"Алмазный башмачок" - читать интересную книгу автора (Фэйзер Джейн)

Глава 14

—А где Матильда? — Корделия в упор смотрела на краснощекую девушку, вскочившую со стула, как только она вошла в свою спальню. Девушка присела в реверансе, щеки ее от волнения просто пылали.

— Я не знаю, миледи. Месье Брион велел мне прислуживать вам, миледи. Могу я помочь вам сиять платье?

Развернувшись на каблуках, Корделия вышла из салона, слабо освещенного двумя свечами, стоявшими на каминной полке.

— Месье Брион! — изо всех сил позвала она и принялась мерить шагами турецкий ковер, стиснув руки так, что костяшки пальцев побелели. — Княгиня, вы звали меня? — Брион возник из кухни и встревоженно смотрел на княгиню.

— Где Матильда? И что эта девушка делает в моей спальне? — набросилась она на него с вопросами, взволнованная настолько, что даже голос ее изменился.

Мажордом нервно поскреб подбородок.

— Князь велел мне вызвать Элси, с тем чтобы она прислуживала вашей светлости, — объяснил он.

— Но где Матильда? — Она сделала шаг к нему, и он непроизвольно отступил назад.

— Князь сказал, что Матильда должна куда-то уйти, — произнес Брион извиняющимся тоном,

ломая руки под взглядом разъяренной фурии, наступающей на него.

— Куда? Куда она ушла?

Он удрученно покачал головой.

— Князь не сказал этого, миледи.

— Но Матильда должна же была что-нибудь сказать.

Предположение, что Матильда исчезла, не сказав ни слова, казалось совершенно немыслимым.

— Я не видел ее, миледи. Знаю только, что она была в вашей спальне, когда туда зашел перед банкетом князь и разговаривал с ней. С тех пор она исчезла.

Корделия ощутила, что мир вокруг нее погружается в безумие. Этого не могло случиться, все это было наваждением.

— Но ее вещи. Она взяла их с собой?

— По-моему, нет, мадам.

Он с облегчением заметил, что гнев княгини начал стихать. Безумная ярость в ее глазах потухла, голос обрел свой обычный тон и силу.

— Вам ведено куда-нибудь их отправить?

Он покачал головой:

— Нет, мадам. ;

Корделия медленно кивнула:

— Очень хорошо. Благодарю вас.

С этими словами она повернулась и вошла в свою комнату, тихо закрыв за собой дверь.

Элси по-прежнему стояла посередине комнаты, озабоченно глядя на дверь, сквозь которую исчезла — а теперь снова появилась — ее хозяйка.

— Могу я помочь вам, миледи?

Корделия, похоже, не услышала этого вопроса. Она снова принялась мерить шагами комнату, покусывая губы.

Почему Михаэль удалил Матильду? Как он сделал это?

Так просто Матильда ни за Что не покинула бы Корделию.

Он пришел сюда перед началом банкета, после того как она разбила его в пух и прах за карточным столом. И за весь вечер он не обмолвился с ней ни единым словом.

Этот злосчастный банкет начался в здании оперного театра в десять часов вечера и тянулся бесконечно, пока первые лучи зари не окрасили небо. Михаэль сидел рядом с ней, насупившись, едва поддерживая разговоры, которые возникали вокруг них. Окружающие были незнакомы Корделии и, поскольку ее муж не обращался к ней, не делали этого и они.

Корделия чувствовала себя невидимкой в каком-то стягивающемся вокруг нее холодном коконе. И лишь когда наследник престола со своей невестой и в окружении свиты покинули оперу, князь едва слышно холодно приказал ей вернуться в свои апартаменты и ожидать там его прихода.

Корделия не была столь наивна, чтобы предположить возможность выбора, поэтому молча присела в реверансе и удалилась. Войдя в спальню, она сразу же обнаружила исчезновение Матильды. Неожиданность этого удара также входила в расчет Михаэля.

Голова у нее снова разболелась, а тело от усталости дрожало мелкой дрожью. Она оставалась на ногах и в парадной одежде почти двадцать четыре часа, так что тяжесть Дамаска и планки корсета воспринимались как адская пытка. Ей просто необходима была помощь Матильды. Мысли о том, что Михаэль мог сделать с ее няней, гудящим роем носились в голове. Корделии казалось невозможным, чтобы кто-то мог запугать Матильду, вынудить сделать что-то против ее воли.

Но как же ему удалось ее устранить?

— Вам помочь, мадам? — нерешительно спросила Элси.

— Да… очень хорошо, помогите мне, пожалуйста, — рассеянно ответила Корделия.

Обрадованная Элси бросилась к ней и принялась расстегивать и расшнуровывать ее одежду почтительными движениями. Корделия стояла не двигаясь, почти не помогая служанке, вся поглощенная мыслями о том, что произошло.

Потом, закутавшись в белый бархатный халат, который Элси набросила ей на плечи, она присела к туалетному столику и принялась распускать прическу.

— О, я должна помочь вам сделать это, — рванулась к ней Элси. — Мне никогда раньше не приходилось прислуживать дамам, — созналась она, поспешно вынимая шпильки. — Надеюсь, я делаю все правильно.

Взяв с туалетного столика оправленную в слоновую кость щетку, она начала расчесывать густую волну иссиня-черных волос, упавшую на спину Корделии.

Корделия ничего не ответила. Она была вся погружена в свои думы. Матильда не может исчезнуть. Она обязательно проберется к ней, даже если князь запретил ей. Если только она в состоянии физически сделать это.

Дверь за спиной Корделии открылась, и сердце ее дрогнуло. Она взглянула в зеркало. На пороге спальни стоял князь.

Он снял шпагу, но, за исключением этого, по-прежнему был облачен в парадный придворный костюм с золотым гербом Пруссии на лацкане камзола.

Она поплотнее запахнула полы халата и. Встав на ноги, повернулась лицом к нему:

— Где Матильда, милорд?

Эти слова Корделия произнесла совершенно спокойно, лишь глаза ее пылали гневом и презрением. Но в них не было ни тени страха. Она уже пережила свой страх.

— Я заменил вашу служанку, — со змеиной улыбкой произнес он. — Я уже говорил, что вам нужна женщина, более искушенная в своих обязанностях, особенно здесь, в Версале, а не состарившаяся нянька.

— Понятно. — Голос ее по-прежнему звучал ровно. — Правда, Элси сказала мне, что до этого вообще не служила дамам, не говоря уж о Версале. Полагаю, вы решили, что она приобрела опыт каким-то другим путем, например, впитала его с молоком матери или получила во сне.

Бесцветные глаза Михаэля округлились. С минуту он не мог поверить в то, что услышал. Этот оскорбительно-саркастический тон в устах сопливой девчонки и в присутствии служанки! Затем судорога свела его щеку, на лбу забилась жилка, а в глазах появилось мертвенно-холодное выражение.

Корделия поняла, что вызванный ею гнев превосходит все случаи его недовольства, и в груди у нее разлился холодок страха. Она смогла подавить его, заставив себя спокойно выдержать угрозу, исходящую из этих ужасных глаз. Мог ли он сделать ей что-то хуже того, что уже сделал?

— Убирайся отсюда! — бросил князь, повернувшись к оцепеневшей от ужаса Элси.

Та, испуганно ойкнув, уронила на туалетный столик щетку и вылетела из комнаты.

Михаэль закрыл за ней дверь. Потом подошел к Корделии, при его приближении не сдвинувшейся с места. Высоко подняв голову, она с вызовом глядела ему в лицо.

— Клянусь всем святым, — негромко проговорил он, — я сломлю вас, мадам. Укрощу, как своевольную кобылицу.

Распахнув полы ее бархатного халата, он пожирал глазами обнаженное тело, чье совершенство портили лишь следы его предыдущих обладании им.

Спустя час Михаэль вышел из ее комнаты. По дороге в гардеробную он довольно напевал себе под нос, к удивлению лакея, ждавшего его, чтобы уложить в постель. За время, проведенное у Корделии, он не снял с себя одежды, кроме той, что мешала осуществлению его целей, и теперь, все еще что-то мурлыкая, он позволил слуге раздеть себя и со всеми предосторожностями уложить парадный костюм в гардероб. Потом слуга помог князю надеть домашнюю куртку и сложил руки, ожидая дальнейших приказаний своего господина.

— Принеси коньяк и оставь меня.

Слуга повиновался, с поклоном пожелал спокойной ночи и беззвучно вышел из комнаты, благодаря Бога за то, что он больше в этот вечер не нужен князю. Вряд ли он смог бы еще раз вынести те ужасные крики, которые доносились из спальни княгини.

Михаэль осушил бокал одним большим глотком. Достав из кармана куртки ключ, который он автоматически переложил туда из костюма, князь подошел к сундуку, отомкнул его и достал дневник. Наполнив бокал, он стоя просмотрел последние записи. Отхлебнул коньяку и пожевал губами. Смакуя коньяк, он снова ощутил чувство тревоги. Неужели кто-то намеренно открыл замок вчерашним утром? Он не мог себе представить, что это вообще могло случиться. Во всяком случае, ни одна вещь в сундуке не была тронута. Невероятно, чтобы он оказался таким рассеянным, но этому могло быть только одно объяснение — накануне вечером он забыл закрыть замок. Скорее всего он чересчур спешил посетить жену.

Князь прошел в примыкающую к гардеробной спальню и положил дневник на секретер. Потом вернулся к сундуку и достал оттуда том за 1765 год. Перечитывая записи в нем, он все больше мрачнел и плотнее сжимал губы. Судя по записям, Эльвира с каждым днем хорошела, ее красота расцветала как роза. Не этой ли красоте обязан он тем, что превратился в рогоносца?

Захлопнув старый дневник, он снова осушил бокал. Поставил том на законное место в сундуке и вернулся к секретеру. Обмакнув перо в чернильницу, принялся тщательно описывать прошедший день. Написать было о чем, в том числе о церемонии бракосочетания, о словах и поступках членов королевской фамилии, о последующих празднествах. Лишь после этого он перешел к описанию того часа, который провел с женой.

Затем Михаэль аккуратно положил перо на письменный прибор и невидящим взглядом уставился на чернильницу.

Корделия явно выказывала все признаки того, что она становится столь же своевольной женой, как Эльвира. Что ж, с Эльвирой он потерпел поражение. Этой же он не позволит себя одурачить. Девчонку он в конце концов обломает.

Корделия лежала на кровати, свернувшись клубочком, тело ее конвульсивно сотрясалось, из горла вырывались судорожные всхлипы. На этот раз ей пришлось хуже… гораздо хуже, — чем обычно. Если бы он поступил с ней так в припадке ярости, то, наверное, ей было бы легче перенести такое. Но он унижал ее, причинял боль с холодной расчетливостью, низводя ее до положения животного, лишенного души и дара речи, стоящего не больше горсти песка.

Корделия знала, что в самые страшные моменты она кричала, хотя поклялась себе, что не раскроет губ. Теперь эта слабость наполняла ее презрением к себе. Возможно, она заслужила такое обхождение с собой. Даже поощрила его своим трусливым раболепием. Из глубины ее существа поднялась волна тошноты, и она со сдавленным стоном скатилась с кровати, едва успев добраться до ночной вазы. Она увидела себя как бы со стороны, скорчившуюся на полу, выворачиваемую наружу спазмами от шока и отвращения к самой себе.

Дрожащее, запуганное, избитое животное.

Но по мере того как желудок извергал свое содержимое, а холодный туман застилал взор, мозг ее просветлился. Странно, но рвота очистила ее как физически, так и духовно. Она неуверенно встала на ноги и оглянулась вокруг в поисках чего-нибудь, чтобы прикрыть свою наготу. Халат, который он сорвал с нее, лежал на полу. Она закуталась в него. Потом обвела взглядом темную комнату. Смутные очертания мебели проступали сквозь серый сумрак. Окно едва обрисовывалось темным квадратом, но за ним уже различались первые признаки рассвета.

Спать она не могла, как не могла заставить себя снова лечь в, эту постель. Где же Матильда? Только она может ее утешить. Так упавший ребенок инстинктивно ищет мать.

Без какого-нибудь определенного намерения она вышла из спальни, миновала салон и выскользнула в коридор. Свечи в настенных бра освещали безлюдное пространство, и, когда дверь их апартаментов закрылась за ней, она испытала громадное облегчение. Она была свободна. Вырвалась на волю из душной темноты своей тюрьмы. Куда теперь направиться и что делать — об этом не хотелось даже думать. Застонав от боли в изломанном теле, она забралась на широкий подоконник окна, выходящего во внутренний дворик, поудобнее завернулась в халат, опустила голову на согнутые колени и принялась ждать утра. Ждать Матильду.

Лео вышел из-за карточного стола, когда небо окрасилось первыми лучами солнца. Он заметно покачивался от солидной дозы коньяка. Карты и коньяк в обществе друзей были для него единственным спасением от все возрастающего беспокойства, не дающего возможности заснуть. В глубине души он не мог отделить Корделию от Эльвиры. С обеими он был связан некими узами, идентичность которых не мог до сих пор объяснить самому себе. Эльвира была его сестрой, его близнецом. Он самозабвенно любил ее. Он считал себя ответственным за ее благополучие. И теперь его постоянно мучила мысль, что он, возможно, не смог обеспечить ей это благополучие.

Что касается Корделии, чья жизнь случайно на несколько недель пересеклась с его жизнью… Он страстно желал ее, если быть искренним до конца. Но одной только плотской страстью и ответственностью за юную женщину отнюдь не исчерпывались те чувства, которые он питал к Корделии.

Эти смутные думы продолжали роиться в его отуманенной винными парами голове, когда он шел в свою тесную комнату наверху лестницы в северном крыле замка. По какому-то необъяснимому капризу он слегка отклонился от своего пути и поднялся по боковой лестнице, которая выходила в коридор, ведущий к апартаментам князей Саксонских. Чем ближе подходил он к этой двери, тем все большее беспокойство овладевало им. Словно какие-то отвратительные миазмы, исходящие оттуда, растекались по натертому мрамору коридора.

Он миновал двойные двери их апартаментов. Потом, недоуменно дернув плечом, повернулся и направился назад тем же путем, которым пришел сюда. И вдруг резко остановился. Затем сделал несколько осторожных шагов. На широком подоконнике Лео увидел скорчившуюся фигурку. Она была совершенно неподвижна, и он с первого взгляда ее даже не заметил.

Блестящая волна иссиня-черных волос струилась у нее по спине. Лицо было повернуто к окну, голова покоилась на коленях.

— Корделия, — тихо произнес он, опуская ладонь на ее плечо.

Вздрогнув, она повернула к нему голову. Глаза ее были двумя темными провалами на бледном лице, которое выделялось даже на фоне белого халата.

— Я поджидаю Матильду.

Лео нахмурился:

— В коридоре? А где она?

— Я не знаю. Михаэль выгнал ее. Но она не может меня бросить. Я знаю, она не может.

Даже в полумраке он заметил царапину на ее щеке. И осознал наконец то, что так старательно отвергал. Очень осторожно он отвернул ворот ее халата. На нежной коже темными пятнами выделялись следы пальцев. Волна ярости нахлынула на него. Он вспомнил Эльвиру, тень страха в ее глазах. А теперь перед ним сидела Корделия, потухшая, без следа прежней живости, смелости, смеха.

Нагнувшись, он поднял ее с подоконника, прижал к своей груди. Она не произнесла ни слова, когда он понес ее прочь.

Он нес ее по безмолвным коридорам, вверх по пустынным лестницам, и сердце его пылало от ярости и гнева. Она прикорнула у него на груди, обхватив шею руками. Глаза ее были закрыты, густые ресницы оттеняли смертельную бледность лица, и он было подумал, что она уснула. Она глубоко и ровно дышала, сквозь ткань халата он ощущал биение ее сердца.

Поднявшись по каменным ступеням, он открыл узкую деревянную дверь, за которой оказалась небольшая комната.

Из мебели в ней были только диван, гардероб, умывальник и два кресла, да еще круглый стол, стоявший под небольшим окном, выходившим на Мраморный дворик. Судя по спартанскому убранству комнаты, в ней явно жил холостяк.

Когда Лео осторожно уложил Корделию на диван, она открыла глаза. Сначала в них мелькнуло удивление, потом испуг, но вот мало-помалу взор ее прояснился, и Лео с облегчением понял, что, она совершенно пришла в себя — пустой поначалу взгляд стал осмысленным.

Нагнувшись над ней, он расстегнул ее бархатный халат и, осторожно подведя ей под спину руку, слегка приподнял, чтобы снять его совсем. Пока он осматривал раны, нанесенные Михаэлем, губы ее были плотно сжаты, а глаза мрачны.

Раны эти выглядели не слишком серьезными, но он понимал, что по-настоящему тяжело ранено ее сердце, ее высокий, решительный, кипучий дух.

Под его взглядом Корделия лежала не шелохнувшись, устремив на него глаза, в которых уже не было ни капли страха. Она согрелась, и ужасная дрожь, сотрясавшая ее тело, наконец-то прекратилась. Воздух комнаты, казалось, был наэлектризован яростью Лео и его болью за нее. Когда он касался тела бедняжки или переворачивал ее, мужские руки были нежнее пуха, но глаза горели негодованием.

— Не думаю, что он так же обращался с Эльвирой, — негромко произнесла Корделия. — Она очень отличалась от меня. Скорее всего умная женщина просто не давала ему повода. Я не могу себе представить, чтобы она специально провоцировала его.

Лео не удивило, что она догадалась, какие мысли блуждали сейчас в его голове. Он уже обратил внимание, как проницательна была эта юная девушка, когда дело касалось ее друзей. Он погладил ее по щеке кончиками пальцев, и она улыбнулась в ответ.

— Это из-за того, что я выиграла у него в карты, — сказала она, подняв руку и взяв Лео за кисть, чтобы задержать его ладонь на своем лице. — Он прогнал Матильду потому, что я публично выставила его на посмешище. — Она прижалась лицом к его ладони и поцеловала ее. — Пожалуйста, возьми меня.

Лео сел на диван и, притянув к себе любимую, обнял ее.

Своей хрупкостью она напомнила ему сухой осенний лист.

Ощутив пальцами нежность и теплоту ее кожи, он осторожно переместил одну руку на округлость ее груди. Она прильнула к нему и, подняв руку, начала развязывать шейный платок.

Справившись с узлом, она поцеловала пульсирующую жилку у него на шее. Все ее существо дышало жаждой любви и страстным желанием.

— Мне очень надо, чтобы ты показал мне, как это может быть, — прошептала она, нежно торопя его. — Я хочу убедиться, что любовная страсть не сводится к гнусности или унижению человека. Однажды ты приблизил меня к этому чуду. Покажи же мне теперь все, Лео. Ну пожалуйста, верни меня к жизни, — прошептала она, приподнимая голову и целуя его в губы.

Корделия слегка шевельнулась у него на коленях. Он провел рукой по ее телу, любуясь изысканными формами.

Руки его бережно гладили ее шею. Пальцами нежными, как пух, он стирал с нее грубые отметины, оставленные Михаэлем. Сейчас Лео уже знал, что поступает совершенно правильно: только уничтожив на теле любимой метины Михаэля, он сможет исцелить ее.

От его прикосновений в ее тело, казалось, возвращался дух жизни, всегда обитавший в ней; она раскрывалась навстречу Лео, как бутон под лучами весеннего солнца.

— Ты точно знаешь, что хочешь меня сейчас, милая? — негромко спросил он. — Ведь так недавно он издевался над тобой. Готова ли ты к этому?

Глаза его потемнели, в них теперь нельзя было ничего прочитать, но они, казалось, втягивали в себя все ее существо. Она чувствовала, как кровь запульсировала в жилах от прикосновения его пальцев.

— Ну пожалуйста, — снова произнесла она.

Эти слова прозвучали жалобно и моляще. Желание, горящее в ее взгляде, не оставляло места для сомнений. Она молила его не о буйной страсти, но о нежности, о целительном прикосновении, от которого бы затянулись нанесенные ей раны.

Он провел руками по ее лицу, очертил нежные изгибы скул, мягкие губы. Он боялся причинить ей боль, сделать неловкое движение, испугать ее. Лео ласкал ее трепетными прикосновениями рук, а когда пальцы благоговейно коснулись сосков, он не отрываясь глядел ей в глаза, чтобы при первом же признаке тревоги прервать ласку. Но, не увидев во взгляде любимой ничего подобного, он склонил голову и, поцеловав ее грудь, захватил губами соски и стал их ласкать, то втягивая, то отпуская, пока не почувствовал, как напряглись и затвердели они под его языком.

Голова Корделии склонилась на его грудь, обнаженное тело наискось покоилось у него на коленях. Она чувствовала себя открытой и беззащитной, доступной его взгляду, его губам, его рукам и прекрасно понимала, что эта открытость и беззащитность не только не опасна с Лео, но и необходима как часть восторгов любви. Она лишь подошла к осознанию этих восторгов, но уже совершенно точно знала, что испытает их в полной мере.

Губы его перебрались с ее грудей на ямку в основании шеи.

— Я так боюсь причинить тебе боль. Я хочу ласкать тебя, но мне надо знать, позволишь ли ты мне это.

— Пожалуйста, — прошептала она. — Пожалуйста, ласкай меря.

Сейчас она не могла даже пошевелиться, тело ее совершенно расслабилось, как у задремавшей на солнце кошки, лишь под кожей все быстрее и быстрее струилась по жилам кровь.

Пальцы Лео спустились к ее слегка раздвинутым ногам.

И снова он приостановился, боясь, что она судорожно сожмет их, но Корделия, доверяя ему, осталась недвижимой, хотя тело ее пылало любовным жаром, грудь вздымалась и опускалась, а чувствительный бугорок внизу живота затвердел и поднялся навстречу его нежным пальцам. Он посмотрел ей в лицо. Глаза ее были закрыты, но алые губы трепетали, а на щеках играл нежный румянец.

— Милая!

Глаза ее открылись. Она изогнулась от его ласк.

— Я люблю тебя, Лео.

Он улыбнулся, погладил Корделию своей увлажнившейся ладонью по животу, поудобнее усадил на коленях, так, чтобы голова пришлась на сгиб его руки, потом поцеловал ее, на этот раз с растущим нетерпением. Язык Лео коснулся ее губ, прося, но не требуя пустить его дальше. Губы ее тут же приоткрылись, давая ему дорогу в сладостный грот зева. Она изогнулась в объятиях Лео, и ее язык сплелся с его.

Корделия испытала странное состояние, тело как бы перестало принадлежать ей. Оно само знало, что ему делать, как отвечать на ласки Лео. В глубине ее чрева вздымалась жаркая волна, отзывающаяся теплой влажностью в чреслах.

Она повернулась в его объятиях и прижалась к нему всей своей обнаженной плотью.

Лео встал, держа Корделию на руках. Она взглянула на него и робко улыбнулась:

— Пора?

— Только если ты хочешь этого, — тихо ответил он, прижимая ее к груди и наблюдая за выражением лица.

Она протянула руку и провела по его губам подушечкой пальца, и этот чувственный жест сказал все, что он хотел знать. Лео снова опустил ее на диван и быстро снял с себя одежду. До этого момента Корделия ни разу не видела обнаженного мужчину. Она не могла оторвать взгляда от его стройного мускулистого тела, плоского живота и узких бедер, от длинных сильных ног. И тут же все ее тело плотно сжалось, отпрянуло от него, словно стараясь не допустить в себя непрошеного гостя.

Лео присел на диван и принялся поглаживать Корделию по животу, пока не почувствовал, как расслабились ее мышцы, а все тело снова стало отвечать на его ласки. Теперь он только ждал знака, и она дала его. Полузакрыв глаза, она протянула руку и коснулась его восставшей плоти, познавая ее форму и строение. Делая это, она снова как бы со стороны удивилась тому, как прекрасно и естественно все происходящее. Направляя его плоть к самому сокровенному уголку своего тела, она знала, что хочет слиться с этим человеком телом и душой.

Он пристально посмотрел ей в лицо, словно хотел, заглянуть в самую душу.

— Скажи мне, что ты чувствуешь, милая.

Она поняла Лео. Он хочет услышать, что она жаждет его всем своим исстрадавшимся телом, это ей просто необходимо сейчас, без этого она никогда не поправится, никогда не обретет себя вновь.

— Ты так мне нужен. Я очень люблю тебя; — повторила она, облизнув внезапно пересохшие губы. — И я так хочу, чтобы ты взял меня, Лео.

Он положил ее ноги себе на плечи, провел по ним руками, остановившись на ягодицах. Потом одним сильным, но нежным движением вошел в нее.

И, ощутив его внутри себя, Корделия словно взмыла ввысь с какого-то высоченного обрыва. Она как будто кувыркалась в воздухе, легче перышка невесомо паря в золотистом эфире.

Горло ее сразу же пересохло, откуда-то издалека до нее доносились не то всхлипы, не то вскрики, и она с удивлением поняла, что эти звуки исходят от нее самой. Потом, когда тело вновь обрело под собой опору, на нее обрушилась волна блаженства, и она прильнула к своему любовнику, который неутомимо двигался в ней, разделяя с любимой это блаженство, вскоре разрешившееся живительной теплой волной.

Когда он, обессилев, бездыханным упал на нее, она погладила его по спине. Раскинув ноги, она лежала с глухо бьющимся сердцем, слабая, как только что появившийся на свет котенок.

Но вот Лео перекатился на бок, освободив ее от тяжести своего тела. Он лег на спину, распластав одну руку поперек ее живота и прикрыв ее глаза другой. Лео ждал, что будет испытывать упреки совести, грызущее презрение к самому себе, но его душу заполняла только неимоверная радость, как будто он преподнес чудесный подарок и тут же получил ответный дар.

— Я смогу вынести все, если ты любишь меня, — прошептала Корделия, гладя его руку, лежащую на ее животе. — Ты сделал меня снова сильной, Лео. Ты возродил меня к жизни.

Он неотрывно смотрел на лепку сводчатого потолка, его радость внезапно иссякла, как вода, ушедшая в песок. Если он любит, то как же сумеет вынести ее возвращение к Михаэлю?

— Я заберу тебя у Михаэля, — сказал он. — Но мне нужно все продумать. Если мы будем спешить, ничего не получится. Он начнет преследовать нас и сможет сделать все, что угодно, с бежавшей женой. Ты меня понимаешь, Корделия?

Он сел на диване, взял ее за плечи и повернул к себе, потом обнял дорогое лицо. Она кивнула в ответ и доверчиво улыбнулась ему.

— Да. Я подожду. И я все выдержу. — Она погладила его по щеке. — И уверяю тебя, что теперь, когда я знаю о твоей любви, мне не будет так тяжело. Отныне уже ничто не способно победить меня, Лео. Ничто и никто.

Он покачал головой, плохо веря, что чувства могут служить надежным щитом.

— А теперь ты должна вернуться домой, — с трудом произнес он. — Я буду делать все возможное, и как можно быстрее, но сейчас…

— Да, я понимаю, — сказала она со знакомой робкой улыбкой, которую он долго не хотел понимать. — Если бы мне только удалось узнать, что же случилось с Матильдой. — Улыбка исчезла с ее лица, сменившись страхом. — Не мог же он велеть убить ее… или… засадить в тюрьму?

— Нет, конечно, не мог, — произнес Лео с уверенностью, которой на самом деле не испытывал.

Вряд ли Михаэль стал бы марать руки убийством, но для него не составляло труда упечь непокорную служанку в какой-нибудь застенок.

Он быстро оделся, Корделия накинула на себя халат. Цвета жизни снова вернулись к ней, и белый бархат теперь оттенял се нежную прелесть, а не подчеркивал, как прежде, мертвенную бледность лица.

— Я понесу тебя. Ты замерзнешь босиком.

Мраморные полы Версаля были задуманы не для босых ног, и Корделия не стала возражать, когда он взял ее на руки.

Теперь она чувствовала себя совершенно по-другому. Куда более сильной, твердой.

— Я смогу победить Михаэля, — прошептала Корделия ему на ухо. — Я сильнее его. И мне нет необходимости терзать людей, чтобы почувствовать Свою силу. Я выиграю у него в его собственной игре, Лео.

— А что получилось, когда ты попробовала сделать это? — сухо спросил он. Радуясь внутреннему возрождению Корделии, он в то же время до боли боялся за нее.

— Я буду осторожна, — через какое-то время ответила она. — И не повторю тех ошибок, что уже наделала.

Они повернули в коридор, в который выходили апартаменты князей Саксонских, и Лео почувствовал, как напряглось в его объятиях тело Корделии. Губы его сжались. При мысли о том, что ему придется вернуть ее обратно в эту адскую обитель, все его существо содрогнулось. Но другого выхода не было. Во всяком случае, пока.

Когда они приблизились к двери, из тени портьеры навстречу метнулась какая-то тень.

— Матильда! — вскрикнула Корделия, не веря, своим глазам.

Она попыталась высвободиться из объятий Лео. Он поставил ее на ноги, и она босиком Побежала навстречу протягивающей к ней руки женщине.

— Девочка, моя девочка, — мурлыкала Матильда, гладя ее по волосам и по спине.

Взор ее, острый, ясный и пронзительный, впился в лицо виконта поверх головы воспитанницы. Выражение этого лица, надо полагать, сказало ей все необходимое, потому что она кивнула головой, и мрачная усмешка тронула ее губы.

— Что он сделал с тобой, Матильда? — Корделия выпрямилась, отвела рукой волосы с лица, снова становясь взрослой. — Он бил тебя?

— Господь с тобой, девочка, нет, — живо ответила Матильда. — Просто выгнал меня на улицу, не дав ни копейки, без рекомендательного письма. Но не терзай себя, Корделия, ему не удастся разлучить нас.

— Но что ты будешь делать? И куда пойдешь? Разумеется, я дам тебе денег, но…

— Ну, в этом дворце есть много мест, куда я смогу приткнуться, — сообщила ей Матильда. — Это целый город, здесь хватает укромных уголков — под лестницами, в разных закоулках. Где-нибудь спрячусь, дорогая. И буду присматривать за тобой, не попадаясь ему на глаза.

Она не сказала, щадя чувства Корделии, что князь предложил ей на выбор — либо исчезнуть, не поднимая шума, либо провести остаток жизни в тюрьме по обвинению в воровстве. Угроза заключения продолжала висеть над ней, и попадаться на глаза князю не следовало.

Она не сказала всего этого, но Корделия поняла без слов.

Она взглянула на Лео с безмолвным вопросом.

— Я позабочусь о Матильде, — сказал он, поворачиваясь к пожилой женщине. — Вы понадобитесь Корделии, когда я заберу ее от мужа. Я спрячу вас и постараюсь устроить так, чтобы вы почаще виделись с ней.

Матильда пристально посмотрела на Корделию, потом перевела взгляд на виконта. Затем кивнула, но теперь уже с явным удовлетворением.

— Что ж, все шло к тому, — сказала она. — Я всегда знала, что так оно и будет. Моя малышка может любить только раз в жизни. Как и ее мать.

Она притянула Корделию к себе и поцеловала ее.

— Я припасла для тебя кое-что. Это позволит тебе на время избавиться от жестокости мужа.

— А что это такое? — сразу же заинтересовалась Корделия.

— Тебе не надо этого знать.

— Послушай меня, Корделия, — быстро произнес Лео. — Ты должна обещать мне, что не будешь снова провоцировать его.

— Я не могу показать ему, что он победил меня, — неприязненно ответила она.

— Забудь на время про свою гордость. До тех пор, пока я все не устрою. — Он взял ее пальцами за подбородок, заставив посмотреть себе в глаза.

— Я буду очень осторожна, — уступила она ему.

— Этого мало! Ты любишь меня?

— Ты прекрасно знаешь, что люблю.

— Кроме того, во всей этой мерзкой ситуации ты положилась на меня. Разве не так?

— Да, но…

Она заколебалась, желая ответить согласием, но зная в то же время, что ее гордость никогда не позволит дать Михаэлю хотя бы видимость победы.

Позади них в коридоре послышались шаги. Каблуки звонко цокали по мрамору пола. Голоса приближались. Корделия, подобно белому призраку, метнулась к двери апартаментов и исчезла, а Матильда словно растворилась в тени портьеры, хотя сам Лео не успел даже пошевелиться.

Корделия закрыла дверь, ведущую в салон; В дверях кухни стоял месье Брион, с изумлением глядя на босоногую княгиню в одном только домашнем халате. Корделия невозмутимо встретила его взгляд. Она прекрасно понимала, что он, как и все остальные слуги в доме, великолепно осведомлен о том, что произошло предыдущим вечером за дверями ее спальни. Она знала также, как дурно обращался со слугами Михаэль в угоду своим садистским наклонностям. И вот теперь, устремив на месье Бриона кристально-ясный взор, она предлагала мажордому дружественный союз.

Месье Брион поклонился.

— Доброе утро, мадам. Его сиятельство еще не требовал кофе к себе в спальню.

— Спасибо. Попросите Элси через десять минут принести мне чашку шоколада.

Месье Брион снова поклонился, и Корделия прошла в свою комнату. Здесь она сбросила халат и забралась в постель. Простыни были прохладны. Она натянула одеяло и улыбнулась своим мыслям. Теперь она не даст себя сломить.

Она обрела любовь на всю жизнь. Теперь она знает, что такое любовь. И сила любви

защитит ее от всех невзгод.