"Паранойя" - читать интересную книгу автора (Файндер Джозеф)70Конечно, я знал, что с ним, знал заранее, и все равно гнал машину как сумасшедший. Каждый светофор, каждый автомобиль, который делал левый поворот, каждый дорожный знак («Ограничение скорости в течение школьного дня») словно сговорились задержать меня, не дать добраться до больницы и увидеть отца, пока он не умер. Я припарковался в неположенном месте, потому что добираться до стоянки не было времени. Забежал в отдел реанимации, ударом ноги распахнув двери, будто я санитар с носилками, и бросился к регистратуре. Знакомая мне неприветливая санитарка сидела на телефоне и смеялась, явно звоня не по работе. — Где Фрэнк Кэссиди? — спросил я. Она глянула на меня и продолжала болтать. — Фрэнсис Кэссиди! — крикнул я. — Где он? Санитарка обиженно положила трубку и посмотрела в компьютер. — Палата номер три. Я пробежал по коридору, рывком открыл тяжелые двойные двери в палату и увидел Антуана, который сидел на стуле у зеленой занавески. Когда он заметил меня, то ничего не сказал, посмотрел пустым взглядом, и я понял, что у него красные глаза. Он медленно покачал головой, когда я подошел, и сказал: — Мне очень жаль, Адам. Я отдернул занавеску и увидел отца. Он сидел на кровати с открытыми глазами, и я подумал: «Антуан, ты ошибся, он еще с нами, гад этакий», пока до меня не дошло, что у папы странный цвет лица. Какой-то желтоватый, восковой, и, что самое ужасное, рот открыт. Я почему-то видел только это: его рот был открыт не так, как у живых людей, он застыл в агонии, в последнем отчаянном вдохе, сердито, почти злобно. — Нет! — простонал я. Антуан встал позади и положил мне руку на плечо. — Констатировали десять минут назад. Я дотронулся до отцовского лица, до его восковой щеки. Прохладная. Не холодная и не теплая. На пару градусов холоднее обычного, такой температуры, какой никогда не бывает у живых. Кожа казалась похожей на пластилин. У меня перехватило дух. Я будто оказался в вакууме. Свет над головой померк. — Папа! Нет! Я смотрел на отца полными слез глазами, гладил его лоб, щеки, красный шелушащийся нос с черными волосками, торчащими из пор. Потом наклонился и поцеловал его злое лицо. Много лет я целовал отца в лоб или в щеку, а он почти не отзывался, да только я всегда был уверен, что замечал крошечную искринку удовольствия в его глазах. Теперь, конечно, он никак не реагировал, и это потрясло меня еще больше. — Я хотел, чтобы ты успел с ним попрощаться, — сказал Антуан. Я слышал его голос, басистый рокот, но не мог обернуться. — У него опять отказала дыхалка, и на этот раз я даже не стал тратить время на споры, а просто вызвал «скорую». Он совсем задыхался. Они сказали, что у него воспаление легких и, наверное, давно. Спорили, вставлять ли трубку, но до этого дело не дошло. Я все звонил тебе и звонил... — Знаю, — сказал я. — Чуть-чуть времени было... Я хотел, чтобы ты с ним попрощался. — Знаю. Все нормально. — Я сглотнул. Не хотел смотреть на Антуана, не хотел видеть его лицо, потому что в его голосе были слезы, а я не мог этого вынести. Еще я не хотел, чтобы он видел, как я плачу, хотя понимал, что это глупо. Ведь если ты не плачешь, когда умирает отец, с тобой явно что-то неладно. — Он... он что-нибудь говорил? — В основном ругался матом. — Я имею в виду, он... — Нет, — очень медленно проговорил Антуан. — Он о тебе не спрашивал. Да ты же знаешь, он вообще ничего не говорил, он... — Я понимаю. — Лучше бы он помолчал. — В основном ругал врачей и меня... — Да, — сказал я, глядя на лицо отца. — Неудивительно. — Сморщенный, сердито нахмуренный лоб так и застыл. Я протянул руку и дотронулся до морщин, попытался их расправить, но ничего не вышло. — Папа, мне очень жаль. Не знаю, что я хотел этим сказать. Чего мне жаль? Ему уже давно было пора умереть. Легче умереть, чем жить в постоянной агонии. Штору по другую сторону кровати отдернули. Темнокожий мужчина в медицинской форме со стетоскопом. Я узнал: доктор Пейтел, с которым я познакомился еще в прошлый раз. — Адам, — сказал он, — мои соболезнования. — Казалось, врач говорил искренне. Я кивнул. — У него развилась пневмония, — сказал доктор Пейтел. — Наверное, она какое-то время протекала в скрытой форме, хотя в тот раз, честно говоря, мы ничего не заметили. Видимо, потому что лейкоциты были в норме. — Все понятно, — сказал я. — В таком состоянии ему было не справиться. Мы даже не решили вопрос об интубации, как у него случился инфаркт миокарда. Организм не выдержал. Я снова кивнул. Зачем мне эти подробности, какой теперь смысл? — Все вышло к лучшему. Он мог бы месяцы пролежать с трубкой. Едва ли ему было бы легче. — Понимаю. Спасибо. Я знаю, вы сделали все, что в ваших силах. — У вас был... только он, так? Матери уже нет? И братьев и сестер? — Да. — Наверное, вы с ним были очень близки. Неужели? Вам-то откуда знать? Психологический диагноз? В ответ я просто кивнул. — Адам, хотите ли вы, чтобы мы позвонили в какое-то конкретное похоронное бюро? Как же называлось бюро, которое хоронило мать? Через несколько секунд я вспомнил. — Дайте нам знать, если нужна еще какая-то помощь, — сказал доктор Пейтел. Я посмотрел на тело отца, на его сжатые кулаки, сердитое лицо, глаза-бусинки, разинутый рот. Потом повернулся к доктору Пейтелу и спросил: — Вы не могли бы закрыть ему глаза? |
||
|