"Японские записи" - читать интересную книгу автора (Федоренко Николай Трофимович)

Жизнь и предания

Символы лет

Уходит последний день двенадцатого – «горького и студеного» – месяца. Завтра наступает первая луна. Вместе с нею в японском традиционном календаре начинаются дни самого знаменательного события – время первого месяца – О-сегацу, радостного первого месяца.

С древней поры в истории и жизни народа О-сегацу не просто обозначение января. Новый год для японцев – один из больших и самых веселых народных праздников. Уже в одиннадцатом столетии О-сегацу рассматривался важным событием, которое отмечалось в течение целой недели – с первого по седьмое января. Традиция эта сохранилась до наших дней.

С О-сегацу у многих японцев ассоциируются добрые предзнаменования, связываются новые надежды, удачи в жизни. С последним – сто восьмым по счету – ударом в колокол в полночный час должны отступить в небытие все горечи прошлого года. Именно это породило давний обычай «бо-нэнкай» – «забывать старый год», провожать уходящее.

О-сегацу знаменует начало новой жизни со всеми благами. И для счастливого наступления О-сегацу традиция повелевает завершить начатые предприятия, покончить со всем наследием старого года, рассчитаться со всеми долгами … ибо без этого весь грядущий год будет омрачен и последует одна неудача за другой.

И не только любое начинание, вся жизнь в доме сообразуется с этим знаменательным явлением. Подготовка к О-сегацу должна проходить заблаговременно, осмотрительно, подобающим образом. Этот день надлежит встретить торжественно, в новом парадном платье, в безупречной чистоте. Во всем этом усматривается залог будущих удач и счастья. Сам злой гений, дьявольский дух, гласит поверье, не способен удержаться от ликования в этот час…

По давней традиции сельские жители приступают к подготовке к Новому году задолго до его наступления, обычно тринадцатого декабря. В этот день мужчины уходят в близлежащие горы, чтобы выбрать хвойные ветви для новогоднего украшения входа в жилище, тогда как женщины занимаются тщательной уборкой дома, очищением своего очага. Встреча Нового года требует особого убранства жилища, приготовления праздничных угощений и вина.

«Кадомацу» – сосновые ветки, которые выставляются у подъезда дома или у входа в жилище, обычно парно, с двух сторон ворот или двери. Вместе с ветвями хвои ставятся также связки бамбука, срезанного наискось в виде заточенных для письма огромных гусиных перьев. А над входом в дом вывешивается «симэнава» – связка сушеной травы. Вечнозеленые ветви хвои являются для японцев с древних времен выражением неизменности, постоянства, стойкости, а также неувядания, долголетия. Отсюда и символическое значение хвойных растений с древнейших времен: вековая сосна в японской литературе, поэзии, живописи служит образом долголетия, мужества, моральной стойкости.

В стихотворении Рета, поэта позднего средневековья, этот образ нашел свое отображение:

Пучок высушенной длинноволокнистой травы, перевязанный жгутом, или сноп рисовой соломы, украшенный белыми бумажными лентами, – «симэнава» – представляет собой символ чистоты и безопасности. Дом, у входа в который вывешена симэнава, считается неприкосновенным. По народному поверью, симэнава приносит покой и благополучие. Рисовая солома в соответствующем обрамлении служит своеобразным запретом, табу против всех сил зла. К темно-зеленой хвое и изумрудного оттенка бамбуку иногда добавляют веточки цветущей сливы, что придает особую декоративность. Бамбук, прямой и стройный, никогда не ломается и способен противостоять любому бурелому. Бамбук всегда олицетворяет стойкость и мужество. Однако «прямой человек – что прямой бамбук: встречается редко», – гласит японская поговорка.

Весьма существенное место образ бамбука занимает в поэтическом творчестве японских художников слова. Один из крупнейших поэтов Японии VII века Хитомаро в стихотворении «Плач о гибели придворной красавицы» сравнивал образ своей героини с этим дивным растением:

Поэтическим восприятием проникнуты строки Сикиси Наисинно, считающегося мастером художественного видения природы:

Полны человеческой задушевности строки народной поэзии японцев, связанной с образом бамбука:

Долгая история непосредственной близости с окружающей природой воспитала у японцев необыкновенное уважение к естественным формам, в которых они усматривают свидетельство большой и глубоко органической взаимосвязи с человеком. И в этом японцы находят огромное эстетическое удовлетворение. Связь человека с природой, с миром, со всей вселенной. Осознание своего существования как человека-индивида и как человека в окружающем его огромном мире.

Со временем ветви хвои, наискось срезанные шесты бамбука и скрученные пасмы травы стали применяться главным образом в декоративных целях. Сочетание бамбука, сосны и цветов сливы – «сетикубай» – также считается весьма благожелательным предзнаменованием. Эти символические растения, получившие широкое распространение в Китае, известны под именем «три друга зимнего холода». Они являются олицетворением верности чувств и стойкости. Характерно, что кадомацу и симэнава применяются главным образом в связи с О-сегацу и почти не используются при иных обстоятельствах. Кадомацу убираются 7 января и торжественно сжигаются на костре. Иногда симэнава вывешивается у входа в синтоистские святилища и в некоторых других местах, чтобы показать «святость» такого места. В некоторых случаях симэнава вывешивается и по торжественным праздникам и особым свершениям…

Характерно, однако, что иногда вместо хвои применяются также персиковые ветви, которые, как повествует легенда, символизируют долголетие жизни, бессмертие. Ветка цветущего персика – излюбленный поэтический образ в японском художественном творчестве. Цветы персика воспеваются за их поразительную жизнестойкость. Их нежным лепесткам не страшна даже лютая стужа: они как бы бросают вызов снежному покрову, сквозь который неистребимо пробиваются при первом дыхании весны.

Мы идем по узкому, извилистому переулку. Почти у каждого жилища новогодние приметы.

Эти незамысловатые строки из популярной песенки, пожалуй, наиболее непосредственно выражают своеобразие новогодней атмосферы в Японии.

Аромат свежей зеленой хвои, ясность зимнего воздуха, царящее вокруг необычайное спокойствие и торжественность наполняют нас благоуханием радостного события. Праздничное настроение усиливается и оттого, что затих резкий металлический звон токийских трамваев, несмолкающий шум автомобильных моторов, которые будто соперничают с неудержимой спешкой столичных жителей. Точно отступили на мгновение гложущее однообразие и серость будней, многосложность нескончаемых перипетий.

Дорожка, выложенная из плоских каменных, почти не отесанных скалистых плит, врезавшихся в плотный грунт, приводит нас через совсем миниатюрный садик в дом нашего знакомого японского коллеги.

У ограды, на солнечной стороне, чудом сохранившиеся хризантемы, крупные, шапкообразные, с длинными вьющимися волокнами. Неувядающи строки гениального китайского поэта Тао Юань-мина (365–427) из цикла «За вином» [6]:

У самого входа, будто стражи, высятся сосны с многоярусной кроной и причудливо изогнутыми ветвями, напоминающими японскую стилизованную гравюру.

Над дверью крыльца высится большое новогоднее украшение – «вакадзари» – декоративная связка из огромного морского рака («оэби»), листьев папоротника, «комбу» (морская капуста), «дайдай» (горький апельсин), – охваченное жгутом пучка рисовой соломы, и другие символы счастья и удачи. Морской рак (пишется двумя иероглифами – «морской старец») символизирует долгожитие, старость. Рак обещает также, что в преклонные годы спина человека станет изогнутой, горбатой, подобно форме раковой шейки. Морская капуста – комбу – играет здесь роль талисмана, который обещает счастье и радость, так как комбу ассоциируется со словом «ерокобу» – «радоваться», «веселиться»… Слово «горький апельсин» (дайдай), созвучное словам «поколение за поколением», ассоциируется с понятием «продолжение рода, жизни», бессмертия.

Хозяйка – маленькая, хрупкая, как будто вырезанная из кости японская миниатюра, с высокой прической, в национальном кимоно с «оби», широким поясом, надетым поверх кимоно, и украшением на спине в виде огромного банта – приветливо нас встречает, стоя у входа на коленях и делая глубокий поклон. Умение повязать и носить оби считается своеобразным мастерством и показателем способностей японки. «Женщина, которая не умеет повязать себе оби, ничего не умеет», – гласит народная поговорка.

Мы входим в «гэнкан» – небольшую прихожую. Каменный пол из отшлифованных булыжников серых и буроватых тонов. За ним – деревянный настил, приподнятый, как театральные подмостки. Здесь мы оставляем верхнюю одежду и, по старинному правилу, снимаем свои ботинки, которые сразу же ставим на увлажненные кругляки таким образом, чтобы можно было легко, как бы с ходу надеть их при прощании. На пол в японском доме не полагается ступать теми же ботинками, в которых вы шли по грязной дороге. Ведь уличную пыль главным образом приносят на обуви… Надеваем легкие туфли и проходим в комнату. Но когда с дощатого пола, зеркально отполированного, нам нужно войти в комнату с циновочным полом, мы снимаем и эти легкие туфли. Ходить по циновке принято лишь в специальных матерчатых носках – «таби» – либо в обычных носках.

О японских носках таби надлежит сказать слово. Это наиболее распространенные в народе носки особого покроя: они имеют выделенный большой палец, и это делает их похожими на копытце. Они предназначены не только для комнаты, но и для пользования национальной обувью – «гэта» и «дзори». Часто таби, изготовленные из прочного материала, носят и без обуви, особенно в деревне. Таби считаются очень удобными при ходьбе по земле и во время работы в поле.