и попытаюсь договориться.

— Это весьма сомнительный вариант, — покачал головой Андрей.

— Я уверен, что сумею убедить управляющего Корфов, — настаивал Репнин.

— Не знаю, не знаю… — пожал плечами князь Петр. — А что ты, душечка, думаешь обо всем этом?

— По мне — так нечего церемониться с этим лжецом и двоеженцем! — разгорячилась Долгорукая. — Мало того, что втерся обманом в нашу семью, так еще и придумал эту историю с фальшивыми деньгами!

— Но, маменька, — попыталась возразить ей правильная Соня, — ведь это Карл Модестович на вас показал…

— Управляющий? Да он никогда до этого сам не додумался бы! Нет-нет! У него был умный советник.

— Я согласен с княгиней, — кивнул Репнин. — И потом, кто еще, кроме Забалуева, имел возможность проникнуть в ваш дом и подкинуть деньги? Ведь не печатали же вы их сами, Мария Алексеевна!

— Господь с вами, Михаил Александрович! — возмутилась Долгорукая.

— Исходя из всего выше сказанного, я должен заключить, что мы отвергаем предложение господина Забалуева? — Андрей внимательно обвел глазами родных.

— Не смею настаивать, — снова взял слово Репнин, — но лучшего способа избавиться от Забалуева раз и навсегда у нас нет и не будет!

— Князь, вы еще не стали нам родственником, — с интересом поглядывая на него, заметила Долгорукая.

— А как ты думаешь, Лиза? — спросил князь Петр.

— Михаил Александрович прежде никогда не давал мне плохого совета, — просто сказала она.

— И все же этот план очень рискованный…

— Мы ничем не рискуем, если доверимся Михаилу Александровичу. Хуже, чем есть, уже не будет.

— Лиза права, — кивнул князь Петр. — Действуйте, князь, я полагаюсь на вас.

— Благодарю, Петр Михайлович, — кивнул Репнин. — Я оправдаю ваше доверие. А сейчас — честь имею откланяться, ибо должен поторопиться.

После ухода Репнина Долгорукие вышли в гостиную, где топтался Забалуев, то донимая Татьяну с чаем, то пытаясь прорваться через Дмитрия под дверь кабинета и подслушать, как идет столь важное для него обсуждение.

Надменный вид появившейся перед ним княгини Забалуева слегка раздосадовал. Лицо Андрея, исподлобья мрачно взиравшего, удивило, а спокойный тон князя Петра разозлил — Забалуев понял: Долгорукие собирались сказать ему «нет».

— Итак, — надулся Забалуев, — судя по всему, вы, князь Петр Михайлович, предпочитаете грязные нары теплой постели под боком любимой женушки?

— Хам! — с брезгливостью бросила княгиня. — Мерзкая крыса! Убирайся из нашего дома к своим крысята!

— Дети ни в чем не виноваты, — глухим от ненависти голосом сказал Забалуев.

— Подожди, Маша, вернемся к главному, — начал Долгорукий.

— Нет, увольте, — прервал его Забалуев. — Я передумал! Да, я обманывал жену и детей. Но ради их же блага, и они меня поймут и простят. Они за мной в Сибирь поедут, потому что любят меня преданно и нежно. Впрочем, вам, Долгоруким, этого не понять. До встречи в суде, господа!

— Умеете же вы, маменька, оказаться вовремя со своими замечаниями, — рассердился Андрей, едва только Забалуев вышел из гостиной.

— И правда, Маша, мы же хотели, чтобы последнее слово осталось за нами, — покачал головой князь Петр.

— Вот уж! Буду я склоняться перед этим!.. Может, еще его выкормышей и супружницу благоверную приласкать, приголубить?

— Маменька, Глафира Федоровна — славная женщина с добрым сердцем, — тихо сказала Лиза.

— Что?! Что это значит? — воскликнула Долгорукая. — Ты кого защищаешь?

— Ту, что ничем не виновата перед нами. Она ведь ничего не знала, жила в полной уверенности, что ее муж — добропорядочный и трудолюбивый чиновник, связанный по службе долгими разъездами. И, мне кажется, она по-настоящему любит Забалуева.

— Не представляю себе, как такое может быть, — прошептала Соня.

— Любовь зла, полюбишь и Забалуева! — ухмыльнулась Долгорукая.

— Таким образом, — подытожил Андрей, — у нас, осталась только одна надежда — на князя Репнина?

— А князь — удачливый человек? — засомневалась княгиня.

— Михаил Александрович производит впечатление человека порядочного и достойного, — твердо сказал князь Петр.

— Значит, мы поторопились с решением, — скривилась в недоброй улыбке Долгорукая.

— Маменька! Как вы можете так говорить! — воскликнула Лиза и со слезами на глазах выбежала из гостиной…

— Итак, господин Шуллер, вы подтверждаете, что получили фальшивые ассигнации от княгини Марии Алексеевны Долгорукой, кои были переданы ей ее законным супругом князем Петром Михайловичем Долгоруким, о чем он сам заявил на следствии по доброй воле и в чем чистосердечно раскаялся?

— Никак нет, ваша честь, — бойко отрапортовал Карл Модестович, стараясь не смотреть в зал, особенно в ту сторону, где сидел до этого момента довольный собой Забалуев.

Общий ход предварительного слушания поначалу развивался вполне предсказуемо. Князь Петр, ободряемый взглядами своего семейства, в полном составе сидевшего в зале за парапетом, отделявшим зрительские места от судейской части, как и положено, отказался от собственных, данных прежде показаний и заявил о своей невиновности.

Судья принял это к сведению и велел вызвать в зал главного свидетеля по делу — управляющего Корфов. Первые слова Карла Модестовича не взволновали Забалуева — торопясь и путаясь в падежах, тот рассказал, как собирался уехать в родную Курляндию, как зашел в трактир, чтобы купить что-нибудь на дорогу, как был арестован. Но дальше случилось невероятное — Карл Модестович предал его. Предал нагло, на глазах у всех и со всеми потрохами.

Забалуев перестал самоуверенно постукивать пальцами по подлокотнику кресла и воззрился на управляющего, беспардонно выбалтывавшего перед судьей всю подноготную их отношений. Карл Модестович рассказал все о том проклятом дне, когда черт подтолкнул Забалуева сесть играть с цыганом. Рассказал о перстне, который поставил на кон, о сумме долга и угрозе Седого разобраться с Забалуевым в случае неуплаты. А потом дошло дело и до передачи денег.

— Я тогда не сразу догодать, почему господин Забалуев велеть мне немедленно ехать Курляндия, — торопливо объяснял Карл Модестович, — я потом понять — он хотеть меня обман. Он думать — я не вернусь от Курляндия, чтобы уличить его в фальс. Он думать — я бояться, но я не мог молчать! Я не мог, чтобы быть невиновный. Я и сам пострадать! Кто теперь вернет мне мои деньги?

Слава Богу, подумал Забалуев, что судья решил провести это заседание закрытым — Долгорукие были персонами важными, и судья не хотел вокруг сего сомнительного дела лишнего нездорового ажиотажа. Услышав последние слова Модестовича, Забалуев почувствовал на себе взгляд судьи, глупо улыбнулся и пожал плечами — порет немчина чушь, что взять с иноверца?

— Что, однако, побудило вас изменить показания? — спросил судья свидетеля.

— Я иметь совесть, и она не дать мне покой, — скромно ответствовал Модестович, вознося к небу глумливый взгляд.

И тогда Забалуев сорвался.

— Ложь! Это все ложь! Свидетель подкуплен! — возопил он, вскакивая со своего места. — Меня не впервые пытаются оклеветать! И не вы ли, Фрол Прокопьевич, сами были тому свидетелем, когда мне приписывали убийство несчастного барона Корфа?!

— Сядьте, Андрей Платонович, — строго сказал судья, и сам растерянный таким поворотом событий. — Вы утверждаете, что вас оговаривают?

— Да, да, да! — воскликнул Забалуев. — Он лжет, они все лгут!

— Да это вы — первостатейный лжец и негодяй! — тоже вскочила со своего места Долгорукая. — Господин судья, этот, с позволения сказать, человек обманом женился на нашей дочери. Господин Забалуев лгал нам с самого начала нашего знакомства. Он уверял, что богат, желая завладеть приданым нашей дочери, женившись на ней…

— К порядку! К порядку! — велел судья, строго застучав молоточком по маленькому подиуму на столе.

— А вы бы, Мария Алексеевна, помолчали! — не унимался Забалуев. — Сами еще недавно признались в убийстве старого барона Корфа. И, между прочим, муженек-то ваш не случайно от вас в бегах был после того, как вы его, точно зайца, подстрелили!

— Замолчите, мерзавец! — Долгорукая метнулась в проход, явно намереваясь вцепиться в Забалуева.

— Господа, опомнитесь! — судья снова застучал молоточком.

— Это вы, — вслед за матерью воскликнула Лиза, — вы убили цыгана! Я видела у вас кольцо, которое вы отобрали у него. Оно все было в крови! Убийца, убийца!

— Я люблю цыган! — отбивался Забалуев. — Их табор уже не первый год стоит на моей земле.

— Исправник! — наконец, не выдержал судья. — Немедленно разведите их как можно дальше друг от друга! И следите, чтобы они снова не бросились выяснять отношения столь неразумным способом. Охолоните свои горячие головы, господа и дамы, а я на время прерываю заседание, мне необходимо обдумать линию поведения в этой ситуации.

— Господин судья, — рванулся к нему Забалуев, — а чтобы вам правильнее думалось, извольте ознакомиться с этим документом.

Судья кивнул. Секретарь взял из рук Забалуева продолговатый конверт и осторожно вскрыл его. Убедившись, что это всего лишь бумага, он подал его судье.

— Это взятка! Взятка? — обрадовалась Долгорукая, которая не смогла сразу издалека разглядеть содержимое конверта.

— Нет, это официальное письмо с конфиденциальной информацией, и я должен уделить ему самое серьезное внимание, — судья еще раз кивнул исправникам, чтобы следили в зале за порядком, и вышел.

— Вам не дует? — насмешливо осведомилась из своего угла Долгорукая, обращаясь к Забалуеву. — Мне кажется, вас знобит. Однако туго вам там придется.

— Где это там? — словно нехотя поинтересовался тот.

— Да в Сибири! — рассмеялась Долгорукая.

— А я туда не собираюсь, — в тон ей рассмеялся Забалуев.

— Откуда такая уверенность? — хмуро поинтересовался Андрей. — Или вы волшебное слово знаете?

— Не я, господа, не я!

— Перестаньте паясничать, шут гороховый! — прикрикнула на него княгиня.

— Да уж, слаб человек, — равнодушно пожал плечами Забалуев. — В чужом глазу соломинку видим, в своем — бревна не разглядим.

— Полегче, господин Забалуев! — бросил ему князь Петр.

— Это же прямо не семейство, а образец добродетели! Одна соседа отравила, другой мертвым прикинулся, чтобы на стороне погулять в свое удовольствие…

— Замолчите! — оборвал его до этого молчавший Репнин.

— А то — что? Что вы мне сделаете? А? — Забалуев упер руки в бока и с вызовом уставился на Долгоруких.

В этот момент открылась дверь из кабинета судьи.

— Господа! Я готов огласить свое решение, прошу вас, встаньте, — торжественно произнес судья, занимая свое место за кафедрой. — В связи с вновь открывшимися обстоятельствами с князя Долгорукого Петра Михайловича снимаются обвинения в изготовлении и использовании фальшивых денег.

— Слава Богу! — истово перекрестилась Долгорукая, а Андрей и Репнин понимающе переглянулись с князем Петром и Лизой.

— Посему, в связи с тем, что более никому по делу о фальшивых ассигнациях обвинение впредь предъявлено не будет, считаю это дело закрытым.

— То есть как — закрытым? — воскликнул Репнин. — А Забалуев?!

— Это — мое решение, и обсуждать его не входит в вашу компетенцию, — недовольным тоном сказал судья и с силой стукнул молоточком по подставке. — Решение окончательное и обжалованию не подлежит.

— Никогда не сомневался в справедливости нашего суда, — Забалуев торжественно вознес руки к небу.

— Ваша честь! — бросился к уходившему судье Репнин. — Но как же дело об убийстве цыгана?

— Увы, князь, в ходе расследования достоверных улик так и не было найдено, а потому я счел возможным и единственно правильным вообще прекратить дознание по этому делу. Я — представитель закона и не могу полагаться в разбирательстве на домыслы и предположения. Даже если они исходят от уважаемых мною людей. Прощайте.

— Но… — Репнин проводил судью растерянным взглядом.

— Рано радуетесь, паяц! — кинулась к Забалуеву Долгорукая, но исправник ей тут же загородил проход.

— Пойдем, Маша, — успокаивающим тоном сказал князь Петр.

— И то верно, — засобирался вслед за ними Забалуев. — Давайте поедем домой. День был сегодня тяжелый, мы все устали.

— Домой?! — развернулась на его голос Лиза.

— Разумеется, дорогая моя, — разулыбался Забалуев.

— Домой, — с угрозой в голосе сказал Андрей, — вы поедете в свою развалюху, а в нашем доме с этой секунды ноги чтобы вашей не было!

— Какой взгляд! — передразнил его выражением лица Забалуев. — Разит насмерть!

— Андрюша, не стоит, — тихо сказал князь Петр.

— Пускай потешится, — кивнул подошедший Репнин, предлагая Лизе руку, чтобы помочь ей дойти до кареты. — Недолго ему осталось…

— Вы еще пожалеете, что со мной так обошлись! — пообещал Забалуев. — Я вам еще покажу, всем до единого!

— Господа, — укоряюще сказал секретарь суда и попросил удалиться и освободить зал для следующего разбирательства.

Забалуев гордо прошествовал к выходу первым, Долгорукие и сопровождавший их Репнин дали ему возможность уйти, чтобы более не сталкиваться.

В коридоре Репнина остановил Шуллер. Лиза не стала им мешать.

— Надеюсь, князь, наш с вами уговор остается в силе? — таинственным шепотом спросил управляющий.

— Уговор дороже денег! — кивнул Репнин.

— Так что же, барон берет меня обратно на службу?

— Как я и обещал, он согласился. Правда, на половину жалования.

— И это за верную службу? За то, что помог супостата в тюрьму упрятать? — побелел от негодования Модестович.

— Поражаюсь я доброте Владимира Ивановича, — покачал головой подошедший к ним князь Петр. — Я бы тебе ни копейки не заплатил!

— Значит, тоже обмануть меня решили? — разозлился Модестович.

— Вас освободили, с вас сняты все обвинения, — пожал плечами Репнин.

— Но вы же говорили, что я смогу восстановить те деньги, что оказались фальшивыми!

— Конечно, если будете честно служить, то непременно получите ту сумму, на которую рассчитывали. Так что возвращайтесь в имение и начинайте жизнь сначала.

— Ох, попомните вы у меня этот день! — проводил Модестович недобрым взглядом уходившего с Долгорукими Репнина. — Попомните и пожалеете!

— Это надо отметить, — не обращая на него внимания, предложил князь Петр Михаилу. — Наконец-то мои беды позади! И будем надеяться, нам удастся получить развод с Забалуевым. Однако, как вы смогли уговорить пройдоху управляющего? Честно говоря, я не верил, что у вас получится перетащить этого прохвоста на свою сторону.

— Сказать по чести, мне пришлось для этого пообещать ему прощение от Владимира, — признался Репнин.

— А что на это скажет Корф?

— Он уже сказал. Владимир сам предложил для Карла Модестовича половину жалования.

— Смело, — признал князь Петр. — Вы очень рисковали, а вдруг вам бы не удалось убедить Корфа? Управляющий, судя по всему, человек мстительный.

— Он трус, — отмахнулся Репнин.

— Иногда и трусливая собака кусает, — с сомнением покачал головой Долгорукий. — Вы едете с нами? Я бы хотел отблагодарить вас за содействие.

— Это я благодарен вам за то, что вы позволили мне рискнуть.

— Я был уверен, что у вас все получится. Кроме того, Лиза безоговорочно верит вам, а эта девочка редко ошибается.

— Да, — с теплом в голосе сказал Репнин, — проницательности Елизаветы Петровны можно только позавидовать.

— Мне почему-то кажется, что вы ей нравитесь, Михаил. Но позвольте сейчас высказать вам одну просьбу…

— Прошу вас, — почему-то смутился Репнин.

— Я знаю, что вы стрелялись с Владимиром из-за воспитанницы Ивана, Айны… И мне не хотелось бы, чтобы Лиза сменила одно безответное чувство на другое. Вы меня понимаете? Если вы любите другую женщину, скажите об этом Лизе сразу. Довольно она уже страдала.

— Я действительно дрался на дуэли из-за Анны и даже хотел связать с ней свою судьбу, когда Корф освободил ее.

— И что же вам помешало?

— Между нами все время были какие-то препятствия, и вот, когда они рухнули, оказалось, что мы друг друга почти не знаем. И мы расстались. Даже у счастливой сказки есть конец, я рад, что эта история закончилась. Иначе я не узнал бы Лизу. Ее смелость, ее решительность достойны восхищения. Ее импульсивность и ее упрямство делают ей честь, украшают ее. Она достойна, чтобы выйти замуж за человека, который будет любить ее именно за эти качества.

— Что ж, если вы чувствуете себя таким человеком…

Репнин поклонился князю. Тот кивнул ему, и они вышли па улицу к ожидавшим их в карете домочадцам.

— Ну-с, милейший, Карл Модестович? — раздался над ухом управляющего злобный знакомый голос. — Получил, что обещали? Всем доволен, собака?

— Простите меня, Андрей Платонович! — управляющий бросился к нему с объятьями. — Поверьте, я горько сожалею, что мне пришлось свидетельствовать против вас.

— Пошел вон! — брезгливо отстранился от него Забалуев.

— Зря вы так, Андрей Платонович, в этом деле мы оба с вами пострадали.

— Оба? Это что же, Репнин не выплатил тебе тридцать сребреников за мою душу?

— Он пообещал восстановить меня в прежней должности, а барон, мерзавец, сократил мне жалование вдвое против прежнего.

— Так поедем со мной в Сибирь, я тебе теплое местечко найду, — усмехнулся Забалуев.

— Шутки шутить изволите, — вздрогнул Модестович.

— Какие уж тут шутки! Тебя как мальчика провели. Пришел к тебе князек с дарами, ты губу и раскатал.

— Ох, Репнин мне заплатит, ох, как же он мне заплатит! Они все мне за это заплатят! — Пиф-паф, ой-ой-ой! — поддразнил его Забалуев.

— Бес попутал, Андрей Платонович, бес! Репнин, подлая душа… Спасибо, хоть вы отец-благодетель глаза мне открыли на его мерзкую сущность.

— Доверчивый дурак, — скривился Забалуев.

— Андрей Платонович, — заюлил управляющий, — не лишайте меня своего благоволения, прошу вас! Я клянусь, теперь дела у нас по-прежнему пойдут, так сказать, без задоринки, без сучка.

— Умеешь умаслить, налим, — брезгливо кивнул Забалуев.

— Я, как судья решение огласил, сразу догадался — кто-то вас от беды уберег. Видно, важная персона…

— Не твоего ума дело, — самодовольно рассмеялся Забалуев. — Все думали, что со мной можно запросто, что я так, мелюзга, букашка-таракашка, весу не имею. Ан нет, не вышло! Такие люди, как я, на дороге не валяются. Такие люди, как я, высоких покровителей имеют. Тебе бы, дураку, меня надо было держаться, а не этого князька! Какой от него прок? Пфуй! Что он имеет? Пшик! Воздух сотрясает. Балабол! Хотел меня в тюрьму засадить, да фокус-то не удался, не вышло!

— Андрей Платонович, не бросайте! Я на многое способен, сами знаете!

— Это мы еще посмотрим. Уж больно ты скорый бываешь, Карл Модестович. Да и проучить тебя за предательство не мешало бы… Но мне волонтеры нужней. Противник у нас непростой. И война только в самом разгаре.

— Это вы о Репнине? — изъюлился управляющий. — Так он один, а нас — двое. Ведь мы вместе! Андрей Платонович, я правильно понимаю? И вполне разделяю ваше беспокойство.

— Разделяешь? — Забалуев пригрозил Модестовичу кулаком. — Смотри у меня!

— Все, что скажете, Андрей Платонович… Только более на меня не сердитесь. Я — весь ваш и весь в вашем распоряжении.

— То-то! — усмехнулся Забалуев.