"Темные изумрудные волны" - читать интересную книгу автора (Московцев Федор)

Глава 40

Все в Михаиле Алексеевиче Синельникове по отдельности было большим, — лысая голова-башка, широкий, обширный лоб, богатый мясом нос, ладони, пальцы, плечи, толстая мощная шея. Но сам он, соединение больших и массивных частей, был небольшого роста. В его большом лице привлекали и запоминались маленькие глаза: они были узкими, едва видимыми из-под набухших век. Цвет их был неясный — не определишь, чего в них больше: серого или голубого. Но заключалось в них много пронзительного, живого, мощная проницательность.

В политику Синельников пришёл недавно. За те полгода, что он окучивал электорат, ему удалось прослыть человеком бескомпромиссным, готовым на всё ради дела.

В обстановке публичных собраний он освоился давно — всё-таки профессор. Это стало хорошим подспорьем. Говорил он без удержу, и ничто не могло его остановить. Синельников изумлял избирателей быстрым потоком слов и привлекал их симпатии скудным подбором и незатейливостью своих мыслей и тем, что всегда говорил лишь так, как сказали бы они сами, или, по крайней мере, хотели сказать. Он беспрерывно твердил о своей честности, и о честности своих политических друзей, повторял, что надо выбирать честных людей, и что его партия была партией честных людей. А так как это была новая партия, то ему верили. Он не занимал муниципальную должность, и не был замешан в разных делах, и поэтому обывателям легче было поверить в его исключительную честность. Михаил Алексеевич реально сверкал блеском невинности.

Синельников был полным профаном в вопросах городского управления, не имел ни малейшего понятия о круге деятельности муниципальных комитетов. Это неведение шло ему на пользу. Оно позволяло его красноречию свободно парить, в то время как противники, люди с опытом, увязали в деталях. Деловая хватка, привычка к техническому подходу, пристрастие к цифрам, знание избирателя, понимание недопустимости угощения его слишком явными враками, — всё это казалось непонятным и скучным. Выступления кандидатов-спецов навевали тоску и холод.

Его спичи большей частью состояли из высказываний, раскрывающих его отношение к разным вещам — событиям, явлениям, историческим фактам. Синельников выработал четкую позицию по отношению ко всему происходившему, происходящему, и к тому, что должно произойти. И он считал своим долгом оповестить об этом граждан. Граждане, считал Синельников, должны знать, как он относится к алкоголизации, ассенизации, инфляции, дефляции, дефлорации, деградации, эрекции и секреции, индексации, крепитации, наркотизации, самоликвидации, вальвации и девальвации, имитации и медитации.

Его определения были емкими, исчерпывающими. На выступлениях царил дух правдоискательства. Высказываемые идеи были непременно национальными, общенациональными и общепризнанными. Всё дышало истребительным патриотизмом и ненавистнической любовью к России.

Михаил Алексеевич был уверен, что программа его партии наполнена идейным содержимым, словесные конструкции которого оправдывают её название — «Интеллектуальный резерв России». И эту свою уверенность, это мнение, в котором он утвердился, он пытался навязать населению. А чтобы подкрепить свои слова, приглашал на выступление разных людей, имеющих какой-то вес, — опять же, с их слов. То были люди, знавшие людей, которые знали крупных областных и городских чиновников. Также присутствовали люди, знавшие людей, которые знали крупных бизнесменов и общественных деятелей. В общем, собирались все те, кого привлекала бесплатная выпивка по окончанию выступления. Оправдывая халяву, они что-то произносили перед избирателями — в пользу «Интеллектуального резерва», разумеется.

Глеб Гордеев привёл Андрея на выступление Синельникова перед медицинскими работниками и студентами-медиками. Собрание проводилось в актовом зале медицинской академии. Цель мероприятия — задействовать население, трудоустроенное в медицинских учреждениях города и области, убедить людей голосовать за него на предстоящих депутатских выборах.

Окинув взглядом аудиторию, Андрей спросил:

— Что это за сбор блатных и нищих? Чего ты меня сюда привел?

— Давай послушаем.

— С какой целью слушать?

— Михаил Алексеевич серьёзный человек.

— До сегодняшнего дня я тоже так считал. Лучше бы ему заниматься научной работой. Или же своим «Медторгом».

Глеб объяснил, что Синельникову необходима поддержка лидеров молодёжных движений, а также представителей мелких и средних предпринимателей. Если на следующем собрании кто-то, умеющий говорить, скажет что-нибудь положительное о партии, это зачтется, когда Синельников станет депутатом Госдумы. Это великолепный шанс выдвинуться.

— Мне позволят приходить на «Медторг» и бесплатно там работать?

И Андрей направился к выходу. У него были свои мотивы к этой встрече, и они расходились с Глебовыми.

Мятое, розового цвета лицо Гордеева, с голубыми, пластмассовыми глазами, выражало в этот день благодушие. Пухлая, белоснежная, без единого волоска рука, с пальцами, способными удавить лошадь, полезла в карман, и вытащила оттуда пачку сигарет. Он закурил.

Ругая Синельникова за его жлобство и прижимистость, он твердил, что обязан профессору своим нынешним благополучием, которое, опять же, видел только он один. Его, вчерашнего студента, Михаил Алексеевич трудоустроил, дал возможность заработать. Какое-то время Глеб работал в отделе продаж, затем, не увольняясь из «Медторга», он устроился — по рекомендации Синельникова — в голландскую фармацевтическую компанию, где получил стабильный оклад и служебный автомобиль. А еще ему удалось наладить сбыт дефицитных антибиотиков через анонимные кабинеты кожвендиспансеров и женские консультации. Конъюнктура позволяла делать высокую наценку, и эти операции давали неплохой доход. И спрос заметно превышал предложение. Глебу нужен был постоянный приток товара на условиях отсрочки платежа — врачи брали товар только на реализацию, а директор «Медторга» отдавал товар по предоплате.

Вываливая в одну кучу и хорошее, и плохое, Глеб приговаривал, что всегда говорит одну лишь правду, поэтому люди верят ему.

— Ты дашь мне деньги под процент? — спросил он, неожиданно прервав разглагольствования.

Оказалось, что нет. У Андрея не было планов ссужать деньгами случайных знакомых.

— Внимание, Глеб! Ты можешь взять нужные тебе деньги не в долг, а насовсем.

И Андрей пояснил сказанное. Родители Гордеева были из Урюпинска, там проживало много его родственников. Кто-то из них мог быть в тот июньский день возле магазина «Промтоваров» и видеть людей, описание которых будет предоставлено. Всё это нужно сказать следователю прокуратуры. Цена вопроса — тысяча, может, две тысячи долларов. Именно та сумма, которая нужна Глебу на раскрутку своего дела.

— А Роман сможет занять?

Андрей не стал объяснять, что свидетели нужны для того, чтоб вызволить Романа из кутузки.

— Мы с Трезором не инвестируем деньги. Сейчас нам нужны свидетели. Твои Урюпинские родственники, Глеб.

Мимо медакадемии проходили две девушки — высокая брюнетка в короткой юбке, и среднего роста худая блондинка.

— Смотри, какие тёлки! — сказал Глеб.

Увидев Андрея, брюнетка улыбнулась. Он вышел ей навстречу, чтобы отойти подальше от Глеба, отличавшегося удручающим вкусом в отношении одежды, и обладавшего манерами балаганного шута; всё это могло отпугнуть девушек и воспрепятствовать беседе.

— О-о, Марина, привет!

— Мариам… если что.

— Извини.

— Ты куда пропал?

— Я… потерял твой телефон.

Они разговорились. Он рассказал, что весь в делах, уволился с работы, и подыскивает себе другую, она сообщила, что благополучно сдала летнюю сессию, и перешла на второй курс. Андрей взял для приличия телефон и пообещал позвонить.

— Ты должен мне пачку сигарет, — сказала Мариам на прощание.

Андрей вернулся к Глебу.

— Ты чего тормознулся? — спросил Глеб. — Она смотрела на тебя так, как… Давай их в баню вытащим.

— Свидетели, Глеб! Будут свидетели, будут и девушки, и юноши, и деньги. Реальные деньги на твоё дело.

— Какие ещё свидетели, не загружай меня лишней информацией.