"Японские записи" - читать интересную книгу автора (Федоренко Николай Трофимович)

Вместо предисловия

Смысл этих записей – поделиться личными наблюдениями автора, рассказать и в меру возможности раскрыть хотя бы некоторые черты национального своеобразия японцев – путей их культурного движения, явлений их каждодневной жизни.

Время беспощадно стирает многое: забываются лица, имена, события, выцветают целые годы, которые воспринимались нами как яркие и неповторимые. В дороге часто наслаиваются картины виденного, перекрываются путевые впечатления. Нередко краски нынешнего дня затемняют в памяти яркость впечатлений минувшего. Но случается и так, что однажды виденное остается в памяти как вечно живая картина. И невозможно забыть многих из тех, кого автор предлагаемой книги встретил за годы, проведенные в Японии, людей неодинаковой судьбы, убеждений, духовного мира. Приходилось видеть японцев в разное время: в торжественный час новогоднего праздника, в студеную пору, в летний тропический зной и в мятежные дни народных волнений.

Иногда судьбы народов и стран схожи с жизнью отдельных людей. Их черты особенно ярко обнаруживаются в дни глубокого несчастья и трагедий. Перед глазами автора прошло многое, что уже стало фактами истории, своим чередом раскрыло смысл и значимость событий. И теперь, оглядываясь на прошлое, вспоминая не одну «весну и осень» в этой стране, яснее обнаруживаешь, что это были не просто события. Каждый раз, когда я просматриваю японский дневник, в памяти возникают встречи и лица, которые надолго запечатлелись и представляются уже совсем по-иному. И мне думается, что это не только этап пути. Это жизненные впечатления, которые невозможно искоренить из сознания. Так всегда в жизни: записанная в анналы действительность оборачивается гранями, которыми как будто и не обладала, когда велась запись, но эти грани вырастают как бы из подпочвы записанного. И яснее видится: нынешний день заложен во вчерашнем. В этом особенность летописей, верных фактам дня.

Давно замечено, что пишущий всегда подвергается соблазну поспешных обобщений. Немало этому способствуют распространенные шаблоны экзотических описаний, сделанных иноземными путешественниками по мимолетным впечатлениям и ходовым приметам. Труднее иное: в бесконечном разнообразии впечатлений обнаружить характерный эпизод, запоминающуюся деталь пейзажа, доискаться до того, что составляет своеобразие города, предмета, человека.

Автор пытался идти по маршруту своего видения и мысли, пытаясь не удовлетворяться первыми впечатлениями, внешними явлениями. Старался исходить из разносторонних сведений, содержащихся в литературных источниках, сопоставляя их с собственными наблюдениями.

Несомненно, свет и тени в жизни страны отображены в книге отнюдь не в полной мере, а лишь в той степени, в какой оказались возможными наблюдения автора. Речь, разумеется, идет не только о том, чтобы запечатлеть географическое своеобразие Японии; существеннее – охарактеризовать общественный ландшафт ее земли, народа, жизни. Приметы внешнего облика – это лишь отдельные черты и признаки. Характерная деталь выступает только в виде мазка в общей картине, где главная суть – социальная светотень. Я видел Японию, на земле которой больше тени, чем света, тени жестокого прошлого и света неотвратимого раскрепощения.

Известно, что кто много видел, тому, как часто случается, бывает недостаточно этого. Как бы много человек ни видел и знал, ему кажется мало, и он всегда нуждается в большем, во всем мире, в познании всей нашей звезды с ее бесконечными странностями и заманчивыми землями.

После путешествия и долгого пребывания чужая страна как бы становится ближе, не ощущается как чужая и далекая. В жизни разных народов есть много одинакового, общего для людей, их жизни, их интересов, традиций, обычаев. По-японски – «риндзинъаи», «любовь к соседу» – по-русски. Но смысл один. Именно это и существенно.

В одной из старых книг мне пришлось прочесть, что «Япония на земле есть яко драгий камень в перстне». Необычность этого образа много раз приходила на память. Неповторимы очертания японских островов. В старину японцы говорили, что их «страну образовали острова». И в самом деле, к главнейшим островам – Хонсю, Кюсю, Сикоку, Хоккайдо, Окинава и другим – примыкает около четырех тысяч небольших островов, что и создает географическую и экономическую особенность этого островного государства. Бездонная синева Великого океана, щедро омывающего своими волнами нескончаемые откосы берегов; опаленные знойным тропическим солнцем медно-бурые горы, среди которых взметнулся в небо огромный конус легендарной Фудзиямы; изумрудно-зеленые плантации чайных и цитрусовых растений… Но край сказочных пейзажей, увы, напоминает «бессердечное создание» – природа не слишком щедро одарила японские острова полезными ископаемыми. И это обрекло Японию на необходимость ввозить из других стран почти все сырьевые материалы для своей промышленности.

Зрительные впечатления диктуют памяти навязчивые и характерные детали. Многое в воспоминаниях связано с яркой палитрой фауны – нескончаемым многообразием красочных растений, причудливо изогнутых деревьев, цветов тончайших рисунков и окраски. Все это помогает понять причину того, что мотивы морской стихии и самобытность островной жизни занимают столь существенное место в художественном творчестве. На протяжении многих веков едва не для каждого национального живописца, поэта и писателя японская природа с ее многообразными явлениями служила щедрым источником вдохновения.

И в поэзии и в художественном отображении мы видим, как изумительна природа Японии с ее вечнозеленой растительностью, весенним цветением живописной сакуры, бесконечным миром красок и цветов. И какая, казалось бы, должна быть здесь, у этой щедрой флоры, красивая жизнь людей… Но многое здесь говорит о другом. Между красочным миром эстетических устремлений японского народа, его прекрасными грезами и действительностью зияет бездна.

В наши дни Япония, страна высокоразвитого капитализма, переживает необычный экономический подъем. Характерны общие сведения о том, что такое Япония этих лет. Это – государство с населением около ста миллионов человек. Прирост населения страны – свыше 250 человек на квадратный километр. Значительная часть их живет в городах, куда все большее число японцев, оставляя земли, стекается вследствие стремительного промышленного развития. Вся Япония с ее заводами, океанскими доками, бесконечными цехами и мастерскими – сплошная исполинская фабрика. Это страна, выплавляющая около сорока миллионов тонн стали в год. Страна, которая во многом превзошла не только азиатские, но и некоторые европейские государства. В течение ряда лет Япония, выйдя на передний край научно-технического развития, удерживает мировое первенство по судостроению: каждый год она спускает на воду суда общим водоизмещением до 2 миллионов 500 тысяч тонн. Недавно на японских стапелях был построен танкер «Ниссе-мару» водоизмещением 132 тысячи тонн. Создав это самое крупное в истории кораблестроения океанское судно, японские докеры приступили к строительству нового «морского мамонта» водоизмещением в 150 тысяч тонн.

В Японии ведутся большие работы в области ядерных исследований, закладываются основы атомной энергетики. Японии принадлежит ведущая роль в области мировой электроники и оптики. Между Токио и Осака впервые была создана самая скоростная железнодорожная линия: поезд достигает здесь скорости свыше двухсот километров в час. Япония вышла на второе место в мировом производстве искусственных волокон. Годовой улов рыбы Японии является наибольшим во всем мире и составляет почти семь миллионов метрических тонн.

Япония может гордиться своими достижениями в области образования и культуры. Уже в 20-е годы она имела сплошную грамотность населения. Сейчас на каждые пять жителей страны приходится один телевизор, – такой густой сети телевидения пока нет ни в одном другом государстве. Япония удерживает мировое первенство по выпуску кинофильмов. Она является третьей державой после Советского Союза и Соединенных Штатов по количеству подготавливаемых инженеров. Ей принадлежит третье место в мире по числу издаваемых книг и общему тиражу газет, составляющему около 40 миллионов экземпляров.

Японский экспорт и импорт завоевали третье место во внешнеторговом обороте капиталистического мира.

В экономической литературе послевоенное хозяйственное возрождение Японии характеризуется как «экономическое чудо». Иными словами, это значит, что уже преодолены разрушительные последствия войны, которую японский милитаризм развязал на Дальнем Востоке и которая привела страну к катастрофе. Возродившаяся из пепла и руин войны «птица Феникс» совершила новый взлет. Отстроились японские города, обновился и значительно расширился промышленный потенциал. Япония явила наиболее высокие темпы технологического прогресса в капиталистическом мире. На этой почве буржуазные апологеты не замедлили взрастить разного рода концепции «трансформации» капитализма, «народного капитализма», «сближения» капитализма и социализма, возникновения «государства всеобщего благоденствия» и т. п.

Многим представляется необычным столь быстрый подъем японского хозяйства, ее властное вторжение на мировые рынки и все более настойчивое требование «места под солнцем». Почему все это происходит? Чем объяснить такую «экономическую феноменальность»? Причин здесь немало. В достижении экономического подъема свою роль сыграло, конечно, трудолюбие японского народа, его энергия, огромные усилия. Его пытливость, приверженность к техническим новшествам, свойственные японцам упорство и необыкновенная выносливость, редкостный динамизм. Весьма существенно, что после войны в короткие сроки произошло значительное обновление индустриального оборудования. Созданы новые промышленные отрасли с самым современным оснащением. Происходит процесс реинвестиции капиталов в новые, наиболее перспективные отрасли промышленности.

Важно и то, что до настоящего времени у Японии остаются сравнительно небольшие военные ассигнования, которые в прошлом составляли львиную долю национального бюджета.

В американской, да и японской литературе экономический подъем Японии связывают с политикой американских монополий, с «американской помощью». Бесспорно, известную роль сыграл и этот фактор. Но зачем же американскому капитализму понадобилось вдруг позаботиться о возрождении японских монополий, против которых они еще недавно вели ожесточенную борьбу? Почему это произошло? Доброжелательное сотрудничество? Осознанная гуманность – облегчить трагизм народа после Хиросимы, Нагасаки, Бикини? Нет, конечно. В этом отнюдь не было бескорыстия. Североамериканские стратеги шли на альянс с правящими кругами Японии в расчете воссоздать в Азии при их участии бастион антикоммунизма, утвердить за Японией определенную экономическую, политическую и военную роль в общей расстановке международных сил, которая сложилась после войны. «Мы рассматриваем Японию, – цинично широко вещал еще в 1949 году „Нью-Йорк таймс мэгэзин“, – как оплот, плацдарм и союзника против России. Чем скорее она будет восстановлена, тем больше пользы она принесет. Поэтому мы ускоряем ее восстановление».

Кто бывал в Японии, знает, что страна эта не однолика. Япония давно известна как земля поразительных контрастов. Гиперболические крайности нередко вмещаются в многослойной действительности современной Японии. Минувшее, тени вчерашнего сосуществуют с настоящим и грядущим. Здесь новые и революционные начала противоборствуют с вековечным консерватизмом, пережившими себя социальными устоями, неистребленными явлениями феодального средневековья, которые чудом уживаются с наиболее развитыми формами монополистического капитализма.

Сегодня рождается Япония завтрашнего дня. И ее действительность призвана с неизмеримо большей силой отвечать духу времени, чем Япония минувшего дня. Социальные контрасты – органическая специфика современной японской действительности. Реальности столетия властно вторгаются в самые глубинные недра социальной и духовной жизни японцев с явлениями их быта, старинного, древнего, архаичного. Известный японский ученый Судзуки Дзиро, характеризуя современное общество Японии, указывает на своеобразие существующего положения и приходит к заключению: «Для того, чтобы придать современный характер японскому обществу, нужны не сырые реформы, проведенные после войны сверху силами иностранной демократии, а нужна демократическая революция снизу, которая до основания изменила бы существующий социальный порядок» [1].

Внешне жизнь порой кажется веселой, не заунывной, беспечной. На улицах Токио неизменно царит людское оживление, пьют рисовую подогретую водку – сакэ, тщательно пережевывая кусочки вяленого осьминога или каракатицы, играют в «патинко», танцуют, подпевая автоматической радиоле. К вечеру здесь вспыхивают зазывные рекламы кабаре и ночных клубов, которых в Токио, пожалуй, больше, чем в любом городе мира. Фешенебельные отели, рестораны, бары, ночные кабаре – это мир увеселения, и почти повсеместно можно встретить здесь американцев. Япония для них – просторное место ночных развлечений и удовольствий. Примечательно, что Чарли Чаплин на вопрос о впечатлении, которое оставила у него поездка в Японию, однажды метко ответил: «Слишком много кока-колы. И того, что с этим связано…».

Но за всем внешним благополучием нередко скрыта неуверенность, горечь, отчаяние. Таится тревога, глубокая, затаенная тревога, которая тяготеет над всей Японией. Простой человек тут живет неистребимой верой в то, что наступит новый день, придет здоровая буря, которая смерчем пронесется над японским архипелагом и навсегда сметет с лица земли всю мерзость, ненавистные великим труженикам силы, жестокий гнет, порабощение людей. Разве не вопиюще положение, при котором средняя зарплата в обрабатывающей промышленности Японии, по подсчетам комитета Геллера, меньше прожиточного минимума на 65 процентов? При этом труд женщин, составляющих более половины рабочих рук – около 27 миллионов из 45 миллионов человек, оплачивается нередко наполовину ниже, чем труд мужчин. И не тревожна ли все усиливающаяся тенденция среди японских предпринимателей заменять молодежью рабочих по достижении ими тридцатилетнего возраста, когда их здоровье изнашивается в связи с растущей интенсификацией труда?

Япония – страна активной, бурной политической жизни. Страна крайностей, глубоких противоречий. Страна массового рабочего движения и забастовок, поверженного милитаризма и густой паутины американских ракетных баз. И представляется самоочевидным, особенно находясь в стране, что многие определили свои позиции, обратив оружие против внутренней реакции, господства американского империализма, против зловещих сил реваншизма.

И когда отгремела война, в Японии послевоенных лет открылись новые линии фронтов – социальных и идеологических. На протяжении истекших послевоенных лет, едва ли не каждый день, нельзя не видеть, как тайно и явно формируется другой лагерь. И хотя все, кто бывал в Японии, знают, что не так уж многочисленны ряды фашистов и ультраправых элементов, обстановка временами достигает чрезвычайного накала. Преступные элементы из «патриотической партии великой Японии» и подобных ей фанатических организаций шумно активизируются, громко кричат, открыто нападают, терроризируют. Некоторые из них одеты в полуформенные сорочки с изображениями черепа и свастики на рукаве, другие обзавелись касками смертников и демонстративно появляются перед зданиями прогрессивных организаций. Многие же внешне не выдают себя, а действуют втайне, из-за угла, убивая жертву в спину или во время сна.

Японские ультра, фашиствующие силы мракобесия яростно стремятся к возрождению реакционного мировоззрения, идеализации мифического властителя Дзимму, реставрации «Кигэнсэцу». Они требуют, чтобы воспитание школьников и молодежи шло в «духе национальных традиций и морали». Они силятся столкнуть страну на осужденные историей пути шовинистического безумия, милитаристского реваншизма. «Вплоть до конца войны, – указывала недавно газета „Иомиури“, – японских детей учили не историческим фактам, а мифам. Их учили, что Япония – священная земля, управляемая никогда не прерывавшейся династией потомков Дзимму. Их заставляли изучать девиз Дзимму: „Восемь углов мира под одной крышей“. Как праздник Кигэнсэцу, так и идея, заложенная в этом девизе, составляли духовную основу агрессивной, империалистической, воинствующей, ультранационалистической Японии».

И естественно возникает вопрос о том, может ли одаренный народ, который отмечен чертами великой нации и прославился в областях научного и технического прогресса, принимать самостоятельное участие в развитии новой национальной цивилизации или он будет оставаться во власти фанатических сил реакции, экспансии, милитаризма.

Мы слишком часто видим сны, отметил один мой японский коллега, и это мешает нам просыпаться, чтобы посмотреть жизни в глаза. «Почему же на протяжении жизни трех поколений японцев заставляли беспрерывно воевать? Может быть, это объясняется какими-то национальными особенностями японцев? Нет. Это происходит, конечно, не потому, что японцы как нация воинственны. Японский народ, так же как и трудящиеся всего мира, любит мир, всегда требовал мира и требует его сейчас. Ни одна из войн, которые вела Япония за последнее время, не пользовалась поддержкой народа. Народ всегда ненавидел агрессивные войны и всегда выступал против них. Но это движение народа подавлялось господствующими классами и не могло повлиять на политику государства» [2]. Силы японского милитаризма в яростном стремлении удовлетворить свою империалистическую алчность пытались урвать себе огромный кусок от мирового пирога.

Многочисленные явления японской действительности нашли свое отображение и в художественной литературе. «История современной японской литературы, – отмечает академик Н. И. Конрад в предисловии к „Истории современной японской литературы“, – создана в атмосфере строгого пересмотра прошлого с целью выяснения того, что привело страну к войне, к фашизму, и выявления того, на что в прошлом можно опираться в борьбе за лучшее будущее. Она создана в атмосфере движения за сплочение всех сил народа для достижения этого будущего» [3].

Нельзя не видеть разительных перемен в умонастроениях различных общественных кругов. Истории еще неведомо, чтобы в японском народе было столь масштабным и массовым движение людей доброжелательства, все мужественнее выступающих с позиций миролюбия, неистребимой ненависти к новому термоядерному кошмару. «Как единственная жертва ядерных взрывов, – подчеркивала недавно крупнейшая газета „Асахи“, – наша страна должна находить гордость и удовлетворение в том, чтобы ширить дорогу к миру, уничтожить войну». Антимилитаристские настроения народа находят свое яркое выражение в массовых выступлениях и протестах против неравноправного «пакта безопасности», навязанного Японии вашингтонскими стратегами, против захода в японские порты американских атомных подводных лодок, против ремилитаризации и усиления японской военщины, вынашивающей опасные планы переворота в виде операции «трех стрел», и т. п. Нет, не зловещий образ минувшего тревожит мыслящих людей Японии, а день настоящий и грядущий их государства. Так разбиваются мифы о «социальном партнерстве», «народном капитализме», «социальной трансформации».

И это вселяет оптимизм, помогает верить в будущее Японии, в способность ее народа найти в себе силы для утверждения на своей земле мира тех идеалов, во имя которых он не устает вести свое освободительное сражение. И самоочевиден процесс расширения круга требований – экономических, социальных, политических, – которые приобретают повсеместный и общенациональный характер. Понятны и усилия японцев добиться осуществления принципов конституции, в которой зафиксировано: «Мы, народ Японии, желаем мира на вечные времена. Мы желаем занимать достойное место в международном обществе, которое стремится к сохранению мира, изгнанию с земли навсегда деспотизма, рабства, угнетения, нетерпимости».

Япония – край своеобразных обычаев, национальных традиций, изумительных легенд. Они складывались столетиями, и многие из них продолжают сохранять свое значение сегодня. Нередко эта самобытность интерпретируется иностранцами как японская экзотика. Именно подобные взгляды способствуют распространению представления о Японии лишь как о стране гейш с ажурными веерами и в красочных кимоно, стране рикш с колясками, бумажных домиков и розовых вулканов, самураев и харакири, микадо… Из этого, в частности, проистекает неверное толкование в европейской литературе даже самого названия Японии – «Страна восходящего солнца». В действительности название страны Нихон или Ниппон, принятое в 645 году, состоит из двух иероглифов – «нити» (солнце) и «хон» или «пои» (корень, основание), что, следовательно, означает «корни солнца».

В одной из японских газет указывалось недавно на существование своеобразной «стены невежества»: в нынешних школьных учебниках Англии, Австралии и многих других стран, например, говорится, что «основным видом транспорта в Токио является рикша», а на иллюстрациях изображены люди с косами, бегущие с колясками. «Современная картинка Асакуса» – одного из наиболее оживленных районов столицы – выглядит так, будто на ней изображена обстановка токийского средневековья.

И мне нередко приходилось слышать среди иностранцев рассуждения о том, что японцы – люди другой расы, другой, совершенно непонятной нам культуры. Их воззрения на мораль, указывали они, не имеют ничего общего с «нашими национальными взглядами». Японцы, с их точки зрения, «говорят одно, а думают другое», и никогда европейцам не узнать их мыслей. Непроницаемые стены, подчеркивали другие, окружают внутренний мир японцев, и они считают всех остальных варварами и своими недругами. Поймите, убежденно доказывали иные западные наблюдатели, «ведь японцы дикари: они все еще едят палочками!».

Все это, конечно, напоминает анекдоты, которые еще Буало назвал «остроумием тех, кто его не имеет». Иноземцам, проявляющим поспешность в своих оценках, следовало бы не забывать призыва к сдержанности в суждениях, который содержится в поучительном сочинении XVIII века «Юности честное зерцало». В нем, в частности, отмечается: «Природа устроила нам только один рот или уста, а уши даны два, тем показывая, что охотнее надлежит слушать, нежели говорить».

Многие представления и обычаи японцев, их традиции и мироощущения могут показаться малопонятными, а порой и странными на взгляд людей, слабо знакомых с жизнью и историческим прошлым этой самобытной страны. Явления эти, однако, имеют свои источники и первопричины, которые, если к ним отнестись с должной пытливостью, таят в себе все ту же общечеловеческую природу и закономерности.

Примечательно, что немало наблюдателей и исследователей отмечают, в частности, что в национальном характере японцев отнюдь не много тех черт, которые в литературе нередко ассоциируются с восточной спецификой, – медлительность, вялость, беспечность, внутреннее равнодушие. Японцы скорее напоминают северные народы.

Изорванные тысячелетиями, непрестанно сокрушаемые свирепыми океанскими стихиями, подземными взрывами, покрытые окалиной тропического зноя, с изрубленными мотыгой и дивно обработанными полями – терпеливое сотрудничество человека и времени, – все это нерасторжимо с моими мыслями о японских островах, людях, их населяющих, господствующем у них укладе, настоящем и прошлом, о судьбах народа, пережившего в своем историческом движении тиранию императорского абсолютизма и испытавшего на себе иностранное атомное варварство. «По моему мнению, – откровенно заявил известный американский адмирал Леги, – применение этого варварского оружия в Хиросиме и Нагасаки не оказало никакой существенной помощи, мы опустились до морального уровня, характерного для варваров средних веков… «

Впечатления, которые, таким образом, складывались о жизни современной Японии – социальной, духовной, материальной, – представляют собой реакцию самого автора, его наблюдения, личные взгляды. И записи эти, естественно, не могут рассматриваться как универсальное обобщение или энциклопедический обзор. Учитывался также специфический профиль издательства, которое выпускает «Японские записи» в свет. Предлагаемая книга представляет собой лишь часть задуманной работы, которая ведется мною в течение ряда лет и будет публиковаться по мере ее готовности.

Автор книги считает своим долгом выразить душевную признательность академику Н. И. Конраду, который ознакомился с книгой в рукописи и высказал весьма ценные соображения по ее содержанию и композиции.